Вена. История города

[ZHAN]

Откуда пошло название города Вена — это вопрос спорный и до сих пор остающийся неразрешенным. Считается, что в тех местах, где ныне находится Вена, обитали люди времен Палеолита (древнекаменного века). Несколько тысячелетий назад эти земли входили в состав полулегендарной Иллирии, заселенной в основном славянскими народами. Примерно в V веке до н.э. сюда нахлынули кельты. Археологические находки подтверждают, что в I веке до н.э. на горе Леопольдсберг, что высится к северу от центра современной Вены и названной так значительно позже в честь Святого Леопольда (покровителя Австрии), точно жило кельтское племя.


Одни специалисты полагают, что слово «Вена» происходит от названия кельтского поселения, но процесс формирования именно этого буквосочетания длился более тысячи лет. Некоторые считают, что название Вена происходит от слова Ведуния (Vedunia), что означает «река в лесах». Впоследствии из Ведуний образовалось название Вейдиния (Veidinia), а из него — Вения (Venia или Wenia), Венния (Wennia) или Виенне (Wienne). Согласно этой версии, название Виндобона (Vindobona) ничего общего с названием Вена не имеет. Но есть и другой вариант происхождения этого слова. Согласно ему, кельтское поселение на Леопольдсберге имело название Виндобона (Vindobona), что в переводе означает «Белая дуга» или «Белое благо». Это слово впоследствии прошло через множество трансформаций. Например, Виндобона (Vindovona) — Виндовина (Vindovina) — Вин-домина (Vindomina) — Виденика (Videnica) — Видуньи (Vidunji) — Виден (Viden) — Виенне (Wienne) — Вена (Wien).

В «Энциклопедии», изданной в Париже в 1824 году, сказано:

«В том месте, где сейчас находится Вена, находился римский город, называвшийся Виндобона».

Точнее говоря, примерно в 15 году после Рождества Христова кельтское поселение было завоевано легионом «Гемина» (Gemina) и превращено в форпост Римской империи, защищавший границы от нападений германских племен с севера. Изначально этот лагерь римских легионеров назывался Виндобона. Это слово, кстати, сейчас можно встретить в названиях фирм, банков и различных учреждений Вены (Vindobona Privat-Bank AG, Vindobona Betriebsfiihrung GmbH, Vindobona-Apotheke и т.д.).

E.H. Грицак в своей книге «Вена» пишет:

«Легионеры захватили плодородные и удобные во всех отношениях долины Дуная, а подойдя к месту, где ныне находится Вена, разрушили кельтскую деревню и разбили лагерь, дав ему название Vindobona. Гарнизон не имел особого значения в стратегическом плане, тем не менее легионеры, как всегда, устроились основательно: окружили казармы кольцом толстых стен, соединили проложенную сквозь окрестные леса тропу с системой ведущих в Рим дорог. За короткое время была построена флотилия кораблей для патрулирования Дуная».

А вот мнение французского историка Жана де Кара:

«Мощный римский лагерь Виндобона всегда был хорош. Римские раскопки, которые можно сейчас увидеть возле Старого Рынка, старый Форум, ставший старейшей венской площадью, свидетельствуют о присутствии Римских легионов, равно как и более поздние работы возле Хофбурга. Раскинувшись на высоте 171 метра, город находился на пересечении двух главных дорог: одна шла с востока на запад, следуя вдоль Дуная, незаменимого естественного пути; другая шла с севера на юг (Янтарная дорога) и соединяла Балтийское море с Италией. Находившаяся на востоке от Альп, в самом начале огромной Восточноевропейской равнины, Виндобона была близка к северной границе Римской империи, знаменитому лимесу, от которого произошли слова «лимит» и «граница».

В Виндобоне был возведен новый укрепленный форт с высокими башнями. Этот форт располагался точно в том месте, где так называемая Янтарная дорога, соединявшая Балтийское море с Адриатическим, пересекала Дунай. А Янтарная дорога проходила там, где идет современная венская улица Кольмаркт (Kohlmarkt). Вокруг форта постепенно выросло поселение из романизованных галлов и германцев, переселившихся сюда из Виндомины, с горы Леопольдсберг (Leopoldsberg).

Примерно в 92 году римский форт был перестроен, на этот раз из камня, а в городе были возведены термы, акведук, а также построена прекрасная очистная система.

В 166 и 179 годах Виндобона дважды подверглась разрушению германскими племенами маркоманов («обитателей рубежей»). А в 180 году форт был восстановлен и временно стал командной ставкой Марку Аврелию, римскому императору из династии Антонинов, который скончался здесь 17 марта 180 года.

Марк Аврелий родился 26 апреля 121 года в Риме. Он был сыном Анния Вера и Домиции Луциллы. В 139 году после смерти отца он был усыновлен императором Антонином Пием. Получив прекрасное образование, он, несмотря на юный возраст, стал квестором (помощником консула) и был помолвлен с Фаустиной, дочерью императора Антонина Пия.

Антонин Пий приобщил Марка Аврелия к управлению государством в 146 году, дав ему власть консула. А в 161 году, после смерти Антонина Пия, началось совместное правление Марка Аврелия с Луцием Веером (его братом по усыновлению), продолжавшееся до смерти Луция в январе 169 года, после чего Марк Аврелий правил единолично.

В 178 году Марк Аврелий вместе со своим сыном Коммодом возглавил поход против германцев, и ему удалось добиться больших успехов, но римские войска настигла эпидемия чумы. Причиной смерти Марка Аврелия долгое время тоже было принято считать заболевание чумой. Однако совсем недавно появилась другая версия — якобы все симптомы говорят о язве желудка, а, возможно, и об отравлении. Во всяком случае, за два дня до смерти Марк Аврелий сказал своим друзьям, что огорчен совсем не тем, что умирает, а тем, что оставляет после себя такого сына: Коммод к тому времени уже успел показать себя беспутным, завистливым и очень жестоким.

Период до 260 года, когда границы Римской империи вновь подверглись нападению германцев, считается эпохой расцвета Виндобоны, где помимо ветеранов и регулярных римских частей жило около 20 000 человек. Виндобона играла такую важную роль, что в 212 году получила правовое положение гражданского поселения, получив права города («муниципиума»). Однако в 396 году, после очередного нападения маркоманов, городу были нанесены очень серьезные повреждения. Тем не менее Виндобона была вновь восстановлена и стала местом дислокации Истрийского флота.

В V веке Виндобона была оставлена римлянами, причем следует отметить, что в последний период римского владычества Виндобона называлась Фабианой (Fabiana), по имени квартировавшей в ней Фабиевой когорты (Соhors Fabiana). После оставления города римлянами он был сожжен гуннами.

Историк Жан де Кар пишет:

«Не стоит и говорить о том, что этот политический и торговый перекресток страдал от больших нашествий, особенно гуннов, а потом, в VI веке, — лангобардов. Нашествия шли отовсюду; никакая естественная защита не могла уберечь город от разорений, разрушений, пожаров и восстановлений. Оказалась необходима твердость Карла Великого, коронованного как Император Запада в Риме в 800 году, чтобы город возродился и перестал дрожать от страха».

Как известно, в 800 году король франков Карл Великий (742—814) отправился в Рим, чтобы прекратить распри между папой Львом III и местной знатью. 25 декабря, на Рождество, Карл слушал праздничную мессу в соборе Святого Петра. Вдруг папа приблизился к нему и возложил ему на голову императорскую корону. Все находившиеся в соборе франки и римляне дружно воскликнули:

— Да здравствует Богом венчанный великий и миротворящий римский император!

Хотя все это не стало для Карла неожиданностью, он первое время делал вид, что очень недоволен «самовольным» поступком папы. Делал он это для того, чтобы успокоить тотчас же возникшую ненависть византийских императоров. Так была создана новая Западная Римская империя.

В том же 800 году Карл Великий организовал Аварскую марку (Awarenmark) — пограничную территорию между Дунаем и Дравой, созданную для защиты империи от набегов аваров из Паннонии. В 820 году, когда начался распад аварского государства, Аварская марка была превращена в Паннонскую марку, занимавшую территорию к югу от Дуная, между Венским лесом (Wienerwald) и рекой Энс. Как часть Баварского герцогства Паннонская марка противостояла славянскому государству Великая Моравия, просуществовав до 900 года. В период до 955 года часть территории бывшей Паннонской марки — Нижняя Паннония — попала под власть венгров, а потом вся территория Паннонской марки вновь отошла герцогству Бавария. В 976 году император Священной Римской империи Оттон II (955—983) изъял маркграфство из состава герцогства и передал его Леопольду I Бабенбергу (950- 994).

Но Виндобона в это время уже окончательно осталась в прошлом.

Вокруг ее руин начали возникать новые жилища, начала строиться церковь Святого Рупрехта (Rupre-chtskirche) — самая старая из сохранившихся церквей Вены.

В 881 году город впервые упоминается под средневековым названием Вениа (Venia или Wenia). После прихода храброго рыцаря Леопольда Бабенберга в хрониках появилось название Вена (Wien), которым обозначалась бывшая колония римлян. Затем, выдержав несколько нападений славян и венгров, Вена, благодаря своему удачному местоположению, стала важным торговым городом.

[ZHAN]

Так Вена стала резиденцией Бабенбергов, представителей первой герцогской династии в Австрии. Бабенберги происходили, вероятно, из города Бамберг во Франконии (север современной Баварии). Кроме Австрии, Бабенберги были также герцогами Швабии (1012—1038), Баварии (1139-1156) и Штирии (1192-1246).

В 1137 году Вена впервые была упомянута в хрониках как «civitas», что в переводе с латыни означает «государство».

По словам Е.Н. Грицак,

«вотчина Бабенбергов поначалу не производила впечатления столицы и даже не походила на город».

Тем не менее в середине XII века Вена стала резиденцией Бабенбергов, и огромный вклад в это внес маркграф Леопольд III Святой, ставший святым покровителем Вены и всей Австрии.

В 1155 году герцог Генрих II Язомирготт (1107— 1177), сын Леопольда III Святого, построил себе резиденцию на площади Ам Хоф (Am Hof). Это название в переводе означает — «вокруг двора».

Вальтер Вайс по этому поводу пишет:

«Вскоре резиденция “Ам Хоф” превратилась в центр придворно-рыцарской жизни, где перед высокопоставленной публикой выступали, в частности, поэты-миннезингеры Рейнмар фон Хагенау и Вальтер фон дер Фогельвейде. В конце XIII века Бабенберги перевели свою резиденцию в Новый замок, теперешний Хофбург».

В 1147 году по его же приказу была выстроена первая церковь на месте величественного романско-готического собора Святого Стефана (Stephansdom); современный же собор был выстроен в XIII—XV веках.

Благодаря этому Вена окончательно получила статус города, а 17 сентября 1156 года император Священной Римской империи Фридрих I Барбаросса выдал Генриху II документ под названием «Privilegium Minus» (Малая Привилегия), который возвел маркграфство Австрия в ранг герцогства и провозгласил ее полную независимость от Баварии. Этот же документ установил право наследования австрийского престола династией Бабенбергов как по мужской, так и по женской линии.

В «Privilegium Minus», кстати сказать, был впервые упомянут титул эрцгерцога, возвышавший австрийских правителей над прочими герцогами империи. Этот новый титул австрийских правителей долгое время не признавался императорами, но потом, в XV веке, его стали активно использовать. Начиная же с XVI века титул эрцгерцога перестал означать исключительно монарха Австрии, а стал использоваться всеми членами династии Габсбургов. Эта практика сохранилась в период Австрийской империи (1804—1867) и во времена Австро-Венгрии (1867-1918).

[Эрцгерцог (нем. Erzherzog) — титул, используемый исключительно членами австрийского монаршего дома Габсбургов. В иерархии титулов Германии эпохи Средних веков и Нового времени эрцгерцог стоит выше герцога, но ниже курфюрста и короля. Этот титул наиболее близок к титулу Великий герцог, который, однако, не использовался в Германии до начала XIX века.]

Генриха II сменил его сын Леопольд V (1157—1194), ставший герцогом Австрии. Этого продолжателя династии Бабенбергов произвела на свет Феодора Комнин, племянница византийского императора Мануила I.

Е.Н. Грицак в своей книге «Вена» рассказывает:

«Правление Леопольда V Бабенберга пришлось на самый бурный этап Крестовых войн, когда мимо Вены проходили защитники Гроба Господня. В начале каждого похода людская лавина — рыцари, пилигримы, пешие воины, крестьяне с обозами, торговцы и просто искатели приключений — превращала город в огромный военный лагерь. Австрия находилась на перекрестке путей, поэтому эрцгерцоги могли диктовать условия всем, кто следовал по ее территории. Избегая длинного, неудобного кружного пути, купцы предпочитали платить, благо пошлины были невысоки. Такая ситуация устраивала и горожан, и Бабенбергов. Богатство сделало их одной из самых могущественных фамилий Европы».

Однако они не довольствовались одними лишь пошлинами и порой добывали богатства не самыми достойными способами. В частности, зная о неорганизованности крестоносцев, Бабенберги нападали на их отряды, выбирая самых знатных рыцарей, за которых можно было потребовать выкуп.

Именно таким образом у них в плену оказался герой Третьего крестового похода Ричард Львиное Сердце.

Одной из причин пленения английского короля стала его недавняя ссора с Леопольдом Австрийским, который был, по слухам, обидчиком, а не оскорбленным, как это пытались потом представить его придворные биографы.

В 1190 году Леопольд V объявил собственную «священную войну» и, завоевав соседнюю Штирию, значительно расширил границы страны.

Значение Вены после этого стало еще большим, а сам город стал еще более мощным как в военном, так и в экономическом смысле.

В книге о Вене Жана де Кара читаем:

«К 1200 году поднялись новые стены; финансирование их строительства не было банально: в самом деле, за восемь лет до этого Ричард Львиное Сердце, король Англии, возвращавшийся из Крестового похода, был опознан и заточен герцогом Австрийским в один из укрепленных замков, стоящих на Дунае».

Дело было так. 9 октября 1192 года Ричард Львиное Сердце отправился из похода домой, чтобы отразить натиск французского короля. Но его корабль попал в бурю в Адриатическом море и был выброшен на земли его врага Леопольда V Бабенберга, с которым у Ричарда произошло столкновение во взятой крестоносцами Акре. Герцог Австрии был злопамятен и мстителен. Зная об этом, Ричард Львиное Сердце попытался изменить внешность, чтобы в сопровождении только одного слуги пробраться через земли Леопольда во владения своего родственника и союзника герцога Баварского. Однако в одной маленькой деревушке близ Вены люди герцога опознали слугу английского короля, а потом нашли и дом, где в это время находился Ричард.

21 декабря 1192 года короля взяли в плен спящим, и он даже не успел оказать никакого сопротивления. Леопольд Австрийский, недолго думая, заточил Ричарда Львиное Сердце в крепости Дюренштайн, одном из своих укрепленных замков на Дунае. По Европе поползли слухи о смерти английского короля. Однако заточение на Дунае оказалось для него недолгим: император Священной Римской империи Генрих VI, давний враг Ричарда, потребовал пленника к себе.

Так Ричард Львиное Сердце оказался в другом замке, где он провел долгие месяцы в почетном заточении. Весь христианский мир во главе с самим Римским папой требовал его освобождения, а потом был собран огромный выкуп в 150 000 марок серебром, и Ричарда передали его матери Элеоноре Аквитанской. В результате 13 марта 1194 года английский король смог вернуться в Англию.

Часть этого выкупа досталась Леопольду V Бабенбергу, которому в тот момент как раз очень требовались средства на ремонт городских стен. Таким не совсем праведным способом Вена получила кольцевую городскую стену.

Леопольда V Бабенберга сменил его сын Леопольд VI Славный (1176—1230), родившийся от брака герцога с Еленой Арпад, дочерью венгерского короля Гезы II.

Во время его правления Вена была окружена шестью мощными стенами с шестью воротами и девятнадцатью башнями. Фактически при Леопольде VI Вена стала одним из важнейших городов Германии. Подъем торговли, особенно с Чехией, Венгрией, Баварией и Италией, обеспечил существенный рост доходов государства, что позволило герцогу вести массовое строительство. В частности, при нем впервые в дунайском регионе начали возводиться готические постройки (например, церковь в Клостернойбурге).

Правление Леопольда VI Славного было временем расцвета средневекового Австрийского герцогства: страна переживала экономический и культурный подъем при стабильном международном положении и высоком престиже Бабенбергов в Европе.

Леопольд VI Славный перенес герцогскую резиденцию в центр города и жил там, забыв о войне, устроив роскошный двор и окружив себя людьми, вооруженными не мечами, а талантами и изящным словом. Он основал множество монастырей, а период его правления по праву считается «золотым веком» Вены, которая, наряду с правовым положением города, получила право держать товары на складе, благодаря чему стала возможна приносящая огромные доходы посредническая торговля.

Следует отметить и факт создания Леопольдом VI Славным городского органа власти из «двадцати четырех умнейших мужей». Таким образом, зародился городской совет Вены, а сто самых образованных и преданных граждан (так называемых «названных») были к тому же назначены нотариальными свидетелями. Бургомистр, изначально лишь управлявший городскими финансами, превратился со временем в самого высокопоставленного чиновника. Первым известным по имени бургомистром Вены стал Конрад Полл, назначенный в 1282 году, но это уже было значительно позже, так как Леопольд VI Славный умер 28 июля 1230 года.

Наследником стал его сын Фридрих, родившийся в 1210 году и получивший после смерти отца титул герцога Австрии и Штирии. Однако в 1246 году Фридрих II, прозванный Воителем, последний представитель династии Бабенбергов, был ранен в бою с дунайскими мадьярами на реке Лейта и вскоре умер, так и не успев позаботиться о потомстве.

Со смертью Фридриха II угасла династия Бабенбергов, правившая в Австрии с 976 года. Из Бабенбергов в живых осталось лишь двое женщин: Маргарита (1204—1266), сестра Фридриха и вдова короля Германии Генриха VII, а также Гертруда (1226—1288), дочь Генриха Бабенберга, старшего брата Фридриха II. Гертруда в 1246 году вышла замуж за Владислава Моравского, сына чешского короля Вацлава I. Согласно «Privilegium Minus» (Малой Привилегии) 1156 года, в случае отсутствия наследников мужского пола престол Австрии должен был передаваться по женской линии.

Владислав Моравский немедленно выдвинул свои претензии, однако воспользоваться своим законным правом не успел, неожиданно скончавшись в январе 1247 года. После этого Гертруда вышла замуж за Германа VI, маркграфа Баденского, который и был признан герцогом Австрии и Штирии.

[ZHAN]

С приходом к власти Германа VI (1225—1250) в Австрии на некоторое время обосновались представители династии Церингенов.

Правление Германа VI было неудачным. Австрийское дворянство и жители Вены не оказали ему поддержки, и ему пришлось искать убежища у герцога Баварии. В октябре 1250 года Герман VI скончался, оставив после себя годовалого сына Фридриха.

Фридрих I Баденский (1249— 1268) был сыном Гертруды фон Бабенберг, племянницы последнего австрийского герцога из династии Бабенбергов. Родившись незадолго до смерти своего отца, он воспитывался в Баварии и не имел в Вене практически никакой опоры. Этим воспользовались соседние с Австрией государства, которые попытались захватить герцогство.

В 1250 году австрийское дворянство выступило в поддержку чешского принца Пржемысла Оттокара, который занял Вену и был провозглашен герцогом Австрии и Штирии.

В следующем году он женился на Маргарите фон Бабенберг, сестре последнего герцога из рода Бабенбергов. Опираясь на мощную чешскую армию и поддержку австрийской аристократии, Пржемысл Оттокар сверг власть Фридриха I Баденского, а в 1268 году последний, воюя в Италии, был пленен и казнен в Неаполе.

Короля Богемии Пржемысла Оттокара II (1233— 1278), правнука по материнской линии императора Фридриха I Барбароссы, звали «железным королем». Будучи человеком очень сильным, он надеялся с помощью Римского папы заполучить корону Священной Римской империи. Однако в 1273 году императором был избран отец-прародитель всей последующей династии Габсбургов Рудольф I фон Габсбург. Пржемысл Оттокар долгое время отказывался признать его, но в 1276 году ему пришлось покориться, когда новоизбранный император принял закон о возвращении всех имперских земель, перешедших в другие руки после смерти императора Фридриха II.

26 августа 1278 года состоялась одна из самых кровавых битв Средневековья, битва у Сухих Крут (или на Моравском поле), где объединенное войско Рудольфа I и короля Венгрии Ласло IV разгромило богемскую армию. В этой битве Пржемысл Оттокар был убит.

После этого к власти в Вене пришел Рудольф 1(1218— 1291), первый представитель династии Габсбургов на престоле Священной Римской империи и основатель Австрийской монархии Габсбургов.

Рудольф был сыном Альбрехта IV, графа фон Габсбурга, и Хедвиги Кибургской. В 1239 году, после смерти отца, он унаследовал родовые владения Габсбургов в Эльзасе и в северной Швейцарии. Брак с Гертрудой фон Гогенберг, наследницей обширного графства в центральной Швабии, сделал Рудольфа одним из крупнейших правителей в юго-западной Германии.

Как мы уже говорили, в 1273 году собравшиеся во Франкфурте князья вдруг единодушно выбрали Рудольфа фон Габсбурга новым королем Германии. В результате 24 октября 1273 года Рудольф был коронован в Аахене.

Став правителем Священной Римской империи, доселе мало кому известный швабский граф Рудольф фон Габсбург показал себя правителем жестким и очень хитрым. Заключив союз с австрийской знатью, он нашел поддержку в лице самых влиятельных германских епископов, договорился с герцогом Баварии, привлек на свою сторону папу Григория X, а затем объявил войну Пржемыслу Оттокару.

Разгромив Пржемысла Оттокара, Рудольф I триумфально въехал в Вену, несмотря на то что город был сильно укреплен и упорно оборонялся. После этого он занялся превращением Австрии и соседних территорий в наследственные владения Габсбургов.

Таким образом, в Австрии началась эра династии Габсбургов, которые сохраняли австрийский престол вплоть до 1918 года, то есть до падения австро-венгерской монархии.

Оплотом династии Габсбургов стала Вена.

Жан де Кар по этому поводу пишет:

«Оттокар II погиб в 1278 году в битве на болотистой равнине на востоке от Вены […] Его победителем стал первый Габсбург, который сделал Вену своей официальной резиденцией в 1282 году. Так начался самый длительный союз между городом и династией: в течение шести с половиной веков Вена была обязана Габсбургам своим расцветом, своим сиянием и своим престижем».

В 1282 году Рудольф I официально передал Австрию и Штирию в наследственное владение своим сыновьям Альбрехту I и Рудольфу II. Так герцогство Австрия стало наследственным владением династии Габсбургов, «продержавшейся» аж до 1918 года.

