Запад-Россия. Тысячелетняя Война

[ZHAN]

По вопросам Ирана, Косово, противоракетной обороны США, Ирака, Кавказа, бассейна Каспийского моря, Украины — и этот список продолжает расширяться — Россия вступает в конфликт с Соединенными Штатами и их союзниками. Впервые после победы в холодной войне объединенные страны Запада сталкиваются с моделями, которые хуже всех прежних.

Путин как система (Putin institutionalized). Уолл-стрит джорнал, 9 ноября 2007

На самом деле истина не важна. Важно лишь то, что ею считают.

Генри Киссинджер


Американская русофобия опирается на динамический синтез либерально-демократической французской, империалистической английской и немецкой русофобии. В своем неприятии России и всего русского американцы пошли гораздо дальше французов, немцев и англичан. У Франции Штаты позаимствовали философию и принципы: свободу, демократию и права человека. У англичан — цели: владычество на море и выход на основные континентальные рынки, а также стратегию: военное превосходство благодаря бюджету армии, который превосходит оборонные расходы всех остальных стран мира вместе взятых, и контроль средств связи путем перманентной мобилизации ресурсов «мягкой силы». От немцев же США унаследовали великолепный инструментарий — разработанную нацистами технику массовой пропаганды и идеологический мотив борьбы с могучим противником — советским большевизмом.

История американской русофобии ведет отсчет лишь от 1945 года. Она нарастала в течение всей холодной войны, постепенно превращаясь из грубого маккартизма пятидесятых в весьма продуманные тезисы борьбы с тоталитаризмом восьмидесятых. На рубеже веков, американская русофобия возродилась в русле антипутинской полемики.

Зарождение русофобии в Америке во многом напоминает аналогичные процессы в Великобритании. Союз против общего врага — когда-то наполеоновской Франции, затем гитлеровской Германии — вскоре после одержанной победы превратился в непримиримое противостояние. Подобно Великобритании после 1815 года, Соединенные Штаты внезапно и ожесточенно ополчились против России в 1945 году. В сущности, в тот период страны находились в равном положении: США и Россия вышли из Второй мировой войны победителями, но в нагрузку к этой победе каждая из стран получила «брата по оружию», который в один прекрасный день оказался слишком могучим и от того неудобным союзником. Поэтому вполне ожидаемой была если не открытая борьба между ними, то, по крайней мере, политика сдерживания.

До 1945 года у американцев не было серьезных претензий к России. Она без особых колебаний уступила им Аляску в 1867 году, и за всю историю до Второй мировой войны США могли упрекнуть Россию разве что в еврейских погромах 1880–1905 годов. Но в эпоху ярого антисемитизма, охватившего Европу, включая республиканскую Францию и викторианскую Англию, в качестве повода для открытой вражды этого было недостаточно. Во время русской революции американцы надеялись, что Россия вслед за ними будет развивать либеральную демократию. США были уверены, что русские, истерзанные мировой войной, последуют по американскому пути. Однако русские пошли за большевиками. Но даже когда Россия после 1919 года в очередной раз оказалась в политической изоляции, США не видели оснований ни для ненависти, ни для военных действий.

Попробуем разобраться, почему дружба Америки и России в начале сороковых годов XX века резко превратилась в открытую ожесточенную вражду.

В конце 1880-х годов Соединенные Штаты оказались в том же положении, что и Германия. Они только что достигли территориального единства. В 1840–1850 годах были захвачены все мексиканские территории между Техасом и Калифорнией, затем началось невиданное по своей жестокости завоевание Запада. Когда бесплатного привозного рабского труда стало уже недостаточно, США начали истребление коренного населения Великих равнин, а уцелевших индейцев загнали в резервации. Благодаря этой, как сказали бы в наши дни, этнической чистке американские территории были очищены от мексиканцев и других краснокожих, чья культура шла вразрез с либертарианским индивидуализмом и потребностями торжествующего капитализма в молодом государстве.

