История армянского народа

[ZHAN]

Повествованиям древних авторов, интерпретируемых в свете надписей и археологических исследований, мы обязаны нашим успехом в нелегком выделении фактов о самых ранних течениях великих народов древности из массы окружающих их легенд. Этот новый свет, пролитый на истоки, позволяет по-иному взглянуть на движения человечества на заре современной цивилизации. Первые стремления Халдеи, Элама, Египта раскрыты уже с достаточной ясностью, чтобы с основанием утверждать, что шесть или семь тысяч лет прошло с зарождения нашей цивилизации и что ее первые благотворные волны исходили из этих азиатских и африканских прародин. Люди тогда лишь недавно научились записывать свои мысли и начали выходить из эры варварства, где память не имела вспомогательных средств, кроме примитивных изображений предметов, считающихся достойными запоминания.

Но хотя те народы, владевшие искусством письменности, оставили нам свою историю, к сожалению, этого нельзя сказать обо всех. Греки и италиоты довольно поздно узнали письмо, и многим народам эта способность, самая необходимая для распространения прогресса, оставалась неизвестной до начала христианской эры, а порой и позже. Армяне были среди тех, кто долго не знал письменности, и если бы у нас не было некоторых разрозненных указаний на их существование в виде коротких упоминаний у неармянских авторов, нам было бы абсолютно ничего не известно об их происхождении, так же как сегодня мы ничего не знаем о происхождении пеласгов, этрусков, басков и многих других народов, чьи имена постоянно всплывают в истории.

К счастью, несколько отрывков из Геродота, ясные и точные, как и все, что написал этот великий историк, дают нам ценные сведения об истоках армянского народа и помогают оценить информацию, которую удается добыть у более поздних авторов, из открытий археологов или из общих исторических данных.


Перечисляя персидскую армию в то время, когда великий царь перешел Геллеспонт во время похода в Аттику, Геродот так говорит о контингенте, предоставленном Ксерксу армянами:

«Армении же, будучи переселенцами из Фригийской земли, имели фригийское вооружение».

А несколькими строками выше:

«По словам македонян, пока фригийцы жили вместе с ними в Европе, они назывались бригами. А после переселения в Азию они вместе с переменой местопребывания изменили и свое имя на фригийцев».

Мы знаем, насколько точен был «отец истории» в своих словах, и о том, с какой заботой он собирал исторические предания и как скрупулезно цитировал свои источники. В данном случае, как и в других местах, когда он говорит об устном предании, в его утверждениях не может быть никаких сомнений.

Определенность, с которой Геродот писал об армяно-фригийцах, показывает, что он полностью полагался на память македонцев, хотя такие предания уже были довольно древними и уходили в глубь веков на тысячу лет. Но македонцы знали фригийцев, прежде чем они ушли в Азию, и должны были, конечно, поддерживать сношения с этим народом, который, как у нас есть все основания полагать, был родственным им. Армяне тогда были лишь ветвью племени бригов и, следуя судьбе всего народа, эмигрировали вместе с ними. Фригийцы, армяне и македонцы – все принадлежали к великой арийской семье.

Переход армян через Балканы засвидетельствован в истории Армении патриарха Иоанна VI (католикоса Ованеса), ибо, хотя утверждения автора безусловно основаны на желании связать ранних армян с Библией, тем не менее это правда, что, принимая теории толкователей библейских текстов, отождествляющих Торгом с Фракией (из-за одинаковой последовательности согласных в обоих названиях), патриарх Иоанн таким образом пришел к выводу и записал, что его соотечественники когда-то жили в Македонии, причем память об этом в его времена, вероятно, еще была жива в преданиях армянского народа. Вероятно, Иоанн даже имел доступ к очень древним рукописям, с тех пор утерянным; так или иначе, предания, записанные Геродотом, вместе с многими историческими фактами периода после миграции армян поддерживают его мнение, так же как и сходства в языке между армянами и другими арийскими народами, которые в тот период участвовали во вторжениях во Фракию, Малую Азию и Восточное Средиземноморье.

Оставив Балканский полуостров, где они затерялись среди других индоевропейских орд (которые, видимо, пришли из Центральной Азии через русские равнины и долину Дуная), армяне пересекли Босфор, как говорит Плиний, опираясь на авторитет древнего предания. Названия двух аскеназских озер – одного в Вифинии и другого в Писидии [Озеро Изник (Вифиния) и озеро Бурдур (Писидия)], аскеназского порта и, пожалуй, также аскеназского острова, несомненно, являются вехами, которые оставила миграция потомков библейского Аскеназа, то есть фригийцами, включая и армян.

Это произошло за двенадцать – тринадцать веков до нашей эры, во времена, когда в эллинистическом мире царила смута; но еще до VIII века фригийцы и армяне уже разделились, и вторые, оставив своих сородичей на горах у истоков реки Галис (Кызылырмак), уже наступали в Каппадокию, воспользовавшись заброшенностью этого региона после падения Хеттской империи.

Мы не знаем, почему армяне, переправившись через Евфрат, предпочли отправиться в араратский регион; но мы знаем, что примерно во время их миграции важные движения происходили в Малой Азии и на побережьях. Эллины распространялись по всему берегу Черного моря, основывая торговые посты и колонии; Трапезунд и Синоп датируются этим периодом [Трапезунд основан милесийцами в 756 г. до н. э., Синоп – около 780 г. до н. э.]. Государство Урарту исчезало [Сардур III – по-видимому, последний царь Урарту, отправил посольство к Ашшурбанапалу около 644 г. до н. э.], даже Ниневия пришла в упадок [606 г. до н. э.], тогда как скифы опустошали всю Западную Азию.

Может быть, переселению армян на новую родину способствовало вторжение северных орд, которые, возможно, были им родственны?

Это представляется вероятным, ибо эти захватчики только что разгромили величайшие государства и распространили опустошение и гибель среди бывших данников Ассирии.

«Там Мешех и Фувал со всем множеством своим, – вскричал Иезекииль, – вокруг него гробы их».

И этот пугающий хаос был весьма благоприятен для стремлений сородичей Айка.

В этот период, примерно в конце VIII века до н. э., на восточной политической арене появилась Мидийская держава. В 713 году Саргон покорил небольшое государство царя Дайукку (Дейока), и преемник этого иранского правителя Фравартиш (Фраорт) присоединил к своему царству собственно Персию, то есть страну на юге и юго-востоке от Экбатаны. Новый царь мидян одолел ассирийцев и лично участвовал в разорении их земли, так что даже погиб под стенами осажденной им Ниневии.

С Увахшатрой (Киаксаром) Мидия достигла зенита своей власти, и после падения Ассирийской империи этот царь и его союзник Навуходоносор, владыка Вавилонского царства, разделили между собой Азию. Экбатана оставила себе Ассирию, захватила царство Урарту, расширила свое господство на все северные страны, и ее армии, продвигаясь по реке Галис, напали даже на царей Лидии (585 до н. э.).

Когда в 559 году корона перешла от мидян к персам, армяне, уже поселившиеся на Эрзерумской равнине, оказались в том же положении, что и другие народы, попавшие под владычество Киаксара; Ахемениды поместили их в своей 13-й сатрапии, а урарты, присоединенные к матиенам и саспирам, образовали 18-ю сатрапию. Текст Геродота ясно говорит, что в VI веке армяне еще не ассимилировали жителей Ванского региона.

Некоторые авторы считают, что армяне могут происходить от бывших подданных Аргишти и Сардури. Этой гипотезе противоречат вышеуказанные факты; более того, они опровергаются и преданиями, и лингвистическими данными. Совершенно ясно, что это были два отдельных народа, которые не имели между собой ничего общего. Арийцы – новоприбывшие – постепенно ассимилировали старых обитателей Наири и Вана, и это привело к тому, что те утратили свои национальные особенности и язык, и вскоре от когда-то могущественных урартов остались лишь несколько собственных имен, сохранившихся в армянском языке.

«Княжеские роды Армении, такие как Рштуни, Манавазян, Бзнуни, Арцруни – которые правили Ванским регионом до XI века нашей эры, – оставили имена Руса, Менуа, Ишпуини, Аргишти, взятые у древних царей Биайны. Следовательно, падение Урартского царства не повлекло за собой исчезновения его вассалов, которые составили основную часть армянского народа, сохранив свои „сеньоральные “ привилегии».

(Кеворк Аслан)

Такое сохранение имен из утерянных языков в речи новоприбывших – логичное явление, и его примеры обильно встречаются во всех языках. Латынь содержит немало этрусских слов, а во французском мы находим слова из кельтского и лигурийского, а также, можно не сомневаться, из языков людей каменного века.

Изучение словарного состава армянского языка, более чем какого-либо иного, представляет немалую трудность. В него вошли термины из следующих языков: ассирийского, древнееврейского, мидийского, картвельских (грузинского, мегрельского, лазского), урартского (наирийского), скифского, греческого, арабского, турецкого, монгольского, персидского (старого и современного), курдского, латинского, русского и др. Анализируя состав курдского языка, я обнаружил в каждом диалекте большой неарийский остаток из незаменимых элементов, которые, несомненно, происходят из утерянных языков, и то же можно сказать и об армянском.

Это смешение армян с более древним населением, которое привело к формированию нации, заслуживает некоторого внимания, для чего мы должны вернуться к вопросу о том, какие народы населяли Западную Азию в ассирийский период.

У нас недостаточно достоверной информации относительно этнического состава народов, обитавших в Западной Азии до того, как на юге в нее вторглись семитские элементы. Единственные языки, на которых до нас дошли надписи, – это шумерский и эламский на юге, хеттский на западе и урартский (биайнский) на севере. Это языки не семитские и не арийские; они принадлежат к группе, называемой туранской, в которую издавна принято включать весь несемитский и неарийский материал. Из этих четырех языков только два проанализированы наукой, а именно эламский и урартский.

Эламский, хорошо изученный сегодня благодаря моим собственным открытиям и исследованию сузских текстов Ж.-В. Шейля, как показал этот ученый, охватывал период примерно в две тысячи лет. На нем говорили еще персы в период Ахеменидов. Односложные корни в эламском языке имеют агглютинативный характер, и единственная причина, почему производные слова могут образовываться при помощи флексий, состоит в том, что этот агглютинативный язык находился под влиянием более развитой формы речи (семитских языков), из которых он заимствовал идею флексии, не усвоив при этом их форм.

Так же обстоит дело и с урартским языком, на котором говорили в Араратском регионе (Урарту) в ассирийскую эпоху и который значительно отличается от семитских языков.

Эти данные вместе со многими собственными именами, встречающимися в ассирийских текстах, свидетельствуют о том, что за двадцать веков до нашей эры большая часть Западной Азии была населена несемитской и неарийской группой народов. Говоря «группа», я не имею в виду, что языки, на которых говорили эти разные народы, были взаимосвязаны; отнюдь. Но я отношу эти несемитские и неарийские народы к говорящим на языках менее развитых, чем языки захватчиков-семитов. Многочисленные картвельские языки, видимо, являются последними современными представителями этого этнического собрания, которое некоторые авторы называли неопределенным термином белых аллофилов. Антуан Мейе в своей «Сравнительной грамматике классического армянского языка» обращает внимание на сходство армянского с кавказскими языками; эти сходства происходят от контакта с местным населением еще в очень ранние периоды, что совершенно естественно.

Первая попытка научно проанализировать грузинский язык содержится в статье Ж.-А. Гаттериа; и ученый переводчик урартских надписей, профессор А.Г. Сейс распознал реально существующие связи между языком Урарту и речью картвелов. Таким образом, с одной стороны, армянский язык содержит урартские термины и картвельские формы, а с другой – урартский имеет связь с кавказскими языками. Эти факты, установленные выдающимися лингвистами, поддерживают ту гипотезу, что древние обитатели Западной Азии, частично поглощенные армянами, принадлежали к той же лингвистической группе, что и современные кавказцы.

Ассирийцы называли «народами Наири» все нации, жившие между истоками реки Галис и озером Урмия, а также те, которые жили севернее, и не смешивали эту группу с мушками (мосхами), хати или хеттами, куммух (Коммагеной) и курхи, находившимися южнее. То есть они признавали этнические связи между этими народами. Урарту было главным из царств Наири. Озеро Ван называлось Наирийским морем, и правители Тушпы (Вана) распространяли свою власть на регионы Нумме (Эрзурум), Кирури (Муш-Битлис), Биайна (Ван), Мусасир (Битлис-Сельмас), Ахкуса (Карабах-Ереван) и на севере до Малого Кавказа. Это те самые земли, которые позднее завоевали армяне и превратили в свое царство. Что касается народов Наири, точно известно, что они не исчезли. Некоторые из них могли уйти в горы, но в основном они были поглощены новым арийским элементом, стоявшим на более высокой ступени развития, чем древние обитатели Азии. Языки исчезли, а с их исчезновением постепенно изгладилась и память о том, чем было царство Наири при урартских владыках.

[ZHAN]

Отдельные предания еще сохранялись в первые века нашей эры, поскольку Мовсес Хоренаци оставил нам любопытное описание города Ван и работ, производившихся царями Урарту в Тушпе, их столице, каковые он приписывает легендарной царице Семирамиде:

«…И, обойдя много мест, она [Шамирам, то есть Семирамида] с востока подходит к берегу соленого озера и видит на побережье продолговатый холм, тянущийся к закату солнца, чуть повернутый к северу, а на его полуденной стороне круто вздымающуюся скалу, обращенную прямо к небу; к югу же от холма, в отдалении – удлиненную плоскую долину, отлого спускающуюся с восточной стороны горы к берегу озера, обширную и красиво испещренную ущельями, по которой стекали идущие с горы потоки ключевой воды, просачиваясь сквозь расщелины и долы и сливаясь у подножия горных отрогов в просторную роскошь рек; [видит] и немало селений в глубине долины, построенных по обеим сторонам вод, а к востоку от приглянувшегося ей холма – невысокую гору.

Здесь-то и останавливает свой взор Шамирам… Она повелела прежде всего построить речную плотину неимоверной ширины и высоты, соорудив ее из обломков скал и огромных камней и скрепляя их известью и песком… Она протянула эту плотину на расстояние многих стадий, до места, предназначенного для города…

Так, принуждая их к тягчайшему труду, она всего за несколько лет создает это чудо – обведенный крепчайшими стенами с медными воротами [город]. Внутри города она возводит много прекрасных дворцов, украшенных разноцветными камнями, двухэтажных и трехэтажных, обращенных каждый, как положено, к солнцу, делит город на части прекрасными и широченными улицами. Строит в нем в нужных местах великолепные, достойные удивления бани. Часть речных вод отводит в город для различных нужд и орошения садов и цветников… Восточную, северную и южную стороны города сплошь украшает дастакертами, купами ветвистых деревьев, разнообразных по своим плодам и листве; насаждает она там также много различных плодоносных [деревьев и лозы], дающих вино. Так она создает великолепный и славный во всех отношениях и крепкостенный [город] и заселяет его несчетным множеством людей.

…Обведя вершину холма стеной, она устраивает там некое жуткое тайное царское обиталище с малодоступными входами и адски трудными выходами.

…Внутри же солнечной стороны скалы, при такой твердости вещества, что на ней и железом не проведешь теперь никакой черты, она чудом вырубила много покоев, опочивален, казнохранилищ и глубокие ниши, неведомо никому для чего предназначенные. И, выровняв всю поверхность скалы, как стилом – воск, она начертила на ней множество письмен, один только вид которых повергнет в изумление любого. И не только здесь, но и во многих других местах Армянской страны она велит установить каменные столпы и начертать на них [надписи] в память о себе теми же письменами».

Так, по преданию, в первых веках нашей эры армяне думали о городе Ване в районе озера Тоспитис в провинции Васпуракан. Тысяча лет прошло со времен крушения Урартского царства, никто уже не мог прочесть надписи правителей Арарата, и история могущественных врагов Ассирии затерялась во мраке забвения. Не сохранилось памяти даже о том, что великое независимое царство существовало на плато до прибытия армянского патриарха и его соратников. Остались только внушительные руины в Ване, поражавшие воображение путешественников. Мовсес Хоренаци побывал там и передал нам легенды, ходившие о них в те времена.

Как бы то ни было, имеющиеся у нас документы показывают, что приход армян из Каппадокии на плато Эрзерума произошел в VIII и VII веках до нашей эры и что по меньшей мере за шестьсот лет до нашей эры их народ уже занимал некоторые районы в окрестностях Арарата и озера Ван.

[До недавнего времени считалось, что армянский исход из Фригии имел место примерно в конце VII в. до н. э. (Масперо), но мы должны существенно сдвинуть время этого события назад, ибо надпись царя Менуа (828–784) помещает их в Каппадокию уже в VIII в. Однако миграция могла происходить несколькими волнами, так что некоторые армянские племена по-прежнему жили в Каппадокии, когда другие ушли на восток. Более того, прочтение «Урмани» или «Армени» на малтайской надписи до сих пор вызывает сомнения.]

В своем продвижении на восток армяне отогнали племена мушков и халибов, а также другие кланы страны Наири, упомянутые в ассирийских надписях как жившие в долинах Верхнего Евфрата.

Как мы только что видели, народы Наири, вероятно, принадлежали к той же семье, что лазы, мегрелы и грузины нашего времени. Некоторые из них были поглощены армянами, другие, отступившие от них на север, видимо, с тех пор не подвергались изменениям; они унесли в душах ненависть к захватчику, и эта неприязнь сохранялась на протяжении веков, всегда очевидная во враждебном отношении кавказцев к узурпаторам земли их предков. Ее грузины лелеяли до самых последних лет, хотя само воспоминание об их прежних несчастьях уже давно изгладилось.

Примечательно, что картвелы остались разделенными на кланы, говорящие на разных диалектах одной лингвистической группы, не имеющие политических связей друг с другом и часто взаимно враждебные, как это было еще во времена царей Урарту. Это упорство в сохранении речи и традиций подводит нас к мысли, что в кавказцах мы видим сегодня остатки первобытных народов, завоеванных армянами.

Последствия великих переворотов, которые в начале истории сотрясали Азию, нам не совсем ясны; единственный источник наших знаний – ассирийские надписи – смолкает, не доходя до падения Ниневии, и в Урарту не осталось правителей, способных продолжить летопись свершений и событий, подобную той, что цари династий Сардури и Аргишти прежде вырезали на камнях Вана. Что касается всех тех народов, которые были лишены дара письменности, они погрузились в забвение, из которого их вывели на свет лишь несколько веков назад надписи о триумфах правителей Ниневии. Затем историю Азии покрывает густой туман неизвестности и держится до тех пор, пока на персидский трон не всходят Ахемениды.

Неясные сведения об истоках армянского народа в краях возле Масиса приводит Мовсес Хоренаци [главный армянский историк, живший в IV в. н. э.], но так как документы, которые, по собственному утверждению, он получил от некоего Мар Абаса Катины, систематически им искажались и подтасовывались, нам очень трудно основываться на указанных им именах древних героев Армении.

Он говорит, что у Айка, который, по-видимому, вел народ из Каппадокии к Арарату, было четверо сыновей: Кадмос [Кадмос был внуком Айка], Хор, Манаваз и Араманьяк (Араманеак). У Араманьяка, одного из народных героев, был сын по имени Арамаис, отец Амасии, дед Гегама, который родил Харму, отца Арама.

[Армяне называют свой народ «хай» от имени Айка. Что касается слова «Армения», «Атминия», «Армания», оно имеет иностранное происхождение, и, очевидно, так именовалась часть страны, и ее название впоследствии стало применяться ко всей стране. Айк – это эпоним народа, который называет себя также айкадзуни (потомки Айка).]

Ассирийская империя была уничтожена и сменена империей мидян. Мы знаем, что они расширили свое государство до реки Галис, до границ царства Крёза, ибо в тот период Лидийское царство поглотило всю Малую Азию, за исключением Ликии и Киликии (558 до н. э.). Возможно, господство династии Мармнадов заставило армян уйти из Фригии; в любом случае они уже были на Эрузурмском плато, когда скипетр перешел из рук мидян к персам.

Киру понадобилось всего три года (549–546) для покорения северных земель и завоевания древнего Урартского царства вместе со всей Малой Азией, и, вероятно, армянам пришлось терпеть иго мидян до тех пор, как они не подпали под власть персов, так как, по всей вероятности, они установились в конце периода смуты, последовавшей за крушением Ниневии и предшествующей воцарению Ахеменидов.

Как повествует Мовсес Хоренаци, Айк – герой, давший свое имя народу, – был сыном Торгома, сына Тираса, сына Гамера, сына Иафета. Эта библейская генеалогия, пожалуй, соответствует общим этническим фактам, но ее не следует считать основанной на армянских преданиях и, следовательно, повреждающей табуляцию народов в Книге Бытия.

[Имя Айк породило множество исследований и изысканий. Ученые призвали на помощь все ресурсы этимологии, часто выходящие за допустимые научные границы, и ни одно из предложенных решений нельзя признать приемлемым. Самой разумной является гипотеза, что Хай (рай) означает вождь, так как Хайр (pater) означает отцовскую власть. Невозможно каким-либо образом датировать этого легендарного героя, который, безусловно, был одним из великих вождей армянского народа, но роль его, вне всяких сомнений, была преувеличена в преданиях, как это случается со всеми героями. Казалось бы, исходя из вышесказанного лучше всего оставить Айку его мистическое значение и использовать его имя только в качестве символа происхождения и переселения армян до того, как из них сформировалась нация в Араратском регионе. Оаннес в Халдее, Менее в Египте, Авраам у евреев, Ромул у римлян – практически такие же неопределенные фигуры, как этот Айк для армян; каждый народ приписывает свое рождение единому герою.]

Мовсес Хоренаци признается, что он сам составил ее «в меру наших возможностей», положив в основу «то достоверное, что мы нашли в древних историях, с нашей точки зрения совершенно правдивых». Эти слова ставят печать неправдоподобия на все его рассказы о событиях, современником которых автор не был.

Первые четыре имени этой родословной взяты, разумеется, из Бытия, и эти заимствования произошли в первые века нашей эры, когда Армения становилась христианской, ибо измененная форма Тогром (Фогарма) не встречается нигде, кроме греческого варианта Библии, называемого Септуагинтой. Значит, именно из этой версии Писания первые армянские хронологи вывели семейное древо, которое затем и стало общепризнанным. Кроме того, все новообращенные христиане были склонны связывать свое этническое происхождение с Библией, и неарийцы-грузины, совершенно чуждые армянам, примерно в то же время не колеблясь также назвали себя сыновьями Фогармы (Таргамоса). Противопоставление этих двух псевдотрадиций показывает, насколько мало можно доверять сведениям о происхождении народа у первых христианских историков.

В любопытном пассаже из своей «Истории» Мовсес Хоренаци (ссылаясь на Мар Абаса Катину), всецело проникнутый своими толкованиями, излагает странную мешанину из языческих и библейских преданий.

[Время, в которое якобы жил Мар Абас Катина, если жил вообще, неизвестно. По словам Мовсеса Хоренаци, этот автор нашел в архивах персидских царей рукопись по истории древних предков, переведенную с халдейского на греческий по приказу Александра Македонского. Книга Мар Абаса Катины якобы была переведена на сирийский, затем на армянский, а потом уже кратко пересказана Мовсесом. Катремер считает, что история древних предков была единственным трудом Бероса.]

«Грозными и величавыми, – цитирует он, – были первые боги – источники величайших на свете благ: начала земли и заселения ее людьми. От них отделилось поколение великанов, нелепых и огромных телом исполинов. Обуянные надменностью, они породили нечестивый замысел столпотворения и тотчас принялись за его осуществление. Но ужасная буря божественного происхождения, взвихренная гневом небожителей, разрушила башню [мы знаем, что Вавилонская башня была гигантским зиккуратом, руины которого до сих пор стоят на месте древнего Вавилона], и боги, наделив каждого непонятным (для других) языком, ввергли их в смятение. Одним из них был Иапетостеев Хайк, именитый и храбрый нахарар [армянский дворянский титул], меткий стрелок из могучего лука».

Но Мовсес не ограничился этими баснями и также в очередной раз сослался на старое предание армянского народа, которое в целом совпадает с македонскими легендами, дошедшими до нас через Геродота.

«Сам же [Айк], – говорит сирийский летописец, – вместе с остальными людьми и скарбом продвигается на северо-запад, приходит и поселяется на высокогорной равнине и дает этому нагорью название Харк, указывающее, что поселившиеся здесь являются отцами рода Торгомова дома. Строит и деревню и называет ее по своему имени Хайкашеном [т. е. «построенный Хайком»]. Также и в этом месте истории упоминается небольшое число людей, поселившихся прежде в южной стороне этой равнины [Эрзерумская равнина], у горы с вытянутым основанием [скорее Бингель, чем Арарат], которые добровольно подчиняются богородному герою».

Едва ли можно более лаконично в нескольких строках подвести итог миграции армян из Каппадокии в землю, где они живут по сей день.

Начиная с древних халдейско-еврейских легенд и черпая по велению фантазии и прихоти из семитских преданий, армяне по примеру так называемого Мар Абаса Катины рассказывали в своих сочинениях, что Белое или Бел вторгся в Эрзерум и Ван с целью положить конец завоеваниям Айка. Ни словом не упоминаются ассирийцы, мидяне, урарты или наирийские народы; Бел персонифицирует все сопротивление, с которым встретились новоприбывшие.

[В ранних армянских хрониках Шамирам (Семирамида) символизирует Ассирию, а Ара – страны Наири и Урарту.]

Но, добавляют они, Бел был разгромлен и убит в битве при Хайоцдзоре, и это событие местные хронологи относят к 2350 году до н. э.

[Первые армянские летописцы говорят, что за Айком последовали тридцать шесть патриархов (2350—870 до н. э.). Затем правили семнадцать царей с 870 по 330 г. до н. э. Но книги последнего времени приводят их имена только для проформы.]

Эту датировку необходимо сдвинуть вперед примерно на тысячу восемьсот лет, чтобы придать хотя бы какое-то правдоподобие рассказу, ибо в XXIV веке до н. э. предки армян, разумеется, были еще смешаны с их арийскими братьями в индоевропейской колыбели и далеки от Дуная и фракийских гор. Ассирийская империя и Урартское царство еще не родились, а семиты Халдеи все еще оставались в Южной Месопотамии и на побережье.

[ZHAN]

С одной стороны, в этом чудесном и запутанном пересказе борьбы, которую должны были вести армяне, чтобы завоевать свои новые владения, мы определенно видим память о сопротивлении, которое оказали пришельцам, чтобы остановить их продвижение, недавно освобожденные вассалы Ассирии и, разумеется, урарты. С другой стороны, Ниневийское царство, хотя и находившееся в упадке, пало только через некоторое время , и цари Ассирии, чрезвычайно обеспокоенные тем, что племена мидян объединились в единое государство, а также чувствуя угрозу со стороны вавилонян и тревогу по поводу того, что на азиатскую арену вышли скифы, никак не могли допустить, чтобы новые противники обосновались на северной границе их империи.

[Имя армян не встречается в ассирийских надписях. Мы вынуждены заключить, что завоевание Армении Айком могло иметь место только в последние дни ассирийской монархии, возможно, даже через некоторое время после ее падения.]

Однако они потерпели неудачу, и армяне, когда Айк победил и убил Бела, смогли установить свое владычество над Эрзерумским регионом.

Оккупация Западной Азии скифами, по Геродоту, продолжалась двадцать восемь лет; Армении и Закавказья – определенно намного дольше, ибо у орд с севера была только одна дорога в тех местах, по которой они могли соединиться с основной частью своего народа, и эта дорога проходит через перевал Дербента и так называемые Аланские Ворота [Дарьяльский перевал в Осетии, в середине Большого Кавказа]. Немногие из них, однако, вернулись в свои северные степи; в основном они поселились в областях верхнего Галиса и Фермодонта (Терме) и постепенно исчезли, затерянные среди соседних народностей: каппадокийцев, фригийцев, армян, мосхов и тибаренов.

Однако мы не находим в армянских хрониках никаких следов какого-либо скифского господства, и это молчание заставляет нас предположить, что либо армяне были родственно связаны с северными кочевниками, либо они переселились на восток уже после их ухода. В первом случае скифы не были бы враждебны воинам Айка и помогли бы им достичь своих целей. Во втором армяне смогли бы воспользоваться общим беспорядком, который последовал за скифским вторжением.

Мы уже видели, что армяне прибыли во Фракию в то же время, что и другие ветви арийской семьи, и что все эти народы пришли с востока через русские степи. Народы, принадлежащие одной и той же этнической группе, взошли в одно и то же время по долине Дуная и достигли Западной Европы, в то время как другие распространились по странам Центральной Европы. Лигурийцы и галлы, несомненно, принадлежали к одной из этих приливных волн человечества, ибо они уже давно поселились на западе старого мира, когда, за шестьсот лет до Рождества Христова, греки вступили с ними в контакт на побережье Средиземного моря.

Таково было время этих вторжений, разнообразные элементы которых и составили мир классической Античности, мир, который развивался в течение двух тысяч лет с XV века до н. э. до V века н. э. и который в конце концов достиг всеобщего господства. Ибо, хотя две тысячи лет спустя другие волны, тоже с Востока и тоже шедшие по тем же дорогам, на время изменили лик старого мира, посеяв разруху и опустошение и снова погрузив Европу в варварство, все же элементы первых вторжений уцелели и породили наши современные государства, те нации, которые в последние века донесли свой порыв до всех уголков мира.

Во время царившей в Азии смуты армяне, обосновавшись на завоеванной земле, оставались непоколебимы и благодаря своей отваге до сего дня сохранили национальность, язык и обычаи, тогда как почти все народы, которых они знали в ранние дни, исчезли с лица земли. Их братья фригийцы теперь лишь смутное воспоминание. Единственные среди своих современников эллинов, италиотов и галлов, они преодолели катаклизм, хотя и пережили множество смешений и забыли немало прежних обычаев. Но, помимо греков, нам не следует искать в современных нациях родства с армянами, но только в тех, которые прихлынули из северных степей на средиземноморские берега с той же волной, что принесла предков Айка во Фракию. И эти народы, к прискорбию, в течение многих веков были погружены в темную пропасть забвения.

Таковы в общих чертах истоки армян. Мы располагаем достаточными документами для того, чтобы уверенно определить главные стадии развития этого древнего народа, но не для того, чтобы изложить его в подробностях. Тем не менее мы точно знаем, что их гордая родословная уходит более чем на три тысячи лет назад, и она значительно более древняя, чем у многих европейских народов. Индия и Китай, несмотря на свои сказочные легенды, едва ли имели столь давние начала. Только старые нации Западной Азии – сирийцы, халдеи, курды (мидяне) – и египтяне в Северной Африке имеют более древние летописи предков. Что же касается персов, то их политическая жизнь началась лишь около того периода, когда Армения уже приобрела государство, а Рим был основан уже после того, как народ Айка ушел из Каппадокии.

Армянский – это индоевропейский язык, то есть он принадлежит к западной ветви арийской семьи и эволюционировал в параллельном направлении с греческим и другими языками, в большинстве своем утерянными, на которых говорили в Центральном и Восточном Средиземноморье около 1000 года до н. э. Но благодаря тому, что армяне поселились в Араратском регионе, их язык, сохранив главные грамматические формы, насытился множеством элементов, взятых у подчиненных народов, у тех, кто господствовал над Арменией, и у соседей. Последовательное влияние мидян, ахеменидских и сасанидских персов, парфян, македонцев, византийцев, арабов и турок дало новые словесные корни в словарном составе армянского языка, но его общие характеристики сохранились. Мы не располагаем письменными источниками, которые продемонстрировали бы нам древнюю форму армянского, и исходный язык можно восстановить только теоретически, поскольку до христианской эры армяне не знали письменности. Их фригийским братьям больше повезло в этом отношении, но, когда они под влиянием эллинизма приобрели письменность, армяне уже, вероятно, отделились от них.

Мовсес Хоренаци горько жалуется на невежество, в котором его соотечественники пребывали до их обращения в христианство, и объясняет это тем, что у них не было собственной письменности. Следовательно, мы точно знаем, что у армян во время их миграции не было способа записать свои мысли. Несомненно, когда находились в Каппадокии, они знали хеттскую иероглифику, но эта система записи, полная идеограмм, не позволяет понять фонетическую транскрипцию.

Агатангелос, Мовсес Хоренаци, Лазарь Парпеци согласны с Диодором Сицилийским и Полиэном в утверждении, что для составления купчих, переписки и документов, необходимых в повседневной жизни, армяне долгое время пользовались греческими, персидскими (пехлевийскими) и сирийскими буквами. Возможно, они пытались пользоваться персидской клинописью, которая, как известно, является фонетическим производным из халдейско-ассирийской системы, видя, что идеографические знаки использовались в Урарту, как и у некоторых несемитских народов Западной Азии. Но эта попытка, если она и была сделана, вскоре сошла на нет, и показанный персами пример, как видно, не нашел подражателей среди армян, мидян, картвелов или народов Наири. У нас нет никаких надписей, оставленных этими народами.

Российская археологическая комиссия в 1900 году обнаружила на кладбище возле Ани сосуд с любопытной иероглифической или пиктографической надписью, которая представляется древней и, видимо, свидетельствует о том, что в этом регионе до периода урартской клинописи, вероятно в период Урартского царства, предшественники армян на Ереванской равнине пользовались весьма примитивной графической системой. Видимо, после этой попытки новых не последовало, поскольку это единственный случай подобной находки. Он, однако, доказывает, что с древнейших времен народы Закавказья чувствовали потребность в выражении мыслей. Произошедшие перевороты помешали развитию этой примитивной концепции, которую мы упоминаем лишь для общей картины.

Иероглифическая надпись из Ани

В то время, когда Айк прибыл в Армению, фонетическое письмо, которому суждено было иметь столь великое будущее, уже имело хождение в Западной Азии, например, в виде арамейского алфавита. Зародившись в Финикии, он распространился по Ассирии и Халдее и использовался в текущих документах, а также достиг Аравии, развившись по-разному в каждой стране. Несомненно, армяне знали об этой письменности, но она была создана для семитских языков, в которых главную роль играют согласные, и арамейский алфавит не подходил для фонетической системы арийского языка, для которого свойственны флексии, в основном основанные на гласных; армяно-фригийцы, в отличие от греков, не сумели дополнить его исходя из своих потребностей. Персы оказались более дальновидны: они составили зендский алфавит, чтобы записать священные книги Авесты. Это нововведение, однако, имело место в гораздо более поздний период, после образования пехлевийского языка.

Филострат утверждает, что во времена Аршака (150 до н. э.) армяне имели собственную систему письма, но это утверждение противоречит всему, что говорит об этом Мовсес Хоренаци, никак не поддерживается надписями и представляется неприемлемым.

Армянский язык в своей основе, структуре и корнях определенно относится к индоевропейским, и это следует особо подчеркнуть. Он отличается от восточной арийской группы, то есть от языков иранского, древнеперсидского, зендского, пехлевийского, курдского, осетинского и т. д., так же как европейские языки. Однако в его различных диалектных формах сегодня он часто смешивается с семитскими, кавказскими, иранскими и алтайскими элементами в силу долгого контакта, который потомки воинов Айка поддерживали с населением, говорящим на языках этих групп. Персидско-пехлевийский язык среди прочих благодаря господству парфян и Сасанидов оставил очень много следов в словарном составе армянского. Что касается средневекового армянского и современного литературного языка, который гораздо чище в этом отношении, то они благодаря своей гибкости являются превосходным средством передачи мыслей. Армянский язык, таким образом, очень хорошо сохранялся на протяжении веков, по крайней мере в его грамматических формах, несмотря на все превратности говорящих на нем людей.

Вместе с традицией языка, которая представляет первостепенную важность для сохранения национального характера, у армян существовала и вера предков. У них, безусловно, был свой пантеон, по всей вероятности очень родственный с пантеоном фригийцев, и он соответствовал религиозным воззрениям целой группы индоевропейских народностей.

[Страбон говорит нам, что в храмах Акилисены армяне наблюдали мистерии, аналогичные эллинским.]

Однако, оказавшись благодаря своим завоеваниям в контакте с семитами Ассирии, сыны Айка переняли нескольких божеств у своих южных соседей [Такое благосклонное отношение к чужим богам было весьма характерно для римлян]. Бог Баршам или Баршамин, о котором говорит Мовсес Хоренаци, а у Анании Ширакаци он зовется предком ассирийцев Баршамом, – это не кто иной, как семитский Баалшамин. Статую этого бога, которому издавна поклонялись по всей Армении, однажды привез в Месопотамию Тигран II, сын Арташеса. В другом месте, в городе Ерез, стояла золотая статуя богини Анаит, семитской Анахиты, и, согласно Плинию, этой статуе поклонялись и азиатские, и западные народы. Драгоценный идол был среди добычи, захваченной у парфян Марком Аврелием, и в конце концов его уничтожил Трдат (Тиридат) после принятия Арменией христианства.

В селении Тил стояла статуя Нанэ, великой халдейской богини Наны, слившейся с греческой Артемидой, и когда в последующие века под персидским влиянием армяне официально приняли маздейскую религию, они дали Ахура-Мазде (Арамазде) имя «Отец богов». Потеряв свои иранские характеристики, он стал кем-то вроде Зевса применительно к богам предков.

Такое приобщение Армении к зороастрийскому культу, которое, как представляется, было лишь поверхностным, не отменило богов, которым поклонялись соратники Айка; персидское влияние вместе со страхом перед сасанидским вторжением сделало обращение необходимым. Включение Баршамина, Анаит, Нанэ и других семитских богов в армянские святилища произошло из-за того, что правителям было необходимо способствовать ассимиляции народов, в чьи земли они вторглись. Этим богам семитского происхождения поклонялись все вассалы Ассирии, и царям было нужно не задеть религиозных убеждений покоренных народов. Весьма вероятно, что алтари верховного божества Урарту Халди также стояли рядом с алтарями Багдиаса, фригийского Юпитера.

Если говорить коротко, армянский пантеон в век перед введением христианства происходил из разнообразных источников. К богам предков добавились боги Персии, месопотамских семитов, Сирии и греков, но в большинстве случаев эти божества появились скорее в результате ассимиляции, нежели как нововведение. У индоевропейцев существовало великое множество богов, и поэтому армяне легко нашли в своем пантеоне место для богов своих соседей, повелителей и народов, которые они сами покорили. Почти все имена их божеств имеют иранское происхождение. Отпрысков Арамазды (Ахура-Мазды) первоначально было семь, затем стало десять. Михр, Анаит, Нанэ, Баршамин, Астхик, Тир – вот главные боги, за ним идут Ваагн и Спандарамет. Но выше всех стоял Ванатур, бог нового года, который осыпал человека своими дарами и культ которого, свойственный только армянскому народу, видимо, уходит в его древнейшие периоды. Кроме того, натуралистические верования индоевропейцев под персидским влиянием персонифицировались в Армении в форме добрых и злых духов.

Эллинизм не принес новых богов, но привел к некоторым ассимиляциям, в большинстве своем весьма относительным. Арамазд стал Зевсом, Михр смешался с Гефестом, Анаит – с Артемидой, Нанэ – с Афиной, Астхик – с Афродитой, Тир – с Гелиосом, Ваагн – с Гераклом или Аресом и т. д. Что касается самих верований, то они, по-видимому, не претерпели особых изменений.

Каждая провинция, каждая область имела своего местного бога или божество-покровителя. Главный храм Анаит находился в Ерезе (Эрзинджане), но святилища этой богини также были в Армавире, Арташате, в районах Тарона и других местах. Астхик, богине удовольствия, поклонялись на берегу озера Ван.

[ZHAN]

У нас очень мало информации о первоначальных религиозных воззрениях армян, однако есть некоторые указания на то, что, как и большинство их собратьев арийцев, они начинали с поклонения Природе, которое постепенно трансформировалось в национальный пантеон. Как бы то ни было, почитание богов предков было так глубоко укоренено в народе, что выжило, несмотря на все искушения и удары. Более того, это упорство в религиозных убеждениях так и не ослабло в армянах со времен принятия христианства, ибо лишь немногие народы обладали силой поддерживать живой свою веру в течение многих веков среди самых ужасных гонений.

Языческий барельеф из Багреванда, возле Баязида

Когда Дарий I, сын Гистаспа, стал повелителем персов и мидян, ему пришлось принять на себя тяжкую задачу по укреплению и упорядочению империи Кира, и опасения за границы своих владений заставили его захватить армянскую твердыню. Он должен был иметь полную власть над Эрзерумским плато, не только для предотвращения опасностей, которые могли прийти с этого горного массива, если бы он остался в руках у энергичного и независимого народа, но также и для того, чтобы сдерживать буйные племена из долин Фазиса и Кира и контролировать северные орды, которые представляли постоянную угрозу. Преграда в виде Большого Кавказа стояла грозной стеной против скифов, по которым в Западной Азии осталась ужасная память, но им нужно было удержать подножие этого вала и закрыть Каспийские ворота и Дарьяльское ущелье. Поэтому он первым делом обеспечил себе власть над Арменией. После ее оккупации единственной пограничной заботой великого царя остался Оке (Амударья), степи которого тогда населяли знаменитые массагеты, на чьей территории Кир распрощался с жизнью, и другие не менее грозные скифские племена.

Но это великое Персидское государство, так поспешно основанное Киром, опиралось на феодальные принципы. Каждый народ сохранял свои законы и наследственных правителей, и в силу этого дворцовый переворот, произошедший после смерти Кира и приведший к воцарению Дария, имел последствия среди вассалов империи, и в большинстве провинций вспыхнули мятежи. Армения в надежде обрести свободу присоединилась к коалиции северных народов и, вероятно, даже была их подстрекателем.

Персы ожесточенно сражались с армянами, судя по рассказам на знаменитой Бехистунской стеле [Надпись в Бихистуне, или совр. Бехистуне (перс. Багистана). Эта надпись была вырезана около 500 г. до н. э. по приказу Дария I] – единственной примечательной надписи, которая повествует об этой войне в империи Ахеменидов.

Дарий I рассказывает о кампаниях, которые ему пришлось вести, чтобы преодолеть упрямое сопротивление армян, чья страна, хотя и включенная в его владения, очевидно, пользовалась значительной самостоятельностью.

Есть основания полагать, что либо силой, либо хитростью персам удалось разделить армян. Политическая структура последних также была основана на феодальных принципах, так как именно армянину на службе Ахеменидов, безусловно, предателю своей страны, царь поручил подавить национальное восстание, назвав его мятежом. Венец сатрапа, несомненно, должен был стать наградой негодяю.

Вырезанная камне надпись гласит:

«Говорит Дарий-царь: армянина по имени Дадаршиш, моего раба, я отправил в Армению. Я так сказал ему: „Иди, разбей мятежное войско, которое не называет себя моим“. После этого Дадаршиш отправился. Когда он прибыл в Армению, мятежники собрались и пошли, чтобы дать сражение Дадаршишу. В местности Зуза в Армении они устроили сражение. Ахурамазда оказал мне помощь.

Милостью Ахурамазды мое войско наголову разбило мятежное войско.

В 8-й день месяца туравахара [май-июнь 519 г. до н. э.] ими было дано сражение».

Вторая стычка имела место у города Тигра (в июне 519 г.), а третья – в том же месяце, когда была взята крепость Уяма. Но в своей надписи Дарий говорит только о вражеских потерях, не упоминая, одержали ли победу его войска.

Однако представляется вероятным, что персы под началом Дадаршиша не одержали того успеха, которого ожидал царь царей, поскольку этот человек, который, несомненно, был из армянской знати, попал под его подозрение, ведь вскоре после вышеупомянутого похода Дарий заменил его персидским военачальником по имени Ваумиса.

Со своей стороны, армяне, очевидно, в наступлении вышли далеко за свои границы и, значит, одержали победу в кампании против Дария. Это произошло в Ассирии, вероятно в южных предгорьях Армянского Тавра, где Ваумиса встретил и разгромил повстанцев в конце того же года. Решительная битва, судя по надписям, произошла в мае 518 г. до н. э. в области Аутиара, местонахождение которой мы не можем установить. Однако заявление Дария противоречит фактам в целом, так как Ваумиса, боясь вступить на вражескую территорию, возможно, из-за былого провала, посчитал разумным дождаться своего господина, занятого тогда осадой Вавилона, чтобы тот пришел и лично угомонил северных мятежников.

