Супруги на троне

[ZHAN]

Первой леди положено держаться скромно. Во всем мире, как правило, принято, что супруга президента или правителя играет по большей части чисто официальную роль. Исключение составляли лишь Элеонора Рузвельт (1884–1962) в США, Ева Перон (1919–1952) в Аргентине и в коммунистическом Китае госпожа Мао (1914–1991), четвертая жена «великого кормчего» и вдохновительница культурной революции.

Во времена империй и монархий не было недостатка в женщинах, державших в руках верховную власть. Были среди них и замужние, и те, кто правил в одиночку. В качестве примера обычно приводят государынь эпохи Просвещения — российскую Екатерину II, а также английскую «королеву-деву» Елизавету I и ее шотландскую соперницу Марию Стюарт, Марию Тюдор Кровавую или Марию Терезию Австрийскую.

Судьба не раз поворачивалась так, что на некоторое время власть получали королевские вдовы. Во Франции можно вспомнить регентш Бланку Кастильскую, мать Людовика IX Святого, Екатерину Медичи, Марию Медичи и Анну Австрийскую. Да и во всем остальном мире женщины не раз принимали регентство — особенно примечательна Цыси (также ее называли по клановому имени Ехэнара). Одни становились временными правительницами, другие — полноправными королевами, и некоторые из них считали, что выполняли мужскую работу.

«Я простая женщина, — скромничала Мария Терезия, — но у меня сердце короля».

Разве не говорят принцессе, наделенной твердым характером, но окруженной безвольной родней, что она — единственный мужчина в семье? Разве искусство государственного управления является исключительно мужской привилегией? Жены монархов, сумевшие заполучить политическую власть, доказывают обратное.

Эта тема — не сборник рассказов о правителях в юбках или регентшах, не говоря уж о фаворитках, у которых голова закружилась из-за близких отношений с влиятельным человеком. Она посвящена в первую очередь королевским союзам, которые делили власть друг с другом так, что оба супруга участвовали в государственных делах. О политической роли этих законных жен успели забыть.


Со Средних веков до конца XIX в. часто упускали из виду, что супруги многих правителей получали право выполнять государственные обязанности благодаря своему характеру, национальным обычаям или повороту истории. Мы поговорим о парах, где королева не удовлетворялась закулисными интригами, выходила на сцену и отказывалась ее покидать, предпочитая не сидеть за вышиванием, а делить с супругом скипетр. Таким образом, власть оказывалась в четырех руках.

Историки до сих пор слабо интересовались подобными брачными союзами. До недавнего времени история считалась мужским делом, и о прекрасной половине человечества говорили мало, а то и вовсе ничего, хотя с 1970-х гг. выходит все больше серьезных работ о женщинах. После книг о великих женщинах, которых широкая публика уже знает и любит — царица Клеопатра, феминистка Олимпия де Гуж, ученые Мария Кюри или Мари Бонапарт, — появляются исследования о женщинах, проявивших себя в войне или революции, в искусстве или промышленности и тысячу лет назад, и в эпоху Просвещения.

Вслед за социальной историей женщин в 1980-е гг. в Америке возникла идея гендера (гендерной истории). Она акцентирует взаимоотношения, как индивидуальные, так и коллективные, как реальные, так и символические, между мужским и женским. Биографии королевских жен, которые вместе с монархами и государями занимались управлением, очень интересны и малоизучены.

Главной задачей королевской супруги являлось обеспечение государства наследником, а не разделение с мужем священных властных обязанностей. Раньше так прямо и говорили: главное — выбрать живот. Поэтому из игры исключались принцессы, не достигшие половой зрелости либо имевшие явные признаки слабого здоровья. Брать жену старались из сильной, плодовитой семьи. Интересам продолжения рода подчинялось все.

Когда более чем за двадцать лет брака Анна Австрийская, которой было уже под сорок, так и не родила наследника, Людовик XIII грозился с ней развестись, несмотря на то что она была испанской принцессой. Браки с габсбургскими принцессами отныне не считались залогом богатого потомства. Эрцгерцогиня Мария Антуанетта родилась в большой семье: она была предпоследним ребенком из шестнадцати детей императрицы Марии Терезии. Тем не менее Франции пришлось семь лет в нетерпении ждать наследника. Более того, королевам полагалось рожать мальчиков, ведь светский закон позволял возводить на трон только мужчин! Жена русского императора Николая II почему-то заупрямилась и в течение десяти лет рожала царю одних дочерей. Когда наконец-то на свет появился царевич Алексей, это выглядело чуть ли не чудом. А категорическим императивом матери стала забота о хрупком здоровье наследника.

Супруга монарха олицетворяла будущее династии, на нее было возложено множество почетных, но нелегких представительских дел. В обязанности «правильной» королевы входило: управлять двором, сопровождать царственного супруга на официальных мероприятиях, возглавлять высшее общество, принимать визиты королевских особ и вельмож, участвовать в праздниках и других развлечениях, время от времени покровительствовать искусствам и оказывать протекцию писателям и художникам.

В конце XVIII в. на все лады расхваливали Марию Лещинскую — благовоспитанную и плодовитую супругу Людовика XV за то, что она создала в Версале бесконечно благополучную семью (с довольно суровыми порядками). «Вот бы все королевы были такими», — говорили набожные иезуиты. Все мужчины-очевидцы поведение государыни одобряли: она не «вмешивалась в государственные дела» и держалась в стороне от дворцовых интриг.

Кандидаток на доску почета для королев, не имевших влияния, немало. Многих, по всей видимости, устраивала та скромная роль, которую им отводили муж и общественное мнение эпохи. Но не будем воспринимать буквально парадоксальные слова королевы Виктории: «Мы, женщины, не созданы для того, чтобы править». Она сказала так, когда однажды подустала от своих обязанностей, которые долгое время отказывалась разделить со своим мужем принцем Альбертом. Зато многие из королей, отстранявших жену как можно дальше от государственных дел, подписались бы под суровым заявлением прусского короля Фридриха Вильгельма I, прозванного «солдатом». Он советовал «держать жен в послушании, иначе они начнут плясать на голове у мужа».

О таких королевах, не имевших ни политического влияния, ни амбиций, история зачастую не помнит, ничего кроме умения элегантно носить туалеты или изящно танцевать, перечня любовников или констатации факта ее верности. Другие же принцессы были переполнены решимости руководить страной вместе с супругом, жаждали царить и править. Иногда это вменялось им в обязанности по законам страны, иногда вынуждали превратности жизни.

В эту тему мы специально не стали включать истории о Ливии Друзилле, вступившей в брак с императором Октавианом Августом; Ядвиге, провозглашенной «королем» Польши в 1384 г., жене Владислава Ягайло, великого князя литовского; Сулеймане Великолепном и Роксолане, брака с которой невзирая на османские обычаи добивался султан; Антуане де Бурбоне и Жанне д’Альбре, родителях Генриха IV; Вильгельме Оранском и Марии II Стюарт, которых вместе объявили королем и королевой Англии в 1689 г. Кроме того, мы не стали писать о Филиппе V Испанском и его второй жене Изабелле Фарнезе, которые неустанно искали престолы для своих сыновей; Карле IV Испанском и Марии Луизе Пармской, чей безжалостный портрет написал Гойя; Максимилиане I Габсбурге, императоре Мексики, и его жене бельгийской принцессе Шарлотте, которую чуть не свела с ума мексиканская авантюра; или бельгийском «короле-рыцаре» Альберте I, которому во время Первой мировой войны превосходно помогала Елизавета.

«Искусство быть скучным, — уверял Вольтер, — состоит в том, чтобы говорить обо всем». Щадя читателя и поддакивая автору «Кандида», тем, кого не включили в эту тему, придется еще немного подождать. Пользователи могут дополнять по своему усмотрению.

После названия каждой пары идут две даты. Они относятся не к рождению правителей или их восхождению на престол, а к продолжительности их семейной жизни: первая — это год вступления в брак, вторая — год смерти одного из супругов.

[ZHAN]

«Теперь я считаю необходимым вкратце рассказать о содеянном ею и ее мужем, ибо они в своей совместной жизни ничего не совершали друг без друга».

Прокопий Кесарийский

В сказках принцы часто женятся на пастушках. Но никто не осмелится сочетать браком правителя и жрицу любви, пусть даже и бывшую. Подобный союз шокирует и юных читателей, и их родителей. Кто поверит, что возможно так нарушить общепринятые устои?

Вы подумаете: в истории такого прецедента нет и не было. Конечно, в 1936 г. британский кабинет министров заставил отречься Эдуарда VIII, вздумавшего жениться на миссис Симпсон. Она, по их мнению, была повинна в двух предыдущих разводах. И если хорошенько подумать, то можно припомнить в прошлом немало скандальных браков. Во Франции, например, общественное мнение с трудом терпело королевскую любовницу, которая не имела благородного происхождения, и поносило правителя, взявшего фаворитку из буржуа. Уж точно, ни один государь не позволил бы себе взять в жены куртизанку. Людовик XV скандализировал общество, когда представил Версалю мадам Дюбарри, а ведь он и не помышлял о том, чтобы сделать ее королевой Франции. Точно так же баварскому Людвигу I, большому ценителю прекрасного пола, пришлось пожалеть о том, что он привез в Мюнхен танцовщицу Лолу Монтес [настоящее имя Элизабет Гилберт (1821–1861 гг.) — ирландская танцовщица и актриса] и завел с ней бурный роман.

Расплачиваться за свой поступок королю пришлось отречением от престола в 1848 г. Хотя немолодой король пожаловал фаворитке только звание баварки и титул графини.

Совершенно непостижимым в этой связи представляется брак античного правителя и проститутки. Такой союз не просто свидетельствовал о «малодушии» супруга, но и клеймил бесчестьем подданных. Летописи уверяют нас, что такой позор случился. Это было давным-давно, в VI в. нашей эры, но память о той истории сохранилась.

Около 524 г. или чуть позже в Константинополе будущий император Юстиниан (482–565 гг.), самый знаменитый из басилевсов, прославивших Византийскую империю, женился на Феодоре (ок. 490–548 гг.), бывшей гетере. И та, что «лишь продавала свою юную красоту, служа своему ремеслу всеми частями своего тела» [русские цитаты даны по изданию: Прокопий Кесарийский. Тайная история. М., 1993] , стала императрицей. Но не для того чтобы жить в царской роскоши и купаться в народной любви, а дабы разделить власть с мужем.

В наше время все представляют Юстиниана и Феодору неразлучной парой. Услышав о Юстиниане, сразу вспоминаешь Феодору — как Давида и Вирсавию. Не верите — взгляните на мозаику в базилике Сан-Витале в Равенне, навечно сохранившую память о легендарных супругах.

Пурпурная мантия означает императорский сан, нимб вокруг головы — божественную природу государевой власти. В руках у Юстиниана — большой золотой дискос, который он использует в богослужении. Император изображен на левой стене абсиды. Его окружает группа высоких сановников.

Рассмотрим внимательнее мозаику с Феодорой. Ее портрет поместили на правой стене, симметрично портрету императора. Одинаковые пропорции, одинаковое расположение — между главным алтарем и сферическим сводом абсиды, где изображен Спаситель, одинаковый фон из квадратной золотой мозаики. Феодора, как и муж, облачена в пурпур, увенчана роскошной диадемой, из всей свиты ее тоже выделяет нимб над головой. В руках у Феодоры золотая чаша, инкрустированная драгоценными камнями. Кажется, что это портрет какой-то святой. Феодора — настоящая басилисса.

В те далекие времена две роскошные мозаики свидетельствовали о силе любви, связывавшей супругов в коллективной памяти. Яркость цветов, богатство палитры в портрете Феодоры, от которого невозможно оторвать глаз, должны были, по всей видимости, убедить зрителя, что в империи эта женщина не играла роли второй скрипки.

Византийский император Юстиниан I. Мозаика в базилике Сан-Витале в Равенне.


Императрица Феодора, жена Юстиниана I. Мозаика в базилике Сан-Витале в Равенне.

[ZHAN]

В античном Константинополе не было более презренной профессии, чем актерская. Так считала публика, жадная до игрищ и развлечений, состязаний колесниц и выступлений актеров. Из этой «позорной среды» происходила Феодора. Ее отец был смотрителем животных в цирке; тем же занимался ее отчим, за которого, овдовев, мать вышла замуж.

Девочка родилась ок. 490 г., и ее детство прошло в обществе служителей цирка — иными словами, париев [Парья — одна из неприкасаемых каст в Индии. В европейской традиции слово приобрело значение «отверженный», «изгой»]. Во время представлений они теснились по краям огромного стадиона, способного вместить до полутора тысяч человек, рукоплеская участникам забегов и сражений, восхищаясь отвагой акробатов и от души хохоча над комическими сценками. Но когда выступление заканчивалось, те, кто развлекал толпу, снова становились безымянным отрепьем.

Из всех актеров худшее положение было у женщин. Зачастую вступить в законный брак танцовщицы и музыкантши не могли и становились куртизанками. Юная Феодора, дочь акробатки, стала плясуньей, участвовала в представлениях мимов и, возможно, исполняла «стриптиз» — смелые эротические танцы. Занималась ли она проституцией? Прокопий Кесарийский, автор во многом спорной книги о Юстиниане, упорно доказывает, что да, занималась, сгущая краски утверждениями, что Феодора была проституткой самого низкого пошиба. Но стоит ли ему верить?

Прокопий был вхож в имперский дворец, поскольку служил секретарем у самого прославленного из императорских генералов. Он оставил потомкам подробный и точный отчет о военных кампаниях Юстиниана, которым он не уставал восхищаться. Но другая его книга — «Тайная история» — посвящена в первую очередь императорской чете. Прокопий безжалостно обвиняет ее во всех грехах, не гнушаясь преувеличениями и выдумками. Современные историки не скупятся на похвалы военному отчету, блестяще составленному этим очевидцем, восторгаются трудом «О постройках» — там Прокопий перечисляет и описывает главные здания страны — но не считают, что «Тайная история» заслуживает доверия как источник.

Памфлет следует традиции обличающей литературы — это основной его мотив. Сексуальные истории он, возможно, сочинил сам, либо пересказал выдумки мужчин того времени. Получается, что Прокопий сыграл на руку врагам императора, стремившимся приписать тому обвинения потяжелее и скомпрометировать его жену. Для современников Прокопия мир актеров и мир проституток были примерно одним и тем же, а публичный танец женщины мог быть лишь прелюдией к платной любви [Прокопий Кесарийский. Тайная история. М., 1993].

В глазах византийской верхушки Юстиниан согрешил дважды: женился не на юной девушке из благородной семьи, с хорошим образованием и незапятнанным именем, а на артистке, а потом позволил ей встревать в государственные дела. Феодору считали очень порочной.

Впрочем, хотя в юности Феодора не была пай-девочкой, это никак не помешало ей в дальнейшем. Считается, что, когда будущая басилисса встретила Юстиниана, она успела порвать со своим скандальным актерским окружением, стала жить добродетельной жизнью и зарабатывала прядением шерсти. Отредактированная версия не очень-то красивой реальности. Феодора, напротив, отправилась вслед за кем-то из любовников в Ливию, а затем, спасаясь от преследований, добралась до Египта, потом до Сирии и обосновалась в Антиохии, которая славилась своей ночной жизнью. Там она сошлась с неким танцором и переехала в Константинополь, где ей посчастливилось познакомиться с Юстинианом, и она стала его любовницей.

В 521 г. Юстиниану было 39 лет, и будущий император как раз получил консульское звание. В честь этого он устроил на константинопольском ипподроме пышные игры. Юстиниан приходился племянником правившему в тот момент императору Юстину I (518–527 гг.), который усыновил его и пообещал посадить на трон.

Все современники единодушно вспоминают о красоте Феодоры. Даже Прокопию тут нечего было возразить.

«Феодора была красива лицом и к тому же исполнена грации, — писал он, — но невысока ростом, бледнолица, однако не совсем белая, но скорее желтовато-бледная; взгляд ее из-под насупленных бровей был грозен».

Такой взгляд — а он показан на равеннской мозаике — свидетельствует об уме и силе духа. Феодора была не просто привлекательной. Женщина с характером: она умела остроумно разговаривать, шутить, никогда не лезла за словом в карман.

Юстиниан был покорен ею и думал только об одном: о женитьбе. Правящая императрица, супруга Юстина, воспротивилась этому браку, позабыв, что сама в прошлом — солдатская жена и происходит родом из рабов. Но вскоре она умерла, и препятствий к свадьбе больше не было. Юстиниан с легкостью добился принятия нового закона, по которому сенатор имел право жениться на артистке. Ни сенат, ни армия, ни церковь, ни народ ему не возражали, по крайней мере открыто.

Юстин, которому было уже 77 лет, вскоре умер. В последние несколько месяцев его жизни Юстиниан успел подняться до соправителя. После смерти дяди 1 августа 527 г. он стал единственным басилевсом. Но коронацию он принял вместе с Феодорой, объявленной тогда же Августой.

Любовь поднялась над общественными предрассудками. Молодая изящная женщина облачилась в торжественное дворцовое одеяние. Бывшая пария теперь пользовалась всеобщим уважением. Бродячая акробатка стала «политическим животным» [Такое описание применительно к человеку впервые использовал в своем трактате «Политика» Аристотель. С греческого термин переводят как «общественное существо» или «политическое животное»].

[ZHAN]

Аристократы-сенаторы смирились бы с императрицей скромного происхождения, если бы она играла роль незаметную, и ее не волновала судьба империи. Никто, даже вредный Прокопий, не осудил бы такое поведение.

Вступив в брак, Феодора вела себя безупречно. Но из-за роскоши, которой она себя окружила, и почестей, которые супруг велел ей расточать, ее разлюбили в народе. Шептались, что император подарил жене дворец, и она уезжала туда из императорских покоев всякий раз, когда желала подчеркнуть свою независимость. Феодора ревниво относилась к своим прерогативам, переделала этикет и требовала тех же почестей, что полагались императору. Каждый сановник, получивший дворец, должен был отдать земной поклон басилевсу, а затем басилиссе. Раньше целовали лишь пурпурную туфлю императора. Отныне такой же знак уважения следовало оказать императрице. А если она отправлялась в имперские провинции, то ее сопровождала бесчисленная свита. И толпы народа дивились, какие высокие почести получала императрица, как много у нее слуг, и как великолепен ее кортеж.

По воле Юстиниана портреты Феодоры были повсюду, на всех печатях и мозаиках. Правда, украшать ими монеты он не рискнул. Имперским управленцам пришлось принести ей присягу. На всех документах имя Феодоры стояло рядом с именем Юстиниана. В ее честь возводили статуи. Не счесть городов, которые Юстиниан назвал в честь жены и самого себя.

Почему он так почитал ее? Неужели только потому, что любил?

Да, Юстиниан любил Феодору. Это очевидно. Но дело еще и в том, что он, усердно трудившийся во славу империи, успел заметить, что у жены талант к государственному управлению, что она способна помочь ему. Юстиниан помнил, как через пять лет после коронации, Феодора спасла ему трон, пошатнувшийся из-за страшного восстания «Ника».

[ZHAN]

Первые годы правления супругов прошли мирно. За тем благополучием, в котором жила царственная пара, скрывалась, наверное, неприязнь патрициев к тому, кого они считали выскочкой, женившемся на бедной девушке. Вероятно, трудности в снабжении города, вызванные постоянными засухами, породили возмущение у жителей Константинополя, и без того уставших от налоговых поборов. Но в других районах страны было спокойно. Ничто не предвещало того ужасного мятежа, в ходе которого всего за неделю столицу разграбили, а власть и жизнь басилевса оказались под угрозой.

Все началось на ипподроме — одном из центров общественной жизни — с потасовки «голубых» и «зеленых». Это были не политические партии, как ошибочно думают некоторые, а просто группы, поддерживавшие разные команды наездников. Во время состязаний они так бурно болели за «своих», что спортивные страсти нередко перерастали в мятеж. Бунтовщики не лезли в политику, пока некто вдруг не поднял больной общественный или религиозный вопрос. Потасовка, начавшись на ипподроме, вскоре перекинулась в город. Бились с остервенением, мужчины и женщины, «голубые» с «зелеными», не на жизнь, а на смерть.

«Они сражаются, — рассказывал Прокопий, — со своими соперниками, не ведая, из-за чего подвергают себя подобной опасности… Эта вражда к ближним родилась безо всякой причины и останется вечно неутоленной».

В первые дни января 532 г. начались забеги, а вместе с ними — привычные стычки между «голубыми» и «зелеными». Что предприняли стражи порядка? Трех особо ярых зачинщиков арестовали, одного повесили, а двое избежали смерти благодаря оборвавшимся веревкам. Люди запросили пощады. Солдаты отказались и погибли от рук толпы. Насилие порождает насилие. «Голубые» и «зеленые» объединились против власти. И начался бунт.

В следующие дни он не утихал. По всему городу бунтовщики грабили и поджигали дома, церкви, лавки, общественные здания. Никогда раньше мятежники не покушались на императорскую власть. Их лозунгом было «Ника!», что означало «Побеждай!». Обычно так на состязаниях болельщики подбадривали команду. В январе 532 г. слово стало девизом повстанцев, объединившихся против властей.

Столпившись у входа во дворец, восставшие требовали разжалования советников. Император уступил, но этот жест бунтовщиков не успокоил. Императорский дворец оказался под угрозой захвата. Юстиниан попытался задействовать армию. Безуспешно. Это только раззадорило мятежников. Константинополь превратился в один большой костер, и ветер все сильнее раздувал пламя.

«От города, — писал один из очевидцев, — осталась лишь груда почерневших холмов… Он весь в дыму и золе. Запах гари проникал повсюду, от него не было житья. Городские улицы у тех, кто видел их, вызывали ужас, смешанный с жалостью».

Разрушение, смерть, паника. Столица, погрязшая в анархии, была словно охвачена каким-то самоубийственным безумием. Юстиниан укрылся в осаждаемом дворце. Вызванное подкрепление вступило в город поздно и не сумело дойти до центра.

В воскресенье 18 января — мятеж полыхал пять суток — император обратился к народу с ипподрома [Большой дворец сообщался с ипподромом при помощи императорской ложи, которая представляла собой просторное помещение под названием кафизма], держа в руках евангелие.

«Клянусь святым евангелием, — объявил он, — я прощаю вам все ваши преступления, я не арестую ни одного из вас, если вы успокоитесь».

В ответ толпа осыпала его бранью: «Ты лжешь, осел! Ты даешь ложную клятву!»

Мятежников не получалось утихомирить ни силой, ни убеждениями. Ситуация казалась безвыходной.

Юстиниан, фактически утративший власть, велел своим советникам бежать из города. Бунтовщики угрожали захватить дворец, а сам император рисковал пасть от убийц. И это были не пустые страхи. Некоторые представители знати затеяли заговор, с целью низвергнуть Юстиниана и поставить на его место одного из полководцев, приходившегося племянником покойному Юстину. Императора объявили узурпатором, выбрали вместо него нового правителя и приготовились возвести его на трон.

Казалось, для Юстиниана все кончено.

Остаться — означало погибнуть или по меньшей мере попасть в плен. Бежав, император получал шанс найти подкрепление в провинции, чтобы затем попытаться перехватить инициативу. Но полностью быть уверенным в успехе он не мог. В такие моменты сомнения охватывают даже самого решительного правителя.

Что делать: остаться на месте, не давая кому-либо оспорить свое право на власть, или бросить трон, спасая жизнь и лелея надежду на реванш?

Юстиниан всегда относился к своим обязанностям серьезно и достойно. Он вынашивал грандиозные замыслы: отнять у варваров провинции, отвоеванные в свое время у Римской империи, которую он мечтал восстановить, провести внутренние государственные реформы. В начале правления он начал было административные реформы и создал комиссию, которой поручил привести в порядок действующее законодательство. В результате был разработан свод законов, названный в его честь [Кодекс Юстиниана был опубликован в 529 г. Остальные части одноименного Свода — Дигест или Пандект, а также Институций — появились после восстания «Ника»].

