Politicum - историко-политический форум


Неакадемично об истории, политике, мировоззрении, регионах и народах планеты. Здесь каждый может сказать свою правду!

Русское влияние в Евразии

Политика стран и организаций влияющая на ситуацию во всем мире

Русское влияние в Евразии

Новое сообщение ZHAN » 06 июл 2024, 12:46

События, которые привели к гибели СССР, немедленно заставили задуматься о том, кто такие россияне, ибо само это понятие на протяжении семидесяти лет методично вытеснялось новым термином «советский народ», порожденным Октябрьской революцией и идеями «строительства социализма». В 1991 г. стоял даже вопрос о переименовании нового Российского государства.

Как уточняет Жан Радвани [Постсоветские государства. Самоопределение в процессе развития, политические трансформации, экономические траектории. – Париж, 2004] ,
«…использование терминов “русский/российский/россиянин”, но переводимых обычно одним словом – russe, показывает, насколько сложно русским, составляющим почти 80 % всего населения, пересмотреть свою роль в отношениях с этническими меньшинствами. Место последних в пространственной организации страны как нового многонационального государства (в Конституции используется именно этот термин – “многонациональное население России”) остается деликатным вопросом».
Любые коллективные поиски своей самобытности – это наследие Истории, оно формируется на протяжении долгого времени, в течение которого смешиваются различные этнические компоненты (в случае Российского государства этот период длился более тысячи лет, если выбрать точкой отсчета крещение Киевской Руси), разная память этносов и общая культура. Противоречия, ставшие следствием сложившейся ситуации, возникают между преобладающим русским большинством, к которому следует добавить небольшие финно-угорские и сибирские народы на северных и восточных границах, и тюркскими народами, издавна живущими с ними бок о бок. Пробуждение самосознания у тюркских народов по-прежнему остается реальностью и порождает идеи исламского возрождения, на протяжении последних тридцати лет являющегося доминирующим феноменом.
Изображение

Некоторые сторонники евразийской идеологии – вспомним об эмоциональности стихов Александра Блока – считают, что у России «скифские» корни [Лярюэль М. Арийский миф и имперская мечта в России XIX века. – Париж: CNRS, 2005], но это отсылка скорее к поэзии и археологии, чем к реальной истории народов современной России. Находившиеся под влиянием скифов, сарматов и аланов Великие степи, простирающиеся к северу от Черного моря, стали колыбелью культуры этих древних индоевропейских групп племен, о которых мы знаем благодаря Геродоту и сокровищам, раскопанным в курганах и многочисленных погребальных холмах на территории Украины и Крыма. Основной след, связывающий нас с тем далеким прошлым, можно найти в легендах осетин, потомков древних аланов. По ним Жоржу Дюмезилю удалось установить характерные пути функционального распределения древних индоевропейских культур [Дюмезиль Ж. Миф и эпопея. – Париж: Gallimard, 1973].

Необходимо было учесть значительные временные разрывы, связанные с «переселениями народов» в конце античной эпохи – то, что мы называем «нашествиями варваров», – чтобы понять, из кого состоит нынешнее население России [Филлипс Э. Д. Кочевники степей. – Париж-Брюссель: Sequoia, 1996]. Славянские языки сегодня составляют первую по численности европейскую языковую группу, насчитывающую 265 млн носителей; эти языки хоть и разнятся между собой, но сохранили близкие родственные связи, которые, без сомнения, свидетельствуют об их общем происхождении и тесном взаимодействии, продлившемся до начала Средних веков, когда славяне под напором завоевателей, пришедших с востока, стали перемещаться в сторону Центральной Европы и Балкан [Казанский М. Славяне. Происхождение в I–VII веках Р.Х. – Париж: Errance, 1999].

Славянский праязык, постепенно обретавший вариативность, достаточно быстро отделяется от балтийских языков, но сохраняет следы контактов с древними ираноязычными скифами и сарматами русско-украинских степей. Мы не располагаем никакими достоверными источниками, касающимися этих народов, слишком удаленных от средиземноморского мира, но именно между балтийскими и черноморскими берегами, несомненно, находится прародина славян – в пространстве между финнами и балтами на севере и аланами на юге. Покоренные готами славянские народы затем «освободились» благодаря нашествию гуннов. Начиная с V в. последние племена славян мигрируют на запад и с той поры четко «фиксируются» в византийских источниках. Они впервые упоминаются в письменных документах, датируемых первой половиной VI в. В это время миру восточных славян, расширивших свою территорию до северных лесов, пришлось считаться с могущественным Хазарским каганатом, располагавшимся на юго-востоке.

Начиная с VIII в. скандинавские купцы основывают на берегах Ладожского озера, в устье реки Волхов, первые города. Из контактов между славянами и скандинавами вскоре родится будущая Русь, первое ядро которой появляется в IX в. между Ладожским озером и Ильменем. Управляемая быстро впитавшей обычаи славян династией скандинавского происхождения, Русь с самого момента своего возникновения включает и многочисленные финские племена [Порталь Р. Славяне. Народы и нации. – Париж: Armand Colin, 1965]. В X в. руссы захватывают два великих речных пути Восточной Европы – Волгу и Днепр. Тогда же они переносят свою столицу из Ладоги в Новгород, а затем в Киев, в сердце славянских земель, что приводит к быстрому образованию славяно-скандинавско-финского единства. Обстоятельства сложились так, что в результате контактов с Византией смогла появиться Киевская Русь [Ковалевски П. Исторический и культурный атлас Руси и славянского мира. – Париж: Elsevier, 1961].

Нашествие тюркоязычных народов совпало с развитием и расширением территорий славянских племен. Осевшие ранее вокруг Азовского моря булгары теперь перемещаются в сторону Балкан, чтобы создать там средневековое государство, ставшее угрозой для Византии, однако часть из них направилась вверх по течению Волги и основала там столицу Булгар (к югу от нынешней Казани). В эту эпоху на северо-западных берегах Каспия и на территориях внутреннего бассейна Волги правят хазары, союзники византийцев против арабов. Установившееся равновесие нарушено вторжением скандинавов – варягов, которые в ближайшем будущем заставят считаться с собой славянские племена, а также печенегов, пришедших из восточных степей. Они потерпели поражение от киевских князей, но их сменили другие кочевники – куманы, или половцы, в начале XIII в. разграбившие Киев, после чего они сами были покорены монголами.

Ханы Золотой Орды навязали свою власть всем окрестным землям, и русским княжествам пришлось признать ее главенство, однако ордынские ханы стали жертвой Тамерлана, что дает русским возможность постепенно освободиться от их господства. На руинах Золотой Орды возникают Крымское и Казанское ханства [Селлье Ж. и А. Тюркские народы России / Атлас народов Востока. Средний Восток, Кавказ, Средняя Азия. – Париж: La Decouverte, 1993]. В последнем тоже преобладают татары, но на его территории также оказались башкиры, чуваши и множество финно-угорских народностей: удмурты, мари, мордва. Астраханское ханство, расположенное на юге, тоже обретает независимость. В XVI в. Иван IV Грозный захватывает Казанское и Астраханское ханства, в то время как крымские татары находятся под властью Османской империи.

Сегодня Татарстан, Башкортостан, Чувашия и Калмыкия – республики в составе Российской Федерации. То же самое касается некоторых финно-угорских народов, таких как мордва, мари (русские черемисы) и удмурты, называющие себя остяками, – первоначально они находились в подчинении у Золотой Орды и были обращены в ислам, прежде чем русские обратили их в православие. Народ коми, или зыряне, образует дальше к северу еще одну республику. Численность этих разных народов остается небольшой, но среди них много таких, кто обосновался в других регионах России, и, наоборот, русские часто составляют большинство в «национальных» республиках. После довольно сильного стремления к независимости на «закате» СССР тюркские республики Поволжья, из которых самая значимая – Татарстан, «вернулись обратно», поскольку благодаря своему географическому положению и полной зависимости от России им пришлось отказаться от весьма иллюзорных суждений по поводу «Оренбургского коридора», представляющего собой своего рода «зеленую» исламскую диагональ, связывающую Казахстан с Волгой, и в основном признали свои прежние границы.

Подавляющее большинство населения Российской Федерации составляют русские, и, несмотря на присутствие в стране заслуживающих внимания национальных меньшинств, она не может считаться классическим многонациональным государством вроде того, какой Россию представляли в XIX в. [Гонно П. Кто он, русский? История России от Ивана Грозного до Путина. – № 344. – Июль-август. – 2009]. Для правящей элиты, «стремящейся оправдать свою политику постоянным поиском основ самобытности, которая, выйдя за пределы академических кругов, превращается в геополитическую идею с некоторыми отличиями» [Филлер А. Национальная самоидентификация России: автономия представления. Геродот «Российская геополитика». № 138. – 3-й триместр 2010 г. – Париж: La Decouverte], этот вопрос остается важным.

Первая составляющая русской самобытности – это огромные просторы и протяженность территории, которую сразу подчеркивают географы и путешественники. Анатоль Леруа-Болье замечает, что Россия может без труда вместить одиннадцать Франций [Империя царей и Россия. – Лозанна: L’Age d’Homme, 1998]. Какими бы ни были режимы и идеологии, для самих русских «русская земля» является частью исполненного мистики космического пространства (что-то вроде «духа народа» немецких романтиков), вдохновлявшего поиски «славянофилов». На этой «российской земле» цари станут проводить политику «русификации», призванную создать однородную нацию, игнорируя тот факт, что «великороссы» составляют едва ли половину населения империи – ведь известно, что украинцы и беларусы в те времена никогда не воспринимались в качестве «меньшинств». Недоверчиво и даже враждебно настроенные по отношению к «нации», которую они считали обыкновенной надстройкой, несущей народам отчуждение, большевики решили заменить «империю» «Союзом Советских Социалистических Республик», пообещав им автономию, но сохранив многозначительную двусмысленность, поскольку самобытность этих республик прежде всего определяется их «социалистическим» «советским» характером [Никола В. Рязановски. История России. От начала до 1984 года. – Париж: Robert Laffont, 1987].

Народный комиссар по делам национальностей в первом правительстве большевиков, грузин Сталин, парадоксальным образом станет тем, кто на деле сможет воскресить, прикрываясь Второй мировой войной, «великорусский шовинизм», иначе говоря – русский национализм. Элен Каррер д’Анкосс резюмирует этот эволюционный процесс, замечая в своей книге «Расколовшаяся империя» [Каррер д’Анкосс Э. Расколовшаяся империя. – Париж: Flammarion, 1978], что для покоренных народов «русское господство, некогда абсолютное зло, затем зло относительное, затем незначительное, стало абсолютным благом» для советского государства. В 1945 г. Сталин сможет произнести тост «за русский народ, народ-победитель, главенствующую нацию СССР».

После его смерти и после завершения хрущевского периода режим пытается выдвинуть на первый план концепцию «советского народа», новой исторической общности, призванной преодолеть самобытность разных народов, внесших свой вклад в ее создание [Кадио Ж. Конституция национальных категорий в Российской империи и Союзе Советских Социалистических Республик в 1897–1939 годах: статистики, этнографы и управленцы перед лицом «национальных» различий. – Париж: EHESS, 2001].

Распад СССР полностью переворачивает все преобладавшие до тех пор представления, и если Борис Ельцин претендует на роль того, кто освободит русских от бремени империи, то либеральные советники президента в начале 1990-х вообще не заботятся о русской самобытности. Русский патриотизм станет общим знаменателем для всех оппонентов шоковой терапии и построения России по западной модели. Термин «патриотизм» оказывается предпочтительнее, чем «национализм», и, вновь набирая силу, он приобретает положительный оттенок.

Одновременно с этим некоторые интеллектуалы круга Глеба Павловского начинают задумываться над тем, каковы могут быть условия «возвращения России» и реставрации власти, необходимой для «завоевания» новых сфер влияния.

Эти размышления предшествуют приходу во власть Владимира Путина и подготавливают этот приход. В 2007-м в своем мюнхенском выступлении российский президент формулирует желание страны восстановить главенствующую роль в мировых процессах. Там же он признает «инаковость» России, таким образом цитируя название книги Павловского.

Смысл инаковости состоит в отказе от формальной функциональности, присущей западным демократиям, утверждении собственно русской духовности, оправдывающей союз государства и Православной церкви, отказе от различных проявлений западного «декадентства» – от признания прав гомосексуалистов до провокаций художественного авангарда. По теме российской инаковости рекомендуется перечитать философа Николая Бердяева (1874–1948), в свое время предложившего мировую интерпретацию русской истории, показав «силовые линии», обеспечивающее ее единство. Согласно университетскому профессору Фрэнку Деймуру, Бердяев считает, что глубинная русская основа – это религиозность, являющаяся ключом к пониманию сплоченности России и позволяющая стране надеяться на ненасильственный выход из большевистского тупика. История имеет смысл только в своем результате – повторении всего и вся, и этот процесс, по мнению философа, может быть обращен в «чувство русской общности». Вспомним, что славянофилы думали о «соборности», этой русской практике единения, обеспечивающей не только мирное существование, но правду и справедливость. У России историческая роль: она призвана явить миру принцип «богочеловечества», что должно способствовать примирению Востока (религиозный принцип) и Запада (гуманистический принцип), разделившихся и вошедших в конфликт с момента возникновения в XVI в. гуманизма.

Однако «русская идея» стала общим местом, постоянно используемым как доказательство российского национального партикуляризма, оставляющее в стороне универсалистское мышление Николая Бердяева. Русская инаковость стремится нащупать свои корни в давнем и не столь давнем прошлом, в котором чтут не только Сталина, победителя во Второй мировой войне, но и белого генерала Деникина, подлинного русского патриота. Основываясь на памяти и общих территориальных представлениях, на осознании «различий», присущих России, идея национальной самобытности в последние годы в равной мере опирается на доводы об обязательной мощи государства, являющегося гарантом – с холистической точки зрения – территориального единства, о необходимой связи между властью и народом и, в конце концов, о социальной гармонии.

Двадцать лет спустя после исчезновения СССР кажется, что идеологические усилия московских управленцев принесли свои плоды, позволив возродить самобытность, являющуюся необходимым условием «возвращения России».
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Наследие европейского язычества

Новое сообщение ZHAN » 07 июл 2024, 12:06

Отсылка к язычеству в исследовании, направленном на выявление различных аспектов русской самобытности, может показаться удивительной, поскольку термин, кажется, восходит к обрядам и верованиям, существовавшим давным-давно. Однако некоторые авторы, такие, как Владимир Пропп [Пропп В. Аграрные русские праздники. – Париж: Maisonneuve et Larose, 1987] или Франсис Конт [Конт Ф. Языческое наследие России. Крестьянин и его символическая вселенная. – Париж: Albin Michel, 1997], показали, как архаические корни, связывающие человека с миром, сохранялись среди российских крестьян до совсем недавнего времени и насколько некоторые идеологические «рудименты» свидетельствуют о распространении ряда собственно русских представлений.

В «Религии русского народа» большой знаток России Пьер Паскаль вводит различие между религией, народными верованиями и культурой элиты, воспитанной на Западе, и утверждает, что первая легко поддается описанию, поскольку относится к большинству, все еще связанному общими традициями и проявлениями. Выходя за пределы различных наблюдений этнографического характера, относящихся к суевериям, ритуалам и крестьянским праздникам, он отделяет часть «верований», хоть это не всегда легко, от обрядов, прежде зависевших от игры или социального ритуала и утративших всякое сакральное содержание. Тем не менее он показывает, что единственный дохристианский элемент, длительное время, не всегда явно, сохранявшийся в вере русских людей, – это вера в силу и святость земли:
«По правде говоря, это естественное, но по-прежнему языческое ощущение связано с землей-кормилицей, чья неиссякаемая энергия год от года мистическим образом расходуется и восполняется вновь, землей, которая поддерживает человека и в которую он затем уходит. Она не персонифицирована, не обожествляема, не окружена легендами, не прославляема в рамках культа – все это указывало бы на прямое наследие язычества. Однако мы можем предположить, что она чиста, и ничто нечистое не должно ее осквернять».
По мнению автора, речь идет о христианских чертах общей народной религии, которая может быть квалифицирована как «космическая». Эта религия в довольно большой степени предполагает мистическую связь между человеком и природой, необходимую для прославления силы Божьей.

Только в середине 1960-х гг. городское население в России стало преобладать над сельским, что подтверждает существование в стране на протяжении долгого времени весьма многочисленной крестьянской массы, которой удавалось сохранять традиции и обычаи, охарактеризованные Георгием Федотовым как «славянские, языческие черты русской души». Это отсылка к ментальной Вселенной, существовавшей в представлении народных крестьянских масс от эпохи Средневековья до конца XIX в. [Соколов И. Русский фольклор. – Париж: Payot, 1945].

«Разочарования миром», постигшего Запад, в России не случилось – оно коснулось лишь правящих кругов в эпоху Просвещения и в XX в. Первоначально победоносное христианство, утверждавшееся на Руси в течение X в., должно было соперничать с прежними верованиями, а различные культовые сооружения – церкви и монастыри – строились в местах, прежде посвященных языческим божествам, но эта эксплуатация былой сакральности выходит за рамки простой замены одного культа другим. Как отмечает Франсис Конт [Конт Ф. Языческое наследие России. Крестьянин и его символическая вселенная. – Париж: Albin Michel, 1997], «вклад христианства был фундаментальным, поскольку оно перевернуло и обратило языческую землю в новую веру. Его сила заключалась в том, что оно позволило сначала элите, а затем и народу обрести то, чего не могло дать язычество: чувство Истории – посредством замены циклического представления о времени линейным, структуру власти – благодаря появлению различных иерархий, а также чувство Государства и серьезные организационные возможности. Кроме того, христианство привнесло ощущение присутствия на политической сцене, способствовавшее возвеличиванию Бога, единого на небе, как князь в своем княжестве».

В отличие от классического античного многобожия, постепенно вытесненного из умов во время христианизации Римской империи, славянское язычество оказалось очень жизнестойким, и черты некоторых богов трансформировались в образы святых. В мире русского крестьянства сверхъестественное все еще присутствует в чувственной Вселенной, на «латинском» Западе эта особенность исчезает в период Контрреформации. Долгое время старые языческие боги, превратившиеся в святых, сохранялись в представлениях людей в качестве покровителей, и Анатоль Леруа-Болье может констатировать в конце XIX в.: «…многобожие сохранилось именно в культе святых. Забытые славянские боги не исчезли с русской земли» [Леруа-Болье А. Империя царей и русских. – Лозанна: L’Age d’Homme, 1988].

Продолжающиеся отправления домашних ритуалов и заклинания, обращенные к силам природы, могли быть перенесены на святых, что свидетельствует о существовании в течение долгого времени «двойной веры», определяющей синкретический характер крестьянских верований. Византийская церковь не смогла в той же степени, в какой это удалось Католической церкви на Западе, искоренить обряды и обычаи, существовавшие до принятия христианства, и низкая религиозная культура священников способствовала упрочению консерватизма мужиков, которые могли одновременно исповедовать православную веру и прибегать к архаичным ритуалам – верованиям, основанным на использовании магии. В некотором роде христианский культ остался внутри церкви, где церковнославянский, язык литургий, заменил русский – тогда как языческие верования, все, унаследованное от прежнего язычества, помогало крестьянам быть единым целым с окружающим их миром. Как пишет Франсис Конт, сосуществование двух мироощущений может объяснить тот факт, что во время праздника в честь святого Георгия крестьянин ставил перед иконой, изображающей битву святого воина со змеем, две свечи: «одну – святому, другую – змею…»

В настоящее время многие россияне пребывают в поиске своих корней, стараются понять и идентифицировать эту «религию предков», воспринимаемую ими как часть их самобытности. Речь идет о феномене, который может вдохновлять писателей, но который также используется российскими националистическими движениями, издающими газеты вроде «Наследия предков», название которой отсылает к немецкой «Аненербе» нацистского периода. Российские неоязычники во имя изначальной славянской (или «арийской») религии пытаются использовать универсализм больших монотеистических вероучений и стремятся придать своим представлениям о национальной самобытности статус высокого духовного измерения. Вернувшееся позднее к православию, националистическое движение «Память», достигшее апогея своего влияния в момент распада СССР, изначально было ориентировано именно в этом направлении. Под видом культурных объединений или религиозных групп, представлявшихся таковыми, на протяжении последних двадцати лет процветали несколько десятков «неоязыческих» кружков, среди которых русское освободительное движение «Доброслав», «Внутренний предиктор СССР», смесь сталинизма и язычества, с большими региональными отделениями в Рязани, Санкт-Петербурге и Омске.

Ностальгирующие по «Золотому веку», утраченному с появлением христианства, эти носители веры, находившиеся также под влиянием ариософии и эзотерики, призывают к началу новой эры – эпохи сверхчеловека, который сможет преодолеть неизбежно грядущий Апокалипсис. Православные иерархи осудили эти «брожения умов», однако сторонники неоязычества, враждебно настроенные по отношению к протестантизму, католицизму и иудаизму, иначе относятся к православному modus vivendi (образу жизни), поскольку полагают, что он отчасти является свойством русской души.

Любопытно, что некоторые националистические мусульманские общества, особенно в Татарстане, соблазнились «тенгрианством», имеющим доисламские тюркские корни.

Ответное эхо «молодой» культуры и частая засылка своих членов в другие группировки, практикуемая радикальными националистическими движениями, такими, например, как национал-большевистская партия писателя Эдуарда Лимонова или крайне антизападные объединения, формирующиеся вокруг сторонника евразийства Александра Дугина, подтверждают активность этих различных групп. Евгений Мороз предложил очень интересную интерпретацию этого феномена в тексте под названием «Неоязычество, этническая вера, контркультура или политическая разведка?», размещенном в книге Марлен Лярюэль:
«…Мы можем лишь отметить, что в последнее десятилетие неоязыческие идеи стали ощутимой силой, которая заняла свое место в культурной реальности современной России. Все еще остается значимым вопрос о советском бэкграунде этих движений. Марксистско-ленинское образование, практиковавшееся в СССР, всегда отличалось глубоко мистическим характером. Мысль, что история отвечает глубинным законам, достаточным, чтобы постичь смысл настоящего и частично предсказать будущее, вносит путаницу в различия между наукой и магией. Оказалось ли множество людей, получивших образование в этом духе, психологически готовым принять эти одновременно мистические и псевдонаучные идеи? Особенно это актуально в отношении интеллектуальной и политической элиты. Груз атеизма, вероятно, также играет важную роль в этих поисках духовности, которая не требует ни регулярных совершений религиозных ритуалов, ни теологического бэкграунда и ограничивается лишь возвеличиванием нации и матери-земли. Тем не менее этого советского наследия недостаточно, чтобы объяснить рост числа сторонников неоязычества среди молодежи, чего почти не было при предыдущем режиме. Эти сторонники осуждают главные мировые религии и доказывают необходимость верований, опирающихся на национальные идеи, определенные территории, традиции и историю народа. Выдвигая свои притязания на этническую веру, неоязычники показывают, насколько сложно им принять западное влияние, распространяющееся на постсоветском пространстве и ставшее следствием развала Советского Союза, который, несмотря на декларируемый воинствующий атеизм, не отвечал бы возрождающимся формам национализма».
[Лярюэль М. Красное и черное, крайне правые и национализм в России. – Париж: Edition du CNRS, 2007.]
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Язык – основа самобытности

Новое сообщение ZHAN » 08 июл 2024, 13:08

Один из компонентов самобытности, а также элемент культурного и геополитического влияния, русский язык стал базовым фундаментом этногенеза русского народа, тем «цементом», который позволил объединить внутри царской империи, а затем советской вселенной народы разного происхождения. Он восходит к единому праславянскому языку, местные разновидности которого не заставляют усомниться в общности их корней.

Массовые переселения народов, потрясшие Евразию в середине первого тысячелетия нашей эры, разбросали славянские племена по восточной части Европы, и праславянский язык исчез, дабы способствовать рождению трех языковых групп. Западнославянская группа впоследствии разделилась на чешский, словацкий и польский языки. Южнославянская группа изначально представляла собой язык балканских племен, из которого произошли сербскохорватский, словенский, болгарский и македонский языки. И наконец, восточнославянская, или «старорусская», группа дала миру три самостоятельных языка: малороссийский, названный затем украинским, беларуский и великорусский, наш современный русский язык. Этот последний – благодаря утверждению Москвы на просторах будущей Российской империи – стал общеупотребительным языком.

Русский литературный язык вобрал в себя многочисленные элементы славянских языков. Его предшественник, старославянский язык, в IX в. стал языком богослужений после служения миссионеров Кирилла и Мефодия, отправленных византийским императором крестить славян (имя первого из них дало название типу письменности, применяющейся для записи слов в славянских диалектах). После утверждения этого языка реформа правописания, предпринятая в 1708 г. Петром Великим, и выработка Михаилом Ломоносовым строгих грамматических правил в середине XVIII в. способствовали окончательному формированию русского литературного языка и постепенному его успешному распространению. Утверждение национального чувства в начале XIX в. – «Золотого века» России – отразил Карамзин в «Истории государства Российского», а быстрое распространение грамотности превращает этот язык в сильнейший элемент самобытности, несмотря на то что россияне осознают себя подданными государства, уходящего своими корнями в далекое прошлое.

Согласно знаменитой формуле Сергея Уварова (1786–1855, министр просвещения в 1833–1849), Россия опирается на православие и царскую власть, что находит отражение в чувстве «народности», усиленном существованием общего языка. Литературное наследие, которым обладают россияне, способствует укреплению общности, отраженной в языке. Приобретший национальный характер в царскую эпоху, этот язык, казалось, должен был утратить его в первые послереволюционные годы, поскольку интернационалист Ленин не хотел выделять ни один из языков, распространенных на территории создаваемого тогда Советского Союза, чтобы избежать «национал-шовинизма». При Сталине все стало иначе.

Грузина Иосифа Джугашвили вряд ли можно считать сторонником русского шовинизма или панславистской идеологии, однако он примется способствовать – особенно в годы Второй мировой войны, когда призовет на помощь православие и знаковые фигуры Александра Невского или Кутузова, – укреплению национального великорусского чувства и национализма, ставшего его следствием, которому «маленький отец народов» всячески потворствовал. В мае 1950 г. статья в «Известиях», озаглавленная «Великий русский народ», утверждает:
«…русский народ создал могучее государство, собрав в кулак все русские территории от Балтики до Тихого океана и от Черного моря до арктических морей. Русский народ является мощным ядром, вокруг которого собрались и развиваются остальные народы и народности».
Эта главенствующая роль, возложенная на русский народ, связана с возвышением его языка.

Согласно филологу Тимофею Ломтеву,
«русский язык – инструмент самой передовой цивилизации, цивилизации социалистической, самой прогрессивной науки; это язык мира и прогресса… Русский язык великий, богатый и могучий, он – инструмент самой передовой цивилизации в мире. Из его неисчерпаемых сокровищ создается живительный эликсир, которым питаются национальные языки народов СССР; он создан с любовью всеми народами великого Советского Союза, видящими в нем могучий инструмент своего культурного развития и социалистического преобразования».
[Мора Л. Сталин. Лингвистика и русский империализм. – Париж: Iles d’Or, 1951.]

Подобные академические рассуждения о достоинствах русского языка делаются параллельно с репрессиями, направленными против «космополитов», стремящихся к сохранению «языковых меньшинств», таких как украинский и прибалтийские языки. Главенствующая роль русского языка одновременно закрепляется использованием кириллической письменности, хотя споры о возможном применении латинского алфавита продолжаются до 1927 г. Однако выбор кириллицы, в том числе для записи диалектов и тюркских наречий Средней Азии, позволяет, как думают в Москве, облегчить доступ к изучению русского языка. Главенствующее положение этого языка на советском пространстве не оспаривается вплоть до распада СССР, который, разумеется, приведет к появлению радикально новых условий и поставит вопрос о том, какой язык должен теперь занять его место.

Согласно Давиду Тертри, «русская ойкумена столкнулась с беспрецедентным процессом распада, охватившим бывший СССР. Он сопровождался значительными ограничениями влияния в рамках СНГ – горизонтальным (территорий, где преобладал русский язык) и одновременно вертикальным (сферами его использования)». [Тертри Д. Российская геополитика. Региональная интеграция, энергетические споры, культурное влияние. – Париж: L’Harmattan, 2010.]

Если рассматривать ситуацию с региональной точки зрения, то европейская часть бывшего СССР в значительной степени «русифицирована» – русским языком пользуются четыре пятых всех беларусов и две трети украинцев; напротив, грузины – менее чем на 30 %, и это цифра, одинаковая для всего Кавказа и Средней Азии. Новые государства проводят политику валоризации собственных языков и национальной истории, в то же самое время они пытаются «дерусифицировать» свои СМИ. Некоторые из них также решились на замену кириллицы на латинский или арабский, как в Таджикистане, алфавит. Одновременно с подобными изменениями в официальном языке не принимаются во внимание интересы определенного числа русских, проживающих в ставших независимыми республиках.

Итак, политический распад СССР мог повлечь за собой общую утрату позиций русского языка. Даже в рамках Российской Федерации Татарстан вынашивал проект перехода на латинский алфавит, однако русский язык в 1991 г. был признан официальным, затем в 1993-м – государственным языком на всей территории Российской Федерации, а в 2002-м кириллический алфавит объявлен обязательным для всех языков Федерации. Закон, принятый в 2005 г., закрепляет статус русского языка, использование которого обязательно для всех органов федеральной власти, а также во всех субъектах Федерации. Этот закон также предусматривает поддержку образования и распространения русского языка за пределами Российской Федерации. Он стал отголоском заявлений министра иностранных дел Игоря Иванова о необходимости защищать статус русского языка в странах Содружества Независимых Государств (СНГ) и в странах Балтии вплоть до того, что русскому там может быть присвоен статус официального языка.

В качестве языка, на котором ведется преподавание в странах СНГ, русский сохраняет главенствующее положение в Беларуси и Казахстане, тогда как на Украине и в Молдове его позиции слабеют. «Дерусификация», провозглашенная некоторыми республиками, тем не менее оказалась умеренной в силу нескольких причин: ограниченности возможностей некоторых языков, что вызывает сложности в экономическом плане или в плане соответствия статусу современного государства; из-за реакции русскоговорящего меньшинства, которому никогда прежде не приходилось учить местные языки; вследствие веса российских СМИ; и наконец, ввиду низкого качества образования в новых государствах. Русский язык по-прежнему остается lingua franca в ближнем по отношению к России зарубежье.

Рост миграции из стран СНГ в Россию и тот факт, что Россия является главным экономическим партнером своих соседей, укрепляет позиции русского языка. Английский является отличительным признаком элиты и используется для контактов с дальним зарубежьем, однако первенство в повседневном использовании большинством населения остается, вне всяких сомнений, за русским языком. Несмотря на утрату своего прежнего статуса на территории Украины и Молдовы, русский язык сохраняет значительное преимущество в европейской части СНГ и даже укрепляет свои позиции в Беларуси и на востоке Украины.

На Кавказе и в Средней Азии ситуация разнится в зависимости от конкретных примеров. В Туркменистане и Узбекистане русский больше не имеет статуса официального и рассматривается как обыкновенный иностранный язык, а использование латинского алфавита в равной степени отвечает стремлению избежать любой возможности возвращения некогда доминировавшего языка. Эти непохожие республики, кажется, заинтересованы в перспективах пантюркизма, но эти перспективы могут показаться в значительной мере «искусственными», поскольку данные регионы ранее находились в большей степени под влиянием Персии и России, нежели Османской империи, которой они никогда не принадлежали.

Грузия, Армения и Таджикистан занимают разные позиции. Они посылают в Россию множество рабочих-мигрантов и являются странами, где роль русского языка когда-то была ограничена вследствие жизнеспособности местных языков, не относящихся к славянским и тюркским языковым семьям. В этих странах нет «политической» оппозиции русскому языку, поскольку языковая самобытность местных народов не вызывает сомнений.

В других странах, таких как Азербайджан, Туркменистан и Узбекистан, пожелавших заметно дистанцироваться от новой России, русский язык остается lingua franca, необходимым для ведения бизнеса и связей с внешним миром. Напротив, в Казахстане и Кыргызстане русский язык продолжает доминировать в статусе официального аналога государственных языков, пытающихся всерьез с ним соперничать. Две древние грузинские территории, Абхазия и Южная Осетия, сделали выбор в пользу русификации и приняли русский язык в качестве государственного, особенно в контексте российско-грузинского конфликта.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Православие – наследие Рима

Новое сообщение ZHAN » 09 июл 2024, 12:12

Один из элементов русской самобытности, православие появляется в Киеве более тысячи лет назад, когда великий князь Владимир принимает христианство и повелевает своему народу креститься в водах Днепра. В 954–955 гг. Ольга, вдова князя Игоря, принимает новую религию, а во второй половине X в. военные походы руссов заставляют Киев вступить в контакт с дунайскими болгарами, в свою очередь обращенными в христианство в 863 г. Усилия Византии, направленные на распространение христианства, совпадают с политическими расчетами великого князя Владимира, решающегося объединить свое государство посредством новой религии. Вмешиваясь в войну между византийским императором Василием II и Вардой Фокой, он встает на сторону первого в обмен на руку его сестры, принцессы Анны. В этих исключительных обстоятельствах русский князь и принимает зимой 987–988 гг. христианство, а княжеская свадьба несколько месяцев спустя становится предлогом для крещения русского народа.

Рождающаяся в это время русская церковь вскоре займет центральное место в политической и социальной жизни Киевского княжества, где быстро разовьется богатейшая церковнославянская культура, основанная на тесных связях с Константинополем, от которого русская церковь в значительной степени зависит. Из-за этого она, естественно, принимает участие в событиях, связанных с разделением церквей в 1054 г., произошедшим из-за знаменитого спора о догмате «filioque» (исхождении Святого Духа не только от Бога-Отца, но от «Отца и Сына»), который связан с учением о Троице и до сих пор разделяет римскую и греческую церкви.

Новая религия с трудом утверждается в провинции, где она долгое время сосуществует с язычеством, пока не появляется синкретизм христианства и былых верований, а прежние боги постепенно не трансформируются в святых. Пророк Илия, согласно библейской традиции взятый на небо в огненной колеснице, отождествляется со старым славянским богом Перуном и наделяется функциями защиты крестьян от последствий атмосферных катаклизмов.

Татарское владычество дает возможность Православной церкви противостоять азиатским завоевателям в качестве символа и основы русской самобытности; именно она поддерживает религиозный пыл, позволяющий новгородскому и московскому князьям Александру Невскому и Дмитрию Донскому выступить в роли общерусских лидеров, поднявшихся навстречу врагу – тевтонцам и монголам. Воплощая цивилизационную силу, Православная церковь поддерживает мощное религиозное чувство, которое приводит к появлению множества монастырей, таких, например, как Троице-Сергиева лавра в Загорске (ныне Сергиев Посад), и общин, где будет сохраняться и откуда будет распространяться драгоценное культурное наследие.

В конце Средних веков русская церковь отдалится от Византии, когда отправленные на Ферраро-Флорентийский собор 1438–1445 гг. посланцы константинопольского императора согласятся с объединением римской и греческой церквей, сочтя это необходимым ввиду османской угрозы. Отказавшись пойти по этому пути, русские станут рассматривать падение Константинополя в 1453 г. как небесную кару и естественным образом решат, что наследовать политические и религиозные функции «Второго Рима» нужно именно им; в 1520 г. монах Филофей обобщит это стремление, представив Русь XVI столетия в качестве Третьего Рима, дав обоснование ее притязаниям на вселенскую монархию. В 1589 г., в правление Ивана Грозного, на Руси учреждается патриаршество.

XVII век был отмечен глубочайшим кризисом, связанным с богослужебной реформой, задуманной патриархом Никоном. Данная реформа вызывает яростный протест староверов, и их сопротивление приводит к подлинному расколу, во время которого сторонники прежней веры подвергаются безжалостным репрессиям и который надолго станет отличительной чертой православной традиции. Подчиненная светской власти при Петре Великом, церковь, однако, демонстрирует в XIX в. большой динамизм и авторитет, базирующийся на единстве православного мира, рассматривая его как место, где власть существует, опираясь на принцип русской самобытности «Православие, самодержавие, народность», и это приводит к тому, что в 1905 г. церковь обретает значительную автономию.

Этот период длится недолго, поскольку Октябрьская революция и приход к власти коммунистов, действующих во имя атеизма, характеризующего новый режим, приводят к тяжелым преследованиям: убийствам и постоянным ссылкам верующих, разрушениям культовых сооружений или их использованию в любых других целях. С 1917 по 1940 г. были разрушены 75 тыс. культовых зданий. Шестьсот митрополитов и архиепископов, сорок тысяч священников и сто двадцать тысяч монахов и верующих были убиты. В последующие годы эти репрессии пошли на спад, однако официально проводились государственной властью до самого распада СССР [Струве Н. Христиане в СССР. – Париж: Seuil, 1963].

Напротив, 1990-е гг. стали временем яркого возрождения, ознаменовавшегося повторным открытием множества святынь, крещением миллионов людей и увеличением числа священников, в то время как новая власть реконструирует в Москве – в качестве своеобразного символа – храм Христа Спасителя, взорванный при Сталине. Ситуация начала меняться во второй половине 1980-х гг., с началом перестройки. В 1986-м некоторые СМИ выступают в защиту верующих, а различные запреты, касающиеся их, исчезают один за другим. В апреле 1988 г. Михаил Горбачев, распорядившись отпраздновать тысячелетие Крещения Руси, взял на себя обязанность «исправить ошибки, допущенные в отношении религии и верующих в тридцатые и последующие за ними годы». Наконец, в октябре 1990 г. российским парламентом было принято новое законодательство, предусматривавшее свободу вероисповедания. Семь лет спустя вступил в силу новый федеральный закон, направленный на закрепление «свободы вероисповеданий и религиозных организаций». Он признавал свободу принятия любой религии любым гражданином и жителем Российской Федерации, подтверждал отделение церкви от государства и указывал, что никакая религия не может претендовать на статус государственной, однако подчеркивал «особую роль православия в развитии русского народа и его культуры»; в первом его варианте, отклоненном Борисом Ельциным, речь шла не о православии, а о христианстве вообще, как «важной части исторического наследия россиян, а также исламе, иудаизме и буддизме».

Законодательство устанавливало различие между «религиозными организациями», имеющими льготы при налогообложении и в области образования, и «религиозными группами», чей статус остается более неопределенным. Лишь те религиозные организации, что могли доказать свое существование на территории России на протяжении по крайней мере пятидесяти лет, имели право использовать в названии эпитет «российский». Напротив, религиозным группам была запрещена различного рода активность – в целях борьбы против усилий иностранных церквей и общин, направленных на обращение неофитов.

Мы видим, что россияне подобным образом реагируют на появление евангелических американских сект, которые, располагая солидными средствами, пытаются заполучить к себе новообращенных – граждан постсоветского пространства. Такая же реакция возникает в ответ на действия миссионеров-католиков, отправленных в Россию римским папой Иоанном Павлом II, поляком по происхождению. По словам Г. Полтавченко, доверенного лица президента Путина, «нужно укреплять духовные основы общества, обращаясь к русским традициям. Экономики и закона недостаточно для развития правового государства. Причины демографического кризиса не экономические, а моральные».

Необходимо учитывать значение, придаваемое этим вопросам, и роль, которую согласна играть Православная церковь в новой России, где, поощряемая властью, она желает оказывать первостепенное идеологическое влияние. В 2000 г. в «Основах общественной концепции Русской православной церкви» появляется вторая глава, названная «Церковь и нация». До 1917 г. находившаяся в статусе «государственной», а затем подвергшаяся диким преследованиям в советскую эру, Православная церковь, чтобы определить то место, которое она собирается занять, должна учитывать многонациональный и мультиконфессиональный характер страны, а также углубляющиеся процессы секуляризации.

В целом митрополит Кирилл, унаследовавший после Алексия II патриарший престол, подчеркивает, что «Россия – православная страна, где живут национальные и религиозные меньшинства», однако она в то же самое время должна восприниматься, как «единство сторонников православной веры». Высказывая взгляды, напоминающие мнение гарвардского профессора Сэмюэля Хантингтона по поводу многополярного мира, разделенного между цивилизациями, различающимися своим религиозным наследием, – руководители Православной церкви полагают, что Россия во имя следования религиозной традиции должна выступать против либерального и секуляризованного западного общества. Как все цивилизации, отличные от западных, Россия будет стремиться к освобождению от влияния Запада во имя защиты своей культурной самобытности, обусловленной православными традициями.

Не отрицая полностью понятие «права человека», церковь пытается интерпретировать их в традиционном ключе, следствием чего стала «Декларация прав и достоинств человека», сформулированная на апрельском соборе 2006 г. В равной степени церковь признает «права объединений», противопоставляя последние индивидам. В отношениях с другими православными церквями, особенно с соседними, такими как украинская и беларуская, на передний план выдвигаются (даже более, нежели религиозное единство) их отношения с самой Россией. Не разделяя идеи этнического национализма, противоречащего вселенской христианской вести, Православная церковь берет реванш по части «национализма культурного», придающего большое значение собственно религиозной самобытности православия и игнорирующего индивидуальные проявления веры.

Политические лидеры не упускают случая показать свою симпатию к православию: в сентябре 2005 г. Владимир Путин, находившийся на горе Афон, заявляет о том, что Россия – «православное государство». Кремлевские лидеры пытаются использовать религиозный фактор в своих целях – в качестве разменной монеты, возвращая духовенству то, что было конфисковано у церкви в коммунистическую эпоху во имя революции. Согласно путинскому проекту, восстановление страны происходит через возвращение законов морали, гарантом которых выступает церковь, однако если православными называют себя 72 % россиян, то регулярно посещают храм всего 4 %.

По мнению Кати Руссле, исследовательницы из CERI [Фаварель-Гарриг Г., Руссле К. Современная Россия. – Париж: Fayard, 2010], церковь рассматривается как «вектор морализации общества и основа патриотизма, каковыми она всегда являлась». В 1997 г. в одном из текстов, посвященных национальной безопасности, подчеркивается роль православия в системе духовных ценностей России. Позже в своей программе реконструкции страны Владимир Путин подтверждает эту миссию Православной церкви. Отношения с духовенством продолжают улучшаться в президентство Дмитрия Медведева, в тот момент, когда крайне популярный митрополит Кирилл наследует патриаршество после кончины Алексия II. Возвращение зданий, некогда конфискованных у церкви, таких как Новодевичий монастырь в Москве, может лишь подтвердить хорошие отношения между политической властью и православным духовенством, которое должно внести свой вклад в работу, посвященную национальной реконструкции, предпринятую после советской эпохи и хаоса 1990-х гг.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Евреи и католики, обратившиеся к Западу

Новое сообщение ZHAN » 10 июл 2024, 12:15

Как показывает Александр Солженицын в своей книге «Двести лет вместе. 1795–1995», славянская и православная Россия сохраняла непростые отношения с еврейской частью населения империи – и в царскую эпоху, отмеченную жестоким антисемитизмом, и на протяжении советского периода, когда евреи играли важную роль в революционном движении или когда они подвергались преследованиям со стороны Сталина. Эмиграция, совпавшая с перестройкой и распадом советской системы, наконец стала прекращаться, и новая Россия решает восстановить еврейскую общину, с которой ее связывают хорошие отношения на уровне руководителей; в то же самое время страна исподволь возрождает антиизраильскую риторику советских времен.

Мы знаем о роли хазар в развитии еврейских общин на востоке Европы – на западных границах Московии, а затем Российской империи. В XVI в. Иван Грозный запрещает евреям приезжать на Русь, так как «они могут принести сюда яд с целью отвратить Русь от христианства». Государственная политика, направленная против евреев, позволяет понять, насколько сложными были отношения между русскими и этим религиозным меньшинством, ставшим с течением столетий также и меньшинством этническим.

Аннексия большей части Польши, предпринятая Екатериной II, последняя в череде польских разделов XVIII в., знаменует собой важный этап, так как Российская империя получает тогда более одного миллиона человек, помещая их «под домашний арест» в четко ограниченном пространстве, соответствующем нынешним территориям Литвы, Беларуси, западной и южной Украины и Польши. Евреи Москвы и Санкт-Петербурга оказываются вынужденными переехать в этот регион, где царский режим будет поощрять насилие по отношению к ним и попытается проводить политику «русификации» людей, говорящих на идиш – диалекте, воспринимавшемся как немецкий.

Давление на еврейские общины усиливается после убийства царя Александра II, что вызывает массовую эмиграцию в Германию, Австро-Венгрию, Западную Европу и Северную Америку: около двух миллионов человек в период с 1881 по 1914 г. уезжают за границу, из них 1,5 млн – в Северную Америку. Российская перепись населения 1897 г. демонстрирует наличие в империи немногим более пяти миллионов евреев, из них 94 % живут в «черте» вынужденной оседлости, которая действительно может восприниматься как огромное гетто.