Эти битвы армий Дария I с армянами – древнейшие дошедшие до нас свидетельства армянской отваги, но еще до них, разумеется, должны были быть какие-то экспедиции Кира в араратский массив. За этими войнами последовали долгие старания потомков Айка завоевать новую родину, так что примерно к 520 г. до н. э. армянский народ уже приобрел большой опыт в искусстве войны. По свидетельству самих Ахеменидов, именно персам пришлось отражать атаки, а не армянам – отбиваться в своей родине от солдат Ваумисы.

Эти несколько строк, написанных их врагом, говорят исключительно в пользу армянской нации. Они изображают этот народ два века спустя после его поселения в новой земле в виде уже сформированного государства, осознающего, что оно обладает достаточной силой, чтобы осмелиться скрестить мечи с когортами «бессмертных». Пожалуй, это восстание было также коалицией северных народов, стремящихся заставить Дария снять осаду Вавилона. Как бы то ни было, кампания Ваумисы и ее конец ставит Армению в конце VI века до н. э. в положение державы, игравшей очень важную роль в общей политической жизни Востока.

Однако, несмотря на всю свою доблесть, армяне неизбежно были вынуждены покориться численному превосходству, и, таким образом, после вышеупомянутых войн мы видим, что их страна включается в 13-ю сатрапию Персидской империи вместе с областями лигиев и кардухов, тогда как горы Малого Кавказа, еще не освоенные армянами, но обитаемые саспирами и алародами, вошли в 18-ю сатрапию вместе с макронами и мосхами Лазистана и матиенами центрального Курдистана и Азербайджана. Представляется, что в этот период армяне еще не достигли среднего Аракса, что они владели провинциями Вана и Эрзерума, но их главный центр, скорее всего, располагался в районе Евфрата, на месте современного города Эрзинджан, на дороге из Каппадокии к Арарату. Однако все это мы можем лишь предполагать.

Народы 18-й сатрапии, едва только покоренные персами и враждебные армянам, окружили их с севера и востока широким полукругом, тогда как на востоке и юго-востоке за великой твердыней приглядывала царская армия.

Мощь империи Ахеменидов, как и мощь более поздних парфян и Сасанидов, покоилась на феодальной системе – концепции правительства, которую иранцы переняли у Ассирии, Халдеи и Элама и которая, более того, соответствует традициям ариев, ранее разделенных на степные кланы. Цари разных народов, если они сами не были сатрапами своих стран, подчинялись наместникам-персам, которые назначались царской администрацией. Но в большинстве случаев местные правители обладали и официальной, и фактической властью над народом. Царь царей требовал верности, выплаты более или менее тяжелой дани и поставки войск, величину которых устанавливал он сам. Эта система применялась вассалами и главами провинций и даже отдельных поселений.

В своих утверждениях я опираюсь на целый массив доказательств; из них одно представляет особый интерес, потому что в нем мы имеем дело с управлением Арменией при Ахеменидах.

Геродот, который побывал только в великих державах и который уделял особое внимание трактовке причин и последствий войны мидян, по необходимости говорил очень мало о народах, подчиненных великому царю. Но Ксенофонт (Анабасис, книга IV), чье путешествие имело совершенно иную цель, был гораздо более многословен, чем «отец истории», в своих рассказах о народах, по чьим землям он шел со своими солдатами, и оставил нам очень подробные сведения об Армении. Его повествование представляет огромную важность с точки зрения того, что нам известно об армянах около 400 г. до н. э.

Ксенофонт говорит:

«Совершив переправу [через реку Кентрит] около полудня, эллины построились и прошли по Армении не менее пяти парасангов, следуя все время по равнине и невысоким холмам; ведь вблизи реки не было деревень из-за войн с кардухами [курдами] [в Армянском Тавре (Джуди Даги)]. Та деревня, в которую они пришли, оказалась обширной, в ней находился дворец сатрапа, и большая часть домов здесь была с башнями. Продовольствие имелось в изобилии. Отсюда они прошли в два перехода десяти парасангов, пока не пересекли истоков реки Тигр [скорее, Битлиса, притока Тигра]. Отсюда они прошли в три перехода пятнадцати парасангов до реки Телебоя [вероятно, Карасу, приток восточного Евфрата]. Эта река красива, но не велика. Около нее много деревень. Эта местность называется Западной Арменией. Правителем ее был Тирибаз – друг царя; в его присутствии никто другой не помогал царю при посадке на коня. Этот Тирибаз подъехал к эллинам в сопровождении конницы и через посланного вперед переводчика передал, что желает вступить в переговоры с начальниками… Он сказал, что хотел бы заключить договор, обязуясь не причинять эллинам никакого вреда и требуя от эллинов не жечь дома и брать только необходимое для них продовольствие. Стратеги согласились, и договор был заключен на этих условиях.

Отсюда они прошли по равнине в три перехода пятнадцать парасангов, и Тирибаз со своим войском следовал за ними на расстоянии примерно десяти стадий. Эллины прибыли к дворцу и расположенным вокруг него многочисленным деревням, полным всяких припасов. Они расположились лагерем, а ночью выпал обильный снег. Поэтому утром решили разместить солдат и всех начальников по квартирам в деревнях… Здесь у них было много продовольствия и всяких благ: убойный скот, хлеб, старые душистые вина, изюм, всевозможные овощи… [Из-за сильного мороза греки стали] разжигать костры и натираться мазью. В этой стране много мази, которой пользовались вместо оливкового масла. Она приготовляется из свиного сала, кунжутных семян, горького миндаля и терпентина. Были найдены и благовония, изготовленные из этих же продуктов… Затем ночью послали в горы Демократа-теменита, придав ему нескольких человек, туда, где, по рассказам солдат, бродивших за пределами лагеря, они видели костры… По возвращении он сказал, что не видел костров, но привел с собой пленного, вооруженного персидским луком, колчаном и секирой, подобной секирам амазонок… (От него греки узнали, что Тирибаз со своим войском и наемниками халибами и таохами) готовится напасть на эллинов при перевале через горы, в ущельях, миновать которые невозможно… (Тогда греки решили захватить перевалы.)

Варвары, услышав крик, не выдержали и бежали, однако несколько человек из них было убито, и было захвачено около 20 коней, а также палатка Тирибаза и с ней ложе с серебряными ножками, кубки и люди, назвавшие себя хлебодарами и виночерпиями… они прошли по пустынной местности в три перехода пятнадцать парасангов до реки Евфрата [Мурата] и перешли ее… Отсюда они прошли по равнине, покрытой глубоким снегом… Глубина снега достигала одной оргии [1,851 м], и из-за этого погибло много вьючного скота и рабов и до 30 солдат».

Войско сильно страдало от холода на этом высокогорье, множество солдат погибло; поэтому они расквартировались по деревням. Афинянин Поликрат с несколькими воинами

«захватил всех находившихся в ней [в деревне] жителей, комарха, 17 жеребцов, выкармливаемых для уплаты дани царю, и дочь комарха, вышедшую замуж за 9 дней перед тем, но муж ее, охотившийся за зайцами, не был захвачен в деревне. Дома здесь были подземные, с верхним отверстием наподобие отверстия колодца, но широким внизу. Впуски для скотины были вырыты в земле, а люди спускались вниз по лестнице. В домах находились козы, овцы, коровы и птицы со своими детенышами, весь скот питался в домах сеном. Там хранились также пшеница, ячмень, овощи и ячменное вино в кратерах. В уровень с краями сосудов в вине плавал ячмень, и в него воткнут был тростник, больших и малых размеров, но без коленцев; кто хотел пить, должен был взять тростник в рот и тянуть через него вино. Не смешанное с водой вино было очень крепким, но для людей привычных это был очень приятный напиток. Ксенофонт пригласил комарха этой деревни к своему столу и ободрил его, говоря, что он не лишится своих детей, а эллины из благодарности наполнят его дом перед своим уходом продовольствием, если только комарх будет оказывать услуги войску до тех пор, пока эллины не придут к другому народу. Комарх обещал свое содействие и в знак расположения указал, где было зарыто вино. Разместившись таким образом на квартирах, солдаты эту ночь отдыхали, располагая продовольствием в изобилии; комарх содержался под стражей, а дети его находились под наблюдением. На следующий день Ксенофонт пошел к Хирисофу, захватив с собой комарха. Когда по дороге ему попадалась деревня, он заходил туда и посещал стоявших там солдат. Он заставал их всегда за едой и в веселом настроении, и никогда они не отпускали его от себя, не предложив ему завтрака. На одном и том же столе всегда подавались одновременно баранина, козлятина, свинина, телятина и дичь со множеством хлебов из пшеничной муки и ячменя. Когда кто-нибудь хотел выпить за здоровье друга, он подводил его к кратеру, откуда надо было пить нагнувшись и втягивая в себя вино наподобие пьющего быка… Когда они пришли к Хирисофу, застали и там пирующих, увенчанных венками из сена; а прислуживали им армейские мальчики в варварских одеждах. Мальчикам, словно глухонемым, они знаками давали понять, что им надлежит делать. После взаимных приветствий Хирисоф и Ксенофонт сообща, через говорившего по-персидски переводчика, стали расспрашивать комарха, что это за страна. Он сказал, что это Армения… Соседняя страна, по его словам, – это страна халибов, и он описал ведущую туда дорогу».

[Перевод с древнегреческого М.И. Максимова.]

[ZHAN]

После десятидневного пути греки вышли к берегам Фазиса (Аракса) [Ксенофонт по ошибке называет Фазис, который протекает в Мегрелии] и вошли в землю таохов (Карс), пересекли долину Арпаса (Джороха), страну саспиров и горы халибов (Лазистан) и, наконец, пришли в Трапезунт.

Далее Ксенофонт рассказывает, что Тирибаз по приказу своего царя Тиграна и в исполнение полученных из Суз распоряжений намеревался атаковать десять тысяч греков на их пути через Армению; тогда как из его собственного рассказа следует, что на самом деле это греки захватили лагерь Тирибаза без всяких провокаций с его стороны и всего-навсего по заявлению одного пленного. Это нападение кажется еще менее оправданным, если задуматься о том, что армянский правитель не предпринял никаких мер для защиты своей палатки; гостеприимство, которым пользовались солдаты Ксенофонта в Армении и которым они явно злоупотребили, показывает, что обитатели были к ним хорошо расположены и не питали вражды.

Таким образом, Армения пользовалась весьма значительной свободой при Ахеменидах, когда произошло поражение Дария III Кодоманна, сначала при Иссе, а затем при Арбеле. Завоевания Александра Македонского вызвали поистине грандиозный переворот, который навсегда изменил лицо азиатского мира. Благодетельная цивилизация эллинов дошла до самой Индии, на века затушив устарелые принципы старых восточных империй, принеся разным народам более благородные понятия обо всем. Это был триумф цивилизации над варварством, и дух эллинизма преобладал в Азии шестьсот лет, пока восшествие Сасанидов на персидский трон не привело к возвращению старой иранской культуры.

Разгром ахеменидской монархии македонским царем имел в том, что касается Армении, только одно политическое следствие: персидская власть сменилась греческой, но, найдя в этом новом статусе большую гражданскую и религиозную свободу, армяне отбросили маздеизм, который приняли только под принуждением, и вернулись к богам праотцев. Они с энтузиазмом восприняли прогресс и под влиянием греческих повелителей пошли вперед широкими шагами.

Мы почти ничего не знаем о событиях, которые происходили в этой части Западной Азии со времени смерти Александра до эпохи Митридата Великого, царя Понта. Мы знаем, однако, от армянских летописцев, что в 324 году до н. э. греки послали в Армению правителя по имени Фратаферн или Неоптолемей; что в 322 году его сменил Оронт (Хрант или Ерванд), который правил с 322 по 301 год; что в 301 году (?) страной управлял Ардоат или в 322–301 до н. э. Артавазд; и что после ряда правителей, чьи имена неизвестны, за исключением Аршама, который чеканил монеты в 82 году Селевкидской эры (230 до н. э.), Артабазан или Артаваз (239–220?) правил Арменией и его сменил Оронт II (?) (220–215?).

Этот только что упомянутый Оронт (Ерванд) считается в армянской традиции основателем города Еревана. Их южной границе постоянно угрожали сначала персы, потом греки, и, так как их северные враги оказались гораздо менее грозными, чем южные, армяне стали все сильнее и сильнее окапываться в районах севернее Аракса. В Ани, уже укрепленном, находились почитаемые людьми святыни, и Ереван был основан на равнине между, с одной стороны, главными переправами через Араке и, с другой – ущельями, которые связывали долину Аракса с долиной Кира. Мовсес Хоренаци оставил нам любопытное описание нового города:

«Мне приятно рассказать и о прекрасном дастакерте Ерванд акерте, который устроил тот же Ерванд с изяществом и великолепием. Срединную часть обширной долины он заселяет людьми и застраивает веселящими глаз постройками, светлыми, как зеница ока. Поселение окаймляют благоухающие цветники, как зрачок – вся окружность глаза. Обильные виноградники подобны кругу густых красивых ресниц. Дугообразное расположение [угодий] северной стороны поистине сравнимо с высокими бровями прелестной девы. Ровность полей южной стороны напоминает гладкость прекрасных ланит. Река же, с возвышающимися, подобно устам, берегами, образует как бы два лепестка губ. И эта столь великолепная местность будто смотрит немигающим взглядом на возвышающуюся над всем царскую резиденцию».

Армяне издавна считали последовательность только что упомянутых правителей первым периодом своего царства, но это была прискорбная ошибка, так как она лишила права притязать на самое древнее царство. До эпохи Ахеменидов, в царствование Кира, Арменией, как известно, правили собственные цари. Мы не знаем имен правителей Армении в первые два века после завоевания Айка, так же как и имен подданных царей при Ахеменидах; до нас дошло только свидетельство о некоем Тигране, современнике Ксенофонта; но мы тем не менее знаем, что эти династии существовали. Следовательно, пройти мимо них, никак не упомянув, означало бы вырвать первые страницы из армянской истории.

[Мовсес Хоренаци и армянские историки, которые черпали из его труда, приводят список из 36 имен айкидских патриархов, и этот ряд длится у них 1480 лет, таким образом, на каждое правление приходится по 41 год. Такой расчет продолжительности недопустим. Более того, предполагается, что с 870 по 330 г. до н. э. правили 17 патриархов, что дает по 31 год на каждого, но с этим числом мы тоже никак не можем согласиться. Но если мы возьмем единственную достоверную дату в этой легендарной хронологии, а именно 330 г. до н. э., и уменьшим правления до вероятной продолжительности, то увидим, что перечень царей соответствует периоду ахеменидской монархии и что последовательность патриархов вполне можно включить в два или три века, за которые народ пришел из Каппадокии в регион Арарата и занял новый дом. В таком случае последовательность, перечисляемая армянской традицией, соответствовала бы действительности, и единственной ошибкой были бы хронологические расчеты. Эти расчеты, более того, являются сравнительно поздней компиляцией, так как относятся к тому времени, когда христианские авторы старались связать армянскую историю с библейскими событиями.]

Как бы то ни было, после династии, современной первым сирийским Селевкидам, местные летописцы ставят период греческого владычества, которое продолжалось с 215 (?) по 190 год до н. э., до разгрома Антиоха Великого римлянами в битве при Магнесии. Тогда Армения освободилась и разделилась на два царства: Великую Армению восточнее Евфрата и Малую Армению, ограниченную с востока той же рекой.

В тот же период, около 180 года до н. э., правитель по имени Самес, вероятно изгнанный из Армении вторжением парфян и, как считается, сын Антиохиды, наложницы Антиоха IV, которая вышла замуж за армянского царя Ксеркса I, заявил о своей независимости в Самосате на Евфрате и основал царство Коммагену, судьба которого была тесно связана с судьбой Малой Армении. Империя Селевкидов в то время распадалась на множество мелких государств.

Первым царем Великой Армении был Артаксий или Арташес I, бывший стратег Антиоха III. Этот царь основал город Арташат на Араксе, у подножия Карабаха, и сделал его своей столицей. В первые дни правления Арташеса Армения пользовалась независимостью; но около 165 или 159 года до н. э. на нее напал Антиох IV Епифан, и она снова попала под власть Селевкидов. В этой борьбе за независимость своего царства Арташес был разгромлен Антиохом Епифаном и погиб.

Мы не знаем, как долго продолжался новый период, но Юстин сообщает нам, что в начале I века до н. э. царь Армении по имени Артоасд воевал с царем Понта. Этот армянский правитель представляется предшественником одного из величайших правителей Армении, а именно Тиграна II, который приобрел столь блестящую славу своим союзом с Митридатом и войнами с римлянами. От Страбона мы знаем, что правление Арташеса было для Армении эрой завоеваний. Этот царь, образовав мощную державу, поддержанную государственной машиной римлян, стал угрозой для сирийских царей, и можно не сомневаться, что Антиох Епифан напал на него только затем, чтобы избавиться от такого опасного соседа. Когда парфяне наседали с востока и римская мощь постоянно возрастала, Селевкиды ради безопасности своих владений должны были подавить это царство еще на ранних этапах его развития, ведь оно с каждым днем возрастало в силе и становилось все более грозным соперником.

Пока Арташес восстанавливал царство Великой Армении, Зариадрий, тоже бывший военачальник Антиоха Великого, основывал Малую Армению, государство, которым его потомки продолжали управлять до времен Митридата.

Имена этих двух правителей – Артаксий (Арташес у армян) и Зариадрий (Зарех) – персидские, и поэтому мы не можем знать, кем они были: армянами или иранцами. С одной стороны, Ахемениды распределили своих наместников по всем провинциям обширной империи, и эти сатрапы, страдая под греческим господством, часто объявляли о своей независимости; с другой стороны, армяне нередко брали иранские имена под персидским влиянием; в силу вышесказанного национальная принадлежность этих двух царей остается неясной. Как бы то ни было, они положились на армянский элемент, чтобы сбросить ярмо Селевкидов. Как говорит Цицерон, победитель приказал Антиоху после разгрома провести границу его владений по Тавру, и это условие немало способствовало дальнейшему укреплению независимости царей, правивших от его имени в обеих Армениях.

Эти царства тогда были фактически единственными по-настоящему цивилизованными странами Закавказского региона. Их жители были умны и предприимчивы, бдительны и полностью пропитаны эллинистическим влиянием. Они писали на греческом языке и со времен македонского завоевания хорошо познакомились с использованием денег. Золотые дарики и серебряные сикли Ахеменидов и монеты, чеканившиеся сатрапами, которые мало ходили в северных странах, сменились македонскими и селевкидскими монетами, а также теми, которые выпускали греческие колонии на Черном море. Драхмы парфян, которые тогда только появились, несколько веков были главной денежной единицей.

[У нас нет армянских монет ахеменидского периода, притом что в тот же период в Финикии и Каппадокии сатрапы великого царя чеканили монеты со своими именами, написанными буквами арамейского алфавита.]

Мовсес Хоренаци утверждает, что Арташес чеканил деньги со своим портретом, что весьма правдоподобно. Но до нас не сохранилось ни единой монеты этого правителя. Более того, последовательность армянских монет, открытых до сего дня, изобилует пробелами, и интерпретация надписей на них часто вызывает большие сомнения. Если основываться на доступных коллекциях монет, то нумизматическая летопись начинается со второй половины первого века Селевкидской эры, и единственные правители, чьи монеты у нас есть, это: Харасп, период неизвестен, Аршам (ок. 230 до н. э.) [Полиэн упоминает армянского правителя, который показал себя другом Антиоха Гиеракса (который умер в 227 г. до н. э.)], Абдиссар (ок. 200 до н. э.) и Ксеркс (ок. 170 г. до н. э.) [Полибий говорит, что этот правитель был современником Антиоха IV Епифана (175–164 г. до н. э.)], и ни одно из этих имен не присутствует в армянских списках; затем Тигран II, Артавазд II, Тигран III, Тигран IV, Тигран V и его сестра Эрато. Наконец, у нас есть голова Арташеса, сына Полемона, которая встречается на обратной стороне нескольких монет, чеканившихся Германиком. В отсутствие армянских предметов искусства и ремесел и остатков зданий, современных греческому периоду [изящная женская голова, найденная в Сатале в Армении, приписывается статуе богине Анаит, но у нас нет соответствующих доказательств], исследование типов и надписей имеющихся у нас монет дает нам надежные основания полагать, что Армения стала одним из центров эллинизма на Востоке.

Напрасно персы пытались ассимилировать армян и навязать им свои восточные обычаи и верования; иранская культура не отвечала стремлениям этого народа, тогда как греческая цивилизация в традициях европейских арийцев нашла в Армении благодатную почву для развития.

Такова история зарождения армянской нации. Эти анналы, до сей поры мало известные, могут по праву внушить гордость этому народу, который, удерживая аванпост индоевропейской цивилизации среди азиатских держав, никогда не опускал высокого знамени арийцев. В языческие времена армяне на протяжении веков хранили греческую культуру, а как христиане стали величайшими защитниками нашей веры и западной цивилизации; следовательно, их роль в истории всегда была значительной с самого завоевания Азии македонцами. Но даже еще до Александра Великого, когда эллинистические народы боролись каждый за себя, Армения была мощной державой, с которой приходилось считаться могущественным правителям Азии. Это та часть армянской истории, которая известна меньше всего, хотя она представляет наибольший интерес, ибо вся жизнь армянского народа вплоть до наших времен является не более чем следствием этих ранних страниц, и причина того, что армяне в течение двадцати веков выказывали такую энергию, такую доблесть и такую привязанность национальному духу, состоит в том, что noblesse oblige [букв, «благородное происхождение обязывает»].

[ZHAN]

До начала I века до н. э. армяне сталкивались на поле боя только с азиатскими народами, которым, хотя они и обладали несомненным могуществом, не хватало организации и дисциплины, а ведь именно от них в первую очередь зависит сила армии. Сами придерживаясь восточных принципов, которых не смогли искоренить ни греческое влияние, но завоевание Александром, управляемые по принципам феодальной системы, подобно персам, они собирали армии через представителей знати, которые сами стояли во главе своих контингентов и не всегда подчинялись царской власти так, как того требовало благополучие нации. Но у парфян, правителей Понта, всех мелкие царьков Малой Азии и даже у самих Селевкидов административная и военная неопытность была такой же, как у Армении. Вследствие этого армянский народ мог часто с большим успехом противостоять любым посягательствам соседних государств.

Портрет царя Тиграна II Великого. С тетрадрахмы, хранящейся в Британском музее

Со времен Тиграна Великого, однако, противоборствующие элементы приняли новый характер по причине появления римских легионов. Встретившись с равной численностью, азиатское сопротивление превратилось в миф. Великая Республика, опираясь на своих полководцев и дипломатов и на свою военную мощь, использовала ее вместе с политической дальновидностью для завладения природными твердынями Армении, господствовавшими над Западной Азией и составлявшими плацдарм для войн с Мидией, Сирией и Понтом. Поэтому, как только представилась возможность, римские военачальники не стали терять времени и пошли противоположным курсом, нежели тот, которым раньше шли Ахемениды и даже парфяне, а позднее Сасаниды, арабы и турки. За овладение Арменией борьба шла веками, и армянам суждено было подвергнуться всевозможным влияниям, которые часто были губительными, когда разделяли армян, преследовавших разные цели. Часть ее феодальной знати предпочитала персов, другая – римлян, и многие из них – увы! – слишком часто забывали о наивысших интересах царя и народа.

В правление Артавазда II (или Артоасда) около 112 года до н. э. его сосед Митридат V Великий, понтийский царь, расширил посредством завоевания границы своих владений. Осознавая всю опасность, которая когда-то будет грозить его царству из-за близости с новообретенными владениями Рима, этот правитель задумал основать обширную империю, которая могла бы устоять в борьбе с римскими полководцами. Кровь Ахеменидов, текущая в его жилах, внушила ему замысел вернуть Малой Азии ее былое великолепие и мощь, но он видел в своих планах эллинизированную Азию, сочетающую не только старые традиции Востока, но и греческую культуру, которой теперь грозила гибель с Запада. С глубоким политическим предвидением он осознал раскол, который позднее произойдет между Римом и Византией, между Западом и Востоком.

За семь лет Митридат прибавил к своим владениям Колхиду, побережье Черного моря, Херсонес Таврический и часть Армении между долинами Фазиса и Кира. Когда, однако, он попытался расшириться на восток от Евфрата, его остановила там доблесть армян, и народы Кавказа объединились ради сохранения своей родины. На востоке царство Митридата никогда не распространялось дальше Сурамского перевала: и жители долин Кира и Аракса, а также Эрзерумской равнины сохранили независимость. Эти страны были разделены на множество мелких царств и владений, чьи воинственные повелители не признавали никакой власти, кроме собственных прихотей. В Закавказье и в горах обитали несколько все еще очень нецивилизованных племен, которые постоянно находились в состоянии войны с соседями, включая армян, и только мощь Рима смогла в конце концов подчинить их, хотя бы номинально.

Такова была политическая ситуация на севере Западной Азии, когда Тигран II, прозванный Великим (94–54 до н. э.), взошел на трон Армении. С ним начался самый славный военный период в истории страны.

Еще юношей Тигран находился у персов в заложниках, и именно парфянский царь Митридат II позаботился о том, чтобы ему дали корону. Но царь царей взыскал в уплату шестьдесят шесть долин из владений Артавазда II.

Можно сказать, что отчетливая история Армении начинается с этого нового царя, ибо утверждения местных христианских авторов, часто, к прискорбию, столь сомнительные, отныне могут быть удостоверены множеством сочинений, оставленных нам греческими и латинскими авторами. Что касается анналов языческой Армении, которые, несомненно, когда-то существовали на греческом или пехлевийском языках, они до наших дней не сохранились.

Царь Понта Митридат, поняв, что никогда не сможет покорить армян и что Тигран будет очень опасным соседом, стоящим на его дороге, если только понтиец не привлечет его в союзники, сделал все, чтобы вовлечь Тиграна в свою войну с Римом. Тигран, для которого Понтийское царство освободило весь юг Малой Азии, посчитал, что этот союз даст его владениям статус, который позволит ему на равных разговаривать и с Римом, и с персидскими Аршакидами. Поэтому он решил разделить цели и опасности с Митридатом.

Молодой царь, который уже владел обширными территориями, начал с завоевания Софены, потом обратил армии против парфян и отнял у Персии области, которые был вынужден отдать при своем восшествии на престол. Наконец, воспользовавшись дворцовым переворотом в Ктесифоне и убийством Митридата II Ородом I, Тигран – у которого было время для упрочения своей силы и который обладал безграничным честолюбием, – вспомнив об унижениях, пережитых при парфянском дворе, надменно возложил на себя титул царя царей [Василеве василевсов, как читается на монетах Митридата II и Орода I].

Этот титул носили правители Ирана со времен Ахеменидов. Тигран таким образом последовал примеру, установленному Селевкидами, и показал, что обдумывает великие завоевания. Посредством брака он породнился с родом прозорливого понтийского царя, заклятого врага римлян. Вследствие этого он без сомнений атаковал правителей, находившихся под римским протекторатом, и около 91 года до н. э. вторгся в Каппадокию, которую, вероятно, по традиции считал принадлежащей армянскому отечеству.

Выгнав Ариобарзана, которого Сулла только что поставил править этим регионом, он посадил вместо него Ариарата, возможно, сына его союзника Митридата. Царь Понта, несомненно, участвовал в этом походе, ибо, как только Каппадокия была завоевана, Ариарат выступил против легионов, тогда находившихся в Аттике. Молодой правитель, однако, умер по дороге, и Митридат, разгромленный Суллой, был принужден по Дарданскому миру отказаться от притязаний на Малую Азию и Каппадокию. Бывший царь последней провинции Ариобарзан вернулся на свой трон.

Тигран, однако, вняв предупреждению в виде провала его союзника, посчитал разумным не преследовать своих целей на землях, защищаемых Римом, и повернулся к другим границам. За несколько лет он подчинил Гордиену (Северный Курдистан), мидийскую Атропатену (Азербайджан), Адиабену (Мосул), регион Нисибина (Антиохия Мингидонская) и, наконец, Эдесское царство или Осроену и поставил над ней аравийский род, к которому позднее принадлежали Абгар и Ману. Его амбиции, однако, еще не были удовлетворены, ибо затем, отбросив всякую осторожность в отношении римлян, он снова поднял оружие против Запада. Покорив Софену во второй раз, он разорил Каппадокию, где захватил множество рабов и богатую добычу, и отправился на Киликию и Сирию.

Во время этих кампаний Тигран не столкнулся с противодействием римлян. Ему казалось, что римские полководцы боятся выступить против монарха, чьи владения всего за несколько лет увеличились в таком масштабе. На пути в Антиохию армянский царь ненадолго остановился в провинции на Тигре, чтобы составить планы и надзирать над строительством великого города Тигранакерта, который он решил основать южнее реки. В этих работах участвовали пленники, захваченные в Каппадокии, Киликии и Сирии, когда внезапно, после того как царь отправился в Антиохию, там появился Лукулл во главе римских легионов.

Тогда армяне впервые лицом к лицу столкнулись с римской армией, ибо доселе сенат щадил армянского царя. По сути дела, хотя амбиции понтийского царя шли против политических целей Рима в Азии, пока что Армения действовала в римских интересах. Ее царство, стоящее между парфянскими и римскими владениями, будучи враждебным к персам, оказывало Риму значительную услугу самим своим существованием, а кроме того, армяне были единственными посредниками в торговле Средиземноморья с Центральной Азией теперь, когда разорвались связи между Римом и Ктесифоном. Однако походы Тиграна в Каппадокию, Киликию и Сирию, находившехся под защитой сената, вызвали в Италии раздражение и тревогу. Было известно, что, хотя Тигран и не принимал участия в последнем нападении Митридата V, он тем не менее был союзником понтийского царя, своего тестя. Фактическая коалиция двух царей могла стать очень опасной, если – и вероятность такая существовала – два эти мощных государства объединятся с персидскими Аршакидами, чтобы изгнать легионы из Азии. Поэтому с армянами нужно было действовать твердо, а их царя – заставить осознать, что он обязан уважать территории, находящиеся под римской защитой, и не расширять своих границ дальше Тигра и Армянского Тавра.

Сенат не решался развязывать войну против царя, который казался им вторым Митридатом, и размышлял, а соизмеримы ли результаты подобной кампании с рисками для республики и огромными расходами, которые она неизбежно повлечет за собой, когда Антиох и его брат, наследники Селевкидов, изгнанные из Азии, обратились к отцам-сенаторам за помощью в восстановлении прав на владения предков. Тогда Лукулл, более дальновидный, чем сенаторы, не стал терять времени и поддержал наследников Александра.

Кроме того, его последние победы в Кабире, у истоков реки Галис, над царем Понта подвигли его скорее приступить к исполнению планов, и, не дожидаясь приказа из Италии, он надменно приказал Тиграну доставить к нему Митридата. Митридат после разгрома своей армии бежал к армянскому царю, но сначала убил в Фарнакии двух своих сестер и жен, чтобы спасти их от рабства.

Тигран находился в Антиохии, когда пред ним предстал Аппий Клавдий, посланный к нему Лукуллом. После отказа царя передать римлянам родственника и гостя римский полководец поспешил к Евфрату во главе 12 тысяч ветеранов и 3 тысяч всадников и, перейдя через Софену, выступил на город Тигранакерт.

Перед лицом этой угрозы армянский царь покинул Сирию и, повесив по дороге гонца, принесшего ему весть о наступлении Лукулла, ушел в горы между истоками Евфрата и истоками Тигра. Из центра своих владений он призвал к оружию многочисленных подданных и вассалов и вскоре узнал, что римский авангард, разбив войска его полководца Митробарзана, осадил Тигранакерт.

Город храбро сопротивлялся, и Манкей, командовавший гарнизоном, использовал для обороны все средства, которые только были в его распоряжении. Осадные орудия тонули в реках горящей сырой нефти, и римские солдаты под градом стрел не могли приблизиться к стенам, когда Тигран, появившись с гор с 20 тысячами войск, подошел на помощь городу, ожидая легкой победы над маленькой армией Лукулла. Римский полководец, однако, не дал противнику времени опомниться; оставив перед городом 5 тысяч человек, он выступил на Тиграна всего с десятью тысячами и храбро пересек реку, отделявшую его от врага.

Таксил, один из полководцев Митридата, который мудро советовал царю избегать крупномасштабной битвы, но окружить Лукулла и непрестанно его изводить, пока он не потеряет силы из-за голода. Но Тигран, сопоставив свое огромное войско с относительно малочисленным врагом, пренебрег советом Таксила, хотя тот говорил на основании собственного опыта, так как знал о военной доблести римлян не понаслышке. Безрассудство царя дошло даже до того, что он не занял двух холмов, господствовавших над полем битвы, где были сосредоточены тысячи его всадников.

Заметив это упущение, Лукулл приказал двум когортам занять эти небольшие высоты, и, овладев ими, он сразу же пустил вперед свою конницу и атаковал армян с фланга. Бой был в разгаре, и конница Тиграна встретилась с римлянами, когда легионеры с холмов обрушились на армян с тыла. Атакованная с двух сторон одновременно, лучшая армянская конница, состоявшая из личной царской гвардии, была отброшена прямо на пехоту. Той не хватило времени выстроиться в боевой порядок, и, таким образом, всю армию Тиграна охватил хаос, и она подалась назад, а потом и вовсе обратилась в бегство, преследуемая победителями. Тигран был обязан жизнью только быстроте своего скакуна, и римляне, одержав победу после короткой стычки, подобрали его царский венец на поле боя.

В Тигранакерте Манкей пытался поддерживать храбрость гарнизона после этого внезапного и оглушительного провала, но бесчисленные пленные греки в стенах города открыли перед римлянами его ворота. Лукулл нашел в городских амбарах 20 миллионов медимнов зерна [более миллиона кубометров или около 800 тысяч тонн], а в сокровищнице – 8 тысяч талантов золота [более 200 тонн], громадную сумму для того времени, которая позволила ему возместить все военные расходы и заплатить каждому солдату премию в 100 денариев [жалованье за 100 дней].

[ZHAN]

Эта битва освободила от армянского господства всю среднюю долину Тигра и провинции южнее, отнятые Тиграном незадолго до того у парфян и сирийцев. Лукулл оставил эту территорию за собой и вторгся в Коммагену, чей трон затем отдал Антиоху Теосу. После этого он взял город Самосату, триумфально прошел по Сирии, Финикии, Киликии, Галатии и Софене и восстановил царство Селевкидов.


Это стало страшным ударом для Тиграна, но царь Понта вскоре вернул ему мужество. Пока продолжалась битва в Тигранакерте, Митридат уже спешил на помощь к союзнику с 10 тысячами армян. Он прибыл слишком поздно, чтобы предотвратить победу Лукулла, однако он все же успел спасти армян от еще большего разгрома. Тигран с тех пор утратил доверие римлян, и продолжение войны было в интересах царя Понта, ведь если бы царь Армении заключил мир с победителями, дело Понта было бы безвозвратно проиграно. Поэтому Митридат использовал все свое влияние и всю свою силу убеждения, чтобы уговорить зятя продолжать войну и доверить ему (Митридату) возглавить войска. Ему тогда было уже за шестьдесят, и его возраст и знакомство с тактикой и стратегией врага были гарантией успеха их объединенных армий.

Два царя отправили послов ко всем правителям Азии, прося их восстать против общего врага, против осквернителя богов, ибо Лукулл без всяких зазрений совести позволял войскам грабить их самые почитаемые храмы. Разве он только что не разграбил знаменитую святыню Анахиты?

Большинство правителей ответили на призыв Митридата и Тиграна. Царь парфян Фраат III, однако, отклонил все сделанные ему предложения, хотя ему предлагали вернуть Месопотамию и Адиабену, которые когда-то были отняты у него. Персидский царь, возможно, тогда был занят на восточных границах или, возможно, был бы не прочь увидеть падение Тиграна, который причинил Аршакидам столько бед. Мы слишком мало знакомы с персидскими анналами, чтобы иметь возможность уверенно говорить о причинах его отказа.

[Все исторические записи Персии были уничтожены по приказу халифов после арабского вторжения.]

Была поспешно собрана новая армия, и два царя, признав, что азиатские войска не пособны оказать достойное сопротивление легионам, решили прибегнуть к тактике парфян, то есть изводить врага непрестанными вылазками, не вступая в бой. Многочисленная конница, которой располагали оба союзника, составлявшая практически половину их армии, дала им возможность не давать врагу ни единой передышки.

Это оказалось роковым для Лукулла, чей престиж в Риме падал с каждым днем, так что ему обязательно припомнили бы даже мельчайшую неудачу. Гордость этого полководца, роскошества и аристократические вкусы нажили ему немало завистников и недоброжелателей в Италии. Его обвиняли в намеренном затягивании войны. Утверждали, причем вполне оправданно, что проконсула гораздо больше волнуют трофеи, чем битвы. Более того, римская армия, устав от бесконечных стычек, от железной дисциплины, от долгих и утомительных маршей, имея очень малую долю в добыче, которую так бесстыдно присваивал их военачальник, возроптала и пригрозила бунтом. Лукулл должен был любой ценой одержать решительную победу, чтобы поднять боевой дух солдат и заставить смолкнуть недовольных в Риме.

Пробыв какое-то время в Тигранакерте, Лукулл уехал оттуда в середине лета (68 г. до н. э.) и перешел Синджарские горы, долину Тигра и Армянский Тавр и, пройдя по восточному берегу озера Ван, вступил в Великую Армению и долину реки Арсаний (Мурат). Разгромив армянскую конницу, он переправился через реку и собирался осадить Арташат, когда его застала суровая зима, которая на этом высокогорье начинается очень рано. Его солдаты взбунтовались. В этих краях, так плохо известных римлянам в том, что касается обеспечения продовольствием и естественных преград, Лукулл боялся поставить свою армию под угрозу. Поэтому он отступил в Южную Армению, чтобы перезимовать в крупном городе Нисибине, который он взял приступом под покровом темной и ненастной ночи. Это отступление, хотя оно было вызвано суровостью климата, его враги в Риме тем не менее раздули вне всякой меры.

Услышав, что Лукулл ушел на север, армяне вернулись в Тигранакерт. В городе оставался лишь небольшой гарнизон под командованием Фанния, и тот, будучи не в состоянии поставить достаточно людей на крепостной вал, оставил город и нашел убежище в отдаленной крепости, где Тигран его и осадил. Лукулл, несмотря на данное солдатам обещание вернуться в Италию, оставил Нисибин, чтобы выручить своего военачальника, но дальше этого его наступление не пошло. Дурные вести пришли к нему и из Северной Азии, и из Италии.

Митридат только что разгромил армейский корпус Триария в Зеле, недалеко от реки Ирис (Ешильырмак) и вернул себе свое Понтийское царство; тогда как сенат, поддавшись на громкие крики демагогов и финансистов, в чьи сделки Лукулл вмешивался или наживался на них, отозвал полководца вместе с его войсками из Восточной кампании, а вместо него послал свежую армию во главе с Помпеем. Лукулл находился в Талавре, когда его достигли приказы сенаторов. Он продолжил путь по труднопроходимой местности, и его отступление стало знаменитым. Тем временем Митридат, освободившись от всех забот, при помощи большой армии, приведенной Тиграном, взялся за возвращение своего царства.

Лукулл вернулся с Востока после безрезультатной, но все же достопамятной кампании, нагруженный немыслимыми сокровищами, в чем и заключалась его единственная победа.

Помпей же оказался везучим и по прибытии в Азию обнаружил, что в стане его врагов поселились распри. Тигран, от природы более жестокого нрава, который еще пуще ожесточился из-за неудач, убил двоих собственных сыновей, и его третий сын – Тигран Младший, внук царя Понта от его дочери Клеопатры, – движимый то ли страхом, то ли честолюбием, присоединился к новому римскому полководцу и обратился с оружием в руках против собственного отца. Наконец, парфянский царь Ирана Фраат III благодаря хитрому дипломатическому ходу объединился с Римом, и за его помощь ему обещали вернуть его прежние провинции в Месопотамии до самого Евфрата. Контингент царя царей довел численность армии Помпея до 50 тысяч человек, тогда как у Митридата было только 30 тысяч пеших воинов и 3 тысячи всадников.

Первая стычка противников произошла на левом берегу реки Ликус, недалеко от места будущего города Никополя, и римский успех благодаря неожиданной атаке обернулся для врага катастрофой.

Помпей занял высоты, господствовавшие над горным перевалом, по которому должна была продвигаться понтийская армия, и Митридат, получив неверную информацию от своих разведчиков, ни о чем не подозревая, остановился из-за завала на дороге в самом разгаре дня. Легионеры воспользовались шансом внезапно атаковать нарушенные ряды врага и устроили жестокую резню. Царь бежал с горсткой сторонников и одной из жен, которая билась бок о бок с ним, и добрался до Евфрата, где к нему присоединились остатки армии. Оттуда он отправился в Армению, надеясь найти у своего зятя убежище и помощь.

Тигран, однако, сам был вынужден бежать в горы, чтобы спастись от сына и парфянского царя Фраата III, который тогда осаждал Арташат, и вследствие этого не мог оказать никакой помощи союзнику. Тем не менее вскоре после этого Тигран узнал об отступлении персидского царя и выгнал вражеские войска, остававшиеся в его столице, вступив в бой с собственным сыном.

Несмотря на эти мелкие успехи, царь Армении ощущал тяжесть римской мощи и, сознавая, что обречен, если не сумеет успокоить ярость сената, послал Помпею предложение мира. Он обещал не помогать Митридату и даже предложил сто талантов награды любому, кто доставит к нему былого союзника. Он арестовал посланцев тестя и доставил их к полководцу-победителю, который, остановив погоню за Митридатом, бежавшим к Фазису, в Абхазию и Крым, пересек Аракс и стал лагерем в виду Арташата. Помпей, конечно, не отказывался вести переговоры с Тиграном, но он собирался навязать Армении собственные условия, чтобы держать ее в подчинении Риму и сделать страну оплотом для борьбы с парфянами, с которыми Рим не мог долго находиться в союзе, так как он противоречил общей восточной политике сената.

Признав сопротивление бесполезным и опасаясь интриг сына, Тигран принял жесткие условия победителя. Старый царь, сбросив свою багряную мантию, в одном только царском венце, приехал в неприятельский лагерь и передал римлянам скакуна и меч, а когда его привели к проконсулу, он отдал ему свой венец и принес присягу.

Удовлетворенный таким полным подчинением, Помпей любезно встретил царя, вернул ему знаки царского величия. Однако условия, которые Тигран был вынужден принять, оказались очень суровыми. Он отдал римлянам Сирию и Финикию, Киликию и Каппадокию, Софену и Гордиену, отказался от всех будущих притязаний на эти провинции и обязался выплатить победителям возмещение в 6 тысяч талантов.

После этого разгрома, когда Армения превратилась в римский протекторат, когда Митридат лишился своих владений и находился в бегах, у Помпея не оставалось причин сохранять союз с парфянами. Под шатким предлогом он напал на Фраата и захватил Гордиену и Северную Месопотамию, которую отдал Тиграну, чтобы помешать примирению армян и персов.

С севера иберы и албанцы атаковали римлян зимой 66/65 г. до н. э., и проконсул отбросил албанцев назад к северному берегу Кира и выгнал в горы иберийского царя Артака. Наконец он выкроил из Малой Армении новое царство для Дейотара, бывшего тетрарха галатского племени толистобогов, включив Понтийскую Армению до самых границ Колхиды и владений Тиграна, восточную часть Понтийского царства с городами Фарнакией и Трапезунтом. Бывшие владения Дейотара вошли в его новое государство, а именно Галатия и провинции между Амисосом (Самсуном) и устьем реки Галис.