Первым герцогом Австрийским стал Альбрехт I (1255— 1308). Каринтия и Крайна при этом были переданы соратнику Рудольфа I Мейнхарду Тирольскому с условием, что по прекращении прямого мужского потомства Мейнхарда эти герцогства также отойдут Габсбургам.

В 1291 году Рудольф I попытался при жизни обеспечить избрание своего старшего сына Альбрехта королем Германии, однако немецкие князья, опасаясь усиления Габсбургов, отказались пойти на это. В том же году, 15 июля, король Рудольф I скончался в Шпейере и был похоронен в местном Кафедральном соборе.

В 1296 году Вена получила новое правовое положение города, повлекшее за собой расцвет, который был прерван лишь страшной чумой 1349 года. К формированию крупного города Вены относится создание таких институтов мирской власти, как монетный двор и суд. Кроме того, происходило становление основных элементов общества — наследных граждан, иногородних торговцев и «чужих» ремесленников, а также проживающего в гетто еврейского населения.

Альбрехт I был герцогом Австрии и Штирии сначала совместно с младшим братом Рудольфом II (1271—1290), а затем самостоятельно.

В 1283 году Рудольф II был отстранен от престола, и Альбрехт I стал единоличным правителем Австрии. В своих владениях он опирался на швабских дворян и чиновников, что вызвало недовольство австрийской аристократии и восстание в 1288 году, которое было жестоко подавлено герцогом.

В дальнейшем Альбрехт I проводил централизаторскую политику, всеми силами стремясь ограничить привилегии дворянства и отстранить аристократию от влияния на правительство. Им был создан особый Тайный совет, состоявший преимущественно из неавстрийцев, который использовался для управления герцогскими владениями. Началось также наступление и на духовенство путем ограничения его судебных и налоговых привилегий. В Вене, как уже было сказано, был создан единый суд, заменивший земские суды, и первое общее для всех владений Габсбургов финансовое ведомство (монетный двор). Вена пользовалсь всеми привилегиями свободного имперского города.

А 1 мая 1308 года Альбрехт I был убит своим племянником Иоганном Швабским в отместку за то, что тот отстранил его отца, Рудольфа II, от австрийского наследства.

Сам Рудольф II весьма странным образом скончался 10 мая 1290 года в возрасте всего девятнадцати лет. Его единственный сын Иоганн был уверен в том, что это дело рук дяди, и из чувства мести убил Альбрехта I, ставшего к тому времени королем Германии.

Далее настало время сына Альбрехта I Фридриха Красивого (1289-1330). Это был его второй сын от Елизаветы Горицкой, дочери герцога Каринтии. После смерти своего старшего брата и убийства отца Фридрих унаследовал престол Австрии и Штирии, разделив власть со своим младшим братом Леопольдом I (1290—1326).

Фридрих воспитывался вместе со своим двоюродным братом, Людвигом IV Баварским, будущим императором Священной Римской империи, и в ранней молодости они были близкими друзьями. Однако потом между ними возник конфликт из-за того, что Фридрих добился опекунства над юными герцогами Нижней Баварии. В ноябре 1313 года австрийские войска были разбиты Людвигом IV в битве при Гамельсдорфе, и Фридрих был вынужден отказаться от претензий на Нижнюю Баварию.

Леопольд I в борьбе Фридриха с Людвигом IV Баварским за императорский престол выступил на стороне своего брата. Одновременно он боролся с выступлением швейцарцев кантонов Ури, Швиц и Унтервальден против Габсбургов. Леопольд I собрал крупную армию и двинулся на швейцарцев, однако 15 ноября 1315 года был разбит в битве при Моргартене. Таким образом, первый союз швейцарских кантонов получил самостоятельность.

В дальнейшем Леопольд I активно участвовал в борьбе за власть в Германии, а после пленения Фридриха в 1322 году возглавил силы немецких князей, недовольных правлением императора Людвига IV Баварского. Ему удалось заключить союз с Венгрией и Чехией и вынудить императора освободить Фридриха. Правда, вскоре тот добровольно вернулся в плен, поскольку не смог убедить Леопольда I прекратить войну с Людвигом IV.

Скончался Леопольд I в 1326 году, а его брат Фридрих Красивый — в 1330 году.

После этого в Австрии и Штирии стал единолично править их брат Альбрехт II Мудрый (1298—1358).

Будучи женатым на Иоганне, наследнице эльзасского графства Пфирт, Альбрехт II присоединил эту область к владениям Габсбургов. В 1335 году, после смерти последнего представителя Горицко-Тирольской династии, в состав австрийских владений вошло и обширное герцогство Каринтия. Правда, Тироль из-за сопротивления местного дворянства присоединить не удалось: там воцарилась графиня Маргарита Маульташ.

После смерти Альбрехта II Мудрого герцогом Австрии, Штирии и Каринтии стал его старший сын Рудольф IV, родившийся в Вене 1 ноября 1339 года.

Отметим, что он был первым правителем из династии Габсбургов, рожденным в Австрии и считавшим своей родиной Австрию, а не родовые владения в Швабии и Швейцарии. Это, собственно, и способствовало росту его популярности и расширению социальной опоры герцогской власти в стране.

Рудольф IV унаследовал престол после смерти своего отца, в 1358 году. Хотя формально он считался лишь одним из соправителей, фактически же он единовластно управлял страной, поскольку его братья были еще совсем детьми.

Правление Рудольфа IV в Австрии было непродолжительным, однако очень важным для развития австрийской государственности и укрепления позиций государства на международной арене. Основными моментами политики Рудольфа были повышение статуса Австрии и борьба за ее независимость от Священной Римской империи. С самого начала правления герцога отношения Австрии и императора резко осложнились.

В 1356 году Карл IV из Люксембургской династии издал знаменитую «Золотую буллу», установившую порядок избрания императора коллегией из семи курфюрстов (выборщиков). Австрия, равно как и Бавария, не была включена в число курфюршеств. В ответ Рудольф IV в 1358 году опубликовал так называемую «Большую Привилегию» (Privilegium Maius), то есть сборник указов предшествующих императоров, предоставлявших особые права Австрии и ее монархам, один из указов освобождал страну от налогов и прочих имперских обязанностей.

В частности, согласно «Большой Привилегии», австрийские монархи получили титул эрцгерцога, ставивший их в феодальной иерархии сразу за королями и курфюрстами, но выше остальных князей Германии. Кроме того, было заявлено, что единственным обязательством австрийских правителей по отношению к императору теперь будет выставление военного контингента в случае войны с Венгрией, а любое вмешательство императора в политику герцога будет незаконным. Австрийский монарх узурпировал также верховную судебную власть в своих владениях, а все земли Габсбургов были объявлены нераздельным доменом, передающимся как по мужской, так и по женской линии.

Некоторые считают документы «Большой Привилегии» фальшивками, однако их появление вполне наглядно отражало усиление влияния Австрии в Германии и ее стремление полностью освободиться из-под власти императора.

Естественно, обнародование «Большой Привилегии» вызвало крайне враждебную реакцию императора Карла IV. Он отказался признать подлинность документов, лишил Рудольфа IV прав имперского наместника в Эльзасе и титула герцога Швабии, а также поддержал выступления швейцарцев против Габсбургов. Императору удалось заставить Рудольфа IV отказаться от использования титула эрцгерцога, однако Карлу IV все же пришлось, во избежание вооруженного конфликта, устраниться от всякого вмешательства во внутренние дела Австрии. В результате Рудольф стал проводить полностью независимую политику в своих землях.

Отношения Австрии и императора нормализовались лишь к концу правления Рудольфа IV, что позволило в 1364 году подписать договор о взаимном наследовании между Габсбургами и Люксембургской династией.

В том же году, желая воспрепятствовать возможному разделу австрийских владений, Рудольф IV подписал договор со своими младшими братьями о том, что Австрийская монархия останется нераздельной и будет передаваться по наследству сразу всем детям монарха, причем старший будет считаться регентом. Это положение вошло в историю государственного права Австрии как «Рудольфово правило» (Rudolfmische Hausordnung), однако оно было нарушено уже его наследниками.

В правление Рудольфа IV был основан Венский университет, ставший очень скоро одним из крупнейших учебных заведений в Центральной Европе. При Рудольфе IV был перестроен и обрел свой нынешний архитектурный облик собор Святого Стефана в Вене. Он присоединил к Австрии Тирольское графство.

В 1356 году Рудольф IV женился на Екатерине Люксембургской (1342— 1395), дочери императора Карла IV, но детей от этого брака у него не было. А 27 июля 1365 года Рудольф IV неожиданно умер в Милане в возрасте всего двадцати шести лет.

Ему наследовали его младшие братья Альбрехт III и Леопольд III.

Альбрехт III (1349— 1395) стал основателем так называемой Альбертинской линии Габсбургского дома. Он был третьим сыном Альберта II. А Леопольд III (1351—1386), его младший сын, стал основателем Леопольдинской линии Габсбургского дома. Произошло это после того, как они в 1379 году, в нарушение всех постановлений, заключили между собой договор о разделе наследственных владений. Альбрехт III получил собственно Австрийское герцогство, а Леопольд III стал правителем Штирии, Каринтии, Крайны, Истрии и Тироля.

Таким образом, владения Габсбургов были разделены между двумя наследниками, что положило начало периоду раздробленности в Австрийской монархии, продолжавшемуся почти столетие и сильно ослабившему позиции Габсбургов в Германии.

Леопольд III в 1386 году предпринял поход в швейцарские кантоны, но потерпел там жестокое поражение при Земпахе, где он сам был убит. Альбрехт III скончался в 1395 году, и место на троне занял его единственный сын Альбрехт IV.

Альбрехта IV (1377—1404) сменил его сын Альбрехт V (1397—1439), который стал первым Габсбургом, объединившим под своей властью Австрию, Чехию, Венгрию и Германию (королем Германии он стал 18 марта 1438 года под именем Альбрехта II). С тех пор, до самого падения Священной Римской империи в 1806 году, престол там постоянно (кроме короткого периода с 1742 по 1745 г.) занимали Габсбурги. Сам Альбрехт, однако, не пытался пройти официальную коронацию императором в Риме. Скорее всего, он просто не успел, так как неожиданно умер в военном лагере у Комарома в возрасте всего 42 лет.

Его единственный сын Ладислав (1440—1457) родился спустя четыре месяца после его смерти (его прозвище Постум в переводе с латыни значит «Посмертный») и стал последним представителем Альбертинской линии династии Габсбургов на троне Австрии, Венгрии и Чехии.

В 1457 году Ладислав начал подготовку к свадьбе, но в ноябре неожиданно заболел и спустя три дня скончался. Сразу же появились предположения об отравлении, однако современные исследования показали, что он был болен лейкемией, болезнью, неизвестной средневековым врачам.

Ладислав Постум не был женат и детей не имел. Его наследником в Австрии стал его двоюродный дядя Фридрих V, и страна вновь была объединена под властью одного монарха.

[ZHAN]

Фридриха V (1415—1493), ставшего королем Германии, императором Священной Римской империи, эрцгерцогом Австрийским, герцогом Штирии, Каринтии и Крайны, а также королем Венгрии (номинально), по праву можно назвать объединителем австрийских земель.

Он был был старшим сыном Эрнста Железного, герцога Внутренней Австрии, и Цимбурги Мазовецкой, дочери князя Плоцкого и Куявского. Уже в девять лет, после смерти отца, он унаследовал престолы герцогств Штирия, Каринтия и Крайна, а в 1440 году был избран немецкими курфюрстами королем Германии. В то же время он установил свою опеку над малолетним Ладиславом Постумом, герцогом Австрии, а после смерти последнего присоединил к своим владениям Австрию, объединив таким образом большую часть габсбургских земель (кроме Тироля).

В 1452 году Фридрих совершил путешествие в Италию и был коронован в Риме папой Николаем V. Это была последняя коронация германских императоров в Риме, что означало отказ от притязаний на Италию. Именно с этого времени империя получила свое новое официальное название — «Священная Римская империя германской нации».

Прекрасно осознавая всю эфемерность имперского титула, Фридрих стал добиваться усиления самостоятельности Австрии. В 1453 году он утвердил «Privilegium Maius» Рудольфа IV, подтвердив тем самым особое положение Австрии в империи и право австрийских монархов на титул эрцгерцога. В результате Австрия фактически была выделена из империи и поставлена рядом с ней.

До 1457 года Фридрих фактически держал в плену своего внучатого племянника Ладислава Постума, узурпировав на правах опекуна все его полномочия.

В том же 1457 году усилилось противостояние Фридриха с младшим братом Альбрехтом VI, претендовавшим на часть наследства Габсбургов. В 1461 году Фридрих был осажден собственным братом в Вене, и лишь после его смерти в 1463 году он стал единственным правителем Австрии.

Постоянные конфликты с родственниками и набеги венгров заставили Фридриха постоянно переезжать из города в город, избегая австрийской столицы. Его двор располагался то в Граце, то в Линце, то в каком-нибудь замке или монастыре.

А вот в Чехии после смерти Ладислава удержать позиции Габсбургской монархии Фридриху не удалось. Королем Чехии стал Йиржи из Подебрад, что Фридрих вынужден был признать после неудачной для Австрии войны.

Венгерскую же корону Фридриху пришлось продать Матьяшу Хуньяди за 80 000 золотых форинтов, но при этом он оставался номинальным королем Венгрии до 17 июля 1463 года. Потом Матьяш Хуньяди взошел на престол и вскоре развернул военные действия, которым Фридрих, испытывавший хроническую нехватку денег, не мог оказать действенного сопротивления.

Австрия была разорена, и в 1485 году армия Матьяша Хуньяди, которого прозвали Корвин (Ворон), так как именно эта птица была изображена на его гербе, триумфально вошла в Вену. Кроме того, венгерские войска оккупировали Нижнюю Австрию и часть Верхней Австрии, а также восточные регионы Штирии, Каринтии и Крайны.

Завладев Веной, Матьяш Корвин сделал город своей новой резиденцией.

Лишь смерть короля Матьяша в 1490 году позволила освободить австрийские земли, что и было осуществлено уже сыном Фридриха Максимилианом, совместно с которым он правил последние десять лет своей жизни.

Что касается Вены, то следует отметить, что в XV веке значение этого города как центра Габсбургской империи, несмотря на экономические кризисы и войны, постоянно росло. Кроме того, в 1438—1439 годах. Вена была возведена в ранг резиденции Священной Римской империи, а в 1469 году Фридрих добился от папы Павла II учреждения в Вене епископства (до 1469 г. Австрия духовно подчинялась епископу Пассау).

Расширение города из-за Дуная было возможным только в западном направлении. Кроме моста через реку Вена в XV веке существовал только один-единственный деревянный мост через западный рукав Дуная, который после сильных половодий и ледоходов приходилось постоянно отстраивать заново. Несмотря на это, в период позднего Средневековья Вена была сравнительно роскошно обустроенным городом, где почти на всех улицах и площадях были мостовые из мягкого песчаного камня.

Максимилиан I (1459—1519), сын Фридриха, сумел освободить австрийские земли и добился заключения Пожонского договора, предусматривавшего право Габсбургов на наследство Венгерского престола.

Можно смело утверждать, что успехи на венгерском направлении в конце правления нерешительного Фридриха были достигнуты только благодаря энергичным действиям его сына. Именно Максимилиан, король Германии с 16 февраля 1486 года, эрцгерцог Австрийский с 19 августа 1493 года, император Священной Римской империи с 4 февраля 1508 года, вернул Вену династии Габсбургов, резко повысив ее престиж.

В 1493 году Максимилиан стал эрцгерцогом Австрии, Штирии, Каринтии и Крайны. А еще в 1490 году тирольский герцог Сигизмунд уступил ему свои владения (Тироль и Переднюю Австрию). Таким образом, под властью Максимилиана оказались все земли Габсбургов, а вековой раздел австрийской монархии подошел к концу.

В 1500 году, после прекращения Горицкой династии, Максимилиан I присоединил к своим владениям Горицкое графство, включая земли в Восточном Тироле. Затем эрцгерцог вмешался в династическую борьбу в Баварии и добился передачи ему Куфштейна и Раттенберга. Это завершило сложение ядра Австрийской державы Нового времени.

Новый этап в расширении австрийского государства также был связан с именем мудрого и в меру агрессивного Максимилиана I. В 1515 году он организовал в Вене встречу с Владиславом II, королем Венгрии и Чехии, и с Сигизмундом I, королем Польши. На этой встрече было заключено соглашение о браке внучки Максимилиана I Марии и сына Владислава II Лайоша, а также о женитьбе внука Максимилиана Фердинанда на дочери Владислава II Анне. Этот династический союз очень скоро позволил присоединить Венгрию и Чехию к владениям Габсбургов.

Кроме того, Максимилиан сам взял в жены Марию, наследницу Бургундии, и получил в приданое Нидерланды. Женитьба его сына Филиппа Красивого принесла Габсбургам Арагон и Кастилию вместе со значительными владениями в Новом Свете.

Историк Жан де Кар по этому поводу пишет:

«Настоящий семейный стратег (императрица Мария-Терезия действовала точно так же через своих детей), Максимилиан завершил свой план по созданию союзов европейского масштаба».

В самом деле, эрцгерцогу Максимилиану удалось заложить основу многонациональной империи Габсбургов, которая раскинула свои владения на полмира.

[ZHAN]

Создавалось впечатление, что солнце теперь и не садилось над землями Габсбургов. А что же турки? В Вене, казалось, о них совсем забыли. И это была серьезная ошибка. В результате 27 сентября 1529 года скрытая угроза стала реальностью: султан Османской империи Сулейман Великолепный (1494—1566) осадил Вену.

До этого, в 1526 году, Сулейман отправил свою стотысячную армию в поход против Венгрии. 29 августа в битве при Мохаче турки наголову разбили и почти полностью уничтожили армию Лайоша II, а сам король, бежавший с поля боя, утонул в болоте. Венгрия была опустошена, и турки вывели из нее десятки тысяч жителей в рабство.

После этого южная часть Венгрии попала под власть турок. Однако Фердинанд I Австрийский (1503—1564), родной брат короля Испании Карла V (они были сыновьями Филиппа I и Хуанны Арагонской), выдвинул свои претензии на венгерский трон, так как его жена Анна была родной сестрой погибшего бездетным Лайоша II. Однако Фердинанду удалось добиться признания только в западной части Венгрии, а на северо-востоке страны у него появился конкурент — правитель Трансильвании Янош Запольяи, которого Сулейман Великолепный признал королем Венгрии и своим вассалом.

Фердинанд I также был провозглашен королем Венгрии и захватил столицу Венгрии Буду.

В 1527—1528 годах турки последовательно завоевали Боснию, Герцеговину и Славонию, а потом под лозунгом защиты прав Яноша Запольяи султан 8 сентября 1529 года взял Буду, изгнав оттуда австрийцев, а в сентябре осадил Вену.

Первая турецкая осада Вены длилась с 27 сентября по 14 октября 1529 года.

Численность войск Сулеймана Великолепного составляла не менее 120 000 человек. Помимо элитных янычарских полков, в османскую армию входили также молдавские и сербские части. Против них Вена в свою защиту могла предложить совсем немного — малочисленную армию обороны да городской вал XIII века, который с того времени, по сути, ни разу не реконструировался.

Венцы знали, что турки не пощадят их (они убедились в этом после того, как был полностью вырезан австрийский гарнизон Буды). Фердинанд I срочно выехал в Богемию и попросил помощи у своего брата Карла V, но тот был втянут в тяжелую войну с Францией и не мог оказать Фердинанду серьезной поддержки. Тем не менее несколько испанских кавалерийских полков Фердинанд от брата все же получил.

Маршал Вильгельм фон Роггендорф взял на себя руководство обороной города. Он приказал замуровать все городские ворота и укрепить стены, толщина которых в некоторых местах не превышала двух метров. Он также приказал построить земляные бастионы, снося все дома, мешающие строительству.

Когда турецкая армия подошла к стенам Вены, сама природа словно встала на защиту австрийцев. Многие реки вышли из берегов, и дороги оказались размыты. Тяжелые осадные орудия турок застревали в грязи и тонули в болотах. К тому же погибли сотни верблюдов, на которых турки везли амуницию, оружие и боеприпасы. В войсках свирепствовали болезни, и многие солдаты оказались неспособны сражаться.

Тем не менее турки предложили сдать город без боя. Ответа на это предложение не последовало, что само по себе уже было ответом — ответом отрицательным.

Началась осада, и турецкая артиллерия так и не смогла нанести сколько-нибудь значительный вред австрийским земляным укреплениям. Попытки прорыть подземные ходы в город или минные траншеи также закончились полным провалом. Осажденные постоянно совершали вылазки и срывали все замыслы осаждавших.

11 октября начался страшный ливень. У турок закончился корм для лошадей, росло число дезертиров, заболевших и умерших от ран и лишений. В тяжелом положении оказались даже элитные янычарские части.

12 октября был созван военный совет, на котором было предложено предпринять последнюю попытку штурма. Однако и этот штурм был отбит, а в ночь на 14 октября осажденные вдруг услышали страшные крики, доносившиеся из вражеского лагеря, — это турки вырезали всех пленных христиан перед тем, как начать отступление.

Жан де Кар пишет:

«15 октября войска Сулеймана сняли осаду. Она длилась восемнадцать дней, что немного, но все же никогда еще воины, одетые в странные доспехи и легкие каски с султанами, едва покрывавшие головы, и вооруженные длинными кривыми саблями, не подходили так близко к собору Святого Стефана. Венцы говорили потом об этом очень долго».

Уход турок был воспринят осажденными как чудо, а Вена впоследствии получила определение «сильнейшей крепости христианства» (в таковую она была перестроена сразу же после осады путем возведения нового, еще более мощного пояса укреплений).

В 1532 году Сулейман Великолепный предпринял новый поход, однако завоевание западной Венгрии отняло у турок слишком много времени. Зима была уже близко, и пытаться снова захватить Вену было уже бесполезно. Дело в том, что Карл V наконец-то пришел на выручку брату, выставив против турок 80-тысячное войско. К тому же героическая оборона пограничной крепости Кёсёг сорвала планы тех, кто намеревался вновь осадить Вену. В результате туркам опять пришлось отступить, но при этом они разорили Штирию.

Тем не менее отступление войск Сулеймана Великолепного не означало их полного поражения. Османская империя сохранила контроль над южной Венгрией. К тому же турки специально опустошали австрийскую часть Венгрии и значительные территории самой Австрии, чтобы ослабить ресурсы этих земель и чтобы Фердинанду I было труднее отражать новые нападения. При этом турки сумели создать буферное марионеточное венгерское государство, которое возглавил вассал Сулеймана Великолепного Янош Запольяи.

