Запад-Россия. Тысячелетняя Война

[ZHAN]

Теперь обратимся к истории конфликта с Россией. После раскола Рим не прекращал попыток «отобрать» у православия Россию, влияние над которой он утратил.


Уже в 967 году собор в Равенне объявил о необходимости объединения христиан в Восточной Европе. После восшествия на папский престол Григория VII (1073–1085) обращение России в католичество при поддержке немецких феодалов стало основным приоритетом. Именно с этого времени ведет начало Drang nach Osten — «натиск на восток», как его позднее назовут. С переменным успехом он продлится до 1945 года.

В середине XII века, в 1149 году, епископ Матвей Краковский призовет к крестовому походу против русских варваров в письме Бернарду Клервоскому, искавшему возможности отправить миссию к православным в России.

В 1200 году миссионеры проникли в прибалтийские регионы. С 1220 года рыцари Тевтонского ордена завоевывали территории вплоть до Ливонии. Это происходило под знаменем балтийских крестовых походов, инициированных папой Иннокентием III, дабы положить конец безобразиям людей, «гнушающихся католической веры». Победа Александра Невского в 1242 году поставила завоевателей на место и глубоко запечатлелась в памяти русского народа. Западные историографы не любят вспоминать о нашествиях тевтонских рыцарей и неудавшихся крестовых походах польских и литовских католиков с XIII века, поскольку это не вписывается в образ агрессивной России. Они предпочитают закрывать глаза на то, что в 1240 году русские воевали на два фронта, защищая западные территории от натиска немцев и поляков, а восточные — от монголо-татарских захватчиков.

В действительности Александр Невский, князь владимирский и новгородский, был вынужден заключить перемирие с Золотой Ордой, чтобы спасти Россию от шведов (Невская битва 15 июля 1240 года) и от рыцарей Тевтонского ордена (Ледовое побоище в апреле 1242 года). Последние закрепились вблизи Чудского озера еще с 1237 года, пытаясь обратить Россию в католичество. Если западные католики позабыли об этих исторических событиях, то русские, напротив, прекрасно о них помнят и до сих пор не простили рыцарей-католиков за попытку воспользоваться нападением монголо-татар и нанести России удар в спину.

Тем временем Священная Римская империя, несмотря на первые успехи, оставалась слабой и разобщенной. Ей так и не удалось установить свое превосходство на всей территории Европы. Французам, англичанам, венграм, полякам и славянским народам Центральной Европы и Балкан удалось избежать ее владычества. Впрочем, не потому, что империя бездействовала:

«Стремление к господству в Европе, тяготение к универсализму (в его религиозном и имперском вариантах) проявляются в некоторых исторических и литературных произведениях с XIII и XIV веков. Энгельберт Адмонтский в своем труде „О происхождении и гибели Римской империи“ (De Ortu et Fine Romani Imperii), написанном между 1307 и 1310 годом, обосновывает тезис о необходимости единой империи и единого правителя в Европе. Он полагает императора „верховным судьей в деле сохранения мира“».

[Alexandre Tchoubarian, «La Russie et l’idée européenne». Paris, Éditions des Syrtes, 2009.] Имперская идеология, ловко замаскированная под универсалистские идеи, уже работала.

Если посмотреть на современную ситуацию с высоты прошедших лет и с толикой юмора, то в 2015 году планы расширения Европейского союза на восток за счет Украины и Грузии после уже свершившегося присоединения Балкан, Польши и прибалтийских государств по всем пунктам соответствуют притязаниям германских императоров — Карла Великого, Оттона I и Генриха II. Последний официально основал Первый рейх в 1014 году, скрепив союз Империи и Церкви под эгидой папы Бенедикта VIII. В 1157 году Фридрих Барбаросса окончательно оформит союз, объявив свою империю «священной».

[ZHAN]

Тем временем Киевская Русь разрывалась под натиском междоусобных войн и внешних врагов. С середины XIII века, после нашествия Чингисхана, она оказалась во власти монголо-татар. Тем не менее, впоследствии русским удалось создать стабильное государство, объединив земли вокруг Москвы в XIV веке. Это собирание земель оказалось настолько успешным, что после падения Константинополя русское государство смогло выступить преемником исчезнувшей Византийской империи. Московскому князю Ивану III, правившему с 1462 года, удалось сбросить монголо-татарское иго и добиться статуса правителя всех русских княжеств. Принятый им титул царя (сокращенный вариант слова «цезарь») своим звучанием демонстрирует претензии одновременно на связь с Византией и монголами.