Таким образом, поход Помпея создал в Азии очень благоприятную для Рима политическую ситуацию. На севере Малая и Великая Армении, протектораты республики, были постоянной угрозой для Аршакидов Ирана и позволяли легионам предпринять наступление на персов в любой подходящий момент. Было бы преждевременно навязывать этим странам более суровые условия и превращать их в римские провинции, ибо сенат тогда проводил более широкую политику и предвидел тот день, когда после завоевания парфян римская мощь распространится на бассейны рек Тигра и Евфрата, на земли севернее Аракса и персидский Арабистан. Эти честолюбивые планы подразумевали не только безграничное расширение азиатских провинций Рима, но и прежде всего овладение шелковыми путями, шедшими через Сирию и Персидский залив. Через две тысячи лет после этих событий еще большая империя также возжелала власти над всем миром, и ради удовлетворения амбиций развязала самую чудовищную войну, нацеленную на захват этой восточной артерии.

Тетрадрахма царя Армении Тиграна II (на обратной стороне Фортуна города Антиохии)

Уйдя из Азии, Помпей оставил Армению не только завоеванной, но и униженной. Тиграна Младшего в цепях отправили в Рим, чтобы участвовать в триумфе победителя. Что же касается персидских Аршакидов, то их гордость была не менее уязвлена; изгнанные из Гордиены и лишенные ее, а также Северной Месопотамии, которая отошла старому царю Тиграну, они могли только мечтать о возобновлении военных действий с целью вернуть утраченные территории.

Разгромив Митридата и Тиграна, римляне положили конец македонской цивилизации в Азии, ибо от государств, рожденных завоеваниями Александра, уже не осталось ничего, кроме руин, и мелкие царьки были не способны сохранить имя эллинов. Два великих царя Понта и Армении были последними, у кого еще был шанс когда-то возродить в своей земле великолепную цивилизацию Греции.

Среди драгоценнейших сокровищ греческой нумизматики в Азии первое место мы должны отдать великолепным тетрадрахмам Митридата и Тиграна, царей с просвещенными вкусами, чье деятельное правление заслужило им прозвище Великих. Ни единую монету сирийских Селевкидов или египетских Птолемеев нельзя сравнить с великолепными портретами царей Понта и Армении. Причина неудачи, постигшей эти два престола, заключалась в том, что оба они посмели противостоять мощи Рима. Если бы Тигран и Митридат жили в другие времена, они основали бы великие империи, ибо их политическим замыслам был свойствен широкий размах. Они оба делают честь греческой культуре не только храбростью, которую выказали в сражениях с величайшими полководцами древности, но и широтой взглядов и дальновидностью.

Подобно Александру, Тигран основывал города. По его приказу, словно во сне, возник Тигранакерт на юге его царства, и, как только в новой столице Армении появился театр, туда приехали афинские актеры, чтобы представлять в нем шедевры греческой драматургии. Царь вызвал греческих скульпторов, чтобы украсить город, и как Митридат собирал сокровища искусства в Пантикапее (в Крыму), так же и Тигран велел привозить в его владения редкости античной Греции. Все сановники царского двора, все приближенные вельможи говорили и писали на языке Демосфена, а сын царя Артавазд самолично сочинял греческие трагедии и речи, в которых мы читаем похвалы Плутарху. Так Тигран, занятый ведением войн и грандиозными политическими замыслами, тем не менее посвящал немногие часы досуга просвещенным удовольствиям. И при понтийском дворе, и при армянском мы бы встретили не меньше интеллектуальности и тонкости вкуса, чем в Риме, Афинах или Александрии, при дворе сладострастной Клеопатры.

Судьба не была благосклонна к Тиграну; разбитый противником, перед которым вынуждены были склоняться правители всего мира, он нехотя смирился, и историки не всегда были справедливы к этому монарху из-за его неудач. Если бы он одержал победу над Лукуллом и Помпеем, древние авторы превозносили бы его до небес, а вслед за ними и современные.

Тигран, однако, показал себя великим правителем, способным воином, и если бы Митридат не завлек его в свои честолюбивые планы, несоизмеримые с ресурсами его народа, то его талант к управлению государством был бы совершенен. Если бы он проявил несколько большую дальновидность, то смог бы основать империю, которая простояла бы века. К сожалению, он разделял азиатские идеи создания и управления государством; один успех заставлял его стремиться к другому, и с его восточными взглядами ему не требовалось иных причин для обладания властью. Армения неизбежно должна была когда-то стать агентом Рима в борьбе с парфянами, но ее правители смогли бы выбрать роль союзников республики, а не ее слуг.

[ZHAN]

У римлян дружба, а потом протекторат были предшественниками аннексии. Но положение и военная сила Армении сдержали бы Рим и заставили бы его относиться к ней с уважением, если бы ее цари не метались между союзами с двумя великими соперничающими державами – Римом и Персией – и если бы наместники ее провинций не враждовали бы так часто друг с другом, разделяемые противоположными интересами. Иранские Аршакиды и римляне имели многочисленных агентов, которые работали на них в армянских владениях и оказывали пагубное влияние на жителей, на правящие классы, на самих монархов. Превосходный ум Тиграна II и кровь, которую так храбро проливал армянский народ, заслужили лучшую награду, чем горький плод рабства. Так рухнули в пыль надежды двух гениальных людей, которых, как казалось когда-то, сама судьба вознесла наверх для возрождения греческой культуры на Востоке.

Парфяне тем временем снова взялись за оружие и грозили не только Армении, но и римским владениям в Азии. Поэтому Рим стал готовиться к войне.

Сенат выбрал для экспедиции члена триумвирата (Цезарь, Помпей и Марк Красс), наименее пригодного для этой задачи. Во главе римской армии встал Марк Красс, старик, дурно известный честолюбием, некомпетентностью и низменной алчностью. Он вышел из Вечного города осенью 54 года до н. э., отплыл из Брундизия с семью легионами и, перейдя Эпир, Македонию и Фракию по Эгнатиевой дороге, добрался до Малой Азии через Геллеспонт и направился к Евфрату. По прибытии Красса к армянской границе сын Тиграна Артавазд, которого отец сделал соправителем после битвы при Тигранакерте, с предыдущего года правил самостоятельно, так как, вероятно, в том году его отец умер.

В Персии Фраат III подготовил огромный поход на армян и, несомненно, вернул бы себе бывшие провинции, если бы сумел выполнить свои планы, но его убили сыновья Митридат и Ород. Совершив это гнусное злодеяние, братья стали драться друг с другом за трон царя царей. Митридат, чувствуя, что он слабее, обратился за помощью к Габинию, проконсулу Сирии, но его разгромила армия, возглавленная Суреной, великим визирем его брата. Его схватили и предали смерти перед лицом брата в Вавилоне.

Избавившись от соперника этим новым убийством и больше не отвлекаемый гражданской войной, Ород вернулся к исполнению отцовских планов, и его войска выступили против армянского царя. Красс, который, заняв Никефорий (Ракку) за Евфратом, вернулся в Сирию, снова пересек реку с 40 тысячами человек, неуверенный, по какой дороге ему идти. Артавазд прибыл с 6 тысячами конницы и посоветовал полководцу идти вперед через Армению, которую его армия преодолеет без труда и не встретит опасностей. Красе, однако, выбрал южный путь через пустыню. Абгар III, царь Осроены, который взял Эдессу и Карры, был союзником римлян, и триумвир ожидал, что великие греческие города на Евфрате и Тигре поднимутся против персов и окажут ему большую помощь. Абгар поддерживал эти надежды в Крассе и побуждал его пойти по южной дороге. Опасение, как бы парфянский царь не унес сокровища Ктесифона вглубь страны, также перевесила чашу весов в пользу южного пути в решении жадного полководца, ибо, вспоминая привезенные из Азии сокровища Лукулла, он рассчитывал, что ему представится возможность нажить огромные богатства.

Красс пересек Евфрат в Зевгме (Биреджик) с семью легионами, 43 тысячами войска. По прибытии его заместитель Кассий посоветовал ему идти по берегу реки, а припасы и снаряжение нагрузить на флотилию лодок и пустить их вслед за войском по воде (этим способом позднее воспользуется император Юлиан), чтобы нанести врагам сокрушительный удар, появившись перед их столицами: Селевкией на правом берегу Тигра и Ктесифоном на левом. Но, искушаемый планами царя Осроены, Красе пошел прямо на Карры через южномесопотамскую пустыню. Через Тигранакерт и Нисибин римская армия должна была достичь Тигра и пойти по берегу реки через Хатру в Селевкию, оставаясь под защитой до Персии. Этот план кампании был гораздо менее выгоден, чем если бы легионы пошли по Евфрату, так как требовал транспортировки военного снаряжения и провизии на верблюдах, и огромные караваны мешали и задерживали продвижение армии.

Красе, впервые командовавший войсками в таком засушливом регионе, не осознавал должным образом всех трудностей, которые представляют природные условия. Поэтому он уверенно двинулся вперед, но через несколько дней легионы дошли до реки Баллис (Белих) и увидели вдали отряд вражеской конницы. Абгар и его арабы отправились вдогонку за ними, но эти люди из Осроены не вернулись. На следующий день римская армия, усталая и страдающая от жажды, находилась в шести милях южнее Карр (Харран), чуть севернее города Ихны, когда появилась парфянская конница со своими знаменами из шитого золотом шелка. Великий визирь Сурена лично командовал ими, а рядом с ним увидели предателя Абгара с его арабами.

Публий Кассий, сын римского полководца, командовавший галльским корпусом, опасался попасть в окружение; он бросился на врага, но тот повернул и увел его от основной армии. Тогда персидская тяжелая кавалерия со своими длинными копьями и стальными пластинчатыми доспехами, которые покрывали и всадника, и его коня, напала на него со всех сторон, и галлы, вынужденные встать кольцом и обороняться, утонули в ливне стрел на этой бесприютной равнине. Публий Кассий был ранен и, видя, как гибнут шесть тысяч его воинов, приказал слугам убить его.

Через несколько часов после этой катастрофы парфянские лучники под защитой копейщиков в кольчугах уничтожили две трети армии Красса. Остаток семи легионов сначала нашел убежище в Каррах, но ночью продолжил отступление в армянские горы во главе с Гаем Кассием. Парфяне, однако, не собирались ослаблять хватку и, непрестанно изводя римскую армию, заставили Красса просить мира. Заманив его в ловушку, они сразу же убили его вместе с находившимися при нем офицерами.

10 тысяч римских солдат попали в руки неприятеля и были отправлены к персидской армии в Маргиану. Гай Кассий с мучительным трудом вернулся в Сирию, приведя 8 или 9 тысяч человек – все, что осталось от великолепного войска в 43 тысячи воинов, которое ушло из Италии. Великий визирь послал голову римского генерала своему господину Ороду, который в то время вторгся в Армению.

В то время армянский трон занимал Артавазд III (56–34 до н. э.). Этот правитель, сын и наследник Тиграна Великого, в первой половине своего правления был верен обязательствам отца по отношению к римлянам и предоставил Крассу в начале кампании корпус в 6 тысяч человек. То ли он предал римского полководца, когда тот отказался идти через Армению, то ли готовился прийти к нему на помощь, нам неизвестно. Однако вторжение в его царство парфян, видимо, и стало главной причиной, почему он вернулся в Армению. Провал Красса заставил его согласиться на мир, и он договорился с персами. Чтобы закрепить новый союз, он отдал сестру в жены царевичу Пакору, любимому сыну Орода.

Новости о великой победе, одержанной Суреной, достигли персидского двора во время празднования бракосочетания. Греческая театральная труппа давала «Вакханок» Еврипида перед двумя царями и их приближенными – оба правителя и их вельможи прекрасно знали греческую литературу и обожали греческий театр. Артавазд, как мы уже говорили, сам писал трагедии, речи и другие труды на греческом, и его сочинения еще существовали в I веке и. э.

Актер, который играл Агаву, взял голову Красса вместо головы Пенфея и в припадке вакхического безумия схватил ее за волосы, высоко поднял и произнес знаменитые строки:

Только что срезанный плющ —
Нашей охоты добычу счастливую —
С гор несем мы в чертог.

Можно не сомневаться, что овации армян не были искренними, ведь Артавазд, несомненно, понимал, что римляне, его вчерашние союзники, будут винить его в этой катастрофе.

Парфяно-армянская армия вторглась в Сирию, но Кассий в Антиохии успешно сопротивлялся ей и с помощью свежих подкреплений, присланных ему с большой спешкой, бывший помощник Красса даже сумел выгнать Пакора из Сирии. Шесть лет спустя (45 до н. э.) Ород воспользовался тем, что Рим, казалось бы, оставил в небрежении свои восточные дела, и снова послал Пакора в Сирию, чтобы оказать вооруженную поддержку римлянину Цецилию Бассу, восставшему против Цезаря.

В этот период история Армении так тесно смешивается с мировой политикой, что невозможно говорить об армянах и их делах, не рассматривая их как результат действий великих империй. Их так называемая автономия становится чисто номинальной, а цари – просто прислужниками персидских или римских полководцев.

Цезарь обдумывал, как отомстить за унижение, нанесенное Риму провалом и убийством Красса, заставить парфян в Ктесифоне вернуть захваченных римских орлов и наказать Пакора за новые посягательства на Сирию, но тут кинжал убийцы оборвал жизнь диктатора.

Неразбериха, воцарившаяся в республике после смерти великого вождя, оставила Азию незащищенной и позволила персам и армянам пойти в наступление на Сирию и Финикию и даже Палестину, поскольку эти провинции теперь были открыты из-за бегства их наместника Децидия Саксы. Квинт Лабиен, сын Тита Лабиена, врага Цезаря, перешедший на сторону персов, находился в Сирии с армией Пакора. Так гражданская война в Риме принесла парфянам неожиданную помощь. Ород, изучивший римские методы ведения войны и тактической организации войск, с каждым днем становился все более грозным противником.

Несмотря на эти тревожные знаки, удача по-прежнему сопутствовала Вечному городу. Антоний, помирившись с Октавием, смог послать в Малую Азию Вентидия Басса. Лабиен был разбит и бежал в Киликию, где его захватили и казнили, и опытный Вентидий, заняв ущелья Аманоса, разгромил парфянского полководца Фарнапата. Пакор, вынужденный вернуться на другой берег Евфрата, также понес поражение у Гиндары, на северо-востоке от Антиохии, где был убит 9 июня 38 года до н. э.

Тем временем Публий Канидий Красс победил в битве армян вместе с Фарнабазом, царем Иберии, и Зобером, царем Албании, который присоединился к парфянам в войне против Рима. Верховная власть республики, таким образом, расширилась от сирийских пустынь до берегов Каспийского моря.

Однако, устав от этих нескончаемых войн, Рим решил нанести решающий удар, тем более что события, происходившие при персидском дворе, сделали ситуацию значительно более благоприятной для такого действия.

Смерть Пакора и потеря сирийских провинций ввергла аршакидского царя Орода в отчаяние. Он только что назначил сына Фраата IV своим преемником, и тот в нетерпеливом желании заполучить венец царя царей подстроил убийство отца, братьев, старшего сына и всех вельмож, хранивших верность убитому царю. Из-за этих преступлений многие персидские дворяне и сатрапы бежали с родины и стали искать убежища у римлян. Одним из этих беглецов был Меноэс, один из иранских вельмож высшего ранга. Так междоусобица в Персии позволила Риму снова взять Армению под свое крыло.

Казалось, в Риме наступило спокойствие, и, больше не волнуясь о распрях, Марк Антоний при поддержке шурина Октавия отправился на восток во главе 70 тысяч пехоты, 40 тысяч вспомогательных войск и 10 тысяч испанцев. Армения поставила триумвиру контингент в 6 тысяч всадников. Таким образом, римская армия насчитывала 126 тысяч боеспособных солдат. Их полководец, возвратившись к плану Цезаря и полагаясь на свое численное превосходство, надеялся вернуть из Ктесифона и Экбатаны потерянные Крассом орлы.

Жестокое поражение в конце концов убедило римлян в том, что равнины Месопотамии слишком опасны для экспедиционных сил. Поэтому триумвир предложил сделать Армению своим плацдармом и ударить через Мидию в сердце Ирана. Но несмотря на то, что он был бесстрашным воином, ему недоставало таких качеств, как осторожность и дальновидность, хладнокровие и контроль над собственными страстями, которые необходимы для великих свершений. Потеряв в бездействии несколько месяцев благоприятного времени года, он направился к Евфрату в сопровождении Клеопатры. Потом, так как ему не терпелось вернуться к жизни, полной удовольствий с египетской царицей, которая оставила его после того, как он достиг реки, Марк Антоний не стал тратить время на зимовку в Армении. Торопясь покончить с персами как можно быстрее, он пересек армянские горы и вступил на равнины Атропатены. В этом излишне скором наступлении римский военачальник оказался столь неосмотрителен, что оставил в арьергарде караван с осадными орудиями, и на него внезапно напал Артавазд, сын Ариобарзана, царь Атропатены, и Меноэс, заключивший мир с парфянами; оба легиона, которые отвечали за орудия под командованием Оппия, были разгромлены персами.

Из-за этой потери Антоний не смог взять Фрааспу, одну из твердынь Атропатены, где жили сагартии (современный Геррус), и царь Армении бросил его и вернулся к себе в царство с 6 тысячами всадников. Римский полководец начал отступление лишь позднее, даже слишком поздно. В конце концов он отступил через Газаку (Ганзак), берега озера Матиан (Урмия) и горы южнее Аракса. Но в этом марше в три сотни римских миль по засушливым и бесплодным землям не менее 24 тысяч его легионеров погибли от изнеможения, холода и голода или от стрел 40 тысяч парфян, которые, несмотря на обещания Фраата, непрестанно терзали отступающую армию.

Не признавая собственного неблагоразумия, Антоний обвинил царя Армении Артавазда в этой катастрофе, так как тот уехал, забрав свою кавалерию. Тем не менее Антоний так спешил вернуться к египетской царице, что отказался зимовать в регионе Арарата и, отложив планы мести Артавазду, продолжил путь к сирийской Антиохии, потеряв по пути еще 8 тысяч человек от болезней и холода.

Среди постыдных пиров, которые Антоний задавал в Антиохии, он, однако, не забывал о своих обидах. Напрасно он пытался уговорить Артавазда явиться к нему. Следующей весной (34 до н. э.) триумвир вернулся в Армению и смог через Квинта Деллия уговорить царя согласиться на разговор с Антонием ради сохранения своего трона. Едва несчастный царь прибыл к римлянам, как в нарушение обещания он был закован в цепи и пленником проведен по собственным владениям, его заставили раскрыть крепости, чтобы вынести оттуда все сокровища. Антоний держал его при себе, чтобы украсить свой триумф и повести его по улицам Александрии в цепях вместе с женой и сыновьями. Иначе говоря, несмотря на разгром, понесенный от парфян, и на потерю армии, триумвир все же провел свой триумф; однако его единственными пленниками были его же бывшие союзники.

[ZHAN]

Антоний мечтал восстановить на востоке Александрийскую империю, способную противостоять тому, во что обещало превратиться Римское государство. Он знал честолюбивые планы Октавия и готовился выкроить для себя долю от провинций республики.

Что же касается армянского царя Артавазда, то он лишился престола, чтобы освободить место для сына Антония и Клеопатры по имени Александр, а также наградить царя Атропатены. Этот царь, который тоже носил имя Артавазд, был единственным правителем, который пострадал от римского вторжения в Персию; его сюзерен Фраат пожал все плоды кампании. Царь Атропатены отдал свою дочь Иотапу в жены новому царю Армении Александру и доставил к Антонию римских орлов, захваченных у Статилия, получив для себя Симбакию, армянскую провинцию, когда-то бывшую частью Мидии.

Великая Армения попала в руки Александра, а Полемон, муж Пифодориды, племянник Антония, способствовавший интригам царя Атропатены против армянского царя, взошел на трон Малой Армении.

Но эти политические схемы, обращавшие соперников в союзников, дававшие народам царей против их воли, встретили жесткое сопротивление со стороны местных жителей. Армяне отказались подчиняться Александру и посадили своего царя – сына плененного царя Арташеса (Артаксия) II [Аршам у армян]. Тот, осажденный войсками римлян и сатрапа Атропатены, был вынужден искать убежища у парфян при дворе Фраата IV. Наконец, воспользовавшись тем, что Антонию пришлось отвести свои легионы из Армении, чтобы вести войну с Августом, персидский царь вторгся в Атропатену и Армению и отдал армянскую корону национальному претенденту.

Думая, что гражданская война в Риме продлится еще долго, персидский царь Фраат IV и армянский царь Арташес II решили отнять у римлян их владения западнее Евфрата, когда против Аршакидов поднялся претендент на иранский трон Трдат II, провозгласил себя великим царем в Ктесифоне и заставил соперника спасаться бегством к восточным скифам – в Закавказье. Армении, таким образом, осталось одной выполнять вышеописанные планы, и она, чувствуя себя слишком слабой, отказалась от них.

Тем временем Клеопатра обезглавила своего пленника, и Артавазд, сын несчастного монарха, отомстил за его смерть тем, что перебил всех римлян в своих владениях.

Тем временем, однако, битва при Акции привела к тому, что Октавий получил в свои руки верховную власть и, устав от бесконечных конфликтов из-за Армении или по поводу Армении, решил поставить все территории восточнее Евфрата, севернее Тигра и выше Аракса под римский протекторат. Так территории иберов и албанцев, то есть всех народов южнее Большого Кавказского хребта, были в первый раз включены в римскую сферу. Этот план означал сдерживание силы Персии, и Октавий мог ни перед чем не останавливаться в выполнении своих намерений.

Подкупленные римским золотом, армяне восстали против Арташеса II и убили его, и Тиберий Клавдий Нерон, тогда двадцати двух лет от роду, короновал царем Армении младшего брата Арташеса Тиграна III. Тогда Армения погрузилась в анархию. Тигран III умер, возможно, от болезни, но, вероятнее, от яда. Тигран IV потребовал у римлян короновать его, а тем временем объявились еще двое претендентов на трон по имени Эроваз (?) и Артавазд IV.

Этот период армянской истории очень неясен. Персы и римляне долго сражались за влияние в стране. Наконец, в 1 год н. э., Фраат, вернувший иранский трон, отказался от всех притязаний на Армянское царство и оставил своих братьев заложниками у римлян.

Но как мы видели, слово правителя в те дни мало что значило. Все они, будь то римские или персидские, исходили из своих кратковременных интересов. Злодейства и предательства следовали одно за другим беспрерывно, и армянский вопрос всегда оставался главным для двух великих государств-соперников, когда они оба старались добиться собственных целей в общей политике на Востоке.

[ZHAN]

Ряд сменяющихся правителей, которых историки Армении назвали династией чужеземцев, совпадает с периодом, когда армяне, хотя и обладая номинальной независимостью, находились попеременно то под римским, то под персидским влиянием. Раздираемые политикой могущественных соседей, они в зависимости от обстоятельств склонялись то к одному, то к другому из своих временных владык, слишком слабые, чтобы добиваться национальной независимости. Армии цезарей, как и армии царя царей, на какое-то время навязывали свою волю армянскому правительству и отдавали короны царя сторонникам Рима или Персии исходя из условий конкретной ситуации. За этими периодами следовали мирные времена, когда персы и римляне, слишком занятые другими делами, оставляли Армению в покое и давали ей возможность сбросить чужеземное ярмо.

Но и тогда, однако, она пребывала в состоянии нерешительности, не зная, каким путем идти.

Но народная жизнь шла в Армении полным ходом; ее армии поставляли воинов и персам, и римлянам. Крупные феодалы пользовались значительной независимостью, и мысль продолжала развиваться по курсу, заложенному великим Тиграном. Немногое, известное нам об этом периоде, все же свидетельствует о том, что, несмотря на постоянные войны, навязанные стране, народ развивался и под иноземном влиянием, и за счет собственной энергии.

Как мы видели, литература и искусство процветали при армянском дворе при Тигране. Мы знаем, что это развитие не прекратилось при династии Арташеса, ибо сразу же, как только армяне несколько веков спустя приобрели собственную письменность, в которой они так нуждались, возник язык чрезвычайно изощренный, который, безусловно, берет начало в устной культуре. Таким же образом на много веков раньше греки приобрели вкус к литературе задолго до того, как узнали алфавит, и обязаны своим интеллектуальным развитием многим другим арийским народам, которые по-прежнему оставались неграмотны.

Более того, в Риме армяне отнюдь не считались варварами; их правителей в Вечном городе принимали с огромным почетом, и авторы уважительно писали о роскошном образе жизни этих барственных жителей Востока.

Когда Армения попеременно находилась то под персидским, то под римским влиянием, в ней, несмотря на жгучее желание вновь обрести независимость, сложилась ситуация, когда в течение некоторого периода ее трон занимали цари, сами не принадлежащие к ее народу.

Первым из них был перс по имени Ариобарзан, правивший около 2 года н. э. Он был царем Мидии и Атропатены, когда по приказу Августа Гай Цезарь сделал его царем Армении. Его сменил сын Артавазд (2—11 н. э.). Затем на трон взошел еврейский царь Тигран V (11–14 н. э.), но так как правление этого чужеземного монарха пришлось не по вкусу армянам, сторонники национальной независимости призвали сестру Тиграна IV Эрато, которая и стала царицей (14–15 н. э.). Ее сменил Вонон, парфянин (16–17 н. э.).

[Около 16 г. н. э. Вонон или Онон, сын царя Персии Фраата, был заложником в Риме, когда после убийства Орода II парфяне попросили Августа назначить преемником сына Фраата. Он получил власть, но был свергнут Артабаном, соперником в борьбе за трон, и вынужден бежать в Армению, где был назван царем. Однако Августа сменил Тиберий и отказался поддерживать ставленника, парфяне изгнали того из Армении, и он нашел убежище в Сирии, где был убит по приказу римлян.]

Потом Германик посадил на трон Зенона, сына Полемона и Пифодориды, которому Антоний прежде отдал Понтийское царство, и он правил Арменией как Арташес III. Шестнадцать лет (18–34 н. э.) тот царил над своими владениями как вассал Запада. Но персы вновь вернули себе власть, и уже Аршакиды, а не римляне посадили на трон Армении одного из их числа – Арсака или Аршака I (34–35 н. э.).

В этот период, в начале христианской эры (8 г.), летописи говорят о восшествии на трон Осроены представителя ветви царского рода Армении. Предполагается, что арабские правители, которые сменили Ороза (Хосроя) (137–132 до н. э.), имели феодальные связи с Арменией. Как бы то ни было, и Мовсес Хоренаци, и Вартан сообщают нам, что Абгар V Уккама, Апкар у армян, внук Арташеса и, следовательно, потомок Тиграна Великого, перенес свою столицу из Мцбина в Эдессу и что его потомки правили Осроеной до времен Гордиана III, когда около 240 года и. э. этот император лишил Абгара XI его царства и сделал Осроену римской провинцией. Это расширение армянского влияния в Сирии сыграло важную роль в восточной политической жизни, но у нас недостаточно информации по этому вопросу, а та, что есть, часто неясна и противоречива.

Новые войны разыгрались в Армении после того, как армянский трон перешел в руки иберов в лице Митридата (35–37 и 47–51 и. э.), который выгнал Аршакида. Его сменил племянник Радамист (51–53 и. э.), сын царя Грузии Фарасмана I, убив дядю при помощи подлой уловки. Тацит оставил нам рассказ об этом преступлении, живо изобразив постыдные обычаи тех неспокойных времен.

Радамист прибыл к дяде, якобы спасаясь от несправедливой суровости отца и мачехи. Он просил у армян гостеприимства и был принят с распростертыми объятиями.

Вскоре он подружился с дворянами страны и, воспользовавшись благосклонностью дяди, вскоре образовал влиятельную партию. Когда наступил подходящий момент, он послал гонца к царю Иберии, который неожиданно вторгся в Армению и посадил на трон своего сына. Митридат, застигнутый врасплох и преданный большинством своих вассалов, нашел убежище в Горнеях (Гарни), в горах неподалеку от Еревана. Тогда там стоял римский гарнизон, ибо Армения в то время была вассалом империи, и царь полагался на защиту легионов. Но префект крепости Целий Поллион, соблазненный дарами иберов, собирался выдать своего гостя и, видимо вступив в переговоры с Фарасманом, уговорил царя прийти на встречу, предложенную Радамистом.

У Митридата, однако, имелись некоторые подозрения. Будучи грузином, он знал, что ему стоит бояться предательства со стороны племянника. Но так как римляне угрожали оставить его без помощи, он в конце концов уступил. Встреча должна была состояться у священной рощи у подножия горы, где два правителя должны были, по обычаю, скрепить свою дружбу жертвоприношением богам.

У иберов в подобных случаях было принято, чтобы оба участника скрестили правые руки, связали два больших пальца и надрезали так, чтобы из них потекла кровь. Потом они должны были приложить окровавленные пальцы к губам друг друга и принести клятву, нерушимо скрепленную кровью.

Когда они уже собирались совершить этот ритуал, Митридата схватили и связали. Радамист клялся не убивать дядю ни мечом, ни ядом, поэтому он приказал удавить его подушками, а в это же время его сподручные задушили жену жертвы, сестру Радамиста, и зарезали детей.

Это ужасное злодеяние, хотя и совершенное варварами, было тем не менее позором для римских властей, на которых лежала вся ответственность. Однако прокуратор Каппадокии Юлий Пелигн, начальник Целия Поллиона, признал нового царя Армении. Дары иберов делали свое дело даже в залах Кесарии. Но наместник императора в Сирии Нумидий Квадрат был справедливо обеспокоен общественной реакцией на поступок Целия Поллиона и обдумывал его наказание. Однако его совет придерживался иного мнения. Какая Риму разница, племянник или дядя будет сидеть на троне Армении, что ему с того, что варвары перебьют друг друга; разве их ссоры не служат целям Рима? Персы почти не влияют на Иберию, а Рим всемогущ; разве не лучше позволить грузинской династии укрепиться во всех областях Армении на границе с парфянами? После смерти Фарасмана Радамист объединит оба царства и таким образом образует твердыню, достаточную, чтобы сдерживать парфян.

Рим не упускал возможности укрепить свою власть за счет мелких государств. Антиох IV Епифан, царь Коммагены (38–72 н. э.), помог Корбулону в его восточных кампаниях, и Нерон, чтобы наградить его за помощь, воспользовался беспорядками в Армении, чтобы прибавить часть страны к его владениям.

Этот эпизод одного из самых беспокойных периодов в истории Армении дает представление о тех пугающих сдвигах, которые происходили в этом злополучном царстве. Оно страдало не только от предательств со стороны римлян, персов и северных соседей, но и от внутренних распрей, раздираемое соперничеством и жадностью своей знати. Воцарилась анархия. Каждый день границы государств менялись, Армения разделилась на верхнюю и нижнюю, и ее области то отнимались, то прибавлялись к владениям разных царей, и из-за постоянного кровопролития, сожжения городов и деревень страна погрузилась в горе и опустошение.

Тогда персы, опасаясь возрастающей мощи Рима, вторглись в Армению, намереваясь сбросить с трона грузинского узурпатора и заставить этот горный народ принять царя, на которого они сами могли бы положиться. Радамист бежал на коне, посадив за спиной беременную жену Зенобию. Зенобия была дочерью убитого им дяди. Лишаясь чувств, не в состоянии выдержать безумного бегства, царица умоляла мужа прекратить ее мучения. Сын Фарасмана ударил ее кинжалом в грудь, сбросил тело в Аракс и продолжил путь, а парфянская конница получила приказ схватить его и шла за ним по пятам. Зенобия, однако, не умерла. Ее спасли пастухи и доставили к царю Трдату, которого персы только что посадили на трон, и царь принял ее со всеми почестями, приличествующим ее высокому положению и постигшим ее несчастьям.

После ухода парфян Радамист вернулся в Армению и обратился за помощью к вассалам в попытке вернуть себе царский венец; но он так гнусно вел себя по отношению к местным жителям, а его месть была столь жестока, что бывшие подданные выгнали его, и ему пришлось бежать назад к отцу.

С этого момента в Армении начинается правление династии Аршакидов. Они занимали трон потомков Айка около четырех веков и дали армянской истории одну из ее самых блестящих страниц.

[ZHAN]

Первым правителем этой династии был Трдат I (53–59 и 66—100 н. э.), брат Вологеза, царя Персии. Его восшествие на престол означало вход Армении в широкую феодальную систему Аршакидов. Во главе этой политической структуры стоял иранский владыка, носивший титул царя царей. После него шли Аршакиды Армении; третьими – Аршакиды Бактрии, а четвертое место занимали Аршакиды Северного Кавказа, правившие массагетами. Царь Персии как верховный владыка один имел право выпускать деньги и чеканить свое изображение на монетах.

Рим с опасением воспринял переход армянского престола к брату персидского царя. Если правитель, враждебный к Римской империи, добивается такой власти, это предвещало скорое падение римского влияния в этих регионах, столь политически важных для империи. Нерон поручил Корбулону выгнать царя-Аршакида и поставить вместо него Тиграна VI (60–62 н. э.), племянника последнего царя с тем же именем и внука Архелая, царя Каппадокии. Этот протеже Рима, однако, умер, процарствовав всего два года, и Вологез уговорил Корбулона согласиться на то, чтобы Рим назначил царем его брата.

Тогда Трдат отправился в Рим, чтобы принять корону из рук Нерона. Но этот шаг не означал унижения для армянского царя. Едва он пересек римскую границу, как его встретили с уважением, достойным государя, и во всех городах оказывали ему царские почести. Трдата сопровождали главные сановники царства и царица с детьми, а также эскорт из трех тысяч всадников, словом, он прибыл со всем блеском восточной пышности.

Тацит, Плиний, Дион Кассий оставили нам описание визита царя Армении в Италию. Он въехал в город Никополь на колеснице, чтобы приветствовать императора, который находился там в то время, но коронация имела место дальше, в Риме, где сенат проголосовал за организацию роскошных празднеств. Нерон, сидя на троне, возложил царскую корону на голову Трдата, а тот стоял на коленях. Вернувшись к себе во владения, он восстановил город Арташат, который переименовал в Неронию, и с помощью легионеров забрал у албанцев землю, которую они захватили у Армении во время беспокойной эпохи чужеземных династий.

Архадар (100–113), преемник Трдата, прибавил Нижнюю Армению к своим владениям, а позднее отдал ее римлянам. Малая Армения уже стала провинцией империи после того, как перешла из рук Полемона, царя Понта, в руки Архелая, царя Каппадокии, а затем Котиса, царя Киммерийского Босфора (Крыма), а ее последними правителями были Аристобул при Нероне и Тигран при Веспасиане. Так границы Римской империи постепенно сдвигались на восток от берегов Евфрата к берегам Тигра, и, поскольку Аршакидская династия Армении казалась более преданной их интересам, чем собственным родственникам – царям Персии, у Рима были все основания поддерживать ее.

[Титул ARMENICUS в надписях на монетах дается Марку Аврелию и Луцию Веру. Титул PARTICUS дается Траяну, Адриану, Марку Аврелию, Луцию Веру, Септиму Северу, Каракалле и Кару. Эти титулы исчезают еще до царствования Константина I и никогда не встречаются на византийских монетах, хотя еще долго использовались в императорских рескриптах. Юстиниан I называет себя Allemanicus, Gothicus, Germanicus, Franciscus, Alamicus, Vandalicus и т. д.]

Партамасир (113–114), Парфамасат (116–117), Вологез (Вагарш) (117–140), Софем (140–162, 163–178), Пакор (162–163), Санатрук (178–216), Вологез II (Вагарш II) (217–238) – все эти правители из рода Аршакидов сменяли друг друга на троне Армении. Находясь постоянно в распрях со своими персидскими родственниками, как и с римскими сюзеренами, эти цари очень дипломатично вели себя по отношению к своим могущественными соседями, всегда стараясь не допустить необратимых последствий. Это соперничество, однако, привело к тому, что в правление первых царей-Аршакидов на Армению пали величайшие бедствия.

Наконец Трдат II, также называемый Хосровом I Великим (217–238), взошел на трон, и с того времени началось великое развитие армянского народа, которому позднее, благодаря принятию христианства, было суждено навсегда присоединиться к западной цивилизации и порвать с восточной культурой.

Великий переворот только что преобразовал Иран. Ардашир (Артаксеркс), сын Папака из рода Сасана, правитель провинции Парс, сверг Аршакидскую монархию и взошел на трон царя царей. Происходя из маздеистских первосвященников Парса, он объявил о намерении восстановить в своей новой империи религию предков и изгнать греко-парфянские божества вместе с греческим влиянием. Но хотя новый царь только что победил Артабана, он еще не успел завоевать всех Аршакидов, и парфяне Армении были среди тех, кто отказался признать его своим государем.

Агатангелос оставил нам историю Трдата II на армянском и греческом языках, и его рассказ о первых контактах между маздеитами-персами и все еще язычниками-армянами, хотя весьма преувеличенный, проливает яркий свет на новое положение вещей, которое сложилось из-за возрождения зороастрийского культа и прихода к власти сына Папака.

[ZHAN]

«С ослаблением царства Парфянского низложено было владычество Артабана, сына Вагарша, убитого Арташиром [Ардаширом], сыном Сасана, нахараром из области Стахр, прибывшим и вошедшим в сговор с персидским войском, которое покинуло, оставило, отвергло и пренебрегло властью парфян и с радостью дало предпочтение правлению Арташира, сына Сасана. Когда эта печальная весть о смерти дошла до армянского царя Хосрова [Трдата II], который был вторым в Персидской державе, – ибо тот, кто был армянским царем, тот был вторым в Персидском государстве, – хотя до него давно дошла печальная весть, однако он ничего не смог предпринять для подготовки к войне. И после этого продолжал пребывать в великой печали из-за происшедших событий, ибо ему ничего не удавалось сделать. В великой печали по поводу случившегося он пустился в путь и вновь возвратился в свою страну.

И вот в начале следующего года армянский царь Хосров вновь начал набирать полки и составлять войско: он собрал алванское и иверское войска, открыл врата аланов [Дарьяльское ущелье] и Чора Пахака, впустил войска гуннов и стал совершать набеги на Персию, пошел походами на Ассирию и дошел до врат Тизбона [Ктесифона]. Опустошив всю страну, он разрушил благоустроенные города и богатые поселки и, превратив обжитую страну в безлюдную, намеревался стереть с лица земли, разгромить, разрушить до основания и уничтожить порядки, установленные в государстве Персидском. Он поклялся также отомстить за лишения их рода царства, стремясь взыскать в полной мере, так как пылал великой местью. Уповая на многочисленность своего войска и надеясь на его храбрость, он жестоко угрожал.

Вскоре, дабы отомстить за кровь Артабана, на помощь подоспели алваны, лбины, чипхи, каспы и другие племена из этих краев с множеством отважных и храбрых, хорошо снаряженных всадников. И хотя он и был в великой печали из-за братских чувств, испытываемых к своим сородичам, ибо они покорились и пошли в услужение к пришедшему к власти царству рода Стахра и были покорны ему, несмотря на это, Хосров отправил к ним посланника, дабы убедить соплеменников выступить с тыла и подняться против царства Арташира и оттуда со стороны кушанов протянуть ему руку помощи, храбрыми племенами и боевыми дружинами прикрыть его тыл с той стороны, с их исконной страны. Однако парфянские роды и вожди племен, нахарары и родоначальники не вняли ему, так как приняли, приспособились и покорились власти Арташира, вместо того чтобы предпочесть власть своего рода и братство».

[Перевод с древнеармянского К.С. Тер-Давтян и С.С. Аревшатяна.]

Статуя Трдата, царя Армении. Мрамор, Лувр

Возвращение к маздеизму, которое сатрапы Персии давно подготавливали в общественном мнении, было хорошо принято по всей империи. Только вельможи Аршакидов пытались сопротивляться новому царю царей. Однако, поддавшись вооруженной силе и чувствуя, что народ благосклонно смотрит на восстановление старой персидской религии и что их дело проиграно, они согласились с новым положением вещей. Армения продолжала держаться в одиночку.

«Но Хосров [Трдат II] поднялся со своим огромным войском и теми, кто прибыл с разных мест, дабы стать в войне его соратником. И когда персидский царь увидел скопище огромного войска, которое, стремительно двигаясь, возникло перед ним, поднялся и он навстречу им, готовясь к битве. Однако он не сумел устоять и бежал. Преследуя его, они уничтожили все персидское войско, оставляя на полях и дорогах трупы; с остервенением они уничтожали персов, наносили им тяжелые удары».

Если бы у нас была хроники сасанидских царей, к сожалению систематически уничтожавшиеся арабами, мы определенно обнаружили бы в них, что первые встречи Ардашира с армянскими Аршакидами оказались не такими славными для армян, как рассказывает Агатангелос. Нет ни малейших сомнений в том, что против нового режима восстала коалиция северных народов, ибо то малое, что мы знаем о сасанидской истории, показывает этих царей занятыми постоянной борьбой с государствами Закавказья и Окса (Амударьи), но если даже персидские силы действительно понесли несколько поражений в начале новой династии, это, безусловно, могли быть не более чем мелкие стычки.

Агатангелос заключает свой рассказ в манере ассирийских царей – перечислением добычи, взятой Трдатом в этом якобы опустошительном похоже на персидскую землю:

«И армянский царь после великой сечи радостно, с ликованием возвратился с великой победой и большой добычей в Армянскую страну, в область Айрарат, город Вагаршапат, с огромной радостью, добрым именем и большой добычей. Затем он повелел послать гонцов во все края, разослать указы, приказывая всем пойти на поклонение к семи храмам святилищ, принести жертвы изваяниям божеств. Он почтил место поклонения своего родного Аршакидского рода, принеся в дар им белых быков и белых козлов, белых коней и белых мулов, золотые и серебряные украшения, шелковые одеяния, украшенные блестящей бахромой и ожерельями, золотые венцы и серебряные жертвенники, ласкающие взор сосуды с благородными каменьями, золото и серебро, сияющие наряды и прекрасные украшения. Из привезенной богатой добычи он пятую часть выделил жрецам и пожаловал им большие дары. И, одарив, распустил бывшее с ним войско».

Западные авторы проливают совершенно иной свет на вышеописанные события. Ардашир, провозглашенный 28 апреля 227 года н. э. царем царей и восстановителем религии и языка персов, называвший себя «маздейцем, потомком богов, царем царей Ирана и Анирана» (надпись на монете), возродил притязания Ахеменидов на всю Азию и потребовал у Римской империи вернуть ему прежние провинции Дария. Александр Север сразу же выслал большую армию, к которой присоединились армяне и народы севера. Ее центр пошел в Месопотамию, правое крыло – в Халдею, а левое – в Армению и Атропатену. Но центр был остановлен основным корпусом персидской армии, которой командовал сам царь; правое крыло должно было уйти из Мидии и вернуться в Армению, и Ардашир смог бы выгнать римлян из Месопотамии, если бы удержал свои войска в боевой готовности. Однако они требовали отпустить их по домам и бросили его, и ему пришлось удалиться в свои владения, ничего не добившись. Армения осталась под властью Рима, а Александр Север стал героем воображаемых побед на римском форуме.

Восстановление национальной монархии в Персии было с точки зрения восточного государственного управления весьма важным событием, ибо сасанидские правители никогда всерьез не отказывались от своих претензий на страны, которые раньше входили во владения Ахеменидов. Новая династия, положив в основу религиозный вопрос, самым своим восшествием на престол вернула порядок в Персию, где дела пришли в беспорядок при последних царях-Аршакидах.

Однако еще более важные события развивались в мире. Пока Ахура-Мазда утверждал свои древние права в Иране, по Римской империи распространялась религия Христа. К противоборству государственных интересов двух империй в течение нескольких лет должно было добавиться самое непримиримое противостояние из всех возможных – тому, которое происходит из противоречащих религиозных убеждений.

До реставрации маздеизма, пока Персия находилась под властью Аршакидов, иранцы, армяне и римляне не вдавались в религиозные ссоры. Римская веротерпимость принимала богов парфян вместе с богами Армавира, Арташата и Ани. Более того, насыщенные греческой мифологией, восточные религии имели бесчисленные общие связи с западными, и римляне с помощью своей дальновидной ассимиляции исключили всякую опасность религиозного конфликта с разными связанными с империей народами.

Это устройство, которое столь тщательно складывалось в течение веков, вскоре должно было рухнуть: начиналась новая эра, и люди входили в те времена, когда национальный бог становился национальным знаменем. Ассирия правила Азией от имени Ашшура; отныне религия Христа должна была вступить в схватку сначала с маздеизмом, потом с исламом, и религиозная терпимость, родившаяся из великих завоеваний Александра и римской дальновидности, продлилась всего лишь пять с половиной столетий.