Юстиниан трудился до изнеможения, воздерживался от обычных удовольствий, избегал излишеств и «никогда не спал» — у него были самые возвышенные представления об императорском долге и обязанностях. Но сейчас он колебался.

В конце концов, Юстиниан решился. Он велел погрузить на большой корабль сокровища, с помощью которых он намеревался собрать армию. Капитан получил приказ подготовиться к отплытию. Юстиниан собрался бежать. Но вскоре отказался от этой мысли.

Феодора затею с отъездом не одобрила: императрица сочла такое бегство постыдной политической ошибкой. Покинув столицу, император отказывался от власти, предавал саму суть монархии, которую «установил Господь». Бежать от опасности — позор для басилевса, «наместника Бога на земле», преемника римских императоров. Кроме того, постыдный отъезд отнимал у Юстиниана возможность взять ситуацию в свои руки.

Феодора доказывала: император достаточно богат, чтобы собрать войска, каковые утихомирят народ. В соседних морских водах стоит множество верных кораблей, к ним можно обратиться за подкреплением. А бежать, продолжала она, государю негоже. Самой ей было бы невыносимо прожить хоть один день без того, чтобы ее не назвали Августой. Так что императрица призывала остаться во дворце и оказать сопротивление.

Ее доводы поразили императора и его окружение. Перед лицом опасности неприметная, презренная танцовщица превратилась в благородную даму и пробудила в сердцах угасающую смелость.

Феодора так сказала мужу:

«Тому, кто появился на свет, нельзя не умереть, но тому, кто однажды царствовал, быть беглецом невыносимо… Если ты желаешь спасти себя бегством, василевс, это нетрудно.… Но смотри, чтобы тебе, спасшемуся, не пришлось предпочесть смерть спасению. Мне же нравится древнее изречение, что царская власть — прекрасный саван!»

Ее последние слова, достойные лучших античных ораторов, изменили ход событий. Юстиниан решил не уезжать и дать бой.

Дворцовые двери вот-вот должны были рухнуть под ударами мятежников. Но в этот миг верные полководцы Велизарий и Мунд перекрыли все входы и выходы к ипподрому. Бунтовщики оказались в западне. В здание вошли солдаты и, обнажив мечи, безжалостно убили толпу, собравшуюся на арене и ступенях. Говорят, что погибло тридцать тысяч человек. Полководца, которого восставшие выдвинули в императоры, арестовали. Юстиниан собирался помиловать его. Но Феодора отговорила мужа, и несостоявшегося узурпатора казнили.


Получается, что Феодора спасла империю?

По меньшей мере она помогла это сделать. Дабы отбить у народа желание бунтовать вновь были устроены жестокие репрессии. А затем следовало восстановить разрушенный город. В пожаре пострадал Софийский собор, и уже через месяц его начали восстанавливать.

Если раньше у супругов были разногласия о том, как надо себя держать, то теперь, пройдя через испытание, они сплотились. Юстиниан осознал, что он может получать помощь и поддержку не только от своих советников, что он не одинок. Его любимая наделена немалым мужеством. Хладнокровие императрицы, ее политическое чутье и уверенность в силах империи вызывали восхищение. И в январе 532 г. Феодора добилась своего: отныне и до самой смерти ее называли Августа.

[ZHAN]

Многих уже давно раздражало, то каких общественных высот достигла Феодора. Все знали, что хотя сам Юстиниан и наделен могучей волей, он слушался жену, которая вмешивалась в дела страны. Лучшие законники с удовольствием напоминали всем, что в империи женщин не допускают до государственных обязанностей. Как смогла женщина, да еще столь презренного происхождения, привязать к себе басилевса так, что он сделал ее соправительницей империи? Императрица своим происхождением унижала сенаторскую знать, не знавшую, как подсунуть кого-нибудь из своих дочек в императорскую постель, а активное участие Феодоры в государственных делах возмущало абсолютно всех.

У Феодоры всегда хватало врагов. Да и сама она ненавидела многих министров и советников Юстиниана. Императрица убирала с пути тех, кому была не по вкусу ее влиятельность, пребывая в немилости у соперников, отодвигала соперниц. Она покровительствовала только богачам, и ей приписывали преступления, которых она не совершала.

Поговаривали, что Феодора организовала убийство прекрасной Амаласунты, дочери готского царя Теодориха. Но это неправда. Во время трудной войны, которую Амаласунта вела против готской знати, возражавшей против ее политики союзничества с византийским императором, злосчастная правительница попросила убежища в империи. Юстиниан согласился. Феодоре не понравилось, что приехала женщина знатного происхождения, царица, «хороша собой», которая, как все знали, «необыкновенно изобретательна в путях и средствах к достижению желаемого ею». Византийская императрица понимала, насколько мужественна и обаятельна итальянская регентша, поэтому она решила «злоумышлять против той, не останавливаясь и перед ее убийством». И она поручила черное дело послу, отправленному Юстинианом в Равенну.

Скорее всего Феодора действительно заревновала, но как бы не упражнялся в злословии Прокопий, она не убивала слишком красивую царицу. Дело в том, что Амаласунта передумала уезжать в Византию. Она осталась на троне, несмотря на врагов. Много лет спустя, во время другого восстания, ее действительно то ли задушили, то ли утопили. Но убийство совершила не византийская императрица.

Феодора отличалась злопамятностью. Ее жертвой стал Иоанн Каппадокийский, один из министров Юстиниана и префект Востока. У него были все основания пользоваться неприязнью императрицы. Грубый, необразованный, суеверный и развратный сановник слишком уж напоминал ей о той постыдной среде, откуда ей посчастливилось сбежать. Он без зазрения совести хвастался огромным, нечестно нажитым богатством. Пустой нувориш, но хороший слуга империи. Его поразительное знание финансовых вопросов, управленческое чутье и энергию Юстиниан ценил в течение десяти лет и пожаловал Иоанну титул префекта, примерно соответствующий премьер-министру. Когда чиновник в рекордное время приводит государственные финансы в порядок, его надо беречь, а к его мнению стоит прислушиваться. Так Иоанн получил возможность свободно излагать свои взгляды. Он был совершенно лишен светскости, высказывал то, что думал прямо у трона, и всякий раз сообщал о презрении к той, что носила звание императрицы. Феодора тоже не любила его.

Талантливый, но бессовестный Иоанн Каппадокийский постоянно расширял свои полномочия и превратил вверенную ему префектуру в альтернативное государство. Феодора заметила опасность раньше Юстиниана. Среди врагов Каппадокийца поговаривали, что он рвется к императорским почестям. Чтобы избавиться от такого соперника, императрица задумала хитрость.

Иоанн нежно любил свою дочь Евфемию, а та разделяла отцовскую неприязнь к Феодоре. Императрица поручила своей близкой подруге Антонине, супруге полководца Велисария, завоевать доверие девушки и наговорить ей, как она якобы обижена на царствующих супругов. Женщины начали часами поливать грязью Юстиниана и Феодору. Евфимии казалось, что Антонина ненавидит императрицу и ее мужа не меньше, чем она сама. Убежденная в надежности новой подруги, девушка сумела убедить отца, чтобы он тайно пришел к Антонине.

Встреча состоялась в загородной вилле неподалеку от столицы. Неизвестно с какими намерениями, Иоанн согласился на нее. Возможно ли, что он с самого начала помышлял о дворцовом перевороте, о том, чтобы сбросить императора, которому он верой и правдой служил столько лет и который осыпал его милостями? Или он хотел заставить Антонину повторить то, что она говорила против Юстиниана, вывести ее на чистую воду и не позволить интриганке скомпрометировать Евфимию?

Явившись на встречу, Иоанн попал в западню. Феодора спрятала в доме двух доверенных сановников. Что за разговор они подслушали? Точно неизвестно. Зато известно, что они тут же выскочили. Начался бой. Каппадокийцу удалось скрыться, но он, потеряв хладнокровие, совершил ошибку и укрылся в соседнем храме. Бегство и попытка попросить в церкви убежища были позже истолкованы как доказательство вины.

Феодора взяла реванш. Но она прекрасно знала, что, несмотря на то что участие Иоанна в вымышленном заговоре было якобы доказано, она еще не избавилась от врага. Против Каппадокийца не нашлось ни одной серьезной улики, которая заставила бы императора отвернуться от префекта и лишить его полномочий. Иоанн Каппадокийский был не из тех сановников, кого можно арестовывать только из-за одной подозрительной встречи. Его любили в народе, уважали за суровость в отношении богатых налогоплательщиков, а недавняя поездка на Восток прошла триумфально. Поэтому Феодора ужесточила обвинение, вменив Каппадокийцу убийство одного епископа, с которым он был не в ладах.

В мае 541 г. Иоанна арестовали, посадили в тюрьму и подвергли пыткам. Как ни странно, его так и не обвинили в измене и потому не приговорили к высшей мере наказания. Префекта выслали в Египет, и он пробыл в заключении около трех лет. Слишком много для невиновного, слишком мало для преступника. Каппадокиец вернулся из изгнания только после смерти Феодоры, но в политике так больше и не участвовал.

На протяжении этой непонятной истории Юстиниан хранил молчание. Долгое время он видел в Иоанне ценного единомышленника и грамотного сановника, но при этом едва терпел его независимый характер. Император боялся и той любви, что к Каппадокийцу питали в народе, и его жадности до власти. Вероятно, Юстиниан тогда предоставил Феодоре полную свободу действий.

[ZHAN]

При Юстиниане вчерашним писателям и художникам особенно запомнился один человек. Это был не император или его жена, а главный полководец страны Велисарий (ок. 494–565 гг.), победивший вандалов и готов.

Как забавен, подчас, ход истории: драматурги и романисты придумывали сюжеты, как Феодора приревновала знаменитого воина, а тот сумел перешагнуть через свою любовь, пал жертвой мстительной императрицы и был приговорен к смерти по приказу императора. Другая легенда полюбилась самым разным художникам — Ван Дейку [картина, которую долгое время приписывали фламандскому мастеру, на самом деле принадлежит кисти Лучано Борцоне. Помимо знаменитого полотна Давида, стоит упомянуть работы Жана-Франсуа Пьера Пейрона и Франсуа-Андре Венсана] , Сальватору Розе и, особенно, Жаку-Луи Давиду. Они изображали Велисария опозоренным, слепым, вынужденным просить милостыню.

На самом деле знаменитый полководец не питал презрения к Феодоре, равно как не докатился в старости до нищеты. Однако из-за императрицы он в 542 г. действительно попал в опалу.

Сразу было понятно, что Велисарий — герой. Его эффектная наружность подтверждала мнение, распространенное в те времена: внешняя красота отражает моральные качества человека. Вежливого, простого в общении, энергичного, преданного, во всем умеренного, всегда великодушного, смелого Велисария (если верить Прокопию, служившему у него секретарем) природа, казалось, наделила всеми возможными добродетелями. Где только не воевал этот знаменитый стратег. Он не раз выходил победителем, а в бою старался беречь солдат. Те его обожали.

Юстиниан ценил Велисария по заслугам: щедро платил ему, жаловал самые высокие имперские награды, а за победу над вандалами в Африке удостоил триумфа на константинопольском ипподроме — эту честь долгое время никому в империи не даровали.

Богатый и влиятельный Велисарий, возможно, испытывал искушение стать первым человеком в империи при помощи семи тысяч всадников, содержавшихся за государственный счет. У него хватило бы сил провести переворот и отнять у императора трон. Велисарий мог бы с легкостью поставить свою огромную популярность на службу своим же амбициям и пойти против Юстиниана, который никогда не бывал на полях сражений и не умел толком командовать армией. Но несмотря на такие козыри, полководец ничего не предпринимал. Велисария связывала присяга на верность, принесенная басилевсу, к тому же он плохо разбирался в политике. Полководец руководил войсками и управлял захваченными территориями, и могущества у этого человека было больше, чем у многих царей. И, когда Велисарию, завоевавшему Италию, побежденные готы предложили корону, он отказался и тут же заявил: он верно служит Юстиниану и доказал это во время восстания «Ника».

И такая верность не нравилась Феодоре. Слишком уж баловала судьба этого полководца, слишком часто он одерживал победу! Слишком много у него богатств: вот бы присоединить их к казне! Слишком уж любил его император! Феодора приписывала Велисарию ту же жажду верховной власти, что снедала ее саму. Столь влиятельный человек мог представлять собой только смертельную опасность! Верный слуга казался императрице соперником, который угрожал ее собственному возвышению при дворе Юстиниана. Феодора не допустила бы, чтобы кто-то встал между нею и мужем. Она задумала подвинуть Велисария.

В 542 г. в Константинополе разразилась эпидемия чумы. Юстиниан серьезно заболел. Все думали, что царские дни сочтены. Феодора перехватила управление делами и приготовилась принять верховную власть в случае кончины императора. По городу пополз слух: Велисарий и еще несколько полководцев объявили, что не признают ее преемницей Юстиниана и не выйдут из казарм. Этот жест неповиновения Феодора истолковала как свидетельство опасного заговора. Выказав подобное непочтение, Велисарий поступил по меньшей мере неосмотрительно. Впрочем, нет свидетельств, что за такими разговорами военных стояло что-то серьезное. Но, поскольку такие слова были направлены против августы, «а она как и сам император была почти равна богам», то их сочли кощунственными и мятежными. Своим развязным замечанием полководец совершил преступление против государства.

Феодора отстранила Велисария и его опрометчивых коллег от занимаемых должностей и велела провести расследование. Она занялась этим делом в одиночку, отправив Юстиниана за город, где он медленно поправлялся. Феодора не обошла обычные в таких случаях процедуры. Имущество «виновного» было конфисковано, его лишили всех полномочий и отняли право иметь личную гвардию. Великий человек стал никем. Как пишет Прокопий, Велисарий ходил по городу «как простой человек, почти в одиночестве, вечно погруженный в думы, угрюмый и страшащийся коварной смерти».

Неужели Велисарий подвергся столь жестокому наказанию только из-за нескольких необдуманных слов? Феодора давно хотела избавиться от влиятельного полководца, но у нее не было повода. Но если верить Прокопию, была еще одна причина, подтолкнувшая императрицу к подобным действиям. У Велисария была жена по имени Антонина, и он очень любил ее. Но она изменяла ему с неким Феодосием. Обманутому мужу сообщили об этом, тот взял в плен юношу и заключил в далекую, никому не известную тюрьму. Но Феодора крепко дружила с Антониной и ради подруги разыскала и освободила пленника. Красавца Феодосия привезли во дворец, и императрица велела позвать Антонину.

«О, дражайшая патрицианка, — сказала Феодора, — вчера в мои руки попала жемчужина, подобно которой никто никогда не видел. Если же ты желаешь, я не откажу тебе в этом зрелище и дам тебе ею полюбоваться».

При виде любовника «Счастье до такой степени переполнило Антонину, что вначале она замерла, открыв рот. Затем она призналась, что та [Феодора] оказала ей огромную милость и принялась называть ее своей спасительницей, благодетельницей и истинной владычицей».

Феодора победила. Она решила простить Велисарию его мятежные речи, но не из справедливости, а ради своей подруги Антонины. Императрица велела полководцу, который несмотря ни на что очень любил жену, возобновить супружескую жизнь.

Была у царицы еще одна причина радоваться. Юстиниан болел и потому не мог вмешаться в интригу. И Феодора решила поквитаться с опрометчивым генералом. Она снова, в интересах своей верной Антонины, помирила ее с мужем. Так она вернула Велисария жене и заставила могучего военачальника не просто стать уступчивее, а вдобавок чувствовать благодарность за то, что его простили.

Жажда власти горела в Феодоре на протяжении всей ее долгой жизни. Не обладая верховными полномочиями, она добивалась своего интригами — например, подстроив опалу Иоанну Каппадокийскому, а затем Велисарию. Оба они представляли угрозу для императрицы: уменьшали ее влияние на Юстиниана и побуждали довольствоваться чисто представительской ролью. Феодора боялась, что они слишком сблизятся с императором. Например, в военачальнике Германе, приходившемся родней басилевсу, она разглядела возможного преемника и поспешила избавиться от него. Ничто не должно было мешать ее участию в государственных делах или стоять между ней и Юстинианом.

Некоторых своих врагов Феодора покарала очень сурово. Говорят, что она устроила во дворце «тайные комнаты», и объекты ее ненависти, если не умирали, могли гнить там годами, позабытые всеми.

Одних Феодора губила, а других, своих фаворитов, возвышала: например, менялу Петра Варсима (он стал кем-то вроде министра финансов, должность его называлась «глава сокровищниц») или полководца Нарсеса, армянина по происхождению, воевавшего в Александрии и Италии. Желая поставить на все имперские должности верных людей, Феодора советовала выбирать на епископские посты тех церковнослужителей, что были ей преданы. Хотя по ее мнению, религиозные дела не составляли прерогативу басилевса, несмотря на то что он считался «наместником Бога на земле».

[ZHAN]

В Константинополе было принято, что император имеет право вмешиваться в жизнь церкви и влиять на ее решения. Басилевс, являлся посредником между Богом и людьми и играл ключевую роль в религиозных структурах. Юстиниан, по всей видимости, отличался пылкой верой: по приказу императора возводились многочисленные церкви, их сверху до низу заполняли драгоценные реликвии, до глубокой старости он совершал паломничества и поклонялся святыням. Юстиниан был набожен не только внешне; его вера сочеталась с глубокими познаниями в религиозных тонкостях. Всю жизнь он, как говорил кардинал Даниэлу, был «неисправимым богословом».

Более ста лет христианство являлось государственной религией империи, и церковь занимала привилегированное положение. В обществе господствовала «православная» вера; ее последователи без колебаний расправлялись с «еретиками», сторонниками запрещенных маргинальных религиозных течений, которые подвергались преследованию. И те, и другие не раз были осуждаемы вселенскими соборами и восточными патриархами [их было четверо: константинопольский, александрийский, антиохийский и иерусалимский. Западным патриархом называли папу римского], решения которых утверждал император.

Арианство, «где Иисус играл роль второстепенного божества», которое приняли многие варварские цари, было раскритиковано на Никейском (325 г.), а затем на Константинопольском (381 г.) соборах. После 536 г. Юстиниан искоренял распространение этой антитринитарной доктрины в завоеванных провинциях Африки и Италии, где она имела распространение.

Куда большую опасность представляло для церкви монофизитство. У него было множество последователей, в некоторых областях империи составлявших большинство населения, и они были готовы рьяно защищать свои убеждения. В отличие от арианства, это учение говорило о превосходстве божественной природы Христа над его человеческой сущностью.

В 451 г. Халкидонский собор объявил монофизитство ересью, но при этом оно составляло серьезную конкуренцию ортодоксальной церкви. С ним, к большому удовольствию Рима, боролся предшественник Юстиниана. Из-за монофизитства произошел раскол среди восточных епископов и монахов; его последователи, спасаясь от преследований, бежали в Египет.

Через четыре года после восхождения на трон в 531 г. Юстиниан смягчил репрессии против еретиков и позволил священнослужителям вернуться из изгнания в свои приходы. Император всегда старался действовать сообразно обстоятельствам, но также прислушивался к жене. До свадьбы Феодора помогала монофизитам. А став императрицей, начала оказывать им протекцию. Однажды Феодора приняла во дворце как минимум пятьсот монахов, прибывших из Месопотамии, и разместила их в монастыре.

После восстания Ника на одном из совещаний завели речь о сближении православного христианства (в трактовке Халкидонского собора) и учения монофизитов. Хотя дело закончилось ничем, император, в отличие от остальных, остался при своем мнении и выражал готовность заключить соглашение: казалось, сейчас подходящее время для компромиссов. Феодора заняла противоположную позицию, не желая договариваться ни при каких условиях: ей нравились более решительные монофизиты, и она хотела, с помощью своего положения, помочь им стать господствующей религией. Тут супруги разошлись во взглядах. Соперничающие религиозные учения вызвали раскол в царской семье.

А в это время с новой силой разгорелся кризис в отношениях восточных патриархов и святых отцов, а также папы. Исходя из своих полномочий и интереса к богословию, император хотел объединить и тех и других, но императрица не позволяла ему это сделать, во всем поступая наперекор мужу. Хитроумные богословские споры, которыми сопровождался кризис, не брезговали ни подлостью, ни предательством, отправляли в тюрьму неугодных с такой яростью, словно они вели не ученые размышления о двойственности божественной и человеческой природы Христа, а самые грубые политические войны.

Феодора вовсе не стремилась мирить враждующих. В 535 г. она употребила свое влияние, чтобы, вопреки политике Юстиниана, патриархами Александрии и Константинополя назначили двух монофизитов. Это вызвало столько возражений, что первого пришлось привозить силой, а второго — защищать от папы, который объявил выдвижение незаконным.

Опираясь на солидную поддержку со стороны царицы, монофизиты, казалось, семимильными шагами мчатся к успеху. Показателен неожиданный скачок в карьере монаха Севира. Он принадлежал к умеренным монофизитам, получил антиохийскую кафедру, затем ее у него забрал император Юстин. Севир бежал в Египет, потом вернул себе кафедру благодаря милости Феодоры, которую он посвятил в свое учение. Но успех его оказался недолгим.

В это же время митрополита Анфима стараниями императрицы назначили патриархом Константинополя. Папа заставил его уйти с должности, чтобы поставить нового, целиком и полностью православного патриарха. Анфим тут же бросился к своей покровительнице. И случилось так, что понтифик неожиданно заболел и умер в имперской столице, куда он опрометчиво вернулся в апреле 536 г. Поговаривали — но улик тому не было — что папу велела отравить Феодора.

Собор, подготовленный покойным папой тем не менее продержался всю весну. Он подтвердил: выгнанный патриарх-монофизит отлучается от церкви, а та поддерживает трактовку православия, принятую в Халкидоне в 451 г. Казалось, что монофизиты проиграли.

Феодора никогда не признавала поражения. В июне 536 г. новым папой избрали Сильверия, и царица надеялась, что он вернет ее протеже Анфиму константинопольскую кафедру. Как раз тогда Велисарий сумел отвоевать Италию у готов: в декабре 536 г. он вступил в Рим. Полководец-победитель, как поспешила нажаловаться императрице его супруга Антонина, надавил на папу, дабы тот восстановил Анфима, но понтифик отказался. И против него замыслили коварную интригу. Папу ложно обвинили в желании сдать Рим врагам империи. И его с легкостью удалось сместить с престола (в марте 537 г.) и отправить в изгнание. Так Феодора отомстила. Скоро Велисарий заставил выбрать новым папой Вигилия, который несколькими годами ранее служил у Феодоры советником и обещал ей при случае содействовать восстановлению монофизитов в правах.

В Александрии Феодора в 535 г. поставила монофизита Феодосия. Но патриарх продержался на посту всего несколько дней. Народ возмутился, и прелату пришлось бежать. Ему удалось получить убежище у императрицы. Его александрийский преемник Павел Тавеннисиот, назначенный Юстинианом, был халкидонийцем, то есть православным. Он тут же при поддержке солдат велел закрыть все монофизитские церкви. Гонения развернулись до самого Египта. Тут-то монофизиты и потерпели поражение. Императрица предприняла несколько попыток их защитить.

К концу 539 г., громогласно осуждая жестокие методы патриарха Павла, Феодора сумела сместить его. Но ей не удалось остановить гонения во всех имперских провинциях, в Сирии, а также в Месопотамии и даже в Египте.

А потом, после 540 г. Юстиниан изменил свою позицию и, видя, что жесткие меры себя не оправдали, попытался всех помирить. Как можно догадаться, его к этому подталкивала Феодора. Ведь диалоги и компромиссы — это лучший путь к союзничеству. Юстиниан издал указ о примирении. Между императором, которого поддерживала императрица, и папой вспыхнула борьба. Понтифика низложили и насильно увезли в Константинополь пленником. Под нажимом он утратил способность сопротивляться и в апреле 548 г. окончательно сдался. Так за несколько недель до собственной смерти Феодора в последний раз одержала победу.