В начале 1880-х годов американцам стало тесно в их новых границах. В 1885 году Джосайя Стронг опубликовал книгу «Наша страна» («Our Country»), которая пользовалась огромным успехом. В ней он объяснил, что англосаксы должны одарить планету такими благами, как демократия, протестантизм и свободное предпринимательство. В 1890 году историк и политический теоретик Фредерик Джексон Тёрнер в полном соответствии с духом эпохи заявил, что закрытие «фронтира» на Западе приведет к обострению стачечного движения и социальной напряженности. Без предохранительного клапана — возможности покидать города и колонизировать бескрайние просторы на западе — американское общество со временем уподобится бурлящему котлу европейских стран.

Соединенные Штаты, подобно Германии в тот же период, устремились на поиски заморских территорий. Центральная Америка и острова Карибского моря превратились в эксклюзивные охотничьи угодья. В 1890 году США захватили острова Мидуэй, затем Гавайский архипелаг, который, вопреки желанию его обитателей, в 1898 году присоединили к своему союзу. В том же году, под предлогом освободительной войны с Испанией, затеянной империалистическим лобби, которое возглавляли Уильям Рэндольф Херст и будущий президент Теодор Рузвельт, тогдашний заместитель министра ВМС, США подчинили Пуэрто-Рико и распространили свой протекторат на Кубу, Филиппины и, наконец, Панаму, занимавшую жизненно важное положение для развития торговли в Тихоокеанском регионе. Панама, Гавайи и Филиппины — США обеспечили себе все необходимые звенья в цепи расширения морского владычества и процветания торговли с Азией.

[ZHAN]

В отличие от Германии, США со всех сторон окружены водой. Поэтому им нужна была не столько сухопутная армия, сколько сильный флот по образцу английского, который обеспечил бы власть на море. Недаром их главным военным теоретиком и стратегом стал моряк, адмирал Альфред Мэхэн. Именно он сформулировал американскую военно-морскую доктрину и обосновал захватническую политику Соединенных Штатов. Его книга «Влияние морской силы на историю. 1660–1783» («The Influence of Sea Power upon History, 1660–1783»), изданная в 1890 году, стала самым значительным трудом своего времени в области военной стратегии и зарубежной политики.

Под впечатлением от наращивания английского могущества благодаря военно-морским силам Мэхэн настаивал на необходимости создания в США мощного военного флота. Действительно, Британские острова значительно обогатились за счет торговли, поставили на службу коммерции могучий торговый флот, дополнили его военным флотом для охраны английских товаров во всех концах света, построили военно-морские базы для пополнения запасов и ремонта судов и, наконец, создали континентальную империю, которая снабжала промышленность необходимым сырьем и служила рынком для сбыта готовой продукции.

Эти пять элементов Мэхэн считал взаимодополняющими и необходимыми для обеспечения американского могущества и процветания. Без них Соединенные Штаты оказались бы на периферии цивилизации. Поэтому британский опыт стал вдохновляющим примером.

При поддержке министра ВМС Бенджамина Трейси, влиятельного сенатора Генри Кэбота Лоджа и Теодора Рузвельта Мэхэну удалось в рекордные сроки создать внушительный военный флот. В 1898 году, во время испано-американской войны, флот США насчитывал пять броненосцев. В 1900 году он стал по оснащенности третьим в мире, а в 1908 году — вторым. Америка крепко усвоила главный урок Мэхэна:

«Могущество на море необходимо прежде всего ради торговли, дабы она следовала наиболее выгодными путями. Оберегать торговлю и содействовать ей должна военная мощь».

По окончании Первой мировой войны США оказались в числе ведущих мировых держав. Решение вернуться к изоляционистской политике и кризис 1929 года привели к тому, что Соединенные Штаты двадцать лет довольствовались ролью второго плана. Тем временем честолюбивая Япония наращивала мощь. В США пробудился геополитический интерес к Азии — региону, который непременно должен был оказаться под американским влиянием. И это в то самое время, когда жаждущая реванша Германия вверилась Гитлеру.

В этих условиях Соединенные Штаты вновь почувствовали вкус к геополитике. В начале сороковых годов Америка открыла для себя идеи выдающегося английского геополитика Хэлфорда Маккиндера, которые вдохновляют многих американских политических деятелей и по сей день.

[ZHAN]

Подобно своему коллеге, немцу Хаусхоферу, Маккиндер был убежден в англосаксонском расовом превосходстве. Он полагал, что Великобритания несет цивилизацию отсталым народам.