После многочисленных попыток завоевания со стороны европейцев и двух столетий тяжелейшего монголо-татарского ига русские ни за что бы не смирились с новой оккупацией. Это отчаянное стремление к независимости и равному статусу с другими государствами сохраняется и по сей день. Из-за своего горького исторического опыта русские готовы на огромные жертвы, лишь бы сохранить свою независимость. В этом на собственной шкуре убедились польские, шведские, французские и немецкие захватчики, которые пытались последовать примеру тевтонских рыцарей и монголо-татар.

«Провозгласив себя хранителем византийского наследия — статус, который еще больше укрепился в результате женитьбы на племяннице последнего византийского императора, — Иван III объявил свою власть данной от Бога, встав в один ряд с императорами Востока. Подобная концепция власти достигла апогея, когда русский царь объявил себя главой церкви в соответствии с доктриной универсализма, отрицающей власть папы и провозглашающей Москву Третьим Римом».

[Ian Grey, «Ivan III and the Unification of Russia». New York, Collier Books, 1967.]

В 1520 году псковский старец Филофей подведет православную основу под это политическое решение, заявив что

«…яко вся христианская царства приидоша в конец и снидошася во едино царство нашего государя. <…> Два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти. <…> Яко вся христианская царства потопишася от невьрных, токмо единаго государя нашего царство едино благодатию Христовою стоит».

Так были заложены основы русского национального самосознания.

На Западе этот текст часто использовали для изобличения империализма русских, приписывая им мессианское стремление «захватить» Европу. Тем не менее, это грубая ложь, поскольку попытки Запада обратить русских православных в свою веру начались еще в XII веке, за триста лет до заявления Филофея. В восприятии русских этот тезис лишь подтверждает равенство России с другими государствами и отказ подчиняться сторонней силе, европейской или азиатской. Он имеет то же символическое значение, что и легенда о суассонской чаше или история Жанны д’Арк во французской национальной мифологии — ни больше, ни меньше.

Решив провозгласить себя преемником Византии и защитником православия, Иван III открыл новую эпоху в истории России. Он сделал ее полноправным игроком на европейской сцене. Иван III и его преемник Василий III сыграли важнейшую роль. Благодаря своему решению Иван III de facto стал ровней европейским монархам, заявив, что ему причитаются те же титулы и атрибуты, что и европейским суверенам. Вместе с тем он придал своей власти божественный ореол, присущий королям и императорам Запада.

Кроме того, Иван III открыл Россию для европейских творцов, пригласив в Москву архитекторов из Италии и из нынешнего швейцарского кантона Тичино, в том числе флорентинца швейцарского происхождения Пьетро Солари. Вот почему крепостные стены Кремля, возведенные в 1480 году, напоминают укрепления замков в итальянском Милане и тичинской Беллинцоне.

Впрочем, правы были и те европейские правители эпохи Возрождения, которые принялись оказывать знаки уважения России и направлять туда своих послов и наблюдателей. В данном контексте легко понять отказ Ивана III принять титул короля от германского императора Фридриха III, который хотел заключить союз. Это стало бы символом вассальной зависимости от империи и согласия с ее планами покорения Европы. Ответ Ивана III Фридриху вполне однозначен:

«Мы Божиею милостью государи на своей земле изначала, от первых своих прародителей, а поставление имеем от Бога, как наши прародители, так и мы, а просим Бога, чтобы нам дал Бог и нашим детем и до века в том бытии, как есмя ныне государе на своей земле, а постановления, как есмя наперед сего не хотели, так и ныне не хотим».

[ZHAN]

В XVI веке протестантизм перенял свойственное Западу недоверие к православию и не попытался залатать разрыв, расколовший Европу на две части. С момента возрождения российского могущества в XV и XVI веках этот водораздел пролегал не только в умах верующих, но и в культурных и политических вопросах.

В течение пяти веков «демаркационная линия» Север — Юг разделяет две составляющие европейского христианства и практически полностью совпадает с границей между русской и европейской цивилизациями. Она начинается в Финляндии и Швеции, проходит через страны Прибалтики, Польшу, Галицию и всю Западную Украину, а также Молдову.

С восточной стороны румыны и молдаване отчасти составляют исключение из правила. Румынская церковь православная, но автокефальная, а их культура и язык, развившиеся после завоевания Дакии римлянами, имеют латинские корни. В то же время с западной стороны от границы сербы — и в меньшей степени болгары, которые всегда колебались между выбором одной из двух религий после нерешительного обращения в православие — придерживаются православной веры и используют кириллицу. Из всех славян, живущих западнее России, они наиболее близки русским.