Трагические события, такие как кишиневский погром 1903 г. или уникальное дело Менделя Бейлиса, в 1911 г. обвиненного в ритуальном убийстве, свидетельствуют о нетерпимости по отношению к евреям, живущим в Российской империи. Националистические военизированные объединения «черносотенцев» организуют погромы, чтобы наказать евреев за «участие» в революционных событиях 1905 г. По этим причинам многие представители еврейского меньшинства активно участвуют в революционном движении и даже организуют собственную партию «Бунд», у которой не существовало проблем с набором членов в свои ряды, поскольку возникший к тому моменту сионизм рождает у многих людей новые надежды, объявленные некоторыми «мелкобуржуазным националистическим уклоном».

Рост нищеты, связанный с утроением еврейского населения в течение XIX в., а также еще большая дискриминация, обернувшаяся выселением в провинцию евреев, быстро назначенных «козлами отпущения», усиливается вместе с распространением «Протоколов сионских мудрецов». Это была подделка, сфабрикованная сотрудниками царской полиции, «охранки», с целью обращения народного недовольства на евреев. Данные причины привели к последующим взрывам – от революции 1917 г. до роста популярности сионизма и последствиям его распространения на Ближнем Востоке после распада Османской империи.

Первая мировая война становится на Восточном фронте источником новых испытаний для евреев, подозреваемых русскими в симпатиях к Германии и Австро-Венгрии. Их освобождение – долгий процесс, связанный с идеей объединения «просвещенных», к которому призывает «Хаскала», движение за интеграцию евреев в современную Европу и разрыв с гетто, а также с традиционным иудаизмом, внесшее свой вклад в «нормализацию» еврейского вопроса.

Роль, которую играют еврейские активисты – Троцкий, Каменев, Зиновьев, Радек – в Октябрьской революции и в установлении коммунистического режима, увеличивает общую неприязнь к этому меньшинству, ставшему жертвой многочисленных погромов во время Гражданской войны. Многие из них, в том числе некоторые старые большевики, оказываются жертвами сталинских процессов, и несмотря на то, что Ягода или Каганович являлись одними из наиболее верных слуг «маленького отца народов», русские считают евреев ответственными за несчастья, переживаемые страной в коммунистическую эпоху. Это отношение частично отражено Солженицыным, оно становится эхом его размышлений о русской самобытности, записанных вскоре после падения коммунизма.

Сталинская эпоха стала свидетелем создания на Дальнем Востоке, в неблагоприятной обстановке, гротескной Еврейской автономной области со столицей в Биробиджане, где сегодня живут от двух до трех тысяч евреев, притом что общая численность населения в АО в сто раз больше…

Победа СССР в 1945 г., однако, была воспринята евреями, выжившими после массовых убийств немецкими нацистами и Сталиным, как освобождение. Следуя доводам большой геополитики и желанию ослабить Англию с ее союзниками и протеже на арабском Ближнем Востоке, Советский Союз быстро признал государство Израиль, опиравшееся на программу сионистов, а также левые ценности лейбористской партии Бен-Гуриона. Сталин не успел распорядиться о новых антисемитских «чистках», которые, не умри он в 1953 г., несомненно, носили бы еще больший размах, чем прежде.

Связи, установившиеся с националистическими арабскими режимами на протяжении 1950-х гг., окончательно склонили советский режим к антисионизму, и евреев в СССР быстро стали подозревать фактически в солидарности с Израилем, считая их в условиях холодной войны потенциальными американскими шпионами. Относительная разрядка началась в 1970-х гг., когда были подписаны первые договоры об ограничении стратегических вооружений и Хельсинкские соглашения. Это вынудило советскую власть разрешить эмиграцию: около 300 тыс. евреев могли теперь покинуть страну и уехать в Израиль, Западную Европу и Северную Америку.

Совсем другой размах эмиграция быстро приобретает в период перестройки. Франсуа Тюаль [Еврейский фактор в мире. Геополитика и демография. – Париж: Odile Jacob, 2010] оценивает ее следующим образом: всего покинули СССР в 1970-е гг. 2,2 млн, в 1980 г. – это 1,8 млн человек, в 1989 г. – 1,5 млн и в декабре 1991 г., когда исчез Советский Союз, – 1,2 млн. В 2010 г. подсчет численности еврейского населения в трех основных республиках бывшего СССР дает цифру примерно в 0,5 млн человек, из которых 281 тыс. проживает в России, 150 тыс. – на Украине и 51 тыс. – в Беларуси. Оценивая массовую эмиграцию в Северную и Южную Америку, Западную Европу (особенно в Германию) и, конечно, в Израиль, Франсуа Тюаль делает вывод: «если упростить – можно сказать, что евреи бывшей царской империи были вырезаны, а евреи из империи советской, избежавшие холокоста, уехали. В XX в. погромы, ГУЛАГи, холокост окончательно уничтожили историческое наследство, оставшееся от “Золотого века” Великой Польши XVII–XVIII вв.».

Что касается текущей ситуации, то эмиграция, кажется, приостановилась, и даже можно констатировать начало процесса возвращения евреев из Израиля, – еврейское государство не оправдало ожиданий некоторых российских евреев, уехавших туда.

Евроазиатский еврейский конгресс, состоявшийся в Москве в марте 2002 г., объединил организации и общины из 23 стран. Речь шла о поддержке тех, кто уехал в Израиль, и об интеграции еврейских общин в новых местах проживания. Согласно выводам Конгресса, 900 тыс. русскоговорящих евреев живут в Израиле, 430 тыс. – в Соединенных Штатах, 120 тыс. – в Германии и 60 тыс. – в Канаде… Большинство олигархов имеют двойное гражданство, российское и израильское. Это Владимир Гусинский, бывший президент Российского еврейского конгресса, Роман Абрамович, Виктор Вексельберг, имеющий очень большую долю в нефтяном бизнесе, Андрей Козырев.

Несмотря на широкую благотворительную деятельность и пребывание вне какой-либо религии – позицию, демонстрируемую Александром Машкевичем и другими, – это не избавляет их от упреков в антисемитизме, в то время как Кремль поддерживает группу людей, имеющих заметное влияние в бизнесе. Подозреваемый в антисемитизме некоторыми наиболее заметными олигархами, такими как Березовский, Гусинский и особенно Ходорковский, чей образ жертвы, подогреваемый западными СМИ, не встречает никакого отклика в России, – Владимир Путин доверил важнейшие функции (премьер-министра, а затем директора Службы внешней разведки) еврею Михаилу Фрадкову. Кроме того, Владимир Путин находится в превосходных отношениях с главным раввином России Берлом Лазаром, учившимся в Нью-Йорке и получившим российское гражданство лишь в 2000 г.; с ним во время Межрегионального мирового экономического форума (Москва, 2004) автор имел увлекательную личную беседу относительно истории антисемитизма в России. Берл Лазар одинаково защищает любые деловые еврейские круги, вносящие вклад в экономическую жизнеспособность страны. Россия, в равной степени защищающая мусульманские сообщества, может – будучи постоянным членом Совбеза ООН – внести заметный вклад в урегулирование арабо-израильского конфликта.

Евреи – не единственная составляющая самобытности, естественным образом ориентирующая Россию на Запад. Точно таким же фактором является и католицизм, по определению связанный с Римом.

В союзе с Византией Киевская Русь приняла христианство и после разделения церквей в 1054 г., по определению, осталась в лоне Православной церкви. Впоследствии длительные противоречия между Русью и Польшей носили религиозный характер: это были противоречия между двумя религиями, принятыми обеими державами много веков назад и имеющими там одинаково большое значение. Католицизм закрепится на западных границах Российской империи: конечно же, в Польше, а также в Литве, у украинских униатов – русинов, следующих греческим обрядам, но признающих главенство Рима и католические постулаты.

Преследуемый в течение всего советского периода католицизм сыграл ведущую роль в освобождении Польши от коммунистического ига в эпоху, когда паломничества папы-поляка Иоанна Павла II воспринимались как шаги духовного и политического характера. Связи между Русской и Украинской православной церковью, католиками-униатами и римским Святым Престолом приняли, особенно на «закате» СССР, геополитический характер, поскольку на фоне споров относительно экуменизма хорошо прослеживалась борьба за власть и влияние, определяющие позиции и реакцию различных партий.

Выборы в 2005 г. папы Бенедикта XVI, бывшего кардинала Йозефа Ратцингера, были с удовлетворением встречены Московским патриархатом, находившимся в весьма прохладных отношениях с его предшественником. Иоанн Павел II, папа-поляк и славянин, рассматривал Россию как землю, где польские католические священники должны осуществлять свою миссионерскую деятельность, что привело к самой ожидаемой реакции со стороны россиян. Как отмечает Мишель Лярош [Папа Бенедикт XVI. Новое перераспределение карт католическо-православного экуменизма // Дипломат. – Октябрь. – 2005. – № 16], «расхождения между экуменическими высказываниями последнего папы и практикой агрессивного прозелитизма, осуществляемой на территориях, традиционно находившихся под эгидой Московской патриархии, стали сильнейшим образом беспокоить иерархов Русской православной церкви. Подобная практика выражалась не только в создании в России (без какого-либо согласования) диоцезов, но и в отправке в православную провинцию католических миссионеров».

Эта позиция в значительной степени объясняется желанием Кароля Войтылы, бывшего плотью от плоти своей родной страны, мобилизовать ее против коммунистической власти, которую олицетворял Советский Союз, в 1945 г. похоронивший свободу Польши и остававшийся давним врагом. «Польский» папа имел глубокое убеждение, что новое возрождение его страны – он считал его результатом вмешательства Провидения – самым естественным образом поможет обратить в католичество православных русских «схизматиков». Последствия были ожидаемыми: митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл, председатель отдела внешних сношений Московской патриархии и второе лицо в Русской церкви, стал гораздо чаще высказываться в прессе, осуждая прозелитизм, осуществляемый Ватиканом в отношении всех славянских народов, в особенности в России и на Украине.

Еще не пришло время анализировать отношения нового папы – аргентинца Франциска I – с Православной русской церковью, однако можно предположить, что он станет придерживаться линии, выстроенной Бенедиктом XVI, папой немецкого происхождения, призвавшего к примирению. Возможно, к нынешнему папе будут относиться иначе, чем к Иоанну Павлу II, который так ни разу и не был принят на территории России. Рим и Москва имеют одинаковые интересы в противостоянии агрессивному прозелитизму американских евангелических сект, занявших в Южной Америке то место, которое там традиционно принадлежало католической церкви, а теперь пытающихся проникнуть на территорию России, где их действия стали быстро восприниматься как проявление soft power [«мягкая сила» (англ.)] американцев.

С другой стороны, Бенедикт XVI знал, что может сыграть на противостоянии Московской и Константинопольской патриархий. Новый папа выступил против вхождения Турции в Евросоюз и тем самым оказался вовлеченным в конфликт с константинопольским патриархом, отстаивавшим эту перспективу потому, что ожидал, что членство Турции – руководимой сегодня, как известно, исламистами из ПСР – даст возможность создать на территории, исконно принадлежавшей Ватикану, многонациональную православную церковь, подчиняющуюся Константинополю. Централизация, осуществляемая патриархом Варфоломеем по примеру пап, беспокоит Бенедикта XVI, опасающегося, что восточная патриархия предъявит свои претензии на территории, традиционно принадлежавшие Риму. Появление в Европе Константинопольской православной церкви действительно могло бы стать следствием поддержки устремлений Турции. Патриарх воспринимается Римом как посол мусульманской Турции, в то время как христианская Европа сталкивается с огромной проблемой в виде прироста мусульманского населения – последствия массовой иммиграции, продолжающейся последние сорок лет. В ответ на планы патриарха Варфоломея Бенедикт XVI – и это вполне естественно – попытался сблизиться с патриархом всея Руси Алексием II, длительное время выступавшим против попыток своего константинопольского собрата сосредоточить в Западной Европе центральную структуру управления православной церковью.

Таким образом, можно выделить две противоположные точки зрения, которые выходят далеко за рамки различных вероисповеданий.

Первая, распространенная в Европе и поддерживаемая Бенедиктом XVI и Алексием II, базируется на включенной в конституцию Евросоюза фразе о «христианских корнях» Европы.

Вторая, принадлежащая патриарху Варфоломею, заключается в поддержке вступления Турции в Европейский союз и отстаивает равную значимость христианства и ислама для единого европейского культурного наследия.

Русская православная и католическая церкви имеют общие интересы, учитывая европейские амбиции константинопольского патриарха и его проект по созданию «турецко-европейской» церкви на территории, исторически принадлежавшей католикам. На этой территории Первый и Третий Рим, кажется, имеют шанс быть услышанными. За последние годы между церквями достигнуто согласие, даже беатификация Иоанна Павла II не смогла скрыть серьезных изменений в позиции Ватикана, настроенного на сближение с Русской православной церковью. Этот процесс был официально закреплен в декабре 2007 г. встречей митрополита Смоленского Кирилла, ныне ставшего патриархом Московским и всея Руси под именем Кирилла I, и Бенедикта XVI.

Восстановление дипломатических отношений между Россией и Ватиканом в 2009 г. произошло лишь с приходом нового патриарха (Кирилла) и визитом президента Медведева, принятого в феврале 2011 г. папой в Риме. Исключительный по своей важности визит патриарха Кирилла в Польшу 16 августа 2012 г. стал продолжением наметившейся линии и подчеркнул связь между двумя «легкими» христианства.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Европеизация ускоренным темпом

Новое сообщение ZHAN » 12 июл 2024, 13:01

XVIII век – эпоха, которую можно назвать просвещенным деспотизмом. Это славный период российской истории, отмеченный укреплением абсолютизма, консолидацией власти в руках аристократии и настойчивым стремлением к экспансии на запад и юг. Этот век ознаменован правлением двух сильных личностей, чьи усилия самым радикальным образом изменили страну, – Петра Великого, царствовавшего с 1682 по 1725 г. и Екатерины II (1762–1796). Два эти правителя действительно внесли своими решительными действиями огромный вклад в трансформацию царской Руси и ее поворот в сторону Европы.

Прирост населения, успешное освоение новых сельскохозяйственных земель – особенно богатых территорий на юге, что способствовало развитию крепостного права, – становление металлургической промышленности, появление первых банков и рост товарообмена создают условия для мощного подъема страны. Развитие купеческого сословия, несмотря на то что его численность была ограниченна, в равной степени свидетельствует об изменениях, происходивших в России.

Политической власти пришлось осуществить реформы, способные сделать страну прогрессивной, современной державой; открывая ее для Запада, Петр Великий предугадывал необходимость подобных реформ.

Когда в 1682 г. умер юный царь Федор, власть унаследовали его сыновья Иван и Петр, рожденные от разных матерей; регентом при них стала Софья, их сестра, правившая до 1689 г. Вплоть до 1695 г. Петр не интересовался государственными делами и все свое время посвящал учебе, его наставниками были иностранцы, в основном голландцы и немцы. Ввязавшись в войну против крымских татар в 1695 г. – в то время ему исполнилось двадцать три года, – он приказал построить под Воронежем первый русский флот и в следующем году (в это время умирает его сводный брат Иван V) отвоевывает у турок Азов. В 1697–1698 гг. он принимает участие в «Великом Посольстве», состоявшем из двухсот пятидесяти человек, посетившем Голландию и Англию, две главные морские державы той эпохи. Петр изучает технологии, применявшиеся на голландских корабельных верфях, и вскоре получает возможность воспользоваться этим опытом. Летом 1698 г. он находится в Вене, когда узнает о мятеже стрелецких полков. Вернувшись в Москву, он безжалостно подавляет его и восстанавливает свою власть, но обнаруживает, насколько разорительными оказались для государства последствия Азовской кампании.

В первую очередь полководец и завоеватель, Петр был вынужден соизмерять свои военные предприятия с состоянием казны, и именно это заставило его осуществить грандиозную программу социально-экономических реформ: только они могли помочь России обрести мощь и заставить европейские государства считаться с ней – именно к этому Петр и стремился. В 1699 г. он создает регулярную армию, комплектование которой с 1705 г. стало осуществляться на основе рекрутского набора. Он создает артиллерийскую и морскую школу, где готовили офицеров. В 1707 г. основаны медицинская и инженерная школы. Чтобы оснастить армию, Петр нуждается в мощной металлургической индустрии – мануфактурах, создаваемых на Урале; в 1725 г. Россия становится третьим по величине производителем стали в мире.

Одновременно с началом индустриализации Урала в больших городах – Москве, Ярославле и Нижнем Новгороде – развиваются ремесла, а в Нижнем к тому же наблюдается расцвет текстильного производства. Бурный рост ярмарок, а также строительство дорог и каналов, связывающих большие реки, определяет развитие внутренней торговли; вместе с этим активное функционирование архангельского порта и новых морских ворот на Балтике открывает путь во внешний мир. Налоговое бремя увеличивается: это необходимо, чтобы реализовывать крупные проекты; подворную подать заменяет подушная.

Параллельно с этим в 1708–1710 гг. происходит реорганизация центральной власти – страна делится на восемь губерний: Архангельскую, Петербургскую, Московскую, Смоленскую, Киевскую, Азовскую, Казанскую и Сибирскую, во главе которых стоят назначаемые губернаторы, в чьих руках сосредоточивается гражданская и военная власть. Каждая из губерний делится на уезды, управляемые главами, избираемыми из числа местной знати, но получающими жалование от центральной власти. Тогда же Петр создает многочисленные школы для мальчиков от десяти до пятнадцати лет.

В 1721 г. церковная реформа передает церковь и ее имущество под контроль государства; патриарх заменен Святейшим Синодом, в который входят десять представителей духовенства; управляет Синодом светский генерал-прокурор, назначаемый императором.

«Табель о рангах», принятая в 1722 г., укрепляет и конкретизирует роль знати, состоящей на государственной службе, и устанавливает иерархию гражданских, военных и духовных званий, разделенных на четырнадцать классов; теперь становится возможным благодаря личным заслугам подниматься по служебной лестнице.

1 ноября предшествующего года Петр принимает титул «Петр Великий, отец Отечества, Император Всероссийский». Титул «царь» использовался московскими великими князьями, желавшими подчеркнуть преемственность византийской верховной власти, рухнувшей в 1453 г. вместе с падением Константинополя под натиском турок. Согласно византийской модели, этот титул означал, что носящий его правитель соединяет в себе черты гражданской и религиозной власти. Замена его на «император» означало, что правитель отныне наделен лишь полнотой светской власти, а церкви теперь отводится роль обыкновенного министерства или административного органа в составе нового государства, единственным владыкой которого теперь является монарх.

Столкнувшись со шведской угрозой, Петр в 1703 г. решает основать Санкт-Петербург, объявленный в 1712 г. новой столицей империи. Вызов был невероятным, потому что для этого потребовалось реализовать большое число необходимых проектов, победить шведов, еще недавно, в 1700 г., разбивших русские войска при Нарве, и решиться на тяжелый политический выбор, начав строительство города по западной модели, порвав при этом с многовековыми традициями, олицетворяемыми Москвой. Заключенный в 1721 г. Ништадтский мир со Швецией, закрепивший победу России в Северной войне, позволил императору распахнуть широкое окно на берегах Балтики, выход к которым столетием ранее перекрыл России шведский король Густав II Адольф. Напротив, амбиции и стремления, толкавшие Петра к взятию Азова, пришлось умерить, заключив в 1713 г. Адрианопольский мирный договор; к планам выйти на берега Черного моря Петру пришлось вернуться позднее. В то же самое время продолжалось проникновение России на необъятные просторы Сибири, контакты с Персией открывали интересные возможности для российской торговли.

К тому моменту, когда в 1725 г. Петр умирает, Россия – уже великая балтийская держава, играющая важную роль на европейской сцене. Реформаторская работа, осуществленная императором, не будет сведена на нет его преемниками – напротив, она продолжится в 1762 г. с приходом к власти Екатерины II. Перед этим Россия неоднократно вмешивается в европейские дела, в войну за польское и австрийское наследство, а также в Семилетнюю войну, оборачивающуюся реальной угрозой для Пруссии, спасенной воцарением Петра III, обожателя Фридриха Великого, с которым он сразу же заключает мир. Когда этот государь, чье царствование было недолгим и почти незаметным, летом 1762 г. оказывается свергнутым в результате государственного переворота, организованного его супругой Екатериной Ангальт-Цербстской (она становится императрицей Екатериной II и правит до 1796 г.) и ее фаворитами, начинается тридцатилетний период, в течение которого государыня завершит административную реформу, инициированную Петром Великим, и укрепит влияние России в Европе.

Целеустремленная и амбициозная, она ввязывается в борьбу с Османской Турцией и утверждает российскую мощь на северных берегах Черного моря, основав в 1784 г. в Крыму военный порт Севастополь, а в 1795-м – Одессу. Выиграв войны с османами, Россия отныне становится могущественной европейской державой, и три раздела Польши – в 1772, 1793 и 1795 гг. – лишь подтверждают этот факт, особенно в сравнении с Пруссией и Австрией.

Немка по происхождению, изъяснявшаяся на французском языке, Екатерина великолепно знала Россию, куда она прибыла в 1744 г., чтобы выйти замуж за наследника престола, будущего Петра III. Оказавшись у власти, она быстро понимает недостатки управления и необходимость продолжения реформ, которые должны быть проведены, если она намеревается превратить свою империю в истинно европейскую державу. Екатерина использует опыт и советы приглашенных ею специалистов-иностранцев. Указ от июля 1762 г. дает им возможность свободно селиться на территории империи, равно как и дарует им свободу вероисповедания, освобождение от военной службы и обложения налогами в течение пяти лет. Этим она способствует переселению в Россию иностранных – преимущественно немецких – крестьян, которые создадут в некоторых районах Поволжья аграрные общины, отличавшиеся высокой эффективностью.

В конце ее правления четвертая часть всех зарегистрированных в Санкт-Петербурге мануфактур (таковых было сто шестьдесят три) принадлежит иностранцам – немцам, англичанам, французам, итальянцам и шведам.

Подобное открытие границ происходит и в культурной сфере: в Россию приезжают немецкий математик Эйлер, английский архитектор Камерон, итальянцы Растрелли и Кваренги (создатель Царскосельского дворца), возглавлявшие работы по строительству Эрмитажа, французские художники Фальконе и Элизабет Виже-Лебрен; при дворе царицы некоторое время будет находиться философ Дени Дидро, а Вольтер вступит в переписку с той, которая, любя книги, приобретет библиотеки обоих великих мыслителей своего времени.

Поворот в сторону Запада должен заявить об участии России, длительное время воспринимавшейся в Европе как полуазиатское государство, в просветительском движении. Вольтер видел в императрице «Северную Семирамиду», однако англичане, оценив весь потенциал соперника, забеспокоились и направили свои амбиции против «великого санкт-петербургского турка».

Для реализации реформ, которые должны были сделать Россию европейским государством, императрица в 1766 г. обнародует свою «Инструкцию Уложенной комиссии» (Наказ), где она подтверждает необходимость и законность абсолютизма:
«Власть государя – абсолютна, ибо никакая иная власть, кроме той, каковой обладает этот человек, не может осуществляться столь благотворно, как того требует управление столь обширными землями».
В 1764 г. церковные земли подвергаются секуляризации, это позволяет пополнить опустевшую императорскую казну. В том же году ликвидируется украинская автономия, и привилегии, которыми обладают запорожские казаки, отменяются. Аристократия видит, что ее власть и финансовые средства растут с чередой императорских указов, направленных на поддержку землевладельцев и укрепление крепостного права. Большая реформа 1775 г. сокращает размеры прежних административных единиц – губерний становится больше, это позволяет генерал-губернаторам более эффективно ими управлять. Местные автономии исчезают, и успех по их преобразованию связан с поддержкой этих начинаний со стороны дворянства, чьи дарованные ранее свободы от налогов и государственной службы вновь подтверждаются официально. В то же самое время Православная церковь, пользующаяся огромным духовным влиянием и почетом, теряет свои экономические и налоговые привилегии.

Эти реформы привели к мятежам и восстаниям, из которых наиболее известно восстание под руководством Пугачева, начавшееся в 1773 г. и полностью подавленное лишь два года спустя. Победоносно выйдя из этого кризиса, вовлекшего в волнения огромные массы крестьян, царица продолжила программу преобразований. «Инструкция к обучению и воспитанию великих князей» – то есть сына Екатерины Павла и ее внуков Александра и Константина, – составленная ею в 1784 г., подчеркивает приверженность императрицы духу Просвещения, однако она совсем иначе реагирует на события, началом которых стала французская революция 1789 г. После смерти Людовика XVI императрица пишет, что «само имя Франция должно быть уничтожено. Равенство – это монстр», решившись на окончательный разрыв отношений между двумя странами. Все научные и гуманистические достижения эпохи Просвещения, ставшей для Европы символом XVIII в., отныне вызывают у нее сомнения.

В 1789–1790 гг. императрица приказывает закрыть масонские ложи и отправляет в сибирскую ссылку писателя Радищева, носителя нового, «бунтарского» мышления, а затем в 1793 г. требует от находящихся на территории России французов принести следующую присягу: «Я ненавижу Революцию и остаюсь верным религии и королю Людовику XVII».

Всеми силами стремясь к западному модернизму, чтобы обрести мощь, Россия теперь дистанцируется от идей и представлений, которые могут поставить под угрозу незыблемость престола. Менее чем через сто лет после начала Петром Великим больших реформ его фраза «Европа необходима нам на несколько десятилетий, однако затем нам должно отдалиться от нее» обретает в тот момент весь свой истинный смысл.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

От России-«освободительницы» до «жандарма Европы»

Новое сообщение ZHAN » 13 июл 2024, 12:39

В 1796 г. Екатерина II умирает. Россия в этот момент представляет собой империю площадью 19 млн кв. км, на которой проживает 36 млн жителей; за время правления императрицы территория государства увеличилась на 700 тыс. кв. км, а население – на 6,5 млн человек. Сибирь не стала более освоенной по сравнению с XVII в., и расширение границ в основном шло в сторону Европы.

Экономика в правление великой царицы развивалась удовлетворительными темпами, несмотря на то что методы ведения сельского хозяйства остаются архаичными, дороги плохими, а речные пути в зимний период не функционируют. Экспорт промышленных товаров, таких как льняные ткани, пеньковые канаты или кожи, за последнюю треть XVIII в. увеличивается вдвое, аналогичный прогресс наблюдается и в производстве чугуна.

Прилагаются усилия в области образования, особенно в отношении среднего образования, однако число студентов в Московском университете, созданном в 1755 г., по-прежнему остается очень незначительным. Тем не менее в бывшей столице открываются два десятка книжных магазинов, где некоторые газеты продаются тиражами в несколько тысяч экземпляров; до начала французской революции императрица приемлет относительную свободу слова. Историки изучают прошлое России и пишут о своей стране как о державе, открытой достижениям прогресса, – это отвечает идеологии Просвещения. Географы, отправленные в экспедиции, длившиеся иногда по несколько лет, открывают и изучают необъятные сибирские просторы. В моду входит рационализм, который не всегда противоречит религии. Ожидания, связанные с просвещенным абсолютизмом, подталкивают наиболее либерально настроенных представителей правящего класса к критике – подобной той, которую формулирует Радищев в «Путешествии из Петербурга в Москву», опубликованном в 1790 г.; за эту книгу он был сослан в Сибирь. Напротив, Карамзин – автор «Бедной Лизы», снискавшей огромный успех истории любви дворянина и крестьянки и представившей народ образованному сословию в новом свете, – не соблазнился идеями французской революции, которую он явно осуждает в своих «Письмах русского путешественника».

Павел I, правивший с 1796 по 1801 г., отменит распоряжения ненавистной матери и позволит Радищеву вернуться, однако это не означает, что он готов пойти на малейшую уступку либеральным идеям. В 1800 г. он запрещает ввоз в страну иностранных книг, равно как и публиковать материалы Вольного экономического общества, которое, однако, не представляло никакой угрозы для самодержавия. Несмотря на то что он присоединяется к коалиции против республиканской Франции, как того хотела его мать перед своей смертью, в 1799 г. Павел заключает с французами мир, разочарованный позицией Австрии и Англии. В 1800 г. он даже сближается с Францией, находящейся под властью Бонапарта. В то же самое время, ограничив аристократию в гарантированных ранее правах, он настраивает против себя часть дворянства и 11 марта 1801 г. погибает в результате заговора, возглавляемого графом Паленом с молчаливого согласия цесаревича Александра.

Став императором, Александр заявляет, что желает вернуться к принципам, которые вдохновляли политику Екатерины II, его бабки, и примирить тех, кто хочет видеть Россию современной страной, и консерваторов, безоговорочно осуждающих французскую революцию. В какой-то мере он выражал мнение представителей элиты, так или иначе уже отказавшихся от идей эпохи Просвещения и обративших свое внимание к британской модели, далекой от отвлеченных идеалов, которыми так дорожили революционеры в 1789 г.

Воспитанный швейцарцем Лагарпом, обожавшим Мабли и Руссо, Александр I отверг мысли об абсолютной монархии, может быть, по причине угрызений совести, которые он испытывал из-за смерти отца. Осудив бесчинства французской революции, он не чурался некоторых ее идеалов и, считая, что Россия не сможет обойтись без экономических реформ, собрал вокруг себя советников, в число которых входил и Радищев, названный Екатериной II «бунтовщиком похуже Пугачева». Однако от намерений до реальных действий было далеко; в конце концов Александр отказывается от любых форм конституционной монархии, как и от отмены крепостного права.

Во внешней политике Россия по-прежнему участвует в европейских конфликтах, однако, потерпев поражение под Аустерлицем, Прейсиш-Эйлау и Фридландом, разочаровавшись в союзниках, император «делает хорошую мину при плохой игре» и принимает решение присоединиться к наполеоновской Европе. Он поступает так, несмотря на многочисленные упреки в свой адрес, вызванные тем, что, примкнув к континентальной блокаде Англии, основного торгового партнера Российской империи, он нарушил с ней все прежние соглашения. Союз с Францией мог быть лишь видимостью, и в июне 1812 г. Великая армия пересекает Неман. Несмотря на отступление русских войск и победы французов при Смоленске и Бородино, за которые пришлось дорого заплатить, вторжение порождает мощное национальное движение, вдохновленное пожаром, обрушившимся на Москву. В воззвании от 25 декабря 1812 г. царь заявляет о начале «Великой Отечественной войны» и «ужасном наказании, которое ожидает всех, кто рискнет вступить с воинственными намерениями в лоно могучей России».

Окончательно победив Наполеона, Александр I собирается преобразовать Европу в соответствии со своими собственными стремлениями. После вступления в Париж в 1814 г., по завершении «французской кампании», царь олицетворяет державу, чей международный статус радикально изменился. Из государства, распложенного на восточной окраине Европы, Россия превращается в игрока, определяющего современную европейскую историю: об этом свидетельствует обожание, с которым относятся к победителю сторонники Реставрации. Потому вполне естественно, что в сентябре 1815 г. он предлагает европейским государям заключить пакт о братской и взаимной помощи во имя Пресвятой Троицы. Отвергая идеалы, внушенные ему Лагарпом, он старается создать на основе различных направлений христианства идеологический фундамент, способный обеспечить политическую стабильность на континенте.

Сегодня мы знаем, каковы были истинные границы Священного союза и интересы, которые преследовал император; в конце концов обеспокоенность российского общества титулом «космополита», придуманным для себя царем, стала раздражать его. Получив образование на французском языке, которым он владел лучше, чем русским, государь окружает себя иностранцами, такими как грек Каподистрия, корсиканец Поццо ди Борго или немец Нессельроде; ходили даже слухи, что он хочет перенести столицу в Варшаву. Вскоре после Венского конгресса, когда у него сложилось впечатление, будто он наделен почти безграничной властью, Александр без враждебности отнесся к установлению конституционных режимов в некоторых странах. Во Франции после Реставрации он поддерживает сторонника умеренных взглядов герцога Ришелье в его спорах с ультраправыми из Бесподобной палаты и назначает его губернатором Одессы.

Когда же в других странах либеральная и националистическая агитация тоже набирает обороты, он быстро отвергает любую возможность компромисса. В наибольшей степени это проявляется во время конгресса в Экс-ля-Шапель, где он требует восстановления порядка в немецких университетах, а затем на конгрессе в Троппау, когда император обещает Австрии помощь в подавлении неаполитанской революции, разразившейся в 1820 г. Тем не менее Александр сохраняет за Царством Польским, будучи его правителем (что отражено в монаршем титуле), относительную автономию, предусмотренную решениями Венского конгресса. Установившийся в Варшаве конституционный режим будет сохраняться даже при Николае I до восстания 1830 г. Царь долго размышлял по поводу проекта конституции для России, но так и не отважился реализовать его.

Публикация «Истории государства Российского» Карамзина добавляет вес русской старине, которую космополиты эпохи Просвещения прежде отвергали, считая ее эпохой мрачного варварства. Успех книги обеспечивает движение, направленное против западной модели в контексте возвращения к русским православным корням, следствием которого становится обличение католического и протестантского прозелитизма.

Изменение точек зрения свидетельствует о постепенном расхождении между европейскими взглядами государя, надеявшегося на Священный союз, и общественным мнением, основанном на признании особенностей православной России. Оно ясно обозначилось в тот момент, когда Александр, пытавшийся увлечь своими идеями правителей других государств, услышал от них упреки в нерешительности в вопросах раздела Османской империи и борьбы с греческим восстанием.

Когда царь в ноябре 1825 г. умирает в Таганроге, общественное мнение постепенно меняется, и теперь его носители считают, что любые проявления космополитизма поддерживаются Англией. Это мнение можно считать далеким предвестником нынешних упреков Владимира Путина в адрес англосаксонских НПО, готовых ревностно учить принципам морали, и обращенных к этим структурам требований «абсолютной прозрачности», не всегда столь очевидной, если вести речь о причинах политической поддержки этих организаций за пределами России и, более того, об источниках их финансирования. В этом контексте нельзя не вспомнить о том, как вынуждено было прекратить свою деятельность Библейское общество, а его лидер, князь Голицын, министр народного образования, в 1824 г. впал в немилость. Два года спустя очередной указ запрещает деятельность масонских лож.

Внезапная кончина Александра I и крах восстания декабристов способствуют приходу к власти Николая I, чья враждебность к либерализму простирается намного дальше, чем у его предшественника. В отличие от своего старшего брата он не был воспитан в духе Просвещения, и, по его словам, обеспечить порядок в обществе должна военная дисциплина. Руководствуясь этими соображениями, он придерживался непоколебимого убеждения, что самодержавие является единственной подходящей для России формой правления. Поэтому в недрах своей тайной канцелярии он создал «Третье управление», наделенное полномочиями секретной полиции, и жандармский корпус, охраняющий незыблемость государственной власти; в его задачи входило наблюдать за обществом и контролировать часто неэффективных, коррумпированных чиновников.

В 1835 г. отменена автономия университетов, а из программ учебных курсов вычеркнуты такие предметы, как философия и политическая экономия, – их сочли опасными, заменив техническими и финансовыми дисциплинами.

Официальная идеология, построенная на трех понятиях: самодержавие, православие и народность (то есть национальный дух, или гений), – узаконена режимом. Но этот официальный дискурс не встречает ни малейшего отклика среди интеллигенции, находящейся под жестким контролем: в 1849 г. очередное распоряжение ограничило число студентов по всей империи тысячью восемьюстами человек, годом ранее был учрежден секретный цензурный комитет, следивший за любыми публикациями. Выявленные полицией различные группы и кружки быстро оказывались обезвреженными. Так случилось в 1847 г. с тайным обществом Кирилла и Мефодия, члены которого выступали за отмену крепостного права, и с группой социалистов, которыми руководил Петрашевский, – его члены (в том числе Достоевский) были помилованы у подножия эшафота, смертную казнь им заменили ссылкой в Сибирь.

Именно в царствование Николая I появляется философское течение, которое его оппоненты назвали славянофильством и которое будет твердо придерживаться взглядов о том, какое место займут русские в течение последующих десятилетий; отголоски этих представлений, несмотря на долгий советский период, сохраняются до сих пор. Победа, одержанная над Наполеоном, и вхождение династии Романовых в круг могущественных европейских игроков дают русским естественную возможность представить будущее своей страны как исключительную по своей значимости миссию.

В 1832 г. молодой Иван Киреевский (1806–1856), недавний выпускник Берлинского университета, высказывает мысль о том, что Россия, сохранившая драгоценное духовное наследие – православие, должна преодолеть последствия эпохи Просвещения. Диалог, начатый им в 1839 г. со своим другом Алексеем Хомяковым (1804–1860), конкретизирует новое представление о будущем России, вскоре развитое братьями Константином и Иваном Аксаковыми и Юрием Самариным (1819–1860); они очень быстро увлекут новым видением судьбы России часть интеллигенции.

Происходя из образованных дворян, идеологи славянофильства, наследники немецкой философии Гердера и Шеллинга, не отвергают успехи Европы, достигнутые в материальной сфере, однако утверждают, что Россия способна «одухотворить» ее. Индивидуализму, в котором им видится парадигма современного западного мира, они предпочитают чувство единства, столь естественное для русских, и отстаивают позиции, которые век спустя Луи Дюмон определит как «холистическую интерпретацию» общества. В равной степени славянофилы также учитывают тот факт, что государство – такое, каким его хотели сделать Петр Великий или Екатерина II, – это одна из ложных ценностей западной культуры, и превозносят исконные славянские общины, широко идеализируя их, как крестьянское поселение или средневековые княжества, так и целиком всю Русскую землю.

Согласно Константину Аксакову, «Государство не способно вложить душу в народ: в лучшем случае оно может заставить его совершать какие-либо механические действия». В противовес искушению подражать европейцам и бесхитростно переходить от одного этапа «прогресса» к другому славянофилы провозглашают возвращение к истокам, призывают отменить крепостное право и, главное, восстановить систему общин, чтобы «мир», как и в древнейшие времена (или те, что по меньшей мере воспринимаются как древнейшие), регулировал крестьянскую жизнь.

Космополитической культуре, распространившейся в XVIII столетии и обвинявшей традиционное русское наследие в том, что оно пребывает во «мраке невежества», славянофилы противопоставляют призыв вновь открыть вселенную народной души и принять во внимание самобытность, которую невозможно истолковать с позиций рационализма или материализма, торжествующих на Западе, погрязшем в материальных ценностях. Кириевский формулирует это следующим образом:
«Суд Истории заканчивается на латинянах и протестантах. История зовет Россию занять свое место в авангарде европейской цивилизации».
В спор со славянофилами, именуемыми «пустыми мечтателями», ностальгирующими по воображаемому прошлому, вступают те, кто называет себя западниками; они – как, например, Соловьев в своей «Истории России с древнейших времен», опубликованной в 1851 г., – считают, что Россия в своем развитии проходила этапы, аналогичные тем, которые проходили другие европейские государства, а реформы, начатые в XVIII в., позволят стране догнать их в своем развитии. Исполненный пессимизма по поводу своей родной страны, Чаадаев в «Философических письмах» утверждает: «…мы не внесли в массу человеческих идей ни единой мысли, мы ни в чем не содействовали движению вперед человеческого разума»; за это Николай I потребовал для него медицинского освидетельствования. В то же самое время Константин Кавелин (1818–1885), профессор Санкт-Петербургского университета, ставший в эпоху Александра II одним из идеологов отмены крепостного права, выступает против рассуждений о политической ответственности. Спор между славянофилами и западниками надолго остался в русской истории.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

От России-«освободительницы» до «жандарма Европы» (2)

Новое сообщение ZHAN » 14 июл 2024, 11:45

Если Александра I в 1814 г. назвали освободителем Европы, то Николай I оказался ее «жандармом», несмотря на то что он никогда не разделял те надежды, которыми руководствовался его брат, создавая Священный союз. Он был встревожен июльской парижской революцией 1830 г., однако в конце концов решил, что Луи-Филипп – это лучше, чем Республика, и твердость англичан в решении бельгийского вопроса укрепила его в этом мнении.

Все меняется, когда в ноябре 1830 г. начинается польское восстание, которое заставляет русские войска уйти из Варшавы; в сентябре 1831 г. они вернут город обратно. Польская конституция упраздняется, а сама Польша превращается в простую автономию внутри государства, которую объявляют неотъемлемой частью империи.

В 1849 г. 150-тысячная русская армия подавляет венгерское восстание, обращенное против монархии Габсбургов, после этого европейцы приписывают России роль карающей руки контрреволюции, подозревая ее – особенно эти подозрения были сильны у англичан – в желании приблизиться к турецким проливам и Балканам, все более угрожая «больному» Осману. Когда турки, кажется, были готовы сдаться, проиграв в 1853 г. сражение в Черном море, вторжение французско-британских войск в Крым, несмотря на сопротивление севастопольского гарнизона, длившееся почти год, развеивает иллюзию непобедимости русской армии, за сорок лет до этого разгромившей Наполеона.

Смерть Николая I в феврале 1855 г. и поражение от французско-английского альянса, заставившие Россию пойти на неизбежные уступки, вновь, по завершении периода правления, длившегося тридцать лет, поставили вопрос о необходимости реформ, отныне воспринимаемых как неизбежность.

Астольф Луи, маркиз де Кюстин (1790–1857), будучи сторонним наблюдателем, без сомнения, внес наибольший вклад в формирование в 1840-х гг. представлений о России как об определенном примере для двух европейских поколений, разделяющих либеральные идеи, носителей парламентских взглядов и национальных надежд. Его мнение по поводу России выражено знаменитой фразой:
«Я спрашиваю себя, что должен был сделать Богу человек, чтобы шестьдесят миллионов его собратьев были приговорены жить в России».
Сын Филиппа де Кюстина и Дельфины де Сабран, этот аристократ ненавидел революцию, отправившую на эшафот его отца и деда; Шатобриан – в то время любовник его матери – будучи его воспитателем, находился рядом с ним все его детские годы, проведенные в уединении фервакского замка в Нормандии. Затем Кюстин уезжает в Европу, чтобы притягивать к себе несчастья. Его молодая жена умирает при родах, а через год он теряет сына, которого она родила. В эпоху Реставрации он уличается в гомосексуальной связи, спровоцировавшей скандал, из-за которого ему пришлось отправиться в изгнание. Его литературные опыты оказываются неудачными, а публикация «Испании Фердинанда VII» происходит с большим опозданием, в 1838 г.: в это время страна, о которой он пишет, сменила государя и погрузилась в гражданскую войну. Наконец, его «Письма о России», опубликованные в 1843 г. под заголовком «Россия в 1839 году», принесут ему славу.

«Письма» имели невероятный успех и в промежуток с 1843 по 1855 г. переиздавались без сокращений по крайней мере девятнадцать раз: двенадцать раз на французском языке (из них шесть раз нелегально опубликованы в Бельгии), трижды – на немецком, трижды – на английском и один раз – на датском. В свидетельствах о России, оставленных нам Кюстином, наиболее невероятным кажется то, что он показал общество, людей, власть очень непохожими на тех, которых ожидали увидеть. Происходя из аристократии, сохранившей связи с эмиграцией, этот ультраправый ниспровергатель французской революции и ненавистник представительных форм правления бросит исполненный критики взгляд на ту страну, с которой в Европе того времени все связывали ностальгию по прежним монархиям.

Споря с тем, что «дисциплина военного лагеря заменена на городской порядок и осадное положение стало естественным состоянием общества», он в конце концов утверждает, что, «побывав в России, чтобы найти там аргументы против представительной формы правления», он превратился в «сторонника конституции».

Как пишет Пьер Нора в предисловии к «Письмам о России» , «от приверженности самодержавию естественным образом – в либеральные аристократы».

Сумма формулировок оборачивается – правда, без вызова – осуждением деспотизма, отличавшего манеру Николая I править своим народом. Безусловно, Кюстин касается и того, что может ожидать огромную империю в будущем: «У этой страны, с которой прежде не считались, возможно, более блестящее будущее, чем у английских общин, населяющих американскую землю». Подобное суждение несколькими годами раньше высказал Токвиль в «Американской демократии», пророчествуя, что «оба великих народа, русские и американцы, разделили судьбу своей половины мира каждый».

Тем не менее текст Кюстина не отличает абсолютное неприятие той России, которую Бальзак советовал посетить и где его слава обеспечила ему хороший прием. Он осуждает «угнетение под видом любви к порядку, который обходится слишком дорого, чтобы я мог относиться к нему с восхищением». В равной мере он нападает на «льстивое дворянство», «из всего делающее секреты» и «настолько фанатично преданное, что оно часто путает ужасающие добродетели своих хозяев с благотворной силой их святых покровителей и оправдывает жестокости Истории требованиями веры». В этом обществе «никакое счастье невозможно потому, что там недостает свободы… то есть самой жизни». Он видит в русских общество людей, приговоренное ко всеобщей лжи, ибо «говорить правду означало бы разрушить государство», и манипулированию историей, «поскольку хозяину угодно исправлять факты».

Точно так же он отмечает враждебность системы по отношению к иностранным наблюдателям, иначе «власть на протяжении двадцати лет не сопротивлялась бы выстраиванию отношений с Западом» в стране «автоматов», «где нет посредника между тираном и рабом».

Согласно его мнению, подобная одиозная система – носитель имперского духа, «который может дать всходы только в душах угнетенных и питать лишь несчастья целой нации, алчной в силу постоянных лишений и желающей искупить свои унизительные лишения надеждой навязать свою тиранию другим».