Окончательному оформлению его доктрины способствовали два исторических события: Англо-бурская война 1899–1902 годов и Русско-японская война 1904 года. Именно в 1904 году Маккиндер опубликовал знаменитую статью «Географическая ось истории» («The Geographical Pivot of History»), в которой обосновал свою теорию Хартленда.

Вслед за Фридрихом Ратцелем Маккиндер считал, что мир следует рассматривать в полярной перспективе (а не в проекции Меркатора). Планету он воспринимает как целое, которое состоит из «мирового острова» Хартленда (то есть 2/12 суши, занятых Евразией и Африкой), Внешних островов (1/12 суши — Америки и Австралии) и Мирового океана, который занимает 9/12 частей планеты.

Чтобы владеть миром, нужно владеть Хартлендом — громадной равниной, что тянется от Центральной Европы до Западной Сибири, образуя полумесяц над Средиземноморьем, Ближним Востоком, Южной Азией и Китаем. В качестве иллюстрации своего тезиса Маккиндер приводит великие нашествия монголов в XIII и XIV веках под предводительством Чингисхана и Тамерлана. По его словам, в те времена украинские равнины представляли собой идеальный плацдарм для стремительных набегов конницы.

Главный закон геополитики Маккиндер сформулировал следующим образом:

«Кто владеет Восточной Европой, тот владеет Хартлендом, кто владеет Хартлендом, тот владеет мировым островом, а кто владеет мировым островом, тот правит миром».

Фактически Маккиндер перефразировал девиз великого английского мореплавателя, сэра Уолтера Рэли:

«Кто владеет морем, тот владеет мировой торговлей, а кто владеет мировой торговлей, тот владеет богатствами земли и ею самой».

В 1940 году американец Николас Спайкмен адаптировал теорию Маккиндера и разработал собственную концепцию Римленда:

«Кто контролирует Римленд, тот правит Евразией, кто правит Евразией, тот держит в руках судьбы мира».

Концепция Спайкмена была изложена в двух книгах: «Американская стратегия в мировой политике» («American Strategy in World Politics»), 1942, и «География мира» («The Geography of the Peace»), 1944, посмертное издание.

Согласно Спайкмену, мир можно поделить на три части: Хартленд, который состоит из Восточной Европы и России и является центром мира; Римленд (или внутренняя дуга), куда входят Западная Европа, Ближний, Средний и Дальний Восток; и заморские континенты (внешняя дуга), или остальной мир, — Великобритания, Япония, Австралия, Южная и Северная Америка и Африка.

Спайкмен «считает идею неуязвимого Хартленда устаревшей из-за развития военно-воздушных сил. Он настаивает на ключевой роли Римленда — промежуточной области между Хартлендом и прибрежными территориями. Именно Римленд становится для Спайкмена той осью, которой Маккиндер считал Хартленд». [Арно Леклер, «Россия, держава Евразии. Геополитическая история происхождения Путина. Париж, Ellipses Editions, 2012.]

Спайкмен считал политически невозможным создание сплоченного мирового сообщества с единой системой ценностей. Достичь мира, по его мнению, можно лишь с помощью эффективной с точки зрения безопасности внешней политики, которая позволяет свести к минимуму риск нападения других стран. «Поскольку в основе безопасности лежит оборонительная мощь государства, не следует распускать вооруженные силы в мирное время, если хочешь оказаться на высоте во время войны», — пишет он.

Подобное видение геополитики ставит во главу угла противостояние морских и сухопутных держав. Именно поэтому Маккиндер и Спайкмен считали опасной Россию, контролирующую Хартленд. Их опасения постепенно превратились в навязчивую идею. С тех пор «военные ястребы» неусыпно следят за Россией.

В долгой истории отношений США и СССР союз против нацистской Германии и Японии выглядит лишь незначительным эпизодом. Что такое четыре года дружбы по сравнению с 75 годами напряженности?

Подобно англичанам и французам в преддверии 1914 года, США испугались лишь тогда, когда осознали, что окрепшая Германия может заключить союз с Россией и положить конец англосаксонскому превосходству. Альянс с Россией выглядел несколько оппортунистическим, но из двух зол пришлось выбрать меньшее. В 1941–1945 годах глубинные исторические и географические противоречия двух стран были на время забыты ради более насущных целей.