[ZHAN]

Можно не сомневаться, что христиане появились в Армении вскоре после распятия Христа. Апостолы Фаддей, Варфоломей и Иуда, которые проповедовали Евангелие у Арарата, по легенде, были казнены Санатруком (Санадруком), который тогда правил Адиабеной и частью Армении.

Армяне, как мы знаем, тогда не имели письменности; следовательно, никаких документов первых трех веков не дошло до нас, и у нас очень мало сведений относительно продвижения христианства в этой стране до ее официального обращения. Однако религиозные гонения, которые, как известно, существовали при царях Персии и Армении, показывают, что христиан уже было значительное число к моменту восшествия на престол Трдата III (250 г.).

В его правление христианская религия была принята – за 13 лет до того, как она одержала триумфальную победу на Западе, то есть до даты победы Константина в битве у Мульвийского моста. Только сто лет спустя Феодосий издал свой указ против язычества. Армения, следовательно, по описаниям ее историков, была первым из народов, которые приняли христианство официально.

[Это утверждение всех армянских историков не поддерживается заявлениями греков и латинян, за исключением Евсевия. Некоторые современные авторы заключают, что Армения приняла христианство одновременно с Римской империей.]

Великим евангелистом Армении был святой Григорий Лусаворич, то есть Просветитель, также называемый в летописях Григор Партев, то есть Григорий Парфянин.

Григорий родился в 257 году в царском роду Аршакидов. Его отец Анак убил Трдата II на охоте, подкупленный персидским царем, который был недоволен властью Трдата и его авторитетом как римского союзника. На смертном одре Трдат II приказал истребить вместе с Анаком всю его семью, и этот приказ был исполнен. Только Григорию удалось спастись, его отвезли в каппадокийскую Кесарию, где приняли в семью христианина и взрастили в христианской вере. Однако его убежище и обстоятельства рождения не были неизвестны, ибо по достижении совершеннолетия он женился на дочери армянского князя, тоже христианке. У них родилось двое детей, после чего пара разошлась, чтобы вести монашескую жизнь, и Григорий отправился в Армению, где надеялся искупить преступление отца обращением своей родины в христианство.

После смерти Трдата II персы захватили Армению (238=250 гг.), но с помощью римлян Трдат III взошел на трон. Этот правитель вырос в Риме, имел просвещенный ум, владел латынью, разбирался в западной литературе и хорошо понимал обязанности царя. По легенде, он обладал Геркулесовой силой. «Его дыхание, – писал Агатангелос, – разрушало плотины и останавливало яростные воды». Он часто доказывал свою доблесть и мужество на войне. В начале своего правления, однако, он разделял чувства своих римских наставников по отношению к христианам, которые в то время, несмотря на широкое распространение их религии, по-прежнему считались смутьянами и нарушителями общественного порядка. Горячий приверженец языческих богов, сначала он всеми силами сопротивлялся новой вере, и, чтобы положить конец проповеди Григория и ежедневному росту числа обращенных, он велел схватить проповедника и продержал его двенадцать или четырнадцать лет в темнице в цитадели Арташата, где его подвергали самым жестоким мукам.

Между тем, рассказывают летописцы, царь заболел и обратился не только к самым знаменитым лекарям, но и к божествам предков. Не получив от них никакого облегчения, он велел выпустить Григория из тюрьмы и был им излечен. Движимый благодарностью и тронутый нерушимой верой мученика, Трдат принял христианство вместе со своими придворными, а бывшего узника сделал министром.

Григорий, который по-прежнему оставался монахом, отправился тогда в каппадокийскую Кесарию, где экзарх Леонтий рукоположил его священником и сделал епископом. После этого Григорий вернулся в Армению, крестил царя и начал официальную христианизацию страны.

Обращение Армении в христианство не обошлось без трудностей, поскольку языческие жрецы были и невероятно богаты, и очень могущественны. Они с незапамятных времен получали долю со всех успешных предприятий, в которых участвовали цари Армении, и, хотя их храмы нередко подвергались разграблению во время войны, они владели громадными сокровищами и обширными землями, на которых подвластные им крестьяне при необходимости превращались в солдат.

Григорий при поддержке Трдата мирно обратил многие области Армении, где жители были готовы принять перемену. Однако в других местах епископ, сопровождаемый главными сатрапами и войском, ездил по стране, опустошая языческие святилища, уничтожая идолов и без жалости убивая всех жрецов, которые оказывали вооруженное сопротивление. Согласно Зенобу Глаку, их сопротивление было особо упорным в районе Тарона, среди прочих, а также в области Палуник. В городе идола Гисанэ произошла целая битва между армией жрецов и армией Григория. Победивший епископ «приказал сбросить идола Гисанэ. Был он из меди двенадцати локтей вышины. Когда те, кто получил приказ, вошли в храм, служители святилища, увидев их, побежали к ним и напали на них с криком: „Лучше умрем, чем допустим разрушение Великого Гисанэ!“ Воины окружили жрецов и убили шестерых». После этого «воины свергли Врата Смерти. Тогда демоны возвысили голос, крича: „Хоть ты и выгнал нас отсюда, не будет покоя тем, кто будет здесь жить“. Это кажется невероятным! «Как врата города, через которые входят сонмы воинов, это место было вратами демонов, их число было велико в святилище Гисанэ, как в пропасти».

К сожалению, предсказание демонов, как видно, исполнилось, ибо с тех пор Армения так и не обрела покоя.

Хотя кампания Григория имела целью обращение народа и искоренение язычества, все же сатрапы не пренебрегли богатствами, накопленными в храмах.

Зеноб продолжает: «На следующий день языческого жреца привели к князю Сиунии [армянский дворянин из свиты епископа]; они [христиане] заставляли его сказать, где спрятаны сокровища, и открыть дверь, ведущую в подземелье. Он отказался и умер под пыткой. Потому они не смогли найти сокровища».

Что касается земель, которые принадлежали языческим святилищам, то их приобретателями стали новые церкви.

«Заложив основания церкви и поместив там святые реликвии, святой Григорий возвел у входа деревянный крест в том месте, где стоял идол Гисанэ, и назначил служителями в церкви Антония и Гронита. Он сделал настоятелем монастыря Епифана и дал ему сорок три монаха и пожаловал ему двенадцать деревень для пропитания монастыря».

Дальше армянский автор перечисляет деревни, розданные между новым духовенством; вместе они составили 12 298 домов и могли выставить 5470 всадников и 3807 пеших воинов – небольшую армию в 9 тысяч с лишним человек. Летописец добавляет:

«Все эти деревни были с самого начала под властью идолопоклонства. Князья подтвердили пожалование их церквям, и святой Григорий распорядился соответственно».

«Затем, – говорит Корюн («Житие Маштоца»), – он [Маштоц] приступил к расследованию секты бесстыдных и непокорных барбарианов [или борборитов – эта секта появилась во II веке и отрицала Страшный суд]. И когда не нашел никакого средства обратить [их] на истинный путь, он взялся за посох усмирителя и предал [их] тяжким мукам в тюрьмах, пытках и тисках. Но когда [после применения] и этих [мер] оказались они лишенными спасения, тогда избивали, предавали огню, мазали их сажей и, опозорив разными способами, изгоняли их из страны».

Царь помог Григорию построить город Эчмиадзин (то есть «Сошествие Единородного»), и древний Вагаршапат стал святым городом армян, интеллектуальным центром страны. Огромное скопление церквей и монастырей, построенных за века, вместе с бесчисленными постройками, жилыми зданиями для архиепископов, епископов, архимандритов, священников и монахов – таков Эчмиадзин, столица католикоса всех армян. Этот духовный сан в христианстве можно сравнить только с папством, но в то время как наследник святого Петра лишь только изредка вмешивается в политику, католикос всех армян в Эчмиадзине нередко был вынуждаем обстоятельствами действовать как правитель от имени своего народа. Обладатель этого сана был облечен очень большими полномочиями. Католикос, однако, не всегда восседал в Эчмиадзине; он переезжал в Довин, Ани, Ахтамар и Сис, везде сохраняя свое высокое положение в моральной и интеллектуальной жизни народа.

Закончив свой труд, Григорий передал кафедру сыну Аристакесу, который был его подчиненным с 318 года и в качестве представителя Армянской церкви присутствовал в 325 году на знаменитом Никейском соборе, откуда исходят принятые у армян догматы веры. Затем Григорий удалился в пещеру на горе Сепух в Верхней Армении и вскоре умер.

Царь смотрел на обращение Армении в христианство как на политический шаг. Дав стране национальную религию, Трдат освободил ее от иностранного влияния, ибо Рим, по описанию местных авторов, еще оставался языческим в течение некоторого времени, а Персия вернулась к религии Заратустры. Следовательно, это означало утверждение армянской национальной самостоятельности, что усиливало индивидуальный характер потомков Айка, способствовало их народному единству и тем самым национальной независимости.

Тем временем обращение Трдата и Константина в христианство вызвало у персов тревогу за будущее. Чтобы предупредить опасность, которую они предвидели в союзе христианских владык против поклоняющегося Ормузду Ирану, их эмиссары совратили большое количество вельмож и сановников Армении и вовлекли их в заговор за восстановление язычества в землях у Арарата. Если верить Агатангелосу, Трдата убили во время охоты, возможно, по наущению персов, но это убийство не привело к возвращению прежнего культа, ибо народ по всей стране оплакивал покойного царя.

«Тело Трдата, – говорит автор жизнеописания этого монарха, – доставили в Тортан и положили в серебряный гроб, украшенный драгоценными камнями, а везли его мулы в золоченой упряжи. Отряды вооруженных воинов со знаменами стояли по обе стороны, а перед гробом пели погребальные песни и жгли курения… За костром играли трубы и арфы, которые вторили голосам рыдающих женщин…»

Противодействуя христианской религии, сасанидское правительство, как мы видели, преследовало политические цели. Каждый раз, когда персы с победой входили в Армению, их войска сопровождали маздеистские жрецы, которым царь царей приказал насаждать в стране иранскую веру, дабы Армения, оставшись христианской, не стала аванпостом для борьбы Рима с Персией. Вместе с христианами служители маздеизма преследовали и оставшихся приверженцев языческой веры предков.

«Он [Ардашир или Арташир I], – говорит Мовсес Хоренаци, – побуждает усилить службу в храмах, пламя же Ормузда на алтаре в Багаване велит поддерживать неугасимым. Однако статуи, установленные Валаршаком в Армавире, изображения его предков вместе с Солнцем и Луной, которые были перенесены из Армавира в Багаран, и еще раз – в Арташат, – их Арташир разбивает. И, объявив письменным указом нашу страну своей данницей, полностью закрепляет ее за собой».

Эти попытки ктесифонского двора вернуть Армению в персидскую сферу влияния путем обращения ее в маздеизм продолжались до самого конца Сасанидской династии.

«Был назначен срок – шестой месяц, – говорит Елишэ, – они [персидские сатрапы и маги] суетились и торопились по велению царя. От навасарда [первый месяц армянского календаря] до навасарда, гласит приказ, во всех местах, какие только есть под властью великого царя [Йездигерда], да будут упразднены церковные обряды, да будут заперты и опечатаны двери святых храмов, да будут изъяты в царскую казну по описи и счету посвященные сосуды, да умолкнут звуки псалмов и да прекратится чтение истинных пророков. Священники да не осмеливаются в домах своих поучать народ, верующие во Христа мужи и женщины, которые проживают в своих монастырях, да переменят свои одежды по мирскому обычаю. Затем и жены нахараров да обучаются учению мотов [магов]. Сыновья и дочери азатов и шинаканов [землевладельцы и крестьяне] да поучаются в наставлениях тех же мотов. Да будут расторгнуты и впредь воспрещены обряды святого брака, которые они имели от предков по христианскому чину, а вместо одной жены да имеют много жен, чтобы, плодясь, размножался народ армянский. Дочери да принадлежат отцам и сестры – братьям, матери пусть не устраняются от сыновей, да и внучки пусть восходят на ложа дедов. Убойный скот да не умерщвляется, не будучи посвящен, будь то овцы, или козы, или тельцы, или птицы, или свиньи. Тесто да не замешивают без пандама [повязка, которой жрецы завязывали рот, чтобы не осквернять дыханием огонь], помет птиц и скотов в огонь да не прибывают, руки без гомэза [коровья моча] да не омываются, выдры и лисицы и зайцы да не умерщвляются, змеи и ящерицы, лягушки и муравьи и какие другие есть еще всякие многоножки-черви да погибнут и срочно по счету предъявляются согласно царской мере».

[ZHAN]

Новообретенное христианство в Армении с самого рождения находилось под угрозой со стороны маздеизма и старых языческих верований, которые продолжали тлеть. Фавстос Бузанд, по сути, сообщает нам, что даже более века спустя после смерти Просветителя приверженцы армянских богов пытались поднять восстание. Один из мятежей случился во времена патриарха-католикоса Шаака I из Манцикерта (373–377); но все такие попытки подавлялись.

У нас нет никаких археологических остатков сооружений, связанных с Арменией в сасанидский период, но несколько редких монет, которые чеканились правителями Иберии, показывают, что в те дни персидское влияние расширилось у подножия Главного Кавказского хребта и, следовательно, в соседней с Ираном Армении. Одна из драхм в персидском стиле несет монограмму эрисмтавара Гургена [современника Ормизда (579–589)], и огненный алтарь, изображенный на обратной стороне монеты, доказывает, что зороастрийская проповедь добралась и до иберов. На другой монете с именем эрисмтавара Стефаноза I [современника Хосрова II (591–628)] костер сменен христианским крестом.

«Признание христианства Трдатом и облечение Григория Просветителя титулом главного епископа положило начало армянской церкви без какого-либо вмешательства греческой церкви, как это произошло со славянскими странами, когда там проповедовали Кирилл и Мефодий. Основание армянской церкви, следовательно, было национальным делом, и назначение, полученное Григорием от митрополита Кесарийского, имело не большее значение, чем простое рукоположение»

(Кеворк Аслан).

Эта церковь, которая сначала разделяла догматы Рима и Византии, отделилась от Константинополя в 491 году после Халкидонского собора (482), ибо он отказался признать учение о едином лице и едином естестве Иисуса Христа. Так возникла отдельная церковь, которую православные и католики называют григорианской по имени ее основателя святого Григория, а армяне зовут армянской. Эта церковь породила множество религиозных сочинений. В 1166 году патриарх Нерсес Благодатный установил в своем изложении веры армянской церкви ее идеи о природе Христа.

Разногласия между армянской и римской церковью относятся к догматическим вопросам. Армяне не признают похождения Святого Духа от отца и сына, не верят в чистилище. Однако именно догмат о воплощении или, скорее, вера в два естества и единое лицо Христа заставляет католиков считать армян схизматиками или, по крайней мере, инакомыслящими. Поэтому армянская церковь не признает главенства папы и, как многие христиане восточного толка, проводит различие между сущностью и существованием церкви. Она признает единство христианства как единство его основателя Иисуса Христа, но утверждает, что условия ее существования варьируются в зависимости от каждой отдельной церкви со своими ритуалами, порядками и обычаями.

Есть все причины считать, что именно ради того, чтобы не подчиняться ни римскому папе, ни константинопольскому патриарху, армяне упорствовали в верованиях, которые могли обсуждать или вообще понять только представители интеллектуальной элиты страны. Христианство отделило армян от персов, и они не желали присоединяться ни к латинскому, ни к греческому вероисповеданию. Ниже мы увидим, с какой энергией ее духовенство и знать отвергали все предложения Рима и Константинополя о союзе.

Я был вынужден несколько распространиться на эту тему и затронуть века уже после эпохи святого Григория, чтобы показать, какое положение занимала армянская церковь в христианском мире. Разногласия возникли из-за постановлений Халкидонского собора, и сегодня армянская церковь безусловно является национальной и независимой от всех остальных христианских церквей.

Правление Трдата III было полно тревог. Просидев два года на троне (250–252), он был изгнан персами, и девять лет (252–261) Армения находилась под военной оккупацией Шапура I (240–271). Армянский царь вернул себе трон (283–294), снова потерял его (294–298) и, наконец, с римской помощью правил без перерывов в течение тридцати двух лет (298–330).

Позорное пленение императора Валериана (253–260) подвигло Шапура к тому, чтобы, имея в своем распоряжении Месопотамию и Армению, продолжить опустошать Киликию, Сирию и Каппадокию и захватить Антиохию и Кесарию, но при этом он счел разумным пощадить армян и потому не лишил их гражданских свобод. Персидская армия посадила на трон Артавазда VI (252–261) из армянской царской династии, пока сам Шапур пошел в наступление на Сирию.

Царь Персии был разгромлен во время осады Эдессы, и Оденат, правитель Пальмиры, заставил его вернуться в свои земли. Оденат оставался верен императору Галлиену, и римляне поставили его править Пальмирой. Император даровал ему титул Августа и сделал своим наместником на Востоке. С помощью легионов, поставленных под его командование, этот правитель вернул Сирию римлянам, снял осаду с Эдессы и, завоевав часть Армении, выгнал персов вместе с их марионеткой Артаваздом VI.

Однако Оденат был убит в Эмесе (226–267), и царица Зенобия, менее гордая, чем ее муж, предъявила от имени сына Вабаллата притязания на завоеванные провинции, включая Сирию, Аравию, Киликию, Каппадокию, а также Армению, которая оставалась под властью Пальмиры 11 лет (261–272).

Честолюбие Зенобии вызвало ярость Рима, и Аврелиан уничтожил ее столицу в 273 году, после чего Армения снова оказалась под властью римлян. Затем Проб и Кар восстановили царство, и в 331–339 годах Хосров II Котак восседал на троне. Его сменил Тиран (340–350), Аршак II (351–367), Пап (369–374), Вараздат (374–378), Аршак III (378–389), Вагаршак (378–386), соперник Аршака III, а затем Хосров III (386–392 и 414–415). В этот период Армения, сохраняя своих царей, была разделена (387) между персами и римлянами.

Врамшапух I (Варахран-Шапур) был царем (392–414), когда произошло событие чрезвычайной важности – изобретение армянского алфавита, которое дало нации великий толчок, усилив ее самосознание и подарив ей собственную литературу. Саак I, называемый Великим (387–428 и 432–439), который был тогда католикосом Армении, призвал на помощь вардапета (ученого монаха) Месропа, проповедника, ученого и литератора, который знал греческий, персидский и сирийский, не считая, конечно, речи своих соотечественников. Саак поручил ему задачу составить особый алфавит для армянского языка, так чтобы на него можно было перевести Писание. До тех пор армяне пользовались только греческой и сирийской версиями, и необходимость знать эти два языка и устно переводить с них делала труд священников по проповеди и разъяснению Писания значительно тяжелее.

Месроп использовал таблицу из двадцати двух букв, предложенную ему священником по имени Даниил, составил алфавит из тридцати шести букв, в котором были представлены все звуки армянского языка. Позднее, в конце XII века, грамматики добавили еще две буквы, так что сегодня их всего тридцать восемь. Как и в зендской письменности, буквы используются без диакритических знаков, а разные тоновые значения гласных показаны разными буквами. Месроп имел возможность выбирать из латинского, греческого, зендского и индийского алфавита и так и поступил, но добавил несколько изобретенных им самим знаков, а также немного изменил заимствованные.

Таким образом он создал алфавит, приспособленный к армянской фонетике, и этот шаг не только задержал распространение языка, но и еще больше отделил армянский народ от его соседей и с востока, и с запада и укрепил его национальную индивидуальность. У Грузии также был свой алфавит, который, хотя и несколько напоминает армянский, тем не менее совершенно иной. Более того, обе письменности развивались в противоположных направлениях, так как грузинские буквы вскоре стали менее угловатыми и более плавными, а армянские оставались квадратными до принятия современной скорописи.

Изобретатель алфавита сам перевел Книгу притч и Новый Завет, и под его руководством остальные книги Писания были переведены на армянский. Для этого он послал молодых людей в Эдессу, Кесарию, Антиохию, Александрию и Константинополь, чтобы найти там копии священных книг и особенно Септуагинты, которые персы систематически уничтожали по всей своей империи.

Хотя армянские литературные попытки сначала ограничивались религиозными сочинениями, начало тем не менее было положено, и вскоре возникла светская литература.

Это был новый рассвет для Армении. В то время, когда ее религиозная свобода находилась под яростной угрозой со стороны персидского маздеизма, царь Врамшапух и патриарх Саак, оба дальновидные патриоты, поняли, что если Армения не отделится посредством интеллектуального развития от могущественных соседей, погибнут и ее христианство, и сам национальный характер. Царь и патриарх, способствуя созданию национального алфавита, сделали больше, чем любой меценат, – они спасли весь свой народ, и благотворные следствия их действий проявлялись через века вплоть до наших дней. С точки зрения плодов их труда эти двое стоят в ряду величайших фигур армянского народа.

Два правителя, Шапур (416–420) и Арташес IV (423–429), – последние в списке армянских Аршакидов. С тех пор в части страны, находившейся под властью Сасанидов, цари сменились марзпанами, то есть персидскими наместниками, среди которых иногда попадались армяне. Остальными провинциями, находившимися под греческой властью, управляли по очереди персы, армяне или византийцы, которых назначал василевс.

В 652 году ряд марзпанов подходит к концу, а римских префектов – в 653-м. В эти годы Армения попала в руки мусульман после сокрушительного поражения, понесенного при Кербеле и Нехавенде армией Йездигерда IV, последнего из царей Сасанидов.

Тем не менее эта эра марзпанов и византийских наместников, продлившаяся два века, была почетной для Армении, даже если страна потеряла самоуправление и сохранила только свой язык и веру как внешние признаки национальности.

Сасанидские правители, воображавшие, что смогут одолеть армян, обратив их в маздеизм, приказали своим наместникам вытравить христианство в подвластных провинциях и в то же время начали гонения и в самой Персии. Йездигерд II (440–457), сидевший тогда на троне Ирана, издал декрет, приказывающий всем христианам в его владениях принять маздеистскую религию. Это стало сигналом для яростного мятежа в Армении; персы и их маги были перебиты, огненные храмы разгромлены, и народ с оружием в руках встал под знамена Вардана Мамиконяна. Этот храбрый князь и его небольшая армия, однако, потерпели поражение у города Аварайра (455) в Малой Мидии, Вардан погиб в бою вместе тысячами своих воинов.

По материнской линии Вардан Мамиконян был внуком патриарха Саака и одним из самых влиятельных аристократов Армении, его авторитет в стране усиливался уважением и доверием, которые питал к нему народ. Командуя армянским войском, облеченный титулом стратилата, или военачальника, императором Феодосием II, он прославился и при персидском, и при константинопольском дворе. Вардан был одним из тех армян, которые отправились к Йездигерду просить его отменить указ против христиан. Старания Вардана были напрасны, и, только исчерпав все мирные средства, он прибег к силе оружия. Оставленный и преданный даже своим собственным вассалом Васаком Сюни, он смог собрать лишь небольшое войско. Однако с этой горсткой людей он имел смелость встретить лицом к лицу персидские когорты. Его смерть стала тяжелой потерей для Армении, но битва при Аравайре спасла народ, ибо иранцы не ожидали такого упорного сопротивления и остановились, чтобы восполнить свои потери. Между тем более грозная опасность для Персии возникла на ее восточных границах, и ее армиям пришлось идти на равнины Окса, чтобы остановить гуннов. Армения на время освободилась от магов. Народ столь горячо хранил память о наивысшем самопожертвовании Вардана и его соратников, что и посейчас армянская церковь отмечает годовщину битвы при Аравайре и отдает дань уважения павшим в ней героям.

При царе Перозе (458–488) гонения возобновились. Ваан Мамиконян, племянник Вардана, встал во главе армянской армии, призвал иберов помочь делу христиан и продолжил борьбу. Ему сопутствовал переменный успех, пока Вологез (488–491), сменивший Пероза, убитого в битве с эфталитами, не посчитал, что более мудрым будет терпеть христианство в своих владениях, особенно в Армении, где маги почти полвека вели войну, которая дорого обошлась Персидскому царству. Так храбрость Мамиконянов вновь спасла народ. С тех пор до самого арабского вторжения Арменией правили собственные цари при верховной власти персидского наместника, и она вступила в период процветания.

[ZHAN]

С тех самых пор как армяне завоевали Араратский регион, им по большей части приходилось вести очень тяжелую жизнь без всякой уверенности в завтрашнем дне. И тем не менее, хотя они постоянно были вынуждены доказывать свою независимость с оружием в руках, они лишь на короткие периоды оказывались в полном подчинении, поскольку и персы, и римляне считали разумным предоставлять им почти полную свободу при власти наместников, которых часто выбирали из числа собственной армянской знати.

Вследствие этого армяне могли по праву считать себя союзниками попеременно то императора, то царя царей, а не подданными первого или второго. Но когда на политическую сцену вышли арабы, на долю Армении выпал куда более горький жребий. Начиная с этого периода мусульмане считали христиан в завоеванных странах своими рабами и в течение тысячи с лишним последующих лет всеми силами, не останавливаясь ни перед какими гонениями, стремились заставить их перейти в ислам, но армяне лишь тем упорнее держались за свою религию как за последний оплот национальной идентичности.

Монета Йездигерда IV, последнего царя Персии из династии Сасанидов

Порабощенным арабами армянам все же посчастливилось пережить одну чудесную вспышку свободы в конце IX века, которая продолжалась почти две сотни лет. С 885 по 1064 год им удалось, воспользовавшись тем смятением, которое вызвало нашествие тюрков, избавиться от иноземного господства, по крайней мере в той части царства, которая досталась им от предков. Однако те же самые события, которые подарили им период свободы, привели Армению к окончательной гибели, ибо, сбросив арабское ярмо, они были вынуждены склониться под турецким. Фактически мученичество Армении началось в 645 году, когда знамя Пророка взвилось над ванской землей.

Арабские племена фанатичных приверженцев Мухаммеда нахлынули на Западную Азию, словно потоп. Они одержали победу над Йездигердом IV на равнинах Кербелы и в Нехавенде, где окончательно погибла сасанидская монархия, истощенная как своей войной с императором Ираклием, так и беспорядком, в который погрузилась иранская правящая верхушка. Эмиры продолжили свой завоевательный поход в сторону Индии и подчинили весь восток. Однако на севере и западе они столкнулись на своем пути с серьезными препятствиями.

Восточная Римская империя с ее громадной мощью и высочайшими культурными достижениями, хотя значительную часть ее сил и отвлекла борьба с нашествием северных варваров на Дунае и во Фракии, тем не менее оказала мусульманским захватчикам сопротивление, не ослабевавшее еще несколько веков. Хотя мусульмане овладели Сирией, их вожди все же не посмели атаковать Малую Азию и отправиться прямо на Константинополь. И все же восточные провинции империи оказались более уязвимыми, и арабы сумели одолеть Армению.

Около 639 года 18 тысяч арабов под предводительством Абд ар-Рахмана вторглись в область Тарой и регион озера Ван со стороны Ассирии и предали их огню и мечу. Армяне прежде никогда еще не встречались на поле боя с этими воинами, которые были бедны и плохо снаряжены, но при этом беспримерно храбры и исполнены фанатизмом, дотоле неизвестным более древним народам. Персы и римляне сочли, что им будет выгодно оказать некоторую помощь армянам, ведь на войнах те были попеременно то их подданными, то союзниками, но сынам пустыни ничто не могло помешать в борьбе с неверными, которые делили вероисповедание и образ жизни с их врагами греками.

Епископ Себеос [«История императора Иракла»], единственный армянский историк, оставивший нам рассказ об арабском завоевании Армении, свидетелем которого он стал, горько оплакивает печальную участь своей родины. 6 января 642 года арабы штурмом взяли город Двин, перебили 12 тысяч жителей, а 35 тысяч угнали в рабство.

«Но кто может рассказать о страшных бедствиях, нанесенных исмаильтянами, которые воспламенили пожаром море и сушу. Пророк Даниил заранее предсказал пророчески об этих бедствиях, постигших землю; он уподобил четырем зверям четыре царства, долженствующие возникнуть на земле… се зверь четвертый страшен и ужасен, зубы же его железни велии, и ногти его медяны, ядый и истончевша, останки же ногами своими попираше». Этот четвертый [зверь] – царство исмаильтян на юге, как объяснил архангел: «Зверь четвертого царства превзойдет все царства и поест всю землю»…

…При наступлении следующего года прибыло войско исмаильтян в Атрпатакан и разделилось на три части. Один отряд [направился] в Айрарат; другой – в страну собственного полка, третий в Агванию. Те, которые были в стране собственного полка, рассеялись для набегов и, предав все те страны лезвию меча, взяли пленных и добычу. Пришли, собрались у Эривани, бились с крепостью, но не могли взять ее».

Констант II (641–668), тогдашний император Константинополя, направил в Армению войска, но они прибывали нерегулярно, и префект императора Смбат, чувствуя, что ему не хватит сил выстоять под натиском мусульман, решил не отстаивать дело греков, но покорился и стал платить дань халифу Умару. Того вскоре сменил халиф Усман I (9 ноября 644 года).

«Войско [арабское], находившееся в стране араратской, прошло с мечом до стран тайских, иверских и агванских, сделало много добычи и пленных. Пришли они и соединились у Нахчавана с тем войском, которое билось с крепостью Нахчавана, но не могло взять его. Взяв крепость Храм, жителей предали мечу, а жен и отроков повели в плен».

Тем не менее византийский двор увидел огромную опасность для империи в том случае, если арабы укрепятся на Эрзерумской равнине и оттуда будут угрожать черноморским провинциям. Негодуя на армян, Констант II твердо решил отобрать эту область силой оружия и заставить ее жителей принять православие, надеясь таким образом крепче связать их с собственными интересами. Его попытки не увенчались успехом, однако новый префект Амазасп, который считал навязанную мусульманами дань слишком тяжелой, перешел на сторону императора. В отместку халиф Усман приказал казнить 1775 армянских заложников и собирался начать военные действия против мятежников, но погиб от рук собственных воинов. Его второй преемник Муавия, первый из багдадских халифов, исполнил его намерения и опустошил Армению, лишив тамошних владений Юстина II. Тот из своего дворца призвал несчастных армян снова стать его верными слугами. Армяне ответили: «Сколько раз под властью греков в наших худших бедствиях мы получали только крохи помощи! Нет, чаще в награду за послушание мы получали одни лишь обиды. Верность тебе означает погибель и смерть. Оставь же нас под защитой наших нынешних господ».

Такой благоразумный ответ народа, который подвергался притеснениям то византийцев, то арабов, привел василевса в ярость. Он послал в Армению греческую армию, опустошил страну, забрал те немногие богатства, которые упустили мусульмане, и, захватив в плен восемь тысяч семей, отправил их в далекие земли, чтобы продать в рабство.

Тем временем арабы, думая, что армяне ищут способа выйти из-под их власти, снова вторглись в Араратский регион, оставляя за собой разорение и смерть. Они стерли с лица земли несколько городов, уничтожили крепость Севан и поработили ее защитников. В то же время новый император Юстиниан II, упорствуя в недовольстве армянами за то, что те отвергли православную веру, приказал патрицию Леонтию опустошить Верхнюю Армению, Иберию и Албанию – страны, которые также были принуждены подчиниться власти халифов. Так армянам пришлось терпеть гонения не только от мусульман, будучи христианами, но и от греков, которые не могли простить им приверженности национальному вероисповеданию.

Византийскому двору в тот период была свойственна самая яростная религиозная нетерпимость; греков воспламеняла непримиримая ненависть к тем народам, чьи догматы не совпадали с их вероучением, и также приводила к вооруженным противостояниям с их собственной среде. Эти страсти и происходящие из них бесплодные пререкания также ослабляли империю, но императоры и народ в равной степени были одержимы мелочной казуистикой, даже когда грозные враги наседали на них со всех сторон.

Греческое владычество в Армении продлилось недолго. Через пять лет ненавистных притеснений василевс отвел свои легионы, и халиф из династии Омейядов Абдул-Малик снова вторгся в страну. Он оккупировал Двин и выгнал ромейского префекта, назначив наместником Абдаллаха – жестокого правителя, который отправил армянских аристократов пленниками в Дамаск. Среди пленников были католикос Исаак и князь Смбат, но второму удалось сбежать, и в 695 году Леонтий, узурпировавший императорский трон, снова поставил править Арменией.

В 702 году византийские легионы изгнали эмира Мухаммеда ибн Укбу, которого Абдул-Малик назначил наместником Месопотамии. Однако, воспользовавшись отходом греческой армии, он вернул себе власть и продолжил укреплять ее, опираясь на террор и неописуемую жестокость. В Нахичевани он запер главных горожан в церкви и поджег ее, и армяне сгорели заживо. И все это время Византия препиралась по догматическим вопросам с армянским духовенством! Собирались церковные соборы для обсуждения, следует ли разбавлять вино для евхаристии водой и добавлять в «Свят, свят, свят» слова «распятый за нас».

Но и для католикоса религия не была единственной заботой. Высшее духовенство занималось политикой, и католикос, не менее увлеченный спором, чем его византийские оппоненты, смешивал духовные и светские дела. Позднее мы видим, что католикос Ованес VII, хваля патриарха Илию за то, что тот разоблачил перед халифом Абдул-Маликом агванскую царицу и патриарха Нерсеса Бакура как друзей греческого императора и врагов халифа. Он поздравляет Илию с тем, что их заковали в цепи из-за приверженности решениям Халкидонского собора! Это правда, что армянский народ упорно держался за свои религиозные верования и не был способен видеть дальше их, но его епископы хватались за любую возможность выступить против своих оппонентов и поднять самих себя в глазах мусульманских владык.

Борьба между греками и арабами с самого начала носила религиозный характер, а религия всегда была главной силой магометан. Веками халифы и султаны основывали на ней свою власть. Фанатизму этих не знавших цивилизации жителей пустыни сопутствовала безудержная гордость и глубочайшее презрение ко всем, кто не разделял их убеждений. Епископ Себеос в своей «Истории императора Иракла» приводит перевод на армянский язык письма, которое «царь исмаильтян» с немыслимой наглостью адресовал «императору греков».

«Если желаешь в мире сохранить жизнь свою, отступись от этой тщетной религии, которую исповедуешь с малолетства. Отвергни этого Иисуса, обратись к великому Богу, которому я поклоняюсь, к Богу отца нашего, Авраама. Распусти множество войск своих по местам своим. Я сделаю тебя великим князем этих стран, отправлю в город твой правителей и ревизую все твои сокровища. Я прикажу разделить их на 4 части. Три части – мне; одна – тебе. Дам тебе сколько угодно войска, и буду брать от тебя подати, сколько можешь дать. В противном случае – Иисус, который не мог спасти себя от евреев, каким образом спасет тебя из рук моих?»

Такому оскорблению подверглась древняя римская цивилизация от варвара, невежественного фанатика, полного гордыни и жадности, который в этих нескольких строках выразил цели своих единоверцев.

«Приняв письмо, – продолжает Себеос, – император вошел в храм Божий и бросился ниц, говоря: „Виждь, Господи, поругание, которым поругали нас агаряне. Да будет милость твоя над нами, как мы надеемся на тебя. Покрой лица их презрением, чтобы они искали имя Твое, Господи; да устыдятся и смутятся во веки веков и погибнут, покрытые стыдом; да познают, что имя твое – Господь, и Ты только возвышен над всей землей“. Сняв с головы своей венец, и сложив порфиру, он надел вретище, сел на пепел и приказал, по примеру Ниневии, проповедывать пост в Константинополе».

Позиция императора была не менее откровенна, чем у мусульман, но ее никак нельзя было назвать преступной. Этот фрагмент, вышедший из-под пера армянского историка, показывает нам, насколько извращенным было понятие о злободневных вопросах у обеих сторон. Светские интересы фактически оставались теми же, однако они были скрыты за внешними проявлениями религии, которые возбуждали фанатизм в народных массах. Национальная честь уже не волновала сердца людей в Константинополе, и нечто другое должно было их разжечь. И все же именно арабы положили начало эре фанатизма и разверзли бездонную пропасть между двумя мирами – христианских идеалов и мусульманской агрессии.

Тем не менее и среди арабов встречались порядочные люди. Одним из них был Марван, который около 744 года смягчил условия для армян и, став халифом, поставил править страной Ашота из рода Багратидов. Его преемники, однако, не последовали его примеру; они возложили на христиан своей империи бремя непосильных налогов, что привело к восстанию армян. Ашота, хотя он и был одним из них, соотечественники бросили в тюрьму и ослепили. Мятеж был утоплен в крови.

Арабские наместники Сулейман (766), Бакр (769) и Хасан (778) относились к армянам с немыслимой суровостью и отдали жителей на милость свирепствующей солдатни. Эти притеснения привели к новому мятежу. Мушег Мамиконян, собрав вокруг себя повстанцев, с 5 тысячами человек атаковал войска Хасана, которые опустошали область Тарой, и перебил их. Однако он пал в бою с превосходящими силами врага, и его сын Ашот, продолжив труд отца, выгнал арабов из нескольких провинций и на берегу Арпачая в регионе Ширак укрепил город Ани, которому вскоре суждено было стать столицей Армении и резиденцией патриархов.

На месте Ани, как говорят армянские хроники, люди жили с незапамятных времен, и положение города вкупе с естественными оборонительными рубежами давало ему значительные преимущества.

Возвышенность, на которой стоит Ани в окружении высоких утесов, на севере и востоке ограничено быстрой рекой Арпачай, текущей из озерного района Малого Кавказа, с гор, чьи северные склоны глядят на город Александрополь. На западе еще одна глубокая долина – долина Аладжана [Цахкадзор, долина садов] – ограничивала столичный город, который с южной стороны резко оканчивался крутой стеной гор между Арпачаем и его притоком Аладжаном. Два ущелья, потоки из которых впадали в обе реки, отделяли выступ от соседнего горного массива, но два этих природных рва с одного конца разделяла полоса земли шириной примерно 600 метров. Именно там армяне сконцентрировали все оборонительные сооружения, возведя двойную стену с башнями, над которой господствовала огромная башня у главных ворот города. Вдоль края утесов построили огороженное укрытие поменьше, а на холме в южном конце этого громадного уступа возвышалась цитадель.

Город занимал площадь около 75 гектаров.

[ZHAN]

Мы не знаем, из чего состоял древний Ани, насколько он был велик и занимал ли город всю возвышенность. Возможно, он помещался только в южной части, где господствовал холм с цитаделью, и эту гипотезу подкрепляют следы стен и ворот, которые еще можно различить в самой узкой части выступа. Однако нет никаких сомнений в том, что строительство стен, защищавших город с севера, началось при царе Ашоте, сразу же, как только он выбрал Ани в качестве убежища для своего двора, поскольку эта сторона участка места была самой уязвимой, по сути единственной, через которую враг мог попытаться проникнуть в город. Работы над этими стенами были закончены при Смбате II (977–990).

В Европе есть немало городов, которые по-прежнему окружены своими средневековыми укреплениями, например Авиньон, Эг-Морт, Каркасон в одной только Южной Франции, но и на Востоке подобного рода руины встречаются так же часто. Например, валы, построенные в Трапезунде еще при Комнинах. Фрагменты фортификаций – это все, что осталось от Антиохии, а на горах, глядящих на Тбилиси, можно видеть руины грузинского акрополя. Однако ни один из этих городов нельзя сравнить с Ани [в настоящее время на территории Турции] в том глубоком впечатлении, которое производит на путешественника этот мертвый город. Затерянный в середине обширной пустоши, он несет на себе глубокие раны, полученные в час гибели.

Ани при Багратидах был крупным и красивым городом с множеством церквей, дворцов, с великолепными стенами из разноцветного вулканического камня, часто легкого, как пемза. Главными религиозными сооружениями были собор и храмы Апостолов, Святого Стефана, Святого Георгия Просветителя, Искупления, но город мог похвалиться таким количеством часовен, что у жителей вошло в поговорку клясться тысячью и одной церковью Ани. Сегодня не различить ни улиц, ни площадей, ни рынков.

Этот город был плодом трудов не одного Ашота, а всех правителей династии Багратидов, которые с удовольствием улучшали свою столицу, а также и армян всего региона, щедро жертвовавших ему в течение нескольких веков (885– 1077). Ани олицетворял Армению, которая столь долго находилась в бедственном положении. Прежние поколения видели Арташат, Тигранакерт, Двин и другие процветающие армянские города, но все эти столицы пали одна за другой, исчезли, оставив только смутные воспоминания. Возвысив Ани до положения столицы, Ашот дал армянам митрополию, центр, которому, как тогда казалось, суждено было простоять вечно. В его стенах царь соединил светскую власть и духовный авторитет. Ани стал сердцем Армении.

Великий Гарун аль-Рашид, только что воцарившийся в багдадском дворце как повелитель правоверных, оказался гуманнее своих предшественников. Арабы прочно утвердились на завоеванных землях, и двор халифов, постепенно выкристаллизовавшись из неотесанной толпы первых воинов ислама, стал менее грубым и более изысканным. Наследников Умара окружала неограниченная роскошь, делая их более снисходительными.

Халиф, чью власть над Арменией обеспечивали арабские сановники в араратской стране, приказал своим наместникам Язиду II (786–788) и Хузиму (798–818) относиться к армянам не так сурово. Эти правители, однако, не умерили свою жестокость. Будучи фанатичными мусульманами, они не питали ничего, кроме ненависти и презрения, к христианским народам, отданным им на милость, и не останавливались даже перед самыми гнусными злодействами в кровопролитии и удовлетворении своей алчности. В области Багреванд чиновник Язида, за отсутствием лучшего предлога для потворства своим бесчеловечным прихотям, велел задушить одного из собственных рабов и бросить в овраг у Эчмиадзина. Затем в его убийстве он обвинил монахов, и все ради того, чтобы разграбить их святыни и убить сорок два насельника.

К счастью, не все арабские наместники были варварами, и армяне в своих летописях прославляют доброту некоторых из них, в первую очередь Хаула (818–835), которого послал в Армению халиф аль-Мамун. Но сами арабы были подвержены страшному соперничеству, и мусульманин по имени Севада организовал заговор против Хаула. Армяне совершили ошибку, заняв сторону в этой борьбе, и понесли наказание, ибо правитель Армении разбил маленькое войско Севады. Позднее, во время мятежа, поднятого персом по имени Бабан или Бабек, армянин Баграт, которого халиф аль-Мутасим поставил править Араратским регионом, помог арабам подавить беспорядки.

Несмотря на проявленную им верность, халиф аль-Мутаваккиль поставил вместо Баграта мусульманина Абу-Сета, за которым последовал его сын Юсуф, чьи притеснения заставили армян снова взбунтоваться. Мятеж стал новым предлогом для того, чтобы предать Армению огню и мечу. Армянскую знать перебили, народ поработили, города, деревни, церкви поглотил пожар, а всех армян, отказавшихся принять ислам, безжалостно истребили.

Наконец, после целого ряда арабских наместников, все более фанатичных, жадных и жестоких, чем их предшественники, халиф аль-Мутаваккиль, поняв, что его империя никогда не заставит Армению покориться, если не вернуть ей довольно большую долю самоуправления, назначил князя Ашота из Багратидов правителем его страны и пожаловал ему титул «князь князей» (859). Новый наместник не разочаровал ни своих подданных, ни халифов. Он оказался верен своим господам, восстановил страну и собрал армию, командовать которой поставил брата Абаса.

«Армения уже начинала процветать при власти Ашота, когда Иахаб, сын Севады, араб, родственник Багратидов, попытался, подобно своему отцу до него, свергнуть правителя. Но военачальник Абас с небольшим войском разгромил мятежные силы на берегах Аракса. Поле битвы было названо Полем Сорока, потому что, по словам армянских историков, 40 тысяч человек одолели 80 тысяч, которые бились за Иахаба.

Избавившись от соперника, Ашот посвятил все силы материальному и моральному благополучию своего народа. Он велел построить новые города, в которые привлекал много иноземцев, поддерживал сельское хозяйство и способствовал торговле строительством новых дорог»

(Франсуа Турнбиз).