Глаза этого путешественника не находят в «этой империи глухой тишины, огромных пустых пространств, голых селений, уединенных городов, осторожных лиц с тщательно скрываемыми выражениями, того, что заставляет считать пустым и общество как таковое». Диагноз однозначен:
«Разве я виноват, что решился узнать у монарха, какие новые аргументы могут быть выдвинуты против нашего деспотизма, против беспорядка во имя свободы. Я был всего лишь поражен злоупотреблениями монархии… Уехав из Франции, напуганный злоупотреблениями лживой свободы, я возвращаюсь в свою страну, считая, что представительная форма правления, если рассуждать логически, не самая нравственная. Однако на практике она мудрее и умереннее, особенно когда мы видим, как, с одной стороны, она защищает народы от жестокостей демократии, а с другой – от наиболее вопиющих злоупотреблений деспотизма… И мы спрашиваем себя, а не стоит ли нам оставить все разговоры по поводу антипатии, которую она у нас вызывает, и, забыв про жалобы, воспринимать ее как ту политическую необходимость, что в конце концов приносит нациям, готовым принять ее, больше блага, чем вреда».
Успех книги «Россия в 1839 году» превзошел все ожидания: во Франции и за ее пределами с момента первого издания были напечатаны и проданы почти двести тысяч экземпляров; и мы вправе задаться вопросом о причинах успеха этого труда, изданного в удачный момент и принесшего своему автору всеобщее признание. Свидетельство де Кюстина появляется именно в то время, когда в Европе все сильнее дает о себе знать определенное чувство. После 1815 г. Россию воспринимают как победительницу Наполеона и лидера Священного союза, превозносимого восстановленными спустя четверть века войн в Европе монархиями. Подобное отношение характерно и для французской элиты периода бурбонской Реставрации, несмотря на то что простой народ сохранил недобрую память о казаках в Париже в 1814 г., а Ж.-Б. Май («Санкт-Петербург и Россия в 1829 г.») датой, указанной в заглавии книги, предназначавшейся для просвещенной буржуазии, обозначил год, когда в России начинается рост деспотизма. Страж порядка, николаевская империя вопреки «политике конгрессов», столь милой сердцу Шатобриана, предпринимает попытки задушить любые ростки либеральных революций. От ее европеизированной элиты ждут, что она направит страну к прогрессу, схожему с тем, которым отмечен век Просвещения в Западной Европе.

Надо было дождаться отмены крепостного права, произошедшей в 1861 г. благодаря царю-реформатору Александру II, и публикации позднее, в 1881 г., книги Анатоля Леруа-Болье «Империя царей и русские», дабы имидж Российской империи медленно начал меняться. Это способствовало неожиданному заключению в 1891–1893 гг. альянса, позволившего Французской республике, родившейся из поражения в войне 1870–1871 гг., выйти из полной изоляции, в которой она с тех пор пребывала. В ту же самую эпоху писатель и дипломат Эжен Мельхиор де Вогюэ публикует в 1886 г. очерк «Русский роман», способствовавший новому росту интереса к русской культуре, благоприятствовавшего появлению в обществе новых представлений о России.

Запрещенный в царской России труд де Кюстина будет переиздан в 1930 г., в советское время, поскольку тогдашние управленцы найдут там вызов, брошенный царскому режиму. Будучи убежденным в том, что единственная альтернатива российскому деспотизму заключается только в революционном перевороте, де Кюстин пророчествовал:
«Или цивилизованный мир вновь через пятьдесят лет окажется под игом варваров, или Россия переживет революцию – более ужасную, чем та, последствия которой все еще ощущает Запад».
Парадоксально, но его труд, благополучно забытый в первой половине XIX в., обретает новое дыхание в годы холодной войны. Джордж Кеннан – один из авторов этого термина – будет даже утверждать в своей работе «Маркиз де Кюстин и его «Россия в 1839 году», что «если это и не очень хорошая книга о России в 1839 г., то в любом случае это превосходная книга о сталинской России, без сомнения, лучшая из всех, и отчасти книга о времени правления Брежнева и Косыгина». Подобную оценку книге маркиза дает и Анри Масси в предисловии к очередному изданию 1946 г.

Русские, критически отозвавшиеся о книге, особенно славянофилы, среди которых был и Достоевский, без какого-либо труда указали на недостатки свидетельств, представленных де Кюстином. Он приписывает Православной церкви «помощь полиции с целью обмануть народ», приводит свидетельства очевидцев, а Мишель Кадо даже подозревает де Кюстина в том, что его использует тайное либеральное общество, старающееся приписать иностранцу собственные представления о России. Прежде бывший путешественником по миру, нежели пристрастным исследователем, наш автор часто бывает при дворе в Санкт-Петербурге, посещает Москву, добирается до Ярославля, Нижнего Новгорода и Владимира, однако повсюду на своем пути встречается только с аристократами. Он не знает о существовании большинства губерний, ему ничего не известно о движении славянофилов, и он совершенно не общается с представителями простого народа, чью культуру он замечательным образом отрицает, слишком поспешно посчитав народ обыкновенной массой рабов.

Действительно, в описании маркизом николаевской России есть карикатурные черты, однако оно надолго определит то, какой будут представлять царскую империю французы и Европа; не стоит забывать о «новой актуализации» этого представления в годы холодной войны. Невероятно, однако это так: находясь в оппозиции к современной России, Запад в своем коллективном бессознательном часто воспроизводит размышления маркиза де Кюстина.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

От реформ к повороту в сторону Европы (1855–1914)

Новое сообщение ZHAN » 15 июл 2024, 11:57

Приход к власти Александра II связан с неудачами в Крымской войне; новый государь при всем своем внутреннем консерватизме в 1856 г. был вынужден объявить о необходимости глубоких реформ, не менее важных, чем в свое время осуществленных Петром Великим. Не дожидаясь окончания войны, обернувшейся для России поражением из-за действий англо-французской коалиции, царь отменяет различные указы, отданные его отцом: запрещение путешествовать за границу или принцип numerus clausus [ограничение числа (лат.)] , распространявшийся на прием студентов в университеты.

Основным вопросом, решения которого ждали от государя, становится отмена крепостного права, которое правящая элита и интеллигенты-славянофилы и западники считают все большим анахронизмом. Высказывания в пользу отмены подобного рабства широко обсуждаются и соответствуют чаяниям крестьянских масс, это наиболее насущный вопрос для правящего режима, обеспокоенного увеличением числа волнений и бунтов, способных вылиться в восстание, которое сравнимо с пугачевским, произошедшим в предшествующем столетии. Тургеневские «Записки охотника», опубликованные в 1852 г., содержали моральную поддержку реформы, уже ставшей неизбежной. Впрочем, экономическая эффективность системы в тот момент, когда страна оказалась на пороге рыночной экономики, требовала серьезного обсуждения. Спор о способах проведения этой реформы, однако, доказывает, что отмена крепостного права непременно должна была сопровождаться земельной реформой.

По инициативе Николая Милютина и славянофила Юрия Самарина государство организует необходимые переговоры между помещиками и крестьянскими общинами и выделяет деньги на приобретение земли у первых с тем, чтобы немедленно передать ее миру для последующего распределения и возмещения затрат власти в течение сорока девяти лет. Выбор в то время, безусловно, оказался вынужденным, но его последствия были от этого не менее тяжелыми, поскольку роль посредника в отношениях с государством отводилась общине, миру. Вопрос о праве крестьян по своему усмотрению распоряжаться землей поднял Столыпин только полвека спустя, в 1906 г.

Реформа знаменует собой важную веху в истории российского общества, однако она не решает всех проблем, поскольку распределенной между крестьянами земли оказалось недостаточно из-за высокого темпа роста сельского населения. Кроме того, противоречия, сравнимые с теми, какие вызывал прежний статус крепостного, продолжают влиять на крестьян, особенно в плане свободы перемещения, тогда как основные заинтересованные стороны полагают, что доходы от выкупа земель должны лишь обеспечить преемственность прежних обычаев. Тем не менее Манифест от 19 февраля 1861 г. открывает новую эру серьезных реформ, которым суждено охватить различные сферы жизни.

В 1864 г. для поощрения инициативы и ответственности на местном уровне создаются земства. Территориальные собрания, призванные управлять каждой из тридцати четырех провинций европейской части России, должны избираться на три года путем непрямого голосования среди представителей трех сословий: помещиков, горожан и крестьян. В его обязанности входит содержание дорог, создание школ и больниц и управление ими. Также – на своем, местном уровне – оно располагает широкими полномочиями и может принимать участие в делах либерального дворянства, призванного стать частью законной оппозиции.

В 1870 г. аналогичная реформа происходит в области местного управления, однако предполагается, что новые веяния должны вдохновить жителей империи распространить подобное желание перемен на всю систему имперской власти.

В 1864 г. проводится радикальная судебная реформа, призванная покончить с произволом и неэффективностью, прежде царившими в судах. Суды отделяются от административной власти. Эта реформа приводит к созданию коллегий адвокатов, чья активность дает импульс возникновению одной из первых в России свободных профессий.

Военная реформа, имеющая важнейшее значение после поражения в Крыму, инициирована в 1874 г. Дмитрием Милютиным. Она основывается на всеобщей воинской обязанности по принципу необходимой достаточности и по жребию, определяя срок службы в шесть лет; прежде солдат должен был служить двадцать пять лет и выбирался помещиком или крестьянской общиной.

С 1875 по 1887 г. проводится налоговая реформа, и прежняя подушная подать заменяется земельным налогом, налогом, взимаемым с коммерческих и промышленных предприятий, а также – что особенно важно – косвенными налогами, взимаемыми с производства некоторых видов продукции. Создание администрации народного достояния происходит параллельно с ежегодной публикацией государственного бюджета и с учреждением в 1866 г. Государственного банка, позволяющего власти использовать инструменты, подходящие для управления активно меняющейся экономикой.

В течение двадцати лет до момента смерти Александра II, убитого как раз тогда, когда он собирался провести конституционную реформу, Россия стояла на пути трансформаций, способных приблизить ее к Западной Европе, несмотря на то что главенство самодержавия как государственного строя не ставилось под сомнение.

Российская власть, пережившая поражение и унижение в 1856 г., не могла долгое время оставаться в отдалении от Европы. Согласно Парижскому мирному договору, она лишилась господства на Черном море, однако не понесла никаких территориальных потерь. Монархия Габсбургов, спасенная в 1849 г. благодаря вмешательству Николая I, живо критиковала действия Санкт-Петербурга в 1863–1864 гг. Во время очередного польского восстания Россия осталась одна, за исключением благожелательной позиции Бисмарка, получившего от этого определенные дивиденды в годы Австро-прусской войны 1866 г. и Франко-прусской войны 1870–1871 гг.

Во время европейских событий 1870–1871 гг. Россия вернулась на Черное море – к великому неудовольствию Англии, заключившей в 1872–1873 гг. союз с Германской империей и империей Габсбургов, которая в 1867 г. стала Австро-Венгрией (это позволило новому государству выйти из изоляции и присоединиться к семейству европейских держав). Однако этот союз был скомпрометирован противоречиями, столкнувшими на Балканах Санкт-Петербург и Вену.

Россия вновь испытала унижение, когда в 1877 г., одержав победу над османской Турцией, она, оказавшись у ворот Константинополя, согласно Сан-Стефанскому мирному договору была вынуждена уступить союзу Англии (выступившей в роли «защитника больного») и Австро-Венгрии, имевшей на Балканах собственные интересы и желавшей выйти к Салоникам через речную систему Морава-Вардар. После Берлинского конгресса 1878 г., где Бисмарк выступил в роли «почетного курьера», стремящегося просто сохранить мир, Россия получает Бессарабию, Батум, Карс и Ардаган на границе Кавказа и османской Турции, однако она должна отказаться от основных достижений, закрепленных договором в Сан-Стефано, особенно от создания Великой Болгарии, которая теперь занимает всего треть площади, определенной для нее в 1877 г. Бесславное окончание нового рывка в сторону турецких проливов было отчасти компенсировано успехами на Кавказе, где после тридцатилетней войны Россия одержала победу над предводителем мюридов Шамилем, и в Средней Азии, где армии генерала Кауфмана и Скобелева захватили Бухару, Хиву и Туркмению. На Дальнем Востоке Айгунский (1858) и Пекинский (1860) мирные договоры закрепили границу империи на берегах Амура и Уссури.

Царствование Александра III не следует ошибочно считать периодом исключительно реакционной политики: начатые при его предшественнике реформы продолжаются. С 1881 по 1887 г. министр финансов Николай Бунге, как отмечалось выше, реформирует налоговую и финансовую системы, создает Крестьянский поземельный банк, устанавливает права наследования и предпринимает попытку ограничить рабочий день подростков двенадцати-четырнадцати лет восемью часами. Эти первые шаги были умеренными, однако последователи Бунге – Иван Вышнеградский (в 1887–1892 гг.) и особенно Сергей Витте (в 1892–1903 гг.) – внесли куда более весомый вклад в развитие экономики, поощряя развитие железных дорог и металлургической промышленности.

Взойдя на престол в 1894 г. после смерти отца, Николай II естественным образом продолжил его политический курс, однако слабый характер и нелюбовь к общественному благу контрастируют с присущей новому императору силой воли и энергией, которую он в итоге продемонстрировал. Ситуация осложняется еще и тем, что для глубоких перемен, которых требовала империя, нужен был монарх, подобный Петру Великому.

Русификация, идущая бок о бок с усилением антисемитизма, свидетельством чего стал большой кишиневский погром 1903 г., сопровождается преследованием национальных и религиозных меньшинств. Полномочия земств используются управленцами. Кроме того, несмотря на лояльность, демонстрируемую с 1809 г., когда Александр I стал великим князем Финляндии, эта страна также подвергается русификации, настроившей население против правящего режима.

Сергей Витте проводит успешную экономическую политику и в 1897 г. вводит золотой стандарт, который будет способствовать развитию иностранных инвестиций. Сеть железных дорог в период 1895 по 1905 г. увеличилась в два раза, а в 1903 г., спустя двенадцать лет после начала строительства, Транссибирская магистраль достигает Дальнего Востока и берегов Тихого океана.

В области внешней политики Берлинский конгресс привел к усилению недовольства среди власть имущих в России, и, несмотря на усилия Бисмарка, восстановить Союз трех императоров оказалось невозможно. Против всякого ожидания, результатом сложившейся ситуации становится франко-русский союз, поскольку в евразийской Большой игре интересы России сталкиваются с интересами Англии: турецкие проливы, Персия, Афганистан, в целом – выход к южным морям и даже дальнейшее присутствие на Дальнем Востоке, где Лондон заключает союз с Японией, дабы ограничить продвижение царской империи.

Возникший в 1891–1893 гг. франко-русский союз предполагает интенсивное сближение Франции и России, нуждающейся в капитале, необходимом для развития экономики. Как и для всей Европы, для Франции полной неожиданностью оказалось поражение России в войне с Японией 1904–1905 гг., по этой причине Париж не проявляет активность во время балканского кризиса 1908 г., когда центрально-европейские державы, вопреки русскому царю, одобряют оккупацию Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией. Однако союз не распался, и Россия проявила выдержку во время марокканского кризиса. По этой причине безрезультатная попытка русско-германского сближения, предпринятая в Бьёрке в 1905 г., не имела продолжения.

С другой стороны, возвращение России в Европу ознаменовалось инициативой императора провести в 1899 г. Гаагскую мирную конференцию с участием двадцати шести стран. Не достигнув согласия в вопросах внешней политики, направленной на разоружение или обязательное мирное решение любого военного конфликта, конференция тем не менее способствовала выработке некоторых правил «ведения войны» и созданию Международного Гаагского трибунала. Следующая конференция, состоявшаяся в 1907 г., не привела к заключению никаких дополнительных соглашений, однако Россия сыграла решающую роль в проекте, предвещавшем начало определенных внутренних изменений.

Петр Столыпин, ставший в 1906 г. премьер-министром, столкнулся с усилением террористической угрозы: вскоре после назначения террористы взорвали его дачу, убив тридцать два человека и чудом не задев самого премьера. Быстрота и размах последовавших за этим репрессий восстановили равновесие, однако премьер понимает, что это ненадолго и что необходимо серьезно реформировать страну, занявшись в первую очередь решением крестьянского вопроса.

Длившаяся с 1906 по 1911 г. земельная реформа направлена на слом традиционной сельской общины и развитие класса мелких землевладельцев – консерваторов, призванных составить часть общества, на которую может опираться режим. Для сопровождения реформы Крестьянский поземельный банк проводит политику благоприятного кредитования независимых землевладельцев; часть государственных земель в различных регионах продается по льготной цене, что приводит к появлению тех, кого называют кулаками.

Параллельно достигаются значительные успехи в области образования: закон от 1908 г. предписывает обязательное начальное образование всех детей, рожденных на территории империи (действует до 1922 г.).

Убийство инициатора описываемых реформ в сентябре 1911 г. и его замена на менее компетентных министров способствуют ослаблению политической конструкции, чьи недостатки, кажется, не мог оценить даже сам император.

В области внешней политики соглашение, заключенное в 1907 г. с Англией, положило конец Большой евразийской игре и наметило контуры того, что спустя несколько лет превратится во франко-англо-русский союз, Антанту. Однако, несмотря на некоторые тревожные сигналы вроде балканских или марокканских кризисов, в начале 1914 г. никто не может предположить скорое начало мировой войны. Не отдавая себе отчета в том, к каким фатальным последствиям приведут события июля 1914 г., 30 июля Россия решается начать всеобщую мобилизацию, и это становится шагом к последующей тяжелейшей катастрофе.

Помимо политических и социальных изменений, вызванных реформами начала 1860-х гг., Россия переживает быстрые преобразования в экономической сфере, способствующие ее вхождению в разряд великих индустриальных держав Западной Европы. В период с 1861 по 1913 г., в основном за счет промышленного роста, ее ВНП утраивается, а в начале 1890-х гг. достигает ежегодного прироста на 8 %. Производство чугуна за указанный период вырастает в десять раз, добыча угля – в сто благодаря разработке месторождений в Донецке, Туле и на Урале. Политика Витте, особенно в области финансов и развития железных дорог, побуждает иностранных предпринимателей инвестировать средства в Россию, где осваиваются новые промышленные районы: в богатую углем Украину, в каспийские нефтяные месторождения около Баку, в Одессу, Польшу (Лодзь и Варшаву), в грузинский Тифлис и особенно в обе столицы – Москву и Санкт-Петербург, где число жителей вырастает с 700 тыс. в 1869 г. до 2 млн в 1910 г.

Огромные запасы природных ресурсов, внушительные объемы производства, впечатляющий демографический рост, компетентность кадров, ставшая возможной благодаря успешной технической подготовке и приглашению множества иностранных специалистов, наконец, приток внешнего капитала объясняют заметный рывок страны вперед. Россия уже способна соперничать с Германией и Англией, двумя промышленными гигантами Старого Света, и догоняет США по объему экспорта зерна. Кризис 1905 г., разумеется, несколько замедлил темпы развития, однако начиная с 1907 г. объем роста ВНП вновь составил 7 %. Подобные результаты были названы относительными теми, кто настаивал на важности притока иностранного капитала (третья часть всех тогдашних инвестиций – в промышленность, особенно в металлургическую ее отрасль, добычу угля и нефтедобычу, химическое производство).

Тем не менее данная ситуация служит лишь отражением процессов зарождения экономической и финансовой «глобализации», обозначившихся в первые годы XX в., в момент, когда экспансия европейского капитализма на всех континентах открывает внушительные перспективы роста. К 1914 г. в эту мировую систему пытается вписаться и Россия.

Развитие, подобное тому, которое наблюдается в политике и экономике, также заметно и в области культуры: Россия постепенно понимает необходимость введения всеобщего образования – непременного условия для экономического и общественного подъема. Литература – уже прославившаяся благодаря Пушкину, Лермонтову, Тургеневу, Толстому и Достоевскому – переживает золотой век, связанный с творчеством Чехова и Горького, а затем, на рубеже XIX–XX вв., наступает Серебряный век, характеризуемый свидетельствами жизнестойкости русской культуры, оставленными художниками и писателями в преддверии Первой мировой войны.

Развитие образования продолжается непрерывно с 1860-х гг., несмотря на реакционные меры, принятые министром Дмитрием Толстым в царствование Александра II, и инициативы Константина Победоносцева, наставника императора Александра III, по ограничению возможностей получить школьное образование детьми из простых семей. Привилегии, полученные церковью в отношении начального образования, свидетельствуют о желании государства взять под контроль систему обучения, способную содействовать установлению политического согласия; в итоге результаты этих начинаний были сочтены опасными, однако подобные меры позволили в период с 1882 по 1894 г. увеличить число церковно-приходских школ в восемь раз.

Деятельность земств также направлялась на распространение образования: с 1880 г. в европейской части России насчитывалось около 23 тыс. земских школ. Прием в классические гимназии, где учащиеся получали среднее образование и возможность поступить в университет, оставался очень избирательным, однако постоянный рост числа реальных гимназий и училищ, где особое внимание уделялось преподаванию языков, различных наук и экономики, способствовал прогрессу, и, по словам историка Николая Рязановского, «перспективы образования в России никогда не были такими блестящими, как накануне революций 1917 г.»

Великие русские писатели XIX в. были прочитаны и оценены Западом, однако помимо книг там открыли для себя картины Николая Крамского и Ильи Репина, произведения Мусоргского, Римского-Корсакова, Бородина, Чайковского и Стравинского; в 1909 г. в Париже состоялся триумф русских балетов Сергея Дягилева и Вацлава Нижинского, в то же самое время Шагал, Кандинский и Малевич сыграли важнейшую роль в становлении нового художественного языка. Во всех областях культуры и искусства Россия встраивается в многообразие европейских поисков, которые станут определять эстетические ценности нового века.

Россия теперь не похожа на империю, описанную де Кюстином шестьюдесятью годами ранее. На закате «Великого русского века», как назвал этот период Владимир Берелович, страна заявляет о себе во всех областях как о двигателе прогресса и носителе перспективных инноваций, которые вскоре сведет на нет война и большевистский регресс. Действительно, между быстрым развитием, характерным для пятидесяти лет, предшествующих 1914 г., и идеологиями последующего периода лежит глубокая пропасть.

Терроризм нигилистов и ультраправых не является для российского общества чем-то многообещающим, однако после 1914 г. новые идеи на некоторое время берут верх над остальными. Правые националисты, «черносотенцы», враждебно относящиеся к либералам и проповедующие антисемитизм, могут опереться на определенную социальную поддержку, однако предрассудки, которыми они руководствуются, толкают их на исключительно реакционные действия, а подобный «этнический» национализм не находит широкого отклика в многонациональной империи. Носители иных представлений о будущем России, либералы, чьи позиции среди населения слишком слабы, окажутся не в состоянии серьезным образом влиять на расстановку политических сил в стране, где средний класс не достигает степени развития, сопоставимой с западными государствами. Русские марксисты, крайне уверенные в перспективах, которые дает им «исторический материализм», верят в возможность изменить страну: развитие капитализма и численности рабочего класса создает условия для неизбежной революции.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Угрозы с Запада

Новое сообщение ZHAN » 16 июл 2024, 16:21

Когда русские княжества оказываются под гнетом монгольского ига, они, кроме того, вынуждены считаться еще и с угрозами, исходящими от Запада. В самом деле, русским приходится столкнуться со шведами и, главное, с Тевтонским орденом, в 1237 г. вобравшим в себя остатки ордена братьев меча. В 1136 г. Новгородская земля откажется подчиниться Киеву, вследствие чего обретет звание Новгородской республики, и Новгород через двадцать лет выйдет на передний край обороны.

Став «независимым», город, расположенный на берегах Волхова, вынужден постоянно оглядываться на своего конкурента – Суздаль, контролирующий верховья Волги и, следовательно, всю связанную с этой рекой торговлю, однако главная угроза исходит от иноземцев. Здесь возникает фигура князя Александра Невского, победителя шведов в битве на берегах Невы в 1240 г., откуда и возникло его титулование. Князь Новгородский, а затем великий князь Киевский – Александр (1221–1263) оказывается у власти в наиболее неблагоприятный момент: помимо монгольского нашествия и притязаний Запада ему приходится считаться с угрозой со стороны финских и литовских племен. Победа, одержанная князем 15 июля 1240 г. у слияния Невы и Ижоры, останавливает наступление шведов, к тому моменту захвативших побережье Ладоги и продвигавшихся вглубь Руси, вероятно, с целью обратить местное население в католичество.

Наступление тевтонцев вписывается в германскую стратегию Drang nach Osten (Натиск на Восток), и, кажется, ничто не могло помешать продвижению военного ордена, возникшего в Святой земле во время Крестовых походов. После периода нерешительной экспансии и насильственного обращения в христианство литовских племен, латышей и эстов, в 1241 г. немецкие рыцари захватывают Псков. 5 апреля 1242 г. Александр дает им бой на покрытой льдом поверхности озера Пейпус (или Чудского); это сражение увековечено в 1938 г. кинорежиссером Сергеем Эйзенштейном. Победа, оставшаяся в памяти россиян, тем не менее не устранила опасность полностью. Историк Николай Рязановский рассказывает нам о том, что между 1142 и 1446 гг. Новгороду пришлось сражаться со шведами двадцать шесть раз, с меченосцами, а затем тевтонцами – одиннадцать раз, с литовскими племенами – четырнадцать раз и пять раз с норвежцами…

Несмотря на сопротивление Новгорода, тевтонцам удалось закрепиться на северо-западе Полоцкого княжества; в то же самое время на юге начиная с 1250 г. это княжество оказывается в сфере интересов великого князя Литовского Миндовга. Рост могущества Литвы связан с позицией некоторых русских западных князей, с ненавистью относившихся к власти монголов и обеспокоенных тевтонской угрозой – по этим причинам они, в том числе и князья Пинские, признали суверенитет Литвы. Великий князь Витень смог в 1307 г. захватить Полоцкое княжество. Его наследник Гедимин в свою очередь в 1318 г. овладевает Витебском, а в следующем году Брестом. Свою экспансию Литва продолжает, захватывая Туровское княжество и бассейн реки Березина; в то же время Вильно – или Вильнюс – становится столицей Великого княжества Литовского.

Сын Гедимина Ольгерд, правивший с 1345 по 1377 г., продолжает политику отца и даже разбивает в 1362 г. татар, что позволяет ему дойти до берегов Черного моря в районе между устьем Буга и Днестром, а затем захватить Киев и всю Украину, за исключением Галиции, в 1349 г. ставшей частью Польши.

Однако Москва остается вне досягаемости литовцев: три попытки захватить ее оканчиваются неудачей, тем не менее в 1395 г. великий князь Витовт, правивший с 1392 по 1430 г., присоединяет к Литве Смоленск и прилегающие территории. Этот литовский натиск мог бы привести к зарождению общего русско-литовского государства, поскольку русский в то время являлся официальным языком великого княжества, а знатные роды обеих держав были связаны многочисленными браками. Это государство могло бы стать наследником Киевской Руси и обладать значительной силой; в этом случае Московское княжество и княжества северо-восточной Руси рисковали остаться на периферии. Впрочем, этого не произошло, поскольку брак сына Ольгерда Ягайло с польской принцессой стал началом союза двух корон, и Ягайло даже взошел на польский престол, отказавшись от православия в пользу католичества.

В 1447 г. польский трон занимает король Казимир IV, сохранивший Великое княжество Литовское и еще раз подтвердивший, что обе державы теперь составляют единое государство. Официальным его языком становится польский, религией – католичество; таким образом, новое государство оказывается открытым западному влиянию. В политическом плане аристократия, имеющая русско-литовское происхождение, соблазняется польской моделью выборной монархии, благоприятной для знати и оппозиционной по отношению к московской политической системе, вдохновленной одновременно византийским наследием и примером монгольских ханов. Так возникает антагонизм, который громко заявит о себе в начале XVII в., в Смутное время.

Чтобы справиться со вторым Лжедмитрием, ставшим лагерем в Тушино и угрожавшим Москве, Василий Шуйский в феврале 1609 г. заключает союз со шведами, отказываясь от формирования антипольского союза и любых претензий на Ливонию. Лжедмитрий II был побежден, однако поддержавшие его бояре обращаются с просьбой к польскому королю Сигизмунду III посадить на русский трон его пятнадцатилетнего сына Владислава. Польский государь соглашается, объявив войну Московии и осадив Смоленск. Смерть князя Михаила Скопина-Шуйского, освободившего Москву, кажется, должна облегчить полякам наступление; в захваченных Владиславом областях к ним присоединяются новые силы. Летом 1610 г. в Москве Василий Шуйский отрекается от престола, передав полномочия группе из семи бояр, оказавшихся не в состоянии управлять страной.

В тот момент, когда войска генерала Жолкевского входят в Москву, «семибоярщина» решает передать власть Владиславу. Однако Сигизмунд III отказывается от обращения своего сына в православие и больше не скрывает своих амбиций, направленных на объединение Польши и Руси; подобное «польское» решение вопроса, на которое надеются бояре, оказывается сомнительным, тем более что польский король приказывает арестовать русских послов, направленных в Смоленск вести с ним переговоры. Теперь Сигизмунд надеется силой взять Русь под свой контроль, и его войска занимают Москву и большую часть западных территорий государства.

Воспользовавшись тем, что русские нарушают прежние договоренности, в войну вступают шведы, угрожая Новгороду и желая посадить на русский трон своего кандидата, принца Филиппа.

Смерть Лжедмитрия II, у которого было множество сторонников, вдохновляет русский народ дать отпор захватчикам; решающую роль в национальном выборе играет Православная церковь. Патриарх Гермоген снимает с русских присягу в верности Владиславу и призывает к сопротивлению польским и шведским еретикам во имя православия. Собравшееся в Рязани ополчение усиливается отрядами князя Дмитрия Трубецкого и казаками Ивана Заруцкого.

Польский гарнизон в Москве поджигает город и запирается в Кремле, однако русские разобщены и в итоге не могут помешать полякам захватить Смоленск, осаждаемый в течение двадцати месяцев; в то же самое время шведы занимают Новгород.

Для продолжения борьбы в Нижнем Новгороде по инициативе выходца из народа, земского старосты Кузьмы Минина собирается новое ополчение. В сентябре 1612 г. оно осаждает все еще находящихся в Москве поляков и в ноябре захватывает Кремль. Все попытки Сигизмунда III отправить осажденным подкрепления одна за другой оканчиваются неудачей.

Собрание – Земский собор – насчитывавшее от пятисот до семисот человек, в начале 1613 г. выбирает царем Михаила Романова, взошедшего на трон 21 июля 1613 г. На это событие в значительной мере повлияла внешняя угроза.

Опасность со стороны Польши была устранена, однако в 1613 г. шведы контролируют весь северо-запад страны, от Ладожского озера на севере до озера Ильмень на юге и Финского залива на западе. Угроза новой войны с Польшей приводит к заключению в 1654 г. в Переяславе союза между Русским царством и запорожскими казаками, который в 1667 г. в результате последующего Андрусовского перемирия закрепит успех русских войск. Дальнейшие соглашения подтверждают возвращение русскими Киева и Смоленска. В течение нескольких последующих десятилетий наиболее опасным врагом окажутся шведы.

Под руководством короля Густава II Адольфа шведам в первой половине XVII в. удается установить гегемонию над Балтикой, с которой будут успешно бороться великий курфюрст Бранденбурга, датский король Август II Саксонский и Польский и Россия Петра Великого; восхождение на шведский престол пятнадцатилетнего Карла XII дает возможность Швеции изменить сложившееся положение вещей. В августе 1700 г. Россия вступает в Северную войну, без малого за две недели до этого Карл XII принуждает Данию капитулировать. В ноябре 1700 г. русская армия терпит сокрушительное поражение под Нарвой, которую она в то время осаждает. После того, как в 1706 г. шведский король наносит поражение Августу II, Петр Великий оказывает один на один со шведами, и в январе 1708 г. Карл XII, намереваясь двигаться на Москву, переходит Вислу.

Для русского царя складывается неблагоприятная ситуация: в то же самое время ему приходится бороться с мятежом в Астрахани, восстанием донских казаков и башкир. Как бы то ни было, шведы допускают ошибку и оккупируют Украину, вместо того чтобы двигаться на Москву. Они оказываются оторванными от арьергардов и путей снабжения. Шведское наступление заканчивается 8 июля 1709 г., когда русские одерживают над ними решительную победу под Полтавой, вдвое превосходя противника по численности войск и располагая более совершенной артиллерией.

Двенадцать лет спустя Ништадтский мир закрепит победу, одержанную русскими в Северной войне над своим старым и грозным врагом, и изменит расстановку сил, сложившуюся в предыдущем веке, когда Густав II Адольф перекрыл Руси выход к берегам Балтики.

В последующие годы России придется считаться и с другими исходящими с Запада угрозами. Прежде всего с наполеоновской «Армией двунадесяти языков», вторгшейся на русские земли 24 июня 1812 г. и дошедшей до Москвы, откуда французы, однако, были вынуждены быстро отступить по причине наступления холодов и оторванности от коммуникаций. Это была, как мы знаем, «первая отечественная война», которая обрела бессмертие благодаря «Войне и миру» Толстого. Она ясно продемонстрировала, насколько сплоченными оказались крестьяне, восставшие против захватчика; победе способствовало национальное чувство привязанности к русской земле, к православной традиции и фигуре царя, увенчанного победой против хозяина Европы, считавшегося прежде непобедимым.

Когда столетие спустя Россия погрузится в череду революционных потрясений, большевики умело используют для своих целей интервенцию англичан и французов, предпринятую в поддержку белых армий на территории от Кавказа и Черного моря до Архангельска, а также японских и американских войск на территории Сибири.

Немецкая агрессия, начавшаяся 22 июня 1941 г., в равной мере способствует пробуждению – несмотря на довольно глубокое неприятие советской системы, о чем свидетельствует реакция некоторых национальных меньшинств и многих русских (особенно в сельской местности) – чувства патриотизма, усиливаемого предрассудками, грубыми просчетами и преступлениями захватчиков. Русские в это время демонстрируют внимание к историческим и даже религиозным отсылкам в прошлое, и это помогает режиму мобилизовать силы и волю народа от имени Александра Невского и Кутузова. Далекий от идеологических миражей «реального социализма» или «пролетарского интернационализма» русский народ откликается на призыв Сталина и побеждает в войне ценой огромных жертв, пройдя через немыслимые испытания.

Так на протяжении веков – от битвы на Чудском озере до Полтавы и Бородина, Сталинграда и Курска – внешняя угроза способствовала осмыслению самобытности, опирающейся на привязанность к родной землей и долгую память о сражениях минувших лет.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Советский период и разрыв с Европой (1917–1991)

Новое сообщение ZHAN » 17 июл 2024, 12:30

Достигшая вершины роста своего могущества Российская империя рухнет из-за начавшейся в 1914 г. войны и последующей революции 1917 г. Военные неудачи и трудности, связанные с повседневной жизнью, выпавшие на долю населения, способствуют революционному взрыву и кризису в тот самый момент, когда царь не располагает нужными средствами и не обладает реальной властью, необходимой, чтобы справиться с ситуацией. Февральская революция, ставшая причиной отречения Николая II от престола, знаменует начало периода нестабильности, однако в некотором смысле она открывает возможности для сближения с Европой и Западом, поскольку покончила с самодержавием.

Париж, Лондон и даже Вашингтон априори приветствуют переход России к парламентской форме правления по западному образцу. Решение Временного правительства продолжать войну на стороне Антанты против центрально-европейских держав в равной степени обнадеживает Запад, однако тяготы войны, усиление социального протеста и действия «немногочисленной, но активной» партии большевиков сводят на нет все надежды, родившиеся в результате февральских событий. Становится очевидным, что Временное правительство, которое совершает серьезную ошибку, назначив на конец октября выборы в Учредительное собрание, не может удовлетворить всех чаяний рабочих и крестьян, ожидающих радикальных реформ.

В то же время революционеры-большевики объединяются вокруг Ленина, разыгрывающего красивую партию, выдвинув требования социального равенства и «немедленного мира», что вполне отвечает устремлениям народа, уставшего от войны. В этих условиях большевистские отряды, численность которых не превышает нескольких тысяч человек, при помощи немцев, способствовавших возвращению Ленина из швейцарской эмиграции в апреле 1917 г., в октябре того же года совершают государственный переворот. Организованная Троцким Красная гвардия захватывает власть в Петрограде накануне выборов в Учредительное собрание, а проведение в столице Всероссийского съезда Советов, на который съезжаются делегаты со всей страны, оказывается залогом успеха второй революции, поскольку ни у кого не было никаких сомнений, что на выборах в Учредительное собрание победу одержит умеренное большинство. Однако собрание функционировало в течение одного дня, а затем было разогнано новыми хозяевами страны, сформировавшими на следующий день после октябрьского переворота Совет народных комиссаров – новое временное правительство, состоящее исключительно из большевиков.

Появление советской власти, носителя радикальных революционных идей, не могло не обеспокоить союзников России, брошенных в конце 1917 г. благодаря заключению Брест-Литовского мирного договора и боявшихся, что революция станет заразой, стремительно распространяющейся по Европе, вступившей в четвертый год войны.

Кое-кто еще не терял надежд, что марксистское вдохновение Октябрьской революции поможет России стать ближе к Западной Европе, где многие социалистические и социал-демократические партии возникли за десятилетия до начала Первой мировой войны. Идеологические корни этой активности лежат в общеевропейском интеллектуальном поле, формировавшемся на протяжении XIX в. Правда, в этом утверждении есть определенные противоречия, что показывает Ален Безансон в «Интеллектуальных истоках ленинизма». Конечно, свою роль в этом сыграла французская революция с ее последствиями в виде диктатуры и террора, однако не надо забывать и о собственно русском нигилизме XIX столетия и радикальном, манихейском мессианстве, на протяжении многих веков коренившемся в душах россиян, как это показывает Николай Бердяев в своем известном труде «Истоки и смысл русского коммунизма».

По мнению Мари-Пьер Рей [Русская дилемма. Россия и Западная Европа от Ивана Грозного до Бориса Ельцина. – Париж: Flammarion, 2002],
«…Октябрьская революция на самом деле оказалась выкидышем, противоестественным для самой природы политической философии, которую Маркс проецировал в первую очередь на промышленно развитые страны Западной Европы; родившаяся благодаря воле ленинской партии и закаленная собственно российским социализмом, она освобождает русских от влияния Европы. Впервые в своей истории Россия не должна больше оглядываться на мифическую Западную Европу, обожаемую или ненавидимую, но в свою очередь должна стать идеологической моделью, которая теперь заставляет Европу определяться в своем отношении к России. Подобную крайне важную идеологическую “трансформацию” (“инверсию”) быстро оценили руководители большевиков, гордые представившейся возможностью реализовать невиданное революционное будущее, способное озарить всю Европу. Не только они смогли измерить величину перемен. Реакция Западной Европы на появление нового режима, воспринятого с энтузиазмом или подсознательной враждебностью, свидетельствует о том, что там тоже быстро поняли важность и глубину свершившейся революции, утверждающей радикально новые идеи, избавляющей Россию от буржуазных идеалов стареющей Европы. Отныне такие понятия, как современность, прогресс, молодость, совесть, принадлежат России, как это показывают многочисленные западноевропейские писатели, приветствующие успех большевистского эксперимента и возводящие его в разряд универсального принципа, приписывая его российской уникальности».
Окончательная победа большевиков и «великий свет», идущий с Востока, воспринимаются Западом как кульминация длительной борьбы и рабочих, и социалистов, возникшей в результате промышленной революции. Стремление к социальной справедливости, равенству и полному исполнению обещаний, содержащихся в самой идее прогресса, с появлением нового мира, порожденного «магией Октября», охватывает многие западные сообщества и организации – от рабочих, ставших двигателем Истории, до критически настроенных интеллектуалов, считавших, что «родина социализма» является внятной альтернативой Западу, где преобладают буржуазные ценности. Для большевиков Европа – естественный театр для будущих «завоеваний социализма».

Для Ленина и его товарищей победившая в России революция, согласно старой доброй марксистской логике, могла стать лишь прелюдией ко всеобщему революционному движению, которое должно в итоге охватить европейские страны, особенно Германию и Англию, где численность пролетариата была наиболее высока. Сравнение с капиталистическими странами и мир, заключенный с центрально-европейскими империями, были лишь временными мерами, необходимыми только для того, чтобы обеспечить выживание революции в течение незначительного времени, после чего волнения не замедлят охватить всю Европу. Последствия подписанного 3 марта 1918 г. Брест-Литовского мира трудно назвать результатом «свободного и демократичного мирного соглашения без аннексий и контрибуций», как его определили большевики в октябре предшествующего года, однако потеря 800 тыс. кв. км территорий и 60 млн населения мало значили с точки зрения главного: революционный пожар вскоре должен был охватить всю Европу.

Новой власти, однако, приходилось иметь дело с восстаниями представителей национальных меньшинств, со всей серьезностью отнесшихся к обещаниям самоопределения, данным министрами Временного правительства в марте 1917 г., а затем народным комиссаром по делам национальностей в правительстве большевиков Сталиным.

В то же самое время советская власть была вынуждена сражаться с многочисленными контрреволюционерами, из которых состояли белые армии Деникина, Колчака, Юденича и Врангеля. Их поддержали бывшие союзники России Франция и Англия, желавшие свергнуть режим, быстро заявивший о непризнании долгов царского правительства и не скрывавший своего стремления распространить революцию на весь европейский континент.

Когда в 1919 г. победители в Первой мировой войне признали независимость новых балтийских государств и Польши, большевики восприняли это как проявление враждебности по отношению к Москве, куда недавно была перенесена столица. В то время как западные государства готовятся защищаться от «красной чумы», Ленин отвечает им, что «большевистская зараза охватит рабочих всех стран». В равной мере используя метафоры из области медицины, страны Антанты ясно заявляют о своем намерении создать «санитарный кордон», чтобы защитить Западную Европу от подобной опасности…

О московском правительстве Клемансо говорит как о «наиболее варварской власти, которая когда-либо опустошала какую-либо часть ойкумены», и заявляет, что «большевистскую Россию необходимо опутать колючей проволокой, дабы предотвратить ее контакты с цивилизованной Европой». Эхом этого высказывания звучат слова Черчилля, произнесенные в том же 1919 г. по поводу новых хозяев России: «их целью является свержение и уничтожение всех правительств и всех государств…» Тогда же радикальный социолог Селестен Бугле представляет большевизм как «марксистскую догму, замешанную на славянском фанатизме, – самую большую удачу германского империализма…»

Напротив, Ленин и его товарищи по партии говорят об «осажденной крепости», которой становится Советская Россия, подвергающаяся угрозе со стороны капиталистов и империалистов, желающих решительно покончить с ней. Вмешательство иностранцев в Гражданскую войну легко может быть интерпретировано именно в этом ключе и способствует взлету патриотизма, началу оборонительной войны и притоку в организованную Троцким Красную армию тысяч бывших военных специалистов из царской армии, одним из которых оказывается будущий маршал Тухачевский. Идет Гражданская война, которая привела к началу периода «военного коммунизма», а создание в 1919 г. Третьего Интернационала выражает общее желание как можно скорее экспортировать революцию. Троцкий даже уточняет, что эта организация – которая призвана заменить II Интернационал, оказавшийся не в состоянии помешать войне, – может быть перенесена из Москвы в Берлин или Париж вместе с развитием революционного движения.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что едва возникшая Веймарская республика столкнулась с движением «спартакистов», Венгрия пережила период недолгой диктатуры Советов, возглавляемых Белой Куном, а Италия, чье финансовое положение подорвано войной, оказалась в состоянии социальной нестабильности, усилившейся из-за беспомощности правящего режима.

Однако летом 1920 г. собравшийся в Москве II Конгресс Коминтерна направил революционные ожидания в более активное русло. Прибытие в Москву делегатов-социалистов из тридцати семи стран и появление документа под названием «Двадцать одно условие вступления в новый Интернационал» обеспокоили правительства западных держав, поскольку полностью подчинявшиеся директивам Москвы революционные движения прибегали к методам забастовок и саботажа, одновременно поддерживая идеи освобождения африканских и азиатских колоний Европы. Дебаты, посвященные вопросу о вступлении в ряды нового Интернационала, во многих странах привели к разделению социалистического движения: возникшие перед войной партии социалистов, соблазненные советской моделью, стали склоняться к коммунизму, другие оставались верными реформаторским идеям и образцу парламентской демократии, завещанным Жоресом, – немецкая социал-демократическая партия и британские лейбористы.

Все это происходит в тот год, когда белые армии терпят окончательное поражение, а возглавляемая Тухачевским и Буденным Красная армия гонит поляков от Киева до Варшавы, прежде чем откатиться на восток из-за вмешательства французской военной миссии, сделавшего возможным, как его называют сами поляки, «чудо на Висле».