Тем не менее сразу после окончания Второй мировой войны Соединенные Штаты, ставшие ведущей мировой державой, обратились против вчерашнего союзника. Ученые полагают, что именно идеи Николаса Спайкмена позднее легли в основу политики сдерживания, сформулированной дипломатом Джорджем Фростом Кеннаном.

[ZHAN]

До вступления США в войну против Германии Кеннан занимал дипломатический пост в Берлине, а в 1945–1946 годах работал в Москве. В июле 1947 года он опубликовал статью «Истоки советского поведения» («The Sources of Soviet Conduct») в журнале «Форин аффеарс» под псевдонимом X. В ней Кеннан охарактеризовал внешнюю политику Сталина как сочетание марксистско-ленинской идеологии, которая проповедует крах капитализма во всем мире, и желания использовать «капиталистическое окружение» в качестве предлога для закручивания гаек и упрочения своей власти.

Кеннан полагал, что Соединенные Штаты должны проводить политику сдерживания советского экспансионизма. Так родился знаменитый принцип сдерживания.

Публикация статьи расколола американские политические круги. Журналист Уолтер Липпман, сторонник раздела Германии, выступил с резкой критикой анализа Кеннана. Он утверждал, что размещение войск на подступах к Советскому Союзу не укрепит безопасность США, а, напротив, подорвет американскую уверенность в себе, передаст инициативу по развязыванию кризисов в руки Советов и окружит Штаты разношерстными союзниками, склонными использовать доктрину сдерживания в собственных целях.

Тем временем анонимность Кеннана была раскрыта. Тот факт, что автором статьи оказался глава отдела политического планирования Госдепартамента США, возводил предложенную им доктрину в ранг официальной.

Позднее Кеннан уверял, что не стремился определить будущее политики. Он неоднократно заявлял, что его предостережения вовсе не предполагали всех принятых впоследствии мер по сдерживанию советского экспансионизма.

«Мои идеи сдерживания были извращены людьми, которые восприняли и реализовали их исключительно как военную доктрину. В результате мы на сорок лет ввязались в бессмысленную и невероятно дорогостоящую холодную войну».

Кеннан придерживался этой точки зрения до самой своей смерти в 2005 году.

Но зло уже было содеяно. К концу 1940-х годов Соединенные Штаты увеличили количество военных баз в Римленде. Договоры о военном и экономическом сотрудничестве с целью изоляции Советского Союза заключались один за другим. В 1949 году было основано НАТО.

«Американская пактомания последующих лет была недвусмысленно направлена против Советского Союза. Создание Организации американских государств и Атлантического альянса, заключение Тихоокеанского пакта безопасности (АНЗЮС) и японо-американского договора, создание Организации договора Юго-Восточной Азии (СЕАТО) и Организации центрального договора (СЕНТО) свидетельствуют о желании США контролировать окраины евразийского континента для противодействия СССР. Между тем Сталин был прежде всего заинтересован в создании восточноевропейского щита и в локальных успехах, например в Иране. Он придерживался принципов классической российской геополитики и не стремился к мировому господству, сознавая, что оно ему не по плечу. В мирное время, как и во время войны, США должны стремиться предотвратить объединение держав Старого Света в коалицию, враждебную их интересам».

[Арно Леклер, «Россия, держава Евразии. Геополитическая история происхождения Путина. Париж, Ellipses Editions, 2012.]

Подобное видение мира господствовало в США на протяжении всей холодной войны. Обретя контроль над странами Римленда (которые вдобавок фонтанировали нефтью и газом), Соединенные Штаты развязали беспощадную идеологическую войну с коммунизмом, как внутри страны, так и за ее пределами. «Красная угроза» пришла на смену «русской угрозе», и начался период охоты на ведьм под эгидой Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности (HUAC), созданной в 1938 году Палатой представителей.

[ZHAN]

В 1946 году президент Гарри Трумэн учредил временную комиссию для проверки лояльности федеральных чиновников. Она должна была выявлять подрывные элементы — сторонников чуждых идеологий или режимов, заклейменных американцами как тоталитарные. Спустя пять месяцев административным указом № 9835 программе был присвоен статус постоянной.

В 1947 году министерство юстиции обнародовало список «подрывных» организаций. ФБР собирало сведения на подозрительных лиц.