И все же проваленная турками осада Вены ознаменовала конец стремительной экспансии Османской империи в Центральную Европу, хотя после этого еще целых полтора столетия продолжались ожесточенные столкновения, достигшие своего апогея в 1683 году, когда произошла знаменитая Венская битва.

В 1678—1679 годах в Вене свирепствовала бубонная чума. В результате страшная болезнь погубила от 70 000 до 120 000 человек — почти треть городского населения.

Проповедник Авраам Санта-Клара написал в 1680 году:

«Не осталось ни переулков, ни улиц, которые бы не перечеркнула свирепствующая смерть. Целый месяц вокруг Вены и в Вене можно было увидеть только одно — как несут мертвецов, как везут мертвецов, как тащат мертвецов, как хоронят мертвецов».

Не успел город оправиться от чумы, как на него свалилось новое испытание. Это была вторая турецкая осада, которая имела место в 1683 году. Османская армия под предводительством Великого визиря Кара-Мустафы (1634— 1683) при султане Мехмеде IV достигала, по одним данным, 175 000 человек, включая 15 000—20 000 крымских татар хана Мурад-Гирея и 110 000 человек с подвластных туркам земель, по другим данным, в том числе по информации Жозефа-Франсуа Мишо, «в лагере под стенами Вены собралось до 300 000 мусульман». Историк Альфред Мишьельс уточняет, что Кара-Мустафа «сделал огромные приготовления и собрал 300 000 войска» совместно с Эмериком Текели, венгерским феодалом, заключившим союзный договор с турками против Габсбургов. Он же утверждает, что «настоящее число турецкого войска известно достоверно по спискам, найденным в палатке Кара-Мустафы. 260 000 регулярного войска расположилось лагерем вокруг воинственного визиря».

В любом случае это была самая большая армия в истории Османской империи. Она собралась из Азии, из Африки, со всех концов империи, но самыми страшными воинами в этой армии были янычары и калмыки.

Вооруженных и боеспособных защитников города удалось собрать лишь примерно 24 000 человек, но ими командовал граф Эрнст Рюдигер фон Штаремберг (1638—1701). Это был знаменитый австрийский полководец, неоднократно показывавший свою замечательную храбрость и стратегические способности в войне с Францией, извечным противником Австрии. За три года до этого он был назначен комендантом Вены.

Турки подошли к Вене в начале июля 1683 года. Оборонявшиеся тут же приняли решение пожертвовать пригородом и подожгли его. 14 июля вся гигантская турецкая армия уже находилась перед стенами города. При этом генеральный штаб Кара-Мустафы расположился на горе, которая находится рядом с нынешней церковью Святого Ульриха. Был разбит огромный лагерь, о котором Альфред Мишьельс пишет: «Утром 14-го, восходящее солнце осветило 25 000 палаток в лагере неверных. По самой середине, блеском и величиной отличалась палатка Великого визиря».

При виде такой внушающей ужас картины в городе началась паника, а бесстрастный и вялый император Леопольд I из династии Габсбургов (1640— 1705) со всем двором бежал в Линц, бросив свою столицу на произвол судьбы.

Уже 16 июля Вена была полностью окружена. В тот же день Кара-Мустафа отправил в город ультиматум о сдаче города.

Граф Эрнст Рюдигер фон Штаремберг, естественно, капитулировать наотрез отказался. И дело тут было не только в его личном мужестве. Все в осажденном городе прекрасно знали, что незадолго до этого турки устроили резню в Перхтольдсдорфе, расположенном к югу от Вены. Власти этого населенного пункта опрометчиво приняли предложение о капитуляции, но турки вероломно нарушили ее условия и потопили все вокруг в крови.

Получив отказ, Кара-Мустафа приказал рыть в направлении города длинные траншеи, которые оградили бы его солдат от огня австрийской артиллерии. Впрочем, у турок тоже имелась отличная артиллерия из 300 орудий, но укрепления Вены были крепкими, построенными по последнему слову тогдашней фортификационной науки. Поняв это, турки принялись минировать городские укрепления.

У турецкого командования было два варианта развития событий: с одной стороны, можно было ринуться всеми силами на приступ (и это вполне могло привести к победе, так как турок было во много раз больше, чем защитников города), с другой стороны, можно было осадить и надежно блокировать город. Кара-Мустафа выбрал второй вариант. Он совершенно правильно счел, что штурм грамотно укрепленного города будет стоить ему огромных жертв, осада же была прекрасным способом все равно взять Вену, но с минимальными потерями. И, надо сказать, ему это почти удалось. Единственное, чего Великий визирь не принял в расчет, — это время. Именно его неторопливость в конечном итоге и привела к тому, что к Вене успела подойти подмога.

Но до этого было пока далеко, а пока же турки перерезали все пути снабжения осажденного города продовольствием. Гарнизон и жители Вены оказались в критическом положении. Как пишет в своей «Всемирной истории» Оскар Егер, «голод и изнурение делали свое дело». Всеобщее истощение вскоре стало таким сильным, что граф фон Штаремберг приказал казнить любого, кто заснет или потеряет сознание на боевом посту. Но и такие суровые меры уже не помогали, ведь очень трудно любить Родину на пустой желудок (не следует забывать, что даже «Отче наш» начинается с просьбы о хлебе насущном).

Однако тяжело было не только защитникам Вены. Турки тоже несли большие потери, и в их лагере скопилось много больных и раненых.

Несмотря на то что Вена держалась очень стойко, к концу августа стало казаться, что силы осажденных подошли к концу. И вот в это-то время к городу с северо-востока подошла подмога.

Решающее сражение произошло 12 сентября 1683 года, когда к Вене подошли объединенные силы Священной Лиги — антитурецкой коалиции под патронатом Римского папы, сложившейся в ходе начавшейся войны Австрии против Турции.

Общая численность союзной армии составила свыше 84 000 человек. Объединенными силами командовал король Речи Посполитой Ян III Собеский (1629—1696). С собой он привел 37 000 солдат с 28 пушками. Под командованием Карла V Лотарингского находилось 18 400 австрийцев с 70 пушками. Принц Георг-Фридрих Вальдекский выставил 20 000 баварских, франконских и швабских солдат с 38 пушками. Курфюрст Саксонии Йоганн-Георг III командовал 9000 саксонцев с 16 пушками.

Численность турецкой армии в день Венского сражения, по всей видимости, не превышала 55 000—60 000 человек.

За шесть дней до этого польская армия перешла Дунай в 30 километрах к северо-западу от Вены и соединилась с остальными войсками Священной Лиги, действия которой к тому времени уже благословил папа Иннокентий XI. Один лишь король Людовик XIV, принципиальный противник Габсбургов, отказался помогать союзникам.

К этому времени турецкие саперы взорвали один за другим значительные участки городских стен, что привело к образованию огромных брешей. Все говорило о том, что очень скоро придется вести бои на улицах города.

Союзникам-христианам нужно было действовать очень быстро, чтобы самим не осаждать захваченную Вену. Они вышли на подступы к городу и заняли горные массивы Каленберг и Леопольдсберг, возвышающиеся над долиной, где располагались турецкие позиции. Сделав это, они дали знать осажденным о своем прибытии при помощи сигнальных ракет.

Ранним утром 12 сентября турки предприняли атаку, чтобы помешать союзникам как следует построить свои силы. Карл V Лотарингский со своими австрийцами контратаковал с левого флага, а немцы атаковали центр позиций турок.

Историк Оскар Егер пишет:

«Все христианское войско двинулось вперед на варваров. Слева, ближе к Дунаю, развернулись имперские войска, под предводительством герцога Лотарингского, у которого под началом находилось тридцать три владетельных принца; в числе их был один из Савойского дома. В центре были правительственные войска, а также и саксонские, и баварские, под предводительством самих курфюрстов; справа — поляки со своим королем Собеским. Туркам приходилось теперь выстроить фронт одновременно на две стороны: к стороне города и к стороне подкрепления».

Кара-Мустафа, в свою очередь, контратаковал, но было уже поздно. Теперь уже польская кавалерия нанесла мощный удар во фланг турок. Это была великолепная атака! На турок накатилась настоящая двадцатитысячная железная лавина польских гусар и немецкой конницы. Считается, что это была одна из крупнейших кавалерийских атак за всю историю войн.

Ко всему прочему, воодушевленные защитники Вены выбежали из города и присоединились к атаке на турок.

Это была победа, после которой Ян III Собеский перефразировал знаменитое изречение Юлия Цезаря, сказав: «Venimus, Vidimus, Deus vicit» — «Мы пришли, мы увидели, Бог победил».

Жозеф-Франсуа Мишо рассказывает:

«Победа была скоро решена. “Слава Богу, — писал по окончании битвы король Польский, — Господь даровал победу нашему народу; даровал такое торжество, какого и не видано было в прошлых веках!” На другой день после битвы совершили благодарственные молебствия во всех венских церквах, которые Великий визирь клялся превратить в мечети. Большое мусульманское знамя было послано папе, а королю Французскому Собеский послал “донесение о выигранном сражении и о спасении христианского мира”».

В сражении под Веной турки потеряли не менее 15 000 человек убитыми и ранеными. Свыше 5000 человек у них попало в плен. При этом союзники захватили все турецкие пушки. Потери союзников составили примерно 4000—4500 человек.

Альфред Мишьельс констатирует:

«Произошел ужасный бой; повсюду неверные потерпели поражение. Мало-помалу христиане окружили их со всех сторон, притеснили к реке и начали страшную резню […] В день освобождения Вены немцами и поляками погибло 20 000 оттоманов».

Оскар Егер дополняет:

«Турки обратились в бегство, оставив на поле битвы […] 300 орудий, 15 000 палаток, 9000 повозок и до десяти миллионов деньгами и драгоценностями. Погоня за бежавшим врагом тоже дала значительные результаты».

Польский король потом написал свой жене:

«Мы захватили неслыханные богатства […] палатки, овец, скот и немалое число верблюдов […] Это победа, равной которой еще не было, враг полностью уничтожен и всего лишился. Им остается только бежать, спасая свои жизни […] Командир Штаремберг обнимал и целовал меня, называя меня своим спасителем».

Отметим, что Эрнст Рюдигер фон Штаремберг был ранен в руку, однако оставался на своем посту в течение всей осады. В награду за это он получил звание фельдмаршала. Он приказал немедленно начать восстановление сильно поврежденных укреплений Вены — на случай турецкого контрудара. Но это оказалось излишним. Турки и не думали о реванше. Более того, они сами расправились с потерпевшим сокрушительное поражение Кара-Мустафой: 25 декабря 1683 года он по приказу султана Мехмеда IV был удушен шелковым шнурком, за каждый конец которого тянули несколько человек.

Е.Н. Грицак в своей книге «Вена» пишет:

«После осады 1683 года некогда прекрасная Вена представляла собой огромную груду камней в окружении сгоревших предместий. Зиявшая дырами крепостная стена, обугленные деревья, развалившиеся дома, целые кварталы, уничтоженные огнем и турецкими снарядами, не оставляли сомнения в том, что город придется возводить заново. Начавшийся тогда строительный период оказался интенсивным, к счастью, благотворным и на века определившим развитие австрийской столицы.

Получив горький урок, власти в первую очередь позаботились о защите, издав указ, согласно которому запрещалось любое строительство ближе, чем на 600 шагов от крепостных стен. Все находившиеся в запретной зоне здания были снесены […]

Почувствовав заботу короны, столица стала развиваться очень быстро. Заметное оживление наблюдалось и в экономике, и в культуре, вскоре достигшей небывалых высот».

Что касается турок, то в последующие шестнадцать лет они потеряли Венгрию и Трансильванию, пока окончательно не признали свое поражение, подписав 26 января 1699 года Карловицкий мир.

[ZHAN]

История венского кофе в отдельных эпизодах напоминает шпионский роман.

Во время вышеописанной осады турками Вены нужно было найти добровольцев, которые смогли бы обеспечить связь осажденных с другими территориями, где шло формирование объединенной армии Священной Лиги. Несколько храбрецов вызвались сделать это, но были схвачены турками. Больше желающих идти на верную смерть не находилось, несмотря на то что за это обещали щедрое вознаграждение. И вот нашелся один храбрец…

Как видим, история венского кофе и кофеен начинается с легенды. Во всяком случае, историк Жан де Кар уверен, что это «фальшивая легенда, но ее нужно знать, когда входишь в венское кафе».

Считается, что 12 августа 1683 года срочно потребовался курьер, который должен был как-то добраться до расположения войск Карла V Лотарингского. Пойти на это вызвался один польский иммигрант, которого звали Георг-Франц Кольшицкий. Он предпринял попытку пробраться через позиции турок и сумел вернуться живым, вручив доверенную ему важную депешу герцогу Лотарингскому. В результате, как мы уже знаем, помощь подоспела вовремя, и Вена была освобождена.

Ежи-Франтишек (по-немецки — Георг-Франц) Кольшицкий родился в городе Самбор, который сейчас находится на территории Украины, в 1640 году. В некоторых источниках утверждается, что он имел восточную внешность, но это не так. На самом деле, это был польский офицер, но он долгое время жил у турок (по некоторым сведениям, он был там шпионом) и владел турецким языком, что и помогло ему, переодетому в турецкую одежду, выполнить возложенное на него задание.

За совершенный подвиг Кольшицкому была обещана награда в счет будущих трофеев, звание почетного гражданина города Вены и документ, разрешающий заниматься в городе любым ремеслом, которое он посчитает выгодным для себя. В самом деле, после окончания осады было издано два приказа, в которых называется его имя, и это сделало его известным. При этом тот же Жан де Кар считает, что поляк сам «был автором этих хвалебных рапортов». Как бы то ни было, дальше произошло следующее.

Согласно легенде, отступая, турки бросили у стен Вены часть своего обоза, а в нем были обнаружены какие-то мешки. Как рассказывает Вальтер Вайс, турки «в суете оставили у городских стен свои запасы кофейных зерен в мешках, отступая после неудачной осады Вены в далеком 1683 году, а австрийцы поначалу приняли неизвестные им зерна за фураж для вьючных животных». Проще говоря, венцы сочли, что это совершенно бесполезный для них корм для турецких верблюдов.

Как спасителю Вены, Кольшицкому предложили выбрать себе награду, но он отказался от золота, оружия и других даров. Для себя он попросил лишь эти самые пять сотен мешков с кофейными зернами. Так и порешили, тем более что никто все равно не знал, что с ними делать, а Кольшицкий уже имел представление о кофе, так как бывал в Турции. Как утверждает в своей книге о Вене Юлия Саси, Кольшицкий был переводчиком и «по роду своей службы мог свободно передвигаться в османском лагере и потому постоянно натыкался на теплые компании людей, попивающих черный напиток. И он подумал, что хорошо бы перенять сей явно недурной обычай».

Помимо мешков с зернами кофе венские власти подарили Кольшицкому еще и дом, стоивший примерно 400 флоринов, а также избавили его от уплаты налогов. Осенью того же года поляк открыл первую венскую кофейню, которая называлась «У синей бутылки».

Кольшицкий обжаривал кофейные зерна, размельчал их и заливал горячей водой. Этот напиток он предлагал в своей кофейне, но он поначалу не пользовался особым успехом. Это и понятно, венцы охотнее пили пиво и вино, а горький черный напиток им явно не пришелся по душе. К тому же это был турецкий напиток, а в их памяти еще были свежи зверства турок, и патриотические чувства не позволяли воздать ему должное. Но поляк не пал духом, и тут ему на помощь, как это частенько бывает, пришел Его Величество Случай: как-то раз в напиток случайно попал сахар. Получилось очень вкусно, и тогда Кольшицкий начал эскпериментировать. Он процедил свой напиток, добавил туда три ложки молока и немного меда…

Так был создан знаменитый «Венский меланж», или «Венская смесь» (Wiener Melange). Теперь посетители его кофейни были в восторге, а предприимчивый Кольшицкий дополнительно заказал у венского булочника Крап-фа еще и булочки в виде полумесяца. Так вместе с кофе по-венски горожане стали уничтожать ненавистный им полумесяц, красовавшийся на знаменах турок, и их патриотические чувства были полностью удовлетворены.

Конечно же, это всего лишь красивая легенда, а правда состоит в том, что Георг-Франц Кольшицкий стал некоей символической фигурой, и ему приписали все успехи в развитии кофеен в Вене, хотя этому успеху способствовал целый ряд совершенно других людей.

Прежде всего, поляк не был первым, кто варил кофе в Вене. Кроме того, по некоторым данным, он никогда не владел кофейней в Вене и умер от туберкулеза 19 февраля 1694 года в полной нищете, и, как оказалось, у него так и не было соответствующей лицензии.

Историк Жан де Кар пишет:

«Во всей этой истории есть несколько неправдоподобностей. Похоже, что два армянина-иммигранта, которых звали Йоханн Диобато и Исаак де Лука, познакомили Вену с кофе еще до осады: с 1665 года, то есть с года обмена послами между Веной и Стамбулом, венская аристократия уже имела моду на кофе».

В некоторых источниках, правда, утверждается, что Йоханн или Йоханнес Диобато (Теодат), родившийся в Стамбуле и умерший в Вене, получил лицензию от императора Леопольда I на открытие турецкой кофейни лишь в 1685 году.

Как бы то ни было, следует отметить, что первая кофейня была открыта в Стамбуле в 1554 году. А спустя почти столетие, в 1650 году, купец по имени Якоб открыл первую кофейню в Оксфорде. После того как кофе из Турции попало в Европу, его триумфальному шествию уже ничто не могло помешать. Во Франции первые кофейни были открыты в Марселе в 1671 году, а год спустя они появились в Париже.

В Вене первая кофейня, действительно, открылась в 1683 году, в 1700 году император Леопольд I выдал лицензии еще четырем армянам-иммигрантам, а к 1714 году в городе имелось уже одиннадцать кофеен, готовивших кофе, чай и щербет. В Париже в это же время было открыто уже три сотни кофеен.

А в начале XIX века разразился первый кризис кофеен: Наполеон покорил полмира и, желая экономически задушить Англию, создал препятствия для ввоза кофе в Западную Европу. Таким образом, кофейные зерна стали дефицитом, люди начали обращаться к суррогату, в дело пошли цикорий, рожь, ячмень и сливовые косточки.

Лишь после Венского конгресса 1815 года кофейни в Вене стали переживать свой второй расцвет. В 1819 году в городе работало уже 150 кофеен, а сто лет спустя — 1200.

Юлия Саси констатирует:

«Сейчас в Вене насчитывается более 3000 кофеен, и поблизости от дома или места работы у венца всегда найдется одно со знакомым приветливым кельнером, где можно спокойно, в одиночестве посидеть часок-другой, запивая кофе водой из стаканчика и читая газеты со столика в углу».

Кстати сказать, одна из крупнейших фирм Австрии, пакетирующих и продающих кофе, называется «Kolschitzky Cafe GmbH».

Е.Н. Грицак в своей книге о Вене приводит интересные факты:

«В 1830-х годах в Вене насчитывалось 80 кофеен, спустя полвека — около 300, а в путеводители начала следующего столетия упоминали уже 600 — цифра астрономическая даже для столичного города. Вначале пребывание в них позволялось только мужчинам. Карточные игры и курение были разрешены в середине XIX века. К тому времени посетителей больше не просили снимать шляпы, в теплые дни столики выносили на улицу, затем появились кафе-палатки — прообразы популярных ныне закусочных под открытым небом, многие из которых работали до поздней ночи, а по праздникам не закрывались до утра. В престижных кафе играл оркестр, и счастливые от беззаботной жизни венцы танцевали, пользуясь случаем так же охотно, как на балах, в ресторанах и парках. Немного позже в обычай вошли семейные выходы, и только после Первой мировой войны двери венских кофеен распахнулись перед одинокими женщинами».

[ZHAN]

Знаменитая императрица Мария-Терезия из династии Габсбургов, правившая в 1740—1780 годах, была старшей дочерью императора Священной Римской империи Карла VI и Елизаветы-Христины Брауншвейг-Вольфенбюттельской.

Родилась она 13 мая 1717 года. Детство Марии-Терезии было бедно внешними событиями, принцесса целиком пребывала в тени своего отца. Вместе с императорской семьей она проводила зимнее время во дворце Хофбург в Вене, весну — в охотничьем замке Люксембург, а лето — во дворце Фаворит в венском предместье. Самыми яркими впечатлениями девочки была смена учителей. Воспитание Марии-Терезии было предоставлено иезуитам: ей преподавали Закон Божий, историю, географию, искусства, музыку и танцы, несколько языков (среди них латынь). Талантливая принцесса бегло говорила по-итальянски, по-французски и по-немецки, а также достаточно прилично по-испански.

Она с раннего детства была очень красива и считалась одной из первых красавиц своего времени. Кроме того, она была очень трудолюбива и каждый день вставала в пять-шесть часов утра. Нрав у нее был пылкий, речь живая и быстрая. Она легко приходила в гнев, но при этом и быстро успокаивалась. Отличаясь грацией, царственным величием и природным даром слова, соединяя нежность и кротость с твердостью, она обладала всеми данными для того, чтобы снискать преданность и уважение подданных.

Получив воспитание, готовившее ее к управлению обширным государством, уже в четырнадцать лет Мария-Терезия присутствовала на заседаниях государственного совета.

Когда у ее отца уже не осталось надежды на появление наследника мужского пола, он попытался обеспечить международное признание прав Марии-Терезии на престол. Для этого он еще в 1724 году обнародовал под именем Прагматической санкции (Die Pragmatische Sanktion) акт о престолонаследии, позволявший передачу власти по женской линии. В последующие годы Карл VI добился от всех европейских держав и от большинства членов империи гарантии Прагматической санкции.

Только баварский курфюрст Карл-Альбрехт (1697— 1745) не согласился признать ее, поскольку был женат на дочери Иосифа I Габсбурга, старшего брата Карла VI, и считал, что его жена имеет больше прав на Австрийское наследство. Но так как Марию-Терезию признали законной наследницей французский, английский и прусский короли, а также российская императрица, претензии Баварии казались неопасными, и отец вполне мог считать судьбу своей дочери устроенной.

Красивая, здоровая и смышленая девушка была окружена претендентами на ее руку. Среди них были сын испанского короля Филиппа V дон Карлос, португальский принц Мануэл (после отказа он стал монахом-доминиканцем).

Выбор венценосного отца остановился на сыне герцога Лотарингского Франце, мать которого была племянницей французского короля Людовика XV (дочерью его брата, герцога Орлеанского). С пятнадцати лет он жил в Вене при дворе Карла VI и успел покорить сердце маленькой принцессы. Франция соглашалась признать Прагматическую санкцию только в обмен на герцогство Лотарингское. Франца пришлось убеждать, чтобы ради женитьбы на Марии-Терезии он отказался от своих прав на Лотарингию. В конце концов, он обменял права на Лотарингию на право унаследовать великое герцогство Тосканское. 12 февраля 1736 года между Францем и Марией-Терезией был заключен брак.

