Золотое кресло, как одна из высших святынь, показывается тоже далеко не каждому желающему, а только высшим чинам чужих обществ. Но Батайль его видел и свидетельствует о его необычайно чудесных свойствах. Кресло золотое, массивное. Его можно шевелить, двигать, осматривать. В нем при самом тщательном исследовании не видно никаких механических секретов и приспособлений, но сесть на него решительно невозможно. Батайль попробовал, но его подбросило на два аршина кверху. Рассказывают, что какой-то высший масонский чин, одержимый духом сомнения и уверенный в том, что в кресле имеются электрические приспособления для сбрасывания, надел на себя шелковую изолирующую одежду. Но его, когда он сел в кресло, подбросило к самому потолку и ударило о него головой; книзу он полетел с значительною шишкою на лбу да сверх того, ударившись об пол, сломал себе ногу. С тех пор скептики стали относиться к этому креслу почтительнее.
Третья святыня Чарльстонского храма — это череп Якова Молэ. Но надо читателям напомнить вкратце, кто такой был Яков Молэ. Он был последним гроссмейстером ордена храмовников. В это время французский король Филипп Красавец и папа Климент V пришли между собою к соглашению нанести храмовникам решительный удар и совершенно их уничтожить. Филипп, как изве-стно, был весьма тонкий политик и ухитрился заманить Молэ во Францию. Сначала ему был оказан там самый радушный и почетный прием, но через два года (в 1307 г.) Молэ внезапно был схвачен под тем предлогом, что храмовники изобличены в бесчисленном множестве самых гнусных преступлений. Яков Молэ, как их гроссмейстер, разумеется, и должен был понести возмездие за все эти преступления. Его подвергли неслыханным истязаниям и, разумеется, добились от него признания во всех злодействах, которые на него возводили. Молэ потом отрицал все эти свои показания как вынужденные пыткою. Но этому, конечно, не вняли, и Молэ был сожжен на костре в Париже 18 марта 1314 г. Как известно, главное преступление и злодейство храмовников состояло в том, что они в своих непрестанных войнах с Востоком скопили несметные богатства, которыми и завладели папа с королем после того как прикончили орден. Но это мимоходом. Главная же суть — в том, что череп сожженного Якова Молэ остался целым и невредимым. Но почему этот череп оказался священною вещью, когда попал к современным люциферитам-палладистам? Потому, что рыцари-храмовники были настоящими демонопоклонниками, о чем прежде всего свидетельствует статуя Бафомета, хранящаяся в Чарльстонском капище, которая досталась палладистам тоже от храмовников. Масоны полагают или, лучше сказать, свято веруют, что Яков Молэ не весь сгорел на костре. Палач, заведовавший сжиганием, был подкуплен друзьями Молэ и устроил так, что когда Молэ был задушен дымом, то палач уменьшил огонь и в конце концов ему удалось сжечь только тело Молэ; голова же осталась цела, на ней обгорели лишь волосы и борода. Палач ее ловко скрыл и потом передал тем, кто его подкупил. После того череп был очищен и вместе со статуею Бафомета отправлен в Шотландию. Там, т. е. в руках тамошних масонов, обе эти вещи и хранились до 1801 г. В этом году один еврей-масон, Исаак Лонг, переселился в Америку и основал в Чарльстоне ту самую масонскую ложу, которую впоследствии Альберт Пайк перевел в свой палладизм. Этот Лонг и привез с собою в Америку обе святыни, т. е. статую Бафомета и череп Молэ.
Батайлю удалось видеть и эту святыню. Он говорит, что череп положен на вершине большой гранитной колонны. Батайль тщательно осмотрел и колонну, и череп, и не нашел в них ровно ничего подозрительного, что наводило бы на мысль о том, что чудеса, творящиеся с этим черепом, производятся с помощью каких-нибудь механических ухищрений. А между тем чудеса эти Батайль, в свою очередь, видел и дивился на них. Дело в том, что первоначальное откровение о том, что этот череп находится в особом ларчике, оставшемся после смерти упомянутого еврея Лонга, было сделано доктору Макею, одному из членов верховного совета палладизма. Это совершилось 11 марта 1809 г. Макей в то время внезапно и без всякой причины погрузился в летаргический сон, который продолжался целый час, а в это время из всех отверстий черепа вырывались снопы пламени. С тех пор ежегодно в тот же самый день, т. е. 11 марта, то же самое явление регулярно повторяется. Макей впадает в летаргию, а череп изрыгает пламя и говорит. Само собой разумеется, что в этот день всегда происходит торжественнейшее заседание всех высших чинов палладизма, на которое допускаются также и гости: конечно, лишь такие, которые облечены высшими чинами в своих обществах. Таким путем на торжество попал и наш доктор Батайль. Это было 11 марта 1881 года. Председательствовал на торжестве сам Альберт Пайк. Всех же гостей собралось 44 человека, в том числе были и дамы. Череп Молэ покоился на своей гранитной колонне. Батайль при этом кстати и мимоходом старается доказать, что этот череп, столь почитаемый палладистами, не мог быть черепом какого бы то ни было европейца, а принадлежал, наверное, какому-нибудь жителю Дальнего Востока; об этом Батайль заключает по внешности черепа, по его измерениям и пропорциям. Он убежден, что пал лад исты добросовестно заблуждаются, считая этот череп останками Якова Молэ. Но не в этом дело, заключает он, т. е. не в том, чей это череп, а в том, что сатана действительно избрал его орудием для своих проявлений, для каковых он с таким же удобством мог бы воспользоваться и черепом обезьяны или каким угодно другим.