Устав драться с этим энергичным народом за обладание провинцией, на которую претендовали греческие императоры, а также озабоченные движением племен на восточных и северных границах Арабской империи, халифы постепенно пришли к мысли о создании южнее Кавказа государства, которое они могли бы использовать в качестве щита от нашествий с русских равнин и таким образом положить конец ссорам с византийскими императорами.

В Константинополе на Армению также смотрели как на потерянную для Византии и считали, что лучше приберечь легионы для защиты Малой Азии от честолюбивых сарацин. Теперь, когда Сирия и Месопотамия исчезли, обладание Арменией уже не представляло той важности, которую оно представляло, когда враги Рима в основном находились в Персии.

Императоры и халифы несомненно пришли к согласию, ибо оба их двора одновременно даровали титул царя Ашоту Багратиду (или Багратуни). Мохаммед Биллах послал из Багдада эмира Ису, который от имени своего повелителя халифа прибыл в Ани и торжественно признал Ашота царем, доставив ему венец, облачение и одежду, и греческий император Василий, сам армянин по происхождению, также послал новому правителю знаки царской власти.

После несказанных бедствий Армения наконец-то вернула себе свободу благодаря политическим событиям в восточном мире. Это возрождение, внешне обязанное взаимному антагонизму двух великих империй того времени, также было результатом собственной энергии армянского народа, его воинской доблести и несокрушимой верности христианству, ведь армяне, несмотря на частое превосходство врага в силе и числе, не капитулировали ни разу.

Завоевав и опустошив Армению, арабы вошли в долину реки Куры и оккупировали Тбилиси, но их продвижение было остановлено на севере Большим Кавказом, а на западе – Сурамским хребтом. Тайк, Гугарк и бассейн Фазиса остались в руках византийцев. То же было с севером Малой Армении и Лазикой, где высокая горная цепь защищала Трапезунд и греческие владения вдоль Черноморского побережья.

Столица Грузии впоследствии стала резиденцией наместников халифа в армянской провинции. Суровость завоевателей привела к массовому обращению в ислам, пример которого подали армянские и грузинские князья ради сохранения своих земель. За исключением гор и неприступных ущелий, христианство практически исчезло во всем Закавказье; церкви и монастыри лежали позаброшенные, в руинах, а во всех городах и селах вскоре вознеслись минареты мечетей.

Тем не менее те армяне и кавказцы, которые бежали от захватчиков, укрылись в природных твердынях и горах, примыкающих к реке Риони. Там они пребывали, не прерывая общения с Константинополем и готовясь нанести контрудар по угнетателями родины, в то же время сохраняя религиозную свободу. Они беспрестанно нападали на арабов и порой одерживали победу, но могущество халифов было таково, что, невзирая на все их усилия, христианам пришлось дожидаться ослабления великой мусульманской мперии, прежде чем они смогли вернуть себе южные и восточные провинции.

Идя через горные регионы севернее верхнего Аракса в сторону Испира, Карса или Артвина, путешественник то и дело набредает на замки армянских дворян, жмущиеся к скалам, словно орлиные гнезда на неприступной высоте, обычно укрепленные только с одной стороны, тогда как другие стены опираются на отвесные утесы. Именно туда, под их защиту, при первых признаках опасности сбегались крестьяне, взяв с собой еду, оружие и скот; одни протоптанные козами тропинки ведут в эти укрытия, откуда можно было оказывать сопротивление целым армиям в течение многих месяцев и даже лет; и пока на равнинах эхо разносило призыв муллы к молитве Пророка, скрытые в облаках церковные колокола звонили во славу Христа. Поистине странная жизнь, полная неопределенности, надежд вперемешку с отчаянием, ужаса с возрожденной отвагой и прежде всего решимости не погибнуть и не отречься от веры отцов.

После войн Ираклия греки установили византийскую власть над всем Закавказьем. В этом регионе в то время имели хождение константинопольские монеты наряду с драхмами Сасанидов – большими и очень тонкими серебряными дисками с головой царя царей и маздеистского огня.

Наместники халифов оккупировали Тбилиси после 646 года и держали там сильный арабский гарнизон, осуществляя свою власть надо всеми соседними районами, но мусульманские монеты не чеканились в Тбилиси до 704 года (85 года от хиджры). В этом году Абдул-Малик велел чеканить дирхемы, и они продолжали выпускаться до 923 года, 311 года от хиджры. В этот период национальные монеты не чеканились ни в Армении, ни в Грузии, ни в Кавказской Албании.

С точки зрения экономики арабские завоевания чрезвычайно осложнили общую ситуацию на Востоке, но все же придали новый аспект торговле. Прежде римские императоры практически единолично чеканили золотые монеты, а восточные правители выпускали их лишь в очень небольшом количестве. Арабы вывели на рынок массу динаров и таким образом заставили Византию увеличить точность и вес своих монет. Более того, благодаря огромной площади исламской империи мусульмане смогли расширить свои торговые связи: морские пути пролегли между Персидским заливом, Красным морем и побережьями Индии и Африки, Малайского архипелага и Китая. Греки в какой-то степени стали зависеть от соперников. Сухопутные дороги, которые на севере прерывались из-за многочисленных племен Скифии, сместились в сторону Ирана, Армении и Месопотамии, к путям, которые прежде были известны финикийцам и по которым семиты-мусульмане по-прежнему добирались до Тибета, Центрального Китая и Индии.

Завоевав север Западной Азии, арабы основали несколько поселений в этих районах, столь отличающихся по климату и природным особенностям от их родины. В Иране, Закавказье, Армении и частях Малой Азии, попавших под мусульманское владычество, местные жители сохранили собственную землю, но под ярмом у арабов, которые держали в своих руках и управление, и сбор налогов.

Однако по причине огромных размеров империи арабам пришлось рассредоточить свои силы. Они вторглись на африканское побережье Средиземного моря, а также в Испанию и дошли с оружием в руках до индийских границ. Они готовы были завоевать и Европу, но в 732 году были остановлены при Пуатье. Ослабление армянских гарнизонов из-за этих дальних кампаний позволило местным князьям сделать несколько попыток добиться перемен начиная с середины IX века, и в 885 году их усилия увенчались успехом. Более того, страх, вызванный в Европе мусульманским вторжением в Южную Францию, два века спустя привел к великому предприятию – Крестовым походам.

Уход арабской армии с Кавказа и из Армении стал сигналом к тому, чтобы горцы спустились из своих укрытий и вернулись на земли отцов. Кавказцы и армяне перешли границы империи халифов, выгнали оставшиеся войска и, когда вся страна взбунтовалась, основали несколько мелких царств. Византия воодушевляла эти восстания и даже помогала им войсками и финансами, рассчитывая, что с легкостью вернет себе верность княжеств, правители которых не сумеют прийти к согласию, и каждый в свою очередь покорится Константинополю и принесет присягу императору. В византийской столице не думали, что мусульманская власть задержится надолго; там не понимали, насколько политическая и военная организация арабов отличалась от организации разных нецивилизованных народов, с которыми римский мир воевал в течение многих веков и чьи орды еще тогда теснили византийцев в долине Дуная.

[ZHAN]

Говоря о зарождении Армении, мы увидели, что историки страны, в основном принадлежавшие к духовенству, старались связать происхождение своего народа с библейской традицией и что они переиначивали старые легенды, чтобы переплести евреев с потомками Айка. Эта тенденция связана не только с вопросом исторических фактов, но и с генеалогиями правящих родов Армении.

По свидетельствам местных летописцев, род Баградитов (Багратуни) имел еврейское происхождение. Они утверждают, что основатель рода Смбат был взят в плен и доставлен царем Навуходоносором из Иудеи в Армению и что пять веков спустя Вагаршак, первый из царской династии армянских Аршакидов, дал Багарату (Пакарату), потомку Смбата, титул аспета, или рыцаря. Вагаршак добавил к этому званию титул тагадира, означавший, что представитель этого рода коронует царя при его восшествии на престол.

Это возвышение Баградитов на высочайшее государственное положение плохо согласуется с утверждениями историков об их происхождении. Багарат, по всей видимости, был знатным аристократом армянского рода, возможно, потомком одного из полководцев Айка, который вместе с ним вел народ в землю у Арарата. Вагаршак, разумеется, не стал бы выбирать чужеземного князя для коронования царей Армении, и более того, его собственные дворяне, столь чувствительные к этому вопросу, наверняка потребовали бы, чтобы эта великая честь принадлежала старейшим и знатнейшим из родов, ведущим происхождение от Айка и его соратников. В Армении, как и в Грузии, да и по всему Востоку знать слишком часто ставила на первое место семейную гордость, чтобы закрыть глаза на подобное пренебрежение.

Кроме того, еще до христианской эры Багратиты уже были владыками Спера, что в районе Испира на Верхнем Чорохе, и можно предположить, что они получили это владение от своих предков. Со временем их владения прирастали как за счет браков с соседними княжескими родами, так и благодаря силе оружия. Высокая долина Чороха, укрытая неприступными горами, оставалась незатронутой превратностями судьбы, и ее правители смогли расширить свою власть, не пробуждая алчности соседей. Постепенно Багратиды приобрели обширные земли в горном массиве Малого Кавказа вблизи Аракса и даже начали проникать в Араратский регион. Они владели очень большими территориями в Гугарке и Туруберане. Им принадлежали Даройнк (Баязет), Багаран, Ширакаван, Ани [был еще один город, носивший название Ани, или Камах, и располагавшийся в Верхней Армении. Константин Багрянородный называет его Камахой. Эта твердыня когда-то славилась святилищем Ормузда и местами погребения армянских царей, а также тем, что там хранились сокровища короны], Карс и Артвин, а дальше на юге они также владели Мушем.

Один из Багратидов женился на наследнице грузинского царства, которым затем правили его потомки. В течение всего Средневековья вплоть до конца XVIII века страной Картли управляли князья из этого рода. Более того, некоторые из них оставили весьма уважаемые фамилии в этой части Азии. Позднее у нас будет возможность подробнее поговорить о династии Багратидов в связи с темой армян за пределами Армении. Из вышесказанного следует, что это был очень знатный аристократический род, и, несомненно, именно благодаря их богатству и родовому престижу патриарх Георгий (870–888) и другие дворяне обратились к Византии и Багдаду, чтобы они отдали царский венец Армении Багратиду Ашоту.

Выбор этого князя новым правителем (885–890) оказался удачным, ибо Ашот был мудрым и справедливым человеком, да и константинопольский император и багдадский халиф, конечно же, повлияли на решение армян. С самого завоевания страны арабами она была объектом постоянного конфликта между греками и арабами. Обе стороны устали от такого положения вещей, и, вероятно, по взаимному соглашению две державы решили в пользу политического восстановления Армении. К сожалению, новый царь обладал весьма ограниченной властью. Несмотря на обширность его родовых владений, Ашот был верховным правителем лишь над Араратской провинцией, а кроме того, он по-прежнему был должен выплачивать дань халифам и обременен некоторыми обязательствами перед императором. Однако Армения севернее Аракса получила самоуправление, и знать вместе с народом, казалось, были довольны этим обстоятельством.

Тем не менее дворяне, которые согласились на то, чтобы Ашот стал царем, и по примеру патриарха Георгия на время заставили смолкнуть свои личные амбиции, все же недолго подчинялись правителю, которого сами же выбрали. Зависть, утихшая на время, вспыхнула с новой силой. Не просто каждый стремился стать полновластным владыкой над своими землями, но Ашоту пришлось бороться и с несколькими претендентами на корону, которые, жертвуя национальными интересами ради собственной корысти, поднялись на него с оружием в руках.

Самым грозным стало восстание в области Гугарк. Царь пришел туда во главе небольшого, поспешно собранного войска, и едва только он успел подавить мятеж на севере своих владений, как его собственный зять Григорий Арцруни поднял знамя восстания в провинции Васпуракан. Однако Григорий, поклявшийся в верности анийскому царю, безрассудно решил напасть и на мусульманских правителей Хоя и Сельмаса, потерпел неудачу и был убит курдами.

Когда опасность с этой стороны была устранена, Ашоту пришлось выступить против князя Карса, претендовавшего на армянскую корону, а потом отправиться в Туруберан. Пока он восстанавливал мир в собственном царстве, его брат Абас прочесал горы у истоков реки Кура и оттуда пошел карать мятежников в Эрзеруме. В Армении было восстановлено спокойствие вместе с авторитетом царя. Но Ашот, которому постоянно грозили мусульмане Курдистана, чувствовал, что ему будет трудно удержать свое царство без активной помощи греков; поэтому он отправился в Константинополь, где в то время правил Лев Философ (886–912), армянин.

Эта поездка показывает, что, даже если Армения была данницей халифов, она тем не менее поддерживала связи с Византийской империей и что новый царь полагался на греков в деле освобождения от мусульман. Таковы, несомненно, были намерения Ашота.

Армянские историки повествуют, что василевс устроил ему великолепный прием и что государи подписали два договора, один политический, а другой – торговое соглашение. Мы не располагаем текстами этих договоров, но, если они были подписаны, это показывает нам, что власть халифов была на удивление слаба на севере мусульманской империи и что она заключалась только в ежегодной дани, которую выплачивала Армения.

Эмиры Азербайджана и Курдистана, однако, выполнявшие приказы Багдада, все внимательнее присматривались к христианскому царству и грозили ему при всякой удобной возможности, и Ашот искал способов совладать с этой угрозой. Во время пребывания при византийском дворе армянский царь, видимо, послал домой за войсками и отправил их под командованием князя Метрика на помощь греческой армии, которая тогда вела войну с болгарами. Из этого мы можем заключить, что император Лев дал Армении несколько легионов для борьбы с мусульманами.

К несчастью, Ашот умер в Трапезунде на обратном пути. Его останки перевезли в Багаран, древний город идолопоклонников на Арпачае, недалеко от Ани. Хотя Ашот не смог выполнить свои дальновидные замыслы, он по крайней мере успел умиротворить страну и принудить армянскую знать к послушанию. Однако ему не удалось восстановить царство из руин, в которые его ввергло арабское завоевание. Прежде всего ему требовалась надежная защита со стороны византийцев, и в конце своего правления он всеми силами стремился заключить с ними соглашения, которые должны были гарантировать безопасность его трона.

Ашот оставил сына по имени Смбат, и патриарх Георгий II вместе со знатью провозгласил его наследника царем. Но молодой царь еще не успел возложить на себя корону, как против него поднялся чрезвычайно опасный соперник – его собственный дядя Абас. Этот полководец, победитель Карса и Эрзерума, объединил часть дворян Гугарка и выступил на Ани, чтобы свергнуть племянника. Однако он прислушался к увещеваниям патриарха и удалился к себе в Карс, но все же взял в плен Багратида Атрнерсеха, армянского правителя грузинских территорий, который возложил венец на голову юного царя.

Ни секунды не колеблясь, Смбат выступил на Карс и заставил дядю выдать ему князя и подчиниться его власти.

Халиф аль-Мутадид Биллах (892–902) и император Лев повторили те же действия, что прежде, когда признали царем Ашота, и прислали Смбату знаки царской власти. Тот, уверенный наконец, что в его государстве наступил мир, отодвинул его границы на север до самой Колхиды и Дарьяльского ущелья и на юго-запад до самого города Карина (Эрзерума).

Ван и вся южная часть армянской территории находились тогда под прямым управлением арабов, и эмир Азербайджана Афшин, признавший Смбата от имени халифа, с большим подозрением смотрел на то, как молодой царь расширяет границы на юг. Союз Ашота и императора, возобновленный Смбатом, привел его в бешенство, и Афшин замыслил снова надеть на Армению мусульманское ярмо, а самому сесть на престол в Ани. Но Багдад отказался опять ссориться с Византией из-за Армении. Халифы не станут препятствовать эмиру, если он завоюет страну, но пусть он не ждет никакой официальной помощи в виде финансов и войск.

Мусульманская армия двинулась к Нахичевани на Араксе, чем возбудила подозрения армянского царя, который стал готовиться к войне, но, надеясь, что сможет предотвратить ее с помощью переговоров, послал к эмиру католикоса Георгия с мирным предложением. Афшин выразил желание заключить соглашение, но попросил царя прибыть к нему и переговорить обо всем лично с ним. Эта грубая уловка не сработала, и мусульманин, обманувшись с надеждах, взял католикоса в плен и открыл военные действия. Азербайджанские войска дошли до середины Армении, и у деревни Доле у подножия Алагеза состоялась битва. Эмир был разгромлен и бежал к себе во владения с остатками армии.

Афшин был унижен, но не обескуражен. Узнав, что правитель Месопотамии Ахмат только что вторгся в область Тарой и что Смбат потерпел поражение в районе озера Ван, он снова вошел в Армению и осадил город Карс, который был вынужден капитулировать. Таким образом Афшин смог взять в заложники и увезти в Двин царицу, мать наследника престола Мушега, и других знатных армянских дам, из-за чего царю пришлось не только обменять их на племянника Смбата и сына Ашота, но и отдать Афшину в жены дочь своего брата Шапуха.

Христианские правители в те дни часто оказывались вынуждены, вопреки религиозной вражде, отправлять своих дочерей в гаремы безбожников, идя на унижение, весьма лестное для мусульман, так как оно угождало их тщеславию больше, чем что-либо иное. Несколько веков спустя Комнин, император Трапезунда, отдал свою дочь татарскому хану в надежде заручиться его помощью в войне с Мехмедом II, завоевателем Константинополя.

Несмотря на вышеупомянутые жертвы, Смбат не мог обеспечить мира для своей страны. По политическим причинам он короновал князя Адарнасе царем Грузии, и это назначение в северном царстве вызвало зависть армянских князей, которые призвали Афшина (898). Эмир готовился в очередной раз вторгнуться в Армению, но ему помешала смерть. Он пришел в ярость из-за того, что его главный евнух, подкупленный Смбатом, вернул армянскому царю плененных дам, и отомстил бы армянам, разорив их царство, если бы сама судьба не положила конец его планам. Его брат и преемник Юсуф разделял его ненависть и лелеял те же замыслы, когда взял в руки бразды правления Азербайджаном.

[ZHAN]

Царь Армении по заведенному порядку посылал ежегодную дань халифу через эмира Азербайджана. Однако, считая, что ему негоже оставаться в таком унизительном положении по отношению к заклятому врагу, и небезосновательно полагая, что дань должна быть ниже, если платить ее непосредственно Багдаду, Смбат направил письмо халифу с таким предложением. Новый халиф аль-Муктафи Биллах (902–908) согласился на это и прислал ему золотой венец в залог доброй воли.

Такая перемена лишила Юсуфа большого дохода, ведь его положение посредника приносило ему немалые выгоды. Поступок армянского царя привел его в бешенство, и Юсуф дарами и искусными словами добился того, что халиф прислушался к нему и удвоил ежегодную дань для Армении. Смбат был вынужден увеличить налоги, которые взимал со своих князей, и они из-за этого взбунтовались. Восстание началось в горах севера, примыкающих к Грузии, и заговорщики планировали подстроить убийство царя, а корону отдать князю Адарнасе, который тогда жил в Тбилиси. Но Смбат разгромил их, схватил зачинщиков и ослепил. Однако он пощадил Адарнасе (907).

Воспользовавшись беспорядками, которые удерживали царя в Гугарке, Юсуф снова вторгся в араратский регион. На стороне мусульман был один из племянников Смбата по имени Гагик. Сделав набег на христианскую территорию, Юсуф от имени халифа аль-Мукдадира Биллаха (908–932) короновал армянского изменника царем Васпуракана и посадил его на трон в городе Ван.

В последние годы правления Смбата Армения пала жертвой азербайджанских мусульман. Напрасно царь пытался ублаготворить Юсуфа. Католикоса Ованеса VI, которого он послал к эмиру с богатыми дарами, заточили в узилище, и на следующий год Юсуф переправился через Аракс, вошел в Нахичевань и разорил Сюник. Правитель области, племянник Смбата Григорий, был вынужден сдаться.

Затем мусульмане вторглись в район Ширак, захватили другого племянника царя, спарапета (главнокомандующего) Ашота. Возобновив войну после окончания зимы, противник дошел до провинции Ник восточнее Еревана. Там Смбат попытался остановить арабов, но был разгромлен в кровопролитном бою. Юсуф в этом бою захватил в плен Григория, князя Сюника, и Мушега, одного из сыновей царя, и вскоре после этого казнил. Католикос Ованес VI, которого эмир взял с собой в эту кампанию, получил свободу после выплаты крупного выкупа, а потом написал историю бедствий, которым сам был очевидцем. Там он описал зверства, совершенные азербайджанцами в захваченных ими землях восточнее Двина и озера Севан.

Предательство Гагика было главной причиной падения Армении; по наущению Юсуфа он без оглядки вступил в подлую войну. Единственной целью эмира, когда он сеял раздор между армянами, было заставить их уничтожить друг друга, чтобы он смог прибрать к рукам все царство Смбата. Правитель Васпуракана в конце концов понял весь ужас своего поступка и последствия своего мятежа. Он умолял Смбата простить его и предложил ему свою дружбу. Увы, было слишком поздно, ибо царь, чувствуя, что уже не в силах продолжать борьбу, заперся в крепости Капуйт берд (Синяя крепость) в скалистых горах восточнее Масиса. Там эмир осадил его. После долгой осады Смбат получил от него обещание, что эмир позволит ему уйти из крепости с войсками и удалится в провинцию Ширак. Юсуф, однако, опасался, что новый союз между Гагиком и Смбатом обернется для него проблемами, и предательски схватил царя Ани и бросил его в темницу в Двине, где к несчастному монарху относились самым унизительным образом.

Однако бедствия царя только начались, ибо после моральных страданий ему суждено было мученичество. Юсуф осадил крепость Эренджак недалеко от Нахичевани в Сюнике, и, чтобы принудить ее защитников к сдаче, он велел вывести несчастного царя в оковах перед стенами и приказал пытать его у них на глазах. Смбат даже под пыткой не отрекся от христианской веры, как ни старались мусульмане заставить его отказаться от нее, и, видя такое упорство царя, эмир велел его казнить. Палач обезглавил Смбата, а его тело отвезли в Двин и распяли на городской площади.

Так погиб этот злополучный правитель, второй из династии Багратидов, процарствовав двадцать четыре года (890–914), в течение которых Армения истекала кровью не только от нанесенных мусульманами ран, но и от междоусобной войны армянских князей. Аристократы в своей гордыне считали себя царями в собственных владениях и не желали терпеть над собою власти монарха. Это был огромный недостаток феодальной организации Армении, но так же дело обстояло и в Европе.

Внутренние распри играли на руку врагам страны; те, напротив, были объединены религией и тесно связаны, что и было их силой. Под началом Юсуфа служило некоторое число арабов, но основная часть его войска состояла из курдов, персов и армян, обращенных в ислам. Все они, независимо от национального происхождения и языка, вышли против христиан под знаменем пророка, и любые распри между мусульманами никогда не были чем-то большим, чем дворцовые интриги, которые практически не оказывали влияния на жизнь народных масс. Авторитет халифа, хотя и значительно уменьшился, тем не менее везде оставался высоким, и местные правители выслушивали приказы из Багдада как повеления духовного вождя, признанного всеми правоверными.

Ашот II (914–929), сын Смбата, взошел на престол после смерти отца, но этот престол уже сильно шатался, ведь, с одной стороны, Юсуф оставил гарнизоны во всех главных городах Армении, а с другой – многие армянские вожди отказались подчиниться новому царю Ани. Часть народа по примеру своей знати занималась мародерством. В провинциях, над которыми предстояло править Ашоту, царила анархия.

Несмотря на все эти бесчисленные трудности, новый царь, которого армяне прозвали Еркат (то есть Железный), сумел выгнать мусульман изо всех крепостей, которые они удерживали в его владениях. Однако Юсуф, пользуясь преобладающим беззаконием и распрями среди дворян, снова вторгся в эти провинции, которые царь не мог защитить, и сеял опустошение повсюду, где прошла его армия.

Воодушевляемые своим предводителем, воины ислама совершали чудовищные злодеяния, которым не было числа. Города и деревни, которые попадали в руки мусульман, сжигали дотла; мужчин и женщин связывали вместе и разрубали на куски; вспарывали животы беременным женщинам, младенцев разбивали о камни или бросали с крыш домов и обрывов, а другие бандиты внизу подхватывали их на свои копья. Женщин и девушек тысячами раздавали солдатам или угоняли, чтобы продать в рабство. Юсуф, движимый честолюбием не меньше, чем ненавистью к христианам, оставлял армянам единственный выбор: отречься от Христа или погибнуть в самых страшных муках. Страна погрузилась в неописуемые бедствия. Крестьяне бежали в горы, прятались в неприступных скалах и пещерах, бросали свои деревни и поля, и вследствие этого ко всем лишениям войны прибавился голод.

Армения погибла бы окончательно, если бы император Константин Багрянородный не уступил мольбам царя и патриарха Ованеса VI и не послал Ашоту военную помощь. С этой помощью царь сумел овладеть рядом мятежных городов и выгнать мусульман с Ереванской равнины. Среди покоренных им городов был город Кохб у слияния Арпачая и Аракса; его жители подверглись суровой каре. Однако Кохб, по-видимому, принадлежал главнокомандующему Ашоту, сыну дяди царя Шапуха, поскольку этот сановник воспринял его захват и наказание жителей как личное оскорбление и потому с оружием в руках восстал против своего сюзерена (921–923).

Юсуф поддержал его в мятеже и провозгласил царем Армении в Двине. Ашот не менее трех раз примирялся с сюзереном благодаря посредничеству католикоса Иоанна, но после этого снова поднимал мятеж, и все же Ашот сохранил свой царский титул до самой смерти, которая случилась через двенадцать лет после его окончательного подчинения (936).

Двин, находившийся не более чем в одном дне пути от Еревана, господствовал над Араратской долиной и выходами из нее в сторону Васпуракана. Доверив мятежному князю этот пункт, Юсуф обеспечил себе доступ к столице царства Ани. Более того, пример мятежа, поданный членом царского семейства, заставил еще несколько дворян заявить о независимости. Они также надеялись стать царями в своих мелких государствах, но Ашот II заставил их всех по очереди снова покориться ему. Некоторые из них получили прощение, а других ослепили по приказу царя.

В этот беспокойный период Армению каждый год разоряли не только мусульмане и наводнившие страну банды армянских крестьян, но и многочисленные отряды кавказцев, абхазов, агванов, призванные бунтовавшими против царя дворянами Гугарка, Утика и Арцаха, и они под предводительством своих вождей заняли страну, грабя и угоняя в плен женщин. Везде царило страшное запустение, и даже в собственной семье царя строили самые темные заговоры. Царский брат Абас замышлял убить Ашота. Стоило царю назначить кого-то из родственников наместником какой-либо области, как он тут же, едва добравшись до нового места жительства, провозглашал независимость.

Царю Армении поистине требовалась железная воля, чтобы преодолеть все эти трудности. И в этом он преуспел благодаря своей отваге и умениям. Ашот II умер, не успев восстановить города и селения, но, по крайней мере, в Армении наступил мир, и Юсуф перестал воевать с нею. Казалось бы, для несчастной страны забрезжил период процветания.

Поскольку у Ашота не было сыновей, князья по совету царя Васпуракана Гагика предложили трон Абасу, брату покойного царя. Но при новом правителе мятежи, которые энергично подавлял Ашот, разгорелись с новой силой. Повсюду шли сражения, даже в персидской Армении, в районах Хоя и Сельмаса, ибо знать не только отказывалась подчиняться государю, но и вела междоусобные войны. Несмотря на эти непрестанные волнения, Абас восстановил множество городов, включая Карс, который сделал своей второй столицей; он построил церкви и монастыри вместо разрушенных мусульманами и умер, процарствовав 22 года (929–953) и оставив царство по-прежнему опустошенным, во власти междоусобных распрей.

Ашот III, сменивший Абаса, как утверждают некоторые авторы, был сыном Ашота II, но, как мы видели, тот не оставил наследников мужского пола. Более вероятно, что Ашот III был сыном Абаса.

[ZHAN]

Смена правителя стала новым сигналом для беспорядков в Армении. Банды грабителей наводнили страну, а в приграничные области хлынули мародеры. Тем не менее новый царь сумел за несколько месяцев вернуть мир в страну с помощью немногих верных дворян, и, когда порядок был восстановлен, состоялась его коронация в соборе столицы Ани в присутствии патриарха Анании, агванского католикоса и сорока епископов. Брату Мушегу он позволил править Карсом (962–984).

Так начался раздел Армении с молчаливого согласия монарха, который полагал, что образование мелких царств было единственным способом сохранить верность его беспокойной знати.

В то время Васпураканом правил Абусал-Амазасп (958–968), но после его смерти территорию поделили между собой трое его сыновей, и таким образом образовались три царства. Ашот-Саак правил большей частью страны, а его братья Гурген-Хачик и Сенекерим-Ованес были царями Андзевацика и Рштуника. Что касается Сюника, который охватывал территорию между Араксом и районом озера Севан, то он стал независимым в 970 году. Лори в 982 году также отпал от царя Армении, и с того времени до середины XIII века этот город был царской резиденцией третьей ветви рода Багратидов, а именно Кюрикидов (Кюрикяны).

В Тайке была основана новая династия, но там не армянский князь провозгласил независимость, а грузинский – Давид Куропалат (983—1001), который при поощрении византийского императора явился из Мегрелии, где его семья нашла приют во время арабского завоевания, и возложил на себя корону.

Таким манером, не считаясь с местными дворянами, заявлявшими о независимости в подвластных им землях, Армения разделилась между семью царями, которые почти все находились в состоянии войны друг с другом или со своими вассалами. Север страны находился под влиянием и номинальной властью Константинополя, а южные царства платили дань мусульманам.

Так или иначе, когда самые непокорные из честолюбивых князей достигли своих целей, правление Ашота III Милостивого было сравнительно мирным и процветающим. Он разгромил и убил сарацина Хамдуна, который взбунтовался против халифа и вторгся в Армению. Этой услугой он вызвал благодарность халифа аль-Мути Лиллаха (945–974). В остальном же он довольствовался защитой своих границ, восстановлением порядка в царстве и укреплением его главных городов, в частности Ани. Но политика в те дни была настолько нестабильным делом, что после столь верноподданнического поведения по отношению к его господину халифу Ашот с 30 тысячами войск присоединился к василевсу Иоанну Цимисхию, который тогда грозил арабам на Тигре.

Ашот III был один из лучших представителей своей династии, и его доброта заслужила ему прозвище Милостивый. Он был человеком, который умел энергично действовать перед лицом врага или мятежных дворян, но в то же время имел такой добросердечный нрав, что он вошел в пословицу. Ашот отличался глубоким благочестием и построил великое множество церквей, монастырей и приютов и посвятил себя заботам о народе. Его жена, царица Хосровануш (дочь Хосрова), была столь же благочестива и великодушна, как и ее муж. Царица основала монастыри Санаин и Ахпат в области Гугарк [в 90 километрах южнее Тбилиси].

Старший сын Ашота III Смбат II (977–989) был коронован в соборе Ани. В начале своего правления ему пришлось усмирять дворянские мятежи, но эти волнения не имели серьезных последствий, ибо раздел Армении на семь царств намного упростил усмирение непокорных, поскольку знать не могла объединиться против власти царя.

Главной заботой царя были оборона и украшение Ани. Он построил двойную стену с круглыми башнями по бокам, защищавшими город с севера, и это строительство продолжалось восемь лет. Смбат умер после того, как заложил фундамент великолепного анийского собора (989). Это величественное сооружение, хотя сегодня частично лежит в руинах, по сию пору выделяется возвышенной чистотой линий и целомудрием резных украшений.

Смбат ненадолго пережил свою племянницу, на которой посмел жениться вопреки обычаям и законам церкви. Как нам известно, григорианское христианство запрещало брак между близкими родственниками. Смбат родился в то время, когда порядки маздеистов еще не были полностью изжиты, и обычай узаконил кровосмесительные браки у персов. Царь преступил принципы своей религии, и армянские историки сурово бранят его за это, но давайте вспомним, что позднее католическая церковь терпела подобные браки, и этот поступок сам по себе не должен бросать тень на его память.

В Карском царстве Мушег умер (984), оставив корону сыну Абасу (984—1029). Хотя до той поры Абас был ленив и распущен, оказавшись на троне, он сразу же показал себя совершенно иным человеком. Он покровительствовал литературе и искусству и привлекал к себе в столицу многих выдающихся ученых, превратив ее в маленькие Афины.

В царстве Васпуракан при Ашоте-Сааке (968–990) дела шли не так мирно. Абуталиб, правитель Гохтна, области на правом берегу Аракса, севернее озера Урмия, предательски разбил войска армянского царя и развязал войну. Брат царя Гурген-Хачик (990—1103) стал причиной крушения этого государства.

После смерти Смбата II корону получил его брат Гагик I (989—1020). В его правление династия анийских Багратидов достигла зенита своей власти. Строительство собора закончилось, и маленькое царство усеивали церкви, часовни, монастыри и школы. Торговля развивалась дотоле невиданными темпами. Нахичевань, Ани, Ардзен, Битлис (Багеш) и многие другие города стали важными рынками, где товары, произведенные в Персии, Аравии, Индии и даже Китае, обменивались на товары с Запада.

Несмотря на отсутствие политического авторитета в силу небольшого размера своего царства, Гагик воспользовался этой мирной передышкой, чтобы активно привлечь своих подданных к торговле, и Армения стала посредником между Востоком и странами Средиземноморья. Его старания были щедро вознаграждены, ибо коммерческие перевозки между провинциями империи и владениями арабов означали большие комиссии для армянских посредников.

Между мусульманским Востоком и христианским Западом, которые вечно находились в состоянии войны, прямые сделки были невозможны; для этого требовались посредники, и по причине своего географического положения лишь две нации могли взять на себя эту роль, а именно грузины, которым принадлежал путь от Каспийского моря к Черному морю, и армяне, которые жили на плато над Ираном и Месопотамией. Картвелы, однако, были безразличны и бестолковы, не заботились о завтрашнем дне и тратили силы на ссоры между князьями и на войны со своими горными соседями. У них не было ни следа качеств, необходимых для того, чтобы выполнять хоть какую-то экономическую функцию, находясь между двумя великими центрами мирового производства. Только армяне обладали способностью исполнить эту миссию. Таким образом они принесли богатство и процветание своей стране.

Летописец Аристакес Ластивертци, который жил во времена великолепия и падения багратидской столицы, оставил нам живописную картину небольшого царства Ани перед нашествием сельджуков. Эти страницы очаровательно поэтичны и наивны и полны истинно восточного аромата:

«Страна некогда была густым и плодоносным садом с прекрасной зеленой листвой, который представлялся прохожим во всей своей красе и благоденствии. Ясноликие шиханы восседали на княжеских престолах, а их дружины походили на вешние цветники, они выступали в яркоцветных [одеяниях] и своими радостными песнями и кликами являли торжественное зрелище. Звуки труб, кимвалов и иных музыкальных инструментов наполняли души слушателей радостью и ликованием. Старцы, украшенные благородными сединами, восседали на площадях, матери обнимали младенцев, ласкали их с материнской заботой, ради бьющей через край радости забывали печальное время родовых мук и были подобны голубкам, постоянно порхающим вокруг своих новооперившихся птенцов. Нужно ли говорить о любовном томлении невесты в [брачном] покое, о неодолимом влечении жениха к брачному ложу? Но пора возвести рассказ к патриаршему престолу и царскому достоинству. Ибо первый был подобен облаку и, насыщенный дарами святого духа, через посредство благодати, исходящей от вардапетов, кропил животворной росой, а удобренный вертоград церкви плодоносил, и на защитных стенах находились рукоположенные ею стражи. А царь по утрам выступал из города и был подобен жениху, покидающему брачное ложе, или утренней звезде Арусеак, которая поднимается над головами земных тварей и притягивает к себе всеобщие взоры. Он сиял великолепными одеяниями, усыпанной жемчугами диадемой и каждого повергал в изумление. А белый конь в золотых украшениях, шествуя впереди, слепил взоры зрителей падающими на него солнечными лучами. Впереди же двигалось огромное скопище войск, подобное набегающим одна на другую волнам».

[«Повествование вардапета Аристакеса Ластивертци», перевод с армянского К.Н. Юзбашяна.]

Несмотря на тогдашнее богатство Араратского региона, правители династии Багратидов, по-видимому, так и не стали чеканить собственных монет, поскольку не найдено ни одной местной монеты. Выплачивая по необходимости дань халифам, армянские цари, конечно же, считались подданными арабов и потому были не вправе выпускать собственные деньги. Дальше на севере, на территориях, греки считали частью своей империи, они проявляли большую терпимость, и потому у нас есть образцы монет, выпускавшихся грузинами. Давид Куропалат (983—1001) в Тайке, Баграт IV (1026–1072), сын Георгия I, Георгий II (1072–1089) в Тбилиси оставили нам свои серебряные и медные монеты в византийском стиле, и последний армянский царь Албании Кюрике (1046–1082) чеканил фоллисы. Однако и в Грузии, и в Агвании этих монет было недостаточно для нужд торговли, и там, как и во всей Западной Азии, имели хождение византийские и арабские золотые монеты. Серебряными деньгами были дирхемы халифов и старые сасанидские и римские денарии, а что касается медных денег, то монетные дворы империи выпускали их в огромном количестве. Однако удивительно, что в этом регионе не было собственных монет, ведь Армения чрезвычайно богата залежами меди и серебра.

Хотя в Армению пришел мир, то же нельзя было сказать об окружающих странах. Халифам приходилось все чаще подавлять мятежи собственных эмиров, а на севере народы воевали между собой, а также с арабами и грузинами. На западе было не лучше, императору Василию грозили болгары. Греческие императоры в прошлом переселили в Македонию множество армянских семей, и те объединились с болгарами и подняли оружие на бывших господ. Вождь повстанцев Самуил родился в Армении, в районе Дерджан восточнее Эрзерума. Одержав молниеносную победу над греками, он сложил оружие на условии, что василевс отдаст ему в жены сестру, надеясь основать на этом свои притязания на императорский венец, – этот замысел поддерживала память о Льве Философе и других армянах, которые носили багрянец цезарей. Но вместо того чтобы отправить к нему сестру, Василий прислал Самуилу молодую рабыню в сопровождении митрополита Севастии. В гневе Самуил велел заживо сжечь митрополита. Это жестокое деяние не осталось безнаказанным, ибо Василий Болгаробойца разгромил Самуила и казнил его.

Гагик посчитал мудрым не вмешиваться в европейские распри, а кроме того, ему было бы затруднительно отправлять свои войска на Запад, когда соседние с Арменией царства разрывали друг друга в клочья.

Давид, которого император поставил над областью Тайк, воспользовался смертью Пата, эмира Апахуни, чтобы выгнать оттуда мусульман, и захватил Манцикерт. Побежденный враг призвал на помощь Мамлуна, эмира Азербайджана, и тот с вызванными из Персии вспомогательными войсками отвоевал районы, отнятые у мусульман. После этого Давид заручился помощью царя Грузии Георгия I и Гагика, царя Карса, и таким образом вернул районы северо-восточнее озера Ван.

Несмотря на преклонный возраст, Давид не смог насладиться своей славой из-за окружавших его завистников. Его задушил грузинский архиепископ Иларион по наущению тайкской знати, который, как рассказывают, сначала пытался убить его, положив яд в святое причастие [Матфей Эдесский. Надписи на монетах этого царя были сделаны на грузинском, а не армянском языке].

Примерно в 1003 году царь Васпуракана Гурген-Хачик умер, и его брат Сенекерим-Ованес (990—1006) захватил трон, который должен был перейти к детям покойного монарха. Гагик I, его сюзерен, который не посмел воспротивиться такому беззаконию, умер почти двадцать лет спустя.

Ованес-Смбат, или Смбат III (1020–1042), старший сын Гагика, взошел на трон Ани, но из-за тучности не мог участвовать в военных действиях и вообще не имел ни одного из качеств, необходимых для правителя Армении в столь прискорбных обстоятельствах. Беспечность и праздность помешали ему заявить претензии на титул шахиншаха (царя царей), который носил его отец, и вследствие этого многие армянские князья разорвали феодальные связи с верховной властью Ани. Младший брат царя Ашот был человеком предприимчивого и воинственного нрава, и вялость нового царя, только что коронованного царем Грузии Кюрике, подвигла его к тому, чтобы потребовать трон для себя с оружием в руках. Царь Васпуракана Сенекерим оказал ему вооруженное содействие, и союзники подошли к стенам Ани, намереваясь дать бой. Ованес вступил в переговоры через католикоса Петра, и Ашот как будто пошел на уступки и удовольствовался титулом наместника всего царства при условии, что в случае смерти Смбата III он гарантированно сядет на трон.

[ZHAN]

Это соглашение было только видимостью, ибо Ашот не отказался от своего стремления сесть на трон. Воспользовавшись слабым характером брата и находясь теперь при царском дворе, он при помощи насилия и предательства набрал мощную партию сторонников. Между тем царь Грузии Кюрике захватил царя и держал его в плену, и Ашот вот-вот был готов ухватиться за возможность узурпировать корону. Однако Смбат III получил свободу в обмен на выкуп, отдав три крепости грузинам, и Ашот, поняв, что его план сорвался, попытался хитростью заманить царя в ловушку, чтобы заговорщики могли его убить.

Князь Апират, один из заговорщиков, действуя по собственным мотивам, а не от нежелания идти на преступление, раскрыл заговор перед царем. Ашот в страхе за собственную жизнь бежал к императору Василию II, от которого получил помощь, но мы не знаем, что он обещал Василию взамен. Ашот отправился в Армению во главе греческого войска и заставил брата отдать ему территории на границе Грузии и Персии. На них он основал свое новое государство, но это означало снова отъем части Армении и значительное уменьшение территории, подвластной анийскому царю, которая теперь состояла только из областей близ Еревана и Арарата.

Пока армяне вели эту междоусобную войну, над восточным горизонтом собирались страшные грозовые тучи.

С равнин Окса явились племена жестоких и бесстрашных варваров и вторглись в Хорасан и на территории севернее Иранского нагорья, и перед ними бежали персы, курды и арабские эмиры. Никто не мог устоять перед молниеносной конницей и несравненными лучниками, которые умели атаковать и отступать одинаково быстро. Турки-сельджуки ворвались в Западную Азию и наводнили ее, словно полноводная река. Армянские историки называли этих кочевников скифами или скифскими татарами, вспоминая орды, которые за пятнадцать веков до того так же нахлынули в Азию с безбрежных равнин за Кавказом, Каспийским морем и Бактрийскими горами.

Сельджуки сформировались в народ у подножия Алтайских гор, в степях, тогда еще населенных тюрками, где говорили на чагатайском языке – древнем языке татар. Впоследствии сельджуки обратились в ислам, но в то время они не были ни единоверцами, ни союзниками арабов. Напротив, они бросали жадный взгляд на богатые земли и халифа, и византийского императора. Это были ненасытные грабители, необузданные в своей жажде крови. Жестокость арабов меркла по сравнению со зверствами, которые позднее совершат турки.

В то время Васпуракан еще более, чем царство Ованеса-Смбата, нуждался в храбром и опытном вожде, чтобы отразить атаки хищнических орд, излившихся с восточных равнин. Сельджуки уже появились на границах Армении, сделавшись властителями империи, способной сравниться в мощи с державой халифов, но этих северян не привлекали южные страны. Они отправились вперед с востока на запад вдоль горных районов, где нашли пышные пастбища для своих стад. Это была не просто война, но тотальное нашествие, ибо целые племена шли за конницей, везя с собой все свое имущество, жен и детей и стариков вместе с добычей из разграбленных стран, вечно ища, где бы поселиться, но не способные остановиться в новом доме, поскольку их неустанно влекло вперед неутолимое желание владеть тем, что принадлежит другим. Эта волна замедлилась лишь перед самым Константинополем, на время сдержанная могуществом империи.