Всю свою долгую жизнь императрица оставалась верна монофизитам, которых она безустанно опекала, заставляя супруга менять курс религиозной политики. Их с Юстинианом расхождение во взглядах не раз интересовало историков.

Как его понимать? Что это было — серьезная проблема в механизме власти на самом верху государственной системы? Или слабое место в имперской политике, с которым так и не удалось справиться?

Некоторые додумались до версии, что чета разделила государственные обязанности в соответствии со своими интересами. Юстиниан защищал православие, стремясь сделать его более терпимым, а Феодора опекала еретиков, составлявших немалую часть общества. Оба они стремились к большей имперской славе и царскому могуществу. Такая интерпретация кажется слишком уж сложной, но сбрасывать со счетов ее не стоит.

Остается вопрос: знал ли Юстиниан, чем занимается императрица, что она тайно привечает во дворце еретиков, ссорится с Римом, интригует?

С трудом верится в незнание или слепоту императора. Следует, пожалуй, признать: в супругах были одинаково сильны религиозные чувства, и в этой области их мнения оставались противоположны. Юстиниану приходилось мириться с силой характера жены, с ее независимостью.

[ZHAN]

Если верить хроникам, государственная жизнь никогда не утомляла Феодору. Тем не менее портрет, нарисованный Прокопием Кесарийским, не лишен некоторых противоречий. За собой, как с усмешкой пишет Прокопий,

«за телом своим она ухаживала больше, чем требовалось… Ранее раннего она отправлялась в бани и очень поздно удалялась оттуда. Завершив омовение, она направлялась завтракать, позавтракав, отдыхала… Сон же у нее всегда был очень продолжительным, днем до сумерек, ночью — до восхода солнца».

При таком распорядке дня у правителя не останется времени на управление страной. Однако в других местах «Тайной истории» Прокопий говорит, что

«эта женщина притязала на то, чтобы самовластно распоряжаться государственными делами. Ибо она ставила и должностных лиц, и священников… И все браки она устраивала с неким божественным могуществом».

У нее всегда находилось время, чтобы устранить тех, кто ей не по нраву, поставить на нужные места фаворитов, защитить монофизитов и подавить восстание «Ника».

Те сегодняшние историки, кто признает значение той политической роли, которую играла Феодора, не склонны ее переоценивать. Влияние, которое Феодора оказывала на Юстиниана, не имело ничего общего с домашней тиранией. Да, императрица покровительствовала монофизитам, но эта ересь так и не восторжествовала над государственной церковью и не раз подвергалась гонениям. Замыслы Юстиниана о территориальном восстановлении Римской империи и уничтожении варварских государств Феодора не одобряла. Но войн за утерянные земли — против вандалов в северной Африке, готов в Италии, вестготов в Испании — меньше не стало. Иногда складывается впечатление, что Феодора вела собственную дипломатию, параллельную официальному курсу императора. Временами такое действительно случалось. Впрочем, безуспешно. Кроме того, в конце 539 г., опасаясь нового столкновения с персами, императрица написала письмо министру Великого царя [так называли в Византийской империи персидских правителей, потомков Кира, ввиду обширности их владений и неограниченности власти], где просила его о мире, но ее старания ни к чему не привели. Следующей весной неприятельская армия напала на Византию.

Неужели Феодора занималась одними лишь дворцовыми интригами?

Нельзя недооценивать ее роль во внутренних реформах государственного строя. Как вы помните, император никогда не бывал на полях сражений, поскольку считал, что он денно и нощно размышляет, какие действия «будут угодны Богу и полезны для подданных». Феодора размышляла с ним вместе. В предисловии к длинному документу, обнародованному 15 апреля 535 г., который сообщал о новой административной реформе, которая запрещала продажу должностей, Юстиниан не раз говорит, насколько значимую роль сыграла в этом замысле его жена.

«По природе своей, — отмечал Прокопий, — Феодора была склонна помогать женщинам, попавшим в беду».

Императрица и вправду не жалела сил, стараясь улучшить положение женщин, и ее усилия получили юридическое оформление в знаменитом «Своде Юстиниана». Замужние женщины должны были во всем повиноваться супругам, но их личное имущество отныне было надежно защищено.

Кроме того, Феодора выкупила множество проституток и многим из них дала убежище у себя во дворце. Она еще не позабыла собственной молодости и подтолкнула императора принять закон, отменяющий дискриминацию артисток. Женская супружеская измена больше не каралась смертью, но оставалась причиной для развода. Теперь точно такой же причиной стала мужская измена. Заручившись поддержкой церкви, Феодора добивалась нерасторжимости брака. Раньше, чтобы осуществить развод, ветреному мужу можно было просто отказаться от жены. И эти отвергнутые жены не имели возможность получать помощь благотворительных институтов, скатывались в нищету и проституцию.

Конечно, женщины оставались зависимыми, подчиненными, унизительно недееспособными, но все же их положение (равно как положение рабов) несколько улучшилось. Это преобразование — одна из самых ярких перемен, совершенных в правление Юстиниана, и во многом оно состоялось благодаря Феодоре. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть слова Прокопия:

«В те времена нравственность почти всех женщин оказалась испорченной».

Уличенные в измене

«немедленно обращались к василисе, добиваясь полного поворота дел, подавали встречный иск и привлекали своих мужей к суду несмотря на то что никакой вины со стороны тех не было».

Скорее всего это едкое замечание свидетельствует о том, что Прокопий, а возможно, и не он один, не испытывал восторга по поводу брачного законодательства, которое царь принял под влиянием жены.

Юстиниан и Феодора — это супруги в полном смысле слова. Император в очередной раз доказал всем — если это нуждалось в доказательствах — свою искреннюю любовь к жене, когда та скончалась. 29 июня 548 г. [по другим данным Феодора умерла 28 июня].

Феодора, прожившая с Юстинианом четверть века, умерла от рака.

Феодора так и не подарила Юстиниану ребенка.

Император неутешно горевал о ней, замкнувшись в себе, он редко показывался на людях, почти все время проводил у себя во дворце, изредка покидая его для совершения официальных церемоний. До самой смерти (умер Юстиниан в 565 г.), на протяжении семнадцати лет он оплакивал танцовщицу с ипподрома, которая стала императрицей Византии, торжественно и тихо встав рядом с ним на прекрасной мозаике в равеннской церкви Сан-Витале — чтобы последующие поколения помнили о супругах, двадцать один год деливших царскую власть.

[ZHAN]

Непредсказуемость безумия

«Вы можете стать врачом и лекарством для этого больного королевства, в это израненное время».

Кристина Пизанская, Послание королеве

Ты, королева, благородная Изабелла, облачена в уродливую кожу.

Автор неизвестен

1368 год. Тридцать лет шла война, еще не успевшая получить прозвище Столетней. Французы против англичан. Исход непредсказуем.

И все-таки у Французского королевства есть повод радоваться. В конце этого года 3 декабря у короля Карла V (1364–1380) и королевы Жанны де Бурбон родился дофин, будущий Карл VI, первый сын, появившийся на свет после трех дочерей, которые умерли в раннем детстве.

Карл страстно мечтал о мальчике-наследнике. «Дофин родился! Родился дофин!», — кричали по всему Парижу.

Столица остро нуждалась в хороших новостях, которые развеяли бы страхи, предшествовавшие появлению долгожданного младенца. Шептались, что коронованная чета уже несколько лет как не жила вместе и собиралась развестись. Они уже обратились с соответствующей просьбой к папе, но тот посоветовал им возобновить супружескую жизнь и предсказал рождение сына.

Карл и Жанна послушались понтифика. Новорожденного называли «сыном папы Урбана».

[ZHAN]

Если крепкий малыш Карл выживет, а его мать подарит Короне и других детей, страна вновь могла обрести надежду.

[Из всех детей Жанны выжило четверо; в 1372 г. родился ее второй сын Людовик. Королева умерла в 1378 г. в возрасте 40 лет.]

Долгие годы законность династии Валуа, одной из ветвей семейства Капетингов, оспаривалась английским монархом [имеется в виду английский король Эдуард III (1312–1377), положивший начало Столетней войне], претендующим на корону и доказывающим свое право на нее. Ему помогали деньгами феодалы Гиени и кое-кто из фламандцев, и это соперничество привело к войне. Поэтому рождению дофина радовались и придворные и простой народ Франции. Но оно не могло затмить суровых испытаний: военные неудачи в Слейсе, Креси, Кале, Пуатье, эпидемия чумы, с которой никак не удавалось справиться, пленение короля Иоанна Доброго в 1356 г., восстание парижан под предводительством Этьена Марселя, а за ним — страшная крестьянская Жакерия. В 1360 г. по договору, подписанному в Бретиньи, Франция потеряла около трети своих земель, которые перешли в полное владение английскому королю. Дела королевства шли все хуже.

С тех пор как в 1364 г. Карл V взошел на престол, он только и делал что латал дыры.

Опираясь на мудрых советников и коннетабля Бертрана дю Геклена, он пытался вытащить Францию из навалившихся бед и отвоевать утерянные провинции. Результаты были следующие: военный — королевство избавили от отрядов наемников — банд, созданных феодалами и солдатами, которые продолжали вести войну сами за себя; дипломатический — была сорвана свадьба Маргариты Фландской с одним из сыновей английского короля, вместо этого устроили ее брак с братом Карла герцогом Бургундским Филиппом Смелым, что, среди прочего укрепило союз между Фландрией и Бургундией к немалой выгоде для французского короля.

Карл V, получивший прозвище «Мудрый» с того самого года, как родился сын, изо всех сил старался возобновить войну с Англией. Его братья — Иоанн, герцог Беррийский, Людовик, герцог Анжуйский, и Филипп Смелый, так называемые «принцы флер-де-лис» — попытались вернуть часть земель, захваченных англичанами во французском королевстве. И к моменту смерти короля в 1380 г. англичане уже лишились «шерстяного» порта Кале, «винного» порта Бордо и торгового порта Байонны.

Надолго ли установилось перемирие? Появление по младенцу на противоположных берегах Ла-Манша давало надежду, что надолго. В Лондоне Эдуард III, скончавшийся в 1377 г., оставил наследником 10-летнего Ричарда II. Ненамного старше был Карл V (1380–1422). К счастью для обеих стран, малолетство обоих правителей предвещало, что пауза в войне будет долгой. Но оно же грозило стать причиной множества внутренних проблем для королевств.

У Карла не было королевы-матери (она умерла раньше мужа), и поэтому власть в Париже забрали дяди юного короля: герцоги Беррийский, Анжуйский и Бургундский. Их интересовало не наследство покойного монарха, а возможность проводить собственные политические линии, приводившие к постоянным конфликтам. Авторитет королевской власти подрывало и то, что подданные не видели от нее ничего, кроме увеличивающихся налогов: принцы пытались насытить свои непомерные аппетиты. Во время их регентства по стране постоянно вспыхивали восстания.

Король подрастал. Он превратился в крепкого юношу, умело обращавшегося с оружием и обожавшего охоту. Первым его наставником стал полководец и писатель Филипп де Мазьер, но после смерти Карла V место отца для мальчика занял дядя Филипп Смелый.

Говорят, что образованием Карла VI занимались мало, и к роли короля он был подготовлен плохо. Чепуха! Карл действительно не соответствовал идеалу принца, который законники того времени списали с его отца, «короля юристов и ученых». Сын его был совсем другим: набожным, но при этом интересовался придворной жизнью, очень любил физические упражнения и игры, особенно игру в мяч, хорошо ездил верхом. Принц-шевалье, очень похожий на романных героев того времени.

Все обещало, что правление его будет счастливым, но после смерти Карла V в королевстве начались волнения из-за того, что люди отказывались платить налоги. В крупных городах вроде Парижа вспыхивали восстания, в целом жизнь была неспокойной. А когда стало чуть полегче, опекуны задумались о том, как бы устроить брак 17-летнего короля.

[ZHAN]

Для того чтобы выполнить волю покойного короля и обеспечить союз с германскими государствами, на роль невесты подбирали принцессу-немку. Рассматривали кандидатуру дочери графа Баварского Изабеллы (1370–1435), но ее отец от такого брака мог быть не в восторге. Стоило ли искать других невест в Англии, Шотландии, Кастилии, Лотарингии?

В качестве свата выступил Филипп Смелый. Он заказал портреты трех главных претенденток. «Эти портреты, вспоминал один из современников, были показаны королю, и он выбрал госпожу Изабеллу Баварскую 14 лет от роду, сочтя, что она намного превосходит остальных по красоте и изяществу».

[Точная дата рождения Изабеллы неизвестна (конц 1369-го — начало 1370 г). Значит, девушке перед свадьбой было 15, а не 14 лет.]

Очевидцы были единодушны: один нашел, что девушка «прекрасна, молода, благородна и превосходно воспитана», второй, что в ней «премного благородства». Карл сгорал от нетерпения, так ему хотелось поскорее заполучить обещанную жемчужину. «Когда я увижу ее?» — повторял он.


Ради племянника герцог Бургундский устроил тайную встречу в Амьене под предлогом, что Карл приедет поклониться святому Иоанну Крестителю. Если Изабелла понравится монарху, она станет королевой Франции, а если нет — свадьбу отменят, даже не замолвив слова о приданом. Баварский герцог Стефан III очень боялся этой встречи и признался тому, кто должен был сопровождать девушку в Амьен:

«Если король Франции откажется от нее, она будет обесчещена на всю жизнь. Подумайте еще раз, прежде чем уезжать. Если вы вернете ее мне, я стану вашим заклятым врагом».

Изабелла о назначении встречи не знала: она думала, что едет в паломничество, а не на смотрины. За время трехнедельного путешествия в Пикардию, ей спешно рассказали о некоторых обычаях двора Франции и немного обучили французскому языку, на котором она не знала ни слова. Одежда Изабеллы выглядела слишком скромной, и девушку нарядили по парижской моде. Свадьба должна была состояться. Иначе отринутой невесте грозил монастырь.

Молодые люди встретились 14 июля 1385 г. Их словно молния поразила. Как пишет Фруассар, Карл

«нежно посмотрел ей в глаза. Он почувствовал, что она ему очень приятна и что его сердце наполняется любовью к этой молодой и красивой девушке. Он мечтал лишь об одном, чтобы она скорее стала его женой».

А ведь Изабелла не отвечала канонам женской красоты тех времен, ценивших блондинок с бледной, полупрозрачной кожей. Она была миниатюрной смугловатой брюнеткой, с яркими чертами лица. Но Карл был покорен.

Природа наградила его всем, для того чтобы завоевать женщину. Король был красив: выше среднего роста, с мощным туловищем, с живыми глазами, светлыми волосами.

Жених и невеста друг другу понравились, тут же решили играть свадьбу.

Герцог Бургундский уже подготовил в Аррасе торжество. «Зачем ждать?» — спросил король. И свадьба состоялась в Амьене через три дня после знакомства молодых. «Будьте уверены: в эту ночь им было очень хорошо», — заверял нескромный Фруассар.

Изабелла и Карл поженились по любви или как минимум по взаимному влечению. В королевской среде редко бывает, чтобы к алтарю приходили из-за чувств. Но тем не менее король увлекся юной баваркой по-настоящему. И мешать этому раздражительному юноше, рвавшемуся вступить в брак, не стоило.

Нетрудно заметить в этом союзе и дипломатические мотивы: он укреплял связи между династиями Валуа и Виттельсбахов перед лицом английской угрозы.

Король не желал иной супруги. И женившись на немецкой принцессе, выполнил предсмертную волю отца.

[ZHAN]

Изабелла была ослеплена. Молодой муж осыпал ее подарками. Роскошные королевские резиденции заставили позабыть о скромных замках, где прошло ее детство: Венсен, где Карл V любил жить больше всего, соседний Ботэ-сюр-Марн, построенный на опушке леса и обставленный роскошной мебелью, отель Сен-Поль, стоявший в конце улицы Сен-Антуан в Париже. Эти дома выглядели очень непривычно, в них было множество пышно украшенных залов, к ним примыкали бани, вокруг цвели огромные сады, был устроен знаменитый зверинец, главной достопримечательностью которого являлись львы.

К Изабелле были приставлены десятки слуг, и ее новая жизнь совсем не напоминала заточение в монастырь. Пока король пропадал на охоте, она изучила и другие дома — Мелён и Сен-Жермен, Мобюиссон и Монморанси. Казалось, что юной баварке, прилежно учившей французский язык и историю ее новой родины, уготована сладкая жизнь. Юные супруги любили друг друга. Когда король уезжал в военные походы, они постоянно переписывались. Изабелла уже ждала ребенка. Их брак оказался богоугодным: родился мальчик. Он прожил всего несколько месяцев, но потом пошли еще дети: всего за двадцать шесть лет их было двенадцать, шесть девочек и шесть мальчиков.

Во французском дворе правила бал молодость. Королевской чете не было и двадцати лет, а единственный брат Карла Людовик, будущий герцог Орлеанский, был на три года младше его. Молодые люди росли вместе и получили одинаковое образование. Людовик отличался красноречием, часто устраивал ученые споры и тонко разбирался в культуре. В 1387 г. он обручился с Валентиной Висконти — свадьбу сыграли через два года, — и в честь этого устроили празднество на радость молодой королеве.

Старшее поколение составляли королевские дяди: Иоанн Беррийский и Филипп Бургундский, чей возраст приближался к пятидесяти.

[Третий дядя со стороны отца Людовик I герцог Анжуйский и король Неаполя скончался в 1384 г., накануне свадьбы Карла VI. Его единственный сын Людовик II родился в 1377 г.]

В королевстве их не любили, и Карл VI задумал избавиться от их опеки. В ноябре 1388 г. король решил править самостоятельно, опираясь на помощь своего брата Людовика, верных военачальников и знаменитых «мармузетов».

[Этим словом, изначально обозначавшим нелепое украшение, насмешливо именовались бывшие советники Карла V, которых его сын пригласил к себе на службу.]

Появление на свет других детей — увы, это оказались три девочки подряд, — решительный настрой монарха лично заниматься государственными делами, перемирие с Англией, куда более долгое, чем ожидалось, давали повод для радужных прогнозов. Придворные празднества сообщали всем, что в жизни наступил просвет. В августе 1389 г. в столице прошла пышная церемония: в Париж торжественно вошла королева, облаченная в платье из синего бархата, расшитое золотыми лилиями, а вслед за тем ее короновали в Сен-Шапель, принадлежавшей королевскому двору. Целую неделю шел незабываемый праздник с играми, танцами и застольями. И все видели в этом свидетельство любви короля к молодой королеве.

От Изабеллы Карл не просил ничего, кроме представительских функций в промежутке между беременностями. Она «владела учением», то есть была хорошо образована, имела коллекцию рукописных книг, как на религиозную, так и на светскую темы и увлеченно читала, став главным украшением королевского двора. Она любила музыку, сама умела играть и, как положено благородной даме, много вышивала.

Изабелла, как все средневековые люди, отличалась набожностью и верила в небесные знамения. Летом 1390 г. на Сен-Жермен-ан-Ле, где жила королевская семья, обрушился ураган. За несколько минут он разбил витражи в королевской часовне, сорвал с петель окна комнат, вырвал с корнем деревья. Вскоре все стихло, но перепуганная Изабелла (она была в очередной раз беременна) дала обет. Сей природный катаклизм, как она объяснила королю, означает, что на небесах гневаются, оттого что народ задавлен высокими налогами. И как добавляют летописцы, «по настоянию королевы, которая должна была скоро родить, король вскоре стал добиваться отмены этого дела [повышения поборов]».

[ZHAN]

Недолго длилось счастье четы. 5 августа 1392 г. в лесах Мана с королем случился приступ безумия. Во время прогулки неожиданно появился человек и предупредил короля, что готовится измена. Встревоженный Карл съехал с дороги. Вдруг посреди леса появился луг, залитый полуденным солнцем. В то лето стояла страшная жара. Один из пажей задремал и шумно уронил копье на шлем ехавшего впереди. Карла охватил страх, он кинулся на слугу и убил его. Монарха оттащили. Карл не узнавал ни свиту, ни брата, который ударил его, ни дядю. В конце концов, его связали и отвезли на колеснице в Ман. Два дня Карл был не в себе. Умрет ли он?

Растерявшиеся современники думали, что им удалось поставить диагноз — «разлитие черной желчи и возбуждение». Они считали, что в этом заключается причина болезни, и та неопасна. Сегодняшние медики предполагают шизофрению. Король Франции сошел с ума, но безумие было не постоянно. Во время кризиса он забывал, как его зовут и какого он звания, не узнавал никого из близких. «Что это за женщина, которая преследует меня?» — спрашивал он о королеве. Мало того, что Карл утратил способность управлять, он еще представлял опасность, как для самого себя, так и для окружающих. Потом он пришел в себя и вновь стал королем и любящим супругом.

Первый приступ длился всего три дня. Однако болезнь снова заявила о себе на следующий год в середине июня и тянулась до самого января 1394 г. Отныне существование Карла VI определялось сменяющими друг друга кризисами и ремиссиями, без надежды на выздоровление. Больной, его супруга и окружение жили в постоянном ожидании следующего приступа.

В 1403, 1405 и 1409 гг. их насчитывается не меньше четырех, при том, что нередко за один год безумие нападало на короля по три раза. Судя по летописям, один кризис длился от нескольких дней до девяти месяцев; со временем ремиссии становились все короче и короче, болезнь брала свое. В то печальное лето 1392 г. ничто не предвещало, что король погрузится в свое состояние на тридцать долгих лет.

Изабелла могла лишь беспомощно наблюдать. В надежде на выздоровление она покаялась в грехах, читала молитвы, раздавала милостыню, посещала мессу, ходила на крестный ход, приглашала чудотворцев и других фокусников. Небеса оставались глухи к ее мольбам. Стоило королю прийти в себя, как супруги снова начинали жить (почти) нормальной жизнью! С 1393 по 1407 г. королева родила еще семь детей. Несмотря на сплетни, обвинявшие Изабеллу в том, что она бросила мужа, она оставалась рядом с ним и не переставала любить его, пусть даже ее чувства блекли со временем. Болезнь короля стала ее крестом.

В состоянии безумия Карл ломал все, что его окружало, пачкал одежду, а жену в лучшем случае не замечал, в худшем — оскорблял и угрожал. Единственным человеком, способным утихомирить монарха, оказалась его невестка Валентина Висконти. В течение шести лет Изабелла во время приступов болезни исполняла исключительно супружеский долг. Так появились на свет Екатерина, второй ребенок и будущая королева Англии, а также будущий Карл VII. Чтобы облегчить жизнь Изабеллы, королю с ее согласия в 1405 г. подыскали любовницу по имени Одетта де Шамдивер, которую прозвали «маленькой королевой». Она искренне любила Карла до самой его смерти, чем позже восхищались любители романтики.

Какой толк от душевнобольного короля? Стоило ли отстранить его от власти, низложить? У кого хватит смелости отважиться на такое кощунство?

А тем временем государством надо было управлять. Людовику, герцогу Орлеанскому и брату Карла, было 20 лет, его считали слишком молодым. От его кандидатуры отказались. Так же как от кандидатуры 22-летней Изабеллы. Дяди короля, герцоги Беррийский и Бургундский, взяли реванш. Четыре года назад Карл VI отказался от их помощи. 5 августа 1392 г. они тут же отправились к нему, чтобы объявить о своем праве опекать короля, который через несколько дней пришел в себя, но был слишком слаб, чтобы руководить государством. Волю Карла признали его жена и брат. Он правил сам, когда был здоров, а во время приступов болезни его замещали дяди.

Но вдруг король умрет?