Как отмечает французский историк Ален Безансон, специализирующийся на истории католичества, границы Европы совпадают с границей католицизма и готического искусства:

«Восточная граница Европы может быть представлена линией, соединяющей последние готические церкви. Эта линия проходит по границе Финляндии, стран Прибалтики, Польши, Венгрии, Хорватии, Словении. Она как раз совпадает с границами Европейского союза, насчитывающего 25 государств-членов [28 в 2016 году]. <…> А дальше резко начинается территория византийского искусства».

Другими словами, неевропейское варварство. В завершение своей мысли Ален Безансон возлагает вину за этот водораздел на Россию, которая якобы ненавидит католичество:

«Европа заканчивается там <…> где она сталкивается с другой цивилизацией, режимом, имеющим совершенно иную природу, религией, которой она чужда».

Это суждение в корне неверно, поскольку на самом деле, как отмечалось выше, для европейцев православие с XI века остается одним из главных факторов, провоцирующих ненависть к России. Польские католики до сих пор продолжают борьбу с православием. В 1596 году польско-литовское королевство заставит подчиниться папе православную церковь нынешней Западной Украины (Брестская уния) и даже захватит Москву в 1612 году. Протестантское королевство Швеция попытается сделать то же самое на севере. Создание униатской греко-католической церкви на Украине станет их единственной победой за тысячу лет. Еще в конце XX века понтифик польского происхождения Иоанн Павел II пытался посылать католических миссионеров на Украину, но безрезультатно.

Во время Крымской войны 1854 года епископ из французского города Тюль писал:

«Там живут люди, называющие себя христианами, однако более опасные для Церкви, чем даже язычники».

В то же время парижский архиепископ Сибур открыто заявлял:

«Истинная причина этой войны — необходимость дать отпор ереси Фотия».

Не будем забывать, что одним из факторов, подтолкнувших Наполеона III к развязыванию войны в Крыму, помимо желания взять реванш за поражение своего дяди, Наполеона I, стали настоятельные требования католических епископов-ультрамонтанов.

[Ультрамонтанство (итал. papa ultramontano — «папа из-за гор» (Альп)) — идеология и течение в Римско-католической церкви, выступавшие за жесткое подчинение национальных католических церквей папе римскому, а также защищавшие верховную светскую власть пап над светскими государями Европы.]

Они поддерживали польских католиков и грезили новым крестовым походом против православных русских.

В конце XIX века аббат Рорбахер в своей книге «Всемирная история католической церкви» (Histoire universelle de l’Église catholique) все еще настаивал, что «для Рима и всего того, что связано с католической церковью, нет врага опаснее, чем московский самодержец». Он приводит комментарии французской прессы 1840-х годов по поводу книги де Кюстина:

«В России создается собственное папство. Повсюду, от Балтики до устья Дуная и Венецианского залива, претворяются в жизнь планы по замене русской церкви на католическую, царя на папу и, говоря современным языком, деспотизма мирской власти на свободу власти духовной».

А вот как описывал русскую отсталость, вызванную православной верой, немецкий историк Пауль Рорбах в начале XX века:

«Последняя причина русской культурной отсталости — связь с византийской церковью. Из-за нее любая возможность контактов с западным католическим сообществом, которое оказало бы благотворное влияние на развитие страны вопреки расстоянию и монгольскому игу, была изначально исключена.

Если бы в X веке великий князь Владимир стал католиком римского обряда, а не православным византийского обряда, это имело бы решающее значение для включения России в культурное и политическое сообщество европейских государств. Как если бы монголы никогда не завоевывали России, а Великое княжество Московское никогда бы не было вассалом Золотой Орды».

Из недавних событий вспомним фатимские пророчества, которые весьма популярны среди католиков. Утверждается, что Дева Мария явилась возле города Фатима молодой португальской пастушке в 1917 году и объявила о необходимости обращения России в истинную веру во избежание войны еще более ужасной, чем Первая мировая, бушевавшая в то время. В пророчестве ясно говорится:

«Чтобы предотвратить это, я пришла просить о посвящении России моему Пренепорочному Сердцу и о причащении в возмещение грехов в первую субботу месяца. Если мои просьбы будут услышаны, Россия обратится и настанет мирное время. Если нет, то она распространит свои ошибки по всему миру, вызывая войны и гонения на Церковь».

Было ли это видение, откровение или суеверие — неважно. Россия названа в нем центральным элементом «Оси Зла» и воплощением Антихриста. Приход к власти коммунистов несколько месяцев спустя придал пророчеству еще больший резонанс.

Напомним также о поддержке, которую церковь оказывала польским католикам во время разделов Польши и польского восстания 1830 года. В 1853 году, во время Крымской войны, полки польских повстанцев с благословения папы воевали на стороне французов и англичан. В 1941–1942 годах власти Независимого государства Хорватия, созданного усташами с согласия Муссолини и Гитлера, помимо массовых убийств сербов заставят около 250 тысяч православных обратиться в католичество, действуя с негласного одобрения Ватикана.