При этом еще перед свадьбой молодожены были вынуждены обещать, что не будут претендовать на наследство, если у императора Карла VI родится сын, и откажутся от наследства, если в их браке не родится сын, а мужской потомок родится у Марии-Анны, младшей сестры Марии-Терезии. Отдельно оговаривалось, что Франц не получит никаких прав наследования земель Габсбургов.

Первые годы замужества Марии-Терезии омрачились дорогостоящей и неудачной войной против Турции (1737—1739), в которой ее муж потерпел поражение в качестве командующего войсками Габсбургов.

Император Карл VI умер 20 октября 1740 года, и Мария-Терезия взошла на трон в момент, когда в полной мере обнаружилась военная слабость ее владений.

Историк Альфред Мишьельс пишет:

«Когда Мария-Терезия вступила на холм присяги […], можно было подумать, что Австрия помолодеет и вступит в новую эру силы, славы и благоденствия. Вокруг холма толпилась венгерская аристократия в своих живописных нарядах и на великолепных своих конях. Прекрасная наружность императрицы, цвет лица, прелестные черты, одушевленные серые глаза напоминали благородный тип и красоту ее матери, Елизаветы Брауншвейгской и не имели ничего общего с Габсбургами […] Высокий рост, длинные белокурые волосы, спадающие золотистыми локонами на плечи, парчовое платье, красная бархатная мантия, подбитая горностаем, довершали ее величие».

Казалось бы, после смерти отца Мария-Терезия должна была без всяких проблем вступить во владение всей обширной Габсбургской державой. Но действительный ход событий оказался совсем иным. Как только в Вене стало известно о кончине императора Карла VI, баварский посланник разослал всем предписание своего государя принимать повеления только от него одного. Ему возвратили его письма нераспечатанными. После этого посол Баварии выехал из Вены. Ясно было, что курфюрст Баварский намерен с оружием в руках утверждать свои права. Стали готовиться к войне, но нападение произошло с той стороны, откуда его меньше всего ожидали.

В декабре 1740 года прусские войска без объявления войны ворвались в Силезию. Победа пруссаков над австрийцами при Молвице 10 апреля 1741 года побудила и других властителей предъявить претензии на Габсбургское наследство: Карл-Альбрехт Баварский при поддержке французов, с которыми он заключил союз, захватил Нижнюю Австрию и Чехию; испанские войска готовились к нападению на провинции Габсбургов в Италии.

Все эти страны гарантировали покойному императору Прагматическую санкцию, но немедленно забыли о данных обещаниях. Английский король, напуганный угрозами Франции и Пруссии, объявил о своем нейтралитете. Только русская императрица не отреклась от заключенного раньше договора, но не торопилась с отправкой вспомогательной армии.

Положение Марии-Терезии было столь стесненным, что она писала своей свекрови: «Я не знаю места, в котором могла бы спокойно дождаться времени своих родов».

В 1740 году эрцгерцогине было двадцать три года. Она вступила на престол, приняв главные из своих титулов — королевы Венгрии и Чехии, и сразу же должна была вступить в борьбу почти против всей Европы. В эту затруднительную минуту у нее не оказалось ни денег, ни войска, ни дельных помощников. Впоследствии она горько сетовала на то, что отец оставил ее в полном неведенье относительно государственных дел.

Однако Мария-Терезия была далеко не обыкновенной женщиной: она имела сильный ум, живое воображение, способность к неутомимой деятельности и непоколебимую твердость духа.
— Я бедная королева, — говорила она, — но у меня сердце короля.

И она была исполнена решимости отстаивать целостность своего наследства. 11 сентября 1741 года она обратилась к депутатам венгерского сейма с трогательной речью и попросила их о помощи. Вид юной прекрасной королевы с младенцем-наследником на руках поразил сердца венгров: они постановили дать Марии-Терезии вспомогательное войско и охотно записывались в него. Всего, вместе с добровольцами, было выставлено до ста тысяч человек, и эта армия спасла Габсбургскую монархию.

Между тем Карл-Альбрехт Баварский вместо того, чтобы идти прямо на Вену, занял Прагу, короновался там чешским королем и вскоре после этого был избран в императоры под именем Карла VII. Избрание Карла-Альбрехта императором было воспринято Марией-Терезией как личное унижение, ведь эти титулы сохранялись в руках Габсбургов в течение более чем трех столетий. Но пока новоявленный император упивался этим мнимым торжеством, обстановка кардинально изменилась. Венгерское войско очистило от врагов Австрию, затем двинулось в Баварию и в январе 1742 года заняло Мюнхен, так что новый император не мог даже поехать в собственную землю и остался жить во Франкфурте.

Ободренный этими успехами английский король вступил в войну на стороне Австрии и послал две армии: одну в Нидерланды, другую — в Германию. Но и тогда вести одновременно войну против Франции и Пруссии казалось очень затруднительно. В мае 1742 года австрийцы и пруссаки сразились при Чаславе. Победа опять осталась за Фридрихом. Мария-Терезия с сокрушенным сердцем убедилась, что надо уступить ненавистному сопернику. В июне в Берлине был подписан мирный трактат, по которому прусский король получил в свою собственность Силезию.

Обеспечив себя со стороны Пруссии, Мария-Терезия выступила против баварцев и саксонцев. В сентябре саксонцы заключили мир. Французы, занимавшие Прагу, потерпели поражение и в декабре отступили. В июне 1743 года они во второй раз были разбиты англичанами у Деттингена. Таким образом, судьба вознаградила Марию-Терезию за проявленную твердость. Но до победы было еще далеко.

В 1744 году Фридрих II (1712— 1786) коварно нарушил мир. Во главе стотысячной армии он вторгся в Чехию и занял Прагу. Диверсия эта, впрочем, не имела серьезных последствий — не принимая боя, пруссаки в том же году отступили перед австрийской армией.

20 января 1745 года Карл VII внезапно умер, и Мария-Терезия заключила мир с его сыном, вернув ему Баварию и позволив обосноваться в Мюнхене. Вслед за тем австрийское войско двинулось в Силезию, но в июне было разбито Фридрихом у Гогенфридберга, после чего Марии-Терезии пришлось уступить провинцию Фридриху II (Дрезденский договор, декабрь 1745 года).

13 октября 1745 года муж Марии-Терезии, герцог Франц Лотарингский (1708—1765), был избран новым императором Священной Римской империи, несмотря на сопротивление прусского короля.

Мир с Фридрихом позволил Марии-Терезии отправить большую армию в Италию. К этому времени испанцы и французы уже овладели там большей частью Пьемонта, Миланом и Пармой. В 1746 году австрийцы и сардинцы разбили французов под Пьяченцей, но эта победа была больше в интересах сардинского короля, чем Марии-Терезии.

В 1747 году российская императрица Елизавета послала на помощь Австрии сорокатысячный корпус. Это принудило Францию к миру.

В октябре 1748 года был подписан Ахенский договор, по которому Австрия потеряла Парму, Пьяченцу и Гуасталлу. Несмотря на эти утраты, Мария-Терезия могла считать исход войны успешным для себя, так как ей удалось сохранить под своей властью основные наследственные владения Габсбургов.

Война 1740— 1748 годов была для Австрии серьезным испытанием и обнажила многие недостатки государственной системы. С самого начала оказалось, что у Австрии нет добротного войска.

С середины XVI века армия формировалась на вербовочных пунктах, но добровольцев было мало — приходилось брать «под знамена» всякое отребье: нищих, бродяг, заключенных из тюрем. Дельных офицеров тоже было мало.

Чтобы поправить положение, пришлось обратиться к рекрутской системе. В 1748 году Мария-Терезия издала указ о призыве на пожизненную военную службу. Страна была разделена на 37 округов, каждый из которых формировал свой полк. Призыву подлежали крестьяне, не имевшие собственности, чернорабочие, поденщики, мелкие мещане и дворянская челядь. Был увеличен более чем на 50 % поземельный налог, и это позволило содержать постоянную армию, насчитывавшую более ста тысяч человек.

Обратили внимание и на обучение офицеров — в 1749 году Марией-Терезией была основала военная академия «Терезианум», а также Инженерная и Артиллерийская академии.

Совершенствованием пехоты занялся подающий надежды генерал, граф Леопольд-Иосиф Даун, а артиллерии — генерал Венцель Лихтенштейн, и она вскоре стала одной из лучших в Европе.

[ZHAN]

Мария-Терезия обладала подлинным талантом выбирать себе советников и помощников. Нуждаясь в дельных людях, она постепенно избавилась от старых отцовских министров и открыла доступ к высшим должностям новому поколению государственных деятелей. Она лучше, чем Карл VI, разбиралась в людях, и многие ее назначения были очень удачны.

В частности, она сместила канцлера двора, графа Фридриха Гарраха, препятствовавшего проведению реформ, и назначила на его место графа Антона Венцеля (1711 — 1794), впоследствии князя фон Кауниц-Ритберга, который затем в течение сорока лет возглавлял австрийский кабинет и имел решающее влияние на внешнюю и внутреннюю политику Австрии.

Главными помощниками Марии-Терезии в деле реорганизации страны, помимо Кауница, стали граф Фридрих-Вильгельм Гаугвиц и князь Хотэк. Кроме того, одним из ее главных советников стал человек буржуазного происхождения, что для того времени было большой редкостью: это был правовед и публицист Йозеф фон Зонненфельс, автор правовой реформы.

Граф Гаугвиц, занимавший пост министра внутренних дел, водворил в государстве, по словам Марии-Терезии, порядок, вместо хаоса. Все стало подчинено контролю федеральной власти. Он был человеком интеллигентным, хотя и довольно несносным. Окружающие, включая и его собственную семью, считали его чудаком, однако его неуважение к устарелым традициям, способность принимать новые решения и готовность рисковать, также как и почти неутолимое трудолюбие сделали из него человека, о котором Мария-Терезия говорила, что он был ниспослан самим небом.

Прежде всего, Мария-Терезия и ее помощники-реформаторы позаботились о проведении финансовой и налоговой реформы (в области финансов реформы велись в основном под руководством князя Хотэка). Был введен всеобщий подоходный налог, положивший конец привилегиям дворянства и духовенства, налог на наследство и подушный налог, определяемый в зависимости от размеров имущества. Был также пущен в оборот новый золотой австрийский талер, сделавшийся на многие годы самой ходовой и популярной в Германии монетой.

Императрица старалась покровительствовать промышленности. Это было нелегким делом, так как австрийцы не имели крупных капиталов. Государству приходилось брать на себя организацию фабрик и нанимать специалистов за границей. Император Франц создал на свои деньги несколько мануфактур, стараясь заразить своим примером дворянство. Почин его нашел отклик преимущественно среди чехов. С этого времени Чехия в промышленном отношении стала все больше обгонять Австрию. Так как цеховая организация мешала развитию промышленности, правительство стремилось ее разрушить. Так, в 1755 году было запрещено создание новых цехов.

Волновали Марию-Терезию и вопросы улучшения земледелия, введения новых сельскохозяйственных культур, например, картофеля. «Крестьяне должны быть способны прокормить себя и платить налоги», — писала она.

Для того чтобы осуществить все эти реформы, императрице и Кауницу пришлось провести реорганизацию государственного аппарата, упорядочить учет и контроль. Были проведены первая в истории Австрии всеобщая перепись земельных владений и перепись населения. Оформился целый ряд новых центральных учреждений: Придворная государственная канцелярия (министерство иностранных дел), Директорий (высший административный финансовый орган), Высший орган правосудия (ему были отданы дела юстиции) и другие. Для координации всех этих органов в 1760 году был учрежден Государственный совет, как главное орудие административной централизации и административного контроля.

Серьезные изменения произошли и во внешней политике. Поскольку Кауниц был глубоко убежден, что главным врагом Австрии отныне и на многие годы будет Пруссия, а не Франция (с которой Габсбурги традиционно враждовали почти триста лет), он круто переменил внешнеполитические ориентиры. В 1750 году Мария-Терезия назначила Кауница послом во Францию, и он пробыл там три года, вплоть до своего назначения на пост государственного канцлера. В Париже Кауниц сумел увлечь Людовика XV, а главное — маркизу де Помпадур, выгодами союза с Австрией.

Французские министры неохотно шли на радикальные изменения в традиционной политике, но, когда Англия, начав в Америке войну с Францией, заключила в Европе оборонительный союз с Пруссией, Франция и Австрия в ответ подписали в мае Версальский договор о военном союзе. Он был закреплен браком французского дофина Луи с дочерью Марии-Терезии Марией-Антонией, больше известной как Мария-Антуанетта.

По словам Эвелин Левер, «эта свадьба исполнила давнишнюю мечту императрицы». Это была поистине «дипломатическая революция», которая положила конец длительной вражде между Габсбургами и Бурбонами. Кауниц завершил формирование антипрусской коалиции наступательным союзом с Россией и Саксонией, после чего Фридрих II решил начать борьбу со своими врагами. Осенью 1756 года он вторгся в Саксонию, принудив ее всего через несколько недель капитулировать.

Так началась Семилетняя война. Австрийская армия пришла в начале октября на помощь саксонцам, но сражение с Фридрихом при Лобозице, на саксонской границе, окончилось безрезультатно. Вскоре саксонская армия капитулировала, и вся Саксония к концу года оказалась под властью пруссаков.

В декабре 1756 года к австро-французскому союзу присоединилась Россия, а в марте 1757 года — Швеция. Имперский рейхстаг также поддержал императрицу, но толку от этого было немного — имперские князья неохотно отпускали своих людей, и Австрии потом пришлось в одиночку вести войну в Германии.

Весной 1757 года Фридрих вторгся в Чехию и подступил к Праге. Стремясь дать своему любимому деверю Карлу Лотарингскому возможность стяжать военную славу, Мария-Терезия назначила его верховным главнокомандующим. Фридрих II в мае 1757 года разбил силы Карла близ Праги, но не смог предотвратить отступления австрийских войск. Пруссаки приступили к осаде и сильно обстреливали город. Подоспевшая на помощь армия под командованием генерала Дауна — прекрасного тактика — подоспела на помощь осажденным и нанесла поражение пруссакам в сражении под Колином (18 июня 1757 года) и вытеснила войска Фридриха из Чехии. Прусская армия понесла тяжелые потери.

В то же время французы теснили ганноверскую (английскую) армию, в Померании начали войну шведы, а русские напали на Восточную Пруссию. Казалось, Фридрих будет сломлен таким количеством врагов, но он упорно оборонялся. В ноябре французы и австрийцы были разбиты у Росбаха, а в декабре Карл Лотарингский потерпел поражение при Лейтене, что вынудило Марию-Терезию отозвать его и назначить верховным главнокомандующим генерала Дауна.

Таким образом, к концу года Фридрих удержал в своих руках как Силезию, так и Саксонию. В 1758 году он вторгся в Моравию и осадил Ольмюц, но из-за недостатка продовольствия снял осаду и возвратился в свои владения. Генерал Даун преследовал его и 14 октября нанес поражение при Гохкирхене.

1759 год был для союзников еще более успешным. В Восточной Пруссии Фридрих потерпел поражение от русских при Кунерсдорфе. Австрийцы в сентябре овладели Дрезденом и в первый раз зимовали в Саксонии. В следующем году Фридрих собрал новую армию. 15 августа он разбил австрийцев при Лигнице в Силезии, а 3 ноября в Саксонии при Торгау. Вся Саксония опять возвратилась под его власть. На этом обе стороны выдохлись и не могли более продолжать решительных действий. Финансы и в Австрии, и в Пруссии из-за длительной войны были полностью расстроены.

К тому же союзники стали один за другим покидать Марию-Терезию. В 1762 году умерла русская царица Елизавета, и ее наследник Петр III заключил мир с Фридрихом. Затем вышла из войны Швеция. Людовик заключил перемирие с Англией, уступив ей Канаду, и больше не имел нужды воевать с Пруссией. В этой ситуации Мария-Терезия поневоле была вынуждена подписать с Пруссией Хубертсбургский мир, по которому Силезия окончательно переходила к Пруссии и который не принес Австрии никаких территориальных приобретений.

Мария-Терезия была набожной женщиной. Альфред Мишьельс характеризует ее следующим образом:

«Она обыкновенно посвящала молитве часов пять в день и более. Как ни странно это могло бы показаться в государыне весьма деятельной и всегда очень занятой, но это не подлежит ни малейшему сомнению: факт доказан многочисленными свидетелями. Ее суеверная ревность усиливалась с годами. В марте 1778 года она простояла три часа на коленах, всенародно, в венском соборе, умоляя Всевышнего отвратить грозившую ей войну за баварское наследство. Одна из дочерей ее, эрцгерцогиня Елизавета, сама признавалась одной даме, что когда она бывала с матерью в церкви, то они оставались там обыкновенно так долго, что под конец она уже не понимала ни того, что сама говорит, ни того, что слышит».

Своей искренней религиозностью и строгой моралью она отличалась практически от всех европейских правительниц того времени. Майкл Фарквар по этому поводу пишет:

«Мария-Терезия организовала полицию нравов, дабы искоренять пороки общества. Патрули стояли везде: в театрах, в общественных собраниях и даже в домах. Арестовать могли любого, иностранцев обвиняли в коррупции, а обычных граждан высылали из страны. Некоторые факты говорили о том, что сама императрица играла первую скрипку в этой полиции […]

Всех осужденных за моральные и нравственные проступки обычно сурово наказывали в назидание остальным. Их приковывали цепями к городским воротам. Там они сидели в грязи и собственных испражнениях неделями и месяцами. Еду и воду им приносили сердобольные прохожие; вместо того, чтобы презирать и сторониться тех, кто оказывался прикованным к воротам, жители Вены считали их настоящими героями, заботились о них и жестоко смеялись вместе с ними над ханжеством императрицы и неверностью ее мужа».

Как видим, стремление Марии-Терезии зарегламентировать общественную нравственность вызывало лишь насмешки, а когда она для сближения с Францией заручилась поддержкой фаворитки Людовика XV маркизы де Помпадур, это вызвало и упреки в лицемерии. Иногда ее личное мнение не совпадало с государственными интересами Австрии: она отклонила попытки к личному сближению со стороны Екатерины II, будучи самого невысокого мнения о нравственности русской императрицы.

Император Франц не был верным супругом. Майкл Фарквар характеризует его следующим образом:

«Император Франц слыл законченным прелюбодеем. Он крутил интрижки с танцовщицами и оперными дивами Венского театра, а с придворными дамами заводил настоящие романы. Но настоящей его любовью стала принцесса фон Ауэршперг, которая оказалась на целых тридцать лет младше него. “Император вовсе не скрывает своей страсти”, — писал гость австрийского дворца. Франц постоянно встречался со своей любовницей то в охотничьем домике, то в отдельной ложе Венской оперы или в уютном гнездышке, которое он свил специально для нее. Даже его дети, от которых тщательно скрывали любовные связи отца, на этот раз прекрасно были осведомлены о том, что происходит. “Император очень хороший отец, — писала его дочь Кристина, — мы всегда доверяли ему как своему другу, но сейчас нам нужно сделать все возможное, чтобы избавить его от этой слабости. Я имею в виду отношения с принцессой фон Ауэршперг”. Мать, как писала дальше Кристина, “очень ревнует его к этой страсти”.

Несмотря на глубокое неудовольствие, императрица, которая фактически самостоятельно управляла Священной Римской империей, ничего не могла сделать, чтобы удержать своего беспутного мужа».

[ZHAN]

Несмотря ни на что, Мария-Терезия никогда не изменяла своей беззаветной любви к Францу, в котором она видела смысл своей жизни. Эвелин Левер по этому поводу придерживается следующей точки зрения:

«Император с удовольствием выступал в роли супруга и отца большого семейства, что, впрочем, не мешало ему приятно проводить время с прекрасным полом. Всегда величественная глава государства, но покорная жена, Мария-Терезия, казалось, не замечала этих измен и предпочитала полностью отдаваться государственным делам».

Внезапная смерть любимого мужа, последовавшая 18 августа 1765 года во время торжеств по поводу свадьбы их сына Леопольда, стала для Марии-Терезии страшным ударом. Все произошло так неожиданно. Сначала заболел Леопольд, но 18-го ему стало лучше, и вся семья отправилась смотреть итальянскую комедию. Во время представления императору стало плохо, и он покинул ложу. По пути домой он умер.

Несмотря на присущую ей силу духа, Мария-Терезия несколько дней не могла прийти в себя.

Как пишет Альфред Мишьельс, «Мария-Терезия была неутешна, но имела дух сама сшить ему саван. Несколько дней она не хотела никого видеть».

Она укрылась в своих покоях, много дней ни с кем не разговаривала и перестала интересоваться делами государства. Более того, в это время она собиралась отказаться от престола в пользу своего старшего сына и уйти в монастырь. Кауниц вынужден был использовать все свое красноречие, чтобы убедить ее изменить это решение.

Отметим, что их семейная жизнь, начавшаяся в 1736 году, счастливо продлилась почти тридцать лет, и, когда он скончался, неутешная вдова точно знала, что прожили они вместе 335 месяцев, 1540 недель, 10 781 день, 258 744 часа.

После смерти мужа Мария-Терезия назначила своего старшего сына Иосифа соправителем и передала в его ведение военные дела. Но по ряду вопросов, особенно во внешней политике, позиции матери и сына не совпадали. Иосиф настаивал на активной, даже агрессивной внешней политике с целью восстановить утраченное превосходство. Поэтому он принял план Фридриха II относительно раздела Польши. Мария-Терезия небезосновательно опасалась последствий этой сделки, однако не препятствовала ей, в результате чего в 1772 году прибавила к владениям Габсбургов значительную часть Галиции.

Когда в 1777 году умер, не оставив наследника, правитель Баварии, Иосиф воспользовался возможностью оккупировать ее, чем спровоцировал еще одну войну с Пруссией (война за Баварское наследство). Перспектива новой войны по весьма сомнительному поводу настолько ужаснула Марию-Терезию, что она без ведома сына провела переговоры с Фридрихом II и отказалась от притязаний на Баварию.

По словам Эвелин Левер, Иосиф «не хотел довольствоваться той ролью, которую выполнял его отец; он жаждал власти в августейшей семье, и вскоре эта мечта стала причиной длительного противостояния между сыном и матерью, как между соперниками».

И все же, несмотря на достаточно сложные отношения императрицы с сыном, она неоднократно повторяла, что видела в Иосифе главную цель своей жизни.