Сумев избежать смертельной угрозы, советская власть оказалась в не менее опасной изоляции на международной арене. Однако она была вынуждена заключить договоры, закрепляющие новые границы: в феврале 1920 г. с Эстонией, в июле 1920 г. – с Литвой и в августе 1920 г. – с Латвией. Договор с Польшей, подписанный в Риге в марте 1921 г., вынудил Россию признать Беларусь и Украину частью польских территорий, заканчивавшихся на двести километров восточнее «линии Керзона», являвшейся, согласно договоренности союзников, границей государства Польского. В январе 1918 г., явно выиграв от заключения международных соглашений, Румыния смогла присоединить к себе Бессарабию, а в марте 1921 г. Турция вернула себе Карс и Ардаган. России приходится смириться с потерями в тот момент, когда революционная волна, которая должна была, согласно уверенности ее вождей, захлестнуть всю Европу, наоборот, быстро ослабевает, особенно в Германии, где движение «спартакистов» в 1919 и 1920 гг. терпит поражение.

В это же самое время на выборах в Англии и Франции побеждают консерваторы, а Муссолини удается покончить с политическим кризисом в Италии. Тогда же, в начале двадцатых годов, противники революции – белоэмигранты, меньшевики и эсеры, которым повезло пережить политические «чистки», – группируются в изгнании, в Париже и Лондоне, чтобы рассказать правду о советской власти, ее злодействах и массовых преступлениях, совершенных во имя «военного коммунизма».

Понятно, что в этих условиях руководители советского правительства чувствовали себя в «кольце капиталистов», чьей жертвой была официально объявлена новая Россия. Это побудило новую власть не только согласиться на эксперимент по введению НЭПа – новой экономической политики, способствовавшей развитию производства, – внутри страны, но и умерить свои политические амбиции в области внешней политики, преследуя более реальные цели, чтобы добиться международного признания нового режима и не дать ему оказаться в полной изоляции.

Новые внешнеполитические принципы были реализованы Георгием Чичериным, сыном и внуком дипломатов, служивших еще при царе. Его задача состояла в установлении «нормальных» отношений с Западом, поделив с Коминтерном – III Коммунистическим Интернационалом – роли в подготовке мировой революции. Ставки в этой игре оказались достаточно высоки, поэтому в состав дипломатического корпуса вошли не только люди лояльные к революции и новой власти, но и те, кто происходил из среднего класса – «буржуазии» и даже прежней аристократии.

Начиная с 1920 г. подписание нескольких двусторонних соглашений со странами Балтии и Турцией немного приближает новую Россию к международной арене. В условиях НЭПа, стимулировавшего инвестиции иностранного капитала в некоторые сферы экономики, были установлены отношения с такими странами, как Швеция и США, в марте 1921 г. с Великобританией, затем, в мае, с Германией.

В апреле 1922 г. Россия соглашается участвовать в экономической и финансовой конференции в Генуе, где единственными представителями страны оказываются члены советской делегации. Для русских дипломатов это возможность заявить о том, что «советская власть почти ничем не отличается от западных правительств». Непримиримость французского правительства Раймона Пуанкаре в вопросе погашения кредитов, предоставленных России в период до 1914 г., препятствует успеху конференции, однако для Чичерина это повод встретиться с немецким министром иностранных дел Вальтером Ратенау на курорте Рапалло. 16 апреля 1922 г. они заключили договор о взаимном признании двух государств – Веймарской республики и РСФСР, – а также о возобновлении нормальных дипломатических отношений и установлении экономических связей. Наконец, секретный пункт договора позволял России извлечь выгоды из немецкого опыта по производству военной техники, а Германии, в свою очередь, получить недоступные для различных международных комиссий полигоны, позволяющие испытывать новые образцы вооружений, запрещенных Версальским договором.

Два года спустя Англия, возглавляемая тогда лейбористом Джеймсом Рамсеем Макдональдом, а затем, в феврале 1924 г., Италия, Австрия и Норвегия признали советскую власть; в июне того же года это сделали Греция, Дания и Швеция. Многое зависело от Франции, где очень остро стояла проблема российского долга, а также постоянно напоминал о себе выход России из Первой мировой войны в 1917 г., однако правительство «левых» во главе с Эдуаром Эррио в конце концов решилось в октябре 1924 г. признать Советскую Россию.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Советский период и разрыв с Европой (1917–1991) (2)

Новое сообщение ZHAN » 18 июл 2024, 11:53

Однако не все еще шло гладко: в 1927 г., когда станет ясна роль Коминтерна в волнениях, охвативших в то время Англию, британское правительство разорвет дипломатические отношения с СССР.

Примерно тогда же из Франции за революционную пропаганду будет выслан советский посол.

Пытаясь «нормализовать» отношения с западноевропейскими странами, Советская Россия не откажется от своей деятельности, направленной на распространении революции, усилив контроль над коммунистическими партиями, члены которых, не желающие повиноваться руке Москвы, постепенно устраняются. Постоянная угроза стабильности европейских стран сохраняется, однако принятая Сталиным доктрина «построения социализма в отдельно взятой стране» на некоторое время приносит Европе облегчение. Сталин, ставший диктатором в конце 1920-х гг., после высылки Троцкого и поэтапной ликвидации всех своих противников, большинство из которых – большевики первого призыва, был коммунистом, убежденным в окончательной победе социализма над капитализмом, однако не разделял мнения Троцкого по поводу стратегии, которую требовалось реализовать для достижения этой цели.

В противовес сторонникам «перманентной революции», утверждавшим, что необходимо поддерживать любые восстания, мятежи и социалистические движения, используя для этого силы Коминтерна (III Интернационала) и местные коммунистические партии, грузин Сталин, покидавший территорию СССР лишь дважды, для поездки на Тегеранскую конференцию в 1943 г. и Потсдамскую в 1945 г., отвергает западноевропейскую культуру и ценности и возглавляет строительство «социализма в отдельно взятой стране», опираясь, прежде всего, на тяжелую промышленность, мощную инфраструктуру и военный потенциал.

Чтобы противостоять, если потребуется, угрозе со стороны империалистического лагеря, необходимо действовать быстро, однако темпы внутреннего преобразования страны заставляют его быть более «реалистичным» и иногда вступать в противоречия с коммунистической идеологией. Это заставляет Сталина – пусть ненадолго – искать способы мирного сосуществования с Западной Европой и обратить интересы коммунистов на советское государство ценой временного отказа от надежд на революции в других странах. Результатом становятся несколько внешнеполитических шагов, предпринятых начиная с 1930 г. Максимом Литвиновым, сменившим Чичерина на посту министра иностранных дел.

В 1928 г. СССР присоединяется к пакту Бриана-Келлога, объявившего войну «вне закона». Литвинов гарантирует Германии дальнейшее выполнение договоренностей 1922 г., достигнутых в Рапалло, и поддерживает хорошие отношения с фашистской Италией. Немецкие и американские компании призваны помочь в реализации промышленных планов необходимыми техническими новшествами и специалистами. В то же самое время, когда Литвинов осуждает «империалистическое могущество» западноевропейских стран, советские руководители стремятся сохранить с ними хорошие отношения, чтобы они не объединились под знаком антисоветского альянса. Постоянный страх подобного союза заставляет СССР, не вступивший в Лигу наций, изображать из себя поборника всеобщего разоружения во время конференции, организованной в Женеве в 1934 г.

В 30-е годы, отмеченные приходом к власти Гитлера, СССР сближается с Францией, подписывая в 1935 г. советско-французский пакт, смысл которого довольно расплывчат, и все же вступает в Лигу наций, становясь лидером по количеству мирных требований.

Коминтерн, которым после Зиновьева руководит Димитров, отныне превращается в инструмент «антифашистской» борьбы, однако Сталин вмешивается в гражданскую войну в Испании на стороне республиканцев, стремясь усилить там коммунистическое влияние, а также поддерживает отношения с гитлеровской Германией, подписав с ней в апреле 1936-го и в марте 1938 г. торговые соглашения. Во имя антифашизма он пытается заключить альянс с демократиями, но одновременно потакает Гитлеру, думая таким образом разделить тех, кого рассматривает в качестве потенциальных врагов.

Пассивность западных стран во время аншлюса и Франции с Англией во время Судетского кризиса, когда они не поддержали Чехословакию, убеждает Сталина, что «Пакт четырех», заключенный ведущими европейскими державами, само собой, направлен против СССР; эта убежденность сильно влияет на его выбор и в августе 1939 г. Когда война кажется уже неизбежной, он ищет сближения с Германией; заключение пакта Молотова-Риббентропа позволяет СССР избежать участия в неминуемом столкновении, причиной которого становится польский вопрос, между Германией, с одной стороны, и Францией и Англией, с другой. Подобное соглашение также дает Сталину возможность аннексировать прибалтийские страны, часть Польши и Бессарабию, а также вторгнуться в Финляндию. Он предпочитает подобный сценарий возможности поддержать западные демократии: в этот момент Красная армия еще не оправилась после «чисток» 1930-х гг.

Вторая мировая война, начавшаяся с нападения Германии на Польшу в сентябре 1939 г., быстро перетасовала карты. СССР изначально действует как союзник Германии. Раздел Польши, закрепленный 28 сентября 1939 г. в Москве, позволил ему вернуть 200 тыс. кв. км украинских и беларуских территорий, потерянных в 1921 г., и двенадцать миллионов человек, проживавших на этих землях. Несчастные прибалтийские государства и Бессарабия скоро окажутся на коленях, однако Финляндия сопротивляется, и СССР удается в результате войны получить лишь Карельский перешеек и морские базы на Балтике и в Финском заливе – Ханко и Выборг.

Сталин скрупулезно выполняет обязательства, данные Германии, особенно в отношении поставок зерна и нефти, что уменьшает эффект британской военно-морской блокады. Однако Берлин и Москва не могут договориться по поводу Балкан и турецких проливов, овладеть которыми так стремится Сталин, и в конце 1940 г. Гитлер принимает решение напасть на СССР весной следующего года. Размах, который принимает война в июне 1941 г., приводит к противоречивой оценке Советской России извне.

Для Германии и ее союзников она является синонимом «большевизма», представляя смертельную угрозу для Европы; гитлеровский рейх старается мобилизовать все свои силы на «крестовый поход» против грозного врага. Для этого Германия собирает войска – «Легион французских добровольцев против большевизма» и испанскую «Голубую дивизию», а также производит набор в различные иностранные формирования «Ваффен СС». Для создания на территории Франции Службы имперской трудовой повинности собирают рабочих – добровольцев или тех, кого заставляют работать силой; они должны «отдать свой труд Европе, пока на фронте их немецкие товарищи проливают свою кровь».

С другой стороны, в 1939 г., после подписания советско-германского пакта, многие испытывают ненависть к СССР и с началом агрессии против Финляндии исключают его из умирающей Лиги наций; теперь же с ним связываются надежды всех, кто оказался на оккупированных немцами землях. Роль, которую играют коммунисты, входящие в состав различных национальных отрядов сопротивления, способствует «легитимизации» власти Сталина и помогает забыть про все его преступления вроде ликвидации кулачества или московских процессов. После «магии Октября» кровопролитные сражения под Сталинградом, Ленинградом и Курском и бесчисленные жертвы, принесенные русским народом, полностью меняют его имидж.

Послевоенный период, казалось, подтверждает наметившееся «возвращение» в Европу Советского Союза, преображенного борьбой с фашизмом и своей ролью в окончательной победе. В то же самое время западноевропейские коммунистические партии переживают апогей своего влияния. Подобная ситуация не может сохраняться долго, поскольку в ближайшее время холодная война способствует выработке новых представлений как об СССР, так и о Западе.

В 1944–1945 гг., стремясь выстроить в Восточной Европе «укрепрайон», способный обезопасить Советский Союз от новых вторжений, Сталин разыгрывает партию в коммунистические революции, охватывающие весь Старый Свет. Он «восстанавливает» прибалтийские республики и при помощи Красной армии приводит к власти коммунистические режимы в восточноевропейских странах (в Румынии, Болгарии, Венгрии и Польше, к которым вскоре присоединится часть оккупированной территории Германии). Таким образом он создает знаменитый «железный занавес», о котором вскоре выскажется Черчилль в своей известной фултонской речи 1946 г. В ней он призовет срочно объединить усилия для отражения советской экспансии.

События в Греции, где гражданская война продлится до 1949 г., советское давление на Турцию и действия Сталина в иранском Курдистане способствуют выработке президентом Трумэном доктрины сдерживания Советской России.

Разработанный тогда же план Маршалла предполагал вытеснение коммунистов из коалиционных правительств, пришедших к власти в Западной Европе после окончания войны. Наконец, создание Коминформа и появление доктрины Жданова о двух противоположных лагерях, которые отныне делят мир надвое, дает старт тому, что Джордж Кеннан называет холодной войной.

Все это сопровождается различными событиями: пражским переворотом 1949 г., блокадой Берлина в 1948–1949 гг., победой коммунистов в гражданской войне в Китае и монархистов в Греции в 1949 г., наконец, Корейской войной 1950–1953 гг. К этим эпизодам добавляется война в Индокитае, начавшаяся в 1946 г. и характеризующаяся как стремлением к деколонизации, так и противостоянием двух блоков.

Период, который продлится до конца существования советского блока и до полного исчезновения самого СССР, продемонстрирует различные формы и варианты «родины социализма». Окруженный великой славой победителя во втором мировом конфликте, Советский Союз и «маршал Сталин» пользуются огромной популярностью у коммунистических масс в таких странах, как Франция или Италия. Этот престиж удастся частично восстановить благодаря докладу Никиты Хрущева, сделанному на XX Съезде КПСС в 1956 г., который кардинальным образом способствовал развенчанию диктатора, умершего тремя годами ранее, и осуждению «ошибок и преступлений» подвергшегося критике культа личности. Тем не менее объявленные короткие сроки восстановления СССР, пережившего ужасающие разрушения во время Второй мировой войны, и зримые успехи, в значительной степени искаженные пропагандой со стороны власти, способствуют тому, что определенной части общества «социалистическая модель» кажется реальностью, достижимой к 1980 г.

После запуска в 1957 г. первого искусственного спутника Земли, в начале 1960-х гг., советский народ действительно становится признанным первопроходцем в освоении космоса. СССР воплощает образ страны исключительных научно-технических достижений, с уверенностью смотрящей в будущее и солидарной со странами третьего мира в их борьбе за освобождение. Попытки реформирования системы даже позволяют некоторым поверить в неизбежность сближения советской модели государственной экономики, основанной на централизованном распределении, и смешанной западной экономической модели, в которой сильна доля Welfare State [государство всеобщего благосостояния (англ.)]; война, согласно Раймону Арону, становится невозможной.

Прогресс, обозначившийся после смерти Сталина в 1953 г. в отношениях между двумя противостоящими друг другу блоками, вносит вклад в формирование нового имиджа Советского Союза на Западе. Стремление к «мирному сосуществованию», обозначенное Хрущевым, рассматривается как переход к экономической конкуренции между Западом и Востоком; установление горячей линии между Кремлем и Белым домом на следующий день после начала Карибского кризиса, первые договоры ОСВ, заключенные в 1972 г. и предусматривающие ограничение стратегических вооружений, наконец, процесс, закончившийся заключением в 1975 г. Хельсинкских соглашений, кажется, в самом деле свидетельствуют о желании жить в мире. Все это согласуется и с принципами «Ostpolitik» («восточной политики») канцлера ФРГ Вилли Брандта и способствует наступлению «разрядки».

Подобные изменения должны в первую очередь продемонстрировать всем миролюбивые планы СССР, порвавшего с террором и массовыми преступлениями, характеризующими сталинскую эпоху, однако это не соответствует действительности. Несмотря на то что большая часть заключенных ГУЛАГа выходит на свободу, а культ личности, естественный результат диктатуры одного-единственного человека, перестает существовать, советская власть поддерживает однопартийную систему, основанную на строгом политическом и социальном контроле, и в июне 1953 г. подавляет рабочие выступления в Восточном Берлине, а затем в Познани в 1956 г. В том же году начинается венгерская революция, разгромленная советскими танками, а спустя двенадцать лет ее аналог – «пражская весна».

Пока США на протяжении 1970-х гг. демонстрируют свою слабость – сначала неудачей во Вьетнаме, а позднее уотергейтским скандалом, парализовавшим исполнительную власть и продемонстрировавшим неосмотрительность президента Никсона, – «разрядка», зафиксированная Хельсинкскими соглашениями, кажется, дает СССР определенные преимущества. Москва полагает, что сложившиеся в Европе после Второй мировой войны границы можно считать незыблемыми, получает экономическую помощь Запада и никоим образом при этом не собирается соблюдать договоренности о правах человека, свободе передвижения и свободе слова, вошедшие в «третью корзину» Хельсинкских соглашений. Об этом свидетельствует появление первых советских «диссидентов», изолируемых в лечебницах для душевнобольных или высылаемых из страны.

Все изменится в начале 1980-х гг. В это время СССР становится сверхдержавой, обладающей внушительным военно-промышленным комплексом. Он сумел воспользоваться временной слабостью американского противника и сделал шаг вперед в развертывании вооружений – ракет СС-20, нацеленных на Европу, часть традиционного блока Старого Света и США, – а также построил мощный океанский флот, который можно было использовать у берегов Африки (в Анголе, Мозамбике и Эфиопии) и в Индийском океане. Называемая теперь «бронекоммунизмом» советская власть больше не имеет права считаться коммунистическим идеалом, который, учитывая его всемирный характер, мог на протяжении нескольких десятилетий привлекать множество адептов. Хуже того, в Польше, государстве, якобы принадлежащем «рабочим», генерал Ярузельский организует военный переворот, стараясь предотвратить опасность, которую представляет собой независимый профсоюз «Солидарность». И это в тот самый момент, когда борьба за освобождение народов достигает своего пика: несколькими годами ранее Советский Союз поддержал Северный Вьетнам в его борьбе против США и южного соседа. После чего вошел в Афганистан, чтобы построить там коммунистическую власть согласно собственным представлениям, во имя «ограниченного суверенитета», предоставляемого «братским странам», и «необратимости завоеваний социализма».

«Магия Октября», так хорошо описанная Франсуа Фюре, отныне полностью рассеивается: СССР со своим статусом «сверхдержавы» больше не связывается с революционным и освободительным порывом, с которым он ассоциировался на протяжении долгого времени. Новая холодная война, набирающая силу с конца 1970-х гг., усиливает напряженность в отношениях между Востоком и Западом: критическая ситуация вокруг размещения ракет в Европе, споры по поводу нейтронной бомбы, африканские кризисы, Афганская война, американская программа СОИ… Все это ослабляет позиции СССР, где один за другим умирают Леонид Брежнев, Юрий Андропов и Константин Черненко, а после публикации на Западе в 1973 г. «Архипелага ГУЛАГ» Александра Солженицына прежняя лояльность интеллигенции к Советскому Союзу окончательно сходит на нет.

«Возвращение Америки», ставшее девизом президентского правления Рональда Рейгана (1981–1989) и Джорджа Буша (1989–1993), сопровождается неизбежным ослаблением СССР, завязшего в афганском конфликте. Будучи неспособным сократить техническое и экономическое отставание в соперничестве, неудачно названном «звездными войнами», Советский Союз в целом испытывает проблемы, связанные с отсутствием инноваций и производительности в промышленном секторе, поскольку используемая экономическая модель оказывается совершенно неэффективной, и некоторые направления экономики показывают результаты, сравнимые с аналогичными показателями в странах третьего мира.

Таким образом, всего нескольких лет оказывается достаточно, чтобы имидж СССР серьезно пострадал, став слабее во многих отношениях и будучи неспособным и далее оказывать идеологическое влияние (как на протяжении нескольких предшествующих десятилетий); тем временем западные постулаты о правах человека, цинично презираемые в Советском Союзе вопреки всем Хельсинкским соглашениям, «взяли окончательный реванш». Придя к власти в 1985 г., Михаил Горбачев пытается спасти СССР, подвергнув его реформам. Однако вывод советских войск из Афганистана, очередная «разрядка» и разоружение, смена власти в странах Восточной Европы уже не в силах повлиять на восстановление положительного имиджа СССР, ставшего, по мнению многих, настоящим анахронизмом.

В то же время США умело использовали свое преимущество в геополитической игре, заменив концепцию сдерживания (containment) времен холодной войны на вытеснение (roll back), стремясь максимально ослабить мощного соперника.

Оказавшись не в состоянии контролировать развитие событий и не располагая необходимым временем для структурных изменений внутри авторитарного режима, Горбачев чувствовал свою беспомощность перед центробежными силами, поставившими под сомнение дальнейшее существование советского наследия. В результате он оказался сметен Историей, бег которой ускорился с началом в 1989 г. кризиса, связанного с исчезновением восточноевропейского щита и закончившегося в декабре 1991 г. быстрым и полным исчезновением СССР.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Западная стратегия удушения

Новое сообщение ZHAN » 19 июл 2024, 12:02

Долгий исторический путь, на протяжении которого сам факт существования России неоднократно оказывался под вопросом, позволяет лучше понять реакцию русских (их представление о месте в истории и на планете) на неожиданный крах советской власти. Входя в последнее десятилетие XX в., СССР еще считался вторым в мире по уровню развития экономики, располагая самой обширной территорий, на которой проживала треть населения планеты, и разделяя с США статус военной сверхдержавы. Оглядываясь назад на два десятилетия, отделяющие нас от распада советской системы, мы видим, что она, безусловно, исчерпала себя, в то время как на Западе происходила техническая революция и наблюдался рост производительности труда.

Именно в этот момент исчезают великая мечта о завтрашнем дне, иллюзию которой создавал коммунизм в течение полувека, и соблазнительный блеск, привлекавший народные массы во многих странах за пределами советского блока.

Нерешительные реформы Горбачева, поражение в Афганистане и распад восточноевропейского щита, возникшего после Второй мировой войны, без сомнения, могли быть одобрены общественным мнением, но с другой стороны, служили свидетельством потери империей, исчезнувшей в 1991 г., прежнего «уровня и ранга». Экономические неудачи, лживая пропаганда власти и ее неспособность обеспечить население товарами первой необходимости и теми благами, которые стали обычным явлением для западного «общества потребления», могут объяснить отсутствие реакции на «окончательное падение», предсказанное Эммануэлем Тоддом [Тодд Э. Окончательное падение. Эссе о разложении советского полушария. – Париж: Robert Laffon, 1976] несколькими годами ранее.

Появление СНГ на месте бывшего СССР на некоторое время позволило поддерживать иллюзию «сохранения империи», однако пробуждение ото сна оказалось более чем болезненным. Россияне, надеявшиеся на избавление от «бремени», которым, по мнению многих, были окраины империи, и считавшие, что ситуация теперь складывается в их пользу, увидели обратное: в течение 1990-х гг. им пришлось пережить полный регресс и множество унижений.

Отделенные от «исторических» территорий, таких как Украина и Беларусь, россияне обнаруживают, что границы нового государства соответствуют тем, что были у империи три века назад, в эпоху завоеваний Петра Великого. Будучи свидетелями того, как военная экспансия СССР «сдерживалась» в годы холодной войны западным альянсом, теперь они обнаружили себя «запертыми» в самом сердце своих традиционных территорий. Думая, что теперь конфронтация с американской мощью закончилась появлением в Восточной Европе народных демократий, соглашениями по разоружению, упразднением Варшавского договора и введением демократической парламентской системы, россияне вскоре сталкиваются с расширением военного блока НАТО, обращенного теперь на восток, против стран бывшего СССР. Большинство восточноевропейских стран, таких как Польша, Чехия, Болгария, Венгрия и Румыния, сплотили альянс, изначальная причина образования которого исчезла, что должно было привести к его полной ликвидации. Освободившиеся от российского влияния прибалтийские республики присоединились к Евросоюзу и НАТО.

В тот момент, когда полным ходом продолжалась «либерализация» некогда сильной, а теперь разрушенной российской экономики и когда для страны возникла угроза превратиться в сырьевой придаток западных транснациональных корпораций, Збигнев Бжезинский – бывший советник Джимми Картера, а также идеолог американских неоконсервативных кругов – в 1997 г. публикует книгу «Великая шахматная доска». В ней он четко объясняет, что необходимо перейти к стратегии вытеснения, ограничив сферу влияния российской власти контролем над «евразийскими Балканами», той старой советской Средней Азией, которая в эпоху углеводородов приобрела огромную ценность. Понятно, что подобная программа не могла не обеспокоить российское руководство, оказавшееся практически беззащитным перед лицом разворачивающихся событий, пока кризис 1998 г. не обозначил первую реакцию Евгения Примакова, а затем Владимира Путина, сменившего в 2000 г. Бориса Ельцина на посту президента с твердым намерением возродить прежнюю могущественную империю.

В этот период на всех своих границах Россия сталкивается с инициативами американцев. Страна враждебно воспринимает дискриминацию, которой подвергается русскоязычное население в странах Балтии, присоединившихся к Российской империи в начале XVIII в. и возвращенных силой в состав СССР в 1945 г. после краткого периода независимости, продолжавшегося между Первой и Второй мировой войнами. Составляя почти половину населения Латвии, треть – Эстонии и 10 % – Литвы, русскоговорящие оказались ограничены в гражданских правах и свободе перемещения в статусе «неграждан» только из-за разделения по этническому признаку; роль Красной армии в годы Второй мировой войны вызвала напряженность в отношениях между Москвой и Таллином.

Вступление Польши в НАТО и обещания со стороны администрации США в лице министра обороны Дональда Рамсфелда, данные «новой Европе», вошедшей после 1991 г. в Атлантический альянс, обострили отношения между Москвой и Варшавой. Эту напряженность усугубили планы США по развертыванию системы противоракетной обороны, предназначенной для защиты от возможного агрессора – Ирана. Трагическая авиакатастрофа под Катынью, в которой погибли польский президент и некоторые члены правительства, а также заявления, сделанные российской стороной по поводу связанного с этой катастрофой болезненного эпизода эпохи Второй мировой войны, немного смягчили ситуацию, однако воспоминания о том, какими были русско-польские отношения на протяжении всей общей истории, могли априори лишь усилить взаимное недоверие и враждебность.

Политика Запада на Балканах во время длительного кризиса, связанного с исчезновением Югославии, в равной мере не могла интерпретироваться Москвой иначе как вторжение в исконно занимаемое балканскими народами пространство, особенно это касается Болгарии и Сербии, зон ее традиционного влияния. Скрытая под обычным девизом «гуманитарной» миссии, война США и их западных союзников против Сербии в 1999 г., которая велась вопреки запретам со стороны ООН, и почти немедленное появление американской военной базы в Косово, продолжившееся размещением военных сил США в Болгарии и Румынии, в целом способствовали усилению в России «ощущения западни» и развитию синдрома «осажденной крепости».

Возможности, предоставленные США для мусульманского проникновения на Балканы [Эльсассер Ю. Как в Европу пришел джихад. – Ksenia, 2004. Один из лучших источников, касающихся связей ЦРУ, частных военизированных американских объединений и исламистов на Балканах], стали эхом определенных стремлений к дестабилизации обстановки на Северном Кавказе, где в ряды чеченских боевиков на глазах Вашингтона влились радикальные исламисты.

«Цветные» революции в Грузии, на Украине и в Кыргызстане зачастую, конечно, были направлены против коррумпированной и дискредитировавшей себя власти, однако, помимо этого, они стали также результатом волнений и недовольства, в значительной степени подогретого американскими «аналитическими центрами», поддерживающими неправительственные организации.

Перспектива возможного членства Украины и Грузии в НАТО не могла расцениваться Москвой иначе как враждебный проект. Существуют многочисленные исследования «цветных» революций и их «поддержки» со стороны США – в значительной степени благодаря известному теоретику мирных революций Джину Шарпу.

[Книга Джина Шарпа, бывшего профессора Гарвардского университета, «О диктатуре демократии» (в свободном доступе в Интернете): http://www.lepost.fr/article/2011/02/28 ... -la-dictat … Работа «представляет собой учебник по проведению бескровных революций. Включает следующие главы: “Против реальности диктатур”, “Опасность переговоров”, “Применение политического неповиновения”, “Как расшатать диктатуру”. В них последовательно изложена теория свержения тирана – от первых спонтанных очагов неповиновения до принятия новой конституции» (Nouvelle Observateur, 2011, 16 марта).]

Вторжение в Афганистан стало поводом для США получить дополнительные очки в споре за ослабление российского влияния в Средней Азии, особенно в Узбекистане и Кыргызстане, однако трудности, с которыми столкнулась американская империя после бесславного вторжения в Ирак, поставили эту программу под сомнение.

Российская реакция на грузинскую провокацию в Южной Осетии летом 2008 г., первая после долгого периода «молчания», наступившего с распадом СССР, показала, что Москва хочет влиять на события в ближнем зарубежье.

Остается фактом, что инициативы и действия, предпринимаемые американской империей после 1991 г. под девизом «защиты прав человека», меняющиеся в зависимости от того, кто является их союзниками, и кажущиеся сомнительными внутри самих Соединенных Штатов, вызывали неизбежные подозрения и разочарование Москвы – российское руководство имело все основания считать, что США предпринимает попытки ослабить страну. Долгая российская история и пограничные проблемы, множество раз дестабилизировавшие империю, могли лишь породить желание «реконкисты», которая сегодня не принимает вид грубого вмешательства, однако, вне всякого сомнения, выражается в стремлении использовать экономическое влияние, энергетический потенциал, четкое понимание очевидной исторической общности – особенно актуальной в случае Беларуси и большей части Украины, что в долгосрочной перспективе может дать России ряд преимуществ.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Монгольское иго и мощная азиатизация

Новое сообщение ZHAN » 20 июл 2024, 12:02

Собравшиеся под властью Темучина, названного впоследствии Чингисханом, в начале XIII в. татаро-монгольские племена появились из степей Восточной Азии, в 1219 г. проникли в Джунгарию, разорили Хорезм, Самарканд, Бухару, Герат и Газни. Двигаясь на запад, военачальники «завоевателя вселенной» вторглись на равнины к северу от Кавказа, вытеснили оттуда аланов (предков нынешних осетин) и отогнали кочевников-половцев к западу от Дона.

В 1223 г. объединенное войско русских князей встретилось с захватчиками на берегу реки Калки. Князья были разбиты, но враг отступил на восток – из-за того, что татары не смогли быстро покорить волжских булгар. Поражение не побудило князей собрать воедино русские силы: в этот момент с запада на Русь надвигалась другая опасность. Галич-Мерьское княжество противостояло венграм и немецким меченосцам, которых в 1234 г. разгромил новгородский князь, а три года спустя остатки ордена братьев меча влились в Тевтонский орден церкви Святой Марии Иерусалимской, ставший еще более грозным противником.

В это же время наследник Чингисхана Угэдэй в 1235 г. решился отправить свою армию против булгар и Руси и доверил командование Бату-хану (Батыю), внуку основателя монгольской империи, унаследовавшему от деда хорошее знание военного дела. Первая большая битва состоялась в декабре 1237 г.: превосходящее по численности татаро-монгольское войско сломило сопротивление рязанского князя, захватило город и истребило все его население. В следующем году были захвачены Москва, Владимир, Суздаль, Ярославль и Тверь…

В марте 1238 г. в битве на реке Сить захватчики опять одержали полную победу; Новгород избежал участи остальных городов только потому, что монгольское войско предпочло повернуть на Чернигов и Смоленск. В 1239 г. монголы двинулись далее, на южную Русь, и в декабре 1240 г. взяли Киев, завершив тем самым завоевание Руси.

Казавшееся непобедимым монгольское войско численностью от 120 до 140 тыс. человек двинулось дальше, в Польшу, Венгрию и Хорватию, и дошло до берегов Адриатики, а затем повернуло назад, в южнорусские степи, столь знакомые прирожденным кочевникам. Стремительный натиск (результат мобильности монгольской конницы), умение наступать зимой, когда замерзают реки, не представляя обычного препятствия, суровая дисциплина в войске, знакомство с наукой осады городов – именно эти причины служат объяснением успеха захватчиков. Следует также упомянуть и неспособность русских объединиться против врага. Проиграв в зимние периоды несколько битв с превосходящим монгольским войском, русские князья так и не решились собраться воедино, чтобы весной перенести борьбу в обширные причерноморские степи, где противник восстанавливал силы и пополнял отряды конницы. Современники писали о массовой гибели людей и разрушениях, сопровождавших монгольское вторжение.

Отправленный в 1245 г. папой Иннокентием IV ко двору великого хана францисканский монах Джованни Плано дель Карпини свидетельствует:
«Когда мы ехали через их землю, мы находили бесчисленные головы и кости мертвых людей, лежавшие на поле, ибо этот город был весьма большой и очень многолюдный, а теперь он сведен почти ни на что: едва существует там двести домов, а людей тех держат они в самом тяжелом рабстве».
Защищенный окружающими его непроходимыми болотами, которые во время наступления захватчиков стали вскрываться ото льда, Новгород избежал участи остальных городов, однако ему пришлось начиная с 1257 г. платить дань, признавая главенство Золотой Орды, столица которой, Сарай, была основана на Волге, недалеко от северного побережья Каспийского моря.

Пятью годами ранее архимандрит Киево-Печерской лавры Серапион расценивал катастрофу как проявление Божьего гнева:
«Господь навел на нас народ жестокий, народ безжалостный, не щадящий красу юной девы, немощную старость, детские годы… Божественные церкви разрушены, священные сосуды осквернены, честные кресты и святые книги потоптаны, святители преданы мечу, плоть преподобных отдана птицам на растерзание, кровь отцов и братьев наших, словно обильная вода, напоила землю; сила князей наших иссякла; многие братья и чада наши отведены в плен, величие наше низринуто, красота наша погибла… Соседи наши поносят нас; враги наши смеются над нами, ибо свели мы на себя, словно дождь, гнев Господень».
Таким образом, захватчикам удалось создать pax mongolica [монгольский мир (лат.)], часть которого – юго-восток русских земель – оказалась связана с ним напрямую.

Монгольское владычество опиралось на простые и эффективные инструменты. Каждый русский князь должен был получить ярлык от монгольского хана в Сарае. Получив его, он обязался обеспечивать всем необходимым отряды монголов и платить большую дань зерном или мехами. Исполнение подобных обязательств являлось делом вынужденным, однако взамен оно фактически предоставляло русским княжествам широкую автономию, а церкви – полную свободу.

Столкнувшись с этой ситуацией, русские князья отреагировали на унижения и сложности по-разному. Одни восстали, однако расстановка сил лишила их любой надежды на сопротивление, другие предпочли путь переговоров и компромисса. Среди последних был и Александр Невский, славный победитель тевтонских рыцарей, убежденный, что можно добиться уступок от хана, открыто сопротивляться которому он не считал возможным.

Московский князь Иван Калита стал лично собирать дань, предназначавшуюся монголам, с других князей, взяв над ними власть. Некоторые регионы пострадали меньше остальных, как, например, Новгород, который – бесспорно, благодаря своему отдаленному расположению – продолжал процветать, главным образом из-за торговых связей на Балтике. Тогдашняя разобщенность и преобладание разрозненных центров на огромном пространстве ни в коей мере не способствовали выработке общего самосознания. Оценка результатов монгольского господства над средневековой Русью стала объектом оживленных и долгих споров и была принята как самая главная причина отставания России от Запада.

«Отец русской истории» Николай Карамзин (1766–1826) считал вторжение монголов мощным и смертельным ударом по истории страны:
«Кровавая грязь монгольского ига была не только нестерпимо тяжела – она иссушила душу народа, ставшего ее жертвой… Самый нынешний характер россиян еще являет пятна, возложенные на него варварством монголов».
Поэт Александр Пушкин, в свою очередь, писал, сравнивая Россию со средневековой Испанией, что нашествие татар не было, подобно наводнению мавров, плодотворным: татары не принесли нам ни алгебры, ни Аристотеля. В середине XIX в. Карл Маркс объяснял огромное отставание России не в последнюю очередь ее «монгольским» прошлым.

В то же самое время некоторые русские историки поставили под сомнение подобные окончательные суждения. По мнению Василия Ключевского (1841–1911),
«княжеская Русь почти не имела шансов создать единое государство. Благодаря хану Золотой Орды, наделившему полномочиями московского князя, это единство стало возможным».
Однако в сталинскую эпоху власть Орды перестала рассматриваться как положительный исторический фактор. Б. Греков и А. Якубовский в это время писали, что
«не Золотая Орда его (русское государство) создала, а родилось оно вопреки воле татарского хана, вопреки интересам его власти. Это Русское государство сыграло серьезную роль в обороне всей страны не только от татар, но и от других соседних государств, заявлявших притязания на русские земли».
Русский историк Георгий Вернадский (1887–1973) предлагает более взвешенную оценку. Согласно его мнению, разрушения, вызванные монгольскими нашествиями, были, как и в других районах Евразии, огромны, при этом, полагает он, потери среди населения, без сомнения, достигли устрашающего размаха – от десяти до ста процентов. Разрушенные и обезлюдевшие города, увод лучших ремесленников в Монголию и Китай ослабили и замедлили внутреннее возрождение. Однажды переживший шок от вторжения и сопровождавших его разрушений, pax mongolica тем не менее, кажется, не имел препятствий для развития сельского хозяйства и торговли, но он также отличается и своими политическими последствиями. Принятие монгольской «модели» власти, несомненно, способствовало поддержке подданными своих князей, способных бороться с врагом и обрести силу, достаточную для освобождения народа и русских земель от монгольского ига; царей Третьего Рима эта государственная модель вдохновляла не меньше, чем образ византийского базилевса. Кроме того, свобода, предоставленная Русской церкви, способствовала появлению у нее богатств, влияния на общество и независимости от княжеской власти. Монгольское владычество привело и к возрождению представлений о самобытности, которое, прежде чем о нем заявили в своих политических манифестах Иван III и Иван IV, приобретает черты духовного и культурного подъема в конце XIV в., вскоре после первой победы, одержанной Дмитрием Донским над татарами на Куликовом поле в 1380 г.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Ислам – неотъемлемая часть России

Новое сообщение ZHAN » 21 июл 2024, 13:08

Точное число мусульман в Российской Федерации остается неизвестным по причине отсутствия вопроса о религиозной принадлежности в анкете переписи населения, проводившейся в 2002 г. Примерная численность мусульман – двадцать миллионов. Эта цифра появилась в результате длительного исторического процесса, начавшегося в конце XVI в. с завоеваний Иваном Грозным территорий в среднем и нижнем течении Волги, где находились большие мусульманские общины. Позднейшие походы на Кавказ и в Среднюю Азию привели к тому, что население царской империи, а затем СССР, в период наибольшей протяженности границ примерно на 30 % состояло из мусульман.

Наметившееся противостояние православных русских и мусульман в южных степях и на Северном Кавказе было снято в 1782 и 1789 гг. указами Екатерины II, предписывавшими «веротерпимость»: эти указы разрешали строительство мечетей и распространение Корана в мусульманских регионах империи. После завершения в XIX в. войн против черкесов и чеченцев мусульмане сохранили гораздо более выгодное положение, чем евреи в то же самое время.

Пассивное сопротивление воинствующему атеизму советской власти стало причиной того, что на территории постсоветской империи (в Средней Азии) и Российской Федерации (сразу после распада СССР) ислам вновь быстро обрел огромное значение, сравнимое с тем, какое имеет православие, один из основных столпов русской самобытности. Присутствие мусульман в Российской Федерации в любом случае учитывается властью, делающей все, чтобы очистить ислам от элементов экстремизма – «террористов», с которыми власть начала борьбу в Чечне и соседних с ней республиках Северного Кавказа.

Даже будучи главой страны, где большинство населения не является мусульманами, Владимир Путин в октябре 2003 г., перед саммитом Организации исламского сотрудничества (ОИС), в котором приняли участие 57 государств, заявил, что в России 15 % населения – мусульмане и 8 % проживают на территории двадцати одной автономной республики, названной по имени исповедующих ислам народов, в том числе Чеченской, Ингушской, Дагестанской, Адыгейской, Карачаево-Черкесской, Кабардино-Балкарской, Башкортостана и Татарстана.

Цифра в 14,5 млн мусульман, зафиксированная переписью 2002 г. (что составляет примерно 10 % населения), оспаривается советом муфтиев, считающих, что верное число – 20 млн (то есть 15 % населения). Согласно российским и западным аналитикам, высокий уровень рождаемости в мусульманских общинах и иммиграция из независимых республик Средней Азии начиная с 2010 г. привели к изменению этих показателей. Российский исламовед Роман Силантьев, напротив, полагает, что в стране сегодня насчитывается не более 7–9 млн верующих мусульман, остальные просто причисляются к «мусульманам» из-за своего этнического происхождения.

Крупнейшими и наиболее густонаселенными являются «мусульманские республики» Татарстан и Башкортостан, однако более половины татар живет за пределами республики, названной их именем, а число мусульман, проживающих в московском регионе, сопоставимо с количеством мусульман на территории Башкортостана.

В последнее время в Западной Европе ислам, переживающий новое рождение в исконно мусульманских землях, подвергся ограничениям. Причиной тому были многочисленные крупные террористические акты, совершенные в последнее десятилетие, а также проблемы, связанные с мощнейшей иммиграцией мусульман в Европу. Россия же, если исключить напряженность, вызванную кавказскими войнами и некоторыми проявлениями ксенофобии, раздутыми западными СМИ (впрочем, подобная реакция остается маргинальной), – вроде инцидента на окраине Москвы, в Царицыно, в октябре 2001 г., – сохраняет мирные отношения с мусульманскими меньшинствами, длительное время проживающими на территории царской, а затем советской империи. Православная церковь и мусульманские лидеры в России даже объединяются в рамках Межрелигиозного совета, чтобы критиковать проявления исламского экстремизма. Тот факт, что Москва получила поддержку со стороны Саудовской Аравии и Ирана, войдя летом 2005 г. в ОИС в статусе наблюдателя, свидетельствует о том, что развязанная более тридцати лет назад война против афганских моджахедов сегодня забыта.

Тем не менее потребовалось несколько веков, чтобы славянские племена, называемые теперь русским народом, получили возможность играть особую роль в истории, разворачивающейся на восточных окраинах Европы. После создания при участии скандинавских варягов Киевской Руси, принявшей христианство из-за своей близости к Византии и подвергавшейся угрозам с востока со стороны степных кочевников, в XIII в. русские пережили монгольское нашествие, прервавшее медленный подъем. Несмотря на знаменитую победу, одержанную на льду Чудского озера Александром Невским, и поражение, нанесенное татарам Дмитрием Донским на Куликовом поле, лишь в годы царствования Ивана IV Грозного (1533–1584) удалось отбросить монголо-татар, помешать их выходу к морю и установить западную границу их влияния по течению Волги.

Закрепившись в бассейне, образованном верхней Волгой и Окой, Московское княжество долгое время будет соперничать с Западом – с королевством Польско-Литовским и шведами, однако более удачным окажется продвижение на север и восток, где купцы Строгановы осваивают Урал и Западную Сибирь, а в середине XVII в. казаки уже достигают Берингова пролива. Движение на юг и юго-восток станет куда более медленным и будет сопровождаться конфронтацией с исламом, растянувшейся на несколько веков: сначала с Золотой Ордой, а затем с османской Турцией, Персией времен Каджаров и племенами горцев Кавказа; наконец, в степях, пустынях и оазисах Туркестана, где – от восточных берегов Каспия до равнин Ферганы и проходов в горах Алтая – владыки Самарканда, Бухары и Хивы вступят в длительную борьбу с царскими армиями. Когда в конце XIX в. империя Романовых достигнет своего наивысшего территориального могущества, на юге и востоке она будет включать различные мусульманские народы, среди которых стоит выделить азербайджанцев-шиитов, среднеазиатские народы тюркского происхождения – преимущественно суннитов ханафитского толка, мюридов восточного Кавказа, оказавших самое упорное сопротивление русской экспансии, и, наконец, множество представителей суфийских «орденов», формирующих очень своеобразное течение внутри ислама. «Веротерпимые» поначалу – чтобы лучше изучить недавно покоренные народы, – завоеватели вскоре начинают политику постепенной русификации, неизбежно вызвавшую ту реакцию, которая после революции 1917 г. приведет к неожиданному развитию событий.

24 ноября 1917 г. Ленин совместно с грузином Сталиным, получившим пост народного комиссара по делам национальностей, подписывает воззвание «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока», в котором говорится:
«Мусульмане России, татары Поволжья и Крыма, киргизы и сарты Сибири и Туркестана, турки и татары Закавказья, чеченцы и горцы Кавказа, все те, мечети и молельни которых разрушались, верования и обычаи которых попирались царями и угнетателями России! Отныне ваши верования и обычаи, ваши национальные и культурные учреждения объявляются свободными и неприкосновенными…»
Как всегда, эти обещания не предназначались тем, кому были адресованы: новая большевистская власть попросту стремилась лишить опоры контрреволюционное движение, которое могло найти поддержку у этих народов. Расчет оказался верным: победоносное шествие Деникина и его казаков споткнулось скорее о восстание на Кавказе, нежели о сопротивление, которое ему оказал Сталин в Царицыне.

Впоследствии, оценивая победу, одержанную над белыми армиями, Ленин не преминул связать ее с появлением в Закавказье и Средней Азии местных отделений партии большевиков, что позволило новым хозяевам России вновь – вместе с присоединившимися к ней советскими республиками – сохранить единство царской империи. Вынужденная уступить польские территории, прибалтийские земли и Финляндию, новая Россия станет поддерживать Кавказ и Среднюю Азию, где постепенно образуются братские республики, которым суждено оказаться сплавленными воедино в советском тигле.