Когда в 1991 году разразилась война в Югославии, Ватикан и немецкие христианские демократы во главе с канцлером ФРГ Гельмутом Колем поспешили признать независимость католической Хорватии, приблизив распад Югославии и начало гражданской войны.

Наконец, чтобы перебросить мост в настоящее, процитируем одну из многочисленных газетных статей, в которой изобличается «нечестивый альянс» православной церкви с Путиным:

«Несмотря на десятилетия жестоких преследований в советскую эпоху, православная церковь полагается на КГБ в надежде, что необычайный религиозный подъем не прекратится с уходом президента Владимира Путина. Алексий II, патриарх православной церкви, совершил неожиданный жест — благословил первого вице-премьера Дмитрия Медведева накануне президентских выборов, которые пройдут на следующей неделе. Влияние, которое такая поддержка окажет на приблизительно 100 миллионов русских верующих, огромно. Это прекрасный пример нечестивого альянса, который церковь заключила с Кремлем после прихода к власти господина Путина восемь лет назад».

[Daily Telegraph, 23.02.2008.]

[ZHAN]

Положить конец многовековому противостоянию, которое питает антипатию Запада к православию в целом и в особенности к русским, может только одно: установить истину и «перестать укоризненно тыкать пальцем на Восток», по выражению Роберта Хита.

Эти предрассудки сильны и по сей день. Первую главу своей новой книги «Святая Русь» Ален Безансон начинает так:

«Искусство лжи старо, как сама Россия. Де Кюстин и Мишле считали его характерной российской чертой». Автор испытывает к православию одновременно отвращение и восхищение. Он стремится доказать, что Россия не перестает лгать чужеземцам посредством языкового манипулирования. Он настаивает, что сторонники идеи Третьего Рима одержимы мессианским экспансионизмом, и утверждает, будто Запад «в общем-то позволил России спокойно существовать в ее лесах».

Ален Безансон сожалеет, что Великое княжество Московское отказалось от «великодушного» предложения Флорентийского собора 1439 года об объединении двух церквей и что царь приказал заточить в темницу московского митрополита Исидора по его возвращении из Флоренции. Он не упоминает жертвы, принесенные Александром Невским, и, по-видимому, считает посягательства шведов и рыцарей Тевтонского ордена увеселительной прогулкой по лесу.

Далее автор дает понять, что возникновение униатской церкви якобы связано с тем, «что епископы западных территорий России, придя в ужас от происходящего с церковью в правление Ивана Грозного, приняли власть папы, добившись при этом сохранения православных обычаев и литургии». Иван Грозный изображается в самых зловещих красках, как любитель богословия, «питавший страсть к жестокости», «образцовое чудовище». В то же время живший на поколение раньше английский король Генрих VIII, женоубийца, упоминается лишь в связи с его приверженностью к доктрине государства.

[Поражает тот факт, что Ивана Грозного в западных исторических хрониках до сих пор описывают как самого ужасного из всех существовавших правителей, потому что он казнил своих бояр. В то же время Кромвеля, обезглавившего половину английских аристократов век спустя, историки почитают как отца британской демократии. А Людовик XIV, который сделает то же самое с французской аристократией в период Фронды, получил прозвище «король-солнце».]

Впрочем, мы охотно допускаем, что Иван Грозный и впрямь не отличался кротким нравом.

Еще больше сомнений вызывает попытка связать униатство с именем этого царя. Напомним, что отделение униатской церкви от православной произошло в 1596 году — через двенадцать лет после смерти Ивана Грозного. Тогда объединенные Польша и Литва, заключившие Люблинскую унию еще в 1569 году, попытались воспользоваться междуцарствием и династической неразберихой в России, чтобы захватить эту страну. Только после этого епископы некоторых метрополий, расположенных на территориях так называемой Рутении , решили разорвать отношения с Константинопольской церковью и принять власть Рима.

[Термин «Рутения» изначально использовали монархи и католическое духовенство Европы, распространяя его как на Московскую Русь, так и на русские земли, входившие в состав Великого княжества Литовского и Польши. Польские историки, старались по политическим причинам закрепить наименование «Рутения» за Юго-Западной Русью, а в отношении Северо-Восточной Руси делали упор на политоним «Московия».]

Рутения тогда входила в состав католической Речи Посполитой. При этом о гонениях новой церкви в отношении сохранивших свою веру православных ничего не говорится.