Заметим, что молчаливый и вдумчивый Иосиф с самого детства страстно увлекался чтением. Чтобы иметь больше времени для чтения, он даже был способен перед своими репетиторами притворяться слабоумным. И читал он часто книги, которые его мать включила в список запрещенной литературы, прежде всего философские произведения французских энциклопедистов, а также книги английского экономиста Адама Смита. Уже в возрасте восемнадцати лет молодой принц полностью проявил себя действительно прогрессивным человеком, когда высмеял австрийский совет министров, который был им открыто назван шайкой обскурантов и напуганных консерваторов.

Сам он в 1761 году подготовил первый набросок своего будущего правительственного плана, который старики-министры с презрением назвали «сновидением». Но будущий император уже был готов привести его в действие. Главным пунктом он считал обязанность монархистского правительства отчитываться перед народом и воспитать своих граждан как свободно мыслящих людей. Всю свою жизнь Иосиф стремился этот план осуществить, несмотря на то что про него часто говорили, что он всегда совершает сперва второй шаг, и только после этого первый.

После Семилетней войны реформы в Австрии были продолжены. В 1763 году образовались министерство финансов и счетная палата. С 1771 по 1778 год был издан ряд указов, имевших целью смягчить крепостнические порядки. В частности, помещики утратили право суда над своими крестьянами. Были установлены определенные размеры крестьянских уделов, барщина ограничена тремя днями в неделю.

В ходе длительного периода реформ Марии-Терезии потребовался сильный государственной аппарат, подготовку которого не могла обеспечить существовавшая система образования. Поэтому она лишила иезуитов, в руках которых находилось большинство школ, права на исключительный контроль над обучением и поручила голландцу Герхарду ван Свитену, своему лечащему врачу, провести модернизацию сферы образования. В университетах открылись новые кафедры, в том числе по естественному праву и политическим наукам. Когда в 1773 году Орден иезуитов был распущен, Мария-Терезия воспользовалась его огромными богатствами для финансирования национальной системы начального образования. В 1774 году был принят очень важный закон о школьной реформе, в соответствии с которым во всех селах открывались начальные школы (с двухлетним сроком обучения), а во всех городах — средние (с пятилетним сроком обучения). Открывались также специальные училища и школы, в том числе Горная и Торговая академии. Обучение в них шло за государственный счет.

Всего Мария-Терезия довела общее число школ до шести тысяч, основала публичные библиотеки в Праге и Инсбруке, устроила превосходные обсерватории в Вене, Граце и т.д.

В 1775 году императрица отменила внутренние таможни и границы. Вся страна, включая Венгрию и Тироль, объединилась в единый таможенный район. Был введен новый таможенный тариф, имевший целью поощрить национальную промышленность.

Религиозная политика императрицы оказалась менее последовательной. Еретики всех исповеданий всегда внушали ей сильнейшее отвращение, поэтому протестанты в ее царствование подвергались различным притеснениям.

Религиозный гнет стал особенно заметен в последние годы царствования Марии-Терезии, когда, после кончины императора Франца, набожность императрицы приобрела особенно мрачный характер.

За годы совместной жизни Мария-Терезия родила от своего мужа шестнадцать детей (в том числе пять сыновей), десять из которых дожили до взрослого возраста. Она была любящей, но строгой матерью, с педантичностью следившей за воспитанием и образованием своих детей. Постоянно занятая государственными делами, она могла не видеть своих чад по несколько дней, но при этом она неукоснительно требовала от нянь подробных отчетов о здоровье и успехах детей. На все у нее имелись четко сформулированные указания, а няни могли не бояться беспокоить императрицу в любое время дня и ночи. Она всегда говорила себе: «Надо быть готовой ко всему».

Главным стремлением императрицы в последние годы правления стало обеспечение их браков, политически выгодных для Австрии. В частности, она убедила своего любимого Иосифа после смерти его первой жены жениться на сестре баварского наследника Марии-Иосефе, к которой он питал откровенную антипатию. Как говорится, антипатия — антипатией, но у наследника не было детей, и брак этот мог быть очень важным этапом на пути к Баварскому трону.

Ее сын Леопольд женился на Марии-Луизе, испанской принцессе из династии Бурбонов, и унаследовал корону Тосканы. Фердинанд стал правителем Ломбардии и женился на наследнице герцога Моденского. Из дочерей Марии-Терезии лишь Мария-Кристина вышла замуж по своему выбору за принца Альбрехта Саксонского, хотя у того не было ни достаточных средств, ни политического влияния. Три ее дочери вышли замуж за Бурбонов: Марию-Амалию взял в жены герцог Пармский, Марию-Каролину — король Фердинанд Неаполитанский (этот брак планировался с ее сестрой Иосефой, но та умерла накануне свадьбы), а Марию-Антонию — французский дофин, который в 1774 году стал королем Людовиком XVI.

Династические браки потомков габсбурго-лотарингского трона способствовали расширению его влияния и дали императрице гордый титул «тещи всей Европы». Безжалостный Майкл Фарквар констатирует:

«Австрийскую императрицу Марию-Терезию не слишком строго судили за те несчастные браки, которые она устраивала для целого выводка своих детей. По сложившейся традиции вопросы династии и дипломатии ставились намного выше возможной семейной идиллии. По ее представлениям, императоры не могли знать, что такое счастливый брак. Она сама была замужем за известным развратником и волокитой, который постоянно унижал ее достоинство бесконечными интрижками и любовными связями».

Последние пятнадцать лет жизни Мария-Терезия не снимала траур по мужу и стригла себе волосы, как монахиня; все ее веши, обои в комнатах и экипажи были черного цвета. В той же комнате, где умер император, переделанной в капеллу, до сих пор служится месса в день его смерти. Восемнадцатого числа каждого месяца она запиралась в своих комнатах и никого к себе не допускала, и точно так же она проводила в молитвах ежегодно весь август месяц.

Она больше не жила на первом этаже Венского дворца и переселилась на третий, где все стены были обиты черным бархатом. Когда старость и необыкновенная тучность не позволили уже Марии-Терезии выходить из комнаты, под ее покоями устроили церковь, и она могла следить за службой через особый люк, не вставая с кресла. Она заранее велела приготовить себе гробницу подле гробницы Франца и вырезать на ней надпись, в которой не доставало только даты смерти. Несколько раз императрицу опускали в креслах на веревках в подземелье, где покоился ее муж. В последний раз, когда хотели поднять ее, веревки лопнули.

Императрица закричала:
— Он хочет удержать меня! О, я скоро приду сюда!

И в самом деле, несколько дней спустя она заболела и умерла. Произошло это в Вене 29 ноября 1780 года.

Все современники с похвалой отзывались о ее величии, о ее обаятельных манерах и красоте. В лучшие годы своей жизни Мария-Терезия была действительно выдающейся государыней, одной из ведущих фигур европейской политики XVIII века. Как правительница, она стремилась вызвать в подданных любовь и сознательно поддерживала образ «матери нации». Она не любила «чрезвычайных мер» и избегала резких конфликтов, но умелое сочетание «мужской» дипломатии с чисто женским характером всегда являлось ее сильнейшим оружием. К старости, правда, она впала в ханжество, и это несколько подпортило ее посмертную славу. Но как бы то ни было, время ее правления можно считать «золотым веком» австрийской истории. Быть может, лучшим свидетельством тому служат слова ее злого гения прусского короля. Узнав о кончине императрицы, Фридрих II написал д'Аламберу:

«Известие о ее смерти исторгло у меня искренние слезы. Она делала честь своему полу и короне. Я воевал с ней, но врагом ее не был».

При Марии-Терезии в Вене, столице многонационального государства Габсбургов, проживали 200 000 человек (включая пригород в пределах линии укрепленного вала).

Холгер де Оливариус приводит более точные цифры, но они относятся к чуть более позднему периоду. Он пишет:

«Вена, казалось, стремилась к тому, чтобы стать первой из больших городов Европы […] К 1796 году в ней насчитывалось 1397 зданий непосредственно в городе и 5102 — в пригородах […] Общее население Вены выросло к 1796 году до 231 105 жителей, из которых 1231 были священниками, 3253 —дворянами, 4256 — общественными служащими или людьми, живущими с достоинством, и 7333 — буржуа».

Цифры, достойные уважения. Однако пока по количеству населения Вена занимала четвертое место среди европейских городов. Лишь в первой половине XIX века Вена сможет превзойти Неаполь и подняться на третье место после Лондона и Парижа. Для сравнения: в Париже 275 000 человек жило еще в середине XIV века, а к 1786 году численность населения выросла до 660 000 человек.

В Вене бурно развивалась мануфактурная промышленность (текстильное производство и производство предметов роскоши).

Реформы Марии-Терезии, и прежде всего патент веротерпимости, который наделял гражданскими правами некатолических христиан, создали основы для возникновения гражданского общества, в котором особую роль стали играть привилегированные крупные торговцы, промышленники, банкиры и зарубежные иммигранты.

Кроме того, Вена стала важным мировым культурным центром. Музыка, благодаря маэстро Глюку, Гайдну, Сальери, Моцарту и другим, достигла апогея своего развития. Театру также придавалось все большее значение. В 1741 году, например, Марией-Терезией был основан «Театр у замка» (Theater an der Burg), который в 1776 году был объявлен Национальным театром.

[ZHAN]

Реальный Антонио Сальери, а не всем известный персонаж трагедии А.С. Пушкина, самостоятельно «разгуливающий по галерее мифов, придуманных человечеством», родился 18 августа 1750 года в итальянском местечке Леньяго, что близ Вероны.

Родился он в многодетной семье состоятельного торговца. То ли родители быстро разглядели музыкальный талант своего сына, то ли ребенок сам очень рано проявил способности и интерес к музыке. В любом случае можно с уверенностью сказать, что маленький Антонио получил тщательное образование и воспитание, причем первые свои уроки музыки он получил у родного брата-скрипача Франческо, ученика Джузеппе Тартини.

[Джузеппе Тартини (1692—1770) — знаменитый итальянский скрипач. Выработал основные приемы ведения смычка, признанные всеми современными ему скрипачами и вошедшие во всеобщее употребление. В 1728 году основал школу, из которой вышло много первоклассных скрипачей. Написал для своего инструмента много концертов и сонат, в том числе известную «Дьявольскую сонату», про которую он говорил, что услышал ее впервые во сне, в исполнении черта.]

Франческо был очень талантливый скрипач, и ему часто приходилось играть для церковных торжеств в районе Леньяго. Антонио сопровождал его и помогал. Когда Антонио было десять лет, его брат уехал играть в соседнюю деревню и не взял с собой брата. Но мальчик очень хотел послушать замечательную музыку. Не спросив разрешения у родителей, он отправился туда пешком. Родители были очень обеспокоены исчезновением сына, а когда он вернулся домой, отец запер его в комнате на неделю и посадил лишь на хлеб и воду. Конечно, это была лишь угроза. Отец так не поступил. Но мальчик, очень любивший сахар, стал готовиться и копить запас сахара у себя в комнате.

Похоже, талантливому Антонио, как и его старшему брату Франческо, пришлось слишком часто испытывать на себе строгость своего отца.

Затем мальчик учился игре на клавесине у соборного органиста Джузеппе Симони, который, в свою очередь, был учеником знаменитого падре Мартини из Болоньи.

[Джованни-Батиста Мартини (1706— 1784) — монах-францисканец, капельмейстер собора Сан-Франческо в Болонье.]

Антонио рано взбунтовался против чрезмерной суровости отца, но, несмотря на его авторитарные замашки, достиг значительного продвижения в области музыки.

Безоблачное детство Антонио Сальери, однако, было недолгим.

К несчастью, в 1763 году у Антонио умерла любимая мать, а вскоре за нею ушел в мир иной и его отец (точная дата смерти отца Сальери неизвестна; вероятнее всего, это был 1765 год), потерявший к тому времени все состояние в результате сомнительных торговых махинаций. Мальчик остался полным сиротой. Некоторое время он жил в Падуе с одним из своих старших братьев, а затем его приняла на воспитание семья друзей отца.

Семья Мочениго была одной из самых богатых и аристократических в Венеции. Ее глава, Джованни Мочениго, состоятельный меценат и любитель музыки, друг отца Антонио, по-видимому, собирался дать мальчику более серьезное музыкальное образование. Во всяком случае, в Венеции Антонио Сальери с 1766 года изучал бассо континуо у вице-капельмейстера собора Святого Марка Джованни-Батиста Пескетти, а также изучал гармонию и учился пению у известного тенора Фердинандо Пачини.

Но вторым отцом Антонио стал не сеньор Мочениго, а совсем другой человек. Этим человеком был приехавший в это время по театральным делам в Венецию венский композитор Флориан-Леопольд Гассман (1729—1774).

Уроженец Богемии, Гассман имел весьма заметное положение в Вене. В 1771 году он организовал первое в мире музыкальное общество «Tonkiinstler-Sozietat», которое занималось поддержкой композиторов и организацией благотворительных концертов. Теперь же он был придворным композитором балетной и камерной музыки, капельмейстером и, что особенно важно, членом небольшой группы музыкантов, с которой император Иосиф II ежедневно музицировал.

Пораженный музыкальным даром (пением и игрой на рояле) Сальери, он предложил мальчику переехать в Вену. Сальери — ему было тогда шестнадцать лет — охотно согласился с этим предложением.

Гассман и Сальери прибыли в Вену 15 июня 1766 года. С этого дня Вена стала его родным городом, где, за исключением нескольких творческих поездок, прошла вся его жизнь. В Вене Сальери стал жить в доме Гассмана, ставшего его заботливым покровителем, учителем и фактически приемным отцом.

Флориан-Леопольд Гассман отметил талант Сальери, выделил его как самого способного своего ученика и даже стал считать его своим преемником. Благодаря Гассману началась музыкальная деятельность Сальери в качестве исполнителя.

В 1769 году Сальери начал работать в театре в качестве ассистента Флориана-Леопольда Гассмана. А вскоре он уже имел должность клавесиниста-концертмеистера придворного оперного театра и за достаточно короткий срок сделал головокружительную карьеру.

Дело в том, что император Иосиф II очень любил Гассмана и его музыку. Узнав о том, что у его фаворита появился какой-то очень талантливый ученик, он изъявил желание его послушать. В результате Гассман привел Антонио Сальери во дворец, где ему предложили спеть и поиграть. Сначала Сальери сильно смущался, но потом мало-помалу разошелся, и его выступление очень понравилось императору, который, как это было принято в роде Габсбургов, был прекрасным музыкантом.

Так началось императорское покровительство, сыгравшее важнейшую роль в дальнейшей карьере Антонио Сальери.

А дальше все происходило для Сальери, как в сказке. Гассман поехал в Рим писать там заказную оперу для карнавала. Но тут выяснилось, что именно в это время Джованни Боккерини, танцор Венской оперы и родной брат знаменитого итальянского композитора и виолончелиста Луиджи Боккерини, написал комическое либретто, к которому Гассман должен был создать музыку. Но придворный композитор был в Италии и никак не мог разорваться на две части. И тогда к работе над музыкой приступил девятнадцатилетний Сальери, который уже имел некоторый профессиональный опыт в композиции. [В 1769 году им была написана его первая опера «Весталка», которая считается утраченной. Кроме того, уже в 1770 году он сочинил «Мессу а капелла» для четырех голосов и концерт для гобоя, скрипки, виолончели и оркестра.] Сальери взялся за новую работу с энтузиазмом.

Он работал день и ночь, отрываясь только на сон и прием пищи, и написал необходимую музыку очень быстро. Так появилась на свет опера «Образованные женщины», первое произведение, которое сделало Сальери имя в австрийской столице.

Оперу, действительно, встретили вполне благосклонно, и она даже удостоилась похвалы жившего тогда в Вене знаменитого композитора Кристофа-Виллибальда фон Глюка (1714-1787).

Первый успех окрылил Сальери, и он принялся работать с утроенной энергией. В результате в том же 1770 году появилась опера «Дон Кихот на свадьбе Гамачо» и, в сотрудничестве с тем же Джованни Боккерини, еще одна опера — «Невинная любовь».

Так началась карьера одного из самых успешных мастеров оперного жанра конца XVIII века.

Вернувшийся в Вену Флориан-Леопольд Гассман представил Сальери знаменитому поэту и либреттисту Пьетро Метастазио (1698—1782), в доме которого собирались столичные интеллектуалы и артисты. А живший по соседству Глюк так проникся работами молодого композитора, что стал вторым покровителем и учителем Антонио.

Еще через год Сальери была создана опера «Армида», обозначившая решающий прорыв в карьере со всеми любезного и остроумного молодого композитора. «Армида» имела огромный успех: она была поставлена в Вене, Копенгагене, Санкт-Петербурге, Гамбурге, Майнце, Берлине и ряде других европейских городов. А дальше — пошло-поехало.

Всего через полгода из-под пера Сальери вышла опера «Венецианская ярмарка», также имевшая повсеместный успех. Впервые она была представлена в Вене 29 января 1772 года, а потом ставилась с неизменным успехом по всей Европе (она имела более тридцати постановок при жизни автора).

Интересно отметить, что единственным, кто отозвался об этой опере весьма резко, был Леопольд Моцарт (1719—1787), отец Вольфганга-Амадея Моцарта, прослушавший ее в Зальцбурге в 1785 году.

Производительности Сальери можно только удивляться. В том же 1772 году появилась его опера «Похищенная бадья», в 1773 году — опера «Трактирщица».

В 1773 году Сальери получил весьма почетное и выгодное приглашение от шведского короля Густава III, которое он, однако, отклонил, рассчитывая на более престижное покровительство австрийского императора. Будущее показало, что в этом нелегком решении Сальери оказался совершенно прав.

Дело в том, что летом 1773 года придворный композитор и первый капельмейстер императорской капеллы Флориан-Леопольд Гассман очень сильно заболел и оказался при смерти. Возник вопрос о преемственности. Тут же в Вену примчался из Зальцбурга молодой Моцарт. Его отец надеялся, что он получит хотя бы одну из должностей Гассмана, когда она окажется вакантной. Отец и сын получили аудиенцию у императрицы Марии-Терезии. Об этой встрече Моцарт-отец потом написал:

«Императрица вела себя очень мило, но не более того».

Осознав, что шансов на получение какого-либо места нет, в октябре того же года Моцарты вернулись в Зальцбург.

А 22 января 1774 года в Вене в возрасте всего сорока пяти лет скончался Флориан-Леопольд Гассман. После этого основное его место первого капельмейстера императорской капеллы получил шестидесятитрехлетний композитор итальянского происхождения Джузеппе Бонно (1711—1788), а 24-летнему Антонио Сальери досталась должность придворного композитора камерной музыки. Кроме того, император Иосиф II назначил Сальери заместителем капельмейстера итальянской оперы в Вене.

Неизвестно, встретился ли тогда Сальери с 17-летним Моцартом. Мы знаем только, что Моцарт присутствовал на представлениях опер Сальери «Венецианская ярмарка» и «Трактирщица».

Австрийский музыковед Леопольд Кантнер в своей статье «Сальери: соперник Моцарта или образец для подражания?» пишет об отношениях Моцарта и Сальери следующее:

«В чем состояли претензии Моцарта к Сальери? К примеру, он пишет, что в глазах императора Сальери имел большой вес, а сам он, Моцарт, никакого. Не надо, однако, думать при этом, будто дело обстояло так, что Сальери втерся в доверие к императору, оттеснив Моцарта. Было как раз наоборот. Это Моцарт пытался оттеснить Сальери, чего ему не удалось. От своего отца унаследовал Моцарт вот эту фобию — «итальяшки» — и все валил на «итальяшек». Действительно, итальянцы были очень влиятельны в Вене, и это ему представлялось препятствием для собственного успеха. Обстоятельство, не имеющее никакого отношения к качеству произведений Моцарта. Конечно, они заслуживают самой высокой оценки. И все же именно Моцарт пытался оттеснить от императора итальянцев, ради собственного преуспевания.

За свою игру на фортепиано Моцарт удостоился нескольких комплиментов от императора, которые он переоценил, однако в опере он еще не мог преуспеть. Ему было нечего показывать, кроме оперы «Идоменео». А «Идоменео» в Вене никто не знал. Поэтому дело обстояло совсем не так, как это представляет Моцарт: что итальянцы строили против него козни. Скорее, это он пытался делать карьеру за счет итальянцев. И это ему не удалось. Затем он переворачивает всю картину и представляет себя жертвой какой-то камарильи, которой, собственно говоря, и не было».

Пока отец и сын Моцарты злобствовали, Сальери после смерти Флориана-Леопольда Гассмана принял на себя заботу о двух его малолетних дочерях и подготовил их к оперной карьере. Обе они навсегда сохранили признательность к своему воспитателю и педагогу.

Об этом периоде жизни Антонио Сальери один из его современных критиков с пренебрежением пишет:

«Итальянец, хваткий провинциал, с шестнадцати лет активно работавший в имперской столице Вене, он служил капельмейстером в Итальянском департаменте Венской оперы, не отказывался ни от каких спектаклей — и пользовался среди певцов репутацией «удобной подставки под голос»: всегда ждал, никогда не забегал вперед, чутко аккомпанировал и аккуратно разучивал чужие арии с капризными премьерами и примадоннами. Можно было спокойно заниматься этим всю жизнь, но тогда бы классический “трудоголик” Сальери в историю вообще не попал, даже с черного хода».

С подобным мнением невозможно согласиться. «Удобная подставка под голос» стала не просто руководителем хора. Кстати сказать, именно так с немецкого языка переводится слово «Kapellmeister» (Kapelle — хор, Meister — руководитель). Чтобы иронии стало поменьше, подчеркнем, что в 1778 году Сальери стал первым императорским капельмейстером, а это была самая высокая в Вене музыкальная позиция, на которую случайные люди не попадали.

Мнение чешского музыковеда Камилы Халовой только подтверждает сказанное:

«Опера в XVIII веке была ведущим видом искусства и модным развлечением. Вполне естественно, что человек, которому было поручено сочинять оперы для императорского двора и который отвечал за представления в императорском театре, пользовался большим уважением и доверием высших представителей монархии».

Особую серьезность этому положению Сальери придавало то, что он был иностранцем, и было это в то время, когда австриец Моцарт об этой должности и мечтать не смел. Как видим, оклад и чин, на который претендовали многие местные музыканты, достался, как сейчас принято говорить, «инородцу», человеку, говорившему по-немецки с заметным акцентом. Это было удивительно и вполне доказывает тот факт, что Сальери не был всего лишь «трудоголиком». Конечно, об этом более авторитетно могли бы рассказать такие ученики Сальери, как Бетховен, Лист или Шуберт, но к этому факту биографии нашего героя мы вернемся несколько позже.