Атеистические кампании сталинской эпохи не пощадили ислам, однако, если мечети были разрушены или использовались в других целях, власть не смогла коренным образом изменить социальные структуры и коллективное сознание народов, которыми она управляла. Вторая мировая война дала возможность «наказать» некоторые слишком непокорные мусульманские народы – прежде всего крымских татар, кабардинцев и чеченцев, но не только их. Депортированные практически полностью, многие из них смогут вернуться на родную землю и будут реабилитированы в 1956 г., когда Хрущев даст старт процессу десталинизации. Быстрые успехи предпринятой славянами колонизации, иллюзии коммунистического будущего и торжественная хрущевская эпоха, кажется, способствуют вхождению мусульманских окраин СССР в новое общество, обещающее «светлое завтра».

Ситуация резко меняется во времена правления Брежнева. Знакомый со Средней Азией благодаря руководству коммунистической партией Казахстана, Леонид Брежнев предоставляет мусульманским республикам значительную свободу, что обеспечивает спокойствие на обширных южных границах империи; сравнение с соседними мусульманскими странами оказывается скорее в пользу Советов.

Несмотря на серьезный анализ, предпринятый Элен Каррер д’Анкосс, которая в 1978 г. в своей «Расколовшейся империи» предсказала, что мусульманские республики станут источником неизбежного краха системы, – сегодня мы знаем, что этот крах был прежде всего предопределен центральной властью.

Принятое в 1979 г. решение напрямую вмешаться в дела Афганистана скоро окажется для империи фатальным: она переживет его всего на двенадцать лет. Было ли оно вызвано стремлением утвердить «бронекоммунизм» или покончить с анархическими афганскими настроениями и угрозой иранской революции, взбудоражившими мусульманские республики СССР, решение Леонида Брежнева оказалось одним из самых неудачных в истории XX в. Погрязнув в бесконечной войне, которую, конечно, он не мог проиграть, но и выиграть тоже в любом случае был неспособен, Советский Союз в 1989 г. отказывается от ее продолжения, равно как он отказывается выйти из конфронтации с Западом.

Празднование тысячелетия христианства на Руси также вынуждает правительство занять достаточно либеральную позицию по отношению к религии Пророка, и если победа, одержанная моджахедами в Афганистане, стала событием для всего исламского мира, то советские мусульмане не сыграли очевидной роли в падении советской системы. Необходимо признать, что некоторые республики даже отнеслись к обретенной независимости без энтузиазма, а затем, в конце 1991 г., после распада СССР, вступили в Содружество Независимых Государств.

Если оставить в стороне «обобщающий» подход к истории отношений между Россией и исламским миром, текущая геополитическая ситуация вынуждает внимательнее отнестись к различиям, объясняющим нюансы развития этих отношений. Именно эти различия позволяют понять разницу между событиями, разворачивающимися сегодня в некоторых районах Кавказа, и ситуацией в республиках Средней Азии, а также среди мусульманских общин Поволжья.

Первые мусульмане, с которыми русские вступили в длительную конфронтацию, были золотоордынские монголы, принявшие ислам в конце XIII в. Распад государства, созданного внуком Чингисхана Батыем, привел к появлению Крымского, Казанского и Астраханского ханств. Иван Грозный покорил два последних и, таким образом, взял под контроль все течение Волги, что открыло путь за Урал и привело к сибирскому походу Ермака и казаков и основанию в 1587 г. Тобольска. Русским еще долго не удастся полностью подчинить себе новые народы, это случится лишь в XVIII в., после подавления нескольких восстаний башкир.

В царствование Екатерины II татарский ислам переживает бурное развитие, повсюду строятся мечети, и в следующем столетии происходит появление татарской интеллектуальной элиты, успешно сочетающей мусульманское наследие и достижения современной науки. В начале XX в. уровень грамотности среди татар сопоставим с грамотностью среди русских и… в десять раз выше, чем уровень грамотности среднеазиатских узбеков.

В 1917 г. в Поволжье формируется собрание татар, в которое также входят представители башкир и чувашей, однако его разгоняют большевики. Комиссар по делам национальностей Сталин делает ставку на татарина Вахитова, организатора мусульманской Красной армии и основателя Российской мусульманской коммунистической партии (1918). Вскоре на смену Вахитову приходит Султан-Галиев. Он тоже намеревается примирить ислам и коммунизм, однако прежде всего стремится к деколонизации мусульманских районов между Волгой и Уралом. Создав в 1919–1920 гг. для разных народов собственные автономные республики, Сталин осуждает любые попытки установить подлинные мусульманские автономии в этом регионе, и Султан-Галиев вскоре будет брошен в тюрьму и расстрелян.

Включенные в российское государство волжские татары после падения коммунистического режима войдут в состав Российской Федерации. Наслаждавшиеся относительной автономией в период с 1921 по 1941 г. крымские татары понесут «наказание» за свой «коллаборационизм» с немецкими захватчиками, несмотря на то что с немцами сотрудничали совсем немногие из них. Депортированные в Сибирь и Казахстан, в отличие от кавказских народов, они не смогут вернуться на родину через несколько лет после окончания Второй мировой войны.

Если русским хватило тридцати лет, чтобы установить контроль над Закавказьем, особенно христианской Грузией и Арменией, то в своем стремлении «усмирить» народы предгорий Северного Кавказа они столкнулись с гораздо большими трудностями: тамошние мусульманские народы (единственным народом, не принявшим ислам, в этом регионе являлись осетины) оказали серьезное сопротивление. Черкесы, населявшие западную часть предгорий, были обращены в ислам под влиянием Османской империи в XVI в. Если абхазы и кабардинцы быстро подчинились русским, усилившим свой натиск в этом направлении после завоевания Крыма в 1783 г. и присоединения Грузии в 1801 г., то народы тюркского происхождения – карачаевцы, балкарцы и особенно названные черкесы, опытные воины, – были окончательно разгромлены только в 1864 г., что вызвало массовый исход в Османскую империю представителей этих народов.

На востоке Кавказа – в Дарьяльском ущелье – Россия строит Военно-Грузинскую дорогу, протянувшуюся от Владикавказа до Тифлиса. Именно здесь сопротивление русским войскам окажется самым сильным и России придется бороться с «воинами-мюридами» под руководством Шамиля, аварца из Дагестана, объединившего местные племена лакцев, чеченцев, лезгинов и на протяжении тридцати лет успешно сопротивлявшегося царским войскам, нанося им тяжелые потери.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Ислам – неотъемлемая часть России (2)

Новое сообщение ZHAN » 22 июл 2024, 16:09

Имама Дагестана вынудят сдаться в 1859 г., но память о нем останется в горных аулах восточного Кавказа, и пробуждение чеченцев на закате Советского Союза можно воспринимать как далекое эхо мюридовской эпопеи. Многие представители чеченского народа будут депортированы в годы Второй мировой войны в очень жестоких условиях.

В отличие от чеченцев их соседи ингуши – совсем как немусульмане осетины – рано столкнулись с русским влиянием и не оказали подобного сопротивления.

В первые годы XIX в. русским удалось отвоевать у персов северную часть Азербайджана, населенную тюрками шиитского толка, и это позволило им занять выгодные позиции на западном побережье Каспия и, главное, начиная с 1871 г. использовать бакинскую нефть. В 1917 г. азербайджанская националистическая партия «Мусават» («Равенство») не смогла воспользоваться ситуацией, поскольку большевики под предводительством армянина Шаумяна захватили Баку. Последовавшее за этим падение Демократической Федеративной Закавказской Республики открыло дорогу большевикам, объединившим весь этот район, и стало шагом к созданию в апреле 1920 г. Азербайджанской Советской Республики. Подвергшаяся ужасным репрессиям, инициированным Берией и его сообщниками, эта советская республика занимала самое почетное место в СССР при Хрущеве, а затем при Брежневе, однако она больше не являлась единственным источником нефти, а в 1988 г. вопрос, связанный с Нагорным Карабахом, столкнувший армян и азербайджанцев, становится причиной настоящей войны. После обретения в 1991 г. независимости Республика Азербайджан сохранит привилегированные отношения с Турцией, тогда как Армения будет тяготеть к России. Эта российская геополитическая эпопея на Кавказе отражена в занимательной книге швейцарца Эрика Хесли [Завоевание Кавказа. Геополитическая эпопея и война за влияние. – Sirt, 2006].

Кавказ – не единственное место, где Россия на протяжении веков сталкивается с очагами исламского сопротивления. В Средней Азии русская цивилизация также столкнулась с ожесточенным отпором.

В начале XVIII в., в царствование Петра Великого, россияне, основывая в 1718 г. на Иртыше Семипалатинск, начинают свое проникновение в Среднюю Азию, закрепляясь там, а затем, упрочив свое положение, основывают в 1743 г. на берегах реки Урал город Оренбург. В середине XIX в. маленькая флотилия поднимается по течению Сырдарьи, и в 1855 г. ее команда основывает город Верный – будущую Алма-Ату. Начиная с этого момента Россия берет под контроль казахские степи и переходит к постепенному покорению Туркестана. В 1865 г. взят Ташкент, в 1868-м – Самарканд, наконец, в 1873-м – Хива.

Одержав в 1881 г. победу над туркменами, захватив в 1884 г. Мерв и совершив в 1891 г. мощный рывок в направлении Памира, Россия установила свою прочную власть в этих районах, к великому неудовольствию англичан, обеспокоенных тем, что влияние царя может распространиться на Афганистан и, следовательно, на дороги, ведущие в Индию. Славянская колонизация и рост производства хлопка доказывают успехи царской империи в этом регионе.

В 1917 г. установившаяся в Туркестане власть большевиков оказывается под угрозой из-за восстания тех, кого называли басмачами, однако последние оказались не в состоянии предложить достойную альтернативу, и в конечном итоге большевики овладевают ситуацией. На месте прежнего российского Туркестана появляются пять советских республик, каждая из которых создается с учетом кочевого или оседлого характера местного населения, а также языковых особенностей. Туркмены, казахи и киргизы – кочевые народы, тогда как тюркоговорящие узбеки и ираноязычные таджики – народы оседлые.

Желание «советизировать» местное население вылилось в активную борьбу против ислама и усиление славянской колонизации, особенно при Хрущеве, попытавшемся реализовать широкомасштабный проект освоения целины.

Распад СССР полностью перекроит карту этого региона. Если Казахстан и Кыргызстан станут тянуться к России, то Туркменистан – к Турции, а Таджикистан – к своему этническому и географическому соседу Афганистану. Эта близость привела к тому, что Таджикистану пришлось столкнуться с усиливающимся исламским влиянием, в то время как Узбекистан, где из всех бывших республик советской Средней Азии демографическая ситуация оказалась наиболее тяжелой, на некоторое время становится объектом пристального внимания со стороны США, затем сближается с путинской Россией и снова качнется в сторону Соединенных Штатов, покинув ряды Шанхайской организации сотрудничества и периодически вступая с Россией в различные конфликты, как, например, в 2012 г. в секторе телекоммуникаций.

Русская имперская традиция опиралась на длительную практику интеграции мусульманских народов, и благодаря ей ныне покойный СССР, несмотря на периоды антиисламской лихорадки, смог утвердиться на территории от Каспия до Памира. Будучи наследницей колониального прошлого, итоги которого еще предстоит подвести, новая Россия столкнулась с чеченским абсцессом и с 2001 г. уделяет борьбе с терроризмом самое пристальное внимание. Это дает России свободу действий, однако политика, проводимая в отношении мусульман, не может ограничиваться только этими мерами, поскольку восемьдесят миллионов последователей ислама, оказавшихся внутри постсоветского пространства, разумеется, не намерены вечно оставаться пассивными наблюдателями того, как вершится история – зачастую без их вмешательства.

Если проанализировать географию распространения ислама на территории Российской Федерации, то можно констатировать, что в основном он охватывает районы Кавказа и Поволжья, а также северное побережье Каспийского моря и границу с Казахстаном. Эта география определяет существование трех главных мусульманских организаций: Совета муфтиев России (с центральным представительством в Москве), Центрального духовного управления мусульман России (в Уфе) и, наконец, Координационного центра мусульман Северного Кавказа. Будучи в большинстве своем суннитами, российские мусульмане могут претендовать на то, что они появились на занимаемых ими территориях раньше остальных народов, поскольку Северный Кавказ подвергся исламизации во второй половине VII в., а волжские татары были обращены в ислам в Х в., то есть в тот же самый период, когда в 988 г. крестилась Киевская Русь.

В состав Российской Федерации входят республики, граничащие с бывшими союзными республиками или автономными областями ныне покойного СССР. В основном эти республики располагаются в уральских степях и в Поволжье, а также в северной части Кавказа. Последние находятся в особенном положении, учитывая напряженность, порожденную чеченской войной в 1990-х гг., последствия которой еще не до конца преодолены. Речь в данном случае идет о политике, национальном факторе и даже иностранном вмешательстве, и не следует думать, что ислам является по умолчанию формой сопротивления историческому доминированию России. Федеральная власть доверяет мусульманским лидерам заботу об «умиротворении», то есть стабилизации этого региона.

Автономная республика Дагестан (50,3 тыс. кв. км) со столицей в Махачкале насчитывает около 2 млн жителей, из которых мусульман – 85 %. «Многонациональный» регион, подвергшийся исламизации позднее остальных и придерживающийся суннизма ханафитского толка, стал местом наиболее жестокого мусульманского сопротивления, оказанного России, примером чего служит образ вдохновленного учением «накшбанди» знаменитого имама, мюрида Шамиля, на протяжении тридцати лет препятствовавшего продвижению русских на эти территории.

Более скромная (19 300 кв. км) территория Чеченской Республики со столицей в Грозном стала печально известной после начала войны за независимость, сопровождавшей крах Советского Союза и закончившейся возвращением России в эти земли. Ее население, обращенное в ислам лишь в XVII в. под влиянием соседей – дагестанских аварцев и кабардинцев (или восточных черкесов), составляет 1,5 млн жителей, из которых мусульман – 70 %. Мусульмане Чечни исповедуют суннизм ханафитского толка, однако они тоже оказались под сильным влиянием «накшбанди». В 1992 г. чеченцы делают выбор в пользу независимости, а ингуши провозглашают свою собственную суверенную республику в составе Российской Федерации.

Федеративная Республика Кабардино-Балкария располагается на площади всего лишь в 12,4 тыс. кв. км и насчитывает 750 тыс. жителей, из которых больше половины являются мусульманами; ее столица находится в Нальчике. В 1921–1922 гг. здесь возникла Кабардино-Балкарская автономная область, превратившаяся в 1936 г. в Кабардино-Балкарскую АССР. В 1946 г. балкарцы были депортированы в Среднюю Азию, однако в 1957 г. статус-кво был восстановлен, и автономной республике вернули прежнее название. Исламизация здесь состоялась примерно в одно время, в XVIII в. Несмотря на то что восточные черкесы, или кабардинцы, говорят на одном из языков кавказской группы, а балкарцы – на одном из тюркских, первые подчинили себе последних, что, однако, не помешало им в XIX в. сообща выступить против русской экспансии.

В западной части Северного Кавказа находится Карачаево-Черкесия (14,2 тыс. кв. км) – бывшая автономная область СССР, ставшая в 1991 г. республикой в составе Федерации, половина из ее 500 тыс. жителей сегодня является мусульманами, проживающими в районах, соседних с Кабардино-Балкарией и Абхазией, занимающей южную часть территорий, исторически принадлежавших Грузии. Жители этой республики – тюркоговорящие карачаевцы и черкесы. Эти черкесы, которых также называют адыгейцами, были обращены в ислам в результате контактов с Османской империей в период с XVI по XVIII в. Исповедующие суннизм ханафитского толка, они на протяжении длительного периода времени служили в отрядах египетских мамлюков и стали грозными противниками для калмыков (монголов) и буддистов, обосновавшихся в северо-восточной части Кавказа, а также для русских, в итоге подчинивших их в XIX в., что вызвало массовую эмиграцию в османские территории.

Республика Адыгея (7,6 тыс. кв. км) со столицей в городе Майкоп расположена в бассейне реки Кубань; это бывшая Адыгейская автономная область, насчитывающая 400 тыс. жителей, из которых 20 % – мусульмане.

Башкортостан, бывшая Автономная Советская Социалистическая Республика Башкирия (143,6 тыс. кв. км), со столицей в Уфе сегодня является республикой в составе Российской Федерации и насчитывает почти 4 млн жителей, больше половины которых – мусульмане. Бывший некогда, как и соседний Татарстан, частью Золотой Орды, еще до монгольского нашествия этот регион был захвачен тюркскими племенами, исповедовавшими суннизм ханафитского толка. После революции 1917 г. этот край стал автономным районом, а затем Башкирской АССР.

Политика разделения народов и соседних территорий, проводимая Сталиным, была направлена на расширение границ с целью включения в некоторые районы новых земель, населенных преимущественно русскими; это делалось для того, чтобы помешать возникновению «национальных» претензий, которые могли бы расшатать новый советский строй.

Бывшая Татарская АССР, ныне Республика Татарстан (68 тыс. кв. км), со столицей в Казани насчитывает около 3,5 млн жителей, из которых мусульман – больше половины. Расположенный по соседству с такими республиками, как Чувашия, Марий Эл, Удмуртия и Башкортостан, когда-то Татарстан являлся частью Казанского ханства, возникшего в XV в., в период распада Золотой Орды, и был населен мусульманскими народами – монголами и тюркскими племенами; язык, на котором говорили последние, способствовал быстрому вытеснению монгольского. Находясь вдали от потрясений, охвативших мусульманские районы Северного Кавказа или еще совсем недавно пережитых ими, Татарстан являет собой пример «возрождения ислама» в нынешней России после долгого периода советской власти.

Возрождение ислама в этой республике, наполовину населенной татарами (мусульманским народом, принявшим магометанство в 922 г., то есть за шесть веков до завоевания Казани Иваном Грозным), действительно заметно. В момент распада СССР в Казани оставалась одна мечеть, сегодня их пятьдесят, и среди них – огромное святилище, мечеть «Кул Шариф», находящаяся в стенах Казанского кремля, совсем рядом с восстанавливаемым православным собором. Сегодня в республике всего около тысячи мечетей, которые посещают 2 млн мусульман…

Мечети и медресе, традиционные духовные школы, предпринимали методические усилия, направленные на возрождение ислама; эти тенденции находили отклик среди населения во всех социальных слоях и возрастных группах. Старшее поколение в советские годы исповедовало ислам тайно. Движение за возрождение, однако, имеет свои границы. Здесь часто заключаются смешанные браки между русскими и татарами, и, несмотря на то что 80 % молодых татар считает себя мусульманами, оставаясь верными «религии предков», лишь 5 % из них по-настоящему придерживаются этой веры и следуют ее предписаниям. Власти Татарстана с одинаковым уважением относятся к исламу и православию, вследствие чего некоторые представители арабского мира, приехавшие проповедовать радикальный ислам, были изгнаны с его территории: татары-мусульмане придерживаются веротерпимости и умеренности в религиозной практике. В 1998 г. местные власти основали в Казани Российский исламский университет, в задачи которого входит объединение традиций религиозного образования и современной научно-технической подготовки кадров.

Вне Российской Федерации находятся мусульманские республики Средней Азии, бывшие до 1991 г. советскими, что также в определенной мере влияет на отношения России с мусульманским миром. Внутри бывшей советской империи число мусульман неуклонно росло. Согласно переписи 1989 г., мусульман насчитывалось 55 млн, то есть 19 % всего населения; в период с 1979 по 1989 г. эта цифра выросла более чем в два раза – 49,4 %, тогда как в предшествующее десятилетие мусульмане составляли всего лишь 42,1 %.

В этническом плане 85 % мусульман, представленных на бывшей территории СССР, являются тюркоговорящими. Исключение составляют мусульмане Северного Кавказа, говорящие на своих, кавказских языках, и таджики, являющиеся ираноязычными.

Конфликты, приведшие к распаду СССР, доказывают, что религия не является решающим фактором, определяющим развитие тех событий. Проявления ксенофобии, периодически наблюдаемые в России, не могут рассматриваться как исламофобия, но в большей степени связаны с наплывом иммигрантов с Кавказа или из Средней Азии. Татары, живущие на территории Российской Федерации, не стали для русских объектом дискриминации и не вызывают никакой враждебности, несмотря на свою приверженность исламу.

Война в Нагорном Карабахе столкнула армян, христиан, и азербайджанцев, мусульман-шиитов, однако в этом конфликте управляемый аятоллой Иран скорее поддержал Армению – из опасения возможных претензий того азербайджанского меньшинства, которое проживает на территории этой страны.

Во время конфликта православной России и православной же Грузии мусульмане-абхазы поддержали Россию, а враждебно настроенные по отношению к Москве чеченцы – Грузию, не выказав никакой солидарности со своими единоверцами-абхазами. Напрасно было бы искать следы поддержки мусульман Средней Азии кавказскими чеченцами, которые, будучи депортированными в Казахстан в конце Второй мировой войны, сохранили о нем не очень приятные воспоминания. Точно так же мы наблюдали за тем, как противостояли друг другу киргизы и узбеки (несмотря на то, что оба народа являются тюркоязычными и придерживаются суннизма) в Оше в 1990 и 2010 гг.

Таджики находятся в перманентном конфликте с узбеками из-за двух древних столиц – Самарканда и Бухары, городов, исторически развивавшихся под влиянием персидской культуры, близкой таджикам, но подаренных Сталиным Узбекистану.

Узбекские каракалпаки являются близкими родственниками казахов, что не мешает им постоянно конфликтовать и испытывать взаимный антагонизм.

Этнические различия, историческое наследие в сочетании с произвольно начерченными границами, появившимися в советскую эпоху, препятствуют сплочению мусульман Средней Азии. Отныне национальный признак, ставший определяющим еще в советскую эпоху, формирует отношения между различными республиками, образовавшимися на огромном пространстве бывшего Туркестана царской эпохи. Значение ислама здесь является различным. В Казахстане он спокойно сосуществует с православием и, кажется, невосприимчив к любым проявлениям радикализма. Подобная ситуация сложилась и в Кыргызстане, где, в пику этому, существует антагонизм между киргизами и узбекским меньшинством, проживающим на юге страны.

Таджикистану пришлось противостоять исламской оппозиции, вызвавшей гражданскую войну в соседнем Афганистане, и сблизиться с Россией.

Обеспокоенный тем, что идущие из Таджикистана настроения могут перекинуться и на Узбекистан, Ислам Каримов в 1992 г. запретил создание политических партий на основании религиозных и этнических признаков.

Вскоре после обретения независимости ныне покойный президент Туркменистана Сапармурат Ниязов с помощью судебной власти ограничил свободу религиозных проявлений, а также политическую свободу; духовные школы, не контролируемые со стороны проправительственных религиозных властей, были закрыты.

Похоже, что ислам не является решающим фактором в тех изменениях, которые происходят в постсоветских республиках Средней Азии; гораздо важнее здесь амбиции отдельных национальных государств, образовавшихся после распада СССР, или серьезные геополитические маневры, проводимые Россией, Китаем, США и европейскими государствами.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Буддизм, наступающий со стороны Китая

Новое сообщение ZHAN » 23 июл 2024, 12:54

В Российской Федерации насчитывается приблизительно 0,5 млн буддистов, причем есть вероятность, что цифра завышена почти вдвое. Подобная ситуация вполне объяснима: к буддистам зачастую относят и тех, кто постоянно практикует обряды этой религии, традиционно связываемой с определенными народностями. Российский буддизм обычно ускользает от внимания специалистов, изучающих особенности этой религии: их прежде всего интересует Азия или те небольшие группы, которые не так давно возникли на Западе. Тем не менее буддизм является одним из традиционных верований России, так же как православное христианство, ислам и иудаизм.

В начале XVII в. «боярский царь» Василий Шуйский повелел племенам ойратов, пришедших из Джунгарии – северо-западного китайского Туркестана, – перебраться в степи нижней Волги, где они должны были охранять южные границы империи. Эти племена исповедовали буддизм, а также придерживались традиций шаманизма; во второй половине XVII в. внутри Российской империи они образуют Калмыцкое ханство. Это ханство исчезнет во второй половине XVIII в., когда Екатерина II отдаст эти земли в подчинение астраханскому губернатору.

Далее к востоку, в Сибири, по обе стороны огромного озера Байкал, распространился тибетский буддизм, прежде утвердившийся в Монголии. В том же XVIII в. Бурятия, к которой относятся эти районы, вошла в состав империи. Попытки православного духовенства обратить местное население в христианство имели ограниченный успех к западу от Байкала, в то время как буддизм продолжал распространяться на восток и юго-восток.

Тогда же российская власть устанавливает контакты и заключает договоры с Маньчжурской империей, присоединившей Китай в середине XVII в.; этот регион русские воспринимали как буферную зону, отделяющую сферу влияния огромной империи от территорий, расположенных к югу от Амура. Правившие позднее российские цари с успехом проводили прагматичную политику наблюдения за небольшими народами, занимавшими огромные пространства.

Чтобы облегчить переход кочевников-бурятов к оседлому образу жизни, была создана независимая буддийская церковь, управляемая Пандито Хамбо-ламой, а число лам и монастырей было ограничено. Несмотря на то что буддизм длительное время рассматривался как одна из форм язычества и считался чем-то вроде анимизма или шаманских верований, русские государи заботились о сохранении хороших отношений с народами, которые его исповедовали. Эту линию продолжил Сталин, в 1923 г. заявив в угоду дипломатическим и геополитическим интересам новой Советской России, что «малейшая ошибка, допущенная по отношению к маленькому калмыцкому краю, связанному с Тибетом и Китаем, для нашей работы окажется гораздо хуже, чем ошибка, допущенная по отношению к Украине».

Изначально власти старались держаться в стороне от споров, возникших в глубине буддийской общины среди консерваторов и реформаторов, распространявших в начале XX в. сепаратистские настроения и предложивших проект объединения всех монгольских народов. Попытка казачьего атамана Семенова, командовавшего Белой армией в Сибири, содействовать становлению «Великой Монголии», задуманной монгольским ламой Неизе-гэгэном, а также теократический проект, предложенный бурятским ламой Лубсан-Сандан Цыденовым, находившимся в оппозиции к красным и к белым, действительно обеспокоили советскую власть. В конце концов Москва стала давить на бурятского ламу, реформатора Агвана Доржиева, которого поддерживали советские ученые, специалисты по буддизму, и который в итоге согласился представить свою веру как учение, совместимое с официальным советским атеизмом.

Достигнутое соглашение вскоре было нарушено, поскольку новая власть запретила духовенству давать религиозное воспитание детям и подросткам, что привело к уменьшению числа монахов. Невозможность состоять в монастырских общинах также стала для верующих серьезным препятствием. Антирелигиозная политика 1930-х гг., ознаменовавшаяся арестом многих лам, разрушением храмов (около сотни на территории Калмыкии) и монастырских комплексов в Бурятии (власть утверждала, что там могут скрываться шпионы), поставила буддизм в СССР почти на грань исчезновения. Калмыков, кроме того, обвинили в «пособничестве» немцам и в конце 1943 г. депортировали в Среднюю Азию. В то же время Сталин, столкнувшись с немецкой угрозой, пожелал заручиться поддержкой национальных меньшинств, что привело к некоторым положительным сдвигам, в частности к созданию двух монастырских комплексов.

Помимо народов, традиционно исповедующих буддизм, эта религия в равной степени интересует множество европейцев, увлеченных восточными учениями, к которым относится и «теософия» Елены Блаватской, и русских, добившихся в 1909 г. разрешения построить в Санкт-Петербурге буддийский храм. Несмотря на интерес к «восточной мудрости», явно проявившийся в СССР тогда же, что и в Северной Америке и Западной Европе, обращения в буддизм оставались достаточно редкими. Один из духовных учителей российского буддизма XX в. бурят Бидия Дандарон умер в 1974 г. в ГУЛАГе, и лишь в 1990 г. в России была разрешена полная свобода вероисповедания. Это привело к мощному возрождению буддизма в тех регионах, для которых он являлся традиционным вероучением.

Российский буддизм не представляет собой единое целое – об этом свидетельствуют конфликты, возникшие в конце 1990-х гг. в Санкт-Петербурге. Введенные в 1997 г. ограничения активности иностранных сект, возникших на базе общепринятых религиозных учений, в равной степени осложнили отношения между сторонниками различных школ. В Совете по взаимодействию с религиозными объединениями буддизм представлен исключительно российской буддийской общиной, возглавляемой Пандито Хамбо-ламой Дамбой Аюшеевым, что оспаривается различными группами и объединениями, ставящими под сомнение правоту стремлений официальных буддистских кругов объединиться вокруг Иволгинского дацана. Не менее явным остается интерес к возрождению более ранних буддийских практик и к традиционному шаманизму, что тоже вносит некоторые разногласия в ряды буддистов.

Несмотря на незначительное число приверженцев этой религии в Российской Федерации, буддизм в огромном государстве, распростершемся на двух континентах и всегда претендовавшем на свое «евразийское» призвание, имеет символическое значение.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Создание евразийской империи

Новое сообщение ZHAN » 24 июл 2024, 12:39

Было очень сложно представить, какая судьба ожидает Московское княжество, позже других ставшее одной из значимых областей северо-востока страны; на роль собирателя русских земель претендовали другие города. Город-государство со своими собственными институтами, Великий Новгород был гораздо богаче, а его владения простирались до Урала на востоке и берегов Ладожского озера на севере. Суздаль и Владимир также могли выступить в качестве грозного соперника, власть в них сформировалась раньше, чем в Москве, первые упоминания о которой относятся лишь к 1147 г. Владимиро-суздальский князь Юрий Долгорукий построил здесь первый деревянный кремль, однако в 1237 г. город захватили монголы и полностью его разрушили.

Это трудное начало, однако, сменилось периодом постепенного роста могущества, которое выдвинуло Москву в ряд «привилегированных партнеров» монгольских ханов и сделало город постоянной резиденцией митрополитов Русской православной церкви. Москва прежде всего воспользовалась своим благоприятным географическим положением. Расположенная на берегах одноименной реки, она находится в бассейне Волги и Оки, недалеко от верховьев Дона, на перекрестке торговых путей, и связана с Новгородом на севере и Рязанью на юге. Правда, этот козырь мог использоваться лишь при наличии сильной политической власти, способной передаваться по наследству.

Младший сын князя Александра Невского Даниил (правил с 1276 по 1303 г.), несмотря на то что территория его княжества занимала всего 20 тыс. кв. км, стал первым собирателем соседних земель. Московский князь Иван Калита (1325–1341) не собирал земли, однако он стал главным на Руси доверенным лицом монгольского хана, служа ему верой и правдой. Это позволило ему снарядить карательную экспедицию против Твери, не желавшей платить дань. За свое усердие Иван Калита получит от хана титул великого князя, и ему будет доверено собирать дань со всех русских княжеств в пользу Орды. Великий князь московский отныне располагал правом надзирать за всеми княжествами и стал единственным посредником между ними и монгольской властью, это избавило Москву от грабежей и набегов, которым регулярно подвергались другие русские земли.

Поддержка, оказанная Москве Православной церковью, также имела решающее значение. Получив от монголов полную независимость, церковь постепенно становится исконно русским «национальным» институтом. Переезд митрополита Феогноста в Москву в 1328 г. превратил последнюю в духовную столицу Руси; с этого момента начинается рост политического влияния церкви, еще более усиленного благодаря известности Троицкой лавры, основанной преподобным Сергием в 1337 г. к северо-востоку от Москвы.

Ставший великим князем в 1359 г. Дмитрий Донской в 1363 г. захватывает Владимирское княжество, а затем Угличское, Костромское и Галич-Мерьское, к концу своего правления присоединив к Московскому государству еще и Калугу. Он покоряет и Тверское княжество. Дмитрий станет первым московским князем, открыто выступившим против монгольского владычества. Одержав в 1378 г. победу над татарами, два года спустя он побеждает их еще раз, на Куликовом поле у слияния Непрядвы и Дона; за это его станут называть Дмитрием Донским.

Во время долгого правления Василия I (1389–1425) к Москве был присоединен Нижний Новгород, расположенный у слияния Оки и Волги, однако Москве все еще приходилось считаться с золотоордынской угрозой. Пребывая в ярости оттого, что им отказались платить дань, к которой они давно привыкли, татары в 1408 г. опустошают территорию Московского княжества.

Василий II (1425–1462), преодолев период междоусобных распрей, которым отмечено начало его правления, стал присоединять новые земли. Так, он захватил Суздальское княжество, затем Тулу и, упреждая возможность заключения союза между Новгородом и Литвой, потребовал от северного города права вмешиваться в его дела. Именно в его правление происходит окончательный разрыв с Золотой Ордой. Отныне Москва обретает фактическую независимость от татар, а множество мелких монгольских князей даже присягают на верность московскому государю.

Невероятно долгое правление Ивана III (1462–1505), старшего сына Василия II, имело для Руси огромное значение. Продолжая политику отца, новый князь навязывает свою власть братьям и всем остальным русским князьям. Он продолжает присоединять территории, покоряя в 1472 г. Пермскую область, а в 1489-м Вятку – земли, населенные финно-угорскими народами и прежде никогда не являвшиеся частью Киевской Руси, точно так же как, в целом, и всей русской «вселенной».

На юге Иван III освобождает себя от уплаты любой дани и, трижды отражая нашествия монголов, в 1480 г. официально заявляет о полной независимости от наследников Золотой Орды. В то же самое время он принимает титул царя и объявляет себя государем всея Руси; Иван III начинает украшать Москву, стремясь превратить ее в политический и духовный центр своего государства. Чтобы упрочить свою независимость, он объявляет себя самодержцем и отвергает хотя бы формальное подчинение любой чужеземной власти; он становится государем, наделенным абсолютной властью. Женитьба на принцессе Софье, племяннице последнего византийского императора Константина XI, спустя 19 лет после взятия Константинополя турками-османами наделяет московского царя новыми властными полномочиями. На западе Ивану III приходится считаться с королевством Польско-Литовским, однако он побеждает в войнах с ним и присоединяет часть Смоленской и Полоцкой областей. Если в начале его царствования территория Московского государства составляла 470 тыс. кв. км, то к концу правления Ивана III эта площадь увеличивается до 2 млн кв. км. Эти земли населяют преимущественно великороссы, а также небольшое число финно-угорских племен, рассредоточенных в северо-восточной части государства.

Преемник Ивана III, правивший с 1505 по 1533 г. Василий III, в 1510 г. захватывает Псков, а одиннадцать лет спустя – восточную часть Рязанского княжества, все еще остававшуюся независимой от Москвы. В 1514 г., в результате новой войны с королевством Польско-Литовским он присоединяет к Москве Смоленск. Когда Василий III умирает, территория, находившаяся в подчинении у Москвы, достигает 2,8 млн кв. км. Именно в его царствование псковский монах Филофей отправляет царю знаменитое послание, в котором он объявляет о новом предназначении Москвы:
«Храни и внимай, благочестивый царь, тому, что все христианские царства сошлись в одно твое, что два Рима пали, а третий стоит, четвертому же не бывать. И твое христианское царство другим не сменится, по слову великого Богослова, а для христианской церкви сбудется блаженного Давида слово: “Вот покой мой во веки веков, здесь поселюсь, как пожелал я того”».
Речь идет о видении, подтвердившем легитимность духовных притязаний Московского государства на главенство. По сравнению с тем, что было за триста лет до этого, ситуация впечатляет, но не все русские земли удается собрать воедино, можно говорить только лишь о великорусских территориях, поскольку Киев все еще не присоединен; а с началом правления Ивана IV Грозного начинается новая фаза экспансии. Расширение Московского государства обретает иное направление: теперь интересы Москвы обращены к неславянским народам, живущим за пределами бывших границ Киевской Руси. Между 1533 г. (датой восшествия на престол Ивана IV) и концом XVI в. территория Московского государства увеличивается почти вдвое, с 2,8 млн до 5,4 млн кв. км.

Первые годы царствования Ивана IV, ставшего государем в три года после смерти отца, отмечены перипетиями регентства и жестокой борьбой за власть, после которой юный князь в 1547 г. принимает царский титул и перестает называться великим князем, завершив тем самым идеологические перемены, начатые его дедом Иваном III. Проведение административных и военных реформ дает ему возможность начать борьбу с Казанским и Астраханским ханствами, по-прежнему угрожавшими русским землям частыми набегами. Откликнувшись на призыв черемисов – финно-угорского племени, жившего на правом берегу Волги, – Иван тщательно готовится к походу и в октябре 1552 г. после семинедельной осады берет Казань. Тем не менее потребовалось несколько лет, чтобы в 1557 г. в этом регионе воцарился мир.

После взятия Казани Московское государство продолжает расширяться. Отныне к исконно русскому населению добавятся неславянские народы и племена: угро-финны (черемисы, или марийцы), тюрки (татары, чуваши и башкиры), притом что часть из них исповедует ислам. В 1556 г. в свою очередь захвачено Астраханское ханство, и теперь русские контролируют уже все течение Волги. В следующем году тюркоязычные ногайские племена, обосновавшиеся на восточном берегу Волги, присягают на верность Ивану IV, то же самое делают кабардинские и черкесские князья, жившие на Северном Кавказе и в кубанских степях. Это позволило расширить государство на юг и юго-восток и привело к развитию земледелия в степной зоне; прежде это было невозможно, поскольку кочевники, занимавшие эти огромные просторы, пасли здесь свои стада. Чтобы поддержать еще одно направление колонизации, которая вскоре доберется до плодородных земель Юго-Западной Сибири, цари в 1580-х гг. приказывают строить крепости Воронеж, Самару и Царицын.

Освобожденные от татарской угрозы, черноземные территории юга стали с невероятной силой манить русских крестьян, но то же самое можно сказать и про лесные районы Урала. Семья купцов Строгановых, специализировавшаяся на торговле солью и мехами, играла здесь решающую роль, пользуясь поддержкой царя, доверившего ей обширные концессии в этом регионе, считавшегося пустынным к северу от бассейна Камы. Они полностью осваивают этот край, а затем направляются дальше на восток и пересекают Уральский хребет, оказавшись в бассейне Оби. Строгановы обращаются к казакам, привыкшим воевать на южных границах Руси.

После смерти Ивана Грозного в 1584 г. Московское государство занимает территорию почти в 5 млн кв. км, однако успехи на юго-востоке и востоке резко контрастируют с провальными попытками выйти на берега Балтики: там русские сталкиваются с более могущественными державами. В 1595 г., в царствование Федора I Иоанновича, заключается Тявзинский мирный договор, согласно которому Руси возвращаются земли, двенадцатью годами ранее отданные Швеции. И все же именно в Сибири освоение новых земель оказывается самым успешным.

В 1585 г. русские основывают первый форпост за Уралом, на землях башкир, – Обский городок. В 1586 г. захвачена столица сибирского хана Кучума – будущая Тюмень, а в 1587 г. у слияния Иртыша и Тобола возникает Тобольск.

Достижения второй половины XVI в. оказываются под угрозой в Смутное время, причиной которого становится отсутствие наследников у царя Федора. Период династического, политического и невероятно сильного социального кризиса становится свидетелем вторжения на Русь соседних народов, в первую очередь шведов и поляков, пожелавших использовать ситуацию в своих интересах; само существование русского государства оказывается под угрозой – как из-за внутренних усобиц, так и из-за нашествий извне. Смоленск возвращается к полякам, а Новгород переходит под контроль шведов…

Выход из кризиса, связанный с провозглашением новой династии Романовых, становится доказательством патриотического и духовного подъема; народ объединился против польских захватчиков, однако государство истощено и отказывается от многих важных территорий. Заключенный в 1617 г. Столбовский мир со Швецией, позволивший России вернуть Новгород, тем не менее приводит к очередной потере Ингрии (Ингерманландии) и берегов Ладожского озера, ограничив ей доступ к Балтике. Смоленск остается в руках поляков.

Необходимость соблюдать осторожность в отношениях с противниками – Швецией и Польшей на западе и Османской империей на юге – отсутствует в Сибири, где чаще всего по инициативе казаков русские проникают все дальше на восток. Разрозненные и непохожие коренные сибирские народы не могут оказать сопротивление русским, имеющим огромное военное превосходство. В 1600 г. им удается достичь устья Оби, впадающей в Северный Ледовитый океан; в последующие годы оказываются завоеванными берега Енисея, населенные самоедами и тунгусами.

В 1632 г. русские выходят на берега Лены, покоряя якутов. В 1639 г. русские достигают побережья Тихого океана – таким образом, за тридцать лет освоены территории протяженностью почти в 5000 километров. Движение на восток инициируют казаки; один из них, Семен Дежнев, вышедший из устья Колымы, первым добирается в 1648 г. до пролива, позднее названного именем датского мореплавателя Беринга, отправленного в эти же места в 1728 г. указом царя.

Проникновение в новые земли быстро приводит к появлению острогов – укрепленных аванпостов, окруженных деревянным частоколом и символизировавших русское владычество над пустынными бескрайними просторами. В 1604 г. в Западной Сибири основан Томск, в 1632 г. на берегу Лены – Якутск, а затем в 1649 г. на берегу Тихого океана возникает Охотск, став итогом этого неустанного движения на восток. В 1661 г. южнее, на берегах озера Байкал, основан Иркутск, но бурятские туземные племена оказываются сильнее, чем вновь прибывшие русские. Освоение верховий Амура приводит к столкновениям с китайскими отрядами маньчжурского императора, заканчивающимся в 1689 г. заключением русско-китайского Нерчинского договора, временно ограничившего русскую экспансию на юго-восток от Станового хребта.

На западе русские успешно пытаются отвоевать Киев и тем самым вернуть себе территорию бывшей Киевской Руси. В 1653 г. запорожские казаки обращаются к царю Алексею Михайловичу (царствовал с 1645 по 1676 г.). Заключенная в 1654 г. Переяславская рада воссоединяет Украину с Россией, а в 1659 г. украинская церковь подчинится русскому патриарху; польско-русская война становится неизбежной, но Польша терпит поражение, и по Андрусовскому перемирию Россия получает контроль над левым берегом Днепра, а также возвращает себе Смоленск. Возвращение Киева, первоначально казавшееся временным, закрепляется договорами 1678 и 1686 гг.

Внушительный рост территорий на востоке тем не менее не избавляет Россию от трудностей, с которыми ей приходится столкнуться в борьбе за выход к Балтийскому и Черному морям, где Швеция, Польша и Османская империя – точнее, ее часть, Крымское ханство, – продолжали препятствовать ее продвижению. Обладая огромными землями, Россия все еще оказывается не в состоянии, в силу своих масштабов и трудных природных условий, сделать рывок вперед; гигантские просторы России остаются малонаселенными, несколько обитаемых островков, стоящих особняком, не могут стать источником могущества, к которому страна стремилась.

Царствование Петра Великого станет важнейшим этапом, позволившим Московии превратиться в настоящую империю, проводящую динамичную политику территориальной экспансии, являющейся следствием реального, решительно и постепенно осуществляемого геополитического проекта. До своей смерти в 1725 г. Петр Великий сумеет придать новое измерение Российскому государству буквально во всех областях. Взятие Азова в июле 1696 г. демонстрирует стремление выйти к берегам Черного моря и приводит к созданию на берегах Азовского моря военного порта Таганрог. Эти завоевания закреплены Константинопольским договором, заключенным в июле 1700 г. Отдавая себе отчет в том, что одним из приоритетов его политики является расширение границ государства, Петр произносит знаменитую формулу, согласно которой «у России много земли, но стремиться ей должно к водам».

Для проведения этой политики требовались средства и знания, которые можно было получить на Западе, а кроме того, существовала насущная необходимость подавить любое сопротивление назревшим реформам внутри России. Модернизация армии, создание военно-морского флота, стремление к развитию промышленности, политические и административные реформы, реорганизация церкви с целью подчинить ее государству, меры, предпринятые в сфере начального, среднего и высшего образования, – все это должно было способствовать росту и подъему страны, особенно учитывая наличие противников на Западе.

Потерпев поражение под Нарвой в 1700 г., в начале Северной войны, от молодого шведского короля Карла XII, в следующем году русские захватывают Ингрию (Ингерманландию) и утверждаются на берегах Финского залива. В 1703 г. принято решение построить в устье Невы Санкт-Петербург – на все еще зыбких границах империи. Место было выбрано символическое: этот шаг обозначил желание Петра распахнуть из России окно на море, как он объяснил это в 1704 г. польскому королю: «Великие империи не могут обойтись без морских портов, они суть артерии, заставляющие биться сердце государства здорóво и регулярно». Основание в 1704 г. крепости Кронштадт, взятие Нарвы и Дерпта, победа, одержанная над Карлом XII в 1709 г. под Полтавой, закрепляют успехи русских в их движении на северо-запад, где в 1712 г. Санкт-Петербург получает статус столицы империи. Тем не менее Северная война продолжается до 1721 г. из-за союза между Швецией и Османской империей.