Тезис же о так называемом православном мессианстве, лежащем в основе «русского империализма, возведенного отныне в ранг трансцендентной ценности, предлагаемой русскому народу», не вызывает ничего, кроме улыбки. Не только потому, что католицизм уже тысячу лет — с 1054 года — ведет войну с православием. Но и потому, что со времен Христофора Колумба католическая церковь (а после Реформации и протестанты) неустанно отправляет миссионеров во все уголки мира — Латинскую Америку, Азию, Китай, Африку, — чтобы обратить местное население в свою веру, часто силой оружия. Разве православные миссионеры делали что-то подобное? Где же в таком случае православные индийцы, африканцы, азиаты, американцы? За исключением немногочисленных церквей для иммигрантов-славян «пришлое» православие на этих континентах практически не представлено.

Что же касается «мирского» империализма светской власти, достаточно взглянуть на карты России и Европейского союза в 1991 и 2015 годах, чтобы увидеть, кто, Запад или Восток, проводит экспансионистскую политику.

[ZHAN]

В отношении Византии и средневековой Руси Европа проявила невероятную историческую неблагодарность. Она не только не вернула свой исторический долг, но и увеличила его, беспрестанно очерняя тех, кто спас ее от завоевания турками и монголо-татарами.

Во что бы превратилась Европа, если бы Византия многие века не сдерживала натиск арабов и турок?
Что бы с ней стало, если бы монгольские ханы и Золотая Орда не захлебнулись собственной агрессией на русской земле?

В то время как южная половина России была порабощена монголо-татарами, а в ее северной половине тлела партизанская война, перемежавшаяся многочисленными перемириями, в то время как византийцы отчаянно боролись с турками, средневековая Европа безмятежно развивалась в культурном и политическом плане, строила соборы, предавалась куртуазной любви и вела утонченные схоластические дискуссии. Если бы, подобно Карлу Мартеллу в Пиренеях, Византия и Русь не встали на пути исламских народов (арабов, а затем турок и монголов), в мечеть превратился бы не только константинопольский собор Святой Софии, но все соборы Европы, а так называемая европейская цивилизация никогда не вступила бы в свой золотой век.

И наконец, если бы Византия не служила перевалочным пунктом между Востоком и Западом благодаря коммерческим и морским преимуществам, предоставленным венецианцам и генуэзцам, сокровища восточной и арабской культуры никогда бы не попали в Европу в таком объеме. Именно Византия, в гораздо большей степени, чем Андалузия, хотя роль последней также была велика, служила мостом между культурами и цивилизациями двух миров. Точно так же Константинополь, город, основанный греками, соединил Европу с античной греческой цивилизацией.

Сколько ценнейших рукописей из Александрии и Антиохии, осевших в средневековых монастырях и библиотеках Ватикана, попали в Европу через Византию, преемницу и Римской империи, и Древней Греции?

Не говоря уже о массовой эмиграции византийских интеллектуалов в Италию в XV веке, когда падение Константинополя стало неизбежным. У истоков Ренессанса, таким образом, стояла византийская интеллигенция, нашедшая убежище в Италии после захвата Константинополя крестоносцами и после его падения. Эта волна иммиграции сыграла в средневековой Европе ту же роль, что и русская иммиграция после 1917 и 1945 годов или отъезд евреев и немцев после 1933 года из фашистской Германии в Соединенные Штаты. «Интеллектуальная пустыня», которую представляли собой США со времен революции 1786 года, в буквальном смысле расцвела в результате массового приезда европейских мыслителей, художников и ученых, начиная с 1920-х годов. Так что начало Ренессанса в Италии после захвата Константинополя европейцами, а затем османами неслучайно.

Примечательно, что из-за своей ненависти к православию, возникшей после Великого раскола, Запад предпочел напрочь забыть о заслугах христианской Византии и вывести на первый план культурный вклад мусульманской Андалузии. Такое же поразительное замалчивание характерно и для XIX века. После обретения Грецией независимости в 1830 году было заново открыто древнегреческое материальное и духовное наследие, в то время как огромный культурный вклад христианской Греции продолжали игнорировать. Подобные умонастроения преобладали и в эпоху Большой игры, в которой Россия и Великобритания соперничали на протяжении всего XIX века. Великобритания оказывала постоянную поддержку мусульманской Турции в борьбе с православной Россией и даже объявила России войну в 1853 году.

[ZHAN]

Не вызывает сомнений, что без Византии не было бы итальянского Возрождения или оно не было бы столь грандиозным. Без Византии и России не существовало бы ни христианской Европы, ни европейской цивилизации.

Разве не велик долг современной Европы перед византийскими греками, московитами и новгородцами? Разве не приличествует о нем вспомнить в тот момент, когда весьма богатая Европа и зажиточная Германия упрекают современную Грецию в том, что она не спешит возвращать миллионы, которых требует госпожа Меркель, и обвиняют Россию в возвращении Крыма, который Византия уступила ей еще в 988 году, задолго до его захвата татарами [термины «монголы», «монголо-татары» и «татары» в данной теме являются синонимами] и турками-османами?