В феврале 1392 г. у него родился второй сын. Но ему было пока всего несколько месяцев, а совершеннолетие для королей наступало, как известно, в четырнадцать лет. Следовало предусмотреть установление опеки или регентства, при этом они должны быть четко отделены друг от друга. В связи с этим, в январе 1393 г., во время первой ремиссии Карла, вышло два указа. Вдовствующей Изабелле поручалась забота о детях (в тексте говорилось: «опека, содержание и воспитание»), и она должна была отчитываться перед Беррийским и Бургундским принцами, а также перед Людовиком, герцогом Бурбонским, королевским дядей по материнской линии, и собственным братом Людовиком, герцогом Баварским, которые помогали ей и руководили ее действиями. В случае если король умирал до совершеннолетия наследника, регентство получал брат Карла VI Людовик Орлеанский, а не вдова, поскольку Франция «слишком благородное королевство, чтобы ею вертели как веретеном и отдавали в руки бабы».

Но это решение обнародовано не было. Уже при правлении Карла V в 1374 г. «возможность управлять королевством, заботиться о нем и защищать его» (слово «регентство» не употреблялось) в случае кончины короля доверялась его брату, а опека над королевскими детьми — их матери. Изабеллу не обидели. Она выполняла лишь почетные обязанности, вроде главенства на семейном совете, не имея реальной власти, но ее это вполне бы устроило.

Занятая «представительской ролью», материнскими заботами и благотворительностью королева и не думала оспаривать власть у дядей и брата Карла. Куда важнее для нее была финансовая независимость. Она ее получала, поскольку король оставил жене право самостоятельно распоряжаться расходами, которые отныне покрывались из королевской казны. Щедрый супруг вручил Изабелле замок Сен-Уэн. Тот переходил в собственность королевы, и эта земля давала ей в будущем денежную автономию, гарантирующую политическую свободу.

Изабелла пока что не приобщилась к настоящей власти, но и не вела себя пассивно: она переписывалась со всеми влиятельными людьми как из Берри, так и Орлеана, собрала сведения о дипломатических переговорах, стараясь не занимать откровенно ни одну сторону. При всем при этом, она очень любила герцога Бургундского, который в свое время устроил ее замужество, и часто обменивалась с ним письмами.

Тот продолжал играть видную роль в королевстве. Разве не он в 1395 г. выдал замуж ее дочь Изабеллу (6 лет) за Ричарда III Английского (28 лет)?

Она не участвовала ни в одном подготовительном совещании, и ее подпись на государственных документах не была обязательна, к ним прилагали руку только принцы. Ни один из летописцев не счел нужным сообщить, как она отнеслась к тому, что ее дочь Жанна была обещана герцогу Бретонскому, чтобы не допустить союза этой провинции с Англией.

Отец Изабеллы Стефан III Баварский приезжал в Париж и предлагал возвести на трон представителя Виттельбахов. Герцог встречался с королем, когда тот был в состоянии выполнять свои полномочия, но дочь до переговоров не допускал. От Изабеллы требовалось лишь рожать детей, и за пять лет она произвела на свет четверых, двое из них — девочки.

[ZHAN]

Настоящую власть королева приобрела во время кризиса, который начался в 1396 г., когда столкнулись интересы брата короля Людовика Орлеанского и его дяди Филиппа Смелого.

Людовик пытался подмять ситуацию под себя и проводил личную политическую линию, обслуживавшую интересы его родни со стороны жены — Висконти, правивших в Милане. А Изабелла затаила злобу на тех, кто совсем недавно низверг и убил ее дедушку по материнской линии. Она изо всех сил старалась помешать их амбициям на полуострове, что злило ее деверя. С последним они вообще постоянно ссорились. Их стычки становились ожесточеннее день ото дня.

Но никто, кроме герцога Бургундского, не сумел бы противостоять планам Людовика Орлеанского. Они принадлежали к разным поколениям. Их интересы не совпадали. Оба не хотели делиться властью с соперником.

В декабре 1401 г. образовалось две враждующие партии, и каждая стремилась как можно убедительнее продемонстрировать силу. Конфликт был неизбежен. Для того чтобы сохранить мир в королевстве, требовался посредник. Изабелла нашла свое призвание.

Женщина, доселе не занимавшаяся ничем, кроме воспитания королевских детей, стала последней надеждой страны. И она трудилась, не щадя себя: устраивала встречи, на которых стороны пытались договориться, закатывала «роскошные празднества», где соперники отдыхали (но тем не менее предусмотрительно приводили с собой охрану).

Соглашения удалось достичь в 1402 г. орлеанцы и бургиньоны решили помириться, оставив все обиды в прошлом, вскоре забыв об обещании. Но Изабелла показала всем, как она умеет быть настойчивой. Баварская принцесса оправдывала доверие короля. В марте следующего года Карл V издал указ, предоставляющий Изабелле все властные полномочия в случае «отсутствия» короля (так стыдливо называли его приступы болезни), чтобы она в будущем решала все распри, мирила враждующих и вершила правосудие.

Изабелла, не теряя времени, ухватилась за новые возможности. Одиннадцатая беременность вымотала ее. Пятый сын королевы родился 22 февраля 1403 г. Будущее династии было обеспечено, поскольку младенец, названный Карлом (будущий Карл VII), стал третьим по счету выжившим инфантом мужского пола.

[У королевской четы появился на свет Карл, который родился и умер в 1386 г., затем второй сын, названный тоже Карлом, родился в 1392 г. и носил титул дофина вплоть до самой смерти в 1401 г. в возрасте 9 лет. Третий сын, родившийся в 1397 г., получил имя Людовик, герцог Гиеньский и звание дофина, но умер в 1415 г., когда ему было 18 лет. Четвертого сына назвали Иоанном, родился он в 1398 г., носил титул герцога Туреньского, а затем дофина, и умер в возрасте 19 лет в 1417 г. Потом в 1403 г. на свет появился Карл, дофин, а затем король Франции Карл VII. Последний из сыновей, Филипп, родился в 1407 г., но не прожил и дня.]

Изабелла так тяжело поправлялась после родов, что государственные дела ей пришлось на время позабыть.

Этим воспользовались принцы и снова взялись за интриги, пытаясь наверстать упущенное время. Ухудшение состояния Карла было им на руку. В период с мая по октябрь 1402 г. один за другим случились три приступа. В 1403 г. было еще хуже: болезнь началась в апреле, обострилась в июне, тянулась с июля по октябрь, а в декабре вспыхнула снова. Король болел на протяжении десяти лет. Надолго ли его еще хватит?

Следовало еще раз обговорить вопрос о наследовании. Стараниями принцев в апреле 1403 г. были обнародованы два указа, меняющие — в их интересах — аналогичные распоряжения прошлого года. Изабелла теряла верховную власть, которую ей пожаловал муж. Когда Карл болел, ее верховная роль в Совете была чисто символической. Принцы добились для себя еще одной выгоды: в случае смерти государя, его дофин тут же проходил коронацию и вступал на престол, даже если он не успел достичь совершеннолетия. Кроме того, регентство должно было осуществляться особой комиссией, и право распоряжаться им единолично теряли все — от королевы, до герцога Орлеанского. Весной 1403 г. судьба благоволила герцогу Бургундскому, одному из главных вдохновителей апрельских указов. Если бы брат короля сумел удержать себя в руках, вечно уставшая Изабелла, судя по всему, смирилась бы с новым поворотом событий.

Но небесам претила удача бургундского герцога: в следующем году 62-летний Филипп Смелый скончался.

Плачьте, королева, горюйте
О том, кто возвел вас на трон!

В этих двух строках Кристина Пизанская напоминает Изабелле о ее долге перед герцогом, который устроил ее брак. Смерть Филиппа обрадовала его соперника Людовика Орлеанского, но она же дала королеве большую свободу действий.

[ZHAN]

Изабелла нуждалась в опоре. Времена дядей Карла закончились. После кончины Филиппа Смелого остался только жадный до роскоши Иоанн Беррийский — слабый 64-летний старик, уже мечтавший о смерти. Теперь на сцену выходило следующее поколение.

Сын и наследник герцога Бургундского Иоанн Бесстрашный, в 1396 г. отличившийся в крестовом походе против турок в Никополе, был того же возраста, что король с королевой. Но он редко бывал в столице, предпочитая ей Дижон, а позже Артуа и Фландрию, и не имел никакого веса в королевском совете. Да и прежде чем добиваться чего-либо, ему следовало привести в порядок денежные дела.

Казалось, что удача на стороне Людовика Орлеанского — король прислушивался к брату чаще, чем ко всем остальным, тот обожал праздники, славился как прекрасный оратор, отличался «красноречием, естественно украшенным риторикой» и был прирожденным обольстителем. Невзирая на все недавние разногласия, Изабелле пришлось стать его союзницей. А герцог Орлеанский не мог пренебрегать той, что обеспечивала законность власти во время «отсутствия» короля. Их союзничество было вынужденным.

Что общего у них было?

Оба культивировали вкус к роскоши и развлечениям. Ходили слухи об их любовной связи. Впрочем, никто из современников не стал бы обвинять королеву в адюльтере. Но в народе Изабеллу и ее деверя не любили все больше. Герцог Орлеанский успел наделать множество финансовых ошибок. Англичане нападали на королевство со всех сторон, и из-за военных расходов приходилось повышать налоги. Но простые люди были убеждены, что денежные поборы идут в карман алчной королевы и принца и транжирятся на королевские празднества. Изабеллу и Людовика на чем свет стоит ругали за то, что они плохо управляют страной и ненасытно жадны.

«И, — как пишет один монах из Сан-Дени, — я часто слышал, как видные люди открыто обвиняют их в том, что они не положили ни одного экю в сундуки Казны, которая была совершенно пуста».

У истоков этой брани и злословия стоит пропаганда бургиньонов, которая настраивала парижан против королевы, обвиняя ее в том, что она не заботится о муже, забыла о своих заботах, махнула рукой на детей. Ремиссии Карла VI всякий раз были недолгими, Людовик Орлеанский и Изабелла правили единолично, не обращая внимания на мнение королевских кузенов и членов Совета. Но пробыли они у власти совсем немного.

В августе 1405 г. Иоанн Бесстрашный вступил в Париж, приведя с собой значительную армию, намереваясь совершить переворот. Каждая из враждующих сторон взяла себе по яркой эмблеме, которая должна была прибавить ей силы. Людовик Орлеанский держал новый скипетр, каковой символизировал желание победить бургиньона, а вооруженный «рубанком и стружкой» Иоанн Бесстрашный хотел «пригладить» неотесанный чурбан.

По пути в Мелён отважный Иоанн захватил в плен дофина, который должен был встретиться там с матерью, и отвез его в столицу, где у короля тянулся один непрерывный приступ безумия. Предприимчивый бургиньон был близок к тому, чтобы произвести государственный переворот. Вооружившись, Иоанн Бесстрашный лишил королеву возможности прикрываться детьми и поместил наследника короны в Лувр под надзор своих людей. Его оправдания не смогли ничего изменить: в глазах своих врагов бургундский герцог совершил преступление: оскорбил короля.

Назревала гражданская война. Изабелла старалась предотвратить ее и помирить соперников. Король дал ей все полномочия, чтобы выступить посредницей между двумя принцами крови. Ведь она так успешно справилась с этим в 1402 г.

Компромисса удалось достичь в октябре 1405 г., и парижане, забыв, как еще вчера поливали Изабеллу грязью, поздравляли ее. Было бы наивным верить, что стороны заключили прочный союз, но когда у Карла VI болезнь ненадолго отступила, он хотел на это надеяться. Иллюзорное равновесие! Иоанн Бесстрашный возвращался во Фландрию, а Людовик Орлеанский ставил своих людей в Совет, убежденный, что тот, кто держит Совет в своих руках, тот и правит страной.

Ему не удалось вкусить плодов своей удачи. Вечером 23 ноября 1407 г., когда Людовик Орлеанский, простившись с королевой, ехал по старой храмовой улице и возле ворот Барбет был убит. Убийцы столкнули его с лошади и били по голове так, что «мозг вытек на мостовую, а от того, кто был самым большим человеком в королевстве после самого короля и его детей, в самое короткое время ничего не осталось». Через два дня герцог Бургундский взял ответственность за убийство на себя и бежал во Фландрию.

Изабелла не знала, как действовать. Она «испыт[ывала] столь сильные страх и ужас», что велела увезти себя в отель Сен-Поль, где находился король, «ради большей безопасности». Брат французского короля убит по приказу собственного кузена, и преступление это было совершено в Париже, несмотря на присутствие короля! «Новый саженец вкопан в землю»: торжественно говорили друг другу преданные герцогу Бургундскому парижане. Будущее выглядело мрачно.

Что осталось от превратившейся в посмешище королевской власти?

У погибшего герцога остался 16-летний сын, и те, кто поддерживал его, думали только об одном — как отмстить за его отца. Привычное разногласие между принцами грозило обостриться неискупимой кровной местью.

Сумела ли Изабелла, при всей ее ненависти к бургиньонам, не допустить гражданскую войну?

[ZHAN]

Казалось, что у королевы есть козыри: король официально подтвердил ее превосходство, в случае если он умрет или будет «отсутствовать», герцог Бретонский выразил готовность оказать военную помощь. Но Иоанн Бесстрашный был серьезным противником. В Париже его поддерживали, и горожане сразу же собрались бы под его знамена.

Впрочем, бургундский герцог нашел в себе достаточно смелости, чтобы приехать в столицу и оправдаться в совершенном убийстве. Людовика Орлеанского, — утверждал он, — убрали за то, что он был тираном.

9 марта 1408 г., всего через 3 месяца после преступления, герцог сумел получить королевское письмо о прощении. Шептались, что вскоре он мог стать главой страны. Поэтому его враги предусмотрительно старались уехать из Парижа.

Из ненависти к бургундскому герцогу королева поспешила вместе с детьми удалиться под защиту милёнских стен, добиться отмены письма о прощении, обнародованного в марте, и подтвердить в сентябре, что в случае болезни мужа, она получает власть в полном объеме. Но все было зря. Париж приготовился восстать по первому требованию герцога. Подчинившись уговорам Изабеллы, Карл VI 3 ноября уехал из столицы в Тур и жил там вместе с королевой и дофином до марта следующего года. Герцог Иоанн не сумел заручиться поддержкой королевской семьи.

Тем временем соотношение сил стало настолько неравным, что Изабелла поняла: лишь пойдя на сделку с врагом, она сумеет спасти самое главное. Ведь никто больше не смог бы поддержать ее и править так, как надо ей: Карл Орлеанский, сын погибшего у ворот Барбет, был слишком молод, а герцог Беррийский — слишком стар, дофину едва исполнилось 12 лет, а она могла рассчитывать на супруга лишь в моменты его просветления. Да и стоило ли ей договариваться с теми, кого еще вчера она ненавидела?

В начале 1409 г. состоялись встречи представителей королевы с послами герцога Бургундского, переговоры, обещания забыть прошлое и жить в мире и согласии. А в конце марта Изабелла подписала личное соглашение с герцогом Бургундским. Королева добилась от него признания своих прав и согласилась на предложенную им программу денежных реформ. Бургиньон прибрал страну к рукам. Благодаря собственной ловкости и народной поддержке ему удалось также взять на себя заботу о дофине, выведя его, таким образом, из-под материнской опеки.

Итак, отныне королевством правила Бургундия. Но это нравилось не всем. Против герцога Иоанна образовалась партия во главе с Бернаром, графом д’Арманьяк, крупным феодалом из Гаскони.

В очередной раз гражданская война охватила королевство. Размах и продолжительность, а также участие Англии — иностранной державы — сделали ее одним из самых трагичных событий средневековой Франции: против бургиньонов отныне стояли арманьяки.

Изабелла пыталась помирить стороны и при этом соблюсти свои интересы. В ноябре 1410 г. было объявлено о прекращении боевых действий. Король возвестил, что перемирия удалось добиться благодаря «нашей дражайшей и любимой супруге-королеве, которая по нашему волеизъявлению и дозволению трудилась над ним».

Перемирия устанавливались лишь затем, чтобы их кто-то нарушил. Исключений из этого правила не было. А Изабелла безустанно трудилась над тем, чтобы шпаги и кинжалы оставались в ножнах. Тщетно. Чувствуя угрозу со стороны Парижа, который пребывал в руках сторонников герцога Бургундского, королева старалась оставаться под защитой стен Мелёна или Венсена, в то время как король с сыновьями находились в столице на положении пленных.

Когда Иоанн Бесстрашный вступил в Париж 23 октября 1411 г., горожане с восторгом встречали его как освободителя. С самого начала военных действий против арманьяков герцог сумел не только вырвать столицу из военных тисков орлеанцев [старший сын герцога Карл был убит, у него оставались два законнорожденных брата — Филипп, граф де Вертю, Иоанн, граф Ангулемский], которые попытались морить горожан голодом, но и отвоевать у врага близлежащие города. Казалось, ему сопутствует успех. К тому же король пожаловал ему большие воинские полномочия. Но финансирование войны против англичан, до сих пор остававшихся на французской земле, очень быстро разозлило налогоплательщиков. Для дополнительной помощи созывались отряды наемников, и это грозило еще сильнее увеличить налоговое бремя.

Перед тем как монархии пришлось раскошелиться на войну, весной 1413 г. в Париже вспыхнуло знаменитое восстание кабошьенов. Его название происходит от имени Симона Кабоша — мясника с большой бойни святого Якова. В этом городе, «более бургиньонском, чем сама Бургундия», Иоанн Бесстрашный подстрекал бунтовщиков, обещая им долгожданные реформы. Однако бунт вышел из-под контроля. Восставшие ворвались в Отель де Гиень, где жил дофин, и гнались за приближенными принца до самых его покоев. Много людей погибло. На следующий день толпа собралась напротив Бастилии, потребовала выдачи парижского прево и, устроив шутовской суд, расправилась с ним. Герцог Бургундский оказался в положении ученика чародея, который не сумел справиться с джином, которого сам же выпустил из бутылки. День за днем полыхало восстание. В начале мая после двух штурмов бунтовщики взяли даже отель Сен-Поль и приказали дофину избавиться от неугодных советников, а на их место поставить вождей восстания.

Кабошьены взяли город в свои руки. От Иоанна Бесстрашного больше ничего не зависело. Каждый день кого-то грабили, убивали. Требования восставших выросли вдвое. В конце мая мятежники вступили в резиденцию королевы и объявили об аресте королевской гвардии и брата Изабеллы Людовика Баварского. Изабелла держалась весьма достойно, а вот дофин ушел в соседнюю комнату поплакать. Королева попыталась договориться. Кабошьены потеряли терпение и стали угрожать, что войдут в королевские покои и захватят тех, кто им нужен. Изабелле, хоть она и показала мятежникам свое мужество, пришлось уступить. Ее брат, его родня и придворные дамы были арестованы. Париж скатывался в анархию.

Восстание закончилось, потому что оно парижанам надоело. В июне на смену весенним выступлениям поднялось антикабошьеновое движение. Поскольку Иоанна не было, представители столичной буржуазии средней руки открыли городские ворота арманьякским принцам. Ветер переменился. Судьба повернулась к бургиньонам спиной. А Изабелла заключила соглашение с орлеанскими принцами. Королева снова сменила лагерь. И встала на сторону арманьяков. Выставив герцога Бургундского врагом престола, Изабелла дала законный повод начать против него военную кампанию.

В Вербное воскресенье король, королева и дофин вернулись в Сан-Дени, чтобы торжественно поднять знамя, когда перед королевством встала опаснейшая угроза, и пришлось отправить армию в Санлис. Цель: земли графа Бургундского. Король лично встал во главе армии арманьяков. Изабелла отправилась вместе с ним. Нечасто королевская чета вместе возглавляла войска. И это воодушевило солдат. Полководцы отказывались вставать под бургиньонские знамена.

Победы шли одна за другой: Компьень капитулировал, Суассон сдался, Лан пал. Приблизились к Аррасу. И тут победоносное шествие замедлилось. Аррас выстоял, и благодаря этому наступил мир. Переговоры о нем начались 4 сентября 1414 г.

Стороны тщательно обсуждали условия мира, и те никому не нравились — ни Иоанну Бесстрашному, поскольку они угрожали обобрать его дочиста, ни арманьякским принцам, снедаемым жаждой мести, — и ничего не решали. Кроме того, герцог Иоанн старался заключить союз с королем Англии, и это представляло опасность для хрупкого мира. Потерпев так много поражений, бургундский герцог полагал, что единственный выход из положения — это дружба с англичанами. Но английский король Генрих V Ланкастерский, отличавшийся изрядной хитростью, колебался: он рассчитывал жениться на дочери Карла и Изабеллы Екатерине, однако полагал, что бургундский правитель поможет ему завоевать французское королевство.

После жестокого поражения при Азенкуре 25 октября 1415 г., когда английские стрелы поразили столько же бургиньонов, сколько арманьяков, королевство столкнулось с очередным испытанием. Казалось, Изабелла осталась в одиночестве, не имея никакой поддержки. Приступы безумия поражали короля все чаще, а его племянника Карла Орлеанского, попавшего в плен в Азенкуре, увезли в Англию, и там он, замечательный поэт, на протяжении двадцати пяти лет изливал в балладах и рондо горечь изгнания, и так появилась книга «Глядя на французскую землю».

Изабелла рассчитывала опереться на Бернара д’Арманьяка, который отныне стал единственным главой орлеанской партии. Король назначил его коннетаблем Франции и поручил управление финансами. Он должен был противостоять двойной угрозе: как со стороны англичан, так и бургиньонов.

На самом деле королева — как ей подсказывали возраст и жизненный опыт — боялась как арманьяков, так и бургиньонов. Иоанн Бесстрашный замыслил было переворот, но в итоге от этой затеи пострадали и он сам, и другие принцы. Махинацию раскрыли на Пасху в 1416 г., заговорщиков, которых обвинили в том, что они замышляли убийство Изабеллы, вовремя разоблачили и арестовали. Королева ощущала себя в безопасности, лишь находясь в луврской крепости или венсенском замке. Помимо всего прочего Изабеллу беспокоили притязания Бернара д’Арманьяка на собранную ею сокровищницу из драгоценностей и золотых монет, ведь они так нужны государству, во главе которого он встал. Королева открыто объявила о враждебности по отношению к бургундскому герцогу, к арманьякам она тоже питала подозрительность. Изабелла мечтала создать своего рода «третью партию», которая предотвращала бы крайности и служила интересам королевских сыновей.

Ничто не предвещало того простого решения, которое Иза белла назвала своей последней волей. Двое ее сыновей только что умерли. Последний мальчик, будущий Карл VII, которому было тогда 14 лет, получил титул дофина в 1417 г. В 1413 г. он заключил помолвку с Марией Анжуйской, укрепив тем самым связи с лагерем арманьяков. Чтобы оградить подростка от опасностей, угрожавших ему в Париже, его вывезли в Анжу. Мальчик почти четыре года жил у будущих тещи и тестя. Создание государства, на которое надеялась Изабелла, отодвинулось еще дальше.

[ZHAN]

Коннетаблю д’Арманьяку казалось, что ничего невозможного не существует. Когда дофин вернулся в Париж, он взял мальчика в заложники и удалил из столицы его мать. В конце весны 1417 г. Изабеллу выслали в Тур, определив ей там резиденцию. Ничто не должно было стоять на пути нового государя, уже успевшего «прибрать к рукам» и душевнобольного короля, и его 14-летнего сына.

Не зря Изабелла тревожилась: коннетабль так остро нуждался в деньгах, что, не задумываясь, обобрал бы и ее. Он уже успел захватить мебель и драгоценности в ее парижском доме и изо всех сил искал сокровища. Но Изабелла предусмотрительно увезла казну, спрятав в одном из монастырей.