В 1950 году на политической арене Соединенных Штатов воцарился Джозеф Маккарти. В 1953–1954 годах возглавляемая этим сенатором комиссия выслеживала коммунистических агентов, активистов и сочувствующих. Особое внимание уделялось интеллигенции, профсоюзным деятелям и творческим работникам, заподозренным в связях с Москвой.

Именно в эти годы формируется идеологическая основа холодной войны: свобода и демократия противопоставляются притеснениям и коммунистической диктатуре.

Борцы с коммунизмом стряхнули пыль с «деспотизма» и «тирании», которыми когда-то клеймили Россию. Соединенные Штаты поддерживали организацию государственных переворотов и учреждение военных или консервативных диктатур на большей части контролируемых ими территорий (хунты в Латинской Америке, монархии в странах Персидского залива и Иране, диктаторские режимы в Азии). Поэтому слово «диктатура» постепенно было заменено словом «тоталитаризм», чтобы разграничить дружественные государства и ненавистные социалистические режимы.

Данную семантическую подвижку осуществил в 1965 году французский философ Раймон Арон. Корректировка терминологии позволила разработать эффективную коммуникационную стратегию, которая противопоставляла общественное мнение европейских демократических государств авторитарным режимам зависимых стран Римленда.

Холодная война не прекращалась на всем протяжении 1950–60-х годов. Это идеологическое противостояние совпало с периодом деколонизации и расцветом освободительных движений марксистского толка, которые поддерживал Советский Союз.

Но в 1975 году, когда вьетнамская война и освобождение от колониального гнета подошли к концу, конфронтация Восток — Запад оказалась в патовой ситуации. В ней не было ни победителей, ни побежденных. Советский Союз сохранил свой блок, образованный в 1945 году. Несмотря на раздробленность, коммунизм немало способствовал деколонизации и утвердился на обширных территориях в Китае и Африке.

Соединенные Штаты, в свою очередь, сохранили контроль над диктаторскими режимами в Латинской Америке, Азии и Южной Африке. В результате государственных переворотов генералов Пиночета и Виделы влияние США распространилось на Чили и Аргентину, пустило корни в основных государствах Римленда, а также в богатых нефтью и газом авторитарных монархиях Ближнего Востока — Иране, Саудовской Аравии и странах Персидского залива.

[ZHAN]

К середине 1970-х годов обе великие державы устали от сражений, каковы бы ни были их итоги. Поражение во Вьетнаме и массовые протесты против пыток и ссылок противников военных режимов в Чили и Аргентине подорвали доверие к «свободному миру». Советский Союз тем временем увяз в экономических трудностях. Ввод войск в Чехословакию серьезно пошатнул его международный престиж, а благоприятный для СССР процесс деколонизации уже завершился.

Холодная война шла на спад. США и СССР сознавали необходимость диалога, направленного на улучшение отношений. И вот в июле 1975 года начались переговоры, которые 1 августа 1975 года привели к подписанию серии соглашений тридцатью пятью государствами, в том числе двумя сверхдержавами (Советским Союзом и Соединенными Штатами Америки), Канадой и всеми европейскими странами, за исключением Албании и Андорры. Текст, который не являлся договором в юридическом смысле, стал финальным аккордом первого Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ).

Заключительный акт Совещания содержал десять принципов взаимоотношений между государствами: суверенное равенство, уважение прав, присущих суверенитету; неприменение силы или угрозы силой; нерушимость границ; территориальная целостность; мирное урегулирование споров; невмешательство во внутренние дела; уважение прав человека и основных свобод; равноправие и право народов распоряжаться своей судьбой; сотрудничество между государствами; выполнение международно-правовых обязательств.

Пункт 7 о правах человека и основных свободах придал американской антисоветской пропаганде новый импульс. Именно в 1976 году, после избрания президентом Джимми Картера, появилась новая и последняя форма борьбы с тоталитаризмом под видом отстаивания прав человека. Неправительственные организации появлялись одна за другой. Произведения советских диссидентов все чаще печатали на Западе вслед за сочинениями Александра Солженицына. Борьба за права человека приобрела небывалый размах и эффективность.