Таким образом, византийцы, пусть и невольно, оказали Западу огромную услугу, дав ему возможность оформиться в единое культурное пространство. Именно через свое противостояние с Востоком, в особенности с Византией, Запад обрел духовную и светскую мощь. Средневековая, а впоследствии и современная Европа сформировалась в германских императорских канцеляриях и ризницах католических богословов как противовес Востоку.

Не будет преувеличением утверждать, что Византия послужила образцом и зеркалом европейской идентичности.

Карл Великий в своих поисках идеологического связующего звена, общего для разрозненных и враждебных друг другу народов, составлявших его империю, прекрасно понимал суть проблемы. Заставив понтификов и народы империи принять филиокве против воли Византии, он дал подвластным ему территориям, то есть зарождающейся Европе, единую веру и церковный обряд, новую идеологию, а через нее и собственную идентичность, отличную от идентичности исходной Вселенской церкви.

Саксонские императоры и понтифики, которые стали его преемниками, четко осознавали эту необходимость. Можно сказать, что Византия, невольно сыграв роль спарринг-партнера, оказала Западу большую услугу. Запад так и не вернул этот долг. Напротив, он продолжает прибегать к проверенной схеме в своей новой попытке объединения территорий, на этот раз используя Россию в качестве боксерской груши. Европа во времена Карла Великого и в начале второго тысячелетия нуждалась в Востоке как в выгодном фоне для ее становления. Точно так же Европа 2000-х годов нуждается в России, чтобы упрочить свой союз. Роль, которую в прошлом сыграла Византия, ныне отводится России.

Сейчас, когда европейские элиты заговорили о закате Европы, было бы полезно реабилитировать Византию. В то время как множатся исследования о Римской империи, ставящие целью разбор факторов, обеспечивших ей могущество и столь длительное существование, следовало бы более пристально изучить историю Византии. Она продлила существование Римской империи на тысячу лет — неслыханное и ни с чем в истории человечества не сравнимое достижение!

Действительно, в плане долговечности Византия продержалась на тысячу лет дольше, чем Рим, причем в менее благоприятных условиях, поскольку она всегда была форпостом во время нашествий варваров, персов, арабов и турок. Византия должна восприниматься как образец для подражания, а не как всеми презираемые задворки.

Так и Европе следовало бы воспринимать современную Россию как партнера, а не выставлять ее в качестве соперника.

[ZHAN]

Что из этого следует?

Во-первых, религиозное противостояние ни на йоту не утратило своей актуальности и продолжает заражать умы теми же направленными против православия предрассудками, что и в 1054 году, хотя сегодня старые обвинения облечены в другие слова и сопровождаются новыми аргументами.

Во-вторых, если и следует говорить о лжи, как утверждает Ален Безансон, со стороны России ее было меньше, чем со стороны Запада. Последний, не стесняясь, фальсифицировал исторические факты, переписывал историю после раскола, чтобы возложить ответственность за него на церковь Востока. Запад искажал слова Филофея, чтобы прикрыть постоянные попытки поляков и шведов завоевать территории Украины и Беларуси. Если добавить к этому подложный Константинов дар, одной из целей которого было упрочить верховенство папы над церквями Востока, не нужно больше доказательств, что в этом отношении Европа в совершенстве освоила искусство лжи. Во всем, что касается Востока и России, западная историография врет не краснея.

Как показала гнусная фальсификация на тему так называемого оружия массового поражения в руках Саддама Хусейна, которая должна была оправдать вторжение в Ирак в 2003 году (очередной пункт в длинном списке, начинающемся с диверсии на броненосном крейсере Maine перед вторжением на Кубу в 1898 году и так называемого нападения Северного Вьетнама на эсминцы Maddox и Turner Joy в Тонкинском заливе в 1964 году перед высадкой во Вьетнаме), Запад не гнушается никакими методами, чтобы добиться своего.

На самом деле следовало бы пересмотреть всю историю Европы и России, чтобы восстановить нормальные, равноправные и уважительные отношения между двумя столпами христианства и примирить две составляющие Европы — Евросоюз и Россию. Только в этом случае Европа может вернуться в то счастливое время, когда король Франции искал себе супругу в России…

[ZHAN]

Европа найдет в этом истинное рождение модернизма, почти чувственное откровение спасительной силы Красоты. И плод сей созрел в царском Санкт-Петербурге, который так долго принимали за цитадель варварства.