В 1775 году Сальери женился на Терезии Хельферсторфер (1755—1807), с которой он познакомился за год до этого. Условием брака была возможность содержать семью. Сальери сказал, что получает триста дукатов как капельмейстер итальянских опер, сто дукатов как композитор и триста дукатов за уроки (ежегодно). Ему ответили, что это мало. Когда император узнал об этом, он поднял ему зарплату со ста до трехсот дукатов.

Реальный Сальери описывается теми, кто его видел и говорил с ним, как человек маленького роста, с приветливой улыбкой. Он был большим педантом по части костюма, элегантным, подтянутым, в парике и всегда безупречно выбритым.

Он стал отменным семьянином, отцом семерых дочерей и сына. Сразу скажем, что его жена скончалась в 1807 году, а пережили Антонио Сальери только его дочери Йозефа, Франциска-Ксаверия и Катарина. По всей видимости, Сальери любил женщин, но об этой стороне его жизни известно немногое.

[ZHAN]

Став музыкальным фаворитом императора Иосифа II, Сальери на протяжении длительного времени находился в центре музыкальной жизни австрийской столицы. Он не только осуществлял постановки и дирижировал спектаклями, но и управлял придворной певческой капеллой. Кроме того, в его обязанности входило наблюдение за музыкальным обучением в казенных учебных заведениях Вены.

Это была поистине головокружительная карьера! Но удивительнее всего было то, что ее имел в Вене итальянец, а не австриец. В связи с этим можно смело утверждать, что Вена стала для Антонио Сальери его второй родиной.

Между тем итальянский оперный театр в Вене переживал трудные времена и был весной 1776 года закрыт Иосифом II. Видимо, по этой причине творческая активность Сальери в 1776—1777 годах была невелика. А в 1778 году по рекомендации Глюка, явно рассматривавшего молодого композитора как своего преемника, Сальери уехал в Италию, получив там чрезвычайно почетный заказ написать оперу для открытия заново отстроенного после пожара оперного театра. Этот миланский театр, известный сейчас под названием «Ла Скала», был открыт 3 августа 1778 года великолепным представлением оперы Сальери «Узнанная Европа».

Из Милана композитор отправился в Венецию, где принялся за сочинение по заказу местного оперного театра одной из самых успешных своих опер. В последующие тридцать лет «Школа ревнивых» выдержала более шестидесяти постановок по всей Европе. После венецианской премьеры она ставилась в Болонье, Флоренции, Турине, Франкфурте-на-Майне, Вене, Праге, Лондоне, Кракове, Мадриде, Париже, Лиссабоне в оригинале, а кроме того, во многих городах Европы в переводе на польский, немецкий, испанский и русский языки.

И другие крупнейшие итальянские театры заказывали оперы своему европейски известному соотечественнику. Среди них — венецианский театр «Сан-Мойзе», римский театр «Балле». Три театра начали свою деятельность постановкой опер Сальери: помимо знаменитого театра «Ла Скала», это миланский театр «Каноббиана» и театр «Нуово» в Триесте.

Как видим, произведения Сальери обошли почти все оперные театры мира.

Кристоф-Виллибальд фон Глюк — великий композитор, осуществивший настоящую оперную реформу, был на тридцать шесть лет старше Сальери. Всего за свою жизнь он написал 46 опер, 6 симфоний, множества псалмов и других произведений. Короче говоря, для Сальери это был непререкаемый авторитет.

Ученик Сальери австрийский композитор Ансельм Хюттенбреннер писал:

«Божеством нашего маэстро был его учитель Глюк. Он считал, что Глюк выше всех своих предшественников и последователей».

О том, насколько Глюк ценил молодого Сальери, свидетельствует такой эпизод. Глюк давно вел переговоры с комитетом Парижской оперы о сочинении новой оперы «Данаиды». Либретто этой оперы, написанное поэтом Раньери де Кальцабиджи и переведенное на французский язык Франсуа Лебланом дю Рулле, атташе французского посольства в Вене, и Теодором Чуди, было своевременно направлено Глюку.

Сюжет оперы, как можно догадаться из ее названия, весьма мрачен. Пятьдесят дочерей Даная, царя Аргоса, и пятьдесят сыновей его заклятого врага Эгипта должны сочетаться браком, дабы положить конец многолетней вражде. Но коварный Данай толкает своих многочисленных дочерей на страшное дело — каждая из них в первую брачную ночь пронзает сердце супруга кинжалом. Таким образом он мстит Эгипту за давние обиды. Лишь старшая из Данаид, Гипермнестра, влюбленная в своего Лиснея, позволяет ему бежать и тем самым навлекает на себя гнев отца и сестер. И заканчивается все отнюдь не любовным дуэтом спасшихся молодоженов, а стонами преступных Данаид и их грешного отца, терзаемых в преисподней, где их клюют коршуны и поедают змеи (в классической версии этого мифа Данаиды обречены наполнять бездонную бочку)…

Глюк никак не мог в срок справиться с этим заказом. Ему уже было под семьдесят, он был стар и считал этот заказ парижан слишком утомительным для себя. К тому же состояние его здоровья радикально ухудшилось: после двух инсультов его правая сторона была практически парализована. Короче говоря, работать Глюк уже не мог, и тогда он обратился к Сальери с предложением: согласен ли тот сочинить оперу вместо него, а потом поставить «Данаид» в Париже так, будто опера написана ими в соавторстве.

Судя по всему, подобная практика передачи ученикам или специально нанятым со стороны композиторам части работы над тем или иным сочинением была довольно распространенной в театрах того времени, и Сальери принял это предложение.

Одновременно Глюк договорился с организаторами: вместо него в Париже будет находиться его доверенное лицо, молодой талантливый композитор Антонио Сальери, соавтор третьего действия, и именно он будет репетировать с музыкантами и дирижировать.

Надо сказать, что Глюк не мог сразу выдвинуть Сальери как единственного автора «Данаид»: Сальери в Париже никто не знал, и организаторы отказались бы от этого предложения.

Первое представление «Данаид» состоялось в столице Франции 26 апреля 1784 года. Успех оперы был огромен. Все восхваляли имя Глюка. Но каково же было изумление парижской публики, когда получило огласку письмо Глюка, где было сказано, что настоящий и единственный автор «Данаид» — Антонио Сальери. Заметим, что письмо Глюка было опубликовано в печати лишь двадцать дней спустя после премьеры, когда шесть спектаклей вполне упрочили первоначальный успех оперы.

Борис Кушнер по этому поводу пишет:

«Трехлетняя история создания этой оперы напоминает детективный роман… Глюк поддерживал в Париже убеждение, что пишет оперу сам, быть может, с некоторым участием младшего коллеги. Старый мастер справедливо опасался, что заказчики не захотят заменить знаменитого композитора человеком, мало известным в Париже. Кроме того, Глюк мог запросить (и запросил) такой гонорар, который был бы совершенно исключен в случае Сальери. Противоречия в отношении авторства оперы продолжались до самой ее премьеры, прошедшей с огромным успехом в Париже 26 апреля 1784 года. Вскоре после этого события Глюк опубликовал письмо, в котором подтвердил полное авторство Сальери. Последний ответил письмом, полным благодарности и уважения к старому Мастеру».

Существует и несколько иная трактовка появления в авторах этой оперы имени Сальери. Согласно этой другой версии? Глюк не скрывал, что музыку к опере будет писать другой человек, но дирекция Парижской оперы, видимо, сочтя замену неравноценной, ответила отказом. И тогда положение спасло личное вмешательство императора Иосифа II. В марте 1783 года он написал австрийскому посланнику в Париже графу Мерси д'Аржанто:

«Композитор Сальери недавно сочинил оперу под названием “Данаиды” фактически под диктовку Глюка. Небольшие отрывки, которые я слышал в клавесинном исполнении, показались мне чрезвычайно хороши. Поскольку сам Глюк, скорее всего, не сможет приехать в Париж, я прошу вас, любезный граф, сообщить мне, стоит ли ехать туда Сальери, и каково ваше мнение о том, может ли его опера быть благосклонно принята и поставлена на сцене, так как, будучи занят при моем дворе и в здешнем театре, он не захочет пускаться в путь в состоянии неопределенности и жить в Париже без всякой цели».

А вот потом уже мастер тонкой дипломатической игры Мерси д'Аржанто подменил намеренно туманную фразу Иосифа, будто опера написана под диктовку Глюка, более определенным (хотя и неточным) утверждением, что первые два акта сочинены Глюком, а остальные — Сальери под руководством мэтра. После этого опера была принята, а заодно появился миф, что большая часть ее музыки была написана Глюком. Заблуждение поддерживалось вплоть до премьеры, пока сам Глюк не поместил в «Журналь де Пари» (Journal de Paris) сообщение о том, что единственным автором оперы является Сальери.

Как бы то ни было, публикация эта сослужила Сальери и «Данаидам» добрую службу. Во всяком случае, один обозреватель журнала «Меркюр де Франс» (Mercure de France) написал:

«Заявление Глюка сделало невозможное. Оно возвысило в общем мнении и без того всеми признанный талант господина Сальери. Его прекрасная опера свидетельствует о доподлинном знании нашего театра и позволяет надеяться на появление новых постановок, которых мы вправе от него ожидать».

Все это дало Сальери старт для феноменально успешной карьеры, где было все — от громовых триумфов до полного иконостаса австрийских орденов. И именно Глюк стал крестным отцом «Данаид» Сальери, оперы, упрочившей европейскую славу молодого композитора. При этом вряд ли творец «Орфея и Эвридики» рискнул бы поставить на карту свое художественное реноме, если бы с самого начала не признал оперу Сальери достойной своего имени и хотя бы в какой-то мере сомневался в ее успехе. Недаром великий оперный реформатор сказал о своем последователе, что «только этот иностранец перенял его стиль, которого не хотел изучить ни один немец».

Скорее всего, в успехе «Данаид» важную роль сыграло как публичное благословение великого Глюка, так и твердая поддержка австрийского императора, который был старшим братом тогдашней французской королевы Марии-Антуанетты. При этом, помимо могущественных покровителей, не следует забывать и о значительном таланте Сальери, без которого «Данаиды» никогда не имели бы такого успеха у взыскательной французской публики.

В любом случае «Данаиды» стали несомненным успехом Сальери. На титульном листе партитуры, отпечатанной в Париже, его указали как единственного автора музыки к опере. Дирекция Парижской оперы сделала Сальери еще два заказа. [Речь идет об операх «Горации» и «Тарар».]

Эпопея с «Данаидами» длилась три года. За это время Сальери успел написать еще несколько произведений, в том числе в 1783 году оперу «Ифигения в Тавриде».

Успех Сальери буквально затмил тогда только встававшего на ноги Моцарта, у которого не было еще сделавших его знаменитым «Женитьбы Фигаро», «Дона Жуана» и «Волшебной флейты». Заметим, что материальное положение Моцарта было тогда не блестящим. Как отмечает в своей книге «Вена» Е.Н. Грицак,

«родившийся в Зальцбурге Моцарт считался провинциалом, которому в старой Австрии трудно было рассчитывать на большее».

Именно поэтому он, оставив место органиста в Зальцбурге, для обеспечения своей семьи вынужден был давать уроки, сочинять контрдансы, вальсы и даже пьесы для стенных часов с музыкой, а также чуть ли не ежедневно играть на вечерах венской аристократии.

Все это дает Леопольду Кантнеру полное право заявить:

«Для зависти к Моцарту у Сальери не было причин, у Сальери было вполне прочное положение».

Сказать то же самое о Моцарте невозможно. Причин для зависти у него тогда было предостаточно. Чего стоит, скажем, такой пример. В марте 1781 года, когда Моцарт окончательно поселился в Вене, у него произошло первое серьезное столкновение с Сальери, завершившееся для юного зальбуржца полным поражением. В том году при дворе решался вопрос о музыкальном образовании молодой княгини Елизаветы Вюртембергской, младшей сестры будущей российской императрицы Марии Федоровны. Ей было тогда пятнадцать лет. На пост преподавателя было два кандидата — Моцарт и Сальери. Выбор, естественно, пал на Сальери. И произошло это не только потому, что Сальери считался тогда лучшим музыкантом и лучшим преподавателем. По словам Марио Корти, дело состояло еще и в том, «что у Моцарта была репутация легкомысленного и даже разнузданного молодого человека. Было опасение за честь и достоинство молодой княгини». Разочарованный Моцарт написал тогда своему отцу: «Я потерял все доброе расположение императора ко мне […] Для него существует только Сальери».

Леопольд Кантнер не может скрыть своего удивления:

«Что значит «потерял»? Разве он когда-нибудь пользовался расположением императора в такой степени, как Сальери? Сальери, Ригини, Анфосси чувствовали себя при венской опере, как дома. У них там были прочные позиции. А Моцарт свое место еще должен был обрести».

А вот еще несколько высказываний Моцарта о Сальери из его корреспонденции.

Из письма от 31 августа 1782 года: «Сальери не в состоянии преподавать фортепиано».

Из письма от 7 мая 1783 года: «Да Понте обещал написать новый либретто для меня. Но сдержит ли он слово. Господа итальянцы ведь очень милы лицом к лицу, а за спиной!.. Мы-то их хорошо знаем. Если Да Понте сговорился с Сальери, либретто я никогда в жизни не получу, а я так хотел бы показать свое умение в области итальянской оперы».

По этому поводу Марио Корти не может удержаться от едкой ремарки:

«Замечу, что после этого Да Понте написал для Моцарта несколько либретто. Вся итальянская трилогия Моцарта написана Да Понте».

В мае 1790 года Моцарт написал такое письмо эрцгерцогу Францу:

«Моя любовь к труду и сознание своего умения позволяют мне обратиться к Вам с просьбой о предоставлении мне положения капельмейстера, тем более, что Сальери, хотя и опытнейший капельмейстер, никогда не занимался церковной музыкой».

Из письма от 18 апреля 1786 года: «Кто знает, как выйдет с постановкой Свадьбы Фигаро — у меня есть сведения, что готовится большая интрига. Сальери и его сообщники из кожи вон лезут».

А тем временем, в 1787 году, имела огромный успех опера «Тарар», созданная Сальери совместно с Пьером-Огюстеном Кароном де Бомарше, автором знаменитых пьес «Севильский цирюльник» (1775) и «Женитьба Фигаро» (1784), составила эпоху в истории французского театра.

[ZHAN]

У Пушкина есть несколько строк об этой опере, вложенные в уста Моцарта:

Да, Бомарше ведь был тебе приятель;
Ты для него «Тарара» сочинил,
Вещь славную. Там есть один мотив…
Я все твержу его, когда я счастлив…

Бомарше, знавший толк в музыке, признавался в посвящении своего произведения (текста оперы) Сальери, что он считает за честь называть себя его либреттистом. Он писал:

«Если наш труд будет иметь успех, я буду обязан почти исключительно Вам. И хотя Ваша скромность заставляет Вас всюду говорить, что Вы только мой композитор, я горжусь тем, что я Ваш поэт, Ваш слуга и Ваш друг».

Премьера оперы Сальери — Бомарше состоялась в Париже 8 июня 1787 года. Общественное мнение было возбуждено до самой невероятной степени. Для сдерживания толпы были возведены специальные ворота, и четыреста солдат патрулировали улицы вокруг здания Оперы.

Успех работы, в том числе и финансовый, был впечатляющим. В течение десятилетий «Тарар» оставался самым кассовым спектаклем в Парижской опере. В первые же девять месяцев опера была представлена тридцать три раза, принеся более четверти всей выручки театра за год.

После успеха «Тарара» Сальери по праву мог рассчитывать на постоянный поток заказов от Парижской оперы. Но Великая французская революция смешала композитору все карты. С мечтами о продолжении карьеры одновременно в Париже и Вене пришлось расстаться, поэтому Сальери вернулся в Вену — и, как выяснилось позже, поступил правильно.

В Вене Сальери ожидала большая потеря: 15 ноября 1787 года скончался Глюк, его близкий друг, учитель и покровитель. Горе Сальери по этому поводу не поддается описанию…

А в январе 1788 года была поставлена новая опера Сальери, получившая название «Аксур, царь Ормуза». В течение 80-х и 90-х годов XVIII века «Аксур» пользовался огромным успехом, причем не только в Вене, где лишь в придворных театрах он был поставлен более сотни раз. В различных переводах опера быстро приобрела общеевропейскую популярность.

После успеха «Аксура» авторитет Сальери в Вене стал непререкаемым. После этого император приказал уволить с сохранением жалования Джузеппе Бонно, занимавшего должность первого капельмейстера императорской капеллы в течение пятнадцати лет, и Сальери занял его место.

При этом Иосиф II дал такую оценку творчеству Сальери:

«Я полагаю, что, если ему не помешают интриги, этот молодой человек — ученик Глюка, написавший несколько превосходных партитур, — будет единственным, кто сможет заменить его».

Так Сальери, вернувшись из Парижа, стал центральной фигурой музыкальной Вены.

А что же Моцарт? Отметим, что искушенный в сочинении опер Сальери впервые столкнулся с ним в середине 80-х годов XVIII века, когда имела место одна весьма курьезная премьера в Придворном венском театре.

В то время популярны были поединки между композиторами, и вот 6 февраля 1786 года в Шёнбруннском дворце был проведен поединок между Моцартом и Сальери. Выглядело это так: в один вечер в одно и то же время шли два одноактных комических представления с музыкой. Для чистоты эксперимента оба они имели практически одинаковый сюжет. Действие происходило за кулисами театра, где две оперные примадонны отчаянно ссорились из-за распределения ролей в новой постановке. В обоих случаях их пытался примирить ловкий импресарио. Разница была только в том, что зингшпиль [Singspiel (буквально игра с пением) — комическая опера с разговорными диалогами между музыкальными номерами] «Директор театра» был сочинен Моцартом, а маленькая итальянская опера под названием «Сначала музыка, а потом слова!» — Сальери.

Заметим, что оба произведения были сочинены по заказу императора Иосифа II для представления по случаю приема генерал-губернатора австрийских Нидерландов Альберта, герцога Саксен-Тешен, и его супруги, сестры императора, Великой герцогини Марии-Кристины.

Итог специально организованного поединка оказался печальным для Моцарта. Опера Сальери была встречена аплодисментами восторженной публики, а зингшпиль Моцарта провалился.

Специально занимавшийся этим вопросом Марио Корти констатирует:

«Говорят, что причина успеха Сальери и провала Моцарта состояла в том, что у Сальери автором либретто был знаменитый поэт Джованни-Баттиста Касти, а у Моцарта — немец И.Г. Штефани. Это было не просто состязание между двумя композиторами, это было соревнование между двумя жанрами — итальянской оперой и немецким зингшпилем… Проиграл зингшпиль, и проиграл Моцарт».

Другие специалисты отмечали, что в произведении Сальери музыкальная часть была слабее, но зато вокальная часть — более качественна. Нашлись и такие, кто заявил, что причина провала Моцарта заключалась лишь в том, что «его соперник Сальери гораздо лучше умеет угождать вкусам публики».

Как бы то ни было, успех Сальери был огромен, и Моцарт в очном поединке с ним потерпел сокрушительное поражение. За свою работу Сальери получил сто дукатов, а Моцарт — вдвое меньше. И заметим, что это было не первое подобное фиаско Моцарта: 24 декабря 1781 года он проиграл аналогичный поединок знаменитому виртуозу клавесина Муцио Клементи, который играл сонату собственного сочинения. То поражение, кстати, Моцарт перенес очень тяжело, и если Клементи был в восторге от игры Моцарта, то проигравший назвал Клементи «итальяшкой», «шарлатаном» и «просто механиком», заявив, что «вкуса у него ни на грош», а произведения его «незначительны». Удивительная невоспитанность и самомнение! И как после всего этого объяснить тот факт, что, несмотря на подобные нелицеприятные эпитеты, Моцарт использовал мотив из сонаты Клементи в увертюре к своей «Волшебной флейте»?

Вот что пишет о состязании между Моцартом и Клементи Марио Корти:

«Откроем Британскую энциклопедию, издание 1960 года:

“Можно по праву сказать, что Моцарт завершает старую школу фортепианной техники, тогда как Клементи основатель новой школы”.

Такого же мнения придерживался Владимир Горовиц, один из исполнителей музыки Клементи. В известном телевизионном интервью он, на примерах Моцарта и Клементи, подчеркивал новаторство последнего, противопоставляя его традиционализму Моцарта.

Кстати, в следующих изданиях Британская энциклопедия произвела Клементи в англичанина, поскольку он долго жил в Англии, где и умер.

Надо сказать, что Клементи ничего плохого Моцарту не сделал. О Моцарте он всегда отзывался в самом уважительном тоне, восхищался его искусством и сыграл важную роль в распространении музыки Моцарта в Великобритании. В отличие от Сальери Клементи не занимал положения, на которое Моцарт мог как-то претендовать. Он был прославленным виртуозом, известным во всей Европе. Бетховен, к примеру, осознал значение Клементи и первые свои сонаты писал в его стиле».

И вот такого человека Моцарт пренебрежительно обзывал «механиком», «шарлатаном» и «итальяшкой»…

Впрочем, умение проигрывать и уважать своих коллег-музыкантов никогда не было сильной стороной очень высоко ценившего себя Моцарта. Что же касается Сальери и традиционно приписываемой ему зависти, то ему досталась лишь одна возможность — быть ее объектом со стороны Моцарта, которому постоянно не везло именно там, где везло Сальери.

Итак, с 1788 года Антонио Сальери, написавший к тому времени горы оперной продукции и известный всей Вене, получил пост первого капельмейстера императорского двора. Леопольд Моцарт, как обычно, начал интриговать против этого, но его усилия успеха не имели. Его сын получил должность императорского камерного музыканта, и не более того. Но, будучи шестью годами младше Сальери, Моцарт-младший страстно желал быстрее выдвинуться вперед.

Характер у Моцарта был не из легких, и это не могло не настраивать людей против него. Он «взрывчат, как порох», а вот Сальери, напротив, «все превращал в шутку и был весьма любезным человеком, пользовавшимся большим уважением венского общества».

Умирая от зависти, Моцарт писал своему отцу Леопольду, что император «никем не интересуется, кроме Сальери». Это была неправда. На самом деле император признавал и ценил многих, ему лишь очень не нравились подозрительность Моцарта по отношению к итальянцам, а также интриги при дворе, где итальянские музыканты по праву доминировали уже в течение многих лет.

В добряке же Сальери никто и никогда не замечал зависти. Да и могла ли она возникнуть у него? Особенно к Моцарту? У преуспевающего Сальери уже была такая слава, о которой Моцарт и не мечтал. Грудь Сальери украшали и золотая императорская медаль, и французский орден. Ему не в тягость было помогать своим собратьям по профессии. Кстати, именно Сальери помог Моцарту возобновить в 1779 году постановку его «Свадьбы Фигаро», получить новые заказы. Были ли у него хоть какие-нибудь основания завидовать человеку, который жил в жестокой нужде, не имея практически ничего?