Следует отметить, что после подписания упомянутых соглашений Соединенные Штаты учредили группу «Хельсинки вотч» — будущую неправительственную организацию «Хьюман райтс вотч», которая на страже американских интересов активно разоблачает нарушения прав человека в России и других странах, появившихся после распада Советского Союза в 1991 году.

Хельсинкские соглашения предоставили США прекрасную возможность вдохнуть новую жизнь в полемику о свободе и правах человека. Джимми Картер, в отличие от прочих послевоенных президентов, оказался ярким оратором и завоевывал людей своей искренностью. Однако в 1979 году Штаты вновь потерпели неудачу, лишившись одного из ключевых подконтрольных режимов — шахского Ирана. Они рассчитывали подавить революционное движение в Иране, организовав возвращение аятоллы Хомейни из Парижа в Тегеран. США ошибочно полагали, что теократия для них выгоднее левой светской власти, но просчитались.

К счастью для них, в конце того же года Советский Союз совершил еще более грубый просчет, попав в афганскую ловушку, расставленную советником Джимми Картера Збигневым Бжезинским. Вторжение Красной армии в Афганистан окончательно подорвало репутацию Советов в глазах третьего мира и усугубило кризис советской экономики.

В 1980 году ошибки Джимми Картера в Иране привели к избранию Рональда Рейгана. Он не собирался, подобно своему предшественнику, предаваться идеалистическим грезам о «правах человека», предпочитая сугубо утилитарную концепцию свободы в качестве орудия в борьбе с коммунизмом. Появление Маргарет Тэтчер на посту английского премьер-министра оказалось для Рейгана подарком судьбы.

[ZHAN]

Свобода как средство освобождения личности и наций (в понимании просветителей во главе с Руссо) постепенно лишилась бунтарской подоплеки и свелась исключительно к сфере экономики. Все усилия неолибералов были направлены на то, чтобы выдать экономическую свободу и политику дерегулирования экономики за торжество свободы в универсальном, гуманистическом смысле. Эта ограниченная свобода имела мало общего с понятием, поднятым на щит французскими философами и революционерами в борьбе с тиранией и монополизацией богатств аристократами. Зато она оказалась прекрасным стимулом для антисоветской и антисоциалистической пропаганды в Европе.

Рональд Рейган как истинный голливудский актер, близкий к антикоммунистическим кругам и воспитанный на вестернах, которые превратили кровавое завоевание Запада и геноцид индейцев в великую либертарианскую эпопею, а массовую бойню — в незначительные перегибы, гениально умел налаживать связи, в чем Соединенные Штаты очень нуждались в данный исторический момент. Его пылкие речи в защиту свободы и прав человека в лучших американских традициях благосклонно воспринимались европейской общественностью и не противоречили амбициям крупных предпринимателей и подконтрольных диктаторов авторитарных государств. Последние между тем постепенно смягчались вплоть до полного растворения в либеральной демократии после развала Советского Союза. Диктатуры Латинской Америки и Азии, от Чили до Филиппин, прекратили существование одна за другой. Авторитарные режимы сохранились только в странах Ближнего Востока.

Рейган придал идее свободы некое эсхатологическое, трансцендентальное измерение. Это вызывало усмешки западных интеллектуалов, но позволяло маскировать традиционные геополитические и экономические устремления США. Возвращение сакральных, религиозных элементов в политический контекст под соусом борьбы добра со злом (то есть свободного Запада с Россией, Ираном, Кубой и в некоторой степени с Китаем) придало крестовому походу Штатов особую ауру и идеологическую силу. Откровенно империалистические интонации в духе XIX века для этой цели уже не подходили.

Чем глубже Советский Союз увязал в Афганистане, чем труднее ему было справляться с польской «Солидарностью» и чем сильнее задыхалась советская экономика, тем эффективнее работала американская пропаганда. В конце концов, с точки зрения мирового общественного мнения, СССР оказался по одну сторону баррикад с бывшими колонизаторами, а не с бывшими колониями. Так меньше чем за пять лет, с 1980 по 1985 год, чаша весов качнулась в другую сторону, и Запад во главе с США приобрел бесспорный статус знаменосца свободы и ее защитника.

В конце 1980-х годов под влиянием внутренних противоречий и несостоятельности плановой экономики Советский Союз распался.