Петр ждал восстания христиан на Балканах, чьим «освободителем» он хотел стать, но оно так и не произошло. В июле 1711 г. он потерпел поражение на берегах Прута и два года спустя был вынужден подписать Адрианопольский мир, согласно которому отказался от Азова и Таганрога. Напротив, подписанный со Швецией в 1721 г. Ништадтский мирный договор закрепил победу России, отныне получившей большое пространство на Балтике. Россия приобрела Ингерманландию, Эстонию и Лифляндию, а также острова Ханко и Эзель, а на юго-востоке Финляндии – провинцию Выборг.

Расширение границ за пределы традиционного русского пространства привело к тому, что местные племена – финны, эстонцы и латыши, – к которым добавились влиятельные немецкие меньшинства, преимущественно протестанты, вошли в состав империи. Это стало огромным успехом, означавшим вступление России в ряды европейских держав, однако стране пришлось заплатить большую цену на юге, где выход к Черному морю стал возможен лишь спустя некоторое время.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Создание евразийской империи (2)

Новое сообщение ZHAN » 25 июл 2024, 12:17

Через несколько недель после подписания Ништадтского мира (30 августа 1721 г.), 1 ноября, по инициативе графа Головина Сенат обращается к Петру с просьбой принять титул «Петр Великий, Отец Народа, Император Всероссийский». В этой формуле содержалось официальное признание факта появления Российской империи; всего за двадцать три года до этого Петр именовался «Государь, Царь и Великий Князь Великая, Малая и Белая Руси». Помимо абсолютной власти, данной монарху, новая формулировка титула закрепляла статус повелителя государства: он рассматривался как первый слуга своей державы.

Пока Петр решительно способствовал продвижению русских на берега Балтики, продолжалась экспансия и на восток. В 1716 г. в среднем течении Иртыша основан Омск, а два года спустя в верховьях той же реки, главного притока Оби, – Семипалатинск. В 1695 г. отряд под командованием казака Владимира Атласова, вышедший из устья Анадыря, достиг Камчатского полуострова и в течение трех лет подчинил коренные народы. В 1711 г. казаки занимают Курильские острова.

Провал экспедиции в Хиву в 1717 г. побуждает царя предпринимать все новые попытки экспансии в Среднюю Азию. Правда, в большей степени его взоры обращены к западу от этого региона – к берегам Каспийского моря, где он намеревается восстановить древние торговые пути между Востоком и Западом, с тем чтобы русские могли возродить торговлю в этом направлении. Несмотря на заключенный в 1717 г. русско-персидский торговый договор, Петр, пользуясь слабостью персидской монархии, начинает военную кампанию в северных областях Персии, заканчивающуюся взятием Дербента и Баку и утверждением России на западных и южных берегах Каспийского моря. Успех, достигнутый в данном направлении, оказался призрачным из-за того, что сопротивление русским оказали горцы Дагестана, и в 1735 г. Россия была вынуждена покинуть этот регион.

В конце концов Петру пришлось ограничить свои амбиции в отношении юга, но, если в итоге его стремления закрепиться здесь оказались неудачными, совсем иначе обстояло дело с выходом к Балтике и проведением реформ, призванных модернизировать империю и приблизить ее к Западу; когда царь умирает, ее территория составляет 17 млн кв. км.

Между 1725 и 1762 гг. (вступлением на престол Екатерины II) Россией правили шесть монархов. В это время страна по-прежнему продолжает свое движение преимущественно в Азию. На этом пути ей приходится подавлять мятежи башкир, протестующих против притока крестьян на традиционно принадлежавшие им земли; в знак господства на этих территориях русские основывают город-крепость Оренбург, ставший центром поддержки сельскохозяйственной колонизации в период русификации этого региона. Примерно в то же время заключен договор с кочевниками-казахами, в результате которого они переходят под протекторат России, что позволяет ей распространить свое влияние до берегов Аральского моря. На северо-востоке Сибири датский мореплаватель Витус Беринг открывает пролив, названный его именем, а в 1741 г. присоединяет к России Аляску. Одновременно к империи присоединены Алеутские острова; таким образом, Россия закрепляется на северо-западном побережье Северной Америки. На юге Россия начинает новую войну против Османской империи и в 1739 г. отвоевывает Азов, но выход к Черному морю по-прежнему для нее закрыт.

Завоевания петровской эпохи во время правления его преемников были сохранены, однако при Екатерине II (1762–1796) российская экспансия приобретает совсем иной размах. Будучи духовной наследницей Петра Великого, императрица прежде всего задумывается о выходе к берегам Черного моря и начинает новую войну с Османской империей (1768–1774), отмеченную разгромом турецкого флота адмиралом Алексеем Орловым при Чесме; султан Абдул Хамид I вынужден подписать Кучук-Кайнарджийский мир, позволивший России утвердиться на черноморском побережье. Отныне русские купцы осваивают Черное море и проливы. Султан признает протекторат России над некоторыми христианскими меньшинствами, живущими на Балканах. Крым объявлен независимым от Османской империи, а в 1783 г. Екатерина, следуя совету своего фаворита князя Потемкина, захватывает полуостров. Успех на данном направлении способствует увеличению площади Российского государства более чем на 100 тыс. кв. км.

Строительство в 1778 г. базы в Херсоне, а затем основание в 1783 г. военного порта Севастополь и быстрые успехи сельскохозяйственной колонизации украинских степей приводят к активному росту населения на этих территориях. Потемкин и императрица стали мечтать о завоевании Константинополя и проекте возрождения Византийской империи, во главе которой мог бы встать средний внук Екатерины Константин.

Новая Русско-турецкая война 1787–1792 гг. закончилась победой России и подписанием Ясского мира; захват Крыма и присоединение больших районов между Бугом и Днестром увеличили территорию России на 225 тыс. кв. км. Основание в 1795 г. Одессы подтверждает реализацию интересов России на Черноморском побережье, в шаге от Османской империи, которая в скором времени превратится в «великого больного Европы».

На западном направлении успешные разделы Польши становятся результатом не менее активного вмешательства императрицы. В 1772 г. Россия возвращает себе беларуские земли – Полоцк, Витебск и Могилев, а также часть Литвы, присоединив, таким образом, к своей территории дополнительно 85 тыс. кв. км. Второй раздел Польши между Пруссией, Австрией и Россией в 1793 г. позволяет России получить Минск и всю западную Украину, то есть территорию в 250 тыс. кв. км с населением 3 млн человек. Третий раздел в октябре 1795 г. присоединяет к России остаток Литвы и герцогство Курляндское (120 тыс. кв. км и 1,5 млн человек) – эти территории никогда прежде не были русскими, и населяли их католики, тогда как в результате двух предыдущих разделов Россия вернула себе земли, некогда входившие в состав Киевской Руси.

Так Екатерине II удалось развить невероятный успех в движении на юг и запад, но при этом она не забывала о необходимости предпринимать шаги и в других направлениях – на Кавказе и в северной части Тихого океана, где на Аляске одна за другой возникают русские колонии. В итоге за время царствования Екатерины II площадь Российской империи увеличилась на 500 тыс. кв. км, кроме того, увеличилось религиозное и этническое разнообразие страны. В опубликованном в 1768 г. наказе царица утверждает, что ее держава по природе своей – европейское государство, одновременно оправдывая необходимость верховной власти ответственностью, порожденной обладанием огромными территориями.

Во время недолгого правления Павла I (1796–1801) в декабре 1800 г. к империи присоединена Грузия. В предыдущем году основывается российско-американская компания, получающая монополию на торговлю мехом и освоение полезных ископаемых на Аляске. Тогда же вторая коалиция против революционной Франции, сделавшая Россию и османов союзниками, позволяет России выйти в Средиземное море и захватить Ионические острова. Спустя тридцать лет после победы при Чесме над турецким флотом Россия становится важным игроком на Средиземноморском театре, к югу от турецких проливов, преграждавших выход из Черного моря.

Окруженный ореолом победителя Наполеона, Александр I начиная с 1815 г. может использовать ситуацию, сложившуюся в Европе, в свою пользу и продолжить политику экспансии, начатую им еще пятнадцатью годами ранее. Победоносная война 1808–1809 гг. против Швеции (в этот период между Россией и Францией сохраняется мир, закрепленный Тильзитским договором) позволила Александру I захватить Великое княжество Финляндское и Аландские острова, которые отошли к империи согласно Фридрихсгамскому мирному договору, однако новому княжеству гарантированы права автономии. Двигаясь в этом направлении, Александр продолжает политику Петра Великого, укрепляя российские позиции на Балтике, – с момента окончания Северной войны и подписания Ништадтского мира в 1721 г. не прошло и ста лет.

В декабре 1801 г. сын Павла I, при котором началось присоединении Грузии к России, завершает этот процесс. Небольшие княжества Мингрелия, Имеретия, Гурия, а затем Абхазия последовательно оказались под протекторатом России. В последующие десятилетия они будут полностью ею аннексированы. Помимо полезных ископаемых и хлопка регионы Кавказа имели еще одно, не менее важное, преимущество: они становились «лестницей», ведущей в две империи – Османскую и Персидскую, с которыми начнутся успешные торговые отношения. За двадцать пять лет экспорт российских товаров – не без участия торговли в южном направлении – вырастет в десять раз. Однако приход России на эти земли станет сопровождаться трудностями.

На другом краю полушария Россия продолжает двигаться вдоль североамериканского побережья, основывая в 1812 г. на побережье Калифорнии Форт-Росс, в ста пятидесяти километрах от Сан-Франциско, – способствуя тому, что северная часть Тихого океана получит название «русское озеро».

Выйдя победителем из испытания, связанного с французским нашествием 1812 г., и сыграв решающую роль в окончательном поражении наполеоновской империи, Александр становится одним из главных действующих лиц на Венском конгрессе. После предпринятого тогда же четвертого раздела Польши, будучи провозглашенным царем Польши, он обещает проводить на новых территориях политику относительного либерализма, аналогичную той, что была обещана Финляндии несколькими годами ранее.

Царствование Николая I (1825–1855) – время превращения России в «жандарма Европы». Национально-освободительным движениям она противопоставила порядок, обеспечение которого предусмотрено принципами Священного союза, заключенного в Вене представителями главных монархий континента. В 1831 г. царь подавил польское, а в 1849-м – венгерское восстание. Начатая на Кавказе новая Русско-персидская война 1826–1828 гг. заканчивается победой генерала Паскевича и Туркманчайским мирным договором, по которому России отходят армянские провинции Карабах, Эривань и Нахичевань. По Адрианопольскому договору 1829 г. турки уступают России часть северных и восточных берегов Черного моря с портами Сухуми и Поти. Тем не менее обладание Северным Кавказом все еще доставляет России серьезные неприятности, учитывая бунты черкесов и длительное сопротивление в Дагестане и Чечне, где в течение тридцати лет восставшими руководил мюрид имам Шамиль.

Так же как российская колонизация на Северном Кавказе, начавшаяся с освоения казаками кубанских степей, продвижение России в казахские степи сопровождалось строительством линии крепостей, позволивших оттеснить местных кочевников на юг, и проникновением сюда русских крестьян. Полученные в результате этого территориальные приобретения не смогли, однако, избавить Россию от отставания и всевозможных архаизмов, от которых она страдала в царствование Николая I. Кроме того, поражение в Крыму, которое Россия потерпела в 1854–1856 гг. от Англии и Франции, стало безжалостным свидетельством отсталости страны.

Парижский конгресс отодвинул Россию на второй план. Потеря большей части черноморского побережья, казалась, наносит окончательный удар по претензиям русских, связанным с захватом турецких проливов и крахом надежд на выход к теплым морям. В равной степени России приходится согласиться с сохранением Османской империи, утратой власти над Валахией и Молдавией, ставшими полностью автономными, и необходимостью вернуть Карс султану. Результаты могли быть еще более тяжелыми, если бы Франция и Австрия не проявили умеренность: реализация проектов британца Пальмерстона могла привести к возвращению османам Крыма и части Кавказа, где англичане длительное время поддерживали мятежные настроения горцев.

Вынужденная на некоторое время занять позицию наблюдателя, Россия при новом царе Александре II (1855–1881) приступила к реализации ряда реформ, из которых наиболее значимой стала отмена крепостного права. Сдерживая желание обладать турецкими проливами, царь обращает свой взор на Среднюю Азию, Сибирь и Дальний Восток. Земледельческое освоение Сибири происходит очень быстро, причем оно сопровождается различными реформами административного управления, напрямую касающимися этих огромных территорий.

На Дальнем Востоке в 1853 г. русские достигают Сахалина и в 1875 г. получают от Японии признание полной власти над островом в обмен на Курильский архипелаг.

В 1858 г. русско-китайский Айгунский договор вынуждает маньчжурского императора, воевавшего с английскими и французскими захватчиками, признать границу России по левому берегу Амура. Этот первый успех воодушевляет губернатора Восточной Сибири графа Муравьева в июле 1860 г. основать Владивосток. Завоевание все более отдаленных, почти пустынных, необъятных территорий ставило вопрос об их заселении. Эта проблема не могла быть успешно решена, поскольку число колонистов оказывалось недостаточным, несмотря на решения государственной власти, направленные на усиление притока русских на Дальний Восток; в то же самое время просторы Маньчжурии естественным образом заселялись китайцами.

Расширение евразийского пространства империи сопровождалось продажей в 1867 г. Аляски Соединенным Штатам за 7,2 млн долларов; этот шаг стал результатом выбора российской власти в пользу того, какими должны быть «естественные» границы необъятной державы. Он также свидетельствует о значимости «евразийских» и континентальных представлений России о самой себе, определивших дальнейшую судьбу государства, поскольку, отказавшись от контроля над американскими территориями, Россия сделала решительный шаг, изменив свою геополитику в северной части Тихого океана, где десятилетиями раньше она установила призрачный контроль над Гавайским архипелагом, в район которого продолжала отправлять морские исследовательские экспедиции.

В Средней Азии движение к югу началось с покорения казахских степей в конце XVIII в. – часто это происходило по инициативе чиновников и офицеров, расквартированных в этом регионе. В этих часто пустынных районах, не менее сильно интересовавших и Англию, стремившуюся помешать России любыми способами выйти к теплым морям, Россия обрела возможность для «спокойных» завоеваний, способных компенсировать ее поражения в Крыму и остановку на пути к Балканам. Два года спустя, после взятия Ташкента в 1865 г., императорским указом создается Туркестанское генерал-губернаторство, управлять которым назначают генерала Кауфмана, главного завоевателя здешних земель. В 1868 г. взят Самарканд, Бухара признает протекторат России, а в 1873 г. покоряется Хива. Присоединение Кокандского ханства и победа над туркменскими племенами, а также взятие Мерва в 1884 г. завершают завоевания «российского» Туркестана, признанные в 1881 и 1883 гг. правительством Персии.

Продолжая свою территориальную экспансию в Азию, Россия Александра II сталкивается в Европе с новым польским восстанием (1863 г.) и вновь получает отпор своим балканским амбициям от западных держав, возглавляемых Англией. Франко-прусская война 1870–1871 гг. позволяет царю в одностороннем порядке отказаться от выполнения условий Парижского договора, фактически запретившего России выход к Черному морю. Массовые зверства, совершенные турками в Боснии и Болгарии в 1875 г., вынуждают Россию в 1877 г. начать новую войну против Османской империи, победоносно завершившуюся в марте 1878 г. у ворот Константинополя; согласно условиям Сан-Стефанского мирного договора и по инициативе России создается «Великая Болгария» – этот успех можно считать безусловным. Вмешательство Англии и предложение Бисмарка созвать в июне-июле 1878 г. Берлинский конгресс приводит к тому, что в победе России многим приходится усомниться, царь вынужден отдать Баязет, приобретя Ардаган, Карс и Батум.

Когда в 1881 г. Александр II был убит, империя достигла своего территориального апогея; в царствование Александра III и Николая II неуклонный промышленный подъем принес России новые козыри. Этот подъем сопровождался развитием железных дорог, причем не только в европейской части России, но в равной степени и на Кавказе. Построив линию, соединяющую Батум на берегу Черного моря с Баку на берегу Каспия, Россия в 1880–1891 гг. строит в Средней Азии Закаспийскую магистраль, соединяющую Красноводск, расположенный на восточных берегах Каспийского моря, с Ташкентом, столицей русского Туркестана. Восемь лет спустя появляется Ташкентская железная дорога, связавшая Оренбург с Ташкентом. Но лишь строительство в 1891–1903 гг. огромной Транссибирской магистрали от Челябинска до Владивостока имеет первостепенное макроэкономическое и геополитическое значение. Эта железная дорога создается с целью укрепить связи между демографическим и экономическим «центром тяжести» империи – европейской частью России – и ее восточными, наиболее отдаленными окраинами. Она должна способствовать сельскохозяйственному освоению Сибири и районов Амура, содействовать развитию торговли с Китаем и Дальним Востоком в целом.

Всего двенадцати лет оказалось достаточно, чтобы 1,5 млн крестьян пересекли Урал с целью обосноваться на плодородных территориях юга Сибири. Эту внутреннюю миграцию обеспечили реформы, предпринятые Столыпиным. Результатом этого движения стало увеличение числа русских за Уралом: если в 1815 г. их насчитывалось там всего 1,5 млн, то в 1897-м – 6 млн, а в 1914 г. – 10 млн, тогда как численность коренного населения по сравнению с этими цифрами остается незначительной.

Российская империя все более и более ясно упрочивает свое «евразийское» положение, осваивая Среднюю Азию – строя железные дороги и развивая в регионе хлопководство, равно как и привлекая в эти места множество русских переселенцев. Ощутимый прогресс, достигнутый «русским медведем» – именно так европейские карикатуристы изображали Россию среди остальных держав, – и рост могущества, сопровождавший это прогресс, побудили Францию в 1891–1893 гг. заключить с Россией альянс на случай войны против Германии, рассчитывая на помощь союзника, «идущего напролом»; тем не менее у этого роста имелись свои пределы.

Русско-японская война 1904–1905 гг. нарушила планы России, связанные с Маньчжурией; Порт-Артур, главный форпост на пути в Китай, был потерян. Заключенное в 1907 г. с Англией соглашение определило сферы влияния обеих держав в Персии и Афганистане, однако революционный кризис 1905 г. ослабил Россию, чье бездействие на политическом пространстве никак не сочеталось с экономическими и социальными метаморфозами, происходившими внутри нее. Балканский кризис 1908 г. приводит к новому обострению отношений внутри Европы. Его логическим продолжением становится объявление царем в июле 1914 г. всеобщей мобилизации в поддержку Сербии, что послужило толчком к общеевропейской катастрофе.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Создание евразийской империи (3)

Новое сообщение ZHAN » 26 июл 2024, 11:56

Значительно упрочив свое положение в XV в., московские государи начали собирать русские земли, а затем двинулись на их восточные окраины, захватывая новые пространства. Это стало прелюдией к движению в Сибирь в XVII в., позднее успехи Петра Великого и Екатерины II обеспечили России выход к Балтийскому и Черному морям.

На протяжении длительного времени России неизменно удавалось использовать преимущества своей большой территории, придававшей ей своеобразие, отличавшее страну от других империй, созданных благодаря вмешательству сильных западных держав. Отсутствие крупных естественных препятствий и слабая заселенность большинства регионов облегчали территориальную экспансию. Это определяло специфическую динамику в вопросах сохранения недавно покоренных территорий и желание обеспечить их безопасность.

Чтобы поддерживать мир на востоке русских земель и в южных степях, необходимо было покончить с Казанским, Астраханским, а затем Крымским ханством. Чтобы быть уверенным в ситуации в Закавказье, требовалось отодвинуть к югу границы Османской и Персидской империй и одновременно подавить восстания мусульман Северного Кавказа. Чтобы обеспечить контроль над казахскими степями, нужно было дойти до Бухары и Хивы. В этот период Россия переживает стадию «оборонительного империализма», защищая приобретенные территории в евразийских степях, изредка обращая естественные препятствия в свою пользу.

Географическая специфика определяет характер российской экспансии. Если цари, стремясь на Запад, сталкивались с Польшей или Швецией – мощными и хорошо организованными государствами, совсем иначе обстояло дело с татарскими ханствами и Средней Азией, не говоря уже о коренных народах Сибири. Свою роль в этом сыграла и солидарность православных. Именно она стала законным основанием для обращения к России украинских казаков в XVII в. и приобретения новых территорий в Грузии и Армении, прежде изолированных враждебным мусульманским окружением.

В отличие от английских королей русские цари никогда не стремились к созданию глобальной державы, способной обеспечить им мировое господство. Они всегда внимательно относились к «непростому окружению», возникшему на протяжении полной конфликтов истории, когда русское государство было вынуждено постоянно сражаться в нескольких направлениях сразу. Осознание этой особенности объясняет приоритеты в пользу расширения границ и взаимоотношений с соседними государствами, так же как и борьбу за выход к морям, обеспечивавший огромному континентальному государству, каким являлась Россия, возможность для дальнейшего расширения.

Самодержавный характер власти в равной степени способствовал политике экспансии и совпадал с позицией Православной церкви, стремившейся поддержать эту политику во имя особой духовной судьбы России, заявляя, что расширение территорий узаконено знаменитым девизом «Самодержавие, православие, народность», определявшим официальную идеологию власти в XIX в. Не следует забывать также и о личной инициативе, подкрепленной экономическими причинами; пример Строгановых, стоявших у истоков покорения Сибири, является показательным, так же как и проникновение русских в Среднюю Азию в конце XIX в. Необходимо, кроме того, помнить о психологических факторах, приводивших к тому, что жаждавшие свободы казаки отправились по течению сибирских рек или в степи Северного Кавказа; то же самое справедливо в отношении крестьян, предпринявших в XIX в. освоение сибирских земель. Таким образом, сочетание самых разных факторов породило динамику завоеваний, которые постепенно привели к образованию Российской империи в ее границах начала XX в.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Превращение царской империи в империю советскую

Новое сообщение ZHAN » 27 июл 2024, 10:31

Империя Романовых гибнет в вихре Первой мировой войны. Отличающаяся радикальным характером революция происходит в октябре 1917 г. – именно тогда, когда на Западе ожидают появления в России конституционной монархии или парламентской республики, которые означали бы, что затрудненное в течение длительного времени вступление России в современную Европу состоялось. Произошедший тогда переворот обрушит здание строившейся на протяжении многих веков империи, ослабленной самодержавием и стремлением русифицировать своих подданных. Действительно, оказалось достаточно всего нескольких месяцев, чтобы Российская империя была разрушена, однако затем новая большевистская власть, даже если принять во внимание некоторые уступки на окраинах по сравнению с 1914 г., восстановила, в целом, единство прежней большой территории.
Изображение

Неудачи царских армий в конце лета 1914 г., потеря Польши в следующем году и плачевные результаты наступления в Галиции летом 1916 г., так же как и трудности, вызванные войной, привели к усталости, которую не могли компенсировать скромные успехи в действиях против турок на кавказском фронте, где армяне ожидали от России победы, которая привела бы к их национальному возрождению.

Февральская революция 1917 г., произошедшая в Санкт-Петербурге, отречение царя и образование Временного правительства стали началом нового исторического этапа, когда власти приходится столкнуться с народными волнениями, вызванными претензиями различных национальных меньшинств империи. Большевистские лидеры провозгласили право на отделение и независимость нацменьшинств империи, построенной в результате завоеваний, а в некоторых регионах даже на основе колониальных принципов. Однако уже в апреле 1917 г. Сталин (Иосиф Джугашвили), объявленный из-за своего грузинского происхождения партийным «экспертом» по национальным вопросам, намекает на то, что независимость должна рассматриваться в свете интересов пролетариата, высказавшись против отделения Закавказья. Опубликованная 2 ноября 1917 г. – сразу после октябрьского переворота – «Декларация народов России» закрепляет равенство и суверенитет народов и признает их право на самоопределение, но одновременно сопровождается призывом 24 ноября «к трудящимся мусульманам России и Востока». В январе 1918 г. «Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа» подтверждает выбор в пользу федерации, «свободного союза свободных наций», «федерации советских республик», организованных по национальному принципу. Решение национального вопроса требовалось революционному советскому государству для сохранения необходимой мощи и борьбы с контрреволюционной угрозой.

Тогда же Ленин убеждает большевистских лидеров, сопротивляющихся этой идее, что для спасения революции необходимо заключить мирный договор с центрально-европейскими державами. Подписание Брест-Литовского мира 3 марта 1918 г. привело к потере Россией 800 тыс. кв. км территорий (Польши, Финляндии, Прибалтийских стран, Украины) с населением 60 млн человек; тогда же России приходится передать османам Карс, Батум и Ардаган. Потери значительные, однако Ленин считает их временными, будучи убежден, что грядущая в Европе революция вскоре отменит все договоренности.

Условия Брест-Литовского мира действительно были объявлены не подлежащими исполнению из-за окончательного поражения центрально-европейских держав в ноябре того же года. Но для России они имели серьезные последствия, так как победители в Первой мировой признали независимость Польши, Финляндии, Литвы, Эстонии и Латвии, принятых в 1919 г. в Лигу наций в качестве независимых государств.

Россия погружается в жестокую Гражданскую войну между большевистской властью и некоторыми из ее бывших друзей, а также контрреволюционными силами – отрядами бывшей царской армии, которые, пережив период неразберихи и разобщенности, смогли начиная с 1918 г. организоваться в регулярные соединения. Следует добавить, что в это же время против былого главенства России выступили различные «национальные» движения, и большевистская власть использовала это для проведения своей новой политики. Донские, кубанские, терские казаки восприняли ситуацию как возможность вернуть свои былые свободы, на Украине Киевская Рада провозглашает независимость, в то время как появившиеся в Харькове политические противники Рады присоединились к большевикам. Ставшая независимой, согласно условиям Брест-Литовского мира, Украина – фактически оккупированная немецкими войсками – хаотично следует за своими атаманами Скоропадским и Петлюрой. В мае 1918 г. о своей независимости заявляют Грузия, Армения и Азербайджан. Похожая картина наблюдается на примере крымских татар, в Восточной Сибири, в Средней Азии, среди башкир и киргизов. К этим проявлениям национальных настроений следует добавить мощные крестьянские восстания, самым известным из которых оказывается движение под руководством анархиста украинца Махно.

Эта общая ситуация усугубляется иностранной интервенцией. Франция и Великобритания обвиняют большевиков в заключении «сепаратного» Брест-Литовского мира, противоречащего обязательствам, взятым на себя с 1914 г. царской Россией. Отказ большевиков платить по долгам, сделанным Российской империей перед Первой мировой войной и во время нее, также способствовал интервенции западных держав, обеспокоенных, что революционная зараза после страшных испытаний «великой войны» распространится на Запад. С целью поддержать Белую армию англичане и французы высаживают войска в Архангельске и Одессе, в то же самое время японцы захватывают часть Восточной Сибири; вскоре к ним присоединяется небольшой американский экспедиционный корпус. Русско-польская война в апреле-октябре 1920 г. создает дополнительные трудности для Красной России; помимо Гражданской войны и иностранной интервенции страна переживает нищету и голод.

Выживание большевистской власти оказывается под угрозой, однако, пойдя на крайние меры ради диктатуры пролетариата, большевики под руководством главы Реввоенсовета Троцкого смогут победоносно преодолеть огромные трудности, с которыми столкнулись.

К этому следует добавить утрату бывшей царской империей своих окраин. В октябре 1920 г. большевики признают независимость Финляндии, возвращающей себе Выборг и Карельский перешеек. В том же году подписываются договоры, закрепляющие независимость трех прибалтийских республик – Эстонии, Литвы и Латвии. Достаточно лишь сказать, что многое из того, что удалось завоевать двумя веками ранее Петру Великому, вновь потеряно. Провозглашенное в 1918 г. новое польское государство не смогло восстановить границы 1772 г. – границы бывшего королевства, но вернуло себе Вильнюс, признанный Россией годом ранее литовским городом… На границе с Румынией появилась независимая Бессарабия с правительством в Бухаресте; Москва, вновь ставшая столицей России, должна, кроме прочего, отказаться от Карса и Ардагана в пользу новой Турции Мустафы Кемаля Ататюрка, сумев, однако, сохранить за собой Батум.

Если вспомнить, с каким трудом России приходилось приобретать ныне потерянные территории, результат кажется плачевным, однако можно утверждать, что России одновременно удалось подавить сепаратистские амбиции и стремление к независимости, крайне опасные для нее.

Отсутствие поддержки из-за рубежа, зачастую отсутствие подлинного национального самосознания и быстрота действий Красной армии, закаленной в боях Гражданской войны, объясняют, почему большевистской власти быстро удалось присоединить некоторые территории. В 1920 г. захвачены Хива и Бухара. Летом того же года в состав нового государства возвращена Украина – важнейшая составляющая традиционного русского пространства. После нескольких месяцев «независимости», быстро скомпрометированной польским нашествием, а затем проявлений радости по поводу возвращения Красной армии, в русское пространство возвращается и Беларусь. Весной 1920 г. подавлены сепаратистские настроения в Азербайджане. В Грузии советская власть опирается на местных большевиков, стремясь поддерживать нестабильность, в конечном счете приводящую к завоеванию Тифлиса Красной армией в феврале 1921 г. Угроза, нависшая над Грузией со стороны новой Турции, образованной Мустафой Кемалем, вдохновляет грузин согласиться на создание Грузинской Советской республики, ставшей для России «младшей сестрой». Крах надежд на создание Великой Армении, порожденных Севрским договором, равно как и боязнь захвата Турцией спустя несколько лет после массовых убийств, совершенных в отношении армянского населения Восточной Анатолии, способствуют возвращению русских в Ереван, где в апреле 1921 г. образовывается Армянская Советская Социалистическая республика.

Таким образом, потребовалось менее четырех лет для того, чтобы советская власть смогла воссоздать территорию бывшей царской империи, но на новых принципах, в контексте новых отношений между русскими и представителями национальных меньшинств, между центром и окраинами. Новое государство названо Союзом Советских Социалистических Республик, появление которого привело к исчезновению топонима «Россия».
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Идеологические двигатели: панславизм и коммунизм

Новое сообщение ZHAN » 28 июл 2024, 12:31

Традиционный взгляд на русский мир и общество заключается в следующем: желая стать собирателем христианского мира, царь принимает предложенный монахом Филофеем проект «Москва – Третий Рим», наследующий первому и второму (Константинополь); этот миф, очевидно, играет свою роль и в легитимизации претензий русских монархов, рассматривающих себя защитниками балканских христиан, томящихся под османским игом, равно как и объясняет претензии на обладание Константинополем и проливами.

Процесс секуляризации идеологии, начавшийся в XVII в. и достигший своего апогея в XX в., предложит России иные возможности для расширения границ. Сначала панславизм, а затем советский социализм были с удовольствием восприняты народами, живущими в соседних государствах, и способствовали созданию идеального образа России, но в обоих случаях эти мобилизующие массы идеологии имели свои пределы.

Пробуждение национального чувства, характерное для первой половины XIX в. и ставшее реакцией на универсализм эпохи Просвещения, принесенный Европе французскими революционными армиями и Наполеоном, привело к повторному открытию лингвистических, культурных и исторических основ национальной самобытности, оказав свое влияние и на славян. Богемские чехи, поляки и хорваты становятся первым поколением, переживающим славянское возрождение.

Тем не менее Россия, избравшая своим девизом «Православие, самодержавие, народность», не заинтересована в других славянских народах – настолько, что решает вопрос о судьбе Польши в пользу ее разгрома в 1831 г. Движение славянофилов, представленное Хомяковым и его адептами, в большей степени сосредоточивает внимание на религиозной миссии России, нежели на политической – миссии Третьего Рима, однако для них все еще не стоит вопрос о единстве с другими славянскими народами – чехами, поляками или сербами. Лишь Карл Маркс, отличавшийся легкой враждебностью по отношению к славянам, обнаружит предчувствие возникновения панславянского движения в статье, опубликованной в мае 1855 г. в New York Daily Tribune – в момент восшествия на престол Александра II:
«В день, когда Австрия окончательно склонится к Западу, в день, когда она вступит в открытую борьбу с Россией, Александр II встанет во главе панславянского движения и вместо того, чтобы именовать себя “императором Всероссийским”, он прикажет называть себя “императором всех славян”. Тогда встанет вопрос: кто же будет управлять Европой? Славянская раса, в течение долгого времени разобщенная и оттесненная на восток германцами, бывшая в рабстве у турок, немцев и венгров, собрав, впервые после 1815 г., вместе все свои ветви, заявит о своем единстве и провозгласит безжалостную войну против римско-кельтской и германской рас».
[Цит. по: Кон Г. Панславизм. История и идеология. – Париж: Paillot, 1963.]

Как видно, панславизм в это время по-прежнему существовал преимущественно в воображении тех, кто боялся его появления, так как несколькими годами ранее Николай I, взявший на себя роль «жандарма Европы», положил конец венгерской революции, которая, несмотря на то что не была спровоцирована славянским меньшинством, имела символическое значение по причине участия в ней представителей различных национальностей.

Славянский съезд собрался в 1867 г. в Москве, однако делегаты из Центральной Европы и балканских стран констатируют, что это был скорее панрусский конгресс, организаторы которого мечтали, чтобы все славяне говорили на русском языке и исповедовали православие, а это трудно назвать славянофильской идеологией. Участники конгресса особенно рьяно нападали на западные державы, получившие во время Крымской войны часть Османской империи. Почти незыблемым камнем преткновения оставался также и польский вопрос. Николай Яковлевич Данилевский предсказывал славянам собственную судьбу, рассматривая их как абсолютно чуждую Европе национальную общность и призывая освободиться от романо-германского владычества.

Между тем в российском общественном мнении движение славянофилов приобретает все больший вес, однако вызов, брошенный объединителем Германии Бисмарком, помешал появлению сплоченного панславянского движения, которое могло бы восприниматься как объективная идеология, единая для всех славян.

В начале XX в., в шестидесятую годовщину Пражского панславянского конгресса 1848 г., появилась возможность провести очередной съезд, однако его антинемецкие настроения обеспокоили многих делегатов, часть которых, украинцы и поляки, имели больше оснований жаловаться на Россию, чем на Германию. Отделение сербов от России во время балканского кризиса 1908–1909 гг. ничего не изменило. Следующий конгресс – в 1910 г. в Софии – собрал меньше участников, чем предыдущий, и из-за опасений, что в следующем году в Белграде депутатов окажется еще меньше, запланированный съезд так и не состоялся.

После Первой мировой войны, распада Австро-Венгрии и обретения Польшей независимости в Центральной и Восточной Европе возникают славянские государства, решительно настроенные против ставшей большевистской России.

Итоги Второй мировой войны могут быть интерпретированы как уверенная победа славян над германизмом и как рождение политико-идеологического блока, в значительной степени объединяющего весь славянский мир. Но обязательный культ поклонения «великому русскому народу», превратившемуся в «большого брата», описанный Элен Каррер д’Анкосс [Большой брат. – Париж: Flammarion, 1983], ни в малейшей мере не означал появления политического единства, созданного «волей народов», поспешивших избавиться, как только это стало возможным, от советского надзора – когда оказалось, что Россия проиграла свое длительное противостояние с Западом.

Помимо «национального» измерения, способного помочь России объединить славян в свою пользу, следует упомянуть и другую идеологию, претендовавшую на универсальность, – ее Советский Союз использовал, чтобы доказать всему миру свое существование. Являясь лидером в «научном социализме», на основании которого должно было совершиться освобождение человека и появиться подлинная свобода, СССР, имея для этого невероятно мощные ресурсы, вооружился коммунистической идеологией, которую Жюль Моннеро уподобил, учитывая духовные и военные успехи последователей Пророка, «исламу ХХ в.» [Социология коммунизма. Провал религиозных попыток в ХХ веке. – Париж: Gallimard, 1963].

На основании ряда мифов, уходящих своими корнями в очень старые религиозные устремления, завернутые в мишуру «научного» подхода, коммунизм соблазнит значительную часть трудящихся масс за пределами СССР, и они действительно поверят, что «страна рабочих» реализует свои прогрессивные обещания. Со временем эти иллюзии исчезнут, однако Советский Союз использует симпатию рабочих, чтобы с ее помощью очаровывать «трудовой класс» и «интеллектуалов», чувствительных к «чарам Октября» – следуя знаменитой формуле Франсуа Фюре. Необходимо дождаться 1970-х гг., чтобы вера в коммунизм за пределами СССР пошатнулась: в это время до истовых обожателей «маленького отца народов» дойдет вся очевидность преступлений Сталина и откроется принудительный характер советского режима, чьи экономические показатели ни в коей мере не соответствуют тому, что утверждает официальная пропаганда.

Сейчас мы можем измерить масштабы русского «мессианства», распространявшегося за пределы страны. Панславизм остался неопределенной идеологией, которую сами россияне почти никогда не использовали. «Привилегированные» отношения, установившиеся у России с Сербией или Болгарией объясняются скорее простой realpolitik («реальной политикой», нем.), а отношения с Грецией становятся результатом православной солидарности. Славянское «братство» здесь ни при чем.

Что касается коммунизма, то влияние Советской России распространилось на Европу, где два-три поколения оказались охвачены революционными надеждами, однако СССР исчез почти бесследно, и сегодня осталось слишком мало тех, кто помнит об «интернациональной» солидарности, провозглашенной по отношению к Кубе и к тем или иным африканским государствам, на время соблазненным советской моделью.

Сегодня панславизм по-прежнему неактуален, поскольку некоторые славянские народы все еще с недоверием относятся к новой России; то же самое можно сказать и про коммунизм, последние представители которого являют собой различные «аватары» левой идеологии и не перестают критиковать Россию Владимира Путина, подозреваемую в национализме и нарушении прав человека.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Континентальная империя против талассократий

Новое сообщение ZHAN » 29 июл 2024, 11:54

Московия, отодвинутая далеко на восток Европы и воспринимаемая многими как азиатская страна, на протяжении столетий не привлекала внимание западных правителей, и лишь англичане в XVI в. установили с ней торговые связи.

Все меняет петровская «революция». Петр Великий ускоренным темпом реформирует свою страну, силой оружия открывает себе выход к Балтике, побеждая шведского короля Карла XII. Невозможность распылить силы вынуждает императора отказаться от Азова, однако амбиции, направленные на быстрый выход к Черному морю, сохраняются, и в скором времени ослабление Османской империи способствует реализации этих планов.

Британия обеспокоена появлением нового конкурента на просторах, где она традиционно правит и располагает человеческими и иными ресурсами; она опасается, что контроль над ними может перейти к сопернику, когда тот выйдет в открытое море и превратится в настоящую морскую державу. В XVIII в. Россию начинают бояться, с ней считаются, тем более что она быстро осваивается на европейской арене, где после Швеции и Османской империи сталкивается с Пруссией и Австрией, что приводит к заключению мирного договора о разделе между тремя державами несчастной Польши. Подобная ситуация позволяет предположить существование амбициозного плана, реализация которого должна была наделить государя из Санкт-Петербурга еще более широкими властными полномочиями и – почему бы и нет – превратить его во властелина мира.

Желание Екатерины II завладеть Константинополем и декларируемое ею стремление выйти в теплые моря естественным образом побуждают некоторых «обосновать» свои опасения. Так появляется псевдозавещание Петра Великого, в котором победитель шведов якобы формулирует программу достижения его империей мирового господства. Эта фальшивка не соответствует реальной расстановке сил, даже если допустить, что она была составлена вскоре после победы России в Северной войне; ее тем не менее принимают всерьез, поскольку положение царской империи и ее постоянно усиливающаяся территориальная экспансия заставляют предположить нечто подобное. Интерес к этому документу постепенно пропадает к концу XVIII в., поскольку, несмотря на некоторые успехи, достигнутые на северном побережье Черного моря, в Закавказье и во время разделов Польши, империя Екатерины II, а затем Павла I оказывается не в состоянии преодолеть преграду в виде турецких проливов. В это время Персидская и Османская империи, кажется, еще в состоянии оказать России значительное сопротивление, а размер контролируемых Россией территорий является для нее самым труднопреодолимым препятствием, к тому же у этих территорий есть выход лишь к внутренним или замерзающим морям.

Тесная связь между государством и православием дает возможность России выдвинуть мессианский по своей природе проект, тем не менее оказавшийся ограниченным рамками религиозного пространства, унаследованного от византийского Востока.

Осознав преимущества, которые дает контроль над огромной территорией, русские государи XVIII в. самым прагматичным образом считали, что прогресс напрямую связан с протяженностью границ, и не претендовали на создание мировой державы вроде той, которой была Британия, широко использовавшая свое островное положение и морское могущество.

Столкнувшись с царем Александром I, противостоявшим «возмутителю Европы», порожденному французской революцией, Наполеон отнесся к положению дел несколько иначе и после Тильзитского мира размышлял о создании серьезного континентального альянса, способного ограничить амбиции Британии, которая помимо своего превосходства на море, закрепленного при Трафальгаре, на протяжении нескольких предыдущих десятилетий лидировала в промышленном плане. Очарованный авантюризмом Александра I и мечтой российского императора объединить Запад и Восток, во время своей Египетской кампании – аналогичной той, которую предпринял двадцатью веками ранее македонский завоеватель, – Наполеон разочаровался в своем проекте по ограничению британского влияния в Индии. Однако мысли о реванше на Востоке не оставляли его и подталкивали к заключению союза с царем в 1807 г.

Это была эпоха, когда разрабатывались планы отправки на восток французского экспедиционного корпуса, которому бы предписывалось спуститься по течению Дуная, достичь Черного моря и юга России, а затем вступить вместе с русскими войсками в Персию, чтобы двигаться дальше, в Индию, и покончить там с британским владычеством. Этот план подразумевал разделение Османской империи между двумя державами, однако подобный проект мог лишь распалить обе стороны, заинтересованные в этом предприятии; в этот момент «великий больной Европы» был еще не совсем плох, и на пути к реализации подобного плана существовала большая вероятность столкнуться с серьезными трудностями. Этот проект также отрицал возможность примирения Наполеона с персидским шахом, пока Тильзитский мир не поставил под сомнение все предыдущие восточные планы императора.

Мощный континентальный альянс, к созданию которого он стремился, однако, не появился в нужный срок. Причиной тому стали победы, одержанные русскими «единолично» над султаном и шахом, подавление восстания маратхов в Индии, равно как и враждебное отношение к альянсу большей части российской аристократии, а также торговые интересы, которые, по мнению царских придворных, должны были неизбежно пострадать от континентальной блокады. Отказ выдать одну из русских великих княжон за «корсиканского авантюриста», чью власть монархии Европы отказывались считать законной, наметил границы альянса и других континентальных – даже «евразийских» – планов Наполеона. Они не имели будущего, поскольку для их реализации выполнялось слишком мало необходимых условий.

Многие из тех, кто располагал властью уже во времена старого режима, сами того не зная, занимались геополитикой (английские власти заботились об установлении нерушимой морской гегемонии Британии, Ришелье старался поддерживать «разделение немцев», а члены Конвента призывали к установлению «естественных границ»; все эти идеи воплотились в жизнь лишь в XIX в., когда Германия поставила вопрос о своих границах и национальном самоопределении, а англосаксонский мир в историческом и политическом смыслах превратился в талассократию).

Большая игра, в XIX в. сталкивавшая русских и британцев на протяжении всего обширного европейского театра, имела глубоко геополитическую природу: она представляла собой классическое противостояние между российской континентальной державой, протянувшейся от Польши до Тихого океана и от берегов Северного Ледовитого океана до Памира и Туркестана, и морской Британской империей, терпеливо, в течение нескольких столетий, стремившейся к господству на море и сумевшей использовать силы своего Королевского флота для того, чтобы ввязываться в столкновения в любой части света. Нам известно, что это длительное противостояние продолжалось с переменным успехом: каждый раз, когда под угрозой оказывались турецкие проливы, Британия становилась защитницей «великого османского больного»; на Кавказе ее агенты поддерживали восставших – местных мусульман; в Средней Азии и Персии обе державы соперничали вплоть до заключения в 1907 г. договора, закрепившего их на ранее занятых позициях; на Дальнем Востоке подписанный в 1902 г. британско-японский морской договор был явно направлен против России, три года спустя побежденной азиатским противником…

Противостояние двух держав – континентальной и морской – подробно анализирует Хэлфорд Маккиндер. После смерти Ратцеля в 1904 г. и Мэхэна десять лет спустя, в тот самый момент, когда швед Челлен изобретает в 1916 г. термин «геополитика», он сформулирует объяснение глобального соотношения сил, среди которых важное место уделяет России. Будучи профессором Оксфорда, в котором он возглавлял Географический институт, директором Лондонской школы экономики и политических наук, адмиралом, депутатом-консерватором в палате общин с 1910 по 1922 г., президентом Королевской навигационной компании и Королевского экономического комитета, в 1919–1920 гг. на юге России он также занимал должность верховного комиссара во время британской и французской интервенции, сопровождавшей гражданскую войну между красными и белыми. Имея за плечами самый разнообразный опыт, он посмотрит на мир оригинальным для своего времени взором, который вскоре неизбежно приведет его к размышлениям о судьбе русского государства. В трех объемных текстах он опишет свое видение положения вещей: в 1904 г. в работе, опубликованной в Geographical Journal и названной «The Geographical Pivot of HiStory [Географическая ось истории (англ.)]», в 1919 г. в труде «Democratic Ideals and Realty in the Politics of ReconStruction» [Демократические идеалы и реальность политики реконструкции (англ.)] и, наконец, в июле 1943 г. в объемном исследовании «The Round World and the Winning of Peace» [Земной шар и достижение мира (англ.)] , опубликованном в Foreign Affairs. Начиная с 1904 г. он формулирует свою теорию heartland [дословно: «сердцевинная, или срединная, земля» (англ.)] .