В описываемый день неподалеку от гранитного пьедестала с черепом было поставлено кресло, и на нем уселся доктор Макей; это очень важное лицо у палладистов; они считают, что в него преемственно перешла душа последнего гроссмейстера храмовников. В 1881 г. он был еще жив, и Батайль видел его на церемонии. Старичок уселся около самой колонны с черепом и в определенный момент внезапно откинулся на спинку кресла и погрузился в мертвый сон. Батайль как врач, имевший случай наблюдать при этом Макея, замечает, что состояние, в которое он впал, невозможно было в точности характеризовать с точки зрения научной медицины. Старик как бы совсем умер и оставался мертвым около часа, а потом благополучно воскрес.
Как только старый Макей погрузился в свой мертвый сон, череп, лежавший на гранитной колонне, внезапно ярко осветился, словно бы внутри его вспыхнула электрическая лампа. Все огни в зале были тотчас потушены. Свет из черепа исходил сильный, напряженный, распространявшийся по всему помещению. Он с минуты на минуту усиливался, и через несколько времени из глазных впадин хлынули два могучих снопа пламени. По словам Батайля, это был настоящий живой огонь; он вырывался из черепа с громким свистом и воем, подобно пламени, вырывающемуся из трубы раскаленной печи. Пламя беспрестанно меняло свой цвет, становилось то красным, то желтым, то зеленым, то белым. Но череп, который при естественных условиях был бы быстро разрушен таким ужасным огнем, оставался совершенно цел и невредим, словно был сформован из огнеупорной глины. От этого пламени в зале стоял яркий свет и ощущалась удушливая жара. По временам этот фонтан огня опадал, успокаивался, но вслед за тем пламя вырывалось тремя громадными снопами из глазных впадин и носового отверстия. Эти три огненных луча вытянулись на несколько аршин, как три огненные змеи, и медленно колебались в воздухе. Батайль ясно различал, что концы этих огненных лучей по временам собирались в комок и принимали вид змеиных голов с разверстыми пастями, из которых высовывались тонкие огненные языки. Если это был фокус, выполняемый с помощью каких-нибудь механических приспособлений, говорит Батайль, то надо признаться, что он был выполнен с удивительным совершенством. Но, как уже сказано раньше, при тщательном осмотре черепа и колонны Батайль не заметил ничего подозрительного, никаких следов механических приспособлений. Отсюда он заключает, что все явление должно быть приписано участию адских сил. Вдобавок череп не только изрыгал пламя, но и говорил. Среди воя и свиста огненных струй Батайль совершенно отчетливо различал восклицания, слова, выкрикиваемые пронзительным и громким голосом. Слова были исключительно богохульные. Альберт Пайк начал потом задавать черепу разные вопросы, и череп на них отвечал, да при том не отдельными словами, а длинными, совершенно связными фразами, даже целыми речами; и эти речи невидимого оратора, произносимые адским голосом, производили протрясающее впечатление. Явление продолжалось не меньше часа. Потом огонь в черепе мгновенно потух, и в то же время Макей очнулся, словно проснувшись от глубокого сна.