Мартин Малиа, цитируя Артура Лавджоя (1948) о русском культурном подъеме начала XX века.
[Мартин Эдвард Малиа — американский историк, специалист по СССР, Артур Онкен Лавджой — американский философ и историк идей.]

Франция сыграла ключевую роль в формировании мировой русофобии, положив в ее основу две идеи: миф об экспансионизме и миф об азиатском деспотизме.

Миф о русском экспансионизме обязан своим появлением фальшивому завещанию Петра Великого, написанному при участии польских аристократов во времена правления Людовика XV.

В свою очередь, миф об азиатском деспотизме возник в эпоху Просвещения с подачи Монтескье и затем был подхвачен Дидро и либеральной интеллигенцией периода Реставрации, в частности Гизо и Токвилем.

Во многом развитие двух этих устойчивых представлений происходило под влиянием рассказов первых иностранцев, посетивших Московию XV — конца XVII веков. Следует отметить, что «диковинные московские нравы» воспринимались европейцами через призму собственных религиозных предрассудков. Результатом было непонимание и резкое неприятие обычаев «варваров», живущих под «тиранией» князей.

Эти свидетельства путешественников, безусловно, оказывали влияние на выдающиеся умы Просвещения, которые с начала XVIII века пытались найти компромисс между стремлением к гражданским свободам и абсолютизмом монархии, чтобы определить наилучшие формы правления, и ввели в научный обиход понятия прогресса и цивилизации.

Некоторые философы, в частности Лейбниц и Вольтер, под впечатлением от смелых реформ Петра Великого восхваляли Россию той поры и утверждали, что для общественного прогресса достаточно «отраженного света просвещенного государя». Но большинство деятелей эпохи Просвещения не разделяли эту точку зрения, указывая на недостатки российского общества. Важнейшим среди них было отсутствие аристократической либо буржуазной оппозиции, способной в некоторой степени нивелировать абсолютизм царской власти.

После революционных потрясений во Франции и наполеоновской военной авантюры наибольший отклик в обществе получили либеральные теории. Их горячо поддержали консерваторы, которые увидели новую социалистическую угрозу в формировании сельской общины на почве исконного российского деспотизма.

В конце XIX века Франция и Великобритания перед лицом немецкого противника были вынуждены заключить союз с Российским государством, несмотря на его политику территориальной экспансии. Анатолю Леруа-Больё, наиболее умеренному среди русофобов, принадлежит авторство блестящего суждения о том, что Россия, конечно, деспотична, но это поправимо. Ее потенциал с точки зрения прогресса тем выше, чем более она отстает. Россия вполне может быть союзником республиканской Франции и конституционной имперской монархии Ее Величества Королевы Великобритании — двух мировых столпов цивилизации и свобод. Так в 1914 году началась война между центральными державами (Германская и Османская империи, Австро-Венгрия, Болгарское царство) с одной стороны и французами и англичанами в союзе с Россией (Антанта) с другой.

Такова краткая история зарождения русофобии во Франции. Рассмотрим более подробно, как она развивалась в ходе идейных дискуссий и политических волнений XVIII и XIX веков.

[ZHAN]

По словам американского историка Мартина Малиа, в 1760-х годах французские дипломаты при участии представителей украинских, венгерских и польских политических кругов написали так называемое «Завещание Петра I». В этом сфабрикованном документе раскрывался «великий русский замысел завоевания большей части Европы». Министры наполеоновской эпохи воспринимали этот документ всерьез, и даже президент США Трумэн в начале холодной войны опирался на него, объясняя действия Сталина.

Еще за два столетия до «теории сдерживания» Джорджа Кеннана и начала холодной войны Людовик XV выдвинул идею создания союза Франции, Польши, Пруссии и Турции, призванного надежно отгородить Россию от остальной Европы. Основой первой версии фальшивого завещания Петра I, которая появилась в 1756 году, стали путевые заметки посетившего Россию шевалье д’Эона, члена «черного кабинета» [орган, занимающийся перлюстрацией и дешифрованием корреспонденции. Название берет начало от соответствующей французской службы (фр. Cabinet Noir)] Людовика XV. В 1797 году документ, ранее отредактированный польским генералом Михалом Сокольницким, был вновь переработан уже для нужд французской Директории, сменившей монархию. Получился своего рода сборник рецептов для достижения европейской гегемонии.

«Поддерживать русский народ в состоянии непрерывной войны, чтобы солдат был закален в бою и не знал отдыха». И так далее, и тому подобное.

В 1812 году, перед началом русской кампании, Наполеон заказал французскому публицисту Шарлю-Луи Лезюру пропагандистскую книгу о России, чтобы Запад узнал об ужасах русской власти, «самой абсолютной и самой неограниченной», «более азиатской, чем европейской». В ней на суд публики было представлено пресловутое фальшивое завещание Петра Великого.