На страну обрушился арманьякский кулак. Слишком тяжелый, чтобы не разбудить сторонников герцога Бургундского. Слишком бесстыдный в отношении королевы, чтобы не заставить ее искать союза с давним врагом Иоанном Бесстрашным. В который раз карты Изабеллы оказались биты, и понимая, что ее жизнь находится под угрозой, она уехала из Парижа. Чтобы не потерять богатства, она была вынуждена сменить лагерь.

Неизвестно, кто именно — королева или герцог Бургундский — сделал первый шаг. Их союз казался настолько необходимым, что мысль о нем посетила Изабеллу и Иоанна одновременно. Королеве требовалась поддержка, а бургуньон, благодаря ней, обеспечивал законность своим действиям.

С помощью герцога Изабелла сбежала из Тура 2 ноября 1417 г. и скрылась за стенами Шартра, обратившись оттуда ко всем законопослушным жителям французских городов с воззванием. Напоминая о том, что она «от имени господина короля управляет и властвует в этом королевстве». И стоило королеве отменить все налоги, за исключением пошлины на соль, как к ней стали стремительно стекаться сторонники. Вместе с новым союзником она проехалась по Босу и Гатине, сделала остановку в Осере и расположилась в Труа, где собрала «альтернативное» правительство с советом министров и верховным судом, целиком и полностью состоявшее из бургиньонов.

Реакция арманьяков не заставила себя ждать. 6 ноября Карл VI, чьими действиями руководил коннетабль, подписал указ, который аннулировал передачу власти собственной жене и наделял ею дофина Карла. Королевский брак, и без того потрепанный бесконечной болезнью монарха и беспокойной общественной жизнью, казалось, распался. Отныне волей короля, покорно выполнявшего все просьбы новой власти, юный Карл объявлялся регентом и главой Совета в случае недееспособности отца. На самом деле подросток стал не более чем инструментом в руках Бертрана д’Арманьяка.

Королева же, со своей стороны, тщетно старалась принять послов и завести переписку с захватчиком, признавая, что он единственный, кто имеет власть в отсутствие герцога Бургундского, и она находится в его руках. Разве не ему дала она все полномочия на то, чтобы «управлять и руководить» королевством?

Англичане неуклонно захватывали Нормандию: один за другим крупные города сдавались Генриху V Ланкастерскому, готовившемуся взять Руан. Королевское правительство было вынуждено противостоять этому вторжению, а также сопротивляться военным наступлениям бургиньонов вокруг Парижа. Но тут последним улыбнулась удача: в мае 1418 г. сторонники герцога Иоанна взяли столицу, арестовали и перебили арманьяков, убили коннетабля и заставили дофина бежать до самого Буржа. 14 июля Изабелла и Иоанн Бесстрашный вступили в Париж, где оставался король.

Законная власть снова перешла к другому лагерю. Круг замкнулся. Королева и ее союзник избавили государственные институты от арманьяков. Но, кроме того, Изабелла должна была как-то договориться с сыном-дофином. Почему бы ему не объединить силы с матерью и герцогом Иоанном, чтобы вместе прогнать англичан?

Карл обзавелся в Бурже правительственным Советом, парламентом и отчетной палатой, и ему не хотелось стать игрушкой в чужих руках, тем более в руках герцога Бургундского. Он не только отказался заключать компромисс с матерью — не стал встречаться ни с ней, ни с отцом, — но и присвоил себе титул регента. Поскольку в одиночку он бы не выстоял, для борьбы с бургиньонами ему требовались союзники. Карл решил сблизиться с англичанами, заручившись их поддержкой.

С Генрихом V «заигрывали» два лагеря: бургиньоны обещали ему перемирие, а дофин — союзничество. Это давало английскому королю возможность выступить в роли посредника, что позволило бы впоследствии прибрать власть к своим рукам. Именно это он и собирался предложить той партии, что первой сумеет с ним договориться!

Изабелла металась: то ли помириться с сыном, то ли заключить пакт с заморским врагом. 30 мая 1419 г. в сопровождении мужа и герцога Иоанна она встретилась с английским королем в местечке между Мёланом и Понтуазом. Генрих V требовал Нормандию и Аквитанию. Благодаря женитьбе на дочери Изабеллы Екатерине он стал бы тестем Карла VI и шурином дофина. Четырехчасовая беседа окончилась ничем. Стороны договорились о продолжении перемирия. Что ж, может, с дофином Изабелле повезет больше?

Встречу Карла-младшего и Иоанна Бесстрашного запланировали на 8 июля. Изабелла тоже присутствовала. Снова неудача, несмотря на то что разговоры длились 5 часов. Вторая беседа, устроенная через три дня, казалась более удачной. Дофин Карл и Иоанн Бесстрашный объявили, что их дружба восстановлена, а обиды позабыты, и обменялись поцелуем мира. Все, начиная от простых людей и заканчивая военными, хотели верить в примирение. Успех англичан пугал всех.

Не находится ли Париж в опасности? Угроза была так велика, что королю, королеве и их дочери Екатерине пришлось из соображений безопасности уехать из Парижа и занять Труа. А тем временем Карл вовсе не стремился помогать бургиньонам в освобождении Парижа и возвращаться к родителям. И герцог Иоанн не питал к нему ни малейшего доверия.

10 сентября собирались организовать третью встречу с дофином. Но на сей раз в ход событий вмешалась смерть. Произошла она не из-за провала переговоров. Герцог Бургундский попал в настоящую западню. Стоило ему преклонить колено перед дофином, как один из людей Карла ударил его топором. Иоанн Бесстрашный упал с расколотым черепом. Наследник французской короны задумал и осуществил убийство принца крови!

«Его гибель, — пишет Бертран Шнерб, — обернулась для королевства катастрофой». В Монтеро дофин Карл совершил свою самую грубую политическую ошибку. Та подтолкнула Изабеллу к союзу с английским королем.

[ZHAN]

Насилие в политике никого не удивляло. Резня, смерть, убийство были обычным делом в те жестокие времена. Когда одна из соперничающих партий занимала место во главе государства, для ее врагов это означало смертный приговор. Когда арманьяки захватили Париж в августе 1413 г., они начали охоту на бургиньонов; когда в мае 1418 г. бургиньоны вступили в столицу, они в тот же день пошли резать арманьяков. И те и другие убийствами не гнушались. Влиятельные феодалы за участие в политике расплачивались жизнью. Гражданская война не утихала почти никогда, и одними из последних жертв уже стали брат короля Людовик Орлеанский и коннетабль д’Арманьяк.

Но гибель герцога Бургундского повергла королеву в «полное замешательство». Она поторопилась вернуть себе Труа, стараясь, несмотря ни на что, сохранить хотя бы видимость королевской власти.

Смелая женщина: король душевнобольной, дофин совершил преступление, Филипп Бургундский по прозвищу «Добрый», сын убитого герцога, готовился отомстить за отца, а англичане стояли на французской земле. Кругом одни неприятности!

Может, единственный, кто способен помочь справиться с врагами, — это английский король? Но теперь за союз заморский монарх требовал цену подороже, чем кусок королевства. Он захотел получить корону Франции. Как дать отпор таким аппетитам. В сравнении с английской мощью, королевство лилии выглядело слабым и разобщенным. Кто — дофин, бургундский герцог или королева — сумеет первым заключить с Генрихом V Ланкастерским сепаратный мир?

Каждый пытался договориться. Наверное, кто-то размышлял: будет ли Филипп Добрый виновен в оскорблении короля, и совершит ли он «ошибку», если заключит союз с врагом королевства Генрихом V. Но реалистичнее было объяснить, если Генрих V «силой оружия» требует корону Франции, то «все погибло, и надо смириться». Вместо того чтобы смотреть, как победивший английский король будет расправляться с Карлом VI, лучше переговорить с заморскими гостями о союзничестве. Все остальные решения представлялись тупиковыми.

Со своей стороны, Изабелла, хоть и разуверилась полностью в возможности примирения между дофином и бургиньонами, не поддавалась английскому «искушению». Казалось, разум настаивает на подобном альянсе, но щепетильность сдерживает королеву. Изабелла не попала в зависимость герцога Филиппа, приходившегося, кстати, ей зятем, и отказала ему в титуле королевского наместника, который принадлежал его отцу. И она не стала поддаваться английским требованиям. Как свидетельствуют документы, она не стала рвать все связи с дофином. Ненависть, которую она якобы к нему питала, — просто легенда.

С декабря 1419 г. Филипп Добрый первым принял условия мира, выдвинутые Генрихом V, и поклялся добиться, чтобы король и королева их одобрили. Изабелла никак не решалась. Время шло. Бургиньоны нажимали на нее. В Совете они говорили одно: в казне не осталось ни су, расходы оплачивать нечем. Финансовая помощь бургиньонов спасла Изабеллу. Потребность в деньгах, как пишет Франсуаза Отран, развеяла последние сомнения. Королеве пришлось поддержать выбор Филиппа Доброго.

25 декабря 1419 г. герцог именем французского короля подтвердил договор с Англией. Дабы окончательно всех успокоить, он сообщал, что Генрих V женится на дочери Карла VI и Изабеллы Екатерине де Валуа, а сестра герцога Филиппа Бургундского вступит в брак с братом английского монарха. Таким образом, союз становился династическим.

И он представлял военную угрозу для дофина: перемирие между воюющими не распространялось на армию Карла, который теперь был вынужден держать оборону как против англичан, так и бургиньонов.

Изабелла приняла решение. 17 января 1420 г. грамота, выпущенная в Труа именем короля, объявляла, что Карл не достоин французской короны в связи с преступлением в Монтеро. Его назвали «отцеубийцей, виновным в оскорблении короля, разрушителем и врагом общества… врагом Господа и правосудия». Разрыв с дофином свершился. Изабелла признала, Генриха V в качестве сына Карла VI «согласно брачному договору между ним и нашей дочерью [Екатериной]», и это стало прелюдией мира.

Английский монарх согласился на трехмесячное перемирие; за этот срок канцелярии двух королевств должны были подготовить договор. Хотя считается, что Изабелла тут же бросилась в руки Англии, на самом деле это не так — переговоры потребовали некоторое время. Герцог Бургундский прибыл в Труа 23 марта: он должен был убедить Совет в обоснованности условий договора. Изабелла и король приняли соглашение 6 апреля. 20 мая прибыл и Генрих V.

Принимающая сторона, состоящая из его новых союзников, казалось, чувствовала себя не в своей тарелке. Высокомерие победителя всех злило. Но раздумывать было некогда. На следующий день в соборе Труа торжественно подписали договор. Зачитали его тридцать одну статью. Король Англии принес присягу. Вслед за ним — Изабелла, выступавшая от имени Карла VI. Что бы ни говорили злые языки, королева, подписывая документ, лишавший ее сына права на престол в пользу Генриха V Ланкастерского, не продемонстрировала никакой радости.

Договор провозглашал смену правящей династии: Капетингам, представленным домом Валуа, наследовали Плантагенеты, представленные Ланкастерами.

Надо четко понимать причины, приведшие к подписанию такого документа. Официально законный наследник терял право на корону, поскольку совершил политическое преступление. В реальности же у юного Карла не хватало сил, чтобы одержать верх над английским королем. И Генрих V приобретал в будущем французский трон как муж Екатерины де Валуа, а не как потомок Филиппа Доброго и его дочери Изабеллы, состоявшей в браке с английским королем Эдуардом II.

[На этом браке основывались претензии англичан на французскую корону, с него и началась Столетняя война.]

Пока Карл VI был жив, Генрих не мог претендовать на титул короля Франции: он был просто наследником. Но после подписания договора он получал властные полномочия, которые делил с Советом, ввиду душевной болезни короля. В будущем Англия не присоединяла «королевство лилий» к своим владениям. Два государства образовывали «двойную монархию».

После подписания договора традиционных празднеств устраивать не стали. Все лето новоиспеченные союзники были заняты войной против «мнимого» дофина. Генрих V провел вдоль Сены наступление на сторонников Карла. Его сопровождали Филипп Добрый и король с королевой. Город пал, затем настала очередь Монтеро и Мелёна. К концу осени в руках англичан и бургиньонов уже были окрестности Парижа. 1 декабря Генрих вступил в столицу вместе с Карлом VI. На следующий день их догнали Изабелла вместе с дочерью Екатериной.

[ZHAN]

После подписания «позорного договора в Труа» в народе и среди некоторых историков стали говорить, что его подстроила Изабелла Баварская, бесчеловечная королева, лишившая сына наследства и продавшая Францию Англии. Ее обвиняли в том, что она ненавидела дофина Карла и, снедаемая алчностью, отдала собственную дочь английскому королю, а из-за болезни мужа распалила в себе жажду власти. Да еще и происхождение — немка! — как позднее говаривала «австрийка» Мария Антуанетта, усугубляло вину. Изабелле приписали все смертные грехи. Погрязнув в адюльтере, она родила Карла от одного из многочисленных любовников. Отныне дофин не считался сыном короля. И тем, кто подписывал договор в Труа, не составило никакой сложности согнать бастарда с французского трона.

Хотя в договоре не было и намека на якобы незаконное происхождение дофина — немыслимо, чтобы дипломатический документ стал бы так позорить королеву Франции, — слухи не унимались и посеяли-таки сомнения в будущем Карле VII, который, стал бастардом, не имея права ни на какие государственные действия. Точно так же никто из современников не обвинял Изабеллу в продаже англичанам королевства, поскольку зачатки патриотизма перевешивало острое желание мира. Однако присущая всем французам любовь к романтике вынуждала их противопоставлять ту, что по причине собственной порочности потеряла королевство, девственнице и мученице Жанне, которая, несколько лет спустя, спасла страну. Сентиментальную сказку об иностранке, которая с готовностью предала национальные интересы, и пастушке, воплотившей в себе вечные ценности Франции, слышали все.

В реальности все было по-другому. Известно, что Изабелла, на которую нажимали бургиньоны, а деться ей было некуда, «отреклась от сына не по своей воле, не по своей прихоти». Сторонники союза с англичанами повторяли: «Из двух зол надо выбирать меньшее». Примерно то же самое говорили в народе, уставшем от войны. Страх перед солдатами, грабежами, чередой несчастий вынуждал принимать как хорошие, так и плохие стороны договора в Труа. Парижане верили, что нашли, кто виноват во всех бедах: Карл, «мнимый дофин». Анонимный летописец, известный под прозвищем «парижский буржуа» сетовал: никогда

«Франция не была так опустошена и разобщена, как сегодня, ведь дофин день и ночь только и занимался тем, что губил страну своего отца огнем и кровью».

Если на Карла, лишенного наследства и изгнанного из королевства, несчастья так и сыпались, то союзникам улыбалась удача. Генрих V захватил последние бастионы, которые оставались у сторонников дофина на севере Луары, а молодая жена Екатерина подарила ему сына, нареченного Генрихом. Теперь, поскольку «самозваный сын Франции» 19 лет от роду не успел жениться, династия Ланкастеров закрепила свои позиции. И очень вовремя: 31 августа 1422 г. Генрих V скончался в Винсене от болезни, поразившей его при осаде города Мо.

Его наследнику Генриху VI был всего 1 год, поэтому назначили регентство. Отныне трон Англии, а также право на французский престол перешли к внуку Карла VI. Всего через 2 месяца, 21 октября смерть поразила короля в Париже. Его оплакивали в народе, потому что он до сих пор оставался популярным.

Дофин Карл тут же провозгласил себя королем Франции под именем Карла VII, а брат покойного Генриха и регент Англии герцог Бедфорд признал правителем двух стран Генриха VI в соответствии с договором, подписанным в Труа.

Смерть французского короля положила конец его странному браку с Изабеллой. Тридцать семь лет супруги делили все горечи жизни, и свадьба, сыгранная по любви в Амьене, стала далеким воспоминанием.

Жизнь Карла VI была сплошной мукой, а судьба Изабеллы, хоть и расцвеченная праздниками, которые королева так любила, явилась непрерывной борьбой за выживание, необходимость менять союзников дабы не пасть жертвой. Жертва многочисленных беременностей, из-за которых Изабелла страшно располнела, нехватка денежных средств (а она так любила богатство), бесплодные попытки лавировать между арманьяками и бургиньонами, политические виражи, за которые ее потом так осуждали потомки: Изабеллу не считали великой королевой. Да и супруга из нее вышла так себе. Она была матерью дофина, но обстоятельства не позволили ей занять место регентши.

После 1422 г. Изабелла стала просто вдовствующей королевой. Конечно, она приходилась бабушкой королю Генриху VI, но регентства, которое она надеялась разделить со своей дочерью Екатериной, она не получила. Англичане не захотели.

Изабелла вдовела тринадцать лет. Бывали в ее жизни и радости: например, в 1423 г. родился внук, будущий Людовик XI — и печали: когда англичане стали злобно муссировать тему законнорожденности Карла VII, о котором она «зело тревожилась и печалилась в своем сердце». Изабелла доживала свой век в покоях дворца Сен-Поль, получая скромную пенсию. Гости, навещавшие ее чаще, чем официально полагалось, да редкие праздники скрашивали ее однообразную жизнь.

Как Изабелла реагировала на политические события — неизвестно. Наверное, она не осталась равнодушна, когда Жанна д’Арк сняла осаду Орлеана, когда короновали «милого дофина» в Реймсе в 1429 г., когда Жанну сожгли на костре, и когда в 1431 г. в соборе Парижской Богоматери короновали Генриха VI. В хрониках говорится, что примирение Карла VII с Филиппом Добрым в Аррасе доставило Изабелле столько радости, что от избытка чувств она через девять дней скончалась.

Даже ее смерть осталась незамеченной. Как уверяет парижский буржуа, когда горожан спрашивали, «где сейчас королева, они не знали, что и сказать, потому что это мало кого интересовало». Саму Изабеллу забыли быстро, а вот неприглядные легенды о ней сохранились надолго. Даже сегодня многие осуждают ее за то, что она примыкала к партии победителей и была главным устроителем договора в Труа, который в реальности был просто сделкой между англичанами и бургиньонами. «Поговаривали, — продолжает летописец, — что она являлась причиной большого зла и горя для тех, кто живет на земле».

Карла VI, несмотря на болезнь, в народе любили, а Изабелле Баварской приписывали всевозможные грехи. История слишком быстро позабыла, сколько трагедией ей пришлось выдержать, сколько раз она старалась примирить враждующие стороны, а по течению судьбы она поплыла и совершила ошибочный выбор лишь под конец жизни.

[ZHAN]

Католические короли

«Кто сравнится с королевой Изабеллой Испанской?

— Король Фердинанд, — ответил синьор Гаспаро.

— Я его не оспариваю, — добавил Великолепный, — … Я убежден, что репутация, которую он приобрел благодаря ей, представляет собой приданое, не менее ценное, чем Кастильское королевство.

— Более того, по-моему, — ответил синьор Гаспаро, — именно королева Изабелла стоит за многими действиями короля Фердинанда».

Бальдассаре Кастильоне

«То, что многие важные синьоры не могли совершить годами, одна женщина сделала в самое короткое время благодаря своим стараниям и искусству управлять».

Эрнандо дель Пульгар

В хоровой капелле кафедрального собора в Толедо под роскошными креслами на пятидесяти четырех деревянных панно воспевается слава королям-католикам, победившим мусульманскую Гренаду. Созданные резчиком Родриго Алеманом изображения Изабеллы Кастильской (1451–1504) и Фердинанда Арагонского (1452–1516) составляют центральный мотив практически всех эпизодов войны, которая тянулась почти десять лет и 2 января 1492 г. увенчалась взятием Альгамбры, что положило конец восьмивековому мавританскому владычеству. Реконкиста свершилась.

Король лично участвовал в тридцати четырех операциях, а королева, хоть и имела право отстраниться, — в шести. И пусть вклад супругов в это общее дело был неравным, все-таки война — это мужское занятие, история предпочла свести их вместе и воспевала чету при каждой возможности. Современник пары Эрнандо дель Пульгар, автор монументального труда «Хроники католических королей», описал единодушие, связывавшее супругов так:

«одна воля в двух людях».

Фердинанд Арагонский. Неизвестный художник.


Королева Изабелла Кастильская. Неизвестный художник.

А как писали в официальных документах того времени? Они на все лады восхваляют свершения супругов: «король и королева сделали…» или «король и королева решили…». Невозможно понять, где заканчивается муж и начинается жена. Даже сами испанцы над этим посмеивались и насмешливо говорили:

«Сегодня король и королева родили дочь!»

Взгляните на дошедшие до наших дней памятники в их честь, например, те, что находятся в Королевской капелле в Гренаде, где похоронена чета. Гербы супругов соприкасаются друг с другом либо переплетаются, словно в любовном объятии: ярмо и гордиев узел Фердинанда и связка стрел Изабеллы. Им приписывают в качестве девиза слова: «Tanto monta» (Все едино). Их писали на зданиях и наградах. Полным вариантом фразы ошибочно считают «Tanto monta, monta tanto Isabel como Ferdinand». Но как сообщает Жозеф Пере, по-испански эти слова не имеют никакого смысла, и они никогда не служили девизом Католических королей.

В народной памяти Изабелла называла мужа Фердинанд-Изабелла. Невозможно разграничить их деяния, понять, кому именно принадлежала та или иная инициатива, определить оттенки их искусства управлять государством, отследить тонкости, отыскать разногласия в совместных поступках четы, создавшей современную Испанию. Кажется, ни один министр, ни один советник не смог бы встать между супругами. Католические короли правили единовластно и, будьте уверены, между ними царило полное взаимопонимание.

«У короля, — убеждают нас в хрониках, — не было иного фаворита, кроме королевы. А у королевы — никого, кроме короля».

Получается. Изабелла и Фердинанд действительно делили власть пополам?

[ZHAN]

Все современники поражались, насколько единодушно правят Изабелла и Фердинанд, но они не могли не знать, сколько интриг понадобилось сплести, сколько козней посеять, в скольких сражениях выстоять пришлось каждому из них, прежде чем удалось взойти на престол. Корону им не фея в колыбель положила. Изабелле, чтобы добиться кастильского трона потребовалось проявить столько же упрямства, сколько уступчивости, а когда за Фердинандом признали право наследовать вслед за отцом арагонскую корону, это спровоцировало десятилетнюю гражданскую войну.

[Арагонской короне на Пиренейском полуострове подчинялось собственно королевство Арагон (со столицей в Сарагосе), а также королевство Валенсия, графство Каталония (с Барселоной) и Балеарские острова.]

Испания в те времена была раздробленной. По всему полуострову долгая реконкиста земель, которые занимали арабы с 711 г., сопровождалась созданием многочисленных христианских государств. Взятие Толедо, Сарагосы, Лериды, Кордовы, Валенсии и Севильи отодвинуло исламскую границу от Дуэро к Тахо, а потом от Тахо к Гвадалквивиру. Из всех христианских королевств, появившихся на отвоеванных территориях, наиболее примечательны Кастилия, Португалия, Наварра и Арагон. К концу Средневековья из всех стран у арабов оставалась только Гренада.

Периоды кризисов, как известно, показывают, кто есть кто в государственной системе. Анархическая атмосфера, царившая во владениях кастильской короны во второй половине XV в. позволила Изабелле, несмотря на ее юный возраст, проявить выдающийся политический талант. Она приходилась сводной сестрой правящему королю Энрике IV (1454–1474), и ни за что ей было не видать престола, если бы кастильская знать не восстала против государя, если бы второй ее брат Альфонсо, потенциальный преемник опозоренного Энрике IV, не скончался бы скоропостижно в возрасте 15 лет от чумы.

В детстве на Изабеллу постоянно сыпались несчастья. В 4 года она потеряла отца, а мать, заболевшая душевной болезнью, не заботилась о девочке. В 13 лет на нее обратил внимание Энрике IV и забрал в свой двор в Сеговии. Не слишком порядочное место! Король вел распутную жизнь (впрочем, наверное, слухи о его безнравственности преувеличены врагами) и, поскольку он не умел заставить людей подчиняться, его авторитет оспаривали чуть ли не ежедневно. Государство погрязло в анархии, разбилось на соперничающие фракции, Кастилия находилась на грани раскола и гражданской войны. Одна из партий сделала ставку на Изабеллу, надеясь, что по молодости и неопытности, она позволит собой манипулировать.