Первые яростные стычки новоприбывших захватчиков и армян имели место на границах Васпуракана. Шапух, полководец Сенекерима, сначала обратил сельджуков в бегство. Однако он в тот раз лишь слегка соприкоснулся с авангардом татарских племен. Основной корпус их армии медленно приближался, и царь, боясь встречи с таким врагом и сознавая собственную беспомощность, отдал царство в руки императора Василия II, оставив себе только монастыри с зависимыми деревнями. Взамен василевс дал ему город Севастию (Сивас) в Каппадокии с сопредельными районами до самого Евфрата. Сенекерим оставил грекам государство с десятью городами, двадцатью двумя замками и 4 тысячами деревень и в 1021 году отправился в новое владение, взяв с собой семью и 4 тысячи подданных, что составляло примерно треть населения его прежнего царства. Остаток его народа после короткого периода защиты от кровожадного врага попал в турецкое рабство и больше уж не поднимался вплоть до наших дней.

Казалось, новому княжеству в сердце греческой империи суждено вести мирную жизнь, но его верховные государи, будучи православными христианами и противниками армянских григориан, не могли забыть старых сектантских разногласий. Тяжелая длань Константинополя сурово правила переселенцами до тех пор, пока турки в своем западном походе не захватили и саму Византию.

Сельджуки уже вошли в пределы Анийского царства и в 1021 году достигли крепости Бжни на севере от Арарата. Там армяне отбросили их под предводительством Васака Пахлавуни, отца Григора Магистроса, убитого после победы. Эмир Двина, араб Абу-л-Асвар, боясь за собственное благополучие, объединился с сельджуками и выступил против армянских христиан. Давид Безземельный, правитель Гугарка и Агвании, при содействии абхазов, к которым он обратился за помощью, выступил против врагов креста и разгромил их в страшной кровопролитной битве, завладев при этом богатой добычей.

Но, увы, это были лишь кратковременные и отдельные успехи. Армяне при поддержке небольшого греческого войска не могли остановить неустанно прибывающий поток. Племя шло за племенем; порой удавалось ненадолго остановить авангард, но вскоре его подкрепляли подошедшие резервы. Сельджуки оставили крупные гарнизоны по всей Северной Персии и Хорасану, а также в части Атропатены, где позднее был построен Тегеран; но основная часть народа продолжала путь к богатейшим провинциям Запада. Четыре с половиной веков все еще отделяли их от того злополучного для цивилизации дня, когда их потомки-завоеватели переступили порог Святой Софии.

В войне обе стороны не знали жалости и впадали в наихудшие крайности. Варварство турок привело армян в ярость, и христиане в свою очередь не давали им пощады, но мусульмане совершили злодейства, о которых не в состоянии помыслить человеческий ум. Правитель по имени Худрик, вероятно курд, забрав у греков и армян город Беркри на северо-востоке от озера Ван, велел вырыть ров и перебил столько христиан, что ров наполнился кровью, и он купался в ней.

Пока длились эти муки Армении, византийцы, которых Сенекерим привел в самое сердце страны, не упускали возможностей принудить ее несчастных жителей к покорности. Высадившись в Трапезунде, Василий II подчинил Абхазию, восставшую против него, и овладел областью Тайк, которую ему обещал Давид Куропалат. Затем, сделав вид, что поверил, будто Ованес участвовал в мятеже правителя абхазов, Василий стал угрожать крошечному Анийскому царству.

Оказавшись в тисках между Тогрул-беком, ужасным главарем сельджуков, и василевсом, Ованес послал патриарха Петра (1023) к Василию II, чтобы молить его о защите. Чувствуя, что стоит на краю гибели, он предпочел сдаться на милость христиан, нежели подчиниться ненавистному игу тюрок, и предложил отдать грекам после его смерти область Ширак вместе с самой ее столицей Ани. Это обещание, хотя и данное на бумаге, оставалось мертвой буквой, пока в Константинополе не воцарились Константин XI (1025–1028), брат Василия II, и Михаил IV Пафлагонский (1034–1041). Однако оно все же хранилось в архивах Святого дворца, и греки в благоприятный момент воспользовались той возможностью, которую оно предоставляло, чтобы расширить свою власть на регионы до самого Аракса и дальше. Кроме того, предметом вожделения византийцев было также маленькое царство Карса, где тогда правил Гагик (1029–1064), сын Абаса.

Ованес-Смбат III и его брат Ашот умерли примерно в одно время, и таким образом сын Ашота Гагик II унаследовал обе короны. Тогда император Михаил V Калафат предъявил права, которые передавал Ованес в письме Василию п, и потребовал отдать ему Ширак и город Ани. Регентский совет отказался признать эту уступку, на которую царя заставил пойти исключительно страх, и император направил в Ширак армию. Ее поддержал Вест-Саркис, правитель Сюника, который сам надеялся получить от греков Ани и править им вместо Гагика.

Союзники осадили столицу, когда престарелый Ваграм Пахлавуни разгромил и перебил их. Оказавшись хозяином положения, Ваграм затем воспользовался распрями в Константинополе, чтобы патриарх Петр короновал в Ани Гагика II. Этому правителю тогда шел шестнадцатый год от роду, но доблести ему было не занимать, и он, несомненно, продолжил бы борьбу за независимость Армении, если бы на его пути не встала измена.

Угроза, которая, казалось, была предотвращена со стороны греков, надвигалась в еще большей степени со стороны сельджуков. Туранцы встали лагерем севернее Аракса на реке Храздан, которая у турок называется Зангичай и течет из Севана в Аракс. Гагик вышел из Ани во главе своей армии и заманил врага в ловушку, где и разгромил. Мусульмане, переправившись через Аракс, бежали на юго-запад от озера Урмия в Курдистан, в места обитания племени мукри; потом, после передышки, они снова перешли в наступление и вторглись в Васпуракан, пройдя через горные области курдов, которые, разумеется, поддержали их в общем деле – войне с христианами. Там на пути врага встал вождь по имени Хачик Лев всего лишь с горсткой человек и не давал ему пройти. Храбрый воин пал в бою, но его сыновья с несколькими тысячами человек обратили турок в бегство в области Хоя и Сельмаса.

Едва только Гагик II отбросил мусульман, как греки ему вновь стали грозить. Константин Мономах (1042–1055), который только что воссел на трон благодаря браку с Зоей, потребовал себе Ширак и Ани на основании данного Ованесом обещания. Царь отказался выполнить требования греков и, когда они вторглись в Ширак, разгромил их под самыми стенами столицы.

Не способный завоевать Анийское царство силой оружия, василевс прибег к измене. Византийское золото совратило немало армянских аристократов, которые постепенно внушили царю уверенность, что ему будет выгодно принять предложение императора и отправиться к нему в Константинополь, чтобы обсудить условия мира.

Сначала Гагика с пышностью приняли при императорском дворе, но вскоре император потребовал от него оставить трон и отдать грекам Ширак и Ани. Гагик отказался, и тогда ему пригрозили пленом и изгнанием, но все было напрасно. Тогда Константин показал ему письмо, в котором армянские дворяне клялись в верности империи и предлагали доставить императору ключи от Ани. Преданный собственной знатью, оставленный всеми, одинокий в чужом городе, Гагик отдал свое царство (1045) и получил взамен фему Ликанд с городами Визу и Галомбегад возле Кесарии, на границе Каппадокии. Ему также дали дворец на Босфоре и пенсию из императорской казны.

Ненависть православных греков к григорианам не утихла после присоединения Армении к Византийской империи, и греки, чтобы обратить армян в свою веру, прибегали к не менее суровым мерам, чем арабы и турки. Как римская провинция Армения была фактически порабощена чиновниками, присланными из имперской столицы. Подати тяжким бременем легли на плечи народа, и взыскиваемое с него золото шло либо на то, чтобы откупиться от варваров, либо на строительство церквей на Босфоре. Византия поставила себе целью избавиться с помощью кинжала и яда от армянских дворян, пользовавшихся большим влиянием в народе, так что ни один знатный человек не мог быть уверен в том, что доживет до завтра.

Через несколько лет после того, как Ани оказался в руках у греков, в городе была вырезана надпись, текст которой сохранил для нас Броссе, и она показывает его тогдашнее запущение. Надпись гласит:

«Именем Господа Вседержителя и милостью святейшего и самодержавного императора Константина Дуки я, Багарат Вхкаци, магистр и катепан [военачальник и правитель] Востока, возжелал облагодетельствовать столицу Ани, когда там были назначены танутером [управляющим] Мхитар ипат, сын Курта; спафарокандидатом [конюшим] Григор, сына Лапатака; и также спафарокандидатом Саркис, сын Артабаза. Они освободили от повинностей, называемых вецке кор, сайли, камен и ангарион [вецке кор – налог в одну шестую; сайли – молотилка для зерна; камен – тележная повинность; ангарион – барщина или отработочная рента]. Катепан, кем бы он ни был, обязуется отдать шесть сотен мер семян, а танутеры – взять на себя издержки за другие дары. Поскольку припасы с большим трудом доставляются в Ани, виноторговцы города освобождаются от уплаты пошлины независимо от того, чем пользуются, повозками или вьючными животными. Все жители, покупающие животных для забоя, освобождаются от уплаты пошлины. Все носильщики города освобождаются от одной половины хлопка (?), тогда как капуджи [смотритель городских ворот], получавший шесть золотых дахеканов и три драма, будет получать вдвое меньше» и т. д.

Стоны соотечественников достигали Гагика даже в его изгнании, и пренебрежительное отношение греков к бывшим подданным угнетало его. Ему самому нередко приходилось терпеть высокомерие его новых господ, и, разгневанный всеми своими несчастьями, царь поклялся отомстить за поруганную честь народа. Даже в Каппадокии греки не упускали шанса выразить презрение к тем восточным христианам, которые верили в Бога по-своему, а не по их догматам. Митрополит Кесарии Марк, известный неприязнью к армянам, пользовался всякой удобной возможностью, чтобы поглумиться над ними. У этого духовного лица был молодой пес очень крупного размера, которого он назвал Арменом, а еще он звал собаками армян. Такое унижение разъярило Гагика, и он решил наказать наглого церковника. Как-то раз он с несколькими друзьями зашел к митрополиту, который принял его с большим почетом. Во время беседы Гагик выразил желание поглядеть на его пса и спросил, почему у него такая кличка. «Это очень красивый пес, – ответил митрополит, – вот я и назвал его „армянином“».

Царь кивнул спутникам, и они запихнули Марка вместе с его псом в мешок и стали бить по нему палкой, чтобы питомец озверел и искусал своего хозяина, да так, что тот позднее от этого и умер.

С тех пор Гагик вызывал ненависть у греков, и они любыми силами стремились от него отделаться. Однажды, когда он гулял в окрестностях крепости Кизистра западнее Кесарии, несколько греков застали его врасплох и затащили в крепость, а через несколько дней его окровавленное тело уже свисало из бойницы замка (1079). Его сыновья Ованес и Давид, а также Ашот, сын Ованеса, умерли вскоре после этого, все трое были отравлены.

[ZHAN]

В своей злобе греки не ограничились только семьей анийского царя. В 1080 году византийцы убили в Сивасе Атома и Абусала, сыновей Сенекерима, вместе с Гагиком, сыном Абаса, последним из багратидских царей Карса, а их земли отошли к Византийской империи. Так греки, чья жестокость и фанатизм превзошли арабские, за несколько лет с помощью предательства и убийства полностью истребили прославленную династию Багратидов, надежду армянского народа. Однако сохранилось несколько побочных ветвей царского рода, и имя Багратидов живо по сей день.

Эти преступления Византии были не только подлыми, но и весьма неразумными, ведь Армения, будучи аванпостом христианства на Востоке, могла бы, если бы императоры усилили ее, много лет сдерживать нашествие тюрок и служить щитом для Константинополя. Однако в Святом дворце царила сектантская ненависть, и никто даже не помышлял о том, какие опасности для императорской короны влекло за собой нашествие сельджуков. В прошлом империи угрожало уже такое множество варварских племен, что теперь они вызывали у нее лишь безразличие.

Греки правили в Западной Армении, а Северную Армению делили с грузинами, в то время как сельджуки овладели восточной частью Закавказья, а арабские правители оккупировали южные области. Однако такое положение вещей продолжалось недолго, ибо греки, не осознавая, какую военную помощь могли бы получить от армян, не позаботились о том, чтобы держать в Араратском регионе армию, способную отразить орды новых захватчиков. В итоге и византийцам, и кавказцам пришлось отступить перед Алп-Арсланом и его сыном Мелик-шахом (1072–1092), чьи владения вскоре расширились от Инда до Каспийского моря и Босфора. В то время прямо с византийских башен можно было следить за внушающими ужас всадниками степей, несущимися на скакунах по вифинийскому побережью. Эмир Сокмен, сын Артука, и его брат Иль-Гази (Победитель) основали Артукидские династии, один в Амиде, другой в Мардине, и Сокмен принял титул шах-армен, то есть царь Армении.

[Как свидетельствует «Мираат аль-ибер», эмир Артук ибн Эксук был тюрком из города Шехриман в Трансоксиане и явился оттуда в 455 г. от хиджры, чтобы вступить в армию вождя сельджуков Алп-Арслана. Его сыновья основали династии Артукидов.]

Тем не менее тюркское нашествие в Армении встретило определенное сопротивление со стороны местных жителей, и кроме того, у греков было несколько легионов на Араксе и на Эрзерумской равнине. С 1048 по 1054 год Тогрул-бек несколько раз посылал свои орды в восточные провинции империи. Его двоюродный брат Кутулмыш и племянник Хасан были разгромлены, но брат Ибрахим опустошил Васпуракан и затем отправился дальше на север и захватил Ардзн возле Эрзерума – город, в котором тогда было восемьсот церквей и немыслимые богатства. Тюрки разграбили и сожгли город и угнали 150 тысяч местных жителей в рабство.

Продолжив путь на север, Ибрахим атаковал у Ардзна греческое войско в 60 тысяч человек, которые только что были свидетелями опустошения Центральной Армении. Этими силами командовали васпураканский военачальник, болгарин по имени Аарон, грузинский князь Липарит и греческий правитель Ани Крамен, которые вступили в бой с противником и заставили его уйти. Однако Липарит попал в руки мусульман. Тюрки остановились, но не были сокрушены, ибо после отступления имперской армии они захватили, разграбили и разрушили Карс. Его правитель Гагик-Абас или Кюрике (1046–1082) избежал плена только потому, что укрылся в знаменитой карской цитадели, построенной на неприступной скале.

Набеги тюрок становились все интенсивнее. В 1054 году сам Тогрул-бек вошел в область Вана и опустошил его. Гагик-Абас, выступивший против него, был разгромлен и вынужден бежать в Ван, и затем вождь тюрок осадил Манцикерт – город у слияния Тузлучая и Аракса. Город защищал Василий, сын армянина Абухаба, правивший городом от имени императора. Благодаря героическому сопротивлению гарнизона Тогрул-беку пришлось отступить. Чтобы отомстить за эту неудачу, он разграбил город Ардзке на севере от озера Ван.

Более того, обстоятельства складывались благоприятно для сельджуков. Смерть Константина Мономаха и борьба между императором Михаилом VI и его соперником Исааком Комнином отвлекли в то время внимание византийского двора, и Армения, расколотая, разгромленная и безвластная, могла оказать тюркам лишь слабое сопротивление. Тогда Тогрул опустошил Западную Армению и Мелитену. Однако из-за недостатка продовольствия ему пришлось отступить, и армяне атаковали его в горных ущельях и нанесли серьезные потери. Тем не менее следующим летом предводитель тюрков взял город Севастию (Сивас) (в июле 1059 года). Его разграбили, церкви разрушили, а большинство горожан перебили. Оставшихся угнали в рабство, и мусульманская армия оставила берега реки Галис (Кызылырмак) с огромным обозом добычи на телегах, груженных золотом, серебром и роскошными тканями, ибо Сивас в то время был очень крупным торговым центром. Каждый год эти ненасытные грабители устраивали набеги в Армению, безжалостно убивая жителей и сея разрушение в этих прежде богатых долинах.

Тогрул-бек умер в 1063 году, и его племянник Алп-Арслан (Храбрый Лев), который был еще свирепей и кровожадней, чем дядя, сменил его во главе тюркских племен. Придя к власти, он сразу же обрушился на Армению, покорил агванов и принес опустошение на земли Нижнего Кавказа, оставив тамошние города в руинах. Только анийцы заперлись в своих стенах и сопротивлялись с мужеством отчаяния. Армянин Багарат, носивший титул дуки, удерживал город от имени византийцев, и в тот момент, когда Алп-Арслан устал от бесплодных попыток штурмовать город и был готов отступить, этот правитель, боясь, что ему предстоит отражать новое, еще более мощное наступление, укрылся в цитадели, находившейся, как мы знаем, на юге города. Оставленные греческими войсками, жители бросились в бегство по долине Арпачая, когда тюрки в конце концов взобрались по лестницам на незащищенные крепостные стены и пробились в город (6 июня 1064 года). Последовала неописуемая бойня и разграбление, так что кровь текла рекой по улицам и площадям. Тысячи и тысячи жителей были преданы мечу, а те, кто укрывался в церквях, сгорели вместе с подожженными зданиями. Всех армян, которые казались врагам зажиточными людьми, пытали, заставляя выдать, где спрятаны их сокровища.

Армянский летописец XI века Аристакес Ластивертци писал:

«Города разрушены, дома сожжены, дворцы в пламени, царские палаты обращены в пепел. Мужчины перебиты на площадях, женщины покинули дома рабынями, грудные младенцы побиты о камни, и увяли прекрасные лики отроков. Девы обесчещены на площадях, а юноши зарублены на виду у старцев. Треплются покрытые кровью благородные седины старцев, а тела их валяются на земле».

Грабеж и резня горожан продолжались несколько дней, пока Алп-Арслан наконец не ушел, оставив за собой только развалины. Дука Багарат и греческие солдаты бежали под прикрытием грозы, и сельджукский вождь поставил вместо них в цитадели мусульманского наместника и гарнизон. Запятнанный кровью и грабежом, Алп-Арслан продолжил путь из опустошенного города в Нахичевань, взяв с собой огромное количество добычи и множество рабов. Среди сокровищ, захваченных в багратидской столице, был большой серебряный крест, который увенчивал купол собора; Алп-Арслан намеревался положить его на пороге своей мечети в Нахичевани, чтобы истинные правоверные с удовольствием попирали ногами символ христианства каждый раз, приходя к себе в святилище славить славу и могущество Аллаха.

Ани так и не поднялся из руин. Оккупированный попеременно сельджуками (1064–1072), курдскими эмирами (1072–1124), грузинами (1124–1126, 1161–1163), татарами и персами, он окончательно погиб в XIV веке (в 1320 году, или 769 году по армянскому летоисчислению), когда землетрясение разрушило все, что еще оставалось от его былого великолепия. Жители Ани перебрались в Грузию, Крым, Молдавию и Польшу.

Ани, город тысячи церквей теперь представлял собой не более чем покрытую развалинами пустошь. На выступе, окаймленном глубокими ущельями, где несут свои воды две реки, в пропитанном тайной воздухе лежал мертвый город, где уцелели только большие храмы и крепостные стены. Бесформенные груды обломков, скрытых кустарником, отмечали те места, где когда-то стояли княжеские палаты; улицы и площади исчезли, дворцы разрушились, и все же среди этой беспорядочной массы каменных глыб оставались грандиозные святилища, величественные в своих прямых линиях и завораживающие резными кружевами и тонкими фресками. Исполненные достоинства остатки этих священных зданий свидетельствуют об утонченном вкусе и царей Ани, и его зодчих. Двойная стена, защищавшая город с севера, с ее башнями и замком позволяет найти бесчисленное множество сходств, связывающих Армению с Западом. Невозможно не испытывать жалости к жертвам совершенных здесь чудовищных злодеяний, резни и разорения, столь ярко описанных Аристакесом.

До нас дошли немногие остатки спасенных от грабителей богатств Ани. В сокровищнице эчмиадзинского собора хранятся серебряные кресты, церковная утварь, культовые предметы и драгоценные рукописи, благоговейно оберегаемые священнослужителями, а прочие реликвии, обнаруженные при раскопках недавнего времени, помещены в музей, который трепетно поддерживают в самом Ани.

Около 1318 года (718 год от хиджры) первый мусульманский правитель Ани Манучар, сын Абу-л-Асвара, построил на краю утеса над Арпачаем мечеть, руины которой сохранились. В этой постройке, опирающейся на приземистые, толстые колонны, с полукруглыми арками, чувствуется сильное византийское влияние; она, несомненно, частично скопирована с христианских зданий Ани, а частично – с Гошаванка. Наверху многоугольного минарета ясно различима сложенная из кирпича куфийская надпись в каменной кладке, обращенная к Аллаху.

Великая Армения навсегда распрощалась со свободой; одни из дворян перешли на службу к грекам, несмотря на свое отвращение к тирании и вероломству византийского двора, другие склонились под ярмом сельджуков, а третьи обратились в ислам, но большая часть народа не покинула страны предков и сохранила традиции и веру, предпочтя рабство позору. На западе предстояло взойти Новой Армении, и еще не вся надежда была потеряна для потомков Айка.

Великая Армения просуществовала более полутора тысяч лет, прежде чем погрузилась в политическое забвение. Как мы узнали, она никогда не переставала бороться за независимость, но само ее географическое положение между двумя великими империями сулило ее крах. Со времен завоеваний Александра и выхода Рима на азиатскую арену, находясь под постоянной угрозой со стороны парфян, Сасанидов и арабов, с одной стороны, и легионов Италии и Византии – с другой, она не имела шанса выстоять против столь опасных противников.

И тем не менее ее народ был одарен энергией и воинскими доблестями; ее аристократия и цари также проявляли достойную подражания храбрость, но в силу самого своего происхождения и влияния соседних государств им не хватило необходимой общности мысли, чтобы выстоять против таких угроз.

Когда сыны Айка завоевали землю Арарата, они принадлежали к первобытным народам, которых вели вожди племен и главы кланов, армяно-фригийская или бриггская знать. Однако в процессе ассимиляции жителей Наири и Урарту, которых они завоевали, им пришлось почитать их традиции, так как вожди, раньше сражавшиеся с ассирийцами, сохранили высокое положение в новом сообществе. Сопоставление армянских родовых фамилий с урартским языком ясно свидетельствует о происхождении многих правящих домов Армении. Нет никаких сомнений в том, что две аристократии не были едины во взглядах и что знать армянского происхождения считала себя высшей, а наирийская тосковала о временах своей независимости.

К этим фундаментальным разногласиям добавились новые элементы, принесенные переселенцами в Армению во время поочередных царствований Ахеменидов, греков, парфян, Сасанидов, римлян, византийцев, арабов и турок. Вследствие этого армянская знать стала чрезвычайно разнородной, ее представители придерживались разных и часто противоположных интересов и склонностей, и в силу всех этих причин возникало соперничество, ненависть и многочисленные распри при верховной власти царя, что чрезвычайно ослабило весь народ.

Уже во дни Дария мы видим, как армянин предает собственную родину и по велению персидского царя встает во главе войска, которому приказано подавить Армению. На протяжении последующей истории армянские дворяне продолжали выдвигать эгоистичные требования, и их разнородное происхождение проявилось в борьбе интересов и тенденций.

Несомненно, что они были доблестны, храбры даже чрезмерно, как и их соседи, грузинские дворяне, но чаще всего они подчиняли интересы государства личным амбициям и обидам. Это наглядно доказывается самим существованием семи мелких армянских царств во времена тюркского нашествия. Покрытая труднодоступными горами и разделенная от природы на великое множество регионов, Армения сама по себе была мало пригодна для политического единства.

Те же самые причины сохранили до наших дней многочисленные народы Большого Кавказа и их независимость друг от друга, подобно разрозненным курдским племенам, которые по сей день подчиняются собственным вождям и в основном враждебны друг другу, несмотря на общий язык и происхождение. Поэтому не следует удивляться междоусобицам на Араратской земле, которые продолжились и после ее обращения в христианство, хотя религия, по сути, стала единственным связующим звеном между разными ветвями армянского народа.

Армения нуждалась в Людовике XI или Ришелье, чтобы положить конец раздорам среди дворян и придать царской власти тот авторитет и могущество, которые были необходимы народу в суровых обстоятельствах на протяжении многих веков; но судьба не подарила ей таких великих деятелей. Некоторые правители, правда, смогли утихомирить своих запальчивых вассалов, но их власть была лишь кратковременной и личной; вожди провинций так и не покорились, и, как мы видели, персы, греки и мусульмане обращали их ссоры к своей выгоде.

В своей враждебности к армянам Византия совершила ужасную ошибку, и ее сектантская политика привела и к падению Армении, и к окончательному краху самих греков на Востоке. Рим никогда не стремился унизить Армению; напротив, вместо подчиненного народа на южных склонах Кавказа Византия нуждалась в союзном государстве, протянувшемся от Тигра до Черного моря и от Евфрата до Каспия, государстве, способном с его 10 миллионами жителей выставить на поле боя множество легионов – воинов, которые поклялись отразить врагов христианства. Армения имела такие ресурсы и могла предоставить их Византии.

В этом смысле Армянское государство означало бы спасение для империи, но Константинополь, истощенный догматическими препирательствами и непрестанными дворцовыми переворотами, совсем позабыл о римских принципах управления государством, и византийцы не только не сделали ничего для укрепления Анийского царства, но и постоянно сеяли в нем раздор ради того, чтобы завладеть территориями, которые были не способны удержать.

Грузинские Багратиды, лучше защищенные от мусульманских вторжений, чем их сородичи на Араксе, удерживали свой трон в течение шести веков после падения Ани. Этим правителям повезло иметь неприступную твердыню в виде великих Кавказских гор, которые служили им последним прибежищем всякий раз, как натиск врага становился слишком сильным.

[ZHAN]

Армянские дворяне, которые отправились за своим царем Гагиком II в Константинополь, в основном поселились в новых владениях государя и образовали вокруг него небольшой двор. Более того, большинство их было в той или иной степени связано с родом Багратидов. Одного из этих дворян звали Рубеном, и он, как говорил кое-кто, принадлежал к древнему княжескому дому Арцруни, который с незапамятных времен играл важную роль при дворе Великой Армении. Другие говорили, что он был отпрыском самой царской династии Багратидов.

Между авторами есть разногласия насчет фактического родства Рубена с царским родом, но в любом случае, был ли он родственником государя или нет, он пользовался значительным влиянием среди соотечественников, изгнанных в Замантию, ибо сразу же после убийства последнего из царей династии Багратидов Рубен собрал бывших его подданных и поднял знамя восстания против византийцев.

Веками лицемерие, деспотизм и притеснения со стороны греков вызывали глубокую ненависть армян. Их взаимная вражда усугублялась различиями языка, обычаев, традиций и особенно религиозных убеждений. Тем не менее после краха Анийского царства в армянском народе сформировались две партии: одна исключительно от безнадежности решила подчиниться грекам, а другая хранила народный дух и, не в силах забыть о предательстве, которое привело к тому, что царство Багратидов превратилось в провинцию империи, лелеяла надежду отомстить за подлое убийство своего последнего царя. Эта вторая партия решила противостоять тенденции к порабощению и добиться национальной независимости силой оружия.

Кроме того, падение Византийской империи уже началось, и она была погружена в религиозные раздоры между множеством различных партий. Со всех сторон ей угрожали надвигающиеся опасности, и она могла оказать лишь слабое сопротивление провинциям, бунтующим против тирании дук, комитов и толпы чиновников, приехавших из Византии, чтобы нажиться на местных жителях, ведь за привилегию править ими они уплатили в имперскую казну. Азиатские провинции империи стали небезопасны, и мятеж Рубена на его первых этапах остался незамеченным.

Под прикрытием этого краха имперской власти армянский князь смог организовать свое восстание (1080), собрать вокруг себя самых мужественных представителей народа и объединить недовольных, чтобы начать войну с греческими властями под его знаменем. О восстановлении Анийского царства, недавно попавшего в руки сельджуков, не могло быть и речи, поэтому Рубен обратил взгляд в сторону Киликии, где уже поселилось множество армянских дворян под защитой империи.

После завоевания арабами Киликия затем вновь оказалась во владениях императора. В 964 году Никифор Фока с большим войском отобрал у мусульман города Аназарб, Россус и Адану, а в последующей кампании – Таре и Мопсуэстию. В 966 году император даже прибавил к своим завоеваниям Триполи, Дамаск и Алеппо. Эти кампании, как и походы Иоанна Цимисхия в 973 году, были подлинными Крестовыми походами. Их предлог, состоявший в стремлении вырвать святыни из рук неверных, не исключал желания императора отвоевать богатые сирийские провинции, потеря которых существенно истощила греческую казну.

Однако юг Малой Азии сильно пострадал от арабской оккупации, лежал в руинах и обезлюдел. Необходимо было восстановить эти области и организовать их так, чтобы они смогли стать крепким бастионом для защиты Константинополя от новых атак халифов. Многие армянские дворяне, бежав от тюрков, оставили свои земли на Араксе и нагорье Великой Армении и нашли приют на греческой территории. Византийцы воспользовались этой добровольной эмиграцией и ухватились за возможность хоть как-то обустроить болотистые местности в Сирии, заселив берега Евфрата и Тавр христианами, чью военную доблесть они имели немало шансов оценить. Один из этих армянских дворян – нахарар Ошин – раньше владел крепостью Мариац-Дшурк («река сосен») у Гандзака (Елисаветполя) в Албании. Оставив свою страну в 1075 году, он приехал в Киликию, где его родственник Аплгариб Арцруни правил Тарсом и Мопсуэстией от имени императора Алексея Комнина. Этот правитель отдал ему в наследственное владение город Ламброн Тарсусчае у порога Киликийских ворот в Тавре, в месте, чрезвычайно важном для защиты Каппадокии. Арабы впоследствии опять захватили Антиохию, и Киликия снова стала аванпостом империи.

Ламбронский замок (Киликия)

Границы этой провинции Киликии столь четко определены природными особенностями местности и столь отличаются от соседних краев, что едва ли можно представить себе иную политическую демаркацию, чем та, что соответствует рельефной карте ее поверхности. На западе огромной ограждающей стеной возвышается горная цепь Исаврии и Киликии Трахеи – массив в форме огромного треугольника, северное подножие которого спускается на равнины Ликаонии. Восточный берег Саталийского залива ограничивает область с другой стороны, а третья образована западным берегом залива у Помпейополя (Солы). У вершины этого треугольника находится мыс Анамур, Anemurium promontorium, крайняя южная оконечность Малой Азии. Естественное положение Киликии не только обусловило ее огромную стратегическую важность, но и сделало чрезвычайно ценной из-за ведущих к ней торговых путей.

Долины рек Сейхун (Сарос) и Джейхан (Пирам) связывались с Полой Сирией через так называемые Сирийские Ворота, перевал в горах Нур (Аманос) между горами Гюзельдаг и Акмадаг у турок, а также Александреттским ущельем и берегом, Портеллой у западных историков. На юго-востоке находился город Исс, где когда-то Александр Македонский одержал победу над Дарием Кодоманном, а позднее погиб Песценний Нигер, разбитый Септимием Севером. Исс был местом пересечения для армий, прибывающих из Оронта на пути на север или для прибывающих из Каппадокии на пути в Антиохию.

Айас на северном берегу Александреттского залива в те времена и позднее, в Средневековье, был очень людным портом. В нем сходились два очень важных торговых пути, из которых один шел в Каппадокию через Ламброн и Киликийские Ворота, а другой – через Гамбан и Севастию в Каппадокии до Верхнего Евфрата и Великой Армении. Более того, это побережье изобиловало портами и местами стоянок. Мегарсус, Алайя, Сиде и т. д. были безопасными гаванями для кораблей, и эти пристанища, такие как Айас, значительно увеличили возможности Киликии для торговли с сирийским побережьем и западными странами Средиземноморья.

Поэтому политика Византии состояла в том, чтобы поставить гарнизоны на путях, ведущих в Киликию, и с этой целью императоры поддерживали образование мелких княжеств в этих районах. Новоприбывшие дворяне получали скромный титул ишхана, соответствующий титулу барона, который позднее брали крестоносцы. В Тавре и Аманосе, как и на равнинах, разделяющих эти хребты, ишханы уже были довольно многочисленны, когда началось восстание Рубена.

Нам неизвестно, где в точности находилась в Каппадокии область Замантия – владения Гагика II, однако у нас есть все основания полагать, что она располагалась северо-восточнее Икония, ибо Кизистра, где погиб этот последний царь из рода Багратидов, находилась возле Кесарии. Следовательно, Рубен выступил из окрестностей этого города. Сначала он отправился на запад в горный массив Северной Киликии, регион труднопроходимый, но из которого он мог отразить греческие войска. Рубен захватил крепость Бардзберд (Партцперт) [Верхний замок, то есть замок на вершине горы. Современный Андырын] на притоке верхнего Пирама (Джейханчая), примерно в одном дне пути по течению из Сиса. Эта крепость стала колыбелью царства Новая Армения.

Впоследствии Рубен не стал подражать прежним соотечественникам и просить защиты у империи. Он объявил о своей независимости и тем самым сразу же возвысился над армянскими баронами местных гор, хотя этим действием не приобрел прав ни на какой титул. Историк Хетум пишет:

«Наконец он мирно отдал Богу душу, прожив благочестивую жизнь, и был похоронен в монастыре Касталон, оставив преемником своего сына Костандина» (1095=1099).

Костандин был первым из династии Рубенидов, кто носил титул барона.

Легко представить себе то состояние полного запустения, в котором тогда находилась прелестная провинция Киликия, когда-то столь богатая благодаря плодородной почве и торговле. Опустошенная бедствиями войны, разграбленная арабами, обезлюдевшая, так как большинство ее жителей попали в рабство, и вновь преданная мечу и огню после ухода победителей-мусульман, Киликия превратилась фактически в пустыню к тому моменту, когда туда прибыли армянские поселенцы. Разбросанные остатки населения – греки, сирийцы и евреи – были скучены в полуразрушенных городах и деревнях. Возделывались лишь ближайшие окрестности городов и замков, а остальная страна была заброшена. Во время арабского завоевания немногочисленная греческая знать нашла убежище на неприступных утесах Тавра и Аманоса и укрепилась там, а луга и леса приютили беженцев с их стадами. Поэтому наследники Рубена встретили лишь небольшое сопротивление со стороны греков, а их соотечественники-армяне, которые на протяжении многих лет не были в стране, казалось, в целом не возражали против образования нового маленького государства.

Сын Рубена Константин I (1095–1129) и его преемник Торос I (1099–1129), выполняя план своего предшественника, занимались расширением владений за счет византийцев. Люди буйного нрава, не слишком щепетильные в средствах достижения целей, эти правители сумели постепенно объединить под своей властью всех вождей гор вокруг Бардзберда. В начале своего правления Константин хитростью овладел крепостью Вахка (Феке) на верхнем Сарусе, и это позволило ему овладеть одним из самых оживленных путей между Тарсом и верхней Каппадокией.

Жан Дардель, оставляя свои описания потомкам, так повествует о вышеупомянутом военном подвиге или, скорее, хитрости, с помощью которой горные владетели прибрали к рукам сбор пошлин на все товары, идущие из Айаса во внутренние районы Малой Азии. Власть правителей-Рубе-нидов фактически началась с этого накопления капитала.

В одном из своих обычных походов Константин, получив, как видно, сведения от армянских агентов, которых он имел среди соседей,

«прибыл к городу [Вахка], где добрый народ страны, «армены», несли кустарник, чтобы заделать дыры в обвалившихся городских стенах. Тогда барон Констант и спутники, бывшие с ним, сняли доспехи и спрятали под ветками, после чего связали их в пучки и понесли на стены, как и все остальные бедные люди. А по случайности это был день Успения Девы Марии и тот самый час, когда греки были в церкви и когда барон Констант принес упомянутые связки вместе с доспехами к стенам города. И коль скоро им открылась эта возможность, они надели доспехи, взяли замок и затем пошли в церковь и захватили всех находившихся там греков».

Значительный успех, которого добились повстанцы, не мог не вызвать тревогу в Константинополе, и император предпринимал шаги, чтобы положить конец отступничеству в горах армянской Киликии, когда прибытие крестоносцев сорвало его планы. Готфрид Бульонский приплыл в Азию, пересек Киликию, прошел вдоль Саруса и раскинул свои палатки у стен Вахки. Матфей Эдесский подробно описал для нас путь, которым шли латиняне. Он пишет:

«В 546 году [25 февраля 1097 г. – 24 февраля 1098 г.], в дни, когда патриархами армян были владыка Вахрам и владыка Василий, а над греками царствовал царь ромеев Алексей, армия римлян в несчетном множестве, около пятидесяти мириадов человек, двинулась вперед. Об этом [они] известили письмом князя Эдессы Тороса и великого князя армян Константина, сына Рубена, владетеля горы Тавр в стране Копитар в Марабе [восточнее Мопсуэстии] и взяли немало провинций. Константин прежде был в армии Какига [Гагика]. Огромное войско франков через страну Вифинию вступило в пределы Каппадокии и достигло труднопроходимых мест горы Тавр. Эта огромная армия прошла через узкие теснины в Киликию и через Троваду, то есть Аназарву, достигла города Антиохии».

Армяне смотрели на Годфрида как на спасителя, ведь не он ли избавил Азию от тюркского и арабского ярма против воли греков? Не он ли шел под знаменем креста, под знаменем религии, которая была ближе армянской вере, чем византийское православие? Папа Григорий позднее сказал:

«Ни один народ с большей готовностью и охотой не оказал помощи крестоносцам, нежели армяне, поддержавшие их людьми, лошадьми, оружием и продовольствием».

[ZHAN]

Вождь крестоносцев не преминул познакомить правителя Киликийских гор с обширными планами европейцев на Палестину, Сирию и Малую Азию, как и с намерением католического мира образовать в этих странах княжества, способные отразить все мусульманские посягательства на средиземноморские земли. Костандин посчитал, что это движение даст ему уникальную возможность раз и навсегда сбросить господство ненавистных греков и усилить собственную власть. Поэтому он всеми силами поддержал крестоносцев, и тем пришлось бы нелегко во время осады Антиохии, если бы армяне не оказали им вооруженной помощи и не обеспечили бы продовольствием.

Матфей Эдесский написал о франкских ратях у Антиохии, что

«их многочисленность вызвала опасность голода, они мучились от нехватки хлеба и продовольствия. Тогда обитавшие на горе Тавр князья – Константин, сын Рубена, второй князь – Пазун, третий князь – Ошин послали главнокомандующему франков все необходимое продовольствие. Так же поступили и монастыри Черной горы [Аманос] и все верующие народы, которые помогали им продовольствием и относились к ним дружески».

[Цитируется по изданию: «История Крестовых походов в документах и материалах». Пер. М.А. Заборова.]

Осознавая ту важную роль, которую Новая Армения могла сыграть в достижении их целей, франки высоко ценили этих достойных союзников. Костандин получил титул графа, но чаще он называется бароном, каковой титул остался за его династией. Жослен, граф Эдессы, женился на дочери Костандина, а Болдуин, брат Готфрида, на его племяннице, дочери его брата Тороса. Таким образом их взаимные интересы были скреплены узами крови, и восточные христиане вошли в грандиозную феодальную организацию Крестовых походов.

Сами армяне не долго дожидались, пока смогут пожать плоды этого союза, ибо с помощью Танкреда, князя Антиохии, Торос (или Теодор, сын и наследник Костандина) значительно расширил свое государство.

В таких благоприятных обстоятельствах армянский барон спустился по реке Пирам на равнины, которые еще в некоторых местах удерживали греки, отступившие перед вторжением крестоносцев в свои главные крепости. Он отобрал у них знаменитую крепость Аназарб, стены которой, воздвигнутые императором Юстином I, были значительно укреплены халифом Гаруном аль-Рашидом и считались неприступными. Сис также попал в его руки, и царь повсюду благочестиво основывал церкви и монастыри и привозил армянских поселенцев.

С помощью антиохийских франков Торос уже захватил большую часть Киликии и выгнал небольшой греческий гарнизон, когда орды тюрков из центральной Малой Азии пересекли ущелья Тавра, достигли сердца Киликии и выгнали армян из Аназарба. Вся армия латинян ушла в Сирию, а византийцы были изгнаны почти изо всех крепостей в низинах, поэтому тюрки рассчитывали, что быстро расправятся с армянским сопротивлением. Их цель, которую они не оставляли до самого падения конийских султанов, состояла в том, чтобы закрепиться на южных берегах Малой Азии. Торосу удалось с трудом отбросить эти банды в земли Басила Гоха, тоже армянского князя, который правил в Мараше. Там захватчики были разгромлены и обратились в бегство, побросав захваченную в Киликии добычу. Два года спустя после разграбления местности южнее Мелитены они осадили крепость Хартан, где были уничтожены. Их предводителя схватили и отвезли в Кесун, где жил его победитель, возле Мараша на равнине Арабан, на правом берегу притока Евфрата.

Однако ни греки, ни крестоносцы, ни армянские вожди не могли бесконечно сдерживать турецкие орды. Никому из них не хватало войск, чтобы оставить победу за собой и сохранить собственную территорию. Любое селение подвергалось нескончаемым набегам. Города, как правило, были в состоянии оказать сопротивление, и только деревни пили горькую чашу мук от мусульманских банд.

В 1110 году Киликию тем не менее снова заняли кочевники. Сельджукский султан Конийского султаната Малик-шах (1107–1116) лично возглавил поход и одержал победу в первом столкновении, но в следующей битве удача была на стороне Тороса. Однако он понес значительные потери, и многие представители высшей знати пали в бою. Султан удалился в Харпут, опустошая все на своем пути. Он безуспешно осаждал крепость Дзовк [Кибистра у Страбона (XII, 1); не путать с одноименным городом в Каппадокии, находящимся у Киликийских ворот], но затем удалился, унеся с собой громадную добычу.

После смерти Тороса его брат Левон I (1129–1137) стал его преемником в качестве ближайшего наследника, поскольку его племянник, сын Тороса Костандин, был отравлен. После своего прихода к власти Левон преследовал цели своего предшественника и в равнинной Киликии отнял у греков города Маместию (Миссис), Адану и Тарс и продолжил поход к берегам Средиземного моря. Ему было необходимо овладеть побережьем, чтобы закрепить личную власть, поскольку через тамошние порты он мог поддерживать выгодные связи с Европой без посредничества крестоносцев, своих юго-восточных соседей.

Отношения между франками и армянами стали не столь любезными, как прежде. Балдуину пришлось несколько раз просить Тороса, прежде чем он послал ему приданое за дочь размером в 60 тысяч золотых безантов. С одной стороны, армяне жаловались на требования и вымогательства крестоносцев, а франки, с другой, обвиняли союзников в том, что они то и дело, когда чем-то недовольны, грозятся призвать на помощь басурман.

Одна из главных причин споров между армянами и антиохийскими латинянами заключалась в том, что вторые овладели твердынями западного Аманоса и побережья, примыкавшего к Александреттскому заливу. Бароны претендовали на эти крепости, но князья Антиохии утверждали, что те принадлежат им в силу договора, заключенного в 1097 году между Боэмундом и императором Алексеем I Комнином. К тому времени армяне еще не проникли так далеко на юг, и крестоносцы владели укрепленными замками посреди киликийской равнины.

Благодаря браку с Констанцией, единственной дочерью Боэмунда II, Раймунд де Пуатье стал князем Антиохии (1136). Незадолго до его восшествия (1135) Левон захватил крепость Сарвентикар на нижнем Джихане, относившуюся к территории крестоносцев. Латинский князь, однако, скрыл свой гнев и не стал прибегать к силе после прихода к власти, но чуть позднее хитростью захватил армянского барона и запер его в одном из своих замков.

После двухмесячного плена Левону наконец вернули свободу, но на суровых условиях. Он должен был не только вернуть Сарвентикар, но отдать еще и Маместию с Аданой и выплатить 60 тысяч золотых, а также прислать сына в заложники. Вдобавок ему пришлось согласиться помочь князю в борьбе с императором Иоанном Комнином. Несправедливый и опрометчивый захват Сарвентикара Левоном 1 привел к первой серьезной ссоре между армянами и крестоносцами. Казалось, ей суждено иметь серьезные последствия, ведь армянский барон, считая себя вправе нарушить обещания, вырванные у него хитростью или силой, атаковал Раймунда, вернул отнятые у него местности и города и оставался в состоянии вооруженного конфликта с антиохийским князем и его союзником Фульком Анжуйским, королем Иерусалима.