Океаны занимают девять десятых поверхности земного шара, а Евразия – одну шестую; Америка и Австралия делят между собой остальное, и кажется естественным, что контроль над миром принадлежит тому, кто контролирует бóльшую часть суши, точнее – ее центральную часть, совпадающую с континентальной территорией Евразии.

Точно так же в 1919 г. он придумывает понятие world island [мировой остров (англ.)], описывающее положение Евразии вместе с Африкой.

Евразийскому блоку на его окраинах противостоит «внутренний», или «пограничный», «полумесяц», inner crescent — Западная Европа, Ближний и Дальний Восток, Юго-Восточная и Восточная Азия; островные территории, расположившиеся между Британией и Японией, являются передовыми элементами «периферийного», или «внешнего», «полумесяца» – outer или insular crescent, включающего обе Америки и Австралию.

Согласно Маккиндеру, эволюция истории определяется взаимоотношениями между морскими и континентальными державами, между центральной «осью» и территориями, относящимися к «периферийной» дуге. В равной степени Маккиндер настаивает на роли, которую сыграла техническая революция, сказавшаяся на развитии морского и наземного транспорта. «Доколумбовой» эпохой он считает время караванов, шедших по Великому шелковому пути. «Колумбова» эпоха связана с открытием мира Европой, начавшимся в конце XV в., и, в противоположность предыдущей, характеризуется преобладанием морского транспорта и расцветом торговли пряностями и рабами, отправляемыми через Атлантику. Наконец, «постколумбова» эпоха становится временем строительства железных дорог, вернувших континенту его былые преимущества; теперь они определяются скоростью передвижения, обеспечиваемой необходимым количеством лошадиных сил, и дальностью перемещений.

Сделанные выводы позволяют предположить, что Россию ждет большое будущее, и считать устаревшим мнение Мэхэна, оставлявшего последнее слово за морскими державами. Кажется, британский адмирал почти пророчествует по поводу мощного и неизбежного реванша континентальной державы. В 1904 г. он высказывает мысль по поводу Евразии, которую в значительной степени отождествляет с Российской империей:
«Разве не посреди этого региона, этой обширной евразийской зоны, недоступной судам в античную эпоху, но открытой для кочевников, а сегодня покрывающейся сетью железных дорог, проходит ось мировой политики? Там были и остаются условия для экономической и военной мобильной мощи – значительной, хотя и имеющей свои пределы. Россия сменила Монгольскую империю, и давление, которое она оказывает на Финляндию, Польшу, Скандинавию, Турцию, Персию, Индию и Китай, пришло на смену прежним центробежным рейдам степняков… В мировом ансамбле Россия занимает центральное стратегическое положение, подобное тому, что в Европе занимает Германия. Она способна наносить удары по всем направлениям и получать их со всех сторон, кроме северной. Завершение строительства ее железнодорожной сети – всего лишь вопрос времени… Маловероятно, что любая социальная революция изменит ее фундаментальные связи с великими географическими границами, определяющими условия ее существования. Справедливости ради следует сказать, что, зная о границах своей власти, ее лидеры отказались от Аляски, поскольку основной закон российской политики – не обладать территориями за морями, в отличие от Великобритании, владычицы морей…»
Маккиндер, помимо всего прочего, обеспокоен «нарушением баланса сил в пользу осевого государства, при котором экспансия империи, направленная на выход к окраинным евразийским территориям, позволит ей обладать огромными континентальными ресурсами и построить флот – тогда-то и появится мировая империя». Это стало бы возможным, если бы Германия заключила союз с Россией. Угроза возникновения подобной ситуации заставила бы Францию искать союза с державами по ту сторону моря. Франция, Италия, Египет, Индия и Корея станут плацдармом, с помощью которого внешние военно-морские силы смогут поддерживать армии, стремясь помешать союзникам «осевого» региона развернуть свои сухопутные войска и нанести удар по флотам противника. Маккиндер даже беспокоится о присоединении к России Китая и Японии, «которые могли бы увеличить размеры ее береговой линии, создав дополнительные источники могущества для огромного континента, которых прежде Россия, “осевой” регион, была лишена».

Вполне понятно, почему Маккиндер в 1919 г. стремится создать в Восточной Европе «санитарный кордон», дабы изолировать Россию, которую большевистская революция сделала еще более беспокойной. В 1943 г., убежденный, что срединная земля, простирающаяся от европейской части России до Енисея, захватывает власть над миром, Маккиндер пророчествует о том, что стратегическая глубина России, служившая благоприятным фактором во время вторжений 1812 и 1941 гг., гарантирует ей по окончании Второй мировой войны положение ведущей мировой державы, «поскольку ее оборонительная позиция окажется стратегически более выгодной, ибо срединная земля является самой большой естественной крепостью в мире, располагающей достаточным по численности и качеству гарнизоном».

Подобное истолкование будет поставлено под сомнение в связи с появлением межконтинентальных ракет и началом в 1945 г. ядерной эры с ее перспективами полного уничтожения всего живого, однако анализ Маккиндера тем не менее содержит некоторые точные определения, связанные с Россией. Йордис фон Лохаузен и Карл Шмитт предложат аналогичный взгляд на эту континентальную державу.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Континентальная империя против талассократий (2)

Новое сообщение ZHAN » 30 июл 2024, 12:07

Шок от поражения Германии в 1918 г. и территориальные изменения, связанные с пересмотром ее границ в Центральной и Восточной Европе, естественным образом способствовали возрождению немецкой геополитики, связанному с выступлениями ее отца-основателя Фридриха Ратцеля.

В межвоенный период выразителем геополитических взглядов в уникальном контексте Веймарской республики, возникшей благодаря заключению Версальского договора и наблюдавшей за становлением гитлеризма (стремившегося к пересмотру границ и созданию нового европейского порядка, который позволил бы Германии стать доминирующей на континенте силой), станет баварец Карл Хаусхофер. Родившийся в 1869 г. Хаусхофер, офицер кайзеровской армии, увлекся размышлениями по поводу геополитики в период своего пребывания в Японии в качестве военного атташе. Вернувшись в Германию, он защищает в Мюнхенском университете диссертацию и публикует ее в виде книги «Япония», имевшей огромный успех; в ней спустя несколько лет после окончания Русско-японской войны 1904–1905 гг. он рассуждает о заключении союза между Японией, Россией и Германией против англосаксонского мира, подчиненного «демократической власти денег».

После службы на различных фронтах Первой мировой войны в 1919 г. он становится преподавателем Мюнхенского университета, а затем, в 1933 г., получает звание профессора, чтобы в ноябре 1945 г. быть отстраненным американцами от преподавания. В период между войнами он одну за другой публикует статьи и редактирует журнал Zeitschrift fur Geopolitik [Геополитический обзор (нем.)], имевший тогда влияние в Европе; интересно отметить, что в это время Хаусхофер поддерживает прекрасные отношения с редакцией советского журнала «Новый Восток». Почти сразу же он выдвигает утверждение о необходимости создания континентального блока, который бы объединил Центральную Европу, русскую Евразию и Японию:
«Несомненно, самым большим и важным изменением в мировой политике нашего времени стало бы образование мощного континентального блока, охватывающего Европу, север и восток Азии».
Это указывает на беспокойство, которое вызывает подобная перспектива в англосаксонском лагере: чтобы избежать появления этого блока, Пальмерстон заключает союз с Францией Наполеона III, Маккиндер признает важность того, что срединная земля располагается на территории России, Гомер Ли предсказывает конец британской Европы, как только будет заключен союз между Германией, Россией и Японией. После подписания соглашений в Рапалло между Советской Россией и Веймарской Германией в 1922 г. подобные опасения усиливаются.

Англосаксонской политике «анаконды», направленной на удушение континентальной державы, Хаусхофер противопоставляет идею союза между Германией и Россией, считая, что идеологические противоречия, возникшие во время революции 1917 г., имеют второстепенное значение. Будучи настроенным против коммунизма и, следовательно, против СССР, он одобряет антикоминтерновский пакт 1937 г., способствующий сближению Германии с Италией и Японией. Германо-советский пакт, подписанный 23 августа 1939 г., отвечает его представлениям, несмотря на очевидные идеологические расхождения между двумя главными действующими сторонами. Сюда следует добавить противоречия между его геополитическими континентальными взглядами и теорией Lebensraum [жизненное пространство (нем.)] , которая в случае Германии и во имя расовых теорий, присущих нацистской идеологии, предполагает расширение на Восток, а его можно достичь лишь за счет славянских народов, рассматриваемых в качестве рабов. Хаусхофер не разделяет последнюю теорию, полагая, что германо-славянский антагонизм может лишь поставить под вопрос континентальное объединение, казавшееся ему главным ключом к будущему.

Идеальный мировой порядок, как он полагал, основывается на его теории Panideen (панидей): панамериканизм, пангерманизм, панславизм, позднее панарабизм являются примерами того, как каждая из «панидей» воплощается благодаря географическому, этническому или цивилизационному единству какого-либо коллектива. Он также представляет себе мир разделенным на четыре зоны, организованные по оси «север – юг», и каждая зона находится под властью какой-то доминирующей силы.

Учитывая перспективу неизбежного краха Британской империи, которая не сможет длительное время поддерживать свою мощь, мир окажется разделенным, соответственно, на паневропейскую зону, управляемую Германией и включающую Африку, панамериканскую зону, управляемую США, паназиатскую зону, управляемую Японией, и, наконец, панрусскую зону, включающую Среднюю Азию и Индийский субконтинент, отличающуюся своими особенностями в зависимости от того, займет ли Россия «евразийское» положение.

В это время Хаусхофер подчеркивает неизбежное противостояние между русскими и американскими геополитическими теориями. Первые основаны на паназиатских и евразийских идеях, вторые – на сформулированной Монро в 1823 г. концепции панамериканизма и пантихоокеанского превосходства, предполагающего выход США на китайский рынок. Последний проект кажется неосуществимым, учитывая стремление Японии к гегемонии в Восточной Азии и австралийской части Тихого океана.

После заключения договора об окончании Первой мировой войны немецкая геополитика получила новый импульс: связанный с «Аксьон Франсэз» (монархическая организация профашистского толка). Историк Жак Банвиль в книге «Политические последствия мира», опубликованной в 1920 г., предлагает собственное видение событий и считает, что проекты альянсов, подобных тем, о которых мечтает Франция, стремящаяся найти (после распада союза с Россией, произошедшего из-за заключения большевиками в начале марта 1918 г. сепаратного мира с центральноевропейскими державами) новых союзников в Центральной и Восточной Европе, имеют слабую сторону. У Банвиля появляется возможность поразмышлять о «будущем славян» и о роли России, обнаруживая за революционными событиями 1917 г. глубинные составляющие российской политики.

Прежде всего, он отрицает единство славянского мира, слишком поспешно противопоставленного миру германскому, и упрекает Ренана за мысль о том, что сербы, хорваты и чехи «неизбежно объединятся вокруг большого московского конгломерата, став ядром будущего славянского единства». Это славянское братство, однако, не включает в себя Польшу, давнего врага России: события лета 1920 г. – спасение Варшавы от захвата Красной армией – напоминают о сохранении этого антагонизма. Таким образом, Банвиль может легко допустить, что в 1920 г. «славянское единство приобретает большевистский оттенок». Он настаивает на постоянстве польско-русского антагонизма, запечатленного в истории и превращающегося в яблоко раздора для Франции, которой необходимо выбирать между сочувствием к Польше, проявленным во время восстаний XIX в., и стремлением к союзу с русским «катком», сохранившимся с момента заключения альянса в 1891–1893 гг.

После попыток поляков захватить Киев Банвиль считает нацеленный на Варшаву марш Красной армии следствием того, что «большевизм в свою очередь опирается на знаменитый закон национальной преемственности революций». По мнению автора «Политических последствий мира»,
«…Версальский договор способствовал установлению союза между Германией и Россией, связанного с восстановлением Польши за счет обеих сторон».
Банвиль продолжает:
«Германцы и русские не любят друг друга, однако они, так сказать, друг друга дополняют. Им необходимо поддерживать отношения, обмениваться товарами, идеями, людьми, и они не могут воссоединиться иначе как над трупом Польского государства. Они еще не настолько договорились, чтобы гарантировать друг другу часть польской территории; им проще разрушить ее и разделить снова. Германия после своего поражения должна естественным образом стремиться к союзу с Россией. Впрочем, это не может быть достаточным основанием для подобного стремления. Польша, кажется, придумана для того, чтобы ускорить сближение двух государств».
Отсутствие защищенных границ на великих равнинах Северной Европы и традиций сильной государственной власти, помимо прочего, обрекают Польшу на поражение, поскольку, «несмотря на некоторые губительные последствия революций, случившихся в обеих империях (Германской и Российской), они сохранили материальное наследие и традиции, завещанные одной из них королями Пруссии, а другой – московскими царями».

Весьма озабоченный дальнейшей неопределенностью судьбы Польши, чьей защитницей неосторожно объявила себя Франция, Банвиль, тем не менее рассматривает перспективы развития современной ему России вполне реалистично. Подтверждением тому становится сама История: в августе 1939 г. после заключения германо-советского пакта смерть Польского государства была предрешена.

Во время Второй мировой войны американец голландского происхождения Николас Джон Спайкмен (1893–1943) предлагает новый взгляд на баланс сил в мире, критикуя Маккиндера и обеспечивая американских наблюдателей последующих лет необходимым материалом для теоретизации холодной войны, которая на протяжении более чем четырех десятилетий сделает противниками США и СССР. Профессор международных отношений, а затем директор Института международных исследований Йельского университета, Спайкмен излагает свои взгляды в книге «Американская стратегия в мировой политике. Соединенные Штаты и баланс сил», опубликованной в 1942 г., и в «Географии мира», напечатанной в 1944 г., через год после смерти автора.

Он отрицает противостояние между континентальными и морскими державами как основу геополитической борьбы, отталкиваясь от фактов заключения союза между Россией и Великобританией в 1914 г. или между СССР и США с 1941 по 1945 г. Он считает устаревшей идею heartland’а – из-за появления новых разработок в области ведения воздушной войны. В противовес этой концепции он настаивает на преимуществах rimland (дуговой земли) – района, находящегося между heartland и примыкающими к ней морями. Именно rimland становится для Спайкмена той осевой зоной, которая ранее была названа Маккиндером heartland. Согласно Спайкмену, тот, кто «управляет rimland, управляет Евразией, а тот, кто управляет Евразией, держит в своих руках судьбу мира».

Rimland представляет собой дугу, образованную территориями более значимыми, чем inner crescent Маккиндера. Помимо Западной Европы после Второй мировой войны к ним относятся Греция, Турция, Иран, а также – в Азии – Корея, Вьетнам и Япония. Именно основываясь на подобном анализе, Спайкмен вместе с Джорджем Кеннаном и президентом Трумэном выдвигает доктрину containment [сдерживания (англ.)] советского режима, вышедшего победителем из противостояния с Германией и опирающегося на коммунистические партии, основанные во многих государствах; после создания восточноевропейского щита и «отпадения» в 1949 г. Китая СССР демонстрирует устойчивую динамику развития.

Американская «пактомания» последующих лет, самым очевидным образом направленная против Советского Союза, – создание ОАГ (Организации американских государств), Атлантического альянса, заключение АНЗЮС (договора о безопасности между Австралией, Новой Зеландией и США), японо-американского договора, создание СЕАТО (Организации договора Юго-Восточной Азии) и СЕНТО (Организации Центрального договора) – свидетельствует о желании контролировать окраины евразийского континента в целях противодействия СССР, тогда как Сталин, прежде всего заинтересованный в создании восточноевропейского щита или – ценой локальных успехов, например в Иране, – преследовавший цель осуществить проект мирового господства, не имел для этого достаточных средств. Заботясь о протяженности границ, он в большей степени стремился к завоеваниям, чем к поощрению коммунистических революций в Греции, Италии или Франции. Тем самым он опровергал тезис Спайкмена, утверждавшего, что «в мирное время, как и во время войны, основной целью США должно стать предотвращение объединения держав Старого Света в коалицию, противоречащую их собственным интересам».

Французский адмирал Рауль Кастекс (1878–1968), автор «Стратегических теорий» (1937), известен в основном своими размышлениями, связанными с судьбой колониальной французской империи и новыми условиями, сложившимися благодаря механизации войск, развитию военно-воздушных сил и глобализации конфликтов, однако он в равной степени интересовался Россией и ее местом в европейской и мировой истории. Как подчеркивает его биограф Эрве Куто-Бегари,
«видение Кастексом истории – и это не должно нас удивлять – строится на реалистической концепции международных отношений. Идеология не имеет никакого значения, и, какой бы ни была власть, страны станут проводить одну и ту же политику; самый мощный побудительный механизм для них – национализм, и власть спонтанно стремится к тому, чтобы стать империалистической, иными словами, стремиться к внешней экспансии, не считаясь с принципами внутренней политики. Члены французского Конвента всеми силами проводили прежнюю политику бывшей монархии, заключили, размахивая условиями Вестфальского мирного договора, Базельский мир, словно воскрешая тень Ришелье. Очевидно также, что Советы продолжают светскую политику царей; большевики и прежние ортодоксы объединяются в стремлении к славизму, в целом выходящему… за пределы национализма и империализма. Идеология здесь становится обыкновенным стимулятором и особенно ширмой для масс, отлично годящейся для использования как внутри страны, так и за ее пределами. Как когда-то религия, идеология соответствует национальной политике, однако, когда она вступает в конфликт с ней, она уступает место стратегическим императивам, германо-советский пакт 1939 г. – яркий тому пример».
Помимо этих представлений о российской преемственности, преодолевающей случайности внутренних политических и социальных перемен, Кастекс применяет к России теорию «возмутителя», которую поясняет в своей «Стратегической смеси»:
«В каждом столетии (или в чуть меньший период времени) мы видим присутствие “возмутителя”: существуют развитые, процветающие державы, истекающие соком амбиций, желающие править всеми остальными… Этот “возмутитель”, опираясь на свои преимущества – всевозможные ресурсы, политику, силу оружия, – открыто заявляет о своей цели поглотить или сокрушить соседей, ввязываясь в ожесточенную борьбу с другими странами. Этот “возмутитель” может регулярно действовать подобным образом, если это вписывается в традиционную политику экспансии; примером служит Франция Людовика XIV».
Также существуют и «нерегулярные» возмутители – те, кто пережил внутреннюю революцию и обратился к внешним авантюрам; в качестве примера Кастекс называет революционную Францию в период ее борьбы с объединившимися против нее европейскими монархиями, гитлеровскую Германию, фашистскую Италию и Советскую Россию. Борьба против режима-«возмутителя» идет непрерывно, поскольку победа над одним из очередных подобных режимов может привести к тому, что его место занимает его бывший противник. Поражение Наполеона порождает стремление к единству Германии, вскоре обрамленное прусским милитаризмом; точно так же победа Красной армии над фашистским рейхом превращает Советскую Россию в новую опасность для Европы.

Другая принципиальная мысль Кастекса связана с тем, что России отведена роль аванпоста, стоящего на пути «усиливающейся» Азии; это усиление началось в результате победы Японии в 1905 г., и, без сомнения, ему способствует взаимное истощение европейских держав, втянувшихся в Первую мировую войну.

В то же самое время он считает, что «правильная» власть могла бы привести Россию к победе в войне, однако не забывает об опасности, которую в этом случае могла бы представлять Российская империя, если бы в 1915 или 1916 г. ее неисчерпаемые средства способствовали победе Антанты. Он радуется тому, что произошло бы в противном случае:
«Наоборот, Россия, в течение трех лет игравшая чрезвычайно важную роль, сковывая и изматывая германские войска, смогла бы вовремя исчезнуть – безболезненно для нас, и ее место заняли бы Соединенные Штаты. Последние, в свою очередь, сумели бы существенно помочь нам, не имея времени стать чересчур влиятельным государством. Оба колосса оказались бы использованными, а затем свергнутыми в нужный момент – когда они стали бы мешать нам и сделались опасными для нас. Мы, западноевропейцы, избежали берлинского ига, однако – что еще важнее – вместе с тем ига Москвы и Вашингтона. Возблагодарим Провидение, задумаемся над тем, о чем оно предупреждает нас, и насладимся появившейся у нас передышкой».
Несмотря на большевистскую революцию, Кастекс продолжает отводить России роль щита против усиливающейся Азии во главе с Японией, которая, как он опасается, может наложить руку на Китай. Потенциальный «возмутитель», новая Россия, может превратиться в один из элементов сопротивления:
«Она должна обороняться и взять на себя, учитывая ее силу, роль защитницы европейской цивилизации, став европейским аванпостом на пути Азии, как в доброе старое царское время… имея тесные связи и даже заключив союз с державами, заинтересованными, как и она, в том, чтобы управлять “желтыми”».
Он развивает эти взгляды в приложении к книге, озаглавленном «От Чингисхана до Сталина», которым он дополняет II том «Стратегических теорий» («Стратегический маневр»). В 1950-е гг. он возвращается к этой теме и в статье, опубликованной в феврале 1955 г. в «Журнале национальной обороны» и названной «Москва – оплот Запада?», роль азиатского врага отводит уже не Японии, а маоистскому Китаю, который, однако, еще не отделился от СССР. В своем видении России на протяжении XX в. он считает переломным моментом ее истории не Октябрьскую революцию 1917 г., а проигрыш в сражении с японцами возле острова Цусима весной 1905 г.

Все еще надеясь в 1960 г. на неизбежное и благополучное примирение «белых людей», то есть русских и западноевропейцев, Кастекс тем не менее воспринимает СССР в качестве «возмутителя» и упрекает американцев за их отказ признать коммунистический Китай, считая, что подобное признание могло бы превратить Китай в «союзника океанских наций». Размышления Кастекса о России не лишены предубеждений и противоречий, поскольку, с одной стороны, он призывает к созданию союза «белых людей» против Азии и мощных резервов, которыми тот смог бы располагать, а с другой стороны, констатирует, опираясь на стратегический подход, что та же Россия становится после Второй мировой войны главным «возмутителем». Концепция, которую он развивает на протяжении всей своей карьеры аналитика и наблюдателя за мировыми процессами, глубоко оригинальна, несмотря на то что в то время она не получила должного внимания.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Континентальная империя против талассократий (3)

Новое сообщение ZHAN » 31 июл 2024, 11:41

Окончание холодной войны, приходящееся на 1989–1991 гг., естественным образом привело к новым взглядам на мировое устройство.

Фрэнсис Фукуяма в книге «Конец истории» грешит чрезмерным оптимизмом и полагает, что США, победившие в длительной конфронтации с СССР, не могут забыть о потенциальных соперниках, способных противопоставить себя «Империи добра», которая, казалось бы, в состоянии обеспечить человечеству – путем распространения демократической модели и раздачи гарантий устойчивого развития, основанных на глобализации экономики, – спокойное будущее и процветание.

Опубликованная летом 1993 г. в журнале Foreign Affairs [Международные отношения (англ.)] статья Сэмюэля Хантингтона «Столкновение цивилизаций» становится первой ответной реакцией. Основной тезис ее автора следующий: цивилизационные конфликты отныне приобретают вид национальных войн и идеологических столкновений, неизбежно следующих за ними. Из нее же мы узнаём, что цивилизационные пространства, определенные Хантингтоном, довольно точно соответствует тем, что находятся в сфере стратегических интересов США; это объясняет пристальное внимание США к Японии, отличающейся от китайской конфуцианской цивилизации и, без сомнения, играющей роль американского авианосца у берегов Восточной Азии; кроме того, особое значение уделяется присоединению Европы к «западной» цивилизации, расширение которой обеспечивается с помощью НАТО.

В то время как европейский «полуостров» находится в той же зоне, что и Северная Америка, «славянская православная» цивилизация пребывает в изоляции и соприкасается с востоком континента. Подобный взгляд на новый мир, возникший в 1990-е гг., будет способствовать узакониванию политики полного roll back [вытеснения (англ.)] России. Но сначала Хантингтон предлагает обратить внимание на другого противника США в борьбе за мировое господство – «исламско-конфуцианский» блок.

Легко критиковать эту статью за чрезмерные упрощения и незнание разногласий, определяющих особенности развития «мусульманской цивилизации», о которой автор пишет в тот момент, когда Вашингтон – в Афганистане, на Балканах, на Кавказе и в Персидском заливе – вступает в тесное сотрудничество с исламистами, надеясь, что те в меньшей степени будут демонстрировать свой антиамериканизм.

Через несколько лет после Хантингтона советник Джимми Картера Збигнев Бжезинский в книге «Великая шахматная доска. Господство Америки и ее стратегические императивы» склоняется к тому, что именно американская политика, позволившая ей сохранить гегемонию в мире, оставаясь «имперской республикой», способствовала победе США в холодной войне. «Великая шахматная доска» – это Евразия, где проживает ¾ населения земного шара и где сосредоточена бóльшая часть мировых природных ресурсов. Как и Спайкмен за полвека до него, он напоминает об опасности для стремящихся сохранить свое превосходство Соединенных Штатов появления государства или группы государств, которые смогли бы так или иначе установить на Евразийском континенте свое влияние.

Западная Европа, где основными странами являются Франция и Германия, явно не намерена оспаривать главенство Соединенных Штатов, тогда как Россия, будучи одной из ведущих ядерных держав, обладательницей самой большой территории в мире и огромных ресурсов, особенно энергетических, сохранила потенциал, который однажды может позволить ей выйти на первый план, пройдя через 1990-е гг. – «самый мрачный период своей истории». Следовательно, надо ослабить Россию, лишив ее связей с постсоветскими государствами – ближним зарубежьем. Для достижения этой цели американские усилия должны быть сосредоточены на Украине, Азербайджане и мусульманской Средней Азии: следует наладить с ними связь, чтобы направлять их углеводороды на мировой рынок в обход России.

Это приводит к формированию в то время достаточно понятной модели – оси Ташкент – Баку – Тбилиси – Киев; данный процесс сопряжен с различными рисками, но великолепно соответствует американской стратегии, направленной теперь не на сдерживание, а на вытеснение Российского государства в глубину континента. Бжезинский полагает, что в реализации этой программы американцы могут рассчитывать на своего верного союзника – Турцию, правда, сегодня это уже не столь очевидно. В равной степени он надеется на благоприятные изменения, которым может подвергнуться теократический иранский режим, – и вновь ожидания не оправдываются.

Американские стратеги оказались слишком оптимистичны, заявив, что Китаю потребуется по крайней мере двадцать пять лет, чтобы занять свое место среди ведущих мировых сил; доказательство тому – быстрое развитие Поднебесной империи, ставшей в 2010 г. вторым в мире государством по уровню экономики и, кроме того, сблизившейся с Россией в рамках Шанхайской организации сотрудничества.

В любом случае, именно с «Балканской Евразией» – обширной зоной, простирающейся от Турции до Афганистана через Кавказ, Иран и бывшую советскую Среднюю Азию, – придется в первую очередь считаться Соединенным Штатам, которые должны будут постепенно вытеснить оттуда своего давнего соперника – Россию.

В предисловии к французскому изданию «Великой шахматной доски» Жерар Шалиан полагает, что США заняли на евразийской сцене позицию арбитра на неопределенное время. Наименьшее из того, что мы можем констатировать, – быстрая смена ситуации: прошло только четырнадцать лет, и Вашингтону пришлось столкнуться с гибельными последствиями «борьбы с терроризмом», начатой вскоре после атак 11 сентября 2001 г. Эта борьба привела к хаосу в Ираке и Афганистане, в то же самое время Россия в 2000 г. начала удивительное возвращение на мировую авансцену. Тем не менее можно полагать, что последние события, случившиеся в «кризисной дуге» от Марокко до Пакистана, – иначе говоря, революции «арабской весны», аналогичные «цветным» революциям, всколыхнувшим ранее окраины России (революции, последствия которых сложно предсказать), – отвечают стратегии США, использующих силы сторонников «демократических» революций или приветствующих военное вмешательство своих европейских союзников, как это было в Ливии.

Относительная неудача на «Евразийских Балканах» может быть компенсирована успехами на гораздо большем пространстве; не исключено, что это позволит Вашингтону снова стать лидером в Большой игре, цель которой – контроль над ресурсами Евразии.

Мы видим, что Россия, благодаря своим размерам, занимаемому ею континентальному «евразийскому» положению и особенностям своей истории, остается объектом пристального внимания аналитиков. Однако некоторые ученые предположили, что наступление глобализации сведет на нет такое внимание к ее территориям, границам, политической и военной мощи. Будущее мира «кочевников» рассматривается некоторыми в перспективе «геоэкономики», воспринимаемой как результат игры транснациональных корпораций, распределения финансовых потоков, миграции населения, направляемой – с помощью экономических рычагов – в различные регионы планеты. В этом новом мире, где приоритеты отдаются сетям и развитию передовых технологий, Россия могла показаться чем-то архаичным, а крах советской системы выглядел лишь прелюдией к последующей маргинализации государства, оказавшегося в руках власти, опирающейся в своих выводах на остатки былого могущества и давно устаревшие парадигмы, власти – пережитка прошлого.

События последнего десятилетия, однако, некоторым образом нивелируют подобные суждения, как это отмечает Паскаль Гошон в предисловии к «Учебнику геополитики и геоэкономики».
«Появление сетей заставило поверить, будто прежние основы могущества (размер территорий, наземные и подземные природные ресурсы, численность мужского населения и армии) больше не имеют никакого значения. Не уступили ли количественные показатели место качественным (подготовка рабочей силы, технологии…)? Материальное – нематериальному, то есть виртуальному? Самое важное для стран, компаний и идеологий – создание имиджа, остающегося основным средством влияния на общественное мнение, без которого уже невозможно демонстрировать свою силу. Империям предсказывали судьбу СССР, города-государства Азии восхваляли за их вклад в мировую экономику и невероятную активность, которая дает дополнительные источники влияния, восхищались тем, что ВВП Гонконга равнялся 20 % ВВП всего Китая, хотя население Гонконга составляет лишь 0,5 % населения Китайской Народной Республики. Однако Пекин настаивал на присоединении Гонконга и постепенно ужесточает контроль над новой территорией. В течение 2000-х гг. рост цен на сырье заставляет сделать новый вывод: большой размер территорий, наличие ресурсов, политическое влияние по-прежнему остаются неизбежными реалиями, как и способность к размножению, а вовсе не умение создавать нечто ex nihilo [из ничего (лат.)]».
Как видим, выбор в пользу парадигмы благополучной экономической глобализации сегодня уже не выглядит столь безупречным, а анализ мировой геоэкономики и различных режимов, ее составляющих, не позволяет отрицать основные элементы, формирующие структуру геополитического поля. Что касается России, то наблюдения показывают: ее традиционные преимущества, вероятно, проявятся в среднесрочной и долгосрочной перспективе.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

От распада Союза к российскому ренессансу

Новое сообщение ZHAN » 01 авг 2024, 13:24

Революции 1917 г. способствовали быстрому превращению бывшей царской империи в новую империю в рамках «советского проекта». По завершении короткого периода, открывшегося Февральской революцией, а затем продолжившегося Октябрьским переворотом (предпринятым Советом народных комиссаров, который объявил о самоопределении народов, оказавшихся внутри почившей Российской империи), большевистская власть очень скоро стала во имя борьбы против контрреволюции и белой угрозы стремиться к воссозданию прежних границ империи: Красной армии была поставлена задача восстановить единство территорий от Средней Азии до Украины и от Закавказья до Дальнего Востока; повторного завоевания избежали лишь Финляндия, Польша, прибалтийские республики и румынская Бессарабия.

Коммунистическое мессианство приходит на смену мифу о Третьем Риме, и «гениальный машинист локомотива Истории» Сталин примеряет на себя образ «маленького отца народов», как называют его подданные. Управляемая железной рукой Советская Россия становится лабораторией социальной инженерии, где во имя «светлого завтра» перемалываются люди; «высшая справедливость», выбранная девизом во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., затем используется для утверждения законности призрачных «завоеваний социализма» хрущевской эпохи.

Однако реальность в конце концов берет реванш над идеологией, и в 1960-е гг. Андрей Амальрик может – с риском оказаться в центре скандала или не быть воспринятым всерьез – задаться вопросом, доживет ли СССР до 1984 г., в тот момент, когда успехи по освоению космоса и выполнение военно-промышленных планов уже не в силах скрыть полный провал государственной экономики, не способной привести страну в эру массового потребления.

Слабость Запада, проявившаяся в 1970-е гг., в сочетании с иллюзиями «разрядки» и кажущейся непобедимой властью все более и более агрессивного «бронекоммунизма» станут поддерживать веру в устойчивость СССР, делаясь, без сомнения, гарантией ядерного равновесия. Тем не менее империя рухнула очень быстро, причем ее падение не было связано с разрушительной войной и сопровождалось специфическими особенностями, подобных которым история еще не знала.

После кризиса III в. н. э. Западная Римская империя простояла еще два столетия, поскольку народы, входившие в pax romana [римский мир (лат.)] , оставались верными имперской идее, получившей, как мы знаем, свое продолжение еще на тысячелетие – в Византии. Строившаяся на протяжении многих веков и включавшая в свое пространство различные народы, управляемая монархами империя Габсбургов в Европе XIX в., где преобладают либеральные идеи и постоянно обнаруживаются проявления национального чувства, становится анахронизмом. В качестве ее основной заслуги можно назвать подготовку политических кадров, способных организовывать пространство всей центральной и придунайской Европы, где империи пришлось столкнуться со славянами и германцами. Правда, ей не удалось пережить поражение 1918 г., и принципы, которые легли в основу новой Европы вскоре по завершении Первой мировой войны, стали для нее неизбежным приговором.

Столь же многонациональная и мультиконфессиональная Османская империя сделалась заложником прошлого и обнаружила неспособность к проведению необходимых реформ, направленных на ее вступление в современный мир. Она выглядит еще большим анахронизмом, чем ее австро-венгерский союзник, и испытывает шок в результате Первой мировой войны, в равной степени оказавшейся судьбоносной и для империи Романовых, на руинах которой в неожиданной форме начнется возрождение Российской империи, образовывавшейся в течение нескольких столетий вокруг Москвы.

Относительно короткий период европейской колонизации – в Африке и Азии в XIX – начале ХХ в. – между прочим, объясняет причину быстрого освоения заморских территорий Европой, утвердившейся там начиная с XVI в. и завоевавшей весь мир, будучи уверенной, что границ больше не будет. Отдаленность территорий, пробуждение у коренных народов национального чувства и фатальное ослабление европейских метрополий вследствие великого суицида 1914–1945 гг. естественным образом привели к упадку великих держав прошлого столетия – в тот момент, когда расходование средств на поддержание целостности империй казалось более важным, чем забота о стоимости ресурсов, которыми располагали колонии.

Положение Советской России, официально преобразованной в СССР, в начале 1980-х гг. оказалось крайне непростым. Протяженность территорий, достигнутая за счет освоения огромного континентального пространства, имела свои нюансы, отличные от тех, которые были присущи европейским метрополиям и их заморским афро-азиатским колониям. Прежнее сосуществование этнических и религиозных групп, длительное время входивших в состав одного организма, в котором – по крайней мере в теории – декларировалось равенство, обеспечиваемое отсылкой к «homo soveticus» («человек советский»), априори позволяло избежать «колониального» подхода, и казалось, ситуация закреплена различными уступками, сделанными властью национальным меньшинствам. В начале 1980-х гг. СССР становится одной из двух сверхдержав, и его колоссальный военный потенциал, особенно в области ядерных вооружений, кажется, защищает его от любой серьезной угрозы. Экономические и социальные показатели коммунистической системы нельзя назвать блестящими, учитывая условия повседневной жизни населения. Однако в это время еще существует особый «советский патриотизм», основанный на гордости, вдохновляющей страну на различные международные шаги, а ее достижения, особенно в области освоения космического пространства, добавляют ей престижа. Этот патриотизм неявно связан с представлениями и чувствами, порождаемыми старым имперским мифом.

«Окончательное падение», предсказанное в 1970-е гг. Эммануэлем Тоддом, случилось на десять лет позже, даже если не принимать во внимание сам факт непосредственного «распада империи», мысль о котором была популяризирована Элен Каррер д’Анкосс примерно в то же время. Какие причины и какие механизмы способствовали развалу «родины рабочих» (термин, который на протяжении семи десятилетий «продавала» коммунистическая пропаганда)?

Мы знаем о политическом процессе, запущенном в 1985 г. Михаилом Горбачевым, и о том, как неожиданно спустя шесть лет полностью исчезло государство с богатейшими природными ресурсами, первое в мире по площади и третье – по численности населения, а также, наряду с США, находившееся впереди всех по уровню военной, особенно ядерной, мощи. Но надо сделать небольшой шаг назад, чтобы понять причины и губительные тенденции, которые привели к подобному развитию событий.

Гонка вооружений между двумя главными державами, без сомнения, стала первым очком в пользу США. Соглашения по ограничению стратегических вооружений (ОСВ) не имели реального эффекта и не повлияли на баланс сил; все обстояло иначе с проектом создания космического щита, предложенным в 1983 г. Рональдом Рейганом. У Советского Союза не было ни достаточных научно-технических средств, ни финансовых возможностей вступить в это соревнование – в этот момент не менее 15 % его ВВП выделялось на военные нужды, притом что экономические показатели производительности на Западе и на Востоке все время изменялись: от 1 к 3 перед нефтяными кризисами 1973 и 1979 гг. до 1 к 6.

Начавшееся в конце 1979 г. советское вторжение в Афганистан в равной степени ослабило империю, вынужденную противостоять моджахедам и потерпевшую частичное поражение в горах Гиндукуша – оказавшись в той же ситуации, что и американцы во вьетнамском аду в предыдущее десятилетие. Этот конфликт подрывает престиж советской власти, которым она обладала до сих пор; в то же самое время он приводит к заражению общественного мнения скрытым недовольством, расшатывающим систему.

Полная неадекватность социально-экономической системы (когда на Западе развиваются новые направления науки, связанные с информатикой и коммуникациями, и происходит интеграция в мировой рынок, ставшая гарантией роста) «приговорила» страну к глубоким реформам, что являлось труднодостижимой целью, учитывая конкуренцию различных кланов и сторонников правящей номенклатуры. Культура таинственности, которую Горбачев пытался уничтожить посредством введения принципа гласности, была связана с официальной практикой искажения статистических показателей и допущением безответственности на всех уровнях управления, о чем свидетельствует Чернобыльская ядерная катастрофа 1986 г. Возрождение в СССР национализма, считавшегося окончательно подавленным, – на Украине, на Кавказе и в странах Балтии, а также «усталость» российского общественного мнения, полагающего, что сложившаяся ситуация – результат слишком высокой цены, которую приходится платить за союз с окраинными республиками, – таковы основные составляющие взрывоопасного коктейля 1989–1991 гг.

Существовали опасения, что эти изменения могут стать источниками конфликтов. Так полагали в Европе, превратившейся в уникальный единый конгломерат и на протяжении более чем сорока лет готовившейся к возможному противостоянию между двумя блоками. В этот момент Михаил Горбачев понимает, что реформированный благодаря его усилиям СССР ни малейшим образом не заинтересован в продолжении конфронтации с США и сохранении своих позиций, приобретенных в Восточной Европе благодаря успехам во Второй мировой войне. Освобождение «народных демократий» произошло мирным путем, хотя еще десять лет назад подобный сценарий представлялся почти фантастическим.

Это назревшее отступление, однако, не могло помешать быстрому расколу самого СССР из-за неспособности Горбачева – в отличие от китайских руководителей, управлявших страной после Мао, – удерживать переходный процесс под контролем. Результат мог быть только один – распад системы изнутри, потеря могущества и уход с мировой арены, равно как и катастрофа, связанная с выбором новых лидеров, решившихся применить к экономике рецепты, совершенно не подходящие ей в сложившейся ситуации; кроме того, страна оказалась беззащитной перед национальными и иностранными хищниками. Поэтому Россия пережила десятилетие хаоса, закончившееся с приходом к власти Владимира Путина, направившего усилия на возрождение и начавшего необходимые преобразования.

Провал попытки путча, предпринятой 19 августа 1991 г. и ставшей причиной исчезновения СССР в декабре того же года, открывает, кажется, новую череду событий, выводящих Россию – по крайней мере именно так эти события интерпретируют на Западе – на путь естественной «нормализации», связанной с переходом к рыночной экономике и демократической парламентской системе. Этот сценарий, впрочем, оказался под угрозой из-за быстро распространившегося экономического хаоса. Цены растут, целые социальные слои оказываются на грани нищеты, уровень жизни падает, социальные выплаты, прежде гарантированные советской системой, исчезают – так же как пенсии и зарплаты госслужащих, уничтоженные инфляцией…

Дикая приватизация важнейших предприятий советской промышленности, замена прежней номенклатуры на «олигархов» и «шоковая терапия», примененная по отношению к стране ультралиберальными советниками Бориса Ельцина, очень быстро приводят к краху призрачного консенсуса, который можно было рассматривать как начало движения в сторону демократии. В марте 1992 г. Татарстан и Чечня отказываются подписать договор, определяющий взаимоотношения между Москвой и регионами (республиками), входящими в состав новой Российской Федерации. С татарами удалось достичь компромисса, однако чеченский кризис, разразившийся в это самое время, приведет к двум войнам и станет причиной образования опасной «опухоли» на южной окраине страны. Замена в декабре 1992 г. главного вдохновителя либеральных реформ Егора Гайдара на Виктора Черномырдина ничего не меняет в общей направленности движения новой власти, однако в апреле 1993 г. 58 % избирателей – при 47 % воздержавшихся – выражают свою поддержку Борису Ельцину, озабоченному популярностью инициированных им реформ среди населения. Ситуация ухудшается осенью: 21 сентября президент распускает парламент и объявляет досрочные выборы. Депутаты реагируют отказом и выбирают своим главой Александра Руцкого. 3 октября объявлено чрезвычайное положение, и на следующий день верные президенту войска штурмуют парламент.

Это кровавое событие (по официальным данным – более 150 убитых) играет важную роль в памяти и «самопрезентации» постсоветской России: для большинства граждан «демократический» проект завершился кровопролитием, и страна едва не оказалась погруженной в пучину гражданской войны. Помимо прочего, этот поворот означал начало укрепления президентской власти: чтобы избежать возвращения назад, так называемые демократические и либеральные партии, поддерживаемые западными странами, игнорируя консервативное общественное мнение, вдохновляют Ельцина на беспощадную борьбу с коммунистической оппозицией и распространяют идеи о том, что Россия, двигаясь в сторону Запада, должна стать «западническим», но при этом «авторитарным» государством. 12 декабря россияне идут на выборы и одобряют предложенную Борисом Ельциным конституцию; в июле 1996 г. он 53,8 % голосов переизбран президентом, победив в схватке с коммунистом Зюгановым.

1990-е годы – до самого кризиса летом 1998 г. – отмечены полным и резким разрывом с советской системой. Этот период оказался невероятно сложным для россиян. В то время как бóльшая часть населения погрузилась в нищету, появляется новый правящий класс «нуворишей», во многих случаях тесно связанных с прежними управленцами. За несколько месяцев страна совершает переход от сверхорганизованной и гиперрегулируемой системы брежневской эпохи к абсолютно нерегулируемой, основанной исключительно на власти денег. Множество людей извлекают выгоду, пользуясь юридическими «лазейками», дающими возможность вхождения в новую систему и создания новых сетей интересов и власти. Тогда-то и появляются новые империи, созданные посредством огромных состояний, накопленных в это же самое время.

В период между 1991 и 1993 гг. у власти в России оказывается новая социальная прослойка. Это настоящая мафия, существующая благодаря относительной терпимости местной власти, Бориса Ельцина и либералов-реформаторов, быстро ориентирующихся в ситуации и идущих на уступки «олигархам»; этот выбор был необходим для того, чтобы избежать возвращения назад, к советскому прошлому, но его неизбежной составляющей стал отказ от государственных интересов и любых попыток власти управлять страной. Почти целое десятилетие Россия остается государством без законов, где всем правит произвол и власть денег. Коррупция достигает невероятных масштабов, правда, это было обычным явлением как в царскую, так и в брежневскую эпоху. Предрассудки, ставшие следствием советской системы образования, настроенной против любой коммерции и индивидуального предпринимательства (в то время как в СССР вовсю процветала «теневая» экономика, являясь «клапаном безопасности», необходимым для функционирования общества), усиливались невозможностью становления прочного правового государства, способного гарантировать надежность любых контрактов.

Этот недостаток совершенно очевидно внес свой огромный вклад в развитие мафиозных структур в годы правления Ельцина, когда целые слои населения поняли, что их повседневное существование не имеет никакой ценности. Таким образом, вступление в либеральный капитализм сопровождалось в России невероятной жестокостью.