Кастильская монархия не признавала салическое право, и трон могла занимать женщина. Но неужели, прежде чем заинтересоваться Изабеллой, знать не рассматривала в качестве кандидатки на престол дочь Энрике IV Хуану? Та носила прозвище Бельтранеха, и от этого клейма эй было никуда не деться. Оно означало «дочь Бельтрана». Девочка появилась на свет от незаконной связи супруги короля и одного из ее фаворитов Бельтрана де ла Куэва. Враги Энрике IV под предлогом внебрачного рождения Хуаны (что осталось недоказанным) выдвинули кандидатуру Изабеллы. Обстановка была неблагоприятная, королевскую власть постоянно дискредитировали, и Энрике не оставалось выбора, как лишить дочь наследства — однако, ее незаконнорожденность он так и не признал.

В 1468 г. после гибели Альфонсо и отстранения Хуаны перед Изабеллой словно открылся путь к короне. И тогда она продемонстрировала благоразумие и ловкость, каких совсем не ждешь от 17-летней девушки.

Несколькими годами раньше партия дворян заочно низложила Энрике IV, объявив, что он не достоин оставаться на троне, но Изабелла от предложенного трона Кастилии отказалась. Она не стала вставать во главе ни одной из фракций, оспаривать права сводного брата или еще как-то участвовать во всеобщем хаосе. Изабелла позволила считать себя наследницей короны только после смерти Альфонсо и лишения Бельтранехи права на трон. Государственному перевороту, который бы низложил правящего монарха и усилил бы раскол в стране, она предпочла терпение. И объявила себя не королевой или простой инфантой, а «принцессой и законной наследницей королевств Кастилии и Леона».

Энрике IV, понимая, что он полностью утратил королевское влияние, признал Изабеллу принцессой Астурийской, то есть наследницей короны. Похоже ее устраивало, что для того, чтобы занять трон, ей надо дождаться смерти монарха, который был старше ее на 20 лет. В свою очередь, Изабелла пообещала не вступать в брак без согласия короля или против его воли.

В Арагоне Фердинанду, будущему мужу Изабеллы, чтобы получить корону не пришлось маневрировать с такой ловкостью, но его притязания на отцовское наследство привели к гражданской войне. У его отца Хуана II был сын от первого брака принц Вианский, которому и полагалось наследовать корону. Сам Фердинанд родился у второй жены короля.

Их соперничество было недолгим: в марте 1461 г. принц Вианский умер, предположительно, был отравлен. Фердинанду не было еще и 10 лет. Вместо войны за преемничество в Каталонии, где было много сторонников покойного принца, началась гражданская война, поставившая под угрозу единство арагонской короны. Победителем из нее через 10 лет вышел Хуан II.

Разница в судьбе Фердинанда и Изабеллы состоит в том, что если бы две монархии [Арагон и Кастилия] оказались под угрозой раскола, арагонский принц не мог бы претендовать на трон. Лишившись соперника, Фердинанд стал единственным наследником после своего отца.

[ZHAN]

Претендентов на руку Изабеллы, кастильской наследницы, нашлось более чем достаточно. В том числе — один француз, герцог Гиеньский, брат короля Людовика XI и правитель Португалии Афонсу V. Испанский гранд дон Педро Жирон до самой смерти в 1466 г. верил, что у него есть шанс. Как известно, Изабелла вышла за Фердинанда Арагонского.

Инициатива исходила от нее, а не от жениха. Дело в том, что Кастилия держала бесспорное первенство на Пиренейском полуострове. Она превосходила Арагон в три раза по площади, в пять или шесть раз по количеству населения, и развивалась куда динамичнее благодаря промышленным городам, животноводству и торговле шерстью, составлявшей ее главный экспортный продукт. Кастилия занимала настолько выгодное положение, что наследник арагонской короны столь прибыльный брак упустить не мог.

Чем объяснялся выбор Изабеллы? Она настолько полюбила Фердинанда?

Так хочется верить всяким романтикам, растроганным прочностью этого союза. На самом деле решение Изабеллы не имело никакого отношения к любви. Семью в те времена создавали, с чувствами не считаясь. И наши молодые до свадьбы ни разу не виделись. Оба они были среднего роста, Фердинанд — жгучий брюнет, а Изабелла — блондинка. Эрнандо дель Пульгар рассказывает о своей королеве с большой теплотой:

«Хорошо сложенная и стройная… взгляд добрый и открытый, черты лица правильные, лицо — красивое, смеющееся».

[Chroniques des Rois Catholiques, chap. XXIV, cite et traduit par Joseph Pérez, dans L’Espagne des Rois Catholiques, Paris, Bordas, 1971.]

Впрочем, возможно, его пером двигала лесть. По крайней мере Фердинанд аналогичного портрета не удостоился.

Получается, что брак, который объединит Испанию, представлял собой плод долгих расчетов и размышлений о будущем?

Есть такое мнение. Современная Испания, ее национальное единство — это детище брачного союза Католических королей. Но все это не более чем рассуждения апостериори.

Во-первых, кастильскую и арагонскую короны объединять не стали, и во-вторых, Изабелла, выбирая Фердинанда, не получала для своей страны особых выгод. Получается, что из всех претендентов она выбрала наименее сильного, ведь от каталонского процветания, на котором зиждилась арагонская корона, давно остались только воспоминания, и обидчивые каталонские и арагонские подданные, ревниво охраняя свои привилегии, упорно пытались игнорировать авторитет короля, пытавшегося призвать их к порядку. К тому же интерес Каталонии к Кастилии как-то не увязывался с желанием заключить союз с Португалией.

Любителей романтики, а заодно тех, кто стремится найти в прошлом прогнозы будущего, придется разочаровать. Выбор Изабеллы объясняется в первую очередь политической обстановкой и ее личными интересами. Когда брат объявил ее наследницей престола, она стремилась положить конец размежеванию кастильской знати на враждующие партии, поскольку в будущем это могло бы помешать ей получить корону. Кое-кто из дворян остался верен Бельтранехе. Хотя король лишил ее наследства, некоторые считали, что девушку все равно удастся использовать в своих целях. Изабелле пришлось примкнуть к другой придворной партии. Ее возглавлял толедский архиепископ дон Альфонсо Каррильо и адмирал Энрикес, и она поддерживала ее право на корону.

В этой партии думали о потенциальном браке с Фердинандом — собственно, поэтому она и называлась арагонской — с подачи посланников Хуана II, отца будущего жениха. Чтобы заручиться их помощью и занять престол, Изабелле пришлось уступить и взять Фердинанда в мужья. Как же она обрадовалась, когда увидела, что жених хорош собой да еще и ее ровесник — португальскому претенденту было под 40, — но, как бы мило это ни было, это было не главное. Выбрав Фердинанда, Изабелла продемонстрировала практичность: вступая с ним в брак, она заботилась в первую очередь о своих интересах.

Она не стала препоручать супругу свою судьбу. Условия брачного договора, которые Изабелла представила Фердинанду, представляли собой длинный список обязанностей мужа. «В том, что касалось будущего скипетра, — заметил один современник, — все складывалось очень благоприятно для принцессы». Фердинанд не терял никаких прерогатив, но только Изабелла становилась обладательницей короны, а ее супруг довольствовался титулом принца-консорта. Иными словами, девушка не собиралась никому отдавать свое право на власть.

Мало какой королевской свадьбе удавалось создать столь напряженную ситуацию. Выбор Изабеллы усилил политический кризис в Кастилии, а Фердинанд, согласившись на такой брак, спровоцировал в своей стране раскол среди грандов. Выходя за Фердинанда, Изабелла нарушала обещание, данное собственному брату Энрике IV: не заключать супружеский союз без его согласия. Чтобы не попасться разгневанному Энрике и сторонникам Бельтранехи-соперницы, принцесса поспешила покинуть двор и укрыться в Вальядолиде, а Фердинанд должен был приехать к ней.

Все, кому не нравился этот брак, постарались помешать принцу выехать из Кастилии, даже угрожали его жизни. Но несмотря на риск, Фердинанд в одиночку пустился в путь, переодеваясь то торговцем, то погонщиком мулов. Он прибыл во Вальядолид 14 октября 1469 г. ближе к полуночи. Через четыре дня сыграли свадьбу.

О церемонии ходит немало легенд, но прошла она тихо, без народного ликования. Вся ее романтика состояла больше в тайном приезде жениха, нежели в огромной любви будущих супругов.

Изабелла уже успела продемонстрировать свое упрямство, доходившее до отрицания христианской морали. Сначала она махнула рукой на клятву, данную брату. Затем, когда потребовалось разрешение папы римского на брак в связи с тем, что жених приходился невесте двоюродным братом, Изабелла его подделала. А когда 12 декабря 1474 г. в Мадриде скончался Энрике IV, юной принцессе представилась исключительная возможность показать всем силу своего характера.

[ZHAN]

Изабелла узнала о смерти короля, находясь в замке Сеговии, где она чувствовала себя в безопасности. Она жила одна — Фердинанду пришлось вернуться в Арагон, чтобы помогать престарелому отцу вести борьбу против французов. Хладнокровно и незамедлительно, как положено истинному государственному деятелю, Изабелла уже на следующий день, даже не дожидаясь мужа, объявила себя королевой Кастилии. Она принесла присягу и получила титул «королевы и защитницы королевства», подразумевая, что Фердинанду придется довольствоваться — он признавался «ее законным супругом» — званием принца-консорта.

На поспешной коронации присутствовало несколько малозначительных дворян, и не было ни одного испанского гранда. Однако на церемонии провели древний ритуал: перед молодой королевой пронесли меч правосудия, который держали за острый конец, подняв его кверху, что символизировало угрозу кары для вассалов. Традиционно это предназначалось для короля. Гордому Фердинанду пришлось проглотить обиду и досаду.

Надо ли понимать происходящее так, что жена его элементарно не уважает? Изабелла забыла о том, как они вместе противостояли врагам, стоило удаче ей улыбнуться? Изабелла Кастильская — неблагодарная?

Фердинанд поспешил в Сеговию. Он попенял королеве за ее торопливость, выказал недовольство и представил свои требования. Между супругами произошел бурный обмен мнениями. Изабелла не собиралась терять ни капли только что приобретенной власти, а ее муж, который, как было прописано в брачном договоре, занимал чисто формальное положение, думал, что жена с ним поделится. Столкнувшись с сопротивлением Изабеллы, Фердинанд пригрозил уехать в Арагон. Пришлось договариваться. 15 января 1475 г. выпустили официальный документ, названный «Сеговийский договор». Отныне вопрос был решен в пользу королевы.

«Мы полагаем, — писал Эрнандо дель Пульгар, — что эти королевства должны вернуться к государыне несмотря на то что она женщина… и что корону нельзя отдавать никакому другому наследнику, хотя бы и мужчине, по непрямой линии».

Напомним, что салическое право, действовавшее в Арагоне, не имело силы в Кастилии, и Фердинанд имел меньше прав, чем его жена, поскольку он принадлежал к младшей ветви дома Трастамара, а Изабелла — к старшей.

Фердинанд получал лишь те властные привилегии, что Изабелла желала ему дать. Он командовал армией (как положено мужчине) и наказывал мятежников. Но только королева назначала наместников крепостей, ведала организацией войск и сбором податей. Она же руководила всеми вопросами финансов и вооружения. Некоторые назначения на городские и церковные должности, а также судебные дела совершались от имени, как Изабеллы, так и Фердинанда, но с уточнением: «от имени и с согласия королевы». Изабелла могла отменить решение короля.

Супруги обсудили: должно ли в официальных документах, выпущенных от имени их обоих, имя короля стоять раньше имени его жены. Сошлись на компромиссе: имя королевы будет предшествовать имени короля везде, кроме документов, связанных с армией. И все понимали: сеговийский договор закрепил преимущество Изабеллы в Кастилии, а Фердинанду осталось лишь звание принца-консорта.

Так чета преодолела первый серьезный кризис в своей жизни. Изабелла не пожалела сил, чтобы поставить мужа на место. Пока что у супругов был всего один ребенок — пятилетняя дочь по имени Изабелла. Королева искусно воспользовалась правом наследия по женской линии, чтобы подтвердить свое превосходство перед Фердинандом. Признание такового обеспечивало девушке в будущем право на власть, исключая возможность каких-либо притязаний со стороны супруга-иностранца.

«Есть вероятность, что после нас — объяснила Изабелла Фердинанду, — появится некто, кто объявит себя мужским потомком кастильской королевской семьи и отнимет корону несмотря на то что он происходит из побочной ветви, у вашей дочери-принцессы на том основании, что она женщина, пусть даже из прямых наследников. Видите, сир, какие неудобства придется терпеть нашим отпрыскам».

Кроме того, если отнять у женщины право на власть в полном объеме, то возникнет угроза ее брака с принцем-чужеземцем, «который может потребовать передать управление королевствами, крепостями и государственными доходами людям из его народа, не-кастильцам, и тогда королевство может попасть в руки иностранной семьи, и виноваты в этом страшном преступлении будем мы».

Изабелла успешно отстояла свою позицию. «Было бы неплохо, — добавила она, — если бы возникающие вопросы решались сообразно праву этих королевств». Отныне ни что не бросит тень на их союз. «Теперь все решено… Хорошо, что было сделано это дополнение, оно поможет избежать возможных недоразумений».

Историк Эрнандо дель Пульгар с удовлетворением заключает:

«Король выслушал доводы королевы, признал, что они обоснованы и объявил о своем согласии; и отныне он и она принимали решения, не тратя времени на споры».

[ZHAN]

Итак, Изабеллу объявили королевой Кастилии, сеговийский договор подписали, осталось решить все остальное.

Сторонники соперницы Изабеллы Бельтранехи не оставили надежды на реванш. Среди грандов произошел раскол не столько в связи с набившим оскомину вопросом о законнорожденности, сколько в связи с будущим характером королевской власти. Сторонники принцессы Хуаны, судя по всему, выступали за раздел власти между дворянами и короной. Им противостояла группировка, считавшая необходимым иметь сильную монархию, которая будет сохранять в неизменном виде существующий порядок. Какую роль будет играть знать: станет ли она посредницей или даже участницей политических игр или же, напротив, подчинится королевским прерогативам? Ситуация постоянно переигрывалась. Гранды меняли лагеря, ставя будущее под вопрос и плодя неясности. Испания не могла решиться.

Толедского архиепископа, до недавнего момента поддерживавшего Изабеллу и считавшего, что она справится с королевскими обязанностями, теперь раздражала ее независимость.
«Когда я взял ее на руки, она занималась тем, что пряла, — не подумавши, бросил он, — я и отправлю ее назад к прялке».
Юные супруги так крепко держались за свое место, что архиепископ перекинулся во враждебный лагерь.

Кастилия не отвергала Изабеллу. Но и падать перед ней единодушно и незамедлительно она не стала.

Настоящая опасность исходила от португальского соседа. Лиссабонское королевство лелеяло мечту об объединенном полуострове и надеялось воплотить ее в жизнь, заключив союз с Кастилией и оставив Арагон в изоляции. Эти планы рухнули в день свадьбы Изабеллы и Фердинанда, а после коронации Изабеллы от них и вовсе ничего не осталось. Возродить их можно было лишь силой оружия. Португальский король Афонсу V не стал медлить — в мае 1475 г. он вторгся в Кастилию. В качестве предлога для интервенции он поднял вопрос о законности престолонаследия, предварительно женившись на Бельтранехе. Перед Изабеллой и Фердинандом встала задача одновременно выстоять и в гражданской войне, и в войне с соседом.

Со всей энергией, присущей юности, чета бросилась в бой. На полях сражений Фердинанд показал себя прекрасным военачальником. Когда король ведет войну, королева обычно остается просто зрительницей. Но Изабелла не пряталась во дворце и узнавала новости о сражениях, укрывшись за толстыми стенами. Она действовала. Побывав почти на всех фронтах, она заручилась лояльностью со стороны городов, которые должны были защитить ее от португальского нашествия. Как известно, решающей победы добился Фердинанд. Возле местечка в Кастилии под названием Торо 1 марта 1476 г. вражеская армия под командованием Афонсу V потерпела поражение.

Несмотря на неудачу португальский король верил в возможность переговоров. Фердинанд колебался, он был готов пойти на соглашение. Изабелла же не желала ничего слышать: она ни за что не уступит ни клочка своих земель врагу-португальцу.

Это разногласие не омрачило радость победы. Молодым королям улыбнулась удача. Фердинанд подчеркнул, что сослужил жене большую службу.
«Говорю вам, — заметил он ей, — что в этот вечер Господь вручил вам королевство Кастилию».
Вместе они решили в знак благодарности Богу построить в Толедо монастырь, который станет вечным памятником победе. Там появился Сан-Хуан-де-лос-Рейес, подаренный францисканскому ордену, шедевр стиля, названного «исабелино» в честь королевы.

Когда восторги поутихли, Изабелла и Фердинанд стали по-разному оценивать последствия победы. Король полагал, что победа в сражении у Торо заодно помогла утихомирить Кастилию. У него не было никакой нужды там задерживаться. Лично ему требовалось заполучить большую часть Кастилии, находившейся под угрозой французского вторжения. Практичная и последовательная Изабелла хотела для начала обчистить карманы своих противников, еще остававшихся в королевстве. Такое несовпадение в целях супругов мешало им определиться, куда и как именно направить армию. Нас уверяют, что это было последним разногласием между Изабеллой и Фердинандом. Один из государственных мужей, как раз получивший аудиенцию у королевы, потом рассказывал, что Изабеллу охватила такая ярость, что она отказалась принимать у себя кого бы то ни было, а Фердинанд, чтобы успокоиться, отправился на охоту.

На самом деле выбора не было. Следовало одновременно дать отпор французским войскам, уже успевшим пройти Андай, и побыстрее разобраться с несогласными в Кастилии. Изабелла, действуя то в одиночку, то вместе с королем, направила войска на свои мятежные земли. Ее видели в Галисии, в Эстремадуре, в районе Мурсии, в Андалусии, где она триумфально вступила в Севилью 25 июля 1477 г., не забыв ударить в тыл португальской армии. 26-летняя женщина стремительно ездила по своим владениям, организовывала снабжение, выступала перед народом, командовала солдатами, отдавала приказы о штурмах, отправляла мятежников палачам, начинала то гонения, то переговоры, перетягивала на свою сторону тех, кто сомневался, награждала тех, кто был ей верен. Изабелла окружила себя советниками, но решения зачастую принимала самостоятельно, так как Фердинанд был далеко и встретиться супругам удалось лишь несколько месяцев спустя.

За четыре года войны удалось установить в королевстве мир и добиться однозначного признания прав Католических королей. Уже перед окончанием сражений в 1479 г. были приняты меры, чтобы прекратить беспорядки внутри страны и обуздать мятежную знать. Тогда же была создана «Святая эрмандада» (т. е. Братство) — что-то вроде сельской жандармерии, которая боролась с извечным бандитизмом, дабы установить порядок в испанских областях, а также занималась искоренением последних противников Изабеллы. Идея была стара как мир, предложили ее, видимо, сами монархи, а практическое воплощение разработали посланники Бургоса, направленные к кортесам. Создателем этой организации — по происхождению она была кастильской — являлась в большей мере Изабелла, нежели Фердинанд; впрочем, в Арагоне Эрмандаду тоже использовали.

Именно королева задумала подмять под себя военные ордена — Калатраву, Сантьяго и Алькантару, — возникшие во времена Реконкисты, поскольку их могущество представляло собой серьезную угрозу для королевской власти, а великие магистры открыто вмешивались в политику. Изабелла решила установить контроль над этими образованиями, поскольку те могли легко взбунтоваться и, по сути, являлись государством в государстве.

Повод представился, когда в ноябре 1476 г. умер магистр ордена Сантьяго. По обычаю должен был собраться капитул ордена и выбрать нового служителя. Уже объявили двух кандидатов. К главному замку ордена в ламанчском Уклесе съезжались рыцари. Изабелла решила тоже наведаться туда. Ее резиденция располагалась в Торо, но королеву не пугали ни расстояние, ни опасности такого путешествия, надо было пересечь заснеженную цепь Гвадаррамы и преодолеть верхом огромный путь, не останавливаясь даже на ночлег — лишь бы прибыть вовремя.

Представ перед капитулом, Изабелла не стала просить ничего лично для себя, но предложила назначить великим магистром Фердинанда. Элементарное чутье ей подсказывало: ни один папа римский ни за что бы не одобрил выбор, сделанный женщиной, в отношении главы братства рыцарей-монахов. Но Изабелле удалось убедить рыцарей: разве королю не следует вмешаться в ход затянувшейся гражданской войны? Сам факт присутствия королевы в Уклесе, ее настойчивость, несколько умелых нажимов помогли ей добиться своего, и Фердинанд стал главой ордена, сначала на ограниченный срок, а с 1493 г. пожизненно. Всего через несколько лет Калатрава, а затем Алькантара признали короля великим магистром.

Возможно, за планом о подчинении военных орденов стояли не оба супруга, а Изабелла самостоятельно все продумала, совершила необходимые маневры и пришла к нужной цели. Однако не ясно одно: вышли бы ордена из-под влияния короны в случае смерти Фердинанда? Изабелла не могла не учесть такую вероятность, ведь она бы погубила все ее старания. Может быть, папа римский, согласившийся признать короля главой орденов, рассчитывал получить от овдовевшей королевы эту привилегию? Испанский посланник в Риме сумел преодолеть все препятствия, и в 1501 г. Александр VI удовлетворил прошение Католических королей. В случае если Фердинанд умирал раньше Изабеллы, ордена оставались под ее началом в лоне испанской короны.

[ZHAN]

Когда Изабелла в июле 1477 г. добилась победы в Севилье, ее упрекнули в том, что она выдвинула на один из министерских постов выкреста [выкресты — верующие, перешедшие в христианство из других религий]. Не слишком ли много было, — сказали ей, — этих евреев, принявших католичество, во время гонений в конце XIV в.? Возникали сомнения в том, что они сменили веру искренне и не продолжают тайно следовать иудаизму. «Коренные» севильские христиане, которых также называли «старыми христианами» заметили королеве: разве она сама не множит зло, принимая в свой совет очередную подозрительную личность, при том, что там уже есть три или четыре выкреста? Изабелла пропустила все мимо ушей и поставила на должность нужного ей претендента.

Предъявленные ей претензии не отличались новизной. Последние несколько лет религиозные общины, особенно доминиканцы, призывали ее обратить внимание на опасность. Кое-как обращенные в католичество выкресты являются не только еретиками, но и вероотступниками, поскольку не придерживаются данным при крещении обетам и не соблюдают христианские законы, которые они якобы приняли. В лучшем случае они уже не иудеи, но еще и не христиане в полном смысле слова. Многие остаются в душе приверженцами иудаизма и зачастую втайне следуют моисеевым законам. Их надо бы покарать за отступничество. Иначе все испанское общество — от простого ремесленника до знатного дворянина — будет заражено такими вероотступниками. Это зло повсюду, и оно идет рука об руку с преступлением.

Изабелла больше не могла закрывать глаза на то, как эти мнимые христиане празднуют шаббат, отказываются употреблять в пищу свинину и втайне читают еврейские молитвы. Она не могла больше слышать, как богохульный шепот раздается на мессе в момент освящения. Оставит ли она безнаказанными осквернение облаток и ритуальные преступления? «Как известно Вашему Высочеству, — предупреждал Изабеллу один из андалузских наместников, — здесь двое или трое врат ада, где поклоняются дьяволу и бесчестят Господа Нашего и Пресвятую Богородицу. День за днем творится вероотступничество и кощунство». Изабеллу настойчиво призывали принять меры.