Все достопримечательности Чарльстонского капища мы не будем описывать, потому что у нас остается уже немного места, а рассказать предстоит еще немало. Упомянем, однако же, о лабиринте, о котором сказано было выше. Лабиринт Чарльстонского храма — это громадный круг, около 25 саженей в поперечнике, состоящий из переплетающихся между собою коридоров. Его не было в первоначальном храме, а устроен он по мысли Альберта Пайка и доктора Макея. Внутрь лабиринта ведут семь дверей, из которых каждая снабжена особою надписью: «Ubertas», «Caritas», «Ignis» и т. д. Лабиринт служит средством испытания для кандидатов на высшие чины палладизма. Кандидата впускают внутрь лабиринта, предоставляя ему войти в какую угодно из семи дверей. Его сначала обводят по круглому коридору, идущему вокруг всего лабиринта, и показывают ему эти семь дверей. Кандидат должен угадать, в какую из дверей ему следует войти для того, чтобы попасть в некое таинственное святилище, скрытое в недрах лабиринта. При этом предполагается, что если кандидат достоин желаемого чина, то сам Люцифер вдохновит его и вразумит, в какую из семи дверей надо войти, чтобы добраться до святилища. Если же кандидат недостоин и сатана его не приемлет, то он в эту дверь не попадет, и тогда, проблуждав долгое время по бесконечным коридорам лабиринта, устроенным совершенно однообразно, сделав сотню поворотов направо и налево, он непременно кончит тем, что выйдет опять в наружный коридор через одну из шести дверей, и, быть может, в ту самую, через которую вошел. В таком случае испытание на этом и кончается; коли кандидат не попал в святилище, то, значит, сам Люцифер противится его избранию. Настоящая же дверь, которая прямо ведет в коридор, упирающийся в дверь святилища, это та, которая носит надпись «Ignis» (Огонь). Через эту дверь кандидат попадает в недлинный коридор, слегка уклоняющийся книзу. Пройдя несколько шагов, счастливый кандидат поворачивает налево, потом, еще через несколько шагов, направо, и затем перед ним обозначается вызолоченная дверь, на которой он читает надпись из серебряных букв: «Quere et invenies» («Ищи и обрящешь»). Едва кандидат поставит ногу на порог этой двери, как она перед ним сама открывается. И вот он проникает в святилище Истинного Света, которое еще иначе называется святилищем избранных «благого божества». Люцифериты всегда так называют сатану. Камера, в которой находится святилище, имеет квадратную форму; ее длина и ширина — около 10–11 аршин. У задней стены поставлен роскошный алтарь и на нем статуя. Все это носит следы художественной работы и, по всей вероятности, стоило громадных денег. Центральная фигура алтаря не Бафомет, как в других сатанинских капищах, а сам Люцифер. Он представлен крылатым человеком, как бы спускающимся с неба на своих разверстых крыльях. В правой руке он держит факел, а в левой — рог изобилия, из которого сыплются на Землю плоды и цветы. Статуя опирается на одну правую ногу, которою она попирает чудовище с тремя крокодильими головами; на двух из этих голов надеты короны: на одной королевская, как символ светской власти, на другой папская тиара, как символ духовной власти; третья крокодилья голова держит в пасти меч — символ военной тирании. Справа у ног Люцифера сидит орел с распростертыми крыльями и железной короной на голове. Идол Люцифера выделан из массивного золота. Его окружают серебряные облака, а сзади идет в виде треугольника колоннада из семи колонн, выделанных из драгоценного мрамора. Сзади над головою Люцифера виднеется светлый и блестящий треугольник, помещенный на черном фоне и окруженный сверкающими молниями. Внизу у пьедестала статуи поставлены три статуэтки главных демонов, подчиненных Люциферу: Астарота, Вельзевула и Молоха, каждого со своими особыми эмблемами.
Кандидат, который удачно попал в ту дверь, в какую следует, конечно, останавливается в созерцании перед этой статуею и, поразмыслив, догадывается, в чем состоит суть, т. е. чему именно поклоняются те, в общество которых он вступил. Если он не отступит перед перспективою сделаться обожателем черта, то с этого момента он и признается достойным получить высший палладический чин. Если же он в святилище не попал, то ему дается отсрочка, после которой он подвергается тому же испытанию, т. е. новому блужданию по лабиринту. Сколько раз повторяется это испытание, Батайль этого не говорит.