Переизбрание Бориса Ельцина летом 1996 г. принесло его либеральному окружению подлинное облегчение. Это дало ему возможность реализовывать свои политические и экономические планы. Появилась определенная уверенность, что возвращение к советскому прошлому невозможно, а в более широком смысле – подтверждение тому, что русская традиция опирается на управленческое, авторитарное и централизованное наследие. Новый период правления Ельцина, однако, начался с обеспокоенности, поскольку на протяжении долгих месяцев президент почти «неподвижен»: он перенес тяжелую операцию на сердце и вынужден передать руководство исполнительной властью Анатолию Чубайсу, главе президентской администрации, а затем вице-премьеру и с марта 1997 г. министру финансов в правительстве Виктора Черномырдина. Ельцин также вводит во власть Бориса Немцова, назначая его – молодого нижегородского губернатора, сумевшего реформировать бывший Горький, тесно связанный с советским военно-промышленным комплексом, в соответствии с условиями рыночной экономики, – на пост второго вице-премьера.

Экономическая ситуация того времени описывается как наиболее благоприятная: гиперинфляция поставлена под контроль, пусть даже тяжелые социальные потрясения, ставшие результатом «шоковой терапии», все еще не преодолены. Чубайс и Немцов придерживались реформаторского курса, а последний даже осуждал «бандитский капитализм», однако он оказался не в состоянии бросить вызов распродаже государственных предприятий тогда, когда порочность олигархов, изначально ограничившихся Москвой, заставила их обратиться к остальной части России, где местные бароны бессовестным образом захватили огромные промышленные комплексы и сколотили на этом огромные состояния. В то же самое время Анатолий Чубайс, видя разрушительные последствия собственных начинаний, понимает, что богатство, приобретенное благодаря приватизации, досталось не многим. Он приходит к выводу, что пора разорвать связи, установившиеся между властью и «нуворишами», рискуя вступить в противоречия с собственными недавними действиями, и в 1995 г. выставляет на торги целые отрасли государственной промышленности, стремясь отдать их в руки молодых активных менеджеров, желая вытеснить оттуда аппаратчиков, остававшихся верными заветам коммунизма, и приказывая возвращать новую прибыль в казну.

В 1996 г. он поддерживает кандидата на президентский пост Ельцина, стараясь устранить его соперника Зюганова и таким образом избежать любой перспективы возвращения коммунистического режима. Чубайс не скрывает своего восхищения некоторыми олигархами, которым он оказывал поддержку, тем не менее он приходит к выводу, что не может допустить прежнего расхищения государственного имущества, и отказывается помогать Борису Березовскому, утверждавшему в то время, что «олигархи управляют страной, как совет директоров управляет предприятием».
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

От распада Союза к российскому ренессансу (2)

Новое сообщение ZHAN » 02 авг 2024, 12:30

В ноябре того же года план реформаторов проваливается в результате скандала, в котором оказался замешан и Чубайс. Далее за дело берется премьер-министр Виктор Черномырдин, пока 23 марта 1998 г. Ельцин не увольняет его, чтобы четыре дня спустя заменить на Сергея Кириенко.

Россия, в феврале 1996 г. уже получившая от Международного валютного фонда 10 млрд долларов, в июле 1998 г. получает еще 22 млрд, но объявленная 17 августа девальвация рубля приводит финансовый рынок России к краху, и, отправив в отставку Кириенко, Ельцин вновь решает назначить на место премьера Черномырдина. В этот момент раздаются многочисленные голоса, звучит диагноз, к которому идеологи «либеральных реформ» прежде отказывались прислушиваться. Французские журналисты и экономисты ясно обозначают ситуацию. Так, Лоран Жоффрен («Либерасьон», 1 сентября 1998 г.) пишет:
«Чего не хватает России, так это не рынка. При Ельцине он стал свободным: продавай, покупай, делай что хочешь, спекулируй как тебе вздумается. Это привело к тому, что рост прекратился, деньги исчезли, и русские снова вернулись к бартерной экономике. Впечатляющий успех западных советников, давивших на Москву! Как некогда сталинисты, православные эксперты объясняют, что зло исходит не от коммунистических ошибок (извините, либеральных), а из-за того, что лекарство применялось в недостаточных дозах. Восхитительная логика. Проглотив половину порции зелья, пациент едва не умер. Чтобы вылечиться, ему надо выпить все целиком… Также утверждают, что русский народ еще не готов принять все блага рыночной экономики. Вечная изобретательность творцов системы: чтобы чудесный проект оказался успешным, надо изменить людей. Нет, России не хватает вовсе не рынка, а государства, в отсутствие которого рыночная экономика превращается в мафиозный фарс. И вовсе не того минимального государства, о котором говорят либеральные теоретики. Нет. Подлинного государства, настоящего, по-европейски крепкого, которое управлялось бы честными и компетентными чиновниками, заботящимися об инфраструктурах, о правильном распределении серьезных инвестиций, об урегулировании финансовых рынков, способных смягчить шок от модернизации и прийти на помощь компаниям, принесенным в жертву виртуальному либерализму, как некогда – реальному социализму…»
Похожие мысли отражены в статье Жака Сапира, опубликованной 3 сентября в «Монд»:
«Финансовый крах России был предсказуем и запланирован. Он лишь подтвердил хаотическое состояние экономики и бюджета, наблюдающееся на протяжении нескольких лет. Он также свидетельствует о крахе экономики и неудаче перехода посредством монетизации и либерализма, объявленных политической стратегией меньшинством, претендующим на осведомленность в экономических делах. Необходимость искать другой путь должна была появиться не этим летом. Позиции Международного валютного фонда давно являются препятствием альтернативному решению вопроса. Исчерпав свои финансовые ресурсы, дискредитировав себя и отныне не располагая ничьим доверием после провала своей интервенции в Россию, случившейся после катастрофического решения азиатского кризиса, МВФ должен выйти из игры. Его руководство упрямо настаивает на продолжении проводимой политики, крах которой свидетельствует о настойчивом желании заблуждаться и дальше, которое можно назвать дьявольским. Но нужна не просто иная политика: она неизбежно должна связываться с восстановлением положения России. Ее стратегические принципы просты. Вместо сосредоточения сил на борьбе с инфляцией – ошибки, которую справедливо осуждает главный экономист Всемирного банка Джозеф Стиглиц, – необходимо одновременно начать строительство внутреннего рынка и его институций. Это равносильно тому, что не существует рынка без государства и что нельзя быть страной с населением в сто сорок восемь миллионов жителей, живущей за счет экспорта первичного сырья. Либеральные догмы, столь хорошо приспособившиеся к коррупции и тайным сделкам, думая, что они станут служить ее целям, увы, сегодня не оставляют позади себя ничего, кроме руин».
Итог, кажется, был действительно крайне тяжелым. С момента избрания Бориса Ельцина президентом Российской Федерации, тогда еще входившей в состав агонизирующего СССР, прошло семь лет. За эти годы российский ВВП упал на 50 %, инвестиции сократились на 90 %. Продолжительность жизни мужчин снизилась с 69 до 58 лет, показатели рождаемости рухнули с 14,7 на тысячу человек до 9,5, а процент детей, охваченных школьным образованием, опустился на 8 пунктов. Еще до девальвации рубля на 60 % в течение двух недель августа 1998 г. три четверти населения жили за чертой бедности; миллионы госслужащих и должностных лиц не получали зарплату в течение нескольких месяцев. Если добавить к этому неуклонный рост преступности, развал системы социального обеспечения и 72-е место в мире по уровню образования, ситуацию можно считать катастрофической. Она означала провал либеральных реформ Егора Гайдара, предпринятых в течение 1992–1993 гг., и крах тандема Чубайс – Немцов, сложившегося в 1997 г.

Обвинив Виктора Черномырдина, имевшего свои собственные предпочтения, в том, что он не способен справиться с Думой, Борис Ельцин призывает министра иностранных дел Евгения Примакова, пользовавшегося широкой поддержкой в Думе, где после выборов в декабре 1995 г. коммунистическая партия стала главной силой. Бывший заместитель директора Института мировой экономики и международных отношений, бывший номер два в КГБ почившего СССР, Примаков незадолго до своего назначения, выступая перед студентами Дипломатической академии МИД РФ, заметил:
«Придет время, когда Россия станет достаточно сильной в экономическом плане, чтобы вернуть себе то международное положение, которого она достойна».
1998 год отмечен явным разрывом с негативными тенденциями, наметившимися в 1991 г., однако необходимо было дождаться следующего года и назначения 9 августа 1999 г. главы ФСБ (экс-КГБ) Владимира Путина временно исполняющим обязанности премьер-министра, чтобы остановить «спираль» распада, обозначившуюся в предыдущие годы. Новый лидер выигрывает 19 декабря парламентские выборы и затем, 31 декабря, становится, учитывая быстро ухудшающееся состояние здоровья Бориса Ельцина, исполняющим обязанности президента страны.

Новый президент, избранный 26 марта 2000 г. 53 % голосов, сообщает о том, что основным направлением его политики, проводимой твердой рукой, станет стремление к экономическому подъему и укреплению социальных институтов. Стабилизация России отныне связывается с восстановлением «вертикали власти» и «диктатуры закона».

Приход к власти состоится в три этапа: закрепление Путина и его команды в Кремле, укрепление власти Кремля на всей территории России и, наконец, проведение более агрессивной внешней политики, необходимой для возвращения России на мировую арену. Именно столько фаз требовалось для новой централизации власти.

За десятилетие правления Ельцина и ультралиберальных политиков Россия – несмотря на деградирующую экономическую ситуацию все еще остававшаяся великой исторической империей – без преувеличения, была превращена в мозаику: единая структура распалась, и на ее месте появилось множество стремящихся к независимости территорий, разъедаемых коррупцией, бесхозяйственностью и центробежными настроениями. Правление Ельцина ослабило страну. В течение нескольких лет эта политика почти уничтожила единство государства.

Ельцин действительно предложил регионам развивать свою независимость «настолько, насколько они могут», продал государственные предприятия олигархам, открыл стратегические секторы экономики для иностранных инвестиций…

В отличие от своего предшественника, Владимир Путин стал стремиться к систематической реставрации – повсюду, где наблюдалась угроза государственной власти.

Процесс восстановления проходил в несколько этапов и осуществлялся расчетливо – в соответствии с тщательно продуманной наверху и методично воплощаемой стратегией. В первую очередь она была нацелена на нейтрализацию любых настроений, направленных против власти, затем государство озаботилось возвращением крупных промышленных корпораций, наконец, административные и экономические посты всех уровней заняли ставленники новой власти. Чтобы восстановить «вертикаль власти» и «диктатуру закона», Владимир Путин и его команда нуждаются в прочных точках опоры, которые могут обеспечить успех постепенной работы, ставящей своей целью возрождение экономики, что в свою очередь должно обеспечить средства для формирования необходимых восстановительных фондов и привлечь людей, способных реализовать этот проект.

Первый этап укрепления государственной власти был связан с решением задачи по установлению контроля над концерном «Газпром». В 2000 г. газовый гигант, ставший финансово-промышленной империей, возглавляли назначаемые Анатолием Чубайсом руководители, не всегда априори согласные с путинским проектом. Чтобы заручиться их поддержкой, Путин сначала попытается установить с ними нейтралитет, прежде чем постепенно назначит на руководящие должности своих людей.

Перед тем как подчинить себе газовый гигант, Владимир Путин вначале должен обеспечить необходимый контроль над СМИ, способными выступать против власти и являться выразителями интересов, противоположных интересам государства. Для этого требуется «нейтрализовать» олигархов, озаботившихся тем, чтобы прочно обосноваться в секторе массовых коммуникаций, и не желающих поступаться своими интересами. Восстановив прежде всего в феврале 2000 г. власть в мятежной Чечне, Владимир Путин, заботясь о более жестком контроле над СМИ, атакует телеканал НТВ, являвшийся в то время одним из наиболее влиятельных независимых средств массовой информации и принадлежавший группе «Медиа-Мост» олигарха Гусинского.

Последний, бывший банкир, начал в 1997 г. создание коммуникационной империи и – благодаря советам Маши Липман, прежней главы Washington Post, и Руперта Мердока – стал издавать много пользовавшихся популярностью журналов. Параллельно с этим он интересовался телефонией – областью, которая для России невероятно важна. Обвиненный в коррупции, олигарх согласился продать свою группу «Газпрому», который вскоре также приобретает радиостанцию «Эхо Москвы» и ежедневную газету «Известия». Эти во всех отношениях драгоценные СМИ добавились к тем, которые «Газпром» купил ранее, в 1990-е гг., собираясь поддержать кандидатуру Виктора Черномырдина на пост президента страны.

Преодолев первый этап, Владимир Путин принимается реализовывать стратегию завоевания газового концерна. В обновленный совет директоров «Газпрома» вошли ставленники новой власти, в числе которых был и Дмитрий Медведев, заместитель главы президентской администрации. Весной 2001 г. вскрываются факты приобретения олигархами за бесценок филиалов «Газпрома», что ослабляет позиции прежней команды, и в конце мая один из приближенных Владимира Путина становится главой корпорации. В 2003 г., то есть спустя три года после прихода Путина к власти, совет директоров «Газпрома» полностью поменялся, лишь двое из двадцати пяти управленцев, входивших в его состав в 1999 г., остались на своих постах – таким образом, обновление действительно оказалось почти полным. Захват «Газпрома» явился только первым шагом.

Осенью 2003 г. арестован Михаил Ходорковский, руководитель нефтяного концерна «ЮКОС». Вспомнили о том, что он поддерживал оппозиционные настроения и реализовывал свои собственные политические амбиции, однако главная причина его ареста заключается в деятельности на международном нефтяном рынке и переговорах о продаже части его активов компаниям «Шеврон-Тексако» и «Эксон-Мобил», двум американским нефтяным гигантам. Причем не уведомив об этом Кремль. В тот момент, когда цены на углеводороды взлетают и становятся основным инструментом влияния российской власти (не вызывает сомнений, что вторжение американцев в Ирак обусловлено желанием Вашингтона контролировать максимальные объемы, перевозку и рынки углеводородов), Кремль не может смириться с инициативой Ходорковского.

Дело «ЮКОСа» вписывается в более широкий контекст взятия властью под свой контроль энергетического сектора. Однако борьба против олигархов имеет различный характер: Михаил Ходорковский оказывается в тюрьме, Борис Березовский и Владимир Гусинский скрываются за границей, Роман Абрамович, Анатолий Чубайс и Владимир Потанин прощены – в обмен на их присоединение к новому режиму. Политика укрепления власти и ориентации на федеральное правительство еще верных государству структур – армии, секретных служб, финансовых органов – увеличивает напряженность в отношениях с США, обеспокоенных поворотом назад, интерпретируемым как отказ от «либеральных» реформ и замораживание «демократических» процессов.

На деле влиятельные американцы, такие как наблюдатели «Council on Foreign Relations», быстро приходят к пониманию того, что на фоне «борьбы с коррупцией» разыгрывается другая партия – геополитическая: возвращения России, снова использующей инструменты своего влияния, на международную сцену.

[Издающий знаменитый журнал «Международные отношения», CFR сегодня является огромным «мозгом» (более 100 постоянных представителей США) и при этом наиболее значительным частным клубом проамерикански настроенной элиты, образовавшимся в годы холодной войны (3600 элитарных членов: политиков, экономистов, журналистов из Европы и Азии) и давшим начало другим атлантическим объединениям: «Аспену» в 1949 г., «Бильдельбергской группе» в 1952 г., «Трехсторонней комиссии» в 1973 г. Успехи CFR не были бы возможны без быстрого развития появившихся в конце XIX в. благотворительных фондов, с одной стороны, накапливавших средства в результате промышленной революции, а с другой, освобожденных от налогов. Образованный в 1911 г. Фонд Карнеги способствовал возникновению Фонда Карнеги за международный мир, являющегося сегодня мозгом глобализации и двухпартийной системы (включающей демократов и республиканцев), с мощными расходами (16,6 млн долларов ежегодно). Образованный в 1913 г. Фонд Рокфеллера также финансирует некоторых ведущих аналитиков CFR.

Сегодня в США существуют более 56 тыс. фондов, общие расходы которых составляют 500 млрд долларов, из них 30 млрд выделяется на функционирование «Американского мозга» (см.: Шопрад Э. Американский мозг. – Париж: Новое историческое обозрение, 2007).]

Это возвращение происходит параллельно с внутренней стабилизацией, признаком которой становится реставрация центральной власти – вопреки региональным властям, использовавшим эпоху Ельцина для того, чтобы добиться максимальной автономии; во время второй войны 1999–2000 гг. под контроль взята Чечня, а в декабре 2004 г. проведена и конституционная реформа, направленная на укрепление президентской власти. Между тем Владимир Путин переизбран президентом страны в марте 2004 г., набрав 71,2 % голосов.

Успехи, достигнутые в трудном деле восстановления мира в Чечне, и передача власти Дмитрию Медведеву во время выборов в марте 2008 г., после которых экс-президент Владимир Путин становится (обеспечивая таким образом преемственность власти) премьер-министром, способствует возвращению России в мир, сталкивающийся с необходимостью преодоления последствий финансово-экономического кризиса – подарка судьбы, способного привести к дальнейшему усилению Китая и развивающихся держав.

В 2009 г., невзирая на рекордную (с момента распада СССР) рецессию экономики с сокращением промышленного производства на 11 %, связанную с начавшимся в 2008 г. в США мировым финансовым кризисом, Россия – как это уже доказано самым серьезным образом – оказалась в состоянии быстро вернуться к экономическому росту. В 2010 г. он составляет 5 %, несмотря на снижение прибылей «Газпрома» из-за падения спроса на газ на мировом рынке, а резервный фонд России позволил избежать даже самого незначительного использования кредитов МВФ. Все эти признаки подтверждают благоприятную экономическую ситуацию и выступают залогом политической стабильности после мрачного периода 1990-х гг.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Евразийство как основа переосмысления

Новое сообщение ZHAN » 03 авг 2024, 12:02

Произошедший в очень короткий период времени крах марксистско-ленинской идеологии, нацеленной на осуществление «прогрессивной» и «антиимпериалистической» внешней политики бывшего СССР, мог привести только к одному – поиску новой разумной альтернативы. Это произошло в тот момент, когда Россия на границах, которые никогда прежде не являлись ее естественными рубежами, оказалась противопоставленной ближнему зарубежью, не имела ясного выбора и ощущала присутствие американской «силы», не скрывавшей своих намерений проводить на окраинах бывшей империи – своего соперника, побежденного в результате холодной войны, – политику вытеснения.

Неопределенность основ новой российской самобытности и потеря идеологических мотиваций, которые остальной мир, напротив, активно ищет, объясняют успех «неоевразийского» течения, лидером которого в начале 1990-х гг. стал Александр Дугин (газета «День», журнал «Элементы», а также ряд самостоятельных работ). Евразийское течение возникло в 1921 г. среди эмиграции и началось с публикации «Исхода к Востоку» лингвиста Николая Трубецкого. Речь в этой книге шла о необходимости отделиться от Европы и Запада и об утверждении «евразийского» характера России, возникшей из союза лесных народов Северной Европы и кочевых народов евразийской степи.

Один из сторонников евразийства, географ Петр Савицкий в 1925 г. писал:
«Евразия – это свой собственный мир, отличный от стран, расположенных к западу, югу и юго-востоку от нее… Россия занимает большую часть евразийского пространства, она не делится между двумя континентами, но образует третий, независимый континент, который можно рассматривать не только как географическое целое… Евразийская концепция означает решительный отказ от европоцентризма… от универсалистского подхода к культуре».
Колонизированная Западом при Петре Великом Россия должна восстановить свое глубокое призвание и получить возможность играть свою роль среди других стран, порабощенных Европой. В этом смысле большевистская революция – пусть она порождена марксизмом и террористическим наследием французской революции – имеет преимущество: она отделяет Россию от Европы, превращает ее в предводителя будущего движения за освобождение колониальных народов и узаконивает объединение европейских и азиатских народов внутри Советского Союза. Согласно взглядам первых пророков евразийства, новая идеология естественным образом однажды станет наследником большевизма, оказавшегося лишь одной из страниц российской истории. Вопреки католической «просвещенной» Европе, русско-евразийское пространство осваивает ресурсы Азии, стремясь установить континентальную гегемонию от Тихого океана до Западной Европы; европейская цивилизация отныне отождествляется с североамериканским Западом…

Подобное видение отчасти совпадает с представлениями, которыми руководствовались лидеры советской империи, однако именно исчезновение СССР вновь придало этим представлениям актуальность. Не имея возможности ссылаться на «чувство Истории», которая должна завершиться окончательной «победой социализма», все ностальгирующие по советской власти открывают – посредством обращения к геополитике и закону «великих пространств», некогда сформулированному Ратцелем, – новую парадигму, означающую появление нового русского проекта.
Классический антагонизм между англосаксонской талассократией и континентальной державой, некогда подробно описанный Маккиндером, вновь обретает всю свою логику.

Согласно видению Николаса Спайкмена, Россия призвана распространить свое влияние на европейскую и азиатскую «дуговые земли». Журнал «Элементы»:
«Отказ Запада и Востока взаимодействовать в культурном плане становится для России императивом; напротив, в стратегическом плане необходимо преобразовать окраинные территории и сделать их союзниками, поскольку лишь континентальная централизованная интеграция вокруг России может гарантировать всем народам Евразии подлинный суверенитет. Окраинные территории «дуговых земель» необходимы России, если она хочет стать настоящей геополитической силой, олицетворяющей суверенную власть…»
После распада коммунистического блока и охлаждения китайско-советских отношений, исчезновения народных демократий Восточной Европы и непосредственного распада СССР сторонники евразийства хотят создания нового стратегического блока, который охватил бы Францию, Германию, Китай, Индию и мусульманский мир, но не желают, чтобы Россия взяла на себя инициативу объединителя и играла роль «срединной земли», став, согласно Маккиндеру, центростремительной силой, ведь, если свое лидерство на территории Евразии удалось бы закрепить другим державам, это означало бы конец исторической миссии, выполняемой Россией. Приоритеты, таким образом, должны отводиться созданию немецко-российского союза и солидарности с мусульманским блоком, представленным Ираном, против прозападной и «светской» Турции наследников Ататюрка – исламистской партии Эрдогана, еще не набравшей силу в 1990-е гг., – и Саудовской Аравии, рассматриваемой как обычная пешка в американской нефтяной игре.

Помимо прочего, неоевразийцы испытывают крайнюю враждебность к «правительству предварительной оккупации», которым в их глазах становится «натовская» власть Бориса Ельцина и его либеральных советников. В своей ненависти к Западу неоевразийцы даже отводят Китаю роль лидера мирового протестного движения против американского порядка:
«Китай, отвергший глобалистскую перестройку, является оплотом евразийских сил на новом идеологическом и стратегическом уровне. Поэтому вероятно, что будущее Китая – это будущее державы, играющей ключевую роль в появлении нового “великого пространства” (Grossraum), противостоящего атлантической сверхдержаве и ее сателлитам».
Очень точные в своей радикальной критике западного господства неоевразийцы в большинстве своем избегают разговоров о том, как в политическом плане будет выглядеть Евразия, если их мечты воплотятся. Будет ли она опираться на союз славянских народов, объединяющий Беларусь, Украину и Россию, или станет славяно-тюркской федерацией, к которой смогли бы присоединиться и другие народы…

Однако у подобной соблазнительной идеологической конструкции обнаруживаются некоторые ограничения и изъяны, и наиболее резкая ее критика проистекает из среды русских националистов, осуждающих евразийство как утопию, аналогичную ушедшему в прошлое большевизму, и не рассматривающих призрачный союз с исламским миром как средство крестового похода против НАТО. Русские националисты, разумеется, учитывают катастрофический демографический спад, с которым Россия столкнулась из-за низкой рождаемости и неуклонного уменьшения численности населения страны, тогда как потенциальные мусульманские страны-«партнеры», напротив, демонстрируют благоприятную демографическую ситуацию. Евразийство, по их мнению, может привести не к возрождению России, а, наоборот, к фатальному изменению ее национальной и исторической самобытности.

Националисты полагают, что Россия – такая, какой ее видят евразийцы, – должна служить лабораторией мирового геополитического проекта, который в конечном счете способен привести к «полному растворению русского народа на территории, где большинство населения окажется тюрками и мусульманами… Тогда Евразия превратится в тюркскую Азию».

В равной степени националисты утверждают, что Евразия уже однажды существовала в истории: это была Евразия монголов Чингисхана и Золотой Орды. Следуя своей логике, русские националисты желают предоставления независимости мусульманским народам Северного Кавказа и утверждают, что евразийцы 1920-х гг. не могли учитывать особенностей современной демографической ситуации. Лидер республиканской националистической партии Николай Лысенко, глашатай русского национализма, враждебно относящийся к исламу и тюркам, утверждает:
«Русские, великая нация Евразийского континента, не могут игнорировать геополитические проблемы, но не нужно превращать эти проблемы в идеологическую догму, ради которой мы согласны пожертвовать нацией…»
Эти идеологические дебаты 1990-х гг., шедшие одновременно с общим ослаблением российской власти, сейчас несколько утихли – с одной стороны, из-за крайностей, допущенных некоторыми сторонниками евразийства, а с другой – по причине «возвращения» на международную сцену мощной российской власти. Вопреки США и атлантической Европе, по-прежнему относящимся к новой России с недоверием, если не с враждебностью, Российская Федерация, сохранив свои энергетические и геостратегические преимущества, предпочла «континентальные преференции», приняв участие в создании Шанхайской организации сотрудничества, постепенно вернув себе влияние в бывшей советской Средней Азии и заняв умеренно-благожелательную позицию по отношению к Ирану, рассматриваемому Вашингтоном в качестве одной из стран «Оси зла».

Таким образом, Россия проводит вполне реальную и прагматичную политику, далекую от геополитических химер, сформулированных некоторыми сторонниками неоевразийства.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Переосмысление границ

Новое сообщение ZHAN » 04 авг 2024, 13:08

Распад СССР, произошедший в 1991 г., имел противоречивые последствия, связанные с процессом обращения страны вовне.

Наглухо запертый на замок советский мир существовал, находясь в очень серьезной самоизоляции, ревностно охраняемой властью. Лишь Москва – это практически единственное исключение – представляла собой дверь, открытую во внешний мир и запертую для всех, кто не мог иметь доступа к получению виз, поскольку свобода передвижения людей и мыслей, предусмотренная Хельсинкскими соглашениями 1975 г., так и осталась на бумаге.

Начиная с 1991 г. люди и материальные ценности смогли свободно перемещаться везде, а приграничные регионы ожили благодаря наплыву новых товаров, так же как морские порты и аэропорты. Эта неведомая открытость во внешний мир парадоксальным образом сочеталась с былым ограничением доступа внутрь советского пространства, ныне разделенного новыми государственными границами. Благодаря этим препятствиям перемещение людей и товаров усложняется, прежние промышленные связи внутри единого советского пространства перестают существовать. На месте умершего СССР возникает пятнадцать новых государств. Данная ситуация становится источником социально-экономического кризиса и кризиса самоопределения из-за перемен в восприятии территориальных изменений и необходимости выстраивать новую инфраструктуру.

Располагая площадью в 18 млн кв. км, Российская Федерация по-прежнему остается наиболее важным из этих государств, тем не менее российскому обществу еще придется смириться с территориальным регрессом по отношению к предыдущему периоду истории страны. Россия, лишившаяся таких регионов, как Украина, Беларусь, страны Балтии и Закавказье, действительно является наследником РСФСР, самой важной из пятнадцати федеративных республик бывшего СССР; однако границы новой России не соответствуют предыдущему историческому моменту и связаны с последствиями большевистской революции, а не с естественным распределением русского народа. Некоторые регионы, где преобладает этническое русское население, оказались в составе других республик – так было в случае с северным Казахстаном и Крымом; в 1991 г. 25 млн русских оказались за границами Российской Федерации, тогда как пятая часть населения РФ состоит из различных нерусских меньшинств.

В этот момент новая Россия оказалась охвачена двумя типами границ: первый тип представляли собой ее международные границы – те, что были у нее и раньше и отделяли страну от соседних государств, Финляндии, Норвегии, США, через Берингов пролив, а также от Японии, Северной Кореи, Китая, Монголии – через Северный Ледовитый океан. Другие прежде являлись лишь административными границами, отделяющими Россию от трех Прибалтийских республик, Беларуси, Украины, трех республик Закавказья и Казахстана. Сюда же следует добавить морские «окна», открывшиеся в Черном и Каспийском морях. Особый пример представляет собой Калининград – анклав, доставшийся СССР в наследство по окончании Второй мировой войны и ныне отделенный от России территориями Беларуси и Литвы.

В целом подобная ситуация была сопряжена с многочисленными пограничными спорами, которые России пришлось разрешать после распада советской империи. Некоторые хотели тогда построить «нацию» по этническому признаку, собрав внутри страны всех русских, в частности, вернув тех, кто оказался в составе национальных меньшинств в бывших союзных республиках, и тех, кто оказался в составе этнического русского большинства на территориях, прилегающих к России.

Александр Солженицын в это время предложил присоединить к России северные районы Казахстана и восток Украины, в то же время он, следуя очевидным историческим причинам, не допускал, что Украина – первая Киевская Русь – и Беларусь могут быть отделены от московской «Великороссии». При этом писатель считает, что татарское, башкирское или мордовское меньшинства, представленные на исконно российских территориях, должны входить в состав русского государства.

Сочетание территориального единства и этнической однородности оказывается невозможным; неоевразийцы полагают, что лишь имперские рамки наибольшим образом соответствуют историческим, географическим и этническим реалиям новой России. С точки зрения сторонников этого взгляда, Россия призвана развивать свое влияние на обширном пространстве «ближнего зарубежья», то есть в пространстве, очерченном границами бывшего СССР. Это мнение разделяют и либералы, контролировавшие государственную власть в 1990-е гг.; некоторые из них – как, например, Анатолий Чубайс – предполагают образование вокруг России широкого демократического пространства и обширного рынка, открытого для всех членов Содружества Независимых Государств.

Реалисты и осторожные прагматики, новые русские лидеры стремятся восстановить и упрочить влияние Российской Федерации в ближнем зарубежье, но не подвергают сомнению его нынешние границы. Новый территориальный передел заставил Россию пересмотреть расположение своих инфраструктур, особенно некоторых коммуникаций, чтобы избежать прохождения через украинскую территорию транспортных артерий, связывающих Москву и Кавказ. То же относится и к стремлению укрепить ветви Транссибирской магистрали – в большей степени северные, идущие через Россию, нежели те, что пролегают через Казахстан. Свести к минимуму любую зависимость от транзита через соседние государства в области транспортировки товаров, углеводородов или сырья – таковы приоритеты России.

Потеря важнейших участков побережья на Черном и Балтийском морях оказалась для России тяжелым препятствием в тот момент, когда страна как раз открылась для внешнего мира. Половина советских портовых мощностей на Балтике была утрачена, и России пришлось развивать свои портовые сооружения в Санкт-Петербурге и Финском заливе – Приморске; аналогичная ситуация сложилась и на Черном море, там к Украине «отошла» Одесса, и Россия столкнулась с необходимостью строительства нефтяного терминала в Новороссийске. Преобразования шли быстрым темпом: в 1990 г. перевозка грузов по морям составляла более 50 % от всего товарооборота; затем порты, через которые шли эти грузы, стали иностранными, но, несмотря на общее увеличение трафика, более 80 % товаров сегодня идут через российские порты.

Эти изменения сопровождались усилением контроля над границами, через которые еще совсем недавно лился невероятный товарный поток, лишивший государство таможенных доходов. Пограничники перешли под контроль ФСБ, их полномочия значительно расширились и были направлены на осуществление строгого контроля за финансовыми и миграционными потоками. До 2005 г. Таджикистан, а также Беларусь и Армения управляли вместе с Россией внешними границами – с Афганистаном, Польшей, Турцией и Ираном, соответственно, в то время как другие государства, образовавшиеся после распада СССР, воспринимали этот контроль в качестве неизбежного выпада против своего суверенитета. Внутри СНГ (в рамках постсоветского пространства) Россия хотела сохранить свободное перемещение граждан, однако угроза незаконного оборота наркотиков и оружия, как и пограничные конфликты, заставила ее задуматься о необходимости обезопасить свои границы с Казахстаном, Азербайджаном и Грузией. Тем не менее связи с ближнем зарубежьем остаются тесными, поскольку внутри СНГ люди путешествуют без виз, за исключением Туркменистана, дистанцировавшегося от остальных государств, однако остающегося «ассоциированным членом», и Грузии – из-за конфликта между Москвой и Тбилиси по поводу двух непризнанных республик, Абхазии и Южной Осетии. Создание Евразийского экономического сообщества в равной мере способствовало увеличению потока товаров, а в случае Беларуси – и очень тесной интеграции с Россией.

И все же потрясения, произошедшие в 1991 г., должны были неизбежно привести к серьезным приграничным спорам на Дальнем Востоке и особенно в Крыму.

В Восточной Азии трудности в отношениях между Россией и Китаем удалось преодолеть довольно легко, хотя Пекин настаивал на четком проведении российско-китайской границы по берегам Амура и Уссури, где две коммунистические державы противостояли друг другу в 1969 г. Вопрос разрешился в контексте четко обозначившегося сближения обоих государств: Китаю передали несколько амурских островов, что позволило странам заключить договор о точной демаркации границы. Для Москвы этот результат оказался весьма выгодным: растущее могущество Китая не вызывает сомнений, а слабая заселенность русского Дальнего Востока не может не беспокоить.

Успех в переговорах с Китаем позволил России сохранить свою непреклонную позицию в вопросе Южных Курильских островов, на которые с момента завершения Второй мировой войны претендует Япония. Порожденный конфликтами XIX и XX вв. спор относительно Курильских островов заключается в следующем: Япония стремится получить четыре южных острова архипелага, ближайших к Хоккайдо – самому северному японскому острову. Вопрос почти не имеет перспектив быть решенным: обе стороны демонстрируют непримиримые позиции.

В 1991 г. с Соединенными Штатами достигнута договоренность о разделе вод Берингова пролива, однако российская Дума не ратифицировала этот договор – в ожидании, пока американская сторона в свою очередь ратифицирует Конвенцию ООН по морскому праву. Для России ставка в этой игре весьма велика, поскольку она опирается на данную конвенцию, стремясь узаконить свои территориальные претензии в акватории Северного Ледовитого океана с намерением отодвинуть свои морские границы к Северному полюсу, чтобы контролировать обширную зону, богатую, как принято считать, природными ресурсами. Однако в этом случае Москве приходится считаться с реакцией Канады, Норвегии и, конечно, Соединенных Штатов, которые, используя Аляску как плацдарм, стремятся владеть Арктикой.

Один из ближайших соседей России, Крым, также остается нерешенной территориальной проблемой – ставкой в этой игре является военный порт Севастополь. Населенный преимущественно русскими Крым был частью РСФСР, пока Никита Хрущев не решил отдать его 1954 г. Украине – по случаю трехсотлетия воссоединения Украины с Русью. Сторонники возвращения Крыма в состав России считают этот жест незаконным, тем не менее Москва не оспаривает его и даже заключила соглашение с Украиной о пролонгированной аренде Севастополя, российской военно-морской базы на Черном море, до 2040 г. Вместе с тем сохраняются сложности в попытках провести морские границы между двумя странами по Азовскому морю, особенно по Керченскому проливу. Такова еще одна важнейшая цель игры, поскольку через Дон это море – посредством обширной речной системы – связано с четырьмя другими морями, что позволяет России контролировать единственный водный путь, соединяющий Каспий – внутреннее море – с внешними морями. Данный конфликт вписывается в контекст политических изменений, происходящих на Украине, разделенной между националистами и прорусски настроенными гражданами.

2008 год стал важной вехой в решении вопроса относительно границ России с ближним зарубежьем: впервые с 1991 г. Москва признала, что изменения затронули границы, проходящие через непризнанные республики Абхазию и Южную Осетию. Обе республики призвали на свою территорию российские войска; теперь их границы контролируются российской армией, а их жители имеют российские паспорта. События лета 2008 г. могут показаться происходившими на окраинах, но они свидетельствуют о возвращении Москвы в ближнее зарубежье. Быть может, это лишь прелюдия к другим инициативам: подобные вопросы возникают в Приднестровье или вокруг русских меньшинств в Эстонии и Латвии – в государствах, которые сегодня являются членами Евросоюза и НАТО, что делает маловероятным любые попытки вмешательства России в их внутренние дела. Это вмешательство может ограничиться лишь политическим давлением или использованием «энергетического оружия».
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Переосмысление путей сообщения

Новое сообщение ZHAN » 05 авг 2024, 13:09

Обширность территорий и климатические условия стали главными препятствиями для развития путей сообщения. Российский транспорт тем не менее играл ведущую роль, сказываясь на заселенности территорий – например, вдоль Транссибирской магистрали, способствовавшей колонизации Сибири, – и развитии богатых ресурсами, удаленных от европейского центра регионов царской, а затем советской империи.

Особая география России вынуждает ее развивать «перевозку тяжелых грузов через континент на огромные расстояния (из-за особенностей географии месторождений природных ресурсов) во все более экстремальных климатических условиях – идет ли речь о руде из бассейна Лены или газовых месторождениях полуострова Ямал» [Радвани Ж. Новая Россия. – Париж: Armand Colin, 2007].

Слабые инвестиции, осуществлявшиеся в эпоху советской власти, также объясняют недостатки и причины медленного развития транспорта, а в начале 1990-х гг. эта ситуация только ухудшилась. Распад СССР имел для транспортного сектора чудовищные последствия, поскольку территориальная разобщенность привела к фрагментации железнодорожной сети, прежде находившейся на территории единого государства – спроектированной, построенной и поддерживаемой на должном уровне.

Чтобы железные дороги функционировали, необходимо было посредством сложных переговоров решить вопросы, связанные с тарифами, возможностью транзитных перевозок и разделения подвижного состава. Все это вызвало серьезные проблемы: например, железная дорога, связывающая Москву с Ростовом-на-Дону и районами Кавказа, теперь проходила – на протяжении нескольких десятков километров – через украинскую территорию. Два наиболее часто используемых участка Транссибирской магистрали оказались в северной части Казахстана. Заводы, занимавшиеся производством железнодорожного оборудования и подвижного состава, в свою очередь оказались разобщены, несмотря на прежнюю взаимодополняемость индустриальных полюсов, отныне оторванных друг от друга.

Помимо нового территориального деления транспорт столкнулся и с проблемой приватизации. В различных секторах экономики она была неодинаковой. Железнодорожная инфраструктура России остается под контролем государства, однако в области сухопутного, морского или воздушного транспорта частные инициативы и влияние местных властей сказались в большей степени.

Транспорт, в советскую эпоху поддерживавшийся субсидиями, ощутил на себе издержки, возникшие как следствие процесса приватизации; в конечном счете они повлияли на производительность, однако не стоит забывать о том, что увеличившийся поток товаров и перераспределение зон региональной активности сначала потрясли всю систему. Для грузовых, как и для пассажирских перевозок, железная дорога оставалась наиболее используемым видом транспорта. Известны ограничения при использовании водных путей, замерзающих на несколько месяцев в году. К автомобильным дорогам СССР до начала 1990-х гг. относился как отчим, оставаясь чуждым «автомобильной цивилизации», считавшейся символом западной культуры, основанной на принципах индивидуального потребления.

Если сравнить Россию и Канаду, довольно похожие с точки зрения размеров территории, географической широты и климатических условий страны, то окажется, что на каждые 5 км железнодорожных путей на 1000 кв. км площади России приходится 9 км канадских дорог, что свидетельствует об отсталости первых.

Контраст оказывается еще более разительным, если сравнивать автомобильные дороги: 23 км на 1000 кв. км в России против 86,5 км в Канаде – притом что европейская часть России обеспечена дорогами лучше.

Износ путей и сооружений, например мостов, также способствует замедленному развитию системы, которая в начале 1990-х гг. полностью была лишена высокоскоростных железных дорог, 10 % которых – всего четыре магистрали – обеспечивали 40 % перевозок.

Для улучшения ситуации предпринимались проекты невиданного масштаба: начато строительство БАМа – Байкало-Амурской магистрали в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке, путей сообщения между Волгой и европейским севером, магистрали, параллельной Транссибу, к северу от казахской границы, а также строительство в районе Тамбова отрезка железной дороги, связывающей Москву с Ростовом-на-Дону в обход Украины. Сюда следует добавить проект строительства участка Минск – Варшава – Берлин, связывающего Россию с западноевропейской инфраструктурой и дающей – в перспективе – возможность путешествовать из Москвы в Париж за пятнадцать часов.

Скорый поезд Москва – Санкт-Петербург является лицом новой политики, ставящей перед собой задачу строительства новых железнодорожных путей, связывающих Восточную Азию с Европой и, естественно, проходящих через Россию. Ввод в эксплуатацию нового «Шелкового пути» был начат с железнодорожной ветки между Урумчи в китайском Синьцзяне и Алматы, бывшей казахской столицей.

Износ подвижного состава, как и несоответствие международным нормам, стали препятствиями на пути быстрого развития транспортного сектора. Пережив кризис 1990-х гг., железные дороги вновь стали прибыльными, оказавшись в составе государственной монополии. Автомобильный транспорт, наоборот, переживал упадок, и бóльшая часть инициатив здесь носила местный характер; несколько крупных компаний, наследников советской эпохи, конечно, занимались перевозками на дальние расстояния и за границу, однако деятельность в этой области затруднялась из-за состояния дорог и недостаточной оснащенности системами безопасности, станциями техобслуживания и т. д. Частный парк автомобилей с начала 1990-х гг. вырос, но до сих пор страдает от недостатка ремонтных предприятий.

Распад СССР в равной степени имел серьезные последствия для морского транспорта, поскольку новая Россия, стремясь сохранить свободный выход к берегам распавшегося Советского Союза, потеряла многие важные порты, такие как Одесса или балтийские, приносившие большую прибыль. Чтобы избежать полной зависимости от новых соседей, московские политики начали вести активные и необходимые в данном случае работы по строительству новых портовых сооружений в Финском заливе и на российских берегах Черного моря.

Приватизация и нерегулируемая ситуация в значительной мере повлияли и на воздушный транспорт, создав серьезные проблемы в области безопасности, о чем свидетельствуют многочисленные происшествия, по-прежнему случающиеся довольно часто. Несмотря на то что с середины 1990-х гг. государство постаралось вернуть контроль над этой отраслью транспорта, состояние воздушного флота вызывает опасения, и для осуществления контроля в этой сфере прилагаются большие усилия. Необходимы серьезные вложения в инфраструктуру аэропортов, которой слишком долго пренебрегали. В любом случае, итог 1990-х гг. кажется невероятно тяжелым. Как подчеркивает Жан Радвани,
«Возникла иллюзия быстрых реформ, ультралиберальные сторонники “шоковой терапии” поначалу решили как можно успешнее разделить государство на составляющие, опираясь на приоритет частного капитала в основных областях экономики. Эта схема была одновременно призрачной и опасной. Если в некоторых частных сегментах осторожные руководители или бывшие амбициозные управленцы смогли достичь успеха, завладев лучшими материально-техническими базами, если конкуренция и реалистичные цены выгодно сказались на развитии предприятий, которым пришлось оптимизировать свои потребности в отношении транспорта, то это никоим образом не сказалось на улучшении качества услуг для подавляющего большинства людей. Мы даже наблюдали некоторые тревожные вторичные последствия для целых регионов: Восточной Сибири, Дальнего Востока, осваиваемых арктических территорий – или целых секторов промышленности, особенно для производства сырья и полуфабрикатов, которые, если учитывать рост цен на транспортные услуги, оказались неспособны выжить в условиях мировой рыночной конкуренции».
Модернизация оборудования и материально-промышленной базы, строительство новой инфраструктуры, которые, как представляется, сейчас необходимы, могут способствовать оптимальной эксплуатации ресурсов и – главное – новый «Шелковый путь» может заменить морские маршруты, соединяющие сегодня Дальний Восток с Западной Европой. Рассматривая эту перспективу, необходимо также считаться с возможностями, которые может предоставить глобальное потепление, способствующее появлению новых условий развития арктических морских путей, расположенных в непосредственной близости от побережья Сибири.

Зная о недостатках транспортной инфраструктуры России, занимая пост премьер-министра, Владимир Путин заявил о готовности вкладывать в этот сектор значительные средства. Он уточнил, что к 2020 г. Россия вложит в строительство дорог около 200 млрд евро, в рамках реализации федеральных проектов к этому сроку должны быть построены 18 тыс. км дорог. Он напомнил, что с 2002 по 2010 г. построено 25 тыс. км федеральных и местных дорог, что доказывает – вопреки распространенному на Западе мнению – заботу России о развитии своей дорожной инфраструктуры.

Такие же усилия были предприняты в отношении железных дорог. Россия модернизирует свою огромную железнодорожную сеть, покупая в Германии и Франции скоростные поезда. В 2011 г. Россия вложила в своего оператора «РЖД» («Российские железные дороги») 8,5 млрд евро.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73666
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

След.

Вернуться в Геополитика

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 1

cron