Естественно, в жизни тесной дружбы между этими композиторами не существовало, но это-то как раз было связано с подозрительностью Моцарта, который относился к Сальери весьма неприязненно, обвиняя его во всевозможных кознях.

Правда, со временем их отношения смягчились. В письме к жене Констанце от 14 октября 1791 года, то есть за полтора месяца до смерти, Моцарт написал, что, по его приглашению, Сальери посетил спектакль «Волшебная флейта», очень внимательно прослушал оперу — «и не было ни одного номера, от увертюры до последнего хора, который бы не вызвал его “браво”». Кстати сказать, это были последние слова Моцарта о Сальери.

Как известно, Моцарт заболел 20 ноября 1791 года. Сначала у него сильно опухли руки и ноги, затем все тело. Появился жар и сыпь на теле. Началась экссудация, то есть просачивание жидкости из мелких кровеносных сосудов в ткани или полости тела, что характерно для воспаления.

Умер Моцарт в ночь с 4 на 5 декабря, через пятьдесят пять минут после полуночи. Лечащие врачи, Томас Клоссет и Маттиас фон Саллаба, поставили диагноз — просянка.

[Просянка — это потница (miliaria), то есть кожное заболевание, характеризующееся высыпанием мелких пузырьков и узелков на коже. В патогенезе основное значение принадлежит нарушению регуляции потоотделения, возникающему под воздействием перегревания кожи (в том числе при лихорадочном состоянии), что приводит к быстрому и сильному увеличению потообразования. Скопление пота в выводных протоках потовых желез создает повышенную гидратацию рогового слоя кожи, что приводит к набуханию кератина и закрытию им узких потовых пор.]

Впоследствии диагноз уточнили — «ревматическая воспалительная лихорадка».

И что же дальше? Моцарт неожиданно умер в возрасте тридцати пяти лет, а вот Сальери долго еще оставался императорским и королевским придворным капельмейстером, и ему еще долго сопутствовал успех.

Антонио Сальери воспитал целое поколение музыкантов — певцов и композиторов. Среди его учеников — Хуммель, Мошелес, Вайгль, Айблер, Зюссмайр, сын Моцарта Франц-Ксавер, Ливерати и такие знаменитости, как Шуберт, Бетховен, Джакомо Майербер и Ференц Лист.

Как же все-таки прилипчиво клеймо, повешенное когда-то А.С. Пушкиным на Сальери! Даже тот факт, что он был учителем великого Бетховена, можно, оказывается, интерпретировать чуть ли не как доказательство того, что он отравил Моцарта. Вот, например, что пишет некий Б. Г. Кремнев в своей книге «Франц Шуберт», вышедшей в серии «Жизнь замечательных людей» в 1964 году:

«Зависть к Моцарту порядком отравила жизнь Сальери. Правда, он, если даже не подсыпал сопернику яда, как утверждала вздорная молва, достаточно потрудился над тем, чтобы отравить Моцарту жизнь. И, вероятно, не зря вскоре после смерти Моцарта Сальери оборвал все связи с театром и навсегда перестал писать светскую музыку. Композитор в зените славы и расцвете творческих сил стал сочинять только музыку для церкви. Содеявший зло в молодости, стремится к добру под старость. Вот уже два десятилетия Сальери отдавал свой досуг молодежи. Бескорыстно и безвозмездно этот сухощавый, угрюмый старик с крупным, хищно выгнутым носом, тонкими, плотно поджатыми губами и острым взглядом стальных глаз, из которых нет-нет да выглянут боль и тоска, не считаясь ни со временем, ни с трудом, занимался с молодыми композиторами. Встретив талант, он самозабвенно и бескорыстно пестовал его. Среди учеников Сальери был и юный Бетховен, бедный провинциальный музыкант, только что приехавший в Вену. Впоследствии, много лет спустя, он, уже знаменитый композитор, продолжал называть себя учеником Сальери. Однажды, придя к бывшему учителю и не застав его дома, Бетховен оставил записку с подписью: “Ваш ученик Бетховен”. Сальери же он посвятил три свои сонаты для скрипки и фортепьяно, опус 12. Это не помешало своенравному и мстительному старику после того, как Бетховен пошел своим, революционным путем, поносить его музыку и даже плести против него интриги».

Потрясающе! Не будем даже говорить о том, что приведенная цитата полна фактических ошибок. В частности, не будем говорить о том, что после 1791 года Сальери написал как минимум двенадцать опер (это факт, который очень легко проверить, было бы желание). Для зацикленного на том, что Сальери — сугубо отрицательный персонаж, господина Кремнева это совершенно неважно. Оказывается, даже из того факта, что благодарный Бетховен с неизменной гордостью повторял, что он является учеником Сальери, можно сделать вывод о том, что его учитель был «мстительным стариком» и «интриганом с хищно выгнутым носом и плотно поджатыми губами».

Нелепость подобной постановки вопроса особо поражает, если вспомнить, что Сальери занимался с Бетховеном совершенно бесплатно в течение десяти лет (имеются подлинники инструментальных произведений Бетховена с правкой, сделанной рукой Сальери). И давал Сальери свои уроки бесплатно не потому, что «содеявший зло в молодости, стремится к добру под старость», а потому, что он никогда не забывал о той помощи, которую сам получил в юности, особенно от Флориана-Леопольда Гассмана.

[ZHAN]

К сожалению, опусы таких вот Кремневых у нас в стране в свое время издавались огромными тиражами, и именно по ним читатели создавали себе мнение о тех или иных исторических персонажах. Это как в старых советских фильмах: положительный герой всегда был белокур и голубоглаз, а отрицательный — всегда имел узкие губы, усики и низкий лоб, закрытый темными волосами. И если положительный, то положительный во всем, а если отрицательный, то и отрицательный тоже во всем. А в результате «наша» история была полна персонажей-штампов, не имевших ничего общего с реальными людьми, которые, как лишь потом выяснилось, всегда очень и очень разные. Вот и в данном случае «мстительный старик» Сальери, при ближайшем рассмотрении, тоже оказался превосходным педагогом, которого ученики, среди которых достаточно было бы назвать лишь одного Бетховена, просто боготворили и называли не иначе, как «отцом композиторов».

А ведь под наблюдением Сальери вырос и такой великий композитор, как Франц Шуберт.

Сальери заметил выдающийся талант Шуберта, когда тот еще мальчиком пел в Придворной капелле. После этого он стал давать ему (разумеется, бесплатно) уроки у себя дома. В июне 1812 года пятнадцатилетний Шуберт начал изучать с Сальери контрапункт. Сохранилось большое количество ученических композиций Шуберта с замечаниями и поправками Сальери. И остается только удивляться, с какой тщательностью относился композитор, занимавший самое высокое положение в Вене, к урокам, которые он давал безвестному тогда мальчику!

Биограф Шуберта Б.Г. Кремнев описывает их взаимоотношения следующим образом:

«Шуберта Сальери встретил ласково. Маленький толстенький подросток, неловко переминающийся с одной короткой ноги на другую, беспокойно перебирающий пальцами вытянутых по швам рук, раздобрил его. Улыбнувшись, что случалось с ним редко, он усадил мальчика в глубокое кресло, и тот утонул в нем. Вобрав короткую шею в плечи, сидел он, прижавшись к пропахшему пылью плюшевому подлокотнику, и боязливо поблескивал стеклами очков. А по комнате легким, пружинящим шагом ходил сутулый старик, остроколенный и тонконогий, в старомодном черном фраке, черных панталонах и черных чулках. Ни дать ни взять — ворон, нахохленный и древний.

Но вот он подошел к роялю и, не присаживаясь на стул, заиграл.

Аккорд. Другой. Третий. Могучая музыка. Словно поступь богов. Слушая ее, не думаешь ни о чем. Даже о страхе перед этим суровым стариком, так похожим на зловещую птицу. Да и он уж не тот, что был. Музыка и его переменила. Он кончил играть. Но музыка, кажется, все еще звучит в нем. Лицо смягчилось. Глаза светятся силой. Рука, сухая и жесткая, мягко ерошит твои волосы. А голос, тоже мягкий, тихо произносит:

— Маэстро Глюк! “Орфео”!.. Асейчас — смотреть партитура… Читать, изучивать…

Уроки с Сальери становились все чаще. И все продолжительней. Учитель был доволен учеником, ученик — учителем. Перед Шубертом, восхищенным и потрясенным, раскрывались глубины глюковских образов. Мощных, могучих, ошеломительно правдивых. Это было новое искусство, хотя и созданное в прошлом столетии. И тайны его постигались почти что из первых рук. Вряд ли кто-либо другой, кроме Сальери, смог бы лучше истолковать смысл той или иной музыкальной идеи и нагляднее показать путь, по которому автор шел к воплощению ее.

Сальери признал в Шуберте редкий талант. Даже он, скупой на слова и особенно на похвалы, не мог удержаться от пылких пророчеств, предрекая Францу блестящее будущее.

К нему Сальери и готовил своего ученика. С кротовьим упорством. И, разумеется, на свой вкус и манер.

Для него идеалом композитора был оперный композитор, а образцом музыкального творчества, если не считать Глюка, — итальянская опера. Он поставил себе целью подготовить из Шуберта оперного композитора. Для этого он заставлял мальчика штудировать тяжелые фолианты старых оперных партитур, писать музыку на тексты старинных итальянских либреттистов, изображать в звуках давно умолкнувшие и неведомые мальчику страсти, подчас ходульно и выспренне выраженные на чужом и абсолютно непонятном языке.

Всякую попытку петь своим голосом он строго пресекал. Всякое отклонение от стародавних правил беспощадно преследовал.

Если творения Глюка приводили Шуберта в благоговейный трепет, то устарелые оперы посредственных итальянских композиторов вызывали скуку и равнодушие. Он трудолюбиво выполнял все задания учителя, прилежно и послушно следовал его советам и указаниям, но делал это головой, а не сердцем. Листы, приносимые им из конвикта, были покрыты аккуратными строчками нот. Ни помарок, ни перечеркиваний. Все чисто, все гладко, и все лишено чувств. Правила вместо искусства. Строгое и ограниченное подобие жизни вместо самой жизни.

Но стоило в этой алгебре звуков, созвучий и ритмических фигур прорваться чему-то живому, как нотный лист покрывался красной сыпью исправлений. Карандаш учителя свирепо носился по строчкам — вычеркивал, выправлял, вписывал. И только когда усеченное отпадало, а оставшееся приводилось к норме, освященной традицией и законом, Сальери удовлетворенно хлопал Шуберта по спине и угощал шоколадом с воздушным пирожным.

Это не мешало ему в следующий раз недовольно морщиться при виде сочинений ученика. Не спасало даже отлично, по строжайшим правилам выполненное задание.

Не показать же написанное в конвикте Шуберт не мог. Ведь именно оно было своим, вылившимся из души. С кем другим поделишься сокровенным, как не с учителем, любимым и уважаемым.

Но с течением времени Шуберт скорее интуицией, чем умом, постиг простую и мудрую истину — не все, что отвергает учитель, плохо. Больше того, раз старик недоволен, значит то, что написано, хорошо. Слишком различны вкусы и приверженности. Веку нынешнему не идти об руку с веком минувшим. Учитель — наивысший судья — не принимает тебя. Значит, будь сам себе судьей и учителем. Перенимай то, что полезно, — технику, прием, ремесло. И отбрасывай то, что вредно. Если самое близкое тебе чуждо ему, стой на своем. Твердо и нерушимо. Как скала и твердыня. Подобно царю Давиду в псалмах его. Пусть это вызовет гнев учителя, он лишь укрепит тебя в твоей правоте.

С особенной неприязнью относился Сальери к песням Шуберта. Меж тем Шуберт все больше и больше сочинял их. Народная песня, свежая и благоуханная, как росистый луг на заре, рождала в нем радость и тревожное беспокойство, столь потребные для творчества. Протяжные и переливчатые песни моравских деревень, искрометные польки и фурианты чехов, словно фамильный талисман, передававшиеся из поколения в поколение веселые и трогательные песенки венских предместий составили ту благодатную среду, которая питала и поила его».

Странный все-таки человек этот Б.Г. Кремнев! До чего же у него все черно-белое и не имеет ни малейших оттенков! С этой штамповочной машиной (а все его образы — это типичные штампы) даже и полемизировать не хочется. Заметим лишь, что Шуберт, всегда считавший себя учеником итальянского маэстро и подписывавшийся, как «ученик Сальери», щедро вознаградил своего учителя, посвятив ему «Десять вариаций для фортепиано», цикл песен на слова Гёте (и это несмотря на то, что Сальери не одобрял тяготения своих учеников к немецкой песне) и три струнных квартета. А еще в честь Сальери в совсем юном возрасте Шуберт написал восторженную кантату.

Кроме того, известно, что отец Ференца Листа в свое время с радостью принял предложение маэстро Сальери обучить одаренного мальчика гармонии, чтению партитур и сольфеджио.

Но, как говорится, и это еще не все. У Сальери учились пианист-виртуоз и дирижер Иоганн-Непомук Гуммель, автор десяти опер Франц-Ксавер Зюссмайр (после смерти Моцарта именно он закончил по его эскизам «Реквием»), пианист и композитор Ансельм Хюттенбреннер, будущий профессор фортепианной игры Лейпцигской консерватории Игнац Мошелес, один из лучших виолончелистов XVIII века Йозеф-Франц Вайгль, композитор и дирижер Карл-Готлиб Райсигер, автор тридцати опер и десяти симфоний Петер фон Винтер, органист и композитор Игнац Асмайер и многие-многие другие.

Всего же у так называемого «завистливого интригана» было около шестидесяти учеников-композиторов. Кроме того, уроки пения у него брали Катарина Кавальери (в нее Сальери был влюблен, но хранил верность жене, памятуя об обете, данном Богу), Анна Мильдер-Хаунтман, Анна Краус-Враницки, Катарина Вальбах-Канци, Фортуната Франкетти, Амалия Хенель и многие другие вокалисты.

А еще у Сальери брал уроки… сын покойного Моцарта, Франц-Ксавер, которому маэстро лично выдал рекомендательные письма другим учителям как человеку, вполне способному достичь в искусстве сочинения музыки тех же высот, до которых дошел его отец.

И, что характерно, ни в одном из блестящих талантов, воспитание которых ему было доверено, Сальери не видел угрозы для себя и своей карьеры.

Многие годы Сальери руководил учрежденным его учителем Флорианом-Леопольдом Гассманом Обществом музыкантов и подчиненным этому обществу пенсионным фондом для вдов и сирот венских музыкантов. С 1788 года он числился президентом общества, а в 1795 году, когда этот пост занял один из высших придворных чиновников, Сальери стал именоваться вице-президентом, хотя фактически оставался художественным руководителем общества.

С 1813 года Сальери возглавлял также хоровое училище венского Общества друзей музыки, а с 1817 года был первым директором Венской консерватории, основанной этим обществом.

В 1823 году маэстро Сальери находился на вершине славы и почета. Ему было семьдесят три года, но он еще продолжал работать, доводя до совершенства композиционные правила венской классической музыкальной школы.

В это невозможно поверить, но именно в этом году Сальери вдруг неожиданно для всех порезал себе вены бритвой, и только чистая случайность спасла его от смерти вследствие чрезмерной кровопотери.

Что это было? Говорят, на старости лет маэстро Сальери стал часто впадать в депрессии, и в этом отношении 1823 год был для него особенно тяжелым. Весной именно этого года ему изменило зрение, он начал ощущать слабость в ногах. Однажды во время прогулки он упал и получил травму головы. В другой раз на него чуть не наехал извозчик.

В конце концов, дочери решили принудительно госпитализировать отца в загородную клинику. Ему оформили персональную пенсию с полным сохранением его бывшего придворного жалованья и поместили в особую палату, под присмотр опытных врачей и санитаров. Когда он вдруг порезал себя бритвой, никто так и не получил вразумительных объяснений о причинах произошедшего. Прямых свидетельств очевидцев тех событий нет. Рассказывали, что санитары застали Сальери, когда он держал в руках неизвестно откуда взявшуюся бритву. Он был весь в крови и не мог сказать ничего членораздельного.

Тогда все сочли это за результат старческого слабоумия, ведь семьдесят три года по тем временам это был весьма и весьма преклонный возраст. Больного перевязали, напоили успокоительными и усилили за ним наблюдение. Так маэстро Сальери стал «персональным пенсионером в смирительной рубашке».

Племянник великого композитора Бетховена Карл Бетховен тогда написал: «Сальери перерезал себе горло, но еще жив».

Перерезал себе горло? Что за чушь! И откуда вообще берутся подобные «свидетельства»?

К сожалению, именно так и рождаются «исторические факты». Кстати, именно в это время и появились спекуляции о том, что Сальери якобы убил Моцарта. Все констатировали, что разум маэстро помутился, и временами он говорил несусветную чушь. Так вот, вроде бы во время одного из таких приступов он и заявил, что отравил Моцарта. Однако, придя в сознание, он узнал о своем «признании», страшно удивился и стал отказываться от сказанного. После этого, вплоть до самой смерти, в редкие минуты просветления он не прекращал повторять:
— Во всем могу сознаться, но я не убивал Моцарта.

Все это происходило (если, конечно, происходило!) через тридцать два года после кончины Моцарта. Естественно, тогда, в 1823 году, старика сочли невменяемым, а его «признание» — не заслуживающим доверия бредом. Власти постарались замять это дело, однако падкая до сенсаций молва подхватила версию о причастности Сальери к смерти Моцарта и быстро разнеслась по самым широким кругам венской общественности, а потом и по свету.

В принципе все это выгладит просто смешно и дико. Да, действительно, некоторые газеты той эпохи написали, что Сальери, когда он находился в больнице для душевно больных, будто бы сам кому-то признался в совершенном преступлении.

Но кому? Такого человека найти не удалось. Кто лично это видел или слышал? Таковых тоже не нашлось.

В лондонском «Ежеквартальном музыкальном журнале» (Quarterly Musical Magazine) за 1826 год друг Сальери композитор Сигизмунд Нойкомм писал:

«Когда распространяются необоснованные сведения, оскверняющие память знаменитого художника, то долг любого честного человека доложить о том, что ему известно. Отношения между Моцартом и Сальери отличались взаимным уважением. Не будучи задушевными друзьями, каждый из них признавал заслуги другого. Никто не может обвинять Сальери в том, что он ревновал таланту Моцарта, и те, кто, как я, находился с ним в близких отношениях, не может не согласиться с тем, что пятьдесят восемь лет он вел безупречный образ жизни, исключительно занимаясь своим искусством, и всегда готов был делать добро своим ближним. Такой человек, человек, который тридцать четыре года — столько лет прошло со смерти Моцарта — сохранил удивительное спокойствие духа, не может быть убийцей».

Таких опровержений было много в тогдашней печати.

В 1823 году известный музыкант Игнац Мошелес (1794—1870), ученик Сальери, уже в четырнадцать лет игравший концерты собственного сочинения, навестил уже старого и больного маэстро в загородной клинике. Речь тому давалась ценой мучительных усилий. Короткими отрывочными фразами композитор отверг какую-либо свою причастность к смерти коллеги:

— В этом абсурдном слухе нет ни слова правды, клянусь честью… Передайте миру, что старый Сальери, который скоро умрет, сказал вам это.

Но поползли слухи, а слово, как известно, не воробей. И чем абсурднее заявление, тем труднее его опровергнуть… Слух о том, что Сальери признался в убийстве Моцарта, каким-то непонятным образом словно обрел крылья. Сплетня эта стала распространяться с невероятной быстротой. Правда, в защиту чести Сальери выступили многие видные музыканты. Бетховен, например, не верил сплетне. Россини заявил, что это — «подлое обвинение». Но ком наветов все рос и рос. Нашлись, например, свидетели, видевшие, как Сальери угощал Моцарта конфетами, пусть и задолго до смерти. Казалось бы, ну и что? Но тут же припомнили, что вскрытия не было. А не случилось этого потому, что венские врачи были уверены в «отравительном» диагнозе…

[ZHAN]

Сейчас не составило бы труда по останкам установить причину смерти Моцарта. Но великий композитор умирал в нужде и потому был похоронен «по третьему разряду», то есть в общей могиле. И хотя в одном из австрийских музеев по сей день хранится череп Моцарта, никто не уверен, что это действительно его череп: он был извлечен из общей могилы через десять лет после захоронения.

В октябре 1824 года у Сальери стали проявляться симптомы паралича ног, и его мысли стали путанней, но конкретных указаний на отчетливое слабоумие или душевное заболевание не было.

Совершенно подавленный слухами об отравлении Моцарта, Сальери умер 7 мая 1825 года в восемь часов вечера. Похороны были торжественными. Вот что писал по этому поводу его биограф и близкий друг Игнац фон Мозель:

«За гробом шел весь персонал императорской капеллы во главе с директором, графом Мориц фон Дитрихштейном, а также все присутствующие в Вене капельмейстеры и композиторы, толпа музыкантов и множество уважаемых любителей музыки. Не меньшее количество людей присутствовало на панихиде, состоявшейся через несколько дней в итальянском костеле, во время которой исполнен был, согласно желанию композитора, великий “Реквием”, который Сальери сочинил для себя. Исполнен “Реквием” был его учениками, ученицами и многими другими музыкантами».

Посмертный позор Сальери, к которому в значительной степени приложил руку А.С. Пушкин, растянулся на два века. Когда в 1850 году наступил столетний юбилей выдающегося итальянского композитора, сама мысль отмечать его показалась кощунственной. Промолчали и в двухсотлетие «отравителя». Чуть позже, в 60-х годах XX века, в Зальцбурге, на одной из сессий Института моцартоведения специалисты все же пришли к выводу, что, по всей вероятности, никакого отравления не было, и скончался Моцарт от неизлечимой в то время болезни.

К сожалению, для очень многих людей имя Сальери до сих пор связано с легендой об отравлении Моцарта. Однако исторически этот факт не находит подтверждения. Итальянский историк музыки Андреа Делла Корте, разбирая вопрос о взаимоотношениях Сальери и Моцарта, высказывает следующее мнение:

«Свою долю в то, чтобы испортить отношения между двумя музыкантами, могли внести сплетники».

Несомненно, отношения между обоими композиторами были не самыми хорошими, хотя внешне и вполне корректными. Была, во всяком случае, обоюдная настороженность. Это, однако, не помешало Сальери включить в программу двух весенних концертов 1791 года «большую симфонию сочинения господина Моцарта». Сальери лично дирижировал ее исполнением.