А она тем временем колебалась. На просьбу севильского приора доминиканцев о срочной реакции Изабелла ответила с пренебрежением. Помимо нее сомнения мучили некоторых придворных, личного исповедника королевы (он тоже был из выкрестов) и севильского архиепископа. Всем не хотелось начинать гонения. Изабелла отказалась отдавать соответствующий приказ впопыхах: поспешность — как все знали еще с тех пор, как она отказалась принимать корону после смерти своего брата Альфонсо — не была присуща ее стилю руководства. Королева размышляла, советовалась, собирала сведения.

Но Фердинанд ее нерешительность не разделял. Его религиозные взгляды были однозначны: евреев надо прижать. С начала XIII в. на родине Фердинанда в Арагоне действовала епископская инквизиция (направленная в то время против катаров). Король хотел развить эту структуру: из простого суда, проводимого руками епископов, превратить ее в государственный механизм, подчиняющийся непосредственно государю. Заодно этой организацией обзаводилась Кастилия, до тех пор как-то без нее обходившаяся. Но Изабелла заставила короля принять ее правила игры.

Первые четыре года после коронации она отвергала предлагаемые им радикальные меры. Более того, она старалась переманивать иудеев в католичество при помощи религиозного просвещения и велела кардиналу Мендосе проповедовать катехизис, который покажет «долг истинных христиан, верных Господу в каждое мгновение, каждый день своей жизни до самой смерти». Все церкви королевства, вплоть до самых маленьких, должны были получить что-то вроде «карманного справочника доброго христианина». Изабелла считала, что обращать в христианство надо мирно.

А тем временем сторонники жестких мер, в основном доминиканцы и францисканцы, с удвоенной силой собирали доказательства тому, что выкресты двуличны, дурны и завистливы. Находясь в Эстремадуре, а затем в Андалусии королева только и делала, что выслушивала жалобы и призывы к решительным действиям. Сгущалась атмосфера в Севилье. Позже, когда Фердинанду понадобилось как-то оправдать гонения, он признал:

«У нас не было возможности поступить по-иному; нам столько рассказали в Андалусии, что, даже если бы это касалось нашего сына принца, мы не смогли бы помешать тому, что случилось».

Вернувшись в Севилью, короли решили получить у понтифика разрешение на создание инквизиционного суда, который подчинялся бы только им, в соответствии с замыслом Фердинанда. Король так ловко повел разговор, что несмотря на нежелание терять папские прерогативы Сикст IV дал добро. Булла от 1 ноября 1478 г. позволяла Изабелле и Фердинанду назначать в своих владениях инквизиторов, которые будут заниматься исключительно обузданием тайных иудеев.

Несмотря на устоявшееся мнение будущий грозный великий инквизитор Томас де Торквемада, который стал символом антиеврейских гонений, к появлению инквизиции не имел никакого отношения. Конечно, этот доминиканец, и сам происходивший из крещеных евреев, часто бывал при дворе, несмотря на то что служил приором в сеговийском монастыре Санта-Крус, однако личным исповедником Католических королей он стал позднее. Подобно многим другим представителям нищенствующих орденов Торквемада был убежден в неискренности выкрестов и давно уже предлагал правителям свое содействие, но специальной юрисдикции пока не требовал. Активно участвовать в событиях он стал только с 1482 г.

Изабелла выждала еще два года. Ей было неприятно пускать в ход жуткий смертоносный механизм? Она предчувствовала, что репрессии затянутся? В окружении королевы ее сомнения разделяли. Но хватало и догматиков — к их числу принадлежал Фердинанд, — которые твердили о том, что проповедями и богословскими учениями число иудеев сократить не удалось. «Это ни к чему не привело», — был вынужден признать даже Эрнандо дель Пульгар, сам из выкрестов и противников инквизиции.

Весной 1480 г. короли председательствовали на толедских кортесах. Вопрос об инквизиции не поднимался. Изабелла пока была не готова пойти на такой шаг. Но ей со всех сторон звучали призывы действовать. В ноябре королева решилась. Обнародовали папскую буллу и назначили двух инквизиторов. Потянулась мрачная череда допросов, арестов, приговоров. В феврале 1481 г. запылал первый костер. За ним и другие. Их было много.

Начались такие репрессии, что умеренно настроенные граждане обратились к папе римскому с просьбой остановить адскую машину. Сикст IV отменил выпущенную в 1478 г. буллу и велел собрать суд епископов, который традиционно вел дела на протяжении уже трех веков, назначая судей, которые подчинялись исключительно им. Фердинанд такого не ожидал. Он рассердился и стал возражать. Папа римский сдался, подтвердив буллу 1478 г.

На каждом из этапов этой истории Католические короли, в равной мере ответственные за создание испанской инквизиции, шли тем не менее не в ногу. Изабелла, казалось, хотела избавиться от епископского трибунала в пользу мирной проповеди. Она не торопилась с назначением судей, размышляла, не вызовут ли гонения сложности в стране и, возможно, мятежи. Испугавшись первых приговоров, она вмешалась и обязала предоставлять подозреваемому месяц на раскаяние. Позже, после завоевания Гренады, она изо всех сил старалась заставить Фердинанда выполнить давнее обещание: упразднить инквизицию как минимум за сорок лет. Тщетно.

Король, напротив, кипел энергией. Он сумел убедить жену, отодвинуть в сторону папу римского, учредить новую организацию в Арагоне, Барселоне и Валенсии, несмотря на сопротивление местных структур, державшихся за свои юридические привилегии. Он участвовал в каждом этапе событий. Архивы тому свидетельство: именно Фердинанд регулярно переписывался с членами суда, где говорил о себе только в первом лице, стараясь не упоминать имя королевы. Он же посоветовал своим приемникам сохранять созданную организацию; мнение Изабеллы на сей счет неизвестно. Все говорит о том, что инквизиция — это целиком и полностью детище арагонского короля.

Изабелла не меньше Фердинанда хотела уменьшить количество тайных иудеев. Но методы супругов кардинально различались.

[ZHAN]

Через год после выхода папской буллы, санкционировавшей инквизицию, Фердинанд после смерти отца стал королем Арагона. Кроме того, в 1479 г. закончилась война за кастильское наследство, и был подписан мирный договор с Португалией. Последние надежды сторонников Бельтранехи рухнули. Принцесса удалилась в монастырь, а Изабелла хотела, чтобы она оттуда больше не возвращалась.

Восхождение Фердинанда на трон — через пять лет после коронации Изабеллы и через десять лет после их свадьбы — не делало Испанию политически единым государством. Обе короны объединялись только личными связями монархов. Каждая из стран сохраняла автономию. Ни институты, ни валюта, ни тем более язык и таможня не были общими. Кроме того, властные механизмы каждой из корон на подчиненных территориях отличались друг от друга. На всей Кастилии от Галисии до Андалусии действовали одни и те же институты, общая законодательная и налоговая система, а в Арагоне, Каталонии и королевстве Валенсии институциональная, юридическая и финансовая структуры были в каждой стране свои. Изабелла и Фердинанд ни разу не сделали и шага к единому государству. Более того, как пишет Жозеф Перес, «эта мысль, судя по всему, даже не приходила им в голову».

Брак двух правителей ни в коей мере не умалял стремление каждого из них сосредоточить в руках всю верховную власть в своем королевстве. Изабелла — в Кастилии, Фердинанд — в Арагоне. Вместе они стояли у руля своих владений. В Кастилии Фердинанд добился королевского признания с таким же весом и полномочиями, что и у его супруги. Да, чета уделяла больше внимания Кастилии — богатой, динамичной и перспективной, — а арагонскими владениями, напротив, занималась мало: Изабелла и Фердинанд бывали там короткими наездами, а управление препоручили вице-королям. Но на крупных торжествах, если одному из супругов обстоятельства не позволяли присутствовать, то второй его замещал. В 1481 г. на заседании кортесов в Сарагосе, когда Фердинанда задержали дела в Барселоне, Изабелла в одиночку председательствовала на совете, несмотря на то, что в этом королевстве действовало салическое право.

А внешней испанской политикой ведал скорее Фердинанд. У Арагона была цель — Средиземное море. Был и враг: Франция. С ней шел спор по поводу Наварры, Руссильона и расположенного на юге Италии Неаполитанского королевства. Несмотря на то что Кастилия давно уже поддерживала прекрасные отношения с капетингским королевством, Фердинанд только и мечтал о том, чтобы найти союзников против Парижа в Англии и среди Габсбургов.

Но не надо думать, что король, в одиночку ведавший внешней политикой двух монархий, был готов ради Арагона принести в жертву интересы Кастилии, воспользовавшись равнодушием Изабеллы. Кастилию влекла Африка, и Изабелла распорядилась установить опорные пункты по берегам Магриба, особенно в Мелилье, в 1494 г. Династические браки двоих детей Изабеллы и Фердинанда с принцем и принцессой Габсбургскими были полезны для экономики, поскольку открывали возможности для экспорта шерсти во Фландрию.

[Дон Хуан женился на Маргарите Австрийской, а Хуана, прозванная Безумной, вышла за Филиппа Красивого, герцога Бургундского.]

Судя по всему, направленность внешней политики целиком и полностью лежала на Фердинанде. Впрочем, Изабелла тоже ею занималась, хоть и менее активно; инертность ей была несвойственна.

Тем не менее она, как всеми признано, сыграла одну из главных ролей в крупномасштабной авантюре, предложенной Христофором Колумбом. Принято считать, что Католические короли, в отличие от соседей, поверили в безумный замысел генуэзца о том, что можно найти на западе морской путь в Азию. На самом деле Изабелла в большей мере, чем ее муж, проявила интерес к идеям знаменитого мореплавателя и щедро поощряла его, а Фердинанд лишь высказывал одобрение. Колумб дважды удостоился аудиенции у монархов. В январе 1486 г. в Алькале-де-Энарес, что возле Мадрида, ему удалось обратить на себя особое внимание королевы, несмотря на то что она была занята войной с Гренадой.

«Все, — позже писал Колумб, — насмехались над моим замыслом. Лишь Ее Высочество сразу же проявила веру и упорство и, озаренная Святым Духом, ни разу не поддалась сомнениям».

Изабелла пожаловала ему небольшую пенсию и отдала колумбов проект на рассмотрение научной комиссии во главе с ее духовником братом Эрнандо де Талаверой, будущим архиепископом Гренады. Колумб ездил вслед за королевским двором из города в город, ожидая решения. Затяжное молчание нервировало его. Он пытался заинтересовать королей Португалии, Англии и Франции. Безуспешно. Ответ комиссия дала однозначный: нет.

Ничто не могло бы переубедить мореплавателя. Даже когда его проект после второго рассмотрения получил снова отказ. Он снова обратился к испанским королям. Они как раз ликовали по поводу завоевания Гренады, и Колумб решил вновь попытать счастья. Ему удалось попасть на прием во второй раз в королевском лагере в Санта-Фе, построенном для осады мавританского города. Его снова выслушали, но опять он никого не убедил. Его настойчивость раздражала. Колумбу вежливо отказали. Но вдруг, словно в театральной пьесе, снова позвали. Изабелла выслушала его. Дала согласие. Профинансировала экспедицию. Контракт между королями и генуэзцем был подписан 17 апреля 1492 г. 3 августа от Палоса стартовали «Пинта», «Нинья» и «Санта-Мария» — две каравеллы и одна каракка. Путешествие через океан началось.

Было ли чудом это согласие, полученное сразу вслед за отказом? Похоже, Колумб верил в это, поскольку благодарил Бога за то, что тот открыл королеве «весь свет разумности этого предприятия». Впрочем, Изабелла и без подсказок Святого Духа задумывалась о подобном плавании, надеясь на вполне земные выгоды. Королева предпочла выслушать не ученых, указывавших ей на ошибки этой концепции и техническую невозможность воплотить ее в жизнь, а брата Хуана Переса, своего старого духовника, воспитателя своих сыновей доминиканца Диего де Десу, будущего архиепископа севильского, Луиса де Сантагеля, служившего казначеем у Фердинанда, кардинала Педро Гонсалеса де Мендосу, примаса Испании и главного советника Католических королей. Всех их поразили страсть и упорство генуэзца, потрясла его уверенность и удивила смелость замыслов.

Судя по всему, следует списать первый отказ Изабеллы, сделанный в 1486 г., на войну с андалусийскими маврами, которая забрала все силы. Куда проще объяснить то доверие, которое она продемонстрировала Колумбу через шесть лет, наличием свободного времени, возникшего после взятия Гренада. И еще религиозным восторгом, сопровождавшим последние месяцы войны, с особой силой разгоревшемся после взятия города. Изабелла только и говорила, что о крещении неверных, триумфе христианства и победе Креста. Провидение позволило католикам одолеть мусульман. И оно даст Кастилии и новые знаки, сообщающие о своей заботе. Разве Колумб не является орудием божественной воли? Доминиканец Диего Деса объяснил Изабелле, какую службу сослужит она Богу, церкви и христианству, насколько сильнее станет Испания, какая слава ждет тогда королеву. Ему вторил казначей Сантангель, доказывавший, что затраты на экспедицию — скромны в сравнении с прибылями, каковые сулит такое предприятие.

Перспектива принести Евангелие на новые земли привлекала больше Изабеллу, чем Фердинанда. Именно она поддержала будущего покорителя Атлантического океана. Вряд ли стоит верить легенде, что Изабелла не то продала, не то заложила свои украшения, дабы помочь экспедиции. Но доподлинно известно, получив от папы римского разрешение на поиск новых земель, она пообещала обратить в христианство тех, кто там живет. И, как писал Лас Касас, Изабелла не уставала «просить, чтобы с индейцами обходились мягко, чтобы старались осчастливить их»; в завещании она повторила, что желает, дабы с ними поступали гуманно. А в 1496 г. королева осудила предложение Колумба продать в Кадис триста порабощенных индейцев.
«По какому праву адмирал, — возмутилась она, — превращает моих подданных в рабов?»

Хотя большинство внешнеполитических инициатив принято приписывать Фердинанду, Изабелла тем не менее сыграла свою роль — и не маленькую — в открытии новых территорий, которые, как до самой смерти верил гениальный мореплаватель, находятся где-то на морской периферии Азии.

Считается, что за решением об изгнании евреев из Испании, принятым 31 марта 1492 г., в большей степени стоял Фердинанд, чем Изабелла. Это подтверждают еврейские источники, сообщающие, что королева долгое время покровительствовала иудеям.
«Все евреи королевства мои, и находятся под моей опекой, — объявила Изабелла в 1477 г. — Мой долг — обеспечить их защитой и правосудием».

В 1492 г. король Арагона остался глух к просьбам видных иудеев, посуливших короне солидные денежные суммы в обмен на отмену приказа об изгнании. Современные историки считают, что Католические короли сыграли примерно одинаковую роль в этом мероприятии, и, отодвинув такие объяснения как королевская алчность, демагогия или расизм, признают официальную версию о причинах изгнания. Наличие на испанской земле иудеев поощрило бы новоиспеченных выкрестов, приходившимся им родственниками, друзьями, товарищами по работе, и дальше исповедовать их презренную религию, но втайне. Это оправдание стало неотъемлемой частью политики, которая практиковалась следующие четырнадцать лет, а начало ей положили (и активно в ней участвовали) Фердинанд с Изабеллой.

Через тридцать лет пребывания на престоле Изабелла скончалась в Медина-дель-Кампо в 1504 г. Так подошел к концу знаменитый союз длиной в тридцать пять лет. Фердинанд пережил жену на двенадцать лет. Сразу после ее смерти встал вопрос о наследниках.

Казалось, что теперь союз двух корон, основанный на личной связи монархов, распадется. Единственным сыном Католических королей, имевшим возможность получить трон как в Кастилии, так и в Арагоне, был принц Хуан, который умер в 1497 г. На следующий год ушла в мир иной его сестра Изабелла, а ее сын Мигель, двухлетний дофин — в 1500 г. Тогда наследницей Кастилии стала принцесса Хуана, третий ребенок Изабеллы и Фердинанда. Но поскольку ее душевное здоровье внушало опасения, Изабелла написала в завещании, что в случае недееспособности Хуаны от ее имени будет править Фердинанд. После смерти матери Хуана вместе с мужем, бургундским герцогом Филиппом Красивым, вскоре стали королевой и королем Кастилии. Фердинанду пришлось уехать из страны, которой он управлял вместе с женой с 1474 г., и отныне в его распоряжении остался лишь Арагон.

Но судьба вновь перетасовала карты: Филипп Красивый, собиравшийся воспользоваться привилегиями жены и забрать в свои руки власть в полном объеме, неожиданно скончался в сентябре 1506 г. Фердинанду поторопились сообщить, что его дочь, законная правительница страны, не способна управлять своими владениями по причине душевной болезни. Фердинанд запер дочь в замке Тордесильяс и, став регентом, правил Кастилией до самой смерти в 1516 г. Так что отсутствие «арагонца», как называли его враги, продлилось не больше двух лет.

[ZHAN]

Редко случается так, что чету монархов помнят не по именам, а по прозвищам. В народе многие забывали, что испанских королей конца XV в. звали Изабеллой и Фердинандом, но все знают про Католических королей — под этим прозвищем супруги вошли в историю. Это звание преподнес им папа Александр VI Борджиа 19 декабря 1496 г., и была в нем определенная двусмысленность. Вроде как оно должно было напоминать о стремлении к единству веры, создании инквизиции, изгнании евреев, взятии Гренады и последующем насильственном крещении мусульман. Кроме того, понтифик, таким образом, подчеркивал набожность Изабеллы (больше ее, чем Фердинанда), и теперь все должны были знать: королева, заслужившая такое звание, была ревностной (если не сказать больше) католичкой.

На самом деле все было не так. Что бы ни утверждали легенды, личность и поступки Изабеллы нельзя свести к одному только католическому пылу. Ее страстная (тут все верно) забота о католицизме смешивалась (не преобладая) с жаждой авторитарной политической власти. Именно благодаря последней Изабелла состоялась как королева и оставила след в истории. Один из советников государыни Гомес Манрике предупреждал:

«Никто не захочет знать, как вы были набожны или насколько привержены дисциплине; с вас спросят, бесстрастно ли вы вершили правосудие, выносили ли приговоры виновным, терпели ли воров; вот по чему о вас будут судить».

Он был уверен, что потомкам будет интереснее восхвалять сильного монарха, нежели восхищаться богобоязненностью королевы-ханжи. Изабелле следовало быть сначала государыней, а уж потом ревностной христианкой.

Папа римский наградил Изабеллу и Фердинанда данным титулом по причинам вполне земным. Он сообщал не об их религиозном рвении, а об огромной услуге, которую чета оказала Александру VI: из-за победоносной высадки французского короля Карла VIII в Италии, Испания пришла на помощь понтифику и заставила захватчиков Папской области и Неаполитанского королевства, оплота Святого Престола, отступить. Так что папская награда, хоть и формально объяснялась причинами религиозного характера, на самом деле имела политическую подоплеку.

Несмотря на общий титул, Католические короли не были взаимозаменяемыми. Конечно, они всю жизнь старались демонстрировать свое единодушие, вместе трудились, вдвоем принимали и мелкие, и крупные решения, даже если находились вдали друг от друга. Они напоминали музыкантов, вместе играющих партитуру. Изабелла и Фердинанд старались убедить всех: между ними нет места разногласиям или размолвкам, даже в мелочах. В первую очередь они муж и жена, а уж затем короли. Известно, что на самом деле это было не так.

Даже современники сомневались в идеальной гармонии этого союза. И замечали, в чем супруги непохожи. Фердинанд считался бесспорным вдохновителем всех больших политических решений, мозгом семьи. Макиавелли, так ценивший политический успех, разделял это восторженное мнение. В XXI главе своего главного труда «Государь» (1513) он берет за образец того, чьи заслуги, по его мнению, достойны уважения.

«Его можно было бы назвать новым государем, ибо, слабый вначале, он сделался по славе и блеску первым королем христианского мира; и все его действия исполнены величия, а некоторые поражают воображение».

Изабелла не удостоилась ни слова похвалы. Макиавелли эта королева неизвестна. В конце XV в. и на протяжении всего следующего столетия все лавры доставались Фердинанду. «Мы всем ему обязаны», — признавал Филипп II, младший из внуков арагонского короля. А Филипп IV называл его не иначе как «королем королей». Несмотря на инквизицию, Фердинандом восхищался Вольтер. Арагонскому монарху досталась вся слава.

В те далекие времена Изабелла оставалась в тени. Ее час наступил с началом эпохи романтиков. Тогда кастильскую королеву начали на все лады воспевать и идеализировать. Фердинанд мало-помалу ушел в тень, а образу Изабеллы доставались все самые яркие краски. В 1815 г. король Испании Фердинанд II создал орден «Изабеллы Католички», который стал нести служение в американских колониях, а позже, с 1847 г. ведал всеми гражданскими и военными награждениями. Только при режиме генерала Франко королеву начали усиленно называть образцом сильной и якобы центристской политики. Франкисты использовали образ не только одной Изабеллы, а обоих королей. Даже флаг и синие рубашки фалангистов были украшены символом Католических королей — ярмом и стрелами.

В конце XX в. испанский епископат отдавал приоритет Изабелле. В начале 1970-х гг. в Рим было направлено предложение о ее беатификации [обряд причисления к лику блаженных в католической церкви]; его приняли к рассмотрению и вернулись к нему только через двадцать лет. В 1991 г. председатель собрания испанских епископов, а затем в 1997 г. архиепископ Вальядолида снова представили Святому Престолу этот проект. Предлогом послужило то, что в ноябре 2004 г. должна была состояться пятисотлетняя годовщина смерти Изабеллы. Тут же нашлись противники этого замысла, Рим проигнорировал проект, и дело закрыли.

Сторонники беатификации Изабеллы напоминали, что завоевание Нового Света считалось частью миссии по распространению христианства среди коренного населения Америки, которую требовал папа римский. Королева советовала относиться к индейцам по-доброму, и она же освободила тех, кого Христофор Колумб привез в Испанию, чтобы продать в рабство. Те, кто был не согласен с этим проектом, говорили о подлых преступлениях, совершенных против индейцев, создании инквизиции и изгнании евреев. Доводы епископов в пользу Изабеллы, к чьим добродетелям приписывается и способность к чудесному исцелению, историков не убеждают. Если королеву поставят на алтарь, придаст ли это ей дополнительный религиозный авторитет? Папа римский назвал чету Католическими королями. Значит, теперь их надо будет именовать Очень Католическими королями. Или, если сторонники беатификации победят, Фердинанд останется Католическим королем, а Изабелла станет Блаженной?

Ни у Изабеллы, ни у Фердинанда не было ни персональных сфер деятельности, ни отдельных государственных обязанностей. Когда они выполняли какое-то дело, никогда не уточнялось, кто именно из них им занимается. Можно говорить, что внешней политикой занимался преимущественно Фердинанд, однако известно, что Изабелла тоже принимала в ней какое-никакое участие. Сама она сосредоточила в своих руках внутреннюю политику, но впрочем, делила власть с королем и действовала только в согласии с мужем. Царственная чета трудилась солидарно и, как говорят сегодня, представляла собой слаженную команду. Можно выискивать, кто и где больше себя проявил, и кому принадлежала инициатива в том или ином решении; все их поступки были направлены на то, чтобы подчеркнуть царившее в семье согласие.

Отдавать приоритет Фердинанду или Изабелле, вплоть до затушевывания фигуры одного из них, или выискивать различия в их методах управления? Пожалуй, это несправедливо в отношении этой четы, постаравшейся войти в историю именно так, а не иначе.

[ZHAN]

Взаимное недоверие

«Владычество кардинала Ришелье показалось такой вопиющей несправедливостью, и я решил для себя, что партия королевы — единственная, к которой по долгу чести мне подобает примкнуть. Королева была несчастлива и гонима».

Ларошфуко [Цит. по: Ларошфуко Ф. Мемуары. Максимы. Перевод А.С. Бобовича. М., 1993.]