Благодаря огромному резонансу, это ловко состряпанное и снабженное документальными «подтверждениями» сочинение считается одной из вершин русофобской литературы. Фальшивому завещанию Петра отведено в книге лишь две страницы из более чем пятисот, но оно, бесспорно, является ее ключевой частью. Успех данного «документа», включающего четырнадцать пунктов, сопоставим с популярностью подложного Дара Константина IX века и сфальсифицированных «Протоколов сионских мудрецов» конца XIX века. Завещание многократно переиздавалось на французском и английском языках вплоть до разоблачения этой мистификации. Впоследствии авторы, ссылавшиеся на документ, для усиления собственной аргументации пересматривали и исправляли его текст, но суть его оставалась неизменной.

В 1876 году французский епископ Гом переписал вступительную часть к завещанию следующим образом:

«Основатель Московской империи Петр I обозначил своим преемникам путь, который должен привести их к мировому господству. Насколько бы подлинным ни было его знаменитое завещание, неоспоримо одно: в основе всех поступков царей лежит религиозное рвение. Чтобы понять политику России в прошлом, настоящем и будущем, необходимо перечесть этот официальный документ. Вот основные отрывки: „Во имя святой и нераздельной Троицы, мы, Петр, император и самодержец всероссийский, всем нашим потомкам и преемникам на престоле и правительству русской нации.

Господь, даровавший нам царский венец и самое наше существование, который постоянно освещает нас своим божественным светом и поддерживает своей божественной дланью, позволяет нам согласно нашим представлениям, кои мы считаем божественным провидением, вести русский народ к главенствованию в Европе“».

Фальшивое завещание Петра стало манифестом русофобской мысли XIX века. Ее ярким представителем был духовник Наполеона аббат Доминик Жорж Фредерик де Прадт, написавший несколько книг с целью призвать европейцев «закрыть двери» перед русскими.

«Россия развивалась по деспотичной азиатской модели. <…> Европа должна сомкнуть ряды и не вступать ни в какие политические отношения с государствами, которые не имеют с ней непосредственных общих интересов».

Десятилетия спустя маркиз де Кюстин высказался на этот счет еще резче. Именно комментаторы фальшивого завещания Петра первыми выдвинули идею возведения своеобразной «китайской стены», санитарного кордона между Европой и Россией.

Даже несмотря на разоблачение обмана в 1879 году, влияние этого документа на последующие поколения политиков было огромным. Известно, например, что президент США Трумэн упоминал его в 1945 году в беседах с отцом «теории сдерживания» Джорджем Кеннаном. Сторонники фальшивого завещания Петра оказали непосредственное влияние на Черчилля, произнесшего в 1946 году знаменитую фразу о железном занавесе. Основная идея этой мистификации по сей день владеет умами журналистов, политиков и западных экспертов по Чечне, Молдавии, странам Балтии, Грузии, Украине… Как только на периферии российской территории разгорается конфликт, ad nauseam [дословно — «до тошноты», по существу — «до отвращения»] звучит тезис о мессианском замысле русских. А раз Россия стремится господствовать в мире, нужно отгородиться от нее.

С 1815 года фальшивое завещание Петра Великого стало невероятно популярно в Великобритании. В то время у англичан развилась практически параноидальная русофобия, подогреваемая страхом перед русской угрозой благополучию их собственной колониальной империи. Позднее документ был переведен на русский язык и привезен в Россию националистами и славянофилами, которые восприняли его с таким энтузиазмом, как будто действительно поверили в его подлинность. Западная пропаганда, разумеется, незамедлительно этим воспользовалась. Какой изящный ход — положить восторженное принятие фальшивой идеи в основу разоблачения российского экспансионизма!

На протяжении XIX века эта успешная манипуляция также будет источником вдохновения для авторов бесчисленных карикатур, на которых русский медведь, символ азиатского самодержавия и варварства, готовится сожрать цивилизованную Европу, демократическую и невинную. И, несмотря на доказательства подделки документа, его разрушительный эффект заметен и в наши дни.

Эта мистификация куда больше, чем властолюбие Николая I, послужила укреплению в европейском сознании первой половины XIX века идеи о «варваре у ворот» — о «кровожадном казаке», готовом растерзать европейскую цивилизацию при первой возможности. Страх перед «дикарями с востока» зародился в глубинах европейского коллективного подсознания еще во времена крупных вторжений варваров, под натиском которых пала Римская империя. Благодаря фальсификации завещания Петра Великого и многократному использованию впоследствии этого подложного «документа», отныне этот застарелый страх получает новое воплощение, имя которому — Россия.