На протяжении всей холодной войны, то есть с 1945 по 1989 год, Соединенные Штаты весьма успешно мобилизовали свои силы под знаменем антикоммунизма по двум направлениям, указанным еще английскими империалистами, — военно-геополитическая борьба и борьба за свободу и права человека.

Казалось бы, крах коммунизма в 1991 году должен был погасить этот огонь. В этом смысле высказался и советник Михаила Горбачева по внешней политике Георгий Арбатов: «Мы собираемся сделать ужасную вещь… лишить вас врага». Но жизнь рассудила иначе.

[ZHAN]

После распада Советского Союза в 1991 году защитники свободы, за сорок лет привыкшие сражаться против коммунистического тоталитаризма, вполне разумно рассудили, что их миссия исполнена и можно предоставить молодой демократической России спокойно строить новое общество. Здесь нелишне еще раз процитировать Мартина Малиа, большого знатока России и убежденного антикоммуниста:

«Итак, Россия попросту вернулась на исходную позицию нищей державы, которая стремится к модернизации в реальности после провала карикатурной модернизации в сюрреалистическом мире советского социализма. Сейчас, на полпути, кажется, что она вряд ли сможет достичь экономического уровня Запада (или хотя бы Китая) и заполнить некую гипотетическую пустоту в политике Центральной Европы. В равной мере невозможно представить, что русский неонационализм сможет очаровать зарубежные страны и превзойти в своей притягательности царизм.

И даже если ценой невероятных усилий России удастся вновь собрать бывшие союзные республики, еще более нищие, чем она сама, опаснее Россия от этого не станет. Дело в том, что в наши дни мировое могущество зависит не от размера подвластных территорий, а от уровня экономического и технического развития. В политическом, экономическом и нравственном плане эпоха огромных империй миновала. Сегодня расширять свои границы просто недопустимо».

[Мартин Малиа, «Запад и российская загадка. От Медного всадника до Мавзолея Ленина. Париж, Ле Сёй, 2003.]

Таким в 1990-х годах видели будущее России многие воинствующие антикоммунисты.

Наиболее убежденных из них ждало скорое разочарование. Противникам коммунизма пришлось попрощаться с геополитическим противостоянием: больше ничто не вдохновляло американских «ястребов» стремиться к мировому господству. Во время первого срока Бориса Ельцина, с 1992 по 1996 год, события развивались по предсказуемому сценарию. Экономическая шоковая терапия, навязанная идеологами МВФ, в частности Джеффри Саксом, насаждала в разоренной России свободу неолиберального толка. Приватизация позволила горстке грабителей присвоить национальные богатства под предлогом перехода к капитализму, в то время как западные СМИ аплодировали Ельцину, приказавшему стрелять из танков по законно избранному парламенту.

Но все изменилось в январе 1996 года, когда Ельцин, признав несостоятельность заимствованной модели, включил в правительство по-настоящему преданных патриотов, а чуть позже назначил премьером бывшего министра иностранных дел Евгения Примакова. С этого момента американская антироссийская пропаганда вновь расцвела пышным цветом, взяв на вооружение старые темы и прежнюю идеологию, но обратив их против новой России. О привычном разоблачении тоталитаризма, разумеется, речи больше не шло, зато вскоре вновь всплыли забытые с 1917 года обвинения в атавистической склонности России к экспансионизму и деспотизму.

Антироссийская пропаганда разворачивалась по привычной схеме: территориальное господство и геополитические амбиции, с одной стороны, проповедь свобод, прогресса и благ глобализации — с другой. Причем второе маскировало первое, поскольку такого удобного предлога, как борьба с коммунизмом, больше не существовало.

[ZHAN]

Одним из первых приготовился к бою Збигнев Бжезинский — в лучших традициях геоимпериалистов Мэхэна, Маккиндера и Спайкмена, невзирая на возражения о закате территориальных империй и устаревшей западной геополитике. В 1997 году он опубликовал работу «Великая шахматная доска. Господство Америки и его геостратегические императивы» («The Grand Chessboard: American Primacy and Its Geostrategic Imperatives»), в которой актуализировал концепции своих предшественников в приложении к новой постсоветской реальности. Те же идеи он изложит в 2004 году в книге «Выбор: мировое господство или глобальное лидерство» («The Choice: Global Domination or Global Leadership»), прежде чем выдвинуть в 2012 году новую модель с учетом наращивания мощи Китаем.