«Мы обещаем никогда больше не совершать подобных ошибок и жить с королем, как подобает жене, у которых нет иных интересов, помимо его особы и его Государства».

Анна Австрийская


10 сентября 1626 г. молодая жена Людовика XIII Анна Австрийская вышла из своих покоев в южном крыле Лувра и отправилась в кабинет, где ее ждал король. Высокая, хорошо сложенная, она была уверена в своей красоте. Всех восхищали ее руки, отличавшиеся исключительной белизной. Нос был, пожалуй, великоват и несколько утяжелял лицо, но его уравновешивал нежно улыбающийся рот, «маленький и алый». Анна покоряла сердца. Никто не мог устоять перед ее обаянием. Никто, кроме того, кто ждал ее в королевском зале.

Анна (1601–1666) состояла в браке с Людовиком XIII (1601–1643) на протяжении уже одиннадцати лет, но счастья пока не видела. Неужели ей мало титула королевы Франции? Ее свадьба сопровождалась пышными праздниками и роскошными торжествами, подобающими ее званию — испанской инфанты, которая вышла замуж за французского монарха, дабы установить мир по обе стороны Пиренеев. С 1615 г. дочь Филиппа III Габсбургского правила из Парижа самым прекрасным из королевств. Но она не была счастлива.

Людовик, приходившийся Анне ровесником, отличался даже большей красотой, чем она, но имел хрупкое здоровье и не торопился сделать ее женщиной. Спустя четыре года после свадьбы, чета все еще жила как брат и сестра. Все неустанно превозносили красоту королевы, но собственного мужа Анна не привлекала. Фаворит Людовика герцог Люинь рассказывал, что однажды вечером в январе 1619 г. короля в прямом смысле затащили в кровать супруги, дабы брак стал настоящим. Отвращение к жене сошло на нет, и Людовик принялся активно выполнять супружеский долг в надежде на наследника. Но Анну, видимо, пугала его красота и раздражала фривольность, поэтому она не получала никакого удовольствия от его общества. Муж и жена оставались чужими друг другу и виделись днем только на официальных встречах, как того требовал этикет, а вечером их общение зиждилось исключительно на стремлении продолжить династию. Анне не хватало тепла.

Направляясь к королю, она боялась худшего. Надежда на беременность уже не подкрепляла союз Анны и Людовика, и брак из-за отсутствия наследника рисковал распасться. Гордость испанской инфанты была уязвлена: временами возникали слухи, что ей грозит развод. В царившей атмосфере недоверия Анна однажды в марте 1622 г. совершила случайную ошибку, которую ей потом вменяли в вину. Будучи, наконец-то, беременной она, возвращаясь с праздника вместе с двумя подругами, поскользнулась в большом зале Лувра и потеряла ребенка. А ведь ее уверяли, что будет сын. Людовик не простил Анну. Брак, и без того непрочный, затрещал по швам.

Взаимоотношения между супругами осложнились еще больше спустя три года после случая в Амьене. Однажды в Париж прибыл красавчик герцог Бекингем [имеется в виду Джордж Вильерс (1592–1628) — английский государственный деятель, фаворит и министр королей Якова I и Карла I Стюартов], фаворит английского короля. Поговаривали, что он приехал за женой для своего хозяина, сестрой Людовика XIII Генриеттой Французской. Анна влюбилась в герцога с первого взгляда. Почти целую неделю королеве не раз представлялась возможность видеть на праздниках и приемах прекрасного англичанина. Бекингем, встречаясь с красавицей, знал, как ей понравиться. Он завел с Анной свою привычную игру, и сам влюбился в нее. 24-летнюю женщину, отвергнутую собственным мужем, тронули непривычные для нее чувства. Анна и герцог общались совершенно невинно, но взгляды их выдали. У королевы возникли серьезные неприятности. Людовика охватила ревность, которую он потрудился скрыть, но велел окружению Анны ограничить ее встречи с этим самонадеянным совратителем.

Ни приличия, ни страх перед дипломатическим скандалом не останавливали Бекингема. Скоро влюбленным пришлось выдержать испытание. Анна должна была проводить золовку до самой Булони. Неприятный инцидент случился в Амьене. На вечерней прогулке по саду дворца, где остановился кортеж, Анна вдруг ненадолго осталась наедине с герцогом. Он, кажется, объяснился в любви, попытался поцеловать или даже больше. Пораженная такой дерзостью, королева подняла крик, на который сбежалась прислуга. Наглец тут же напустил на себя вид скромного обожателя. Бекингем вернулся в Лондон, а Анна — в Париж.

Людовик XIII, уже надлежащим образом осведомленный, не смог подавить в себе гнев на жену, фактически ставшую жертвой предприимчивого донжуана. Теперь Анна стала еще и объектом злобы собственного мужа. Идя по коридорам к кабинету короля, женщина думала о том, что в прошлом Людовик никогда не выплескивал раздражение непосредственно на нее.

Даже когда король кипел самой черной ревностью или самой жгучей злобой, он продолжал наносить жене визиты — как подобает по этикету, — но почти не разговаривал с ней. Однако он никогда не осыпал ее упреками, а лишь был нарочито холоден. Когда у Анны случился роковой выкидыш, Людовик, находившийся не в Париже, приказал удалить от нее подруг, которые были настолько легкомысленны, что своими забавами помешали рождению дофина. Свое мнение о прискорбной сцене в Амьене он опять же не стал высказывать королеве в лицо. Людовик сообщил Анне через ее духовника, какие санкции он предпримет в отношении тех, кто допустил, чтобы Ее Величество оказалась в обществе герцога одна или, что еще хуже, потакали этому позору.

Когда 10 сентября Анну пригласили в кабинет короля, ей в голову полезли самые тревожные мысли. Дело касалось не обвинений в ребячестве или прикрытия невинных любовных увлечений королевы. Анна знала, что ей сейчас предстоит оправдываться перед обвинениями, которые выдвинули брат короля Гастон Орлеанский и граф де Шале. Теперь история оказалась политической и потому опасной.

В королевском кабинете Людовик ждал Анну не один. На сей раз он высказал свои претензии жене. Но сделал это в обществе матери и премьер-министра. Мария Медичи не питала откровенной враждебности к снохе, но типично-испанская надменность Анны подчас раздражала «дюжую банкиршу». Именно Мария постаралась загладить амьенский скандал, мудро заметив, что «все это мелочи». Королеву-мать снедало одно желание — власть. Она оспаривала ее у собственного сына с оружием в руках. Отношения Марии и Людовика почти всегда были бурными. В 1617 г., когда устранили Кончини, фаворита матери, Людовик XIII сослал ее в Блуа, откуда она сбежала и устроила две успешные войны против монарха. Но спустя шесть лет! — мать и сын помирились, а верный слуга Марии кардинал Ришелье вошел в Совет и стал там премьер-министром.

Торжественное возвращение Марии Медичи задвинуло Анну в тень. Государственными делами ведали король, его мать и господин кардинал. Анне в этой троице места не нашлось. Правящая королева почти не имела влияния в сравнении с королевой-матерью. И когда говорили «королева», то имели в виду не Анну Австрийскую, а Марию Медичи.

Но приходился ли Анне врагом Ришелье?

Кардинал знал, как она осрамилась с Бекингемом. Прежде Ришелье уже советовал ей не уезжать из Парижа, пока придворные будут провожать Генриетту Французскую до Булони, дабы Анна не встретилась с герцогом. Но Анна ни во что не ставила мнение кардинала, и он об этом знал. Как и многие другие мужчины, Ришелье был неравнодушен к красоте и обаянию королевы. Может, он тоже мечтал соблазнить ее? Может быть, его сжигала тайная страсть к королеве, позже превратившаяся в неприязнь? Ришелье, несмотря на кардинальскую мантию, не чуждался любовных похождений, однако его увлечение Анной остается лишь гипотезой, причем маловероятной.

Надо отметить, что Людовик весьма сурово относился к окружению королевы, боясь, что приближенные дурно повлияют на Анну. Всего через два года после свадьбы он велел испанцам из ее свиты вернуться на родину, запретил посланнику из Мадрида свободно входить в покои королевы, а позже удалил двух ближайших подруг Анны — одной из которых была Мария де Роган, ставшая герцогиней де Шеврёз, знаменитая интриганка. Когда в 1620 и 1622 гг. Людовик из-за войны с протестантами королевства, был вынужден ненадолго доверить Анне управление страной в связи со своим отсутствием, он не дал ей ни капли реальной власти, заранее ограничив любые проявления инициативы. Анна Австрийская была женой чисто формально и рисковала никогда не стать матерью. Людовику она казалась чужой.

В кабинете короля Анну поприветствовали Его Величество, королева-мать и господин кардинал. Но она понимала, что стоит перед судьями. Как и положено обвиняемой, Анне предложили не кресло с подлокотниками, а простой табурет, который обычно давали титулованным дамам; для королевы он считался неподходящим. Знакомая и с жестким испанским этикетом, и с придворными обычаями Франции, она тут же поняла смысл этого маленького унижения: ее считают виновной уже до того, как она даст объяснения.

Ей тут же сообщили о подробностях судебного процесса, начатого в Нанте в отношении графа Анри де Шале, молодого дворянина из дома Талейран-Перигор. Юного отпрыска благородных кровей признали виновным в оскорблении короля и казнили. На суде граф уверял всех, что французская королева знала о заговоре, который он вместе с сообщниками плел против короля и господина кардинала. Но одного признания обвиняемого мало. И тогда Ришелье предложил выслушать Анну на предмет показаний брата Людовика XIII Гастона (он же Месье), замешанного в заговоре. Он тоже компрометировал ее. По двум обвинениям уже можно было привлекать к суду.

Все начиналось самым заурядным образом. Королева-мать Мария Медичи хотела женить Гастона на его двоюродной сестре Марии де Монпелье, самой богатой наследнице в королевстве. Потенциальную невесту этот замысел не заинтересовал ни капли; она целиком и полностью предавалась тем радостям, какие сулит жизнь молодой и незамужней девушке. Да и при дворе нашлись противники такого брака: ведь Гастон мог бы обзавестись детьми раньше короля, а тот был женат уже одиннадцать лет, и наследника все не было. Анна, которой угрожал развод, не скрывала неприязни к этому плану, король же, напротив, воспринимал его спокойно.

Появилась «партия врагов свадьбы», состоящая из самой разношерстной публики. Ведущие роли в ней играли герцогиня де Шеврёз, нашедшая себе лишний повод предаться своей любимой игре — интригам, маршал д’Орнано, придворный Гастона Орлеанского (граф де Шале), семья де Конде, два брата де Вандом, внебрачные сыновья Генриха IV. Все они по разным весомым и не очень причинам пылали жаждой мести — одни к королеве-матери, другие к кардиналу. Задуманная свадьба явилась поводом выказать свое недовольство. Герцогиня, самая предприимчивая в этой компании, была убеждена, что вскоре короля погубит болезнь. По ее мнению, овдовевшая Анна могла бы выйти за Гастона, и Ришелье тогда бы не на кого было опереться.

Вскоре к плетению козней подтянулись остальные дворяне королевства. Назревал заговор. Его участники перетянули на свою сторону наместников провинций, способных собрать войска, заключили союз с протестантами, завязали отношения за границей. «Партия» королевы избавилась от своей вдохновительницы и теперь ставила себе целью, не много ни мало, убийство Ришелье. Но заговор был разоблачен. Многих арестовали либо отправили в изгнание. Гастона многократно допросили, а графу де Шале отрубили голову. И несмотря на все мольбы Анны Австрийской, 5 августа 1626 г. состоялась свадьба Месье с Марией де Монпелье.

Единственная вина Анны состояла в том, что она примкнула к партии противников этого брака. Может, она действительно думала в случае смерти мужа выйти за его брата? Гастон не отказал себе в удовольствии сообщить Людовику, что против его свадьбы возражали якобы потому, что «если король умрет, то королева сможет заключить брак с ним». Шале подтвердил, что такие цели ставились, и, по требованию судей, добавил, что заговорщики хотели низложить короля в пользу Месье, и королева об этом знала. Все предпочли закрыть глаза на то, что, восходя на эшафот, Шале отказался от показаний и признал, что солгал.

Король, чье лицо было сумрачно как никогда, королева-мать и кардинал, сохранявший спокойствие, поскольку он знал о заговоре все, потребовали у Анны Австрийской объяснений. Странное, невиданное доселе зрелище: королева Франции, сестра самого могущественного правителя Европы должна оправдываться и отчитываться в своих действиях перед людьми, составлявшими одновременно совет семейный и, учитывая присутствие кардинала, совет государственный.

Сейчас все зависело не от уловок, а от четких ответов, поскольку обвинение опиралось не на слухи или придворные измышления, а на официальные данные, полученные судом.

Несмотря на мизансцену, которая по замыслу тех, кто ее устроил, должна была сбить королеву с толку, Анна держалась хорошо. Она ничего не признала, потому что признаваться ей было не в чем. Нет, она ничего не знает про заговор. Нет, она никогда не помышляла о том, чтобы выйти замуж за господина Гастона в случае смерти короля. Анна, не теряя самообладания, отважно заявила, что в гипотетическом браке с Гастоном она бы «слишком мало выиграла от такой перемены».

Судьи напрасно рассчитывали, что Анна сконфузится. Даже на импровизированной скамье подсудимых королева не теряла привитую еще в детстве гордость: она перешла в нападение — но не на короля, а на его мать. Она стала упрекать Марию Медичи во «всей этой травле, которую она и кардинал ей устроили». Анна Австрийская оказалась непоколебимой, а вовсе не слабой или легкомысленной, как все думали! Людовик XIII, встревоженный тем, что кто-то может ждать его смерти, хотел надавить на жену морально. А она оказалась сильной, решительной и своенравной. Король и господин кардинал ошиблись в расчетах.

Анна не уступила. Противостояние должно было закончиться. Чтобы все участники диалога сохранили лицо, королеве-матери пришлось в мирном, немного нравоучительном, но почти нежном тоне поговорить со снохой, убеждая ее жить так, как жили до нее все остальные королевы Франции. Она пообещала любить ее и в приступе искренности даже призналась, что не всегда питала к ней это чувство. Людовик тоже не остался в стороне: он объявил, что уберет из материалов суда все, что касается королевы. Разбирательство, изначально ставившее целью доказать вину Анны, оказалось коротким и закончилось решением о том, что состава преступления нет. «Скромность одержала верх», — заключил один из современников. Анна отделалась нотацией, и короля это вполне устроило. Он то ли не хотел, то ли не имел возможности разбираться дальше. Доказательств в пользу виновности королевы не было. И Анна сохранила корону и вскоре родила сына.

[ZHAN]

Чета не сумела залатать мелкие трещины в отношениях, и те превратились в разрывы. У каждого из супругов были свои козыри. Людовик действовал не один, ему помогали мать и кардинал.

Король пользовался любым случаем, чтобы засвидетельствовать Марии Медичи свое почтение. В конце того же 1626 г. он пригласил мать вместе с ним заседать на вновь собранной ассамблее парижской знати: отсутствие правящей королевы не прошло мимо внимания собравшихся. В Лувре, в повседневной придворной жизни Людовик куда чаще наносил визиты Марии, нежели собственной жене. Он совещался с ней по каждому поводу и даже приглашал ее в свои покои в Люксембургском дворце, который только что построили. А когда война заставила монарха покинуть столицу, он поручил регентство королеве-матери, хотя в прошлые годы аналогичные властные полномочия доставались Анне. Во время осады Ла-Рошели в период с сентября 1627 по февраль 1628 г. (когда заболевший король был вынужден вернуться в Париж и препоручить войну кардиналу Ришелье), а также во время похода в Пьемонт до Казале в марте 1629 г. Мария Медичи получила от сына право на верховную власть. Конечно, не бесконтрольно — она постоянно получала от него инструкции и отчитывалась за каждое принятое решение — но ясно, что тем не менее Людовик вполне ей доверял.

Роль Анны была второстепенной в сравнении с тандемом Людовика XIII и Ришелье. Осада Ла-Рошели, их совместное предприятие, укрепила отношения короля и министра, который на протяжении четырех лет возглавлял Совет, удостоился многих милостей, а в ноябре 1629 г. получил звание Первого министра государства. Хотя кардинал временами попадал в немилость, ему удалось завоевать доверие (не безусловное, конечно) короля. Трижды — два раза в 1629 г. — он просил об отставке и уходе на покой. Трижды король отказывал ему. Ришелье стоял во главе правительства, а также был главнокомандующим армии Его Величества, победил протестантов в таком процветающем королевстве как Италия. Он доказал, что он незаменим.

Не надо думать, что в триумвирате короля, его матери и Ришелье царило полное согласие. Между последними двумя его участниками не раз возникали разногласия. Не столько по поводу политики в целом, сколько по каким-то нюансам. Но те часто перерастали в крупные конфликты. Поначалу их стычки происходили тихо, но потом переросли в открытую войну. Королева-мать возглавляла партию ревностных католиков и рассчитывала на полное истребление гугенотов, требуя внутренних реформ и стараясь сблизиться с Габсбургами, которые составляли единственный оплот контрреформации в христианском мире. Ришелье возглавлял иной проект: в случае прихода к власти герцога Мантуи, можно было бы вторгнуться в северную Италию, чтобы укрепить позиции французов относительно испанцев, которые уже хозяйничали в Милане, а затем пойти против протестантов в Лангедоке. Людовику XIII и Ришелье надо было сделать выбор. Его остановили на варианте кардинала. Пропасть между кардиналом и Марией Медичи разверзлась непреодолимая.

Анна Австрийская приходилась дочерью и сестрой королю-католику и, естественно, склонялась к союзничеству с Мадридом. Именно это и сулил в свое время ее брак с французским королем. Может, она найдет себе союзника, воспользовавшись разногласиями между королевой-матерью и Ришелье?

Раньше ей не удавалось получить при дворе поддержку. Ее испанское окружение давно уже отослали домой. Анне оставалось только вспоминать счастливое детство в Испании. Остроту воспоминаниям придавала неприязнь к конфликту с родиной королевы, к которому призывал Ришелье. Анна жила в Лувре практически в одиночестве. Ей не хватало той любви, которая окружала ее в детстве. Она тосковала по отцу Филиппу III, умершему пять лет назад. Самую близкую подругу, герцогиню де Шеврёз ждало изгнание. Анна не просто жила как в пустыне, обделенная нежностью, рядом с равнодушным и подозрительным мужем, но и чувствовала, что ее окружали враги, дирижировал которыми кардинал.

Супруги относились к Ришелье по-разному: недоверие Анны вносило дополнительные сложности в общение короля с министром. Королева знала, что вокруг нее вились шпионы, подосланные прелатом даже в ее самое ближайшее окружение. Поставил же он в ее фрейлины мадам дю Фаржи, близкую подругу своей племянницы, рассчитывая в ответ получать какие-то сведения. Анна Австрийская всегда была у Ришелье под подозрением. Она никогда не была ему соперницей: ни разу не стремилась поучаствовать в заседаниях Совета. Но она охотно общалась с противниками министра, выслушивала их жалобы, с кем-то даже переписывалась. Невзирая на приказ короля, Анна ухитрялась втайне обмениваться письмами с герцогиней де Шеврёз, которая, несмотря на суд в Лотарингии, где ее приговорили к изгнанию, взялась за планы по свержению кардинала. Снова по стечению обстоятельств королева, замученная подозрениями, дала пищу домыслам.

А летом 1628 г. не одну Анну снедало недоверие к кардиналу. Мария Медичи и партия католиков во главе с кардиналом де Берюлем и хранителем печати Мишелем де Марийяком озаботились итальянскими корнями Ришелье. Все были убеждены: смертельной опасностью грозит европейскому католичеству набирающий обороты протестантизм. Естественно, Анна Австрийская стала отстаивать свое мнение, ей казалось, что ее задача убедить всех: необходимо любой ценой воздержаться от войны с Испанией, добиться падения ее вдохновителя и разрушить его планы. В этом интересы двух королев совпали, и отныне они стали союзницами.

В сентябре 1630 г. они сумели достигнуть своего. Король, всегда отличавшийся слабым здоровьем, тяжело заболел после поездки в Леон. Многие в его окружении были уверены, что он скоро умрет. В конце месяца Людовику стало так плохо, что он принял соборование. У изголовья стояли Анна Австрийская, Мария Медичи и Ришелье. Король готовился уйти, как положено христианину, и покаялся в грехах. Он признался жене, как сожалеет о том, что «не пожил с ней по-хорошему». Людовик плакал, а Анна сказала ему, что прощает его, и сумела вырвать обещание, что если он выздоровеет, то удалит от себя кардинала. Людовик пообещал. Мария Медичи, мечтавшая о бесчестии кардинала, уже собрала тех, кто арестовал бы его. Обсуждали: стоит ли заключить его в тюрьму, изгнать или зарезать. Ожидание смерти короля, назначившего приемником своего брата Гастона Орлеанского, словно заставило врагов кардинала сбросить маски. Но они поторопились.

Против всех ожиданий Людовик поправился. Двум королевам пришлось еще долго терпеть присутствие первого министра. Если Анна отступила, то Мария оружия не сложила и подталкивала сына к тому, чтобы он порвал с Ришелье и выбрал мир с Испанией. Вечером 11 ноября 1630 г., в так называемый «День одураченных», Людовик XIII, который накануне собирался отправить Ришелье в опалу и передать дела Мишелю де Марийяку, объявил, что кардинал сохраняет все свои обязанности, а в немилость попадает происпанская партия католиков.

Эти драматические события, происходили сначала в Люксембургском дворце (резиденции Марии Медичи), а затем в небольшом Версальском замке (куда отправили королеву).

Анне не довелось ни видеть, ни участвовать в них. Лишь обычный триумвират находился на сцене. Не вмешиваясь в происходящее, королева оберегала себя от вспышек гнева Людовика, которые иначе могли обрушиться на нее. Ведь он сам как-то повторял, что после его кончины жена выйдет за его брата Гастона, нового правителя. Теперь, когда врагов Ришелье арестовали, королеву-мать заключили в Компьень (правда, потом она сбежала оттуда), Гастон скрылся за границей, Людовик желал быть уверенным, что Анна никак не свяжется с заговорщиками. Стоило ли опять вычистить из дома всех, кто внушал подозрение?

Все, кому Анна доверяла, тут же попали в категорию подозреваемых. В доме королевы царила невыносимая атмосфера. Ришелье дошел до того, что стал подозревать аптекаря Анны в том, что тот вместе с лекарствами, настойками и пилюлями, выписанными Ее Высочеству, передавал письма. За ним установили слежку. Измученная королева заявила во всеуслышание, что кардинал задумал поставить на место ее слуги одного из своих доверенных людей и поручил отравить ее. Пахло психозом. Ришелье повсюду видел врагов, королеве казалось, что она окружена шпионами. Какая была кардиналу выгода от убийства Анны Австрийской? — вопрошали здравомыслящие люди. Чтобы пристроить за короля свою племянницу мадам де Комбале, чтобы она стала женой Людовика, — отвечали сумасшедшие.

Королева обдумывала месть. Вопреки желанию Анны бегство Марии Медичи и Гастона Орлеанского за границу превратило ее в своего рода магнит, притягивающий ко двору врагов кардинала. Герцог Ларошфуко, будущий автор знаменитых «Максим», не любивший влиятельность Ришелье, признался: «Партия королевы — единственная, к которой по долгу чести мне подобает примкнуть». После «Дня одураченных» триумвират перестал существовать, однако отсутствие при дворе Марии Медичи никак не помогло королеве заполучить власть. Людовик правил вместе с Ришелье. Лишь они распоряжались судьбой королевства. Анне Австрийской доставалась только представительская роль, в политику ей было запрещено вмешиваться. Однако ненависть, которую она испытывала к кардиналу, продолжала привлекать тех, кого не устраивало владычество Ришелье.