Эта возникшая вражда могла стать роковой и для армян, и для франков, ибо неверные только и дожидались благоприятного момента, чтобы обрушиться и на тех, и на других. Однако Жослен II, граф Эдессы, чей отец был женат на сестре Левона, вмешался и добился заключения почетного договора для обеих сторон (1137). Они составили альянс против императора Иоанна II Комнина, который в то время притязал на Антиохию и Киликию.

Во время этих ссор между армянами и латинянами из-за нескольких киликийских городов война с тюрками не прекращалась. Михаил Сириец писал:

«В год 584-й [1135–1136] барон Стефан, брат барона Тороса, пришел под стены Мараша, и его войска под покровом ночи проникли в город, где их приняли жители-христиане. Это неожиданное нападение подстроил городской священник, с которым барон Стефан имел тайный сговор. На рассвете его солдаты захватили дворец и перебили тюрок в его стенах. Разгоряченные своей победой, они продолжили позорить тех, кто находился в цитадели, и открыто бесчестили их жен. Поэтому Господь в своем гневе не отдал цитадель в их руки. Тогда они подожгли город и, взяв с собой тамошних христиан, отправились дальше».

Абуль-Фарадж, рассказывая о тех же событиях, прибавляет:

«Вернувшиеся тюрки выказали человечность и не только отнеслись по-доброму к оставшимся христианам, но и отдали армянским беженцам, которые вернулись, их дома, виноградники и поля. Но со священника из их числа, которого они подозревали в тайном сговоре с соотечественниками, живьем содрали кожу. Через три дня они отрезали ему язык, руки и ноги и бросили в огонь. Армяне, возмущенные такой жестокостью, тем же способом убили нескольких тюрок».

Более того, враждебность мусульман по отношению к армянам оплачивалась золотом из византийской казны, поскольку византийцы, по словам Киннама, никогда не отказывались от мысли завладеть Киликией и Антиохией. Иоанн II Комнин намеревался оставить константинопольский престол старшему сыну, а младшему желал дать удел, состоящий из Киликии, Антиохии, Атталии и Кипра. Но Алексей и его младший брат Андроник Севастократор умерли, и императорский венец перешел к Мануилу.

Несмотря на союз армянской армии с князьями Антиохии, греки вторглись в Киликию, разгромили крестоносцев и Левона, чьи вассалы плохо поддержали его, и заняли всю равнину, сопредельную Адане и Исскому заливу. Барон, его семья и соратники бежали в Лаврские горы. Все завоеванные армянами города и ключевые пункты, Аназарб и даже Вахка, попали в руки императора. Левон, доведенный до последней крайности, был вынужден вместе с семьей сдаться на милость победителей, и его доставили в Константинополь, где он и скончался (1141). Греки ослепили его старшего сына Рубена и потом убили.

С 1137 по 1145 год византийцы правили всей Киликией, а князья Антиохии и графы Эдессы были слишком заняты отражением мусульманских набегов, чтобы думать о возвращении государства бывшим союзникам. Один из сыновей Леона – Торос, увезенный пленником в Константинополь, был еще мал в тот момент, когда его семью постигло несчастье, и не вызывал опасений у византийского двора. Своим любезным нравом он даже заслужил благосклонность тамошних вельмож.

Когда Мануил I Комнин (1143) сменил отца на императорском престоле, молодой барон почувствовал, что пришло время сбросить ярмо. Он бежал, переодевшись купцом, на генуэзском или венецианском корабле, добрался до Кипра, а оттуда поплыл в Антиохию. Там князь Раймунд и монофизитский патриарх Афанасий VIII предоставили ему все необходимое, чтобы предпринять попытку, которую он давно обдумывал. Отправившись из Антиохии с небольшим сопровождением, он добрался до гор Аманос и вскоре объединил под своим знаменем изгнанных и недовольных, как и он сам, числом несколько тысяч – достаточно, чтобы добиться нескольких начальных успехов, а тогда уж под его знамена стеклись все армяне в прежних владениях его отца.

Вахрам Эдесский в своей рифмованной хронике оставил нам романтический портрет юного барона и картину его прибытия в землю отцов:

«Вельможи императорского двора рассказывают, что Торос оставался там, пока в него не влюбилась греческая принцесса и не подарила ему сокровища, которые он взял. Достигнув киликийских гор, он встретил священника, которому доверил тайну, что он сын Левона. Священник с радостью принял его и послал дальше под видом пастуха. Остававшиеся там армяне жили в горах и, страдая от притеснений со стороны греков, страстно желали возвращения прежних владык. Узнав от священника, что их возлюбленный господин вернулся, они сразу же собрались и приветствовали Тороса как своего барона».

Пока император Иоанн Комнин покорял Киликию и приближался к Антиохии, мусульмане опустошали местности, соседние с владениями крестоносцев, и грозили самим латинянам. Византийцы объединились с тюрками, чтобы сбросить власть пришельцев с Запада, истребить армянские баронства и выгнать неправославных христиан из Азии, настолько яростной была религиозная ненависть в Константинополе. Когда, однако, тюрки вступили на территорию Кесуна в границах империи, василевс не смог стерпеть такого оскорбления, и византийцы разорвали союз с кочевниками.

Матфей Эдесский в своей хронике рассказывает о событиях, приведших к выступлению греческой армии в провинцию Мараш:

«В начале 585 года армянской эры [1136–1137] султан Мухаммед, сын Амр-Гази, сына Данишмеда, выступил в поход. С огромным войском он вторгся на земли Мараша и, став лагерем близ города Кесун, предал огню деревни и монастыри… Он спокойно стоял перед городом, занимаясь лишь тем, что отводил воду из реки, разрушал сады и рассылал отряды для грабежа в ту или иную область. Те же, кто находился в городе, каждый день ожидали прихода бедствий, кровопролития и, наконец, захвата города. Более того, они настолько пали духом, что однажды ночью покинули внешние укрепления. Но после того как их предводители и священники ободрили их своими увещеваниями, жители вознесли свои мольбы Господу… И милосердный и сострадательный Господь, несмотря на наши грехи, не позволил, чтобы мы попали в руки неверных. Он сжалился над нами… и не позволил неверным штурмовать город. Так в пятницу, в день, когда Спаситель принял крестные муки, город Кесун был освобожден [от неверных]. Враги сожгли дотла Кармир-Ванк, включая часовню и монашеские кельи, разрушили все каменные и деревянные кресты и унесли с собой все, что было сделано из железа или бронзы. Кроме того, они снесли алтари, где освящался святой хлеб, и разбили их на части. Наконец, они взяли богато украшенные двери и разные прочие предметы и унесли их в свою страну, дабы показать их своим любовницам и своему грубому народу… Мухаммед поспешно ушел в пятницу, ибо узнал, что римский император [Иоанн Комнин] должен был помочь осажденному Кесуну и нашему князю Балдуину, который на коленях просил его об этом. В это время греческий император находился в окрестностях Антиохии, опустошая земли мусульман. После того как он сместил нашего князя Леона и захватил его, его города и крепости, император забрал армянского князя в страну греков, расположенную по ту сторону моря, на границе с Азией».

[ZHAN]

Каковы бы ни были обстоятельства возвращения Тороса в Киликию, он обнаружил, что в его стране стоят византийские войска и его соотечественники угнетены.

Как рассказывают, первым городом, который он захватил, стала Амуда, за которой последовали Аназарб, Адана, Сис, Аревдзберд, Бардзрберд. Между тем, однако, 23 декабря 1144 года Эдессу взял Имад ад-Дин Занги, и князья Антиохии, чье внимание полностью занимали их восточные границы, не могли оказать поддержки молодому армянскому барону. Лишь его братья Степане и Млех, которые перед падением Эдессы нашли приют у своего родственника Жослена II, пришли к нему на помощь, чтобы делить с ним опасности и успехи.

Тем временем новое восстание в Киликии вызвало некоторое беспокойство у императора Мануила, и он послал из Константинополя 12 тысяч человек под командованием своего двоюродного брата Андроника Комнина (1152). Эту армию Торос разбил у стен Маместии, которую в то время осаждал.

Униженный разгромом и не смея рисковать, император Мануил прибег к уловке и хитростью заставил сельджукского султана Коньи Масуда I (1116–1156) напасть на армян в Киликии.

В те дни среди тех восточных народов подобное коварство было вполне обычным делом. Сельджуки были врагами греков и засели в самом центре империи; они представляли угрозу для самой столицы; они были мусульмане и, значит, заклятые враги всех христиан, и не было никаких сомнений, что тюрки удержат Киликию, если им удастся ее завоевать. Однако ни одно из этих соображений, которые сегодня мы сочли бы наиважнейшими, никак не повлияло на греков. Единственное, чего желал Мануил, – это отомстить за понесенный им позор, и мусульманский султан, который мог только радоваться вражде между христианами, вторгся в Киликию. Торос был вынужден признать его господство.

Однако в 1156 году под каким-то шатким предлогом Масуд снова выслал против армян армию под командованием одного из своих военачальников по имени Якуб. Но его разбили крестоносцы и собственная армия Тороса. Застигнутые в ущельях между Аманом и морем, мусульмане понесли сокрушительное поражение. Уцелевшие отступили, но продолжили опустошать окрестности Харпута и Мараша. Возобновив наступление, они осадили крепость Тил-Хамдун у Сиса, но в этот момент в турецком войске разразилась чума, и армяне легко одержали победу.

Тем временем Масуд умер, и его сын Кылыч-Арслан II (1156–1193) заключил мир с Торосом, который остался владеть Киликией и Исаврией.

Однако вскоре новой буре суждено было обрушиться на измученную войной страну. Как рассказывает Михаил Сириец, Рено де Шатильон, который стал опекуном юного принца Боэмунда III по причине брака с Констанцией, вдовой Раймунда де Пуатье, напал на Тороса под тем предлогом, что армянский барон отказался возвращать тамплиерам замок Гастим, отнятый греками у рыцарей и незадолго до того захваченный Торосом. Этот замок, господствовавший над ущельями Портеллы между горами Аманоса и морем, представлял величайшую стратегическую ценность как для армян, так и для князей Антиохии. Более того, византийцы, чьи планы разделаться с Новой Арменией руками сельджуков сорвались, тайно подстрекали крестоносцев против Тороса.

Хроника Матфея гласит:

«Рено [де Шатильон] поссорился с бароном Торосом из-за крепости [Гастим], которую греки прежде отняли у братьев [тамплиеров], а Торос потом отнял у греков. Рено говорил: „Братья сражаются за наше общее христианское дело; верни им то, что им принадлежит“».

Состоялась битва у Искендеруна [Александретты], и многие погибли с обеих сторон. Рено пришлось вернуться домой с позором.

Позднее Торос сам отдал братьям крепости на границе Антиохии, и они дали клятву, что помогут армянам, когда бы им ни потребовалась помощь.

Рено Антиохийский, который напал на армян исключительно по наущению греков, рассудил, что имеет право просить у императора Мануила возмещения расходов на эту войну, но василевс, хотя и не отказался признать долг, ответил князю так уклончиво, что привел того в гнев. Поэтому Рено решил тем или иным способом взять причитающееся, и ему на ум пришел остров Кипр.

Из гаваней Кипра открывался доступ к побережьям Сирии и юга Малой Азии, и вследствие этого остров занимал чрезвычайно важную позицию для крестоносцев. В 649 году Кипр захватили арабы, но впоследствии отвоевали византийцы. Изгнание греков оттуда обеспечило бы и князьям Антиохии, и баронам Киликии защиту от дальнейших посягательств византийцев на латинские берега, а кроме того, предоставило бы им первоклассную военно-морскую базу, недосягаемую для неверных. Поэтому кипрскую экспедицию следует приписывать не просто дурному характеру князя Рено, как это изображает большинство тогдашних летописцев, но решению, которое давно обдумывали франки и только поджидали благоприятной возможности, чтобы его осуществить.

Со своей стороны армяне отнюдь не возражали бы, если бы кто-то избавил от оплота греков прямо напротив побережья, которым они мечтали овладеть и который они уже неоднократно завоевывали, теряли и отвоевывали вновь. Однако обстоятельства не позволили крестоносцам тогда же захватить остров, и они смогли только совершить на него быстрый набег, разграбить и уйти с добычей.

В 1155–1156 годах флот крестоносцев высадил на берег Кипра настоящую армию латинян и армян, и греки, которые держали на острове лишь небольшой контингент, сразу же были выбиты со своих позиций. Победители овладели всем островом и предались самым чудовищным зверствам. Крестоносцы захватили все владения, перебили множество жителей, перебили священников и епископов, а греческие женщины и девушки стали добычей солдат. Всех зажиточных горожан переправили на материк и отпустили только после уплаты непомерного выкупа. Иными словами, крестоносцы и армяне вели себя по отношению к этим христианам точно так же, как в тех же обстоятельствах к ним отнеслись бы мусульмане, однако нужно помнить, что и франки, и армяне давно устали от византийского вероломства и питали к грекам такую же, если не более сильную, ненависть, чем к мусульманам.

Война не ограничилась только островом. В 1157 году Рено де Шатильон, граф Фландрии Тьерри и Торос осадили Кайсери (Кесарию) на Оронте. Тогда между армянами и франками царило полное взаимопонимание.

Мануил Комнин не мог примириться с разграблением Кипра и приготовился отомстить крестоносцам и Торосу. Он лично с 50 тысячами воинов вторгся в Киликию в 1158 году, и византийцы захватили Аназарб, Тил-Хамдун, Тарс и замок Ламос. Видя, что он не в силах защитить свое царство, Торос удалился в Тавр за стены замка Даджегихар.

Рено де Шатильон и Балдуин III, король Иерусалима, племянник Мануила через свою супругу Феодору, дочь императорского брата Исаака, вступились за армянского барона, и Мануил, поняв, что, если он не пощадит протеже франков, то все крестоносцы могут выступить против него, признал большую часть владений Тороса, но на том условии, что он сам признает императора верховным государем. Эти феодальные взаимоотношения, похоже, были скорее номинальными, чем действительными, хотя новый «палатин пансеваста» (августейшего), по-видимому, официально оставался послушным вассалом.

Тот факт, что Торос воздержался от продолжения открытых военных действий против греков, не помешал его брату Степане, которого не заботили обещания барона, послать отряды армян грабить имперские земли и воевать в окрестностях Мараша. Однако его сгубила вражеская хитрость, так как правитель Тарса Андроник пригласил его на пир и там убил. После этого Торос, желая отомстить за брата, приказал безжалостно перебить всех греков на своих землях. Война между армянами и византийцами вспыхнула бы с новой силой, если бы не вмешался Амори I, король Иерусалима. Подавленный бедствиями родины, армянский барон отрекся от престола.

В 1169 году

«Торос, князь Киликии, умер вскоре после того, как постригся в монахи. Он оставил младенца-сына, которого назвал своим преемником, а его опекуном назначил Томаса, сына его тетки по матери. Млех, разгневанный тем, что его обошли при назначении наследника, ушел к Нур ад-Дину и вторгся в Киликию с войском тюрок, которое тот дал ему. Он увел 16 тысяч человек, мальчиков и девочек, мужчин и женщин, священников, монахов и епископов, угнал в Алеппо и продал там работорговцам, а деньги раздал между тюркскими солдатами… Он выколол глаза, отрезал руки и ноги епископам и многим знатным людям, а еще содрал с них кожу, а их трупы бросил на съедение диким зверям»

(Абуль-Фарадж).

Млех еще прежде того вступил в орден тамплиеров, но после покушения на жизнь брата Тороса был вынужден бежать. Он нашел убежище при дворе атабека Алеппо и принял его веру. Как мусульманин Млех получил помощь от Нур ад-Дина и завоевал большую часть Киликии. Перед лицом этого несчастья регент при Рубене предложил узурпатору долю в баронстве племянника. Млех принял предложение и принес клятву, но потом захватил всю власть. Регент Томас бежал в Антиохию и оставил Рубена на попечение патриарха Нерсеса в Ромкле, но вскоре после этого юный принц был убит.

Правление Млеха (1170–1175), ренегата и убийцы, омрачилось вереницей зверств и преступлений. При поддержке атабека Алеппо ас-Салиха Исмаила он мог помериться силами не только с крестоносцами, Амори Иерусалимским и Боэмундом III Антиохийским, но и с византийцами, так что император Мануил предпочел заключить мир с узурпатором, уступив ему Новую Армению (1173). Возбуждая всеобщую ненависть, тиран в конце концов погиб от рук своих же новых воинов в городе Сис.

Невозможно найти что-либо более запутанное, чем история Востока того периода в условиях столь великого соперничества и разнородных интересов. Греки науськивали то крестоносцев друг на друга, то мусульман на христиан, только ради недолговечного союза с самым грозным противником, а потом, сменив тактику, вступали в переговоры с бывшими врагами и поднимали оружие против вчерашних союзников. Предательство и вероломство царили и проникали повсюду не только в Византии, но и по всему восточному миру, и контакт с левантийцами притупил чувство чести даже у латинян. Мусульмане не испытывали никакой жалости к христианам, которых не различали в своем презрении. Примерно в то же время прославленный Саладин издал в Египте указ, запрещающий неверным ездить на лошадях и мулах и приказывающий христианам постоянно носить особый пояс, чтобы мусульмане могли сразу же отличить их от правоверных.

Несмотря на постоянные унижения, которым их подвергали мусульмане, византийцы порой проявляли по отношению к их правителям знаки большого уважения, выказывая малодушие, которое лишь заставляло мусульман еще больше их презирать.

Конийский султан Кылыч-Арслан узнал, что

«Якуб-Арслан и другие эмиры планируют свергнуть его и поставить вместо него брата, и приехал в Константинополь, где устроили ему пышный прием. Он пробыл там почти три месяца. Дважды в день ему подавали яства на золотых и серебряных блюдах, которые оставляли ему в дар. Однажды во время обеда с императором тот подарил ему всю утварь и украшения со стола, не считая других подарков ему и примерно тысяче человек из его свиты».

(Абуль-Фарадж).

Греки, согласно арабским и византийским хроникам, задавали великолепные пиры в честь султана.

«Воздвигнут был блистательный престол и поставлено очень высоко поднятое над полом кресло – зрелище, достойное великого удивления. Кресло было сделано из золота и со всех сторон унизано в изобилии камнями, карбункулами и сапфирами, а жемчужин нельзя было и сосчитать, потому что ими в достаточном количестве обложены были все камни – каждый поодиночке, так как они находились один от другого в симметрическом расстоянии; и те жемчужины были тщательно округлены и белизной превосходили белизну снега. Таким-то светом облито было это кресло. А верхняя его часть, возвышающаяся над головой, столько превосходила блеском другие, сколько голова превосходнее соседственных с ней членов. На нем сидел царь и соответственной полнотой своего тела занимал его все. На царе была багряная одежда – вещь дивная. Она сверху до самого подола горела карбункулами и блистала жемчужинами, которые были не как-нибудь разбросаны, но расположены чудным узором, и искусство произвело из них на одежде как бы настоящий луг. С шеи на грудь спускался на золотых цепях необыкновенной величины и цвета камень: он горел, как роза, а по виду походил особенно на яблоко. О головном же украшении я считаю лишним и говорить. По обеим сторонам кресла стояли, по обыкновению, рядами сановники, и каждый занимал место соответственно роду и важности правительственного его значения в государстве. Такова была обстановка царя. Вступив в среду, Кличестлан весь обратился в изумление. Царь предложил ему садиться, но он сперва упорно отказывался и, только видя, что царь еще более настаивает, сел на низкое и очень мало поднятое над полом кресло. Сказав и выслушав что следовало, он получил отпуск и удалился в покои, которые были отведены ему во дворце… Царь, переехав во дворец, находящийся на южной стороне города, угощал Кличестлана великолепными пиршествами и оказывал ему всякое благорасположение, потом увеселял его конскими ристалищами, жег, по обычаю, влажным огнем ботики и лодки и до пресыщения развлекал этого человека зрелищами ипподрома».

[Цитируется по книге Иоанна Киннама «Краткое обозрение царствования Иоанна и Мануила Комнина (1118–1180)».]

[ZHAN]

Таковы были почести, с которыми имперский двор встречал варвара, из Икония (Коньи) угрожавшего всему восточному христианству и неустанно изводившего набегами и греческую империю, и Киликию с крестоносцами, да к тому же в 1148–1149 годах взял Мараш, разграбил дома и церкви и в нарушение обещания перебил франкских рыцарей, епископов и священников и большинство местных жителей, которых торжественно клялся защищать. Что думали тюрки о византийцах, когда они вместо армий, которые могли бы внушить к ним уважение, выставляли напоказ только свою роскошь? Мануил вовсе не припугнул их своим богатством, а только раздразнил их алчность. Он подсказал им мысль не только воевать с Киликией и крестоносцами, а напасть и на самих греков, и даже дать им в руки средства, которые они обратили против франков и против него самого.

Авторы той эпохи не оставили нам сведений о том, что обещал султан императору, но дальнейшие события говорят сами за себя.

Знать Новой Армении выбрала Рубена II (1175–1187), сына Степане и племянника Тороса II и Млеха, на роль преемника его злонравного дяди, и примерно в то же время великий Саладин, владевший всем Египтом и частью Сирии, готовился сбросить крестоносцев в море. Всем христианским княжествам тогда пришлось готовиться к встрече мусульман, а Киликии грозил бывший гость Мануила Кылыч-Арслан.

Новый армянский правитель, чувствуя, что не в силах выстоять в этой борьбе, в 1180 году откупился от врага. Однако едва тот отступил от его границ, как князь Антиохии и сеньор Ламброна Хетум по наущению Мануила Комнина развязали войну против Рубена. Чтобы сокрушить Хетума, который удерживал горные перевалы и всегда был готов открыть их для греков, барон послал своего брата Левона осадить того в его же логове. Боэмунд III пришел на помощь союзнику и вероломной хитростью захватил Рубена и вернул ему свободу только по настоянию Хетума, для которого Левон в Ламброне представлял серьезную угрозу. Армянскому барону пришлось заплатить выкуп в 30 тысяч динаров и отдать Антиохийскому княжеству города Адана и Маместия.

Рубен был женат на Изабелле, дочери Онфруа III, господина Керака и Торона, и был настроен скорее дружелюбно, чем враждебно по отношению к крестоносцам. Это был справедливый и благочестивый правитель, который построил у себя в царстве немало церквей и монастырей. Разочарованный жестокостью своего века, он отрекся в пользу брата Левона (1187), постригся в монахи и ушел в монастырь Дразарк, где умер через несколько месяцев.

Затем на востоке сгустились очень мрачные тучи. 2 октября 1187 года Салах ад-Дин (Саладин) взял Иерусалим. Эдесса и Антиохия уже какое-то время находились в руках неверных, и Триполи с Антиохией уже готовы были пасть. Если Европа не придет к ним на помощь, крестоносцы и киликийское баронство ждала гибель в надвигающейся буре. Латинский Восток обречен, если государи Запада не соберут новый Крестовый поход, чтобы отразить опасность, отвоевать святые места и оставить на сирийском побережье сильные государства, способные выстоять против мощи мусульманского Египта.

Монета Саладина (Салах ад-Дина)

Настоятельная необходимость ответить на эти новые обстоятельства стала главной заботой королевских дворов Европы, и папа прилагал все усилия для организации нового похода. Император Германии, короли Франции и Англии ответили на его призыв, и поход возглавил Фридрих I Барбаросса. По прибытии в Азию через Македонию император пересек территорию армянского баронства, чтобы добраться до Антиохии, а оттуда до Палестины. Киликия и княжество на Оронте должны были быть его военной базой, составляя вместе с Триполи единственные остатки завоеваний первых двух Крестовых походов и армян.

Левон увидел в этой грандиозной кампании против мусульман прекрасную возможность расширить свою власть и престиж и получить из рук западных правителей царский венец вместо своей баронской коронки. Даже не думая о том, что столь великое предприятие может оказаться недолговечным, он представлял себе Западную Азию в окружении христианских государств и не собирался становиться вассалом каких-то католических князей. Будущий царь Новой Армении стремился стать посредником между Византийской империей и сирийскими княжествами. Поэтому он, не теряя времени, обеспечил крестоносцев провизией, транспортом, проводниками и завалил дарами франкских дворян, предоставив им военную помощь. Более того, этот союз укрепил позиции его баронства относительно греческой империи. Левон надеялся, что благодаря этому он однажды сможет разговаривать на равных с византийским двором.

Делами и обещаниями Левон привлек на свою сторону Фридриха и заручился благосклонностью папы. Император Германии обещал ему желанную корону. Однако он встретил свою смерть в ледяных водах Каликадна (Гексу). Тогда барон Армении обратил взор на его сына Генриха VI. Однако Левон не мог удовлетвориться титулом, пожалованным ему вождем Крестового похода, пусть даже и могущественным императором. Он понимал, что все, данное ему франкскими государями, когда-то может быть у него отнято; поэтому он стремился получить свою корону от папы, чей голос имел гораздо больший вес в христианском мире, чем голос любого светского правителя, и чей авторитет мог избавить его самого и его наследников от любых посягательств на его трон. Поэтому Левон в 1195 году отправил посольство к Целестину III, чтобы просить у понтифика благословения и царской власти над Арменией.

Прибытие Третьего крестового похода в Киликию и на территорию Антиохийского княжества ознаменовало для армян начало новой эры, и на какое-то время отряды мусульман и имперских войск перестали совершать набеги на владения Левона. И неверные, и Константинополь следили за событиями, и мусульмане, как и греки, готовились отреагировать на новые обстоятельства, которых не могли еще ясно очертить, но понимали, что это станет для них суровым испытанием. Вскоре должно было возникнуть новое латинское королевство, но не отвоеванное у неверных, а на отнятой у империи одной из ее провинций.

Весной 1191 года король Англии Ричард, плывший из Сицилии со своим флотом, был вынужден из-за ненастья высадиться на Кипре, где князь из рода Комнинов по имени Исаак правил как независимый государь. Этот грек был тираном для собственных подданных и варваром для чужеземцев. Узнав о крушении английских кораблей, он бросился в Лимасол в надежде силой или хитростью захватить Беренгарию Наваррскую, невесту короля Ричарда, и его сестру Джоанну Сицилийскую, чей корабль штормом выбросило на берег. Однако корабль снялся с берега и вновь присоединился к английскому флоту. Ричард, придя в ярость из-за такого оскорбления, высадился в Лимасоле и за несколько недель овладел всем островом, причем захватил в плен и самого деспота Исаака с его семьей и всеми богатствами. Затем английский король вновь поднял паруса, чтобы плыть в Святую землю, а первым королем Кипра оставил Ги де Лузиньяна.

На этот раз обстоятельства складывались благоприятно для латинян. Ричарду нечего было опасаться императоров, которые становились все слабее и которым десять лет спустя пришлось искать безопасного убежища для своей короны в Никее. Кроме того, Кипр был гнездом пиратов и шпионов, и Исаак в своей ненависти к латинянам не упускал ни единой возможности ухудшить их отношения с Саладином и другими мусульманскими правителями. Его падение могло только способствовать целям европейцев.

Вмешательство латинских христиан в восточные дела во время Первого и Второго крестовых походов и экспедиции Фридриха в Византию чрезвычайно возмутило греков, и Константинополь колебался, не будет ли лучше объединиться с сарацинами и тюрками и выгнать из Азии католиков, которые рекою хлынули из Западной Европы для завоевания святых мест. Императоры полагали, что вторжение мусульман в их провинции означает лишь временную оккупацию имперских владений, а вот завоевания крестоносцев, опасались они, могут отнять их навечно, и Третий крестовый поход по главе с императором и двумя королями обещал оказаться куда более опасным, чем два предыдущих.

Если бы греки присоединились к крестоносцам и вступили в борьбу с честолюбивыми вождями мусульман, несомненно, вторжение тюрок ограничилось бы восточными провинциями того, что сегодня входит в состав азиатской Турции, христианские государства в Сирии и Новой Армении сохранились бы, а Константинополь, вероятно, никогда не попал бы в руки врагов западной цивилизации. Но фанатизм и нетерпимость православных греков, гордость их императоров, их династическая и религиозная ненависть ослепили византийский двор, и своими интригами греки не только сами шли к погибели, но и поставили под серьезную угрозу весь цивилизованный мир.

Левон осознал, что больше не может проводить свободную политику своих предшественников и балансировать между греками и крестоносцами. Его стремление стать царем заставляло его принять одну из сторон, но главная трудность состояла в религиозной вере его народа, отличавшейся и от византийского обряда, и от римского. Поэтому, если Левон хотел получить корону и таким образом закрепить независимость своего народа, он должен был сблизиться с одной из этих церквей.

Тогда Левон вступил в одновременные переговоры с римским папой и Византией. Однако греческое православное духовенство показало, что не готово идти на уступки. Религиозные разногласия между армянами и греками уходили корнями еще в ранние века христианства. В Великой Армении они часто бывали весьма ожесточенными, и обе столицы, Константинополь и Сис, хранили болезненные воспоминания. Армянский народ ненавидел греков за их притеснения и жестокость, за вероломство и нетерпимость, с которой они всегда встречали любые инициативы правителей-Багратидов. Вследствие этого переговоры, начатые по просьбе Левона, имели совсем небольшие шансы на успех.

Однако барон решил, что его интересы лежат скорее в направлении Византии, чем западных держав, которые, в конце концов, находятся за тридевять земель и усилиям которых только что был положен предел из-за вступления в борьбу султана Саладина.

Греческая империя по-прежнему пользовалась значительным престижем, несмотря на тогдашний упадок. Если бы Левон получил корону от василевса, он бы связал судьбу Армении с судьбой Константинополя и, заключив союз с державой, которую по-прежнему считал великой, возможно, когда-нибудь получил бы возможность возродить Великую Армению и образовать государство, протянувшееся от Александтреттского залива до Каспийского моря, способное оградить Византию от всякого мусульманского вторжения. Правда, прямо в центре Малой Азии находился Конийский султанат, но сельджуки, попав между греками и армянами, обязательно должны были пасть, и царство Новой Армении стало бы бастионом православного мира. Эта мечта разбилась из-за провала переговоров посланных в Константинополь епископов, провала, который легко можно было предвидеть.

«Меня просят, – писал католикос Нерсес Михаилу Сирийцу, – признать две природы в Иисусе Христе и почитать четвертый собор, отмечать Рождество Иисуса Христа 25 декабря, служить с квасным хлебом и водой и не говорить слов „Бог“, „Святой“, „Который был распят“. На таких условиях нам обещают [император Мануил и греки] великие благодеяния».

После таких требований византийского духовенства Левон обратился к Западу, но при этом следовал совершенно иной политической линии ради будущего Новой Армении, полностью противоположной линии альянса с греками. Греческие императоры в своей враждебности к крестоносцам вели себя столь вероломно по отношении к Западу, что вскоре латинянам пришлось бы оккупировать сам Константинополь, чтобы положить конец греческим интригам. Обратившись к Риму, Левон разделил цели европейских государей, отождествил себя с их действиями и связал свою судьбу с их судьбой на Востоке. Это было важное решение, но барон стремился стать царем, и латиняне льстили его надеждам, поэтому он упорно вел переговоры с папой и королями крестоносцев.

Рим, в свою очередь, наверняка с глубочайшим удовлетворением взирал на то, что на Востоке складывается местное царство на основе католической культуры и религии. Новое государство предоставило бы крестоносцам надежный плацдарм и облегчило бы усиление княжеств в Сирии и Палестине. Казалось, что им суждено простоять вечно и постепенно включить в свои владения всю Западную Азию и таким образом защитить Европу от мусульманского нашествия. Что же касается Византийской империи, то папа не обманулся в своей прозорливости, и западные монархи тоже не питали никаких иллюзий относительно ее судьбы. Они знали, что Византия потеряна безвозвратно, и ждали, что ее сменит католическое государство, способное охранять Босфор, следить за ним и не давать мусульманам проникнуть в Европу с этой стороны. Завоевание Испании и Сицилии сарацинами, их рывок к самому сердцу Франции стали серьезным предупреждением для христиан-католиков, и они приветствовали любую помощь своим военным усилиям на Востоке.

Таким образом, амбиции Левона встретили благосклонную реакцию не только престола святого Петра, но всех европейских дворов. Тем не менее было важно, чтобы Рим не предъявлял слишком больших требований по реформированию армянского обряда, поскольку народ был очень предан своему древнему богослужению и обычаям и лишь с большим трудом отказался бы от традиций предков. Духовенство цеплялось за свои привилегии, а часть знати косо смотрела не только на любой отказ от разделения церквей, которое дало народу национальную значимость, но и на становление царской власти, идущей на смену прежним сеньориально-вассальным связям, с которыми они часто вовсе не считались.

[ZHAN]

Подпись Левона I, первого царя Новой Армении

Дядя Левона по матери Бакуран дал ему воспитание намеренно более греческое, чем армянское, ибо знать Барбарона и Ламброна хранила верность византийским императорам. Это можно доказать тем фактом, что Левон подписывал свое имя по-гречески, после чего следовал его царский титул по-армянски. Его контакты с византийцами, несомненно, тоже повлияли на его восприимчивость к далекоидущим политическим концепциям и стремление когда-нибудь возложить на себя царскую корону.

Бароны, его предшественники, отгороженные от мира в своих горах и почти не поддерживавшие связей, иначе как с франкскими дворянами и мусульманскими эмирами, до той поры не ставили перед собой других целей, кроме расширения собственной власти и территории, накопления богатств и противостояния посягательствам опасных соседей. Левон смотрел гораздо дальше: он жаждал царской короны, чтобы наравне общаться с византийскими императорами, султанами, халифами и европейскими государями.

Переговоры тянулись медленно. В 1196 году Левон еще раз написал Генриху VI, императору Германии.

«Когда Ливонс [Левон] увидел, что он [Генрих] верховный вождь и что он ничего не получил от него, он отправил посланца к императору Генриху в Апулию, где тот находился, с письмом, в котором предлагал ему верность и говорил, что желает получить от него свою землю в Армении, и молил его прислать ему корону и признать его королем. Письмо доставило большое удовольствие императору, и он принял присягу и пообещал тому, что коронует его, когда переплывет море».

(Вильгельм Тирский)

Кроме того, претендент на царский титул сообщил о своем желании всей знати, участвовавшей в Крестовом походе, и старался заручиться поддержкой со всех сторон.

«Господин Армении сказал графу Генриху [графу Шампанскому и королю Иерусалима]: „У меня достаточно земли, городов, и замков, и больших доходов, чтобы быть королем. Так как князь Антиохии – мой вассал, молю вас короновать меня“».

Тем временем между Римом и Левоном продолжалась переписка, и послы то и дело отправлялись к папе, который приказал своим легатам рассмотреть вопрос и обсудить его с высокими сановниками армянской церкви. Прежде, в середине XII века при Евгении III, Святой престол уже однажды внимательно рассматривал возможность сближения папства с армянской церковью, и папа Луций III (1185) обращался в письме к католикосу Григору IV Тха. Нерсес Ламбронаци оставил нам его перевод, и оно свидетельствует о том, насколько далеко в то время зашли переговоры. Епископ писал:

«В 634 году армянской эры приехал Григорий, епископ Филиппополя, посланный римским папой Луцием к нашему католикосу Григору. Он привез с собой ответ на письмо нашего католикоса и книгу на латыни с обрядами и обычаями церкви».

Другое письмо, написанное папой Климентом III четыре года спустя (1189) барону Левону, начинается так: «Климент, епископ, слуга слуг Божьих, нашему возлюбленному сыну, блестящему властелину Гор [Левону], приветствия и апостольские благословения», а далее папа уговаривал армянского барона принять участие в освобождении святых мест.

Однако этот обмен письмами с папой не помешал Левону вести в то же время переговоры с Константинополем и послать патриарха Нерсеса и барона Павла в 1197 году для обсуждения религиозных вопросов с Алексеем Комнином. Нерсес по такому случаю написал своему господину следующее:

«Переговорив с ними [с греками], мы нашли их невежественными, грубыми и материалистичными, упрямыми, как иудеи, не желающими служить Господу по обновлению Духа Святого, а только по старой букве. Наше духовное рвение, к несчастью, ничем не увенчалось, и всякий раз мы выходили в тревоге, разочарованные в своих благочестивых надеждах».

Поэтому Левоном двигал политический интерес, а не какие-то религиозные убеждения. Если византийцы отнеслись к нему с большей веротерпимостью, то, вероятно, армяне примкнули бы к греческому обряду, и царство Новая Армения сражалось бы заодно с византийскими императорами, а не с крестоносцами.

Еще в 1196 году, как пишут некоторые авторы, пока еще шли переговоры в Константинополе, Левон получил в дар от папы, у которого просил царского титула и принятия его народа в лоно римской церкви, золотую корону в залог того, что его просьба будет выполнена. Условия, которые папа выдвинул армянской церкви, ограничивались вполне приемлемыми литургическими изменениями и требованием, чтобы католикос регулярно присылал посланца в Рим для подтверждения верности. Таким образом Новая Армения сблизилась с католической церковью и еще больше расширила пропасть между собой и Византийской империей.

При этом Левон не всегда оставался в добрых отношениях с латинянами, хотя и нуждался в крестоносцах до момента своей коронации. Так, например, было с близлежащим Антиохийским княжеством, неопределенные границы которого всегда приводили к ссорам.

В 1194 году Левон расстроил планы Боэмунда III, который хотел поймать и пленить его, тем, что сам предательски схватил князя и главных вельмож антиохийского двора и запер их в замке Сиса. Вмешался граф Генрих Шампанский, регент Иерусалимского королевства, и добился свободы для Боэмунда, но князю Антиохии пришлось согласиться отдать территории, прежде отнятые у Рубена, и стороны скрепили новый союз браком Алисы, одной из дочерей Рубена, с Раймундом III, старшим сыном Боэмунда. В соглашении оговаривалось, что, если дочь Рубена II Алиса родит сына, он унаследует антиохийский трон. Родился ребенок мужского пола, и Раймунд в 1198 году, будучи при смерти, заставил своего отца поклясться, что он сдержит данное обещание. Раймунд-Рубен, сын Раймунд а и Алисы, тогда был младенцем, и младший сын Боэмунда III, граф Триполи, воспользовался малолетнем племянника и старостью отца, чтобы выгнать старого князя из Антиохии и захватить власть.

Поскольку ребенок находился под протекцией Левона, узурпация заставила армян подняться против Антиохийского княжества, так что, когда Левон получил царскую корону, он находился в состоянии открытой войны с узурпатором.

Кроме того, подобные конфликты не ограничивались Востоком. Во Франции и Англии, да и во всех феодальных королевствах Запада шли постоянные войны между знатью; политические нравы в Европе были не менее варварскими, чем в Азии.

[ZHAN]

6 января 1199 года кардинал Конрад фон Виттельсбах, архиепископ Майнцский, делегат папы Целестина III, презентовал барону Левону II в церкви Святой Премудрости Божией в Тарсе царскую корону, и католикос Апират (1195–1203) короновал и помазал на царство нового монарха, который принял титул

«Левон I, милостью римского императора [Генриха VI] царь Армении».

Так он провозгласил себя вассалом Западной Европы в лице ее вождя – германского императора. Однако несколько лет спустя после коронации это вассальное положение начало его раздражать, и он принял титул «царь милостью Божьей».

Портрет Левона I

Посылая ему корону, папа просил нового царя согласиться на три условия, все они имели отношение к обрядовым расхождениям между армянами и латинянами:

«праздновать праздник Господень и всех святых, на какой бы день они ни пришлись; молитвы дневные и ночные творить всегда в церкви, чего армяне давно уже не делали из-за набегов измаильтян арабов, а в церкви молились лишь только во время таинства божественной литургии, и не разговляться накануне Рождества и Воскресения ничем, кроме рыбы и постного масла. «И когда вы это сделаете, – говорил посланец, – не заботьтесь больше о дарах и подношениях императору и папе взамен венца. А если не сделаете, мне велено, – говорил он, – взыскать с вас бесчисленное множество сокровищ: золота, и серебра, и каменьев драгоценных».

«Левон пригласил католикоса и епископов и стал спрашивать их, какой ответ дать посланцу римлян. Условия принять они не согласились. И Левон сказал им: «Вы не беспокойтесь об этом, на сей раз я ублажу волю их притворством». И Левон, отвечая, сказал епископу римскому: «Все, что приказывают самодержец-император и великий папа, мы тотчас же исполним». И тот потребовал, чтобы двенадцать епископов дали клятву. Левон уговорил епископов согласиться поклясться».

(Киракос Гандзакеци)

Слова Левона к армянскому духовенству иллюстрируют политику, которую он проводил по отношению к латинянам и которую продолжили его преемники. Оказавшись в ловушке между условиями папы, которого высшие интересы требовали удовлетворить и который требовал единства в догматах и различных вероучительных вопросах, и сильнейшим сопротивлением армянского духовенства и народа, киликийские правители часто были вынуждены маневрировать. Если бы они попытались железной рукой подавить народные предрассудки, их постиг бы трагический конец, как позднее Лузиньянов. Обе стороны, латинская и армянская, проявили несгибаемое упрямство в этих вопросах, и в обсуждение религиозных взглядов вмешалась постыдная торговля. Западный фанатизм, усугубленный Крестовыми походами, с одной стороны, и армянские традиции, которые они считали национальной святыней, с другой, препятствовали любому искреннему сближению.

Коронация Левона имела большое значение для византийского двора, ибо она означала, что Новая Армения, несомненно, выходит из числа вассалов василевса и отказ признать нового царя повлечет открытую войну с крестоносцами, а значит, и со всей Западной Европой. Как обычно, греки предпочли действовать хитростью, а не силой. Алексей III Ангел (1195–1203) по примеру латинян послал Левону дары вместе с царским венцом, но сопроводил подарки следующим зловещим советом:

«Не возлагай на голову себе корону римлян, прими нашу, ибо ты ближе к нам, нежели к Риму».

Вся последующая политика Византии по отношению к армянам содержится в этих словах.

Самые заветные желания Левона исполнились, и все правители Европы, помимо василевса, и даже багдадский халиф прислали новому монарху дары и послов.

Летописцы расходятся между собой относительно даты коронации Левона. Хетум помещает церемонию между июлем 1197 и январем 1198 года, но, если верить латинским историкам, прибытие архиепископа Майнцского, легата Святого престола, могло состояться не раньше 1199 года. Пятнадцать епископов и тридцать один армянский дворянин присутствовали при коронации их государя, а также немалое число рыцарей-крестоносцев.

Франкская корона, которую Левон только что возложил себе на чело, не изменила его отношения к латинскому княжеству. В 1203 году новый царь Армении снова поднял оружие против князя Антиохии. Боэмунд умер в 1201 году, и Левон заявил претензию на княжество от имени Раймунда-Рубена, сына Раймунда III и Алисы.

Рыцари и главные горожане Антиохии признали своим правителем Боэмунда IV, графа Триполи, младшего сына Боэмунда III. Отброшенный тамплиерами у Антиохии, армянский царь был вынужден пока что удовольствоваться осадой их замка.

Война между армянами и вышеупомянутым орденом продолжалась несколько лет севернее мыса, который сегодня арабы зовут Рас-эль-Ханзир, или мыс Вепря. Боэмунд IV поручил рыцарям-храмовникам оборону Антиохийского княжества, пока он сам пытался обуздать двух своих вассалов в графстве Триполи, одного из которых он осаждал в замке Нефин. После множества безуспешных попыток Левон наконец захватил Антиохию благодаря помощи сенешаля Ашари, и в итоге в 1216 году Петр II из Лоцедио короновал Раймунда-Рубена князем Антиохии в тамошней церкви Святого Петра.

Одновременно и враг, и союзник тамплиеров, отлученный папой за отказ вернуть рыцарям захваченные у них города, Левон все же сумел добиться снятия папского приговора и в конце концов, 5 августа 1217 года, уговорить папу Гонория III взять семью Раймунда-Рубена и Антиохийское княжество под покровительство Святого престола.