Книга Бжезинского значительно повлияла на американское восприятие России во время пребывания у власти Клинтона и Буша. Взгляды поляка Бжезинского и прибалтийских националистов и русофобов очень близки. Бывший демократ переметнулся к республиканцам, прежде чем вновь сблизиться с Обамой. Бжезинский отлично знает вашингтонский истэблишмент и обладает крепкими связями во всех американских консервативных, демократических и республиканских аналитических центрах. Аналогичную карьеру сделала госсекретарь Клинтона Мадлен Олбрайт, чешка по происхождению, которая всегда была настроена против России, а во время войны в Югославии — и против сербов. Кроме того, Бжезинский очень близок к вице-президенту Джо Байдену, закоренелому консерватору.

«Евразия, следовательно, является „шахматной доской“, на которой продолжается борьба за мировое господство», — пишет он, отмечая далее, что «целью книги является формулирование всеобъемлющей и последовательной евразийской геостратегии».

Как заметил Габриель Галис [«Украинский кризис с точки зрения США и проблема империи», аналитическая записка № 2, Женева, GIPRI, 25.05.2014], «гипотезы и рассуждения [Бжезинского] отличаются подлинно научной строгостью. Ввиду центрального положения Евразии американское присутствие в этом регионе необходимо для мирового господства. Европа является плацдармом демократии в Евразии. НАТО и Евросоюз обязаны сообща расширить свое влияние в Евразии. Соединенные Штаты должны действовать заодно с Германией и Францией (см. карты соответствующих сфер влияния), верными, хотя порой суетными и своенравными союзниками».

Украинская «геополитическая ось» находится в разработке уже очень давно: «Все большая склонность США, особенно к 1994 году, придать приоритет американо-украинским отношениям… <…> Где-то между 2005 и 2010 годами Украина должна быть готова к серьезным переговорам как с Европейским союзом, так и с НАТО».

Двадцать лет спустя можно сказать, что программа Бжезинского почти полностью реализована. Все заинтересованные силы следовали ей неукоснительно, Украина при активной поддержке Польши и прибалтийских стран вышла на западную орбиту. Бжезинский не предвидел лишь того, что жители Восточной Украины сделают другой, неожиданный для него выбор. Они будут стремиться к воссоединению с Россией или обретению независимости, но никак не к сближению с Западом.

Бжезинский выдвинул к России жесткие требования:

«Выбор в пользу Европы и Америки в целях получения ощутимых преимуществ требует в первую очередь четкого отречения от имперского прошлого и во вторую — никакой двусмысленности в отношении расширяющихся связей Европы в области политики и безопасности с Америкой».

Иными словами, России следует убраться в свою конуру, не лаять, не скалить зубы и не выпускать когти (разоружиться в одностороннем порядке).

Но Бжезинский не довольствуется пассивной и нейтрализованной Россией. Он мечтает о большем. Перед его мысленным взором стоит расчлененная Россия, не способная вернуть былое могущество и бессильная в военном отношении против Европы. Он без экивоков объясняет, почему Европе необходимо расширить влияние НАТО на восток и порубить Россию на куски.

«Новая Европа все еще приобретает форму, и если она останется в геополитическом плане частью „евроатлантического“ пространства, то расширение НАТО станет необходимым. Кроме того, отказ от расширения НАТО теперь, когда уже взяты обязательства, может разрушить концепцию расширения Европы и деморализовать страны Центральной Европы».

На следующей странице он объясняет, отчего Россию ни в коем случае нельзя допускать в НАТО:

«Если выбор необходимо сделать между более крупной евроатлантической системой и улучшением отношений с Россией, то первое для Америки должно стоять несравнимо выше. По этой причине любое сближение с Россией по вопросу расширения НАТО не должно вести к фактическому превращению России в принимающего решения члена альянса, что тем самым принижало бы особый евроатлантический характер НАТО. <…> Это открыло бы для России возможность <…> использовать свое присутствие в НАТО для того, чтобы сыграть на американо-европейских разногласиях для ослабления роли Америки в Европе».

И после такой откровенной позиции в Европе еще находятся политики и журналисты, уверяющие, будто это агрессивная Россия отвергает все западные попытки сближения!