Других достопримечательностей Чарльстонского капища мы не имеем места описывать, и при том они уже не так значительны по сравнению с описанными. Мы теперь со слов Батайля, из разных мест его обширного сочинения, выберем лишь характеристики замечательнейших личностей, подвизающихся на поприще демонопоклонства, и разные чудеса, которым Штайль в большинстве случаев был личным свидетелем. Мы уже упоминали о Уэльдере и его дочери Софии, которая у люциферитов считается прабабкою антихриста. Другая замечательная личность, тоже особа женского пола, и притом девица, считающаяся одною из самых выдающихся кудесниц демонизма, — это мисс Диана Воган. Ее волшебные качества и заслуги были, разумеется, оценены по достоинству, и она была избрана гроссмейстершею одного из нью-йоркских «треугольников». Мы, кажется, упоминали, что союзы идолопоклонников обычно называются у них «треугольниками», потому что эта геометрическая фигура по каким-то мистическим соображениям считается священною. В силу этого воззрения, например, главное святилище в Чарльстонском храме, как мы упоминали в своем месте, устроено в виде треугольника. Диана Воган по происхождению — полуфранцуженка-полуамериканка. Она получила прекрасное образование и чрезвычайно много путешествовала, гостила, между прочим, и у нас в Москве. В масонство она вошла еще в юном возрасте. Ей посчастливилось обратить на себя внимание одного из самых влиятельных демонов, а именно: Асмодея. Об этом он лично засвидетельствовал 28 февраля 1884 года на собрании масонов-люциферитов в городе Луизвилле в Америке. Заседание это началось, как обычно, т. е. вся публика выстроилась перед статуей Бафомета и начала возносить к нему молитвы. И вдруг, среди этих молений, своды храма разверзлись и перед собравшимися собственною особою появился Асмодей. Он медленно спускался сверху и, наконец, остановился в некотором расстоянии над головами присутствующих. В правой руке он держал особой формы меч, а в левой — какой-то загадочный предмет, похожий на хвост крупного зверя. Став на воздухе в надлежащую позу, Асмодей обратился к публике с речью. Он поведал им, что сейчас только что произошла жестокая баталия на небесах между полчищами Адонаи и Люцифера. Схватка окончилась ничем, но в пылу боя ему, Асмодею, удалось отсечь хвост у того льва, который обычно сопровождает евангелиста Марка. Он и принес этот победный трофей своим верным луизвилльским поклонникам. С тех пор этот хвост хранится у них как высшая святыня.
Разумеется, для его хранения был изготовлен великолепный, роскошный ковчег. В октябре того же года Воган пожелала поступить в луизвилльскую ложу. Ее воспреемницею оказалась София Уэльдер. Во время церемонии между воспреемницею и посвящаемою вышло крупное недоразумение из-за того, что Диана отказалась выполнить какие-то формальности. Возникли споры и пререкания, и вопрос о том, принимать Диану или не принимать, решили подвергнуть голосованию. Но как раз в этот момент в ковчеге, где хранился принесенный Асмодеем львиный хвост, послышался стук; казалось, заключенный в ковчеге хвост прыгал и бился в нем, словно настаивая на том, чтобы его выпустили. Разумеется, кинулись к ковчегу и поспешили его открыть. Таинственный хвост выпорхнул из своего помещения, взвился на воздух и, быстро мелькая в пространстве, принялся хлестать всех тех, кто был в оппозиции, т. е. противился избранию Дианы. И таким путем вопрос был решен; очевидно, сам Асмодей настаивал на ее избрании. Когда хвост угомонился, его почтительно возложили на стол, и председатель вопросил его, кто в нем. На вопрос, не Асмодей ли, хвост произвел условный удар об стол, означавший утвердительный ответ. Значит, на заседание пожаловал опять-таки сам Асмодей. Между тем хвост вдруг опять сорвался с места, пролетел по воздуху прямо к Диане Воган и грациозно обвился у нее вокруг шеи. Кисть на конце хвоста приподнялась и обратилась в голову демона. Эта голова открыла рот и заговорила:
— Я, Асмодей, командир 14 легионов огненных духов, объявляю, что моя возлюбленная Диана находится и всегда будет находиться под моим покровительством и защитою. Каждый раз, когда пожелают ко мне обратиться, она должна будет при этом присутствовать, и я буду отвечать лишь ей одной.
Затем, обращаясь к самой Диане Воган, Асмодей сказал:
— Диана, я буду повиноваться тебе во всем, но при одном непременном условии: ты никогда не должна выходить замуж. И знай, что если ты нарушишь это условие, единственное обязательство, которым я тебя связываю, то я удавлю того, кто станет твоим мужем.
И действительно, Асмодей с тех пор крепко держался своего слова и защищал Диану Воган, иногда даже с большою жестокостью. Однажды, например, в Париже (это было в тот же год, когда Асмодей объявил Диану своей избранницей) в одном кружке демонопоклонников некто Бор доне произносил речь, заключавшую в себе какие-то нападки на Диану Воган. В самом патетическом месте этой речи оратор вдруг взревел благим матом, и в тот же миг его голова повернулась на своей оси ровно на 180°, т. е. обернулась лицом на спину, а затылком на грудь, и в такой позиции осталась. София Уэльдер, участвовавшая в этом заседании, вопросила Люцифера: за что такая зазорная кара постигла несчастного Бордоне? Ей было объявлено, что расправа последовала за непочтительную оппозицию, оказанную оратором Диане Воган; у нее он и должен попросить прощения, и если получит его, то его голова будет вывернута в естественное положение. Диана — девица добрая, она простила: и все пришло в порядок.