Во время его войны с графом Триполи Левон исхитрился заключить союз с Феодором I Ласкарисом, императором Никеи, отдав ему в жены Филиппину, младшую дочь своего брата Рубена. Кроме того, он предпринял шаги для защиты от мусульман западной границы, ибо за горами Тавра сельджуки, выкроившие для себя государство в прекрасных областях центральной Малой Азии, по-прежнему представляли угрозу и рассчитывали получить свою долю с побед Саладина над крестоносцами и обернуть в свою пользу тогдашние разногласия между армянами и латинянами. Хищнические банды их предводителя Рустема дошли даже до стен Сиса, откуда Левон отбросил их дерзкой и внезапной атакой.

Армянские анналы очень туманно говорят об участии Левона в событиях в начале Третьего крестового похода. Одни изображают его на Кипре, куда он приехал на бракосочетание принцессы Беренгарии Наваррской с Ричардом Львиное Сердце, другие повествуют о том, как он участвовал в осаде Птолемаиды (Акры) вместе с Филиппом-Августом и Ричардом Львиное Сердце – королями Франции и Англии. Латинские авторы, однако, не соглашаются с армянскими летописцами в том, что Левон якобы присутствовал на достопамятной осаде, которая продолжалась два года, хотя нет сомнений в том, что какие-то армянские войска все же оказывали помощь крестоносцам во время этой операции.

Царь Армении был до мозга костей государственным деятелем. С того времени, когда он впервые унаследовал титул барона (1187), и до конца XII века, когда его неустанные старания заполучить царскую корону увенчались успехом, его единственная забота заключалась в том, чтобы укрепить собственное царство и поставить его на такое основание, чтобы оно могло требовать уважения не только от соседей-латинян, но и от греков и мусульман.

Под влиянием византийских идей о правительстве и феодальных концепций западного мира, которыми он был пропитан еще сильнее, царь устроил свой двор по образцу антиохийского и иерусалимского. Ассизы Иерусалимского королевства были авторитетными законоположениями в христианской Сирии и Киликии; однако антиохийские законы стали пользоваться приоритетом и применялись в новом Армянском царстве. Вскоре двор Левона заговорил на латыни и по-французски, и эти два языка стали употребляться наряду с родным.

Что касается знати, то новый царь вспомнил, сколько несчастий обрушивалось в старину на Великую Армению из-за почти неограниченной свободы вассалов, и укрепил их связи с троном по образцу феодальных обычаев Запада. Вассалы получили титулы баронов и графов; многие должности багратидского двора были отменены, а названия других латинизировались: например, «гундстабль» вместо прежнего «спарапет». На поле боя он нес царское знамя. Перед смертью Левон назначил двух регентов (bailes, или, на латыни, bajuli), как предусматривалось иерусалимскими ассизами: одного – чтобы защищать и воспитывать кронпринцессу, а другого для управления делами короны. Чины также включали маршала, несшего государственное знамя, камергера (обычно им был архиепископ Сиса), мажордома (царского виночерпия) и великого посланника, как при европейских дворах. Однако осталось и несколько названий греческого происхождения, например проксим – так звался чиновник, поставленный заведовать финансами государства, а также севаст и пансеваст (августейший и преавгустейший).

Левон еще на шаг приблизился к обычаям западного рыцарства, а именно после коронации стал пользоваться правом делать рыцарями своих вассалов. В прежние годы, когда он был всего лишь бароном, это была привилегия князя Антиохии, и сам Левон получил рыцарское звание от Боэмунда, но, став сувереном и даже сюзереном соседних князей, он потребовал присяги от своих вассалов. Это право закрепилось, и в 1274 году армянский царь Левон III возвел в рыцарство своего племянника Боэмунда VII, последнего из князей Антиохии.

Так Армянское государство, сохранив множество восточных черт, следовало примеру западных государств. Усиление царского авторитета Левона принесло ему добрые плоды, ибо он сумел подчинить себе многочисленных и дотоле непокорных армянских дворян и создать стабильное государство, раскинувшееся на всю территорию древней Киликии и защищенное высокими горами Тавра и Аманоса, где все перевалы находились в его руках. Его владения, по хроникам, включали 62 крепости, оборону которых он весьма разумно поручил в основном европейским рыцарям, в том числе тамплиерам. Этим самым он предупредил любой возможный мятеж со стороны местных баронов, многие из которых, пожалуй, томились по тем временам, когда обладали полной свободой. Кроме того, таким способом он смог сорвать все интриги византийцев, всегда готовых посеять разногласия среди ненавистных им армян.

Обустраивая свое государство и расширяя владения, Левон не забывал заботиться о развитии своей страны в экономической сфере. Находясь между государствами крестоносцев, владениями мусульман и греческой империей, Киликия была прекрасно расположена в месте пересечения торговых путей между Западом и Востоком. Киликийские берега не обладали первоклассными портами, но все же там было несколько мест, где могли остановиться торговые суда и даже, возможно, военные галеры.

Армяне находились в тесном общении с Азией и были знакомы со всеми торговыми путями от Евфрата и Тигра, из Индии и Персии к ним в страну, а также осознавали огромную ценность, которую для Запада представляли товары с Востока. Поэтому они договорились с конийскими султанами и эмирами Алеппо, а также халифами Багдада о движении судов через их порты. С тех пор как мусульмане овладели почти всей Западной Азией, караваны беспрепятственно шли с берегов Инда к берегам Евфрата. Раньше торговцы направлялись в греческие провинции Азии, но армянам удалось повернуть их благодаря хитроумным переговорам с западными капитанами кораблей. При Левоне II купцы с Запада хлынули в Тарс и Адану, и в небольшом порту Айаса [сейчас Юмурталык] толпились европейские корабли.

Венеция и Генуя, две великие торговые республики Средиземноморья, сильнее всего желали вести дела с Новой Арменией. У них были широкие связи с Византией и франкскими побережьями Сирии, но тюрки, обосновавшиеся в центральной Малой Азии, с одной стороны, и государства крестоносцев в Палестине и Ливане – с другой, привели к изменению караванных путей, и у генуэзских и венецианских контор на Босфоре и в Сирии дела шли уже не так превосходно, как раньше. Крестоносцы не годились для торговли, а греки уже не обладали монополией на караваны с Востока.

[ZHAN]

Тем не менее даже в Киликии западные купцы встретились с трудностями из-за определенных обычаев, бытовавших по всему Востоку. Государство сохраняло свое право на приоритетное владение грузами, выброшенными на берег в результате кораблекрушения, а также на выморочное имущество, то есть в государственную казну шло имущество иностранцев, умерших в стране. Армянская юрисдикция признавалась только в спорах между европейцами. Коммерция еще более усложнялась из-за пошлин, вызывавших недовольство. Генуэзцы и венецианцы нашли, что все это значительно затрудняет для них ведение дел, но постепенно они смогли получить преимущества, которых не было у других торговцев из Каталонии, Монпелье, Прованса, Пизы, Сицилии и т. д.

Портрет Хетума I, царя Армении

Товары облагались пошлинами в соответствии с особыми соглашениями между страной их происхождения и Армянским царством. Генуэзцы и венецианцы имели право ввозить большинство товаров беспошлинно, другие же платили пошлину с объявленной цены в размере от 2 до 4 процентов. Караваны, прибывающие из внутренних районов, также облагались пошлинами.

В обмен на свои товары и цехины европейцы получили с рынков Айаса, Тарса и Аданы восточные товары, такие как перец, пряности, благовония, мыло, драгоценные камни, сырой шелк, тонкие индийские и персидские ткани, парчу, персидские ковры, и все эти драгоценные товары армяне продавали с огромной прибылью, а в царскую казну текли обильные доходы за счет пошлин. Киликия стала центром международной транзитной торговли, которую можно сравнить с той, что за 12 веков до того создала пресловутое богатство Сибарису.

Армяне называли своего царя Левон Великий или Великолепный. Тем не менее, не отказывая этому правителю в превосходных качествах и не очерняя совершенных им деяний, историк не должен полностью разделять восхищение, с которым к нему относились те, кого он обогатил и чьи славословия в его адрес записаны в армянских анналах.

Подобно большинству своих современников, он не отличался щепетильностью в выборе средств достижения целей, расширения владений или процветания своего царства. Любое препятствие, стоявшее на его пути, воспламеняло его гневом, даже церковь, к которой он так долго взывал о помощи. Без всяких уважительных причин он бросил свою первую жену Изабеллу и ослепил двоюродного брата Георгия, незаконнорожденного сына Млеха. Он хитростью овладел крепостью Ламброн и взял в плен Хетума в Тарсе под предлогом женитьбы дочери Рубена Филиппы на Ошине, старшем сыне Хетума.

Тем не менее он произвел несколько бесспорных улучшений в своем царстве. Он построил в Киликии ряд религиозных и благотворительных заведений, издал законы, регулирующие работорговлю на всей подвластной территории, запретил продавать христиан в рабство нехристианам и открыл больницы для прокаженных, которых тогда на Востоке было очень много. Он достиг больших успехов, поскольку использовал все средства для процветания своего народа, но, в отличие от короля Франции Людовика XI, не смог преодолеть отрицательных сторон своего времени и окончательно подчинить своевольную знать.

Перед смертью Левон назвал преемником Изабеллу (Забел) свою дочь от второй жены Сибиллы, дочери короля Кипра Амори де Лузиньяна и Изабеллы Плантагенет. Следуя желанию Левона, юную царевну провозгласили царицей при регентстве Адама, сеньора замка Гастим, но его убили мусульмане (ассасины), и регентом при Изабелле стал барон Константин Ламбронаци. Однако малолетне царицы возбудило корыстолюбие Раймунда-Рубена, сына Раймунда III Антиохийского и Алисы, дочери Рубена II, и он вошел в Киликию в надежде захватить трон. Константин разбил и пленил его у Тарса и велел казнить.

После этой распри, которая угрожала сорвать установившуюся дружбу между армянами и латинянами, Константин торопился устранить все причины для споров, и поэтому он добился свадьбы молодой царицы с Филиппом, сыном Раймунда Одноглазого, графа Триполи. Этот правитель сделался очень непопулярен среди армян, поскольку стремился навязать им западные обычаи. Вследствие этого Константин велел поместить его в Сисский замок, где два года спустя он скончался от яда. Регент не мог оставить царство в таком опасном положении, когда оно принадлежало царице, лишь номинально замужней. Отношение Константина к Филиппу представляется несколько предвзятым, если учесть, что у него были собственные виды на подопечную, которую он намеревался выдать за своего сына Хетума.

Изабелле тогда шел всего двенадцатый год, и некоторые армянские бароны не одобряли планов Константина и завидовали ламбронскому дворянину, который, будучи им ровней, имел шанс стать их правителем. Вероятно, они также осуждали убийство Филиппа. Эти бароны организовали побег юной царицы в Селевкию Трахею (Силифке), где она поселилась в доме каких-то латинских родственников, которые сами, возможно, были не против столь лестной связи.

Константин собрал войско и осадил крепость, которую удерживали рыцари-госпитальеры. Их гроссмейстер Бертран, однако, в то время воевал с конийским султаном Ала ад-Дином Кей-Кубадом и не желал ввязываться в новый конфликт; поэтому он отдал замок армянам. Юную царицу перевезли в Тарс, где ей пришлось согласиться на брак с Хетумом, который таким образом стал царем Армении. На его монетах, которых до нас дошло довольно много, изображены портреты его и Изабеллы.

Правление Хетума (1226–1270) стало самым долгим среди всех правителей новой Армении. Однако началось оно при очень зловещих предзнаменованиях. Конийские сельджуки вторглись в Киликию, и она была вынуждена покориться султану Ала ад-Дину Кей-Кубаду (1220–1237). Хетуму пришлось чеканить двуязычные монеты со своим именем и именем своего мусульманского владыки.

А в это время Чингисхан уже надвигался на запад с берегов Инда и Ганга, опустошая все на своем пути. Северная Персия, Великая Армения и Грузия (где правила царица Русудан, известная своими злодеяниями) пали под мощными ударами страшного завоевателя. Хетум и все христианские и мусульманские правители Малой Азии объединились и отбили вторжение. Чингисхан удалился в Курдистан, где и погиб в 1231 году.

Эта победа лишь ненадолго задержала волну монгольского нашествия. Хан Угэдэй (1227–1241), сын и наследник Чингисхана, приказал своим ордам овладеть странами западнее Каспийского моря, где они распространили всеобщее разорение, оставляя за собой одни только пепелища, развалины и груды трупов. Нападение не имело прецедента в своей внезапности и жестокости. В 1235 году монголы почти поголовно истребили жителей Гандзака (Елисаветполя), а за два последующих года разграбили Лори, Кайян, Ани и Карс. Около 1242 года та же участь постигла Карин (Эрзерум). Этот город тогда находился под властью конийского султана Гийас ад-Дина Кей-Хосрова II, который завладел троном, убив собственного отца Кей-Кубада. Захватчики нанесли султану сокрушительное поражение между Эрзерумом и Эрзинджаном и разрушили Кесарию с Севастией, тоже принадлежавшие сельджукам.

Хетум пришел в ужас от грозившей ему опасности, так как нашествие уже приблизилось к его границам, и поспешил сдаться на милость монголов. Монгольский хан Байджу потребовал доставить к нему мать, жену и дочь конийского султана, которые нашли убежище при дворе в Сисе. Хетум был слаб и уступил приказу варвара, и Кей-Хосров, чтобы отомстить за это попрание законов гостеприимства, поддержал мятеж ламбронского барона, зятя регента Константина, и они совместно вторглись в Киликию. Хетум заперся в Адане, Константин и гундстабль Смбат – в Тарсе; но с помощью монголов, пришедших к нему на помощь, царь сумел выгнать мусульман из своего царства.

Союз с ханами казался столь ценным и необходимым для царя Армении, что он не поколебался лично приехать к Мункэ, правителю монголов, который жил в Каракоруме. Там предводитель варваров принял его с великими почестями и подписал с ним договор о союзе, которым по своем возвращении царь воспользовался к своей выгоде и забрал у конийского султана несколько областей, которые тот захватил в отсутствие царя.

Поистине странным делом было для этого царя покинуть свой христианский двор и, преодолев всю ширь мусульманской Азии, выступить в роли своего же собственного посла к варвару из сибирских степей, живущему в сердце едва известной Скифии! Тем не менее через Великую Армению варвары объединились с армянами, и языческая орда, разорив Араратский регион, обернулась против мусульман, тем самым оказав услугу христианам. Хетум смотрел на них как на своих естественных союзников.

Как пишет один историк:

«Мангу-хан, выслушав просьбы армянского царя, собрал свой совет и в присутствии гостя ответил в следующих выражениях: так как армянский царь приехал в нашу страну издалека, не будучи к этому принужден, а по своей доброй воле, то следует удовлетворить его просьбу, особенно в том, что справедливо и благоразумно… О царь армянский, мы вам заявляем, что ваши просьбы нам приятны и что мы их с помощью Божьей выполним. Прежде всего я, император и владыка татар, крещусь и буду придерживаться христианской веры и сделаю так, чтобы и мои подданные поступали таким же образом, хотя я и не собираюсь никого к этому принуждать. Что же касается второй вашей просьбы, мы отвечаем, что наше намерение – установить постоянные мир и дружбу между татарами и христианами… Мы хотим также, чтобы все христианские церкви и духовенство, как мирское, так и монашествующее, пользовались бы привилегией свободы во всех землях нашей империи и чтобы они ни под каким предлогом не могли бы там быть притеснены или обеспокоены. По пункту о Святой земле мы говорим: если бы мы беспрепятственно могли отправиться, то из уважения, которое мы питаем к Иисусу Христу, мы отправились бы лично, но так как мы очень заняты в этих местах, мы поручим нашему брату Хаолону [Хулагу-хану] осуществить это намерение, как подобает. Он осадит город Иерусалим, захватит его и выгонит язычников оттуда, а также из всей остальной Святой земли и возвратит его в руки христиан. Что же касается багдадского халифа, то мы прикажем Байтону, военачальнику татар, которые находятся в Турецком царстве, и другим, находящимся в соседних странах, чтобы они были готовы принять приказания нашего брата; а мы желаем, чтобы он уничтожил этого [багдадского] халифа как нашего злейшего врага».

[Гетум Патмич. Цветник историй стран Востока. Перевод А.Г. Галстяна.]

Этот шаг Хетума оказался весьма дальновидным, ибо вскоре надвигающаяся буря обрушилась на всю Западную Азию. В 1257 году ужасный хан Хулагу пошел в наступление на центральную Малую Азию, сбросил конийских султанов, а затем захватил Багдад 4 февраля 1258 года, убил халифа аль-Мустасима и двух его сыновей. Сорок дней продолжалась резня в арабской столице. Везде, где бы ни прошел Хулагу, он не оставлял за собой камня на камне: в Эрзеруме, Эрзинджане, Севастии, Кесарии, Иконии, Мартирополе, Алеппо, Дамаске, Эдессе, Харане, Амиде, все они были разорены, а их жители – уничтожены.

Однако в этом ужасном истребительном походе христиане пострадали не так сильно, как мусульмане, благодаря вмешательству супруги хана Докуз-хатун, а также потому, что вместе с монголами в качестве союзника сражался Хетум.

[ZHAN]

Хулагу пришлось отбыть из-за смерти его брата Мункэ, и он уже не вернулся в Малую Азию. Он оставил бесчисленные орды, которые продолжили убийственный труд своего страшного вождя, полчища, которые были лишь чуть менее опасны, лишившись объединяющей цели своего вождя.

В этот момент сутан Египта Бейбарс, один из династии мамлюков-бахаритов (1260–1277), вступил на арену, чтобы воспользоваться беспорядком, вызванным монгольским вторжением, и отъездом варварского вождя, и решил стереть с лица земли латинские княжества. Из-за временного отсутствия татар сложилась благоприятная ситуация, и он вторгся в Киликию и разбил армию, поспешно собранную для борьбы с ним под предводительством двух сыновей Хетума – Левона и Тороса. Второй пал на поле боя, а первого захватили в плен (24 августа 1266 года). Адуа, город тамплиеров, Сис, Мисис, Адана, Айас и Тарс пали перед султаном мамлюков, который рассеял их и убил всех жителей. Наконец, 19 мая 1268 года крестоносцы потеряли и саму Антиохию. Перебив все мужское население, завоеватель раздал женщин солдатам; город постигло неслыханное разграбление.

Наконец победитель выставил Хетуму свои условия мира, но они оказались очень суровыми. Его сына Левона возвратили ему в обмен на Шаме эд-Дина Сункура аль-Ашкара (Красного Сокола), любимца Бейбарса, который попал в руки Хулагу при осаде Алеппо. Наконец глазам царя открылась тщета мирского величия, и он сложил с себя корону, как только вернулся его сын. Он отрекся от престола, чтобы освободить место для Левона, и ушел в монастырь, где и умер 28 октября 1270 года.

Новый правитель, которого армяне иногда называют Левоном III, на самом деле был только вторым царем с этим именем, ведь Левон I (1129–1137) был всего лишь бароном, как и Левон II между 1187 и 1196 (или 1199) годами. Собственно царством Армения стала лишь в конце XII века, в правление царя Левона I. Следовательно, сын Хетума I был вторым коронованным Левоном.

Правление этого царя (1270–1289) стало очередной вереницей неудач. Авторитет царской власти был сильно подорван бедами, случившимися при Хетуме I, и некоторые армянские дворяне предпочли покориться египетскому султану, чем продолжать неравную борьбу с его полчищами. Из простого страха перед мусульманами эти разочарованные личности дошли до того, что буквально призывали мамлюков завоевать Киликию. Левон проявил слабость, подавляя вассалов-изменников, и смог разве что захватить их замки. Его милосердие только привело к тому, что их ненависть к царю только распалилась пуще прежнего.

Пока царь прилагал все усилия, чтобы поднять дух своих подавленных подданных, эмиры Бейбарса внезапно (1273–1275), без какого-либо предлога, снова вторглись в царство с огромным войском. Они захватили Мисис врасплох и взяли, его жителей предали мечу. Сис, по рассказам армянских историков, устоял; по словам аль-Макризи, его разграбили. Тарс пал, царский дворец и церковь сгорели дотла, а государственную казну захватили египтяне. 15 тысяч жителей зарубили ятаганами, а 10 тысяч угнали в рабство в страну фараонов. Айас постигла та же судьба, что и другие города; все население, и франки, и армяне, погибло. Это была столь душераздирающая катастрофа, что она вошла в поговорку и у армян, объятых ужасом, и у мусульман, которые ушли из Киликии, насытившись грабежом и злорадствуя, что пролили столько христианской крови.

Аль-Макризи оставил нам страшный рассказ о египетском вторжении в Киликию:

«На третий день месяца шабана 673 года [1 февраля 1275 года] султан [Бейбарс] отправился из Горного Замка в Сирию и вошел в Дамаск, где сам опять возглавил свою армию и арабские подкрепления… Хазиндар [казначей] и эмиры набегом взяли город Макика неожиданной атакой и перебили всех его жителей. Они привезли с собой на мулах несколько разобранных лодок, чтобы переправиться через реку Джейхан и Нахр-Асвад [Черную реку], но лодки не понадобились. Султан, перейдя Нахр-Асвад, во главе своего войска присоединился к двум эмирам. Воины по пути преодолели бесчисленные трудности и овладели горами, где собрали огромную добычу в виде волов, буйволов и овец. Султан вошел в Сис боевым порядком и там устроил торжественный пир. Потом он отдал город на разграбление и уничтожил дворец такафура [царя], его летние дома и сады. Отряд, который он послал в Румское ущелье [Ворота Тавра], вернулся с татарскими пленниками, включая множество женщин и детей. Государь доставил три сотни лошадей и мулов из Тарса. Войска, посланные на берег, захватили несколько кораблей, а их команды перебили. Другие отряды солдат отправились на горы во все стороны и перебили или захватили врага, набрав множество добычи. Один отряд отправился в Айас и, найдя город без обороны, разграбил и сжег его, убив множество жителей. Около двух тысяч жителей, бежав, сели на лодки, которые, однако, погибли в море. Количество добычи не поддавалось счету».

Эти страшные события навсегда врезались в память несчастных армян, хотя за многие века они привыкли к чудовищным зверствам со стороны врага. Вахрам Эдесский в своей рифмованной хронике говорит:

«Они [египтяне] рыскали в горах и приводили с вершин людей и скот. Всех, кого нашли на равнинах, они убили. Только те, кто укрылся в [природных] твердынях или сумел убежать в крепости, спаслись от бойни. Всех остальных убили, не пощадили никого. Окружив нашу землю, они все сожгли. Великий город Тарс, столь великолепный и прославленный, лежал в руинах. Они сожгли церковь Святой Софии и отдали город на разграбление».

Однако армяне еще не были полностью сокрушены; беспощадное кровопролитие продолжилось. Левон с помощью тюрок сумел одержать победу в нескольких схватках, но враг снова вторгся в Киликию и опустошил ее. В конце концов Бейбарс умер 30 июня 1277 года; его смерть означала лишь короткое перемирие для армян, ибо, несмотря на раздор при каирском дворе, египтяне снова выступили на север. Менгу-Тимур с 50 тысячами татар при поддержке 25 тысяч кавказцев и армян встретился в ожесточенной битве на равнине Хомс (Эмеса) с султаном Египта аль-Малик аль-Мансуром и султаном Дамаска Сункур аль-Ашкаром (29 октября 1281 года). Христиане и их союзники потерпели сокрушительное поражение, и в погоне за армянами победители вошли в Киликию.

Благодаря вмешательству главы тамплиеров Новой Армении Левон II все же добился мира с Египтом. Стороны подписали договор сроком на десять лет, десять месяцев и десять дней; но каирский султан выставил непомерно суровые условия. Левон был обязан ежегодно выплачивать дань в размере одного миллиона дирхемов (арабская серебряная монета), освободить всех взятых в плен мусульманских купцов и возместить им понесенные расходы и потери, выдать беглецов и предоставить мусульманам полную свободу торговли, включая даже торговлю рабами, невзирая на национальность и вероисповедание. Со своей стороны, султан согласился на такие же условия, но мусульманские пленники или беженцы исключались из вышеупомянутого пункта.

Остатки латинских княжеств в тот период находились в не менее прискорбном состоянии, и все их правители заботились исключительно о защите своего дома, будь то силой оружия или, как бывало нередко, договариваясь с врагом. С тех самых пор, как Антиохия пала перед мусульманами, Киликия оказалась в полной изоляции. Однако вышеописанный мирный договор, даже столь унизительный и тяжелый для Левона, имел светлую сторону, а именно обещал почти одиннадцать лет передышки. Голод и мор довершили опустошение Армении из-за бедствий войны, но все же благодаря мудрому и прозорливому правлению царю удалось снова поднять свою страну из руин. Иноземные суда снова появились в порту Айаса, и торговля ожила. Многочисленные хроники его царствования свидетельствуют о том, что он заботился об образовании своего народа, особенно религиозном.

От супруги, царицы Анны, у Левона II было одиннадцать детей, девятеро из которых были живы к моменту его смерти.

Хетум II (1289=1297) взошел на престол в критический момент для восточного христианства. Египетские мамлюки, которые уже овладели бывшими латинскими княжествами в Эдессе, Иерусалиме и Антиохии, вели себя с высокомерием по отношению и к немногим последним владениям франков, и к Армении. Калаун потребовал от Левона сдать крепости Мараш и Бесни в нарушение договора, заключенного в 1185 году с Левоном II. Хетум напрасно обращался к папе Николаю IV и королю Франции Филиппу IV; дух Крестовых походов развеялся настолько, что король Арагона Альфонсо III, дон Хайме, король Неаполя, и республика Генуя подписывали коммерческие договоры с султаном, то есть часть Европы приняла победу мамлюков как свершившийся факт и, если говорить коротко, отреклась от крестоносцев.

Калаун продолжал завоевывать, жестоко расправляться с христианами и обращать в рабство их женщин и детей. Триполи пал в 1189 году, за ним последовала Акра (15 мая 1291 года). Тир, Сидон и Бейрут разделили ту же участь.

В 1292 году аль-Малик аль-Ашраф Халиль, сын Калауна, дошел до самого Евфрата и осадил Ромклу – резиденцию армянского католикоса и важнейший оплот, который защищал Раймунд, дядя Хетума по материнской линии. После тридцати трех дней осады город был взят штурмом, и неприятель перебил всех мужчин, а женщин и детей вместе с патриархом Стефаном угнал в неволю.

Опасность грозила Хетуму в самом сердце его царства, и он оставил Бесни, Мараш и Тил-Хамдун, чтобы спасти страну от полного уничтожения.

Когда Каир погрузился в дворцовые распри и в Египте свирепствовала чума, латинские княжества могли бы улучшить свое положение, если бы не ослабли настолько, что уже были не способны на какие-либо дальнейшие усилия. Сознавая, что ему бессмысленно ждать помощи от латинян, Хетум вступил в переговоры с аль-Малик аль-Адиль Зайн ад-Дин Китбугой, который захватил мамлюкский трон, прогнав с него султана ан-Насир Мухаммада, и Китбуга передал ему часть захваченных в Ромкле пленников, а также святые сосуды и реликвии, взятые вместе с другой добычей.

Подавленный беспрерывными бедствиями, которые осложняли каждый его шаг, Хетум отрекся от престола в пользу своего брата Тороса, а сам ушел в монастырь, но, поддавшись уговорам армянских дворян и самого Тороса, моливших его вновь взять бразды правления, нарушил свое уединение.

Между родней Чингисхана возник раздор, и армянский двор в Сисе с тревогой следил за событиями, происходившими в правящем доме монголов – единственных союзников, у которых армяне могли искать помощи. Новый хан вполне охотно возобновил прежний союзный договор с царем Армении. По возвращении в Сие Хетум с огромной радостью нашел там ожидавшее его византийское посольство, прибывшее просить у него руки его сестры Риты (Маргариты) для Михаила, недавно ставшего соправителем на императорском престоле. Царевна приняла имя Мария (Ксения).

Эти союзы с монголами и греками и традиционная дружба армян с латинянами дали Хетуму надежду на то, что его страна какое-то время может не опасаться угроз со стороны Египта. Стремясь укрепить связи с византийским двором, он отправился в Константинополь, но его второй брат Смбат воспользовался его отсутствием, чтобы захватить власть (1296–1298). Узурпатор пленил двух старших братьев в Кесарии и приказал задушить Тороса и ослепить Хетума. Костандин, наследный принц, помогавший брату Смбату захватить трон, был потрясен этими злодеяниями и поэтому сам схватил его и поместил в узилище, освободил Хетума и провозгласил себя царем (1298–1299).

За несколько месяцев к Хетуму вернулось зрение, и дворяне возвратили ему корону, несмотря на противодействие со стороны Костандина и Смбата. Их обоих схватили и выслали в Константинополь, где они и умерли.

За время короткого правления Костандина Армения перенесла очередное разорительное нашествие египтян, когда противник захватил Тил-Хамдун и осадил Хамус, который все же выстоял. Историк Абу ль-Фида, который позднее стал эмиром Хамы, рассказывает нам, что, когда у защитников города продовольствие оказалось на исходе, они вывели за стены города тысячу двести женщин и детей, которых мусульмане разделили между собой, и самому Абу ль-Фиде досталось две девушки и один мальчик. Узурпатор добился мира, только сдав Хамус и еще десять крепостей.

«Египетское войско состояло из двух частей, одной командовал эмир Бедреддин-Бекташ, другой – Малик Музаффар Тикиэддин Махмуд, правитель Хамы. Первая наступала через ущелье Баграс в сторону города Искандерун [Александретта] и осадила Телль-Хамдун, а Малик Музаффар пошел по берегу реки Джейхан. Они вошли в сисское ущелье во вторник, в четвертый день месяца раджаба [17 апреля 1299 года]. Правитель Хамы разбил лагерь под стенами Сиса, а эмир Бекташ пошел по дороге в Адану. Там отряды мусульманского войска соединились друг с другом, перебив встреченных жителей, собрав всех волов и буйволов и разграбив всю округу. Затем они оставили Адану, вернулись в Мекику за три дня, прошли через ущелье Баграс и встали лагерем недалеко от Антиохии. Однако эмиры получили приказ от султана Лачина атаковать армян еще раз и не возвращаться, не взяв Телль-Хамдун. От Руджа [Руджии] войско снова прошло через ущелье Баграс и направилось к Сису, в то время как Кеджкен и Кара-Анслар наступали в направлении Айаса. Армяне устроили засаду и врасплох напали на двух военачальников и обратили их в бегство. Тем временем эмир Бекташ наступал на Телль-Хамдун, который нашел брошенным армянами; он вошел туда и поставил гарнизон в седьмой день месяца рамадана [18 июня]. В то же время эмир Бейбан-Табахи, наиб [помощник наместника] Алеппо, захватил город Мараш. Крепость Неджима, со множеством армянских жителей, работников, крестьян и их детей, сдались через сорок один день упорного сопротивления под ударами эмира Бекташа и правителя Хамы. Египтяне взяли крепость в месяце зулькада [август – сентябрь]. Сдавшиеся жители получили разрешение уйти на все четыре стороны. Победители также захватили одиннадцать крепостей на армянской земле и продолжали владеть ими до прихода татар. Тогда эмир продал все, что было в них ценного, и оставил крепости, в которые затем вернулись армяне».

(аль-Макризи).

[ZHAN]

Когда Хетум вернул себе власть, монголы явились в Сирию и при поддержке армян одержали великую победу над мамлюками у Хомса (22–23 декабря 1299 года). Египтяне были изгнаны из долины Оронта, и сам Дамаск попал в руки победителей. Армяне восстановили свое прежнее положение, вернув себе отнятые территории.

Однако через четыре года египетский султан отомстил, нанеся сокрушительное поражение объединенным армиям монголов и армян у Дамаска (20 апреля 1303 года). Вторые были уничтожены, и царь Хетум бежал, спасаясь, к Газан-хану в Мосул.

Несколько лет монголы раздумывали, в какой стороне им искать политических союзников. В то время они еще оставались язычниками и, глядя на мировые события, колебались: то ли им склониться к мусульманам и принять их религию, то ли к латинянам и стать христианами.

Само ненадежное положение, в котором оказались франкские княжества, и то, что Европа фактически бросила их, наряду с огромной военной мощью мамлюков, перевесило чашу весов в пользу пророка. Если бы Европа послала на Восток новый Крестовый поход, большая часть Азии стала бы христианской, и латиняне при помощи монголов загнали бы ислам назад в Аравийскую пустыню. Цивилизация потеряла уникальную возможность сокрушить своего врага, многоголовую гидру.

Однако ханы продолжали относиться к Хетуму и Левону по-союзнически, и по этой причине армяне вновь и вновь подвергались нападением египтян, чьи набеги становились все более частыми и разорительными для Киликии.

В этот момент (1305) Хетум окончательно отрекся от престола и посадил на него своего племянника Левона, сына Тороса III и Маргариты де Лузиньян, которому тогда было всего шестнадцать лет. Себе он оставил титул великого барона. Но молодой царь едва успел короноваться, как Биларгу со своими монголами пришел под стены Аназарба. Их пригласили в город, чтобы переговорить, но, оказавшись внутри, они сразу же напали на Хетума, Левона III и армянских дворян и перебили всех.

Это предательское злодеяние, якобы совершенное по наущению других дворян, возмущенных тем, что они считали слишком близкими отношениями между престарелым царем и его юным племянником и наследником, с одной стороны, и папой и католической церковью – с другой. Историк Самуел Анеци дает голос борцам за армянскую независимость, недовольство которых было вызвано решением Сисского собора (1307–1308), и, видимо, поясняет причины убийства царя и его вельмож. Автор пишет:

«В правление патриарха Тер-Костантина Кесараци [1307–1322] великий барон Хетум созвал собор [в Сисе] для соединения с римской церковью и отречения от учений нашего Просветителя [святого Григория]. Собор согласился праздновать Рождество 25 декабря, а дни святых по календарю, а еще служить с водой в святой чаше».

Четвертый брат Хетума, Ошин, узнал об ужасной резне от гонца, посланного правителем Аназарба. Он поспешно выступил туда и прогнал монголов из Киликии, преследуя их до границы. По возвращении он сам короновался в соборе Тарса. Его религиозные взгляды не отличались от взглядов Хетума, и потому он тоже столкнулся с яростным сопротивлением некоторых дворян, так что в первой половине своего правления царь занимался тем, что подавлял их мятежи.

Дальше Самуел Анеци пишет:

«В этом году в Сисе, столице царства, собралось множество монахов и духовенства, священников и дьяконов, вардапетов и епископов, а также немало народа, и мужчин, и женщин, и все они противились добавлению воды в святую чашу и другим переменам. Царь Ошин с согласия патриарха и высшей знати схватил всех этих людей, заточил вардапетов в крепости и казнил множество мужчин и женщин вместе с некоторыми священниками и дьяконами. Затем он посадил монахов на корабль и выслал их на Кипр, где большинство их и умерло».

Убийство его племянника по наущению мятежников и настоятельная необходимость установить мир в пределах царства, чтобы ответить на внешнюю опасность, заставила Ошина предпринять суровые меры против этих фанатиков, которые были готовы пожертвовать благополучием страны ради личных чувств и пустяковых вопросов церковного обряда.

Амори, князь Тира, был женат на сестре Ошина Изабелле, тем самым армянский царь стал вовлечен в дела Кипрского государства, так как Амори изгнал брата Генриха II де Лузиньяна в Киликию. Там Ошин, приняв сторону зятя, заключил его в тюрьму в Ламбронском замке. Однако Амори был убит (5 июня 1310 года), и по ходатайству папского легата Раймунда де Пена Генрих II получил свободу и примирился с Изабеллой.

Кипрское княжество было последним остатком латинских владений на Востоке, последней надеждой царя Армении заставить Европу прислушаться к нему; поэтому он сделал все, что было в его силах, чтобы сохранить дружбу правителей острова. Однако западный мир терял интерес к судьбе Армении, и все, чего смог добиться Ошин, – это дар в 30 тысяч цехинов, посланный ему папой Иоанном XXII (1316–1334) из Авиньона. Между тем мусульмане продолжали опустошать Киликию, и армяне сражались, защищая свою землю, иногда даже добиваясь временного успеха, но на что им было надеяться в одиночестве среди моря врагов!

После смерти Ошина (20 июля 1320 года) на трон взошел его младший сын Левон IV (1320–1342). Так как ему было всего десять лет, царь при смерти назначил регентом Ошина, графа Корикоса. Этот правитель был братом Изабеллы, первой жены Ошина, и, значит, приходился дядей новому царю. Поэтому пришлось получить особое разрешение (10 августа 1321 года) от папы Иоанна XXII на женитьбу юного государя на его двоюродной сестре Алисе, дочери графа. Тот женился примерно в то же время на королеве Жанне, вдове графа Тира.

Мусульмане непрерывно разоряли страну; если конийские татары не приходили с набегами, тогда приходили мамлюки, сея в Киликии смерть и разрушение. Армянские дворяне заперлись в своих замках и, как только буря миновала, опять возвращались к ссорам с соседями и царем.

Снова вмешался папа и просил за Армению перед французским королем Филиппом V (22 июня 1322 года), а также монгольским ханом Персии (4 июля 1322 года). Тот послал 20 тысяч татар на помощь Левону. Султан аль-Малин ан-Насир перед лицом этой угрозы согласился на мирный договор сроком на пятнадцать лет взамен ежегодной выплаты дани размером в 50 тысяч золотых флоринов плюс половина доходов с пошлин айаского порта и половина доходов от продажи соли иноземцам. На этих условиях он вывел свои войска из Армении.

Однако западный мир все меньше и меньше тревожился об армянских делах. Все усилия папы, направленные на то, чтобы собрать новый Крестовый поход, оказались напрасны. Филипп VI Валуа прислал 10 тысяч золотых безантов, а потом еще тысячу флоринов, но единственным монархом, заключившим союз с Левоном III, был Гуго IV, король Кипра. Владения Левона по-прежнему подвергались нападениям мусульман, несмотря на договор, подписанный с султаном.

Кроме того, юный армянский царь и сам был виновен во всевозможных злодействах. 26 января 1329 года он приказал схватить и убить регента Ошина и его брата гундстабля Костандина и, чтобы заслужить благосклонность самых грозных своих врагов, послал голову первого аль-Малику ан-Насиру, а голову второго – монгольскому хану Абу-Саиду. За этой двойной расправой вскоре последовало убийство его собственной жены, которую он убил в приступе гнева, якобы заподозрив в неверности.

Овдовев по собственной воле, девятнадцатилетний Левон в 1333 году женился на дочери Фридриха II Сицилийского, Констанции-Элеоноре, вдове Генриха II Кипрского.

Наконец, 28 августа 1341 года Левон и сам погиб от кинжала убийцы, но перед этим потерпел новые поражения от мамлюков и поклялся на Святом Евангелии, что больше не будет связываться с латинянами.

Своей жизнью Левон, несомненно, покрыл себя позором, но история не должна осуждать этого царя столь же сурово, сколь какого-нибудь иного правителя, жившего в иной обстановке, под опекой справедливого регента. Его опекун Ошин, как только умер прежний царь, взял в свои руки все бразды правления и вызвал к себе ненависть непомерной гордыней и ненасытной жаждой власти. Он требовал, чтобы все как один плясали под его дудку. Он казнил и отправлял в изгнание всех, кто не склонялся перед его волей, и сестра царя Ошина и вдова Амори де Лузиньяна Изабелла была задушена по его приказу. Четверо из пятерых детей Изабеллы, живших в Армении, были арестованы в одно время с матерью; двое старших, Гуго и Генрих, погибли от яда, еще двое были высланы из Армении. Зверства правителя Корикоса внушили к нему ненависть большинства дворян и особенно царя, с которым, будучи его опекуном, он обходился самым грубым образом. Левон, возмущенный поведением дяди по отношению к нему, отомстил ему и избавился от опекуна, чье ярмо становилось невыносимым. Это первое преступление притупило его совесть и стало предвестником дальнейших злодеяний.

Жан Дардель писал:

«Когда вышеупомянутый барон Осени женился на Джоанне Неаполитанской, он был так жесток, что всех, кто был ему враждебен, повелевал убить или изгнать из страны. Среди других он приказал удушить упомянутую даму Изабеллу, сестру покойного царя Ошина. Четверо ее детей были брошены в узилище, двое умерщвлены, а именно сир Гуго, которого он велел отравить, и сир Генрих. Второй просил принести ему воды во имя Господа Бога, а ему дали вместо питья мочи. А других двух, а именно сира Жана и сира Бемона, по мольбе некоторых дворян он выпустил из тюрьмы и приказал посадить на корабль, чтобы они плыли куда хотят. Они добрались до острова Родос, и рыцари-госпитальеры любезно приняли их, и они пробыли там три года. После чего вышеупомянутый барон Оссин отдал свою дочь Алису в жены царю Левону IV, который был тогда малолетним и находился на его попечении».

Нужно помнить, что при всех латинских дворах Востока и, к сожалению, при европейских дворах также в то время царило полное беззаконие. Убийство стало привычным политическим оружием; в Византии, Каире, во всех азиатских городах интриги, душегубства, отравления были в порядке вещей. Месть утоляли кровавой резней, человеческая жизнь не стоила ни гроша ни у христиан, ни у мусульман. Никто не мог быть уверен, что доживет до завтра, и люди, так дешево ценившие свою собственную жизнь, были тем более безразличны к чужой судьбе.

Одно важное событие произошло при смерти Левона IV (1342). Поскольку у него не было наследников мужского пола, он назвал преемником третьего сына своей сестры Изабеллы – Ги де Лузиньяна, своего ближайшего родственника, который в момент убийства матери и братьев находился в безопасности у греков. Вследствие этого корона Киликии перешла от армянской династии к французскому дворянскому роду, и Армянское царство таким образом оказалось под властью латинян. В те дни, когда государство было синонимом его правителя, такая перемена должна была иметь далекоидущие последствия, ибо латинское влияние, само собой, должно было возобладать, а национальные традиции – отойти на задний план. По этой причине большинство армянского народа оставалось враждебным новому правящему семейству. Его духовенство и знать поняли, что могут попрощаться с национальной идентичностью, и это, несомненно, произошло бы, если бы княжествам крестоносцев суждено было бы просуществовать дольше.

Ги был сыном Амори де Лузиньяна, графа Тирского, и Изабеллы Армянской, племянником Генриха II Кипрского. Он с 1318 года жил в Константинополе со своей тетей Ксенией или Марией, женой Михаила IX Палеолога (1295–1320) и матерью императора Андроника (1328–1341). Он был имперским губернатором Сере в Македонии, и его первая жена была двоюродной сестрой Иоанна Кантакузина (1341–1355). Так как он воспротивился узурпатору трона Иоанну V Палеологу, ему пришлось открыть ворота Сере перед Михаилом и удалиться в Константинополь.

В 1342 году Ги узнал, что Левон выбрал его на армянский трон, но не торопился принять эту честь, понимая, в каком плачевном положении находилось царство. Сначала он отказывался от короны и просил принять ее своего брата Жана, другого сына Изабеллы, который жил на Родосе. Уступив мольбам Жана, он в конце концов отправился в Армению в сопровождении значительной личной гвардии.

Обеспокоенные этой сменой династии и тесными связями, которые непременно должны были сложиться между Арменией, кипрскими королями и западными державами, мусульмане потребовали выплаты ежегодной дани, которую платил им Левон. Ги высокомерно отказался, после чего снова разгорелась война. Новый царь, который правил под именем Костандин II, поддержал свою репутацию доблестного воина и в течение двух лет правления (1342–1344) не давал мусульманам посягать на его границы.

Однако Ги, подобно Хетуму и большинству предшественников, полагал, что наилучшим выходом для армян, если они хотят получить от западного мира помощь, в которой так сильно нуждаются, было согласиться на римский богослужебный обряд. Два посла отправились в Авиньон, и царь созвал главных сановников армянской церкви, чтобы обсудить с ними планы унии. Эти переговоры вызвали гнев некоторых представителей знати, которые и без того уже были сильно раздражены решимостью царя не заключать мира с мусульманами за счет уступок им своей территории. Недовольные подняли мятеж, в ходе которого убили царя вместе с тремя сотнями франкских телохранителей, которых Ги привез с собой в Армению.

«Какая потеря для христианского мира – смерть столь доброго принца, ибо он был храбр и доблестен и весьма находчив».