Чему мог завидовать Сальери? Гению Моцарта? Возможно. Впрочем, этого никто так и не доказал. Положению Моцарта? Но Сальери в этом отношении преуспел гораздо больше. Во всяком случае, Моцарт никогда не стоял на его пути.

А.С. Пушкин написал своего «Моцарта и Сальери» в 1830 году, но замысел трагедии (а может быть, и частичное осуществление его) относится к 1826 году. Впервые это произведение было напечатано в 1831 году, то есть через шесть лет после смерти Сальери.

Мы не будем здесь удаляться в литературоведческие дебри и рассуждать о качественной стороне этого произведения. Это было уже сделано много раз, и это не является нашей целью. Совершенно очевидно, что эта трагедия А.С. Пушкина занимает особое место не только в русской, но и во всей мировой литературе.

К сожалению, в этом-то и состоит главная проблема. Да, А.С. Пушкин — это гений. Но он гениальный поэт, однако отнюдь не гениальный историк. Хорошо, когда каждый занимается своим делом: поэты пишут поэмы, а историки — исторические произведения. Если плохой историк написал плохо — это полбеды. А вот если плохой историк написал гениально — это уже беда. Почему? Да потому, что миллионы читателей не являются историками и не могут самостоятельно отличить историческую правду, которая обязана быть главной целью пишущего о реально существовавших персонах и событиях, от художественного вымысла гения, озабоченного исключительно проблемой «зависти, способной довести охваченного ею человека до страшного преступления».

Если историк основывается в своих рассуждениях на субъективных источниках (например, мемуарах), то он должен сопоставлять мнения различных людей, и чем их больше, тем объективнее будет картина. Поэту же это делать совершенно необязательно. У него есть цель, и он имеет право идти к ней так, как ему хочется. Но при одном условии… Если он не затрагивает реально существовавших людей.

Возьмем в качестве примера Л. Н. Толстого. Тоже ведь не самый последний из писателей! Но когда он пишет, например, о войне 1812 года, он специально вводит в повествование вымышленные персонажи, чтобы иметь возможность для художественного вымысла. В данном же случае А.С. Пушкин почему-то не сделал этого. В основу своего сюжета он положил слухи о том, что Сальери из зависти отравил гениального Моцарта. Для рассуждений на эту тему ему были нужны масштабные личности, и он «назначил» злодеем Сальери.

Опровержений этим слухам было множество в тогдашней печати — и в немецкой, и во французской, и в английской. Читал ли их А.С. Пушкин? Есть мнение, что совершенно неважно, читал или не читал. Ему просто понравился сюжет.

Допустим, художник создает собственный мир. Но имеет ли он при этом право вольно обращаться с историческими фактами? Французский биограф Моцарта, Кастиль-Блаз, современник Пушкина, рассказывает такой эпизод. К нему обратился известный писатель и комедиограф Альфред де Виньи с вопросом: сможет ли он доказать, что Сальери отравил Моцарта. Получив отрицательный ответ, граф де Виньи прокомментировал это так:

— А жаль, был бы интересный сюжет.

И драму не написал. А вот Александр Сергеевич взял и написал.

А.С. Пушкин считал факт отравления Моцарта Сальери установленным и психологически вполне вероятным. В заметке о Сальери, датированной 1833 годом, он написал:

«В первое представление “Дон-Жуана”, в то время, когда весь театр, полный изумленных знатоков, безмолвно упивался гармонией Моцарта, раздался свист — все обратились с негодованием, и знаменитый Сальери вышел из залы — в бешенстве, снедаемый завистью […] Некоторые немецкие журналы говорили, что на одре смерти признался он будто бы в ужасном преступлении — в отравлении великого Моцарта. Завистник, который мог освистать “Дон-Жуана”, мог отравить его творца».

Великий поэт рисует нам зависть, как страсть, охватившую человека, который привык ко всеобщему уважению и сам считает себя благородным.

Нет! никогда я зависти не знал…
Кто скажет, чтоб Сальери гордый был
Когда-нибудь завистником презренным?
...
Никто! А ныне — сам скажу — я ныне завистник…

Пушкинский Сальери уверяет себя, что его ненависть к Моцарту была спровоцирована тем, что этот гениальный композитор своим легкомысленным отношением к искусству оскорбляет это самое искусство. Сальери негодует на судьбу за то, что мелкий, ничтожный человек, «безумец, гуляка праздный», одарен священным даром, бессмертной гениальностью. Верный жрец искусства, отрекшийся ради искусства от всех радостей жизни, умеющий самоотверженно трудиться для создания высоких художественных ценностей, Сальери негодует на Моцарта за его легкое отношение к своему творчеству, за его способность шутить над своими произведениями, за то, что он, будучи гениальным творцом, живет в то же время полноценной человеческой жизнью…

Все это великолепно! Но имеет ли это хоть какое-то отношение к реальной личности Антонио Сальери, который вот уже почти два столетия, во многом благодаря А.С. Пушкину, носит на себе клеймо завистливого злодея?

Не имеет никакого отношения!

И в этом, на наш взгляд, состоит главное преступление А.С. Пушкина. Ведь он — авторитет («наше всё»), а с авторитетов спрос особый. Авторитетам безоговорочно верят. На авторитетов ссылаются. Слова авторитетов многие поколения изучают в школах. Никому не придет в голову, что «наше всё» может заблуждаться, и именно так его заблуждение, основанное на нелепом слухе, приумножаясь в миллионах голов, постепенно превращается в общепризнанный факт, то есть в истину. И об эту стену разбиваются все (даже самые обоснованные) доводы людей менее авторитетных.

Существует как минимум шесть различных версий причин смерти Моцарта. Большинство из них — плод воображения романтиков. Таких романтиков было немало среди биографов композитора, и для них очевидно, что Моцарт был отравлен. Но кем? Кому это было нужно? Кому выгодно? Попробуем разобраться, и не нужно говорить, что через двести с лишним лет уже ничего невозможно доказать. Как писал Эрнст-Вильгельм Гейне, автор книги «Кто убил Моцарта? Кто обезглавил Гайдна?», «законам логики нет границ — ни временных, ни пространственных. Мы точно знаем материальную структуру звезд, отдаленных от нас на множество световых лет. Мы знаем о повадках существ, вымерших сотни тысяч лет назад. Нет, законы логики не знают границ!»

Версия первая («классическая»): отравление, Сальери.

Моцарт неожиданно умер в возрасте тридцати пяти лет после недолгой болезни. Каких свидетелей его смерти мы имеем? Софи Гейбль, младшая сестра жены Моцарта Констанцы, много-много лет спустя излагала свои воспоминания об этом так: в первое воскресенье декабря 1791 года она на кухне готовила кофе для матери; ожидая, пока кофе закипит, она задумчиво смотрела на яркое пламя лампады и думала о занемогшем муже сестры; внезапно пламя погасло, «полностью, словно лампа никогда не горела».

«На фитиле не осталось ни искорки, — писала она, — хотя не было ни малейшего сквозняка — за это я могу поручиться».

Охваченная ужасным предчувствием, она бросилась к матери, которая посоветовала ей немедленно бежать в дом Моцартов. Там Моцарт якобы сказал ей:

— Ах, дорогая Софи, как я рад, что ты пришла. Останься сегодня с нами, чтобы присутствовать при моей смерти.

По словам Эрнста-Вильгельма Гейне, это свидетельство «не имеет никакой ценности. Его ценность не выше блаженных воспоминаний семидесятилетней вдовы о ее покойном супруге, почившем, когда ей было тридцать четыре».

Вызвали врача, который велел прикладывать к пылавшему лбу больного ледяные компрессы. Примерно за час до полуночи Моцарт потерял сознание и вскоре умер.

Постоянно испытывая нужду в деньгах, Моцарт последнее время лихорадочно работал над завершением важных заказов. Друзьям и родным он казался нервным и изнуренным чрезмерной работой. Тем не менее, когда он слег, никому и в голову не пришло, что эта болезнь окажется смертельной. Второй муж Констанцы Георг Ниссен перечислил следующие симптомы недуга в биографии композитора, опубликованной в 1828 году: «Все началось с отеков кистей рук и ступней и почти полной невозможности двигаться, затем последовала рвота. Это называют острой сыпной лихорадкой».

Сам Моцарт подозревал, что дело нечисто. Он решил, что «Реквием», недавно заказанный ему таинственным незнакомцем, предназначен для его собственных похорон.

12 декабря, через неделю после смерти Моцарта, в Берлинском «Музыкальном еженедельном листке» (Musikalische Wochenblatt) появилось сообщение. В нем говорилось: «Поскольку его тело распухло после смерти, некоторые подумали даже, что он был отравлен».

Кто были эти «некоторые» — не уточнялось. В записи без даты старший сын Моцарта Карл-Томас указал на то, что тело его отца так вздулось, и запах разложения был так силен, что вскрытие не производилось. В отличие от большинства трупов, которые холодеют и теряют гибкость, тело Моцарта оставалось мягким и эластичным, как у всех отравленных.

Двадцать восемь лет спустя автор вышеупомянутого сообщения Георг Сивере добавил, что, по слухам, Моцарт стал жертвой неких «итальянцев». Видимо, он имел в виду итальянских композиторов, работавших в Вене при жизни Моцарта.

И лишь потом гипотеза отравления Моцарта Сальери была впервые зафиксирована в «документах»: в 1825 году в разговорных тетрадях Карла Бетховена была сделана запись якобы о признании Сальери:

«Сальери опять очень плохо. Он в полном бреду и беспрерывно твердит, что виновен в смерти Моцарта».

Потом выяснилось, что эта запись была сделана другом и секретарем Бетховена, венским юристом и распорядителем его наследства Антоном Шиндлером. Но присутствовал ли автор этой записи при подобном признании? Слышал ли он сам, что «беспрерывно твердит» Сальери? Очевидно, что нет. Значит, он передавал это с чьих-то слов. Но, во-первых, сам Антон Шиндлер известен как фальсификатор и повествователь с крайне сомнительной репутацией, а во-вторых, до сих пор никому не удалось установить, кому, собственно, Сальери признался в убийстве Моцарта. Во всяком случае, санитары больницы, где находился Сальери в конце своей жизни, категорически отрицали этот эпизод. Вот их показания:

Мы, ниже подписавшиеся санитары, заявляем перед ликом Бога и перед всем человечеством, что с начала длительной болезни кавалера Сальери […] ни разу его не оставляли наедине […] Мы также свидетельствуем, что из-за его слабого здоровья никому, даже членам его семьи, не разрешалось навещать его […] В связи с этим на поставленный вопрос, соответствует ли действительности, что вышеупомянутый кавалер Сальери говорил во время болезни, что он отравил знаменитого композитора Моцарта, клянемся честью, что никогда не слышали от Сальери таких слов.

Джорджо Розенберг, санитар. Амедео Порше, санитар при господине Сальери, придворном капельмейстере.

Вена, 5 июня 1825 года.

Заявление это завершается постскриптумом такого содержания:

«Доктор Рерик, лечащий врач Сальери, подтверждает свидетельство двух санитаров».

Однако прошло еще несколько лет, и в 1830 году в России А.С. Пушкин все же написал свою «маленькую трагедию» о Моцарте и Сальери.

По словам Марио Корти, «очень скоро большинство исследователей убедилось, что слухи об отравлении Моцарта капельмейстером Сальери не имеют под собой основания. Но многим все же очень хотелось верить в то, что Моцарт был отравлен».

Одним из таких «многих» оказался, например, доктор искусствоведения И.Ф. Бэлза, который в своей статье «Моцарт и Сальери (об исторической достоверности трагедии Пушкина)» пишет:

«Встречающееся иногда в литературе утверждение, что версия об отравлении Моцарта возникла только после этих признаний, глубоко ошибочна, ибо первое сообщение прессы о том, что Моцарт был отравлен, датировано 12 декабря 1791 года. Как известно, незадолго до смерти Моцарт сам сказал жене, что его отравили, и, судя по письму Констанцы, датированному 25 августа 1837 года, она не сомневалась в этом, считая, что убийцей ее мужа был завистник.

Первоначальная редакция пушкинской трагедии (одно время поэт предполагал дать ей название «Зависть») или, во всяком случае, ее набросок относится еще к 1826 году. Следовательно, замысел пьесы возник вскоре после смерти Сальери, в годы, когда его признания в совершенном преступлении стали достоянием широких кругов европейской общественности».

При этом, правда, уважаемый музыковед делает оговорку:

«Мы не можем перечислить все источники, которые были доступны Пушкину, и вряд ли когда-нибудь будем в состоянии сделать это».

Очень интересно! Оказывается, вывод о виновности Сальери делается только на основании его собственных «признаний», сделанных неизвестно кому, да к тому же никем не подтвержденных. Аргументация, прямо скажем, «весьма серьезная»…

Чтобы раз и навсегда покончить с этой нелепой версией, надо еще раз сказать, что у Сальери просто не было причин для убийства Моцарта. Вопреки расхожему мнению, при жизни последнего его слава была более чем скромной и не могла сравниться с той, что пришла к нему уже после смерти. Конечно, в музыкальных кругах таланту Моцарта отдавали должное, но публика многие его произведения, сегодня считающиеся шедеврами, встречала весьма прохладно. Так что для Сальери, увенчанного всеми возможными символами славы (он был ведущим музыкантом австрийской столицы, фаворитом императора и требовательных венских поклонников музыки, писал хорошо, много и легко), Моцарт был величиной, практически незначимой. Он ну просто никак не мог завидовать зальцбуржцу. Все было с точностью до наоборот: страдающий от вечной нехватки средств Моцарт страшно завидовал «итальяшке», чего он и не скрывал от своих родственников и знакомых.

Видимо, слова композитора о том, что его отравили (если таковые вообще были сказаны!), следует понимать в иносказательном смысле. Например, так: к безвременной смерти Моцарта привело безуспешное стремление добиться такого же успеха, как у Сальери, успешная судьба которого сильнее любого яда отравляла жизнь Вольфганга-Амадея…

Версия вторая: ревнивый муж Франц Хофдемель.

Делопроизводитель верховного суда Франц Хофдемель был собратом Моцарта по масонской ложе. Его очаровательная молодая жена Магдалена была одной из последних учениц, бравших у Моцарта фортепьянные уроки и, как говорят, имела с ним роман. В связи с этим возникло поверие: Моцарт умер от инсульта, когда лежал больным в постели после палочных ударов, нанесенных ему ревнивцем Хофдемелем.

Есть вариант этой версии, что Хофдемель отравил Моцарта из ревности, а есть вариант, согласно которому его к этому подтолкнули масоны, ловко использовав роман Моцарта с Магдаленой Хофдемель.

Известно, что Моцарт занимал у Хофдемеля деньги. Вся история любви Моцарта с Магдаленой Хофдемель тщательно затушевана его биографами. Достоверно известно лишь то, что через несколько дней после смерти Моцарта Франц Хофдемель набросился на свою беременную жену с бритвой в руке, нанес ей раны на шее, лице, груди, руках, и только крики Магдалены спасли ей жизнь. Услышав шум, прибежали соседи Хофдемелей. Тем временем Франц Хофдемель заперся у себя в спальне и покончил с собой. По утверждению Марио Корти, «по распоряжению властей, газеты, сообщив об этом лишь через неделю, указали фальшивую дату 10 декабря, чтобы не проводилась связь между смертью Моцарта и этим трагическим происшествием». Несчастная Магдалена выжила и через пять месяцев родила мальчика, которого многие считали сыном Моцарта. Всю оставшуюся жизнь она носила шрамы на лице и на теле.

Откуда взялась эта достаточно сомнительная версия? Тут есть несколько источников. В частности, старшая сестра Моцарта Мария-Анна однажды заметила, что ее брат давал уроки молодым женщинам только тогда, когда был в них влюблен. А щепетильный Людвиг ван Бетховен через много лет после смерти Моцарта отказался играть в присутствии Магдалены, потому что «между нею и Моцартом существовала слишком тесная близость».

Однако, по наблюдениям современников, Моцарт был глубоко предан своей жене Констанце. Об этом же свидетельствуют и сохранившиеся письма Моцарта. Во всяком случае, никаких точных доказательств его внебрачных связей нет. Наконец, императрица Мария-Луиза проявила личное участие к трагедии Магдалены, что она вряд ли сделала бы, если бы в истории об отцовстве младенца содержалась хоть капля правды.

В этом деле есть и еще один весьма странный факт: после самоубийства мужа изуродованная Магдалена получила разрешение похоронить его, как нормального усопшего, в отдельной могиле, тогда как самоубийц всегда хоронили в общей могиле.

Версия третья: отравление, Констанца Моцарт и Зюсмайр.

Суть этой версии: Моцарт отравлен своим учеником Францом-Ксавером Зюсмайром и своей женой Констанцей, которые были любовниками. Эта версия основана на том, что Зюсмайр отличался чрезмерными амбициями и тяжело переживал насмешки Моцарта.

Констанца Моцарт (урожденная Вебер) была замужем за Моцартом девять лет и пережила его на полсотни лет (она умерла в Зальцбурге в 1842 году). Сам Моцарт так описывал ее своему отцу: «Она не безобразна, но и не красавица».

[ZHAN]

Это явно не была любовь с первого взгляда с обеих сторон, и Моцарт сам называл одной из причин их брака желание иметь заштопанные носки и чистое белье. За девять лет супружества Констанца родила шестерых детей, из которых большинство умерло сразу после появления на свет. Но, по словам Эрнста-Вильгельма Гейне, «она не была женщиной, которая из всепоглощающей страсти к другому отравляет своего мужа». Несмотря на постоянные финансовые проблемы, их брак был вполне счастливым, что доказывают многочисленные сохранившиеся письма. Уж явной антипатии у них точно не было. Исключается и мотив денег: Моцарт имел много долгов, и его смерть принесла Констанце только убытки и никакого выигрыша.

К тому же известно, что она рассорилась с Зюсмайром и старательно вымарывала его имя из документального наследия мужа. Умер Зюсмайр 17 сентября 1803 года, в возрасте всего тридцати семи лет, при весьма странных и таинственных обстоятельствах. До этого он успел достаточно нагреть руки на близости к Моцарту. В 1794 году, например, он дебютировал оперой «Зеркало из Аркадии», которая имела большой успех. Либретто ее до чрезвычайности похоже на «Волшебную флейту» Моцарта. Как говорят, Зюсмайр стал модным композитором, выдавая неоконченные или неопубликованные работы Моцарта за свои. Его даже назначили капельмейстером Венского оперного театра, что было недостижимым пределом мечтаний для Моцарта.

Учитывая близость Зюсмайра к Сальери и его карьерные устремления в сочетании с завышенной самооценкой, а также его роман с Констанцей, некоторые исследователи полагают, что он мог быть причастен к отравлению скорее в роли непосредственного исполнителя, поскольку жил в семье композитора. Наиболее ревностные противники Сальери даже утверждают, что, будучи человеком предусмотрительным, он вряд ли решился бы самолично устранить великого композитора и постарался поручить «грязную работу» другому. Возможно, и Констанца узнала о том, что ее муж получает яд. Это во многом объясняет ее дальнейшее поведение (как известно, она не потребовала вскрытия, которое могло точно установить причину смерти мужа, и не присутствовала на его погребении).

Существует и такой вариант этой версии: Констанца была важнейшей целью «агентурной» работы злоумышленников. Сначала Зюсмайр подружился с ней, затем вступил в любовную связь, одновременно вживаясь в стиль своего мнимого друга Моцарта. К примеру, их почерки были так похожи, что даже современные графологи не всегда могут отличить один от другого. В этот период Констанца, наверное, была очень раздражена своим мужем и вполне могла считать его неудачником, который заманил ее в брак, не имея ни денег, ни положения.

У Георга Ниссена, второго мужа Констанцы и биографа Моцарта, есть любопытное свидетельство, касающееся того времени, когда Моцарт дописывал свою оперу «Волшебная флейта»:

«В один из прекрасных осенних дней, когда она [Констанца], дабы развеять его, поехала с ним в Пратер и они остались наедине, Моцарт начал говорить о смерти […] При этом в глазах у него стояли слезы, а когда она попыталась отвлечь его от черных мыслей, он возразил ей: “Нет, нет, я слишком хорошо чувствую — жить мне осталось недолго: конечно, мне дали яду! Я не могу отделаться от этой мысли”».

Версия четвертая: отравление, масоны.

Эта версия связана с тем, что опера Моцарта «Волшебная флейта» — масонское произведение. В нем отражена борьба масонства с христианством. Однако Моцарт сам сомневался в масонских ценностях, и это, по словам Марио Корти, «чувствуется в “Волшебной флейте”». У Моцарта даже возник план создания соперничающей с масонством организации под названием «Пещера». Об этом он якобы по секрету рассказал своему другу и собрату по ложе кларнетисту Антону Штадлеру.

По одному из вариантов этой версии, Штадлер донес об этом масонам и получил от них задание отравить Моцарта.

Еще одна вариация масонской темы была разработана немецкими авторами Йоханнесом Дальховом, Понтером Дуда и Дитером Кернером в книге «Смерть Моцарта: 1791—1971», опубликованной в 1971 году. Своей «Волшебной флейтой», в которой он раскрывает тайны масонских обрядов, Моцарт якобы обидел масонов, и они решили принести композитора в жертву по случаю освящения своего нового храма. Именно масоны заказали Моцарту «Реквием», тем самым предупреждая его, что он избран в качестве жертвы.

Все в вышеназванной книге вращается вокруг числа восемнадцать. Восемнадцать в масонстве символизирует жертву. В опере «Волшебная флейта» было восемнадцать жрецов, восемнадцать выступлений Зарастро, восемнадцать партий духовых инструментов. Рукопись последнего законченного сочинения Моцарта — масонской кантаты — состоит из восемнадцати страниц, первое ее исполнение состоялось восемнадцатого ноября, умер Моцарт через восемнадцать дней после этого в возрасте тридцати шести лет, а если умножить три на шесть, получится восемнадцать. Моцарта отравили в 1791-м, один плюс семь плюс девять плюс один — опять же восемнадцать…

Марио Корти называет подобную нумерологию «спекуляциями сторонников масонских или антимасонских теорий».

С другой стороны, бесспорно то, что «Волшебная флейта» — это масонское произведение. Сюжет этой оперы таков. Дочь Царицы ночи Памину похитил волшебник Зарастро. Царица посылает принца Тамино спасти девушку и дает ему волшебный атрибут — флейту, которая поможет ему одолеть зло. Принц проходит все испытания и получает любовь Памины. Власть Царицы ночи исчезает, мрак рассеивается, и все славят доброту и разум Зарастро.

Автор либретто Эмануэль Шиканедер почерпнул этот сюжет в сказке Кристофа-Мартина Виланда «Лулу» из сборника фантастических поэм «Джиннистан, или Избранные сказки про фей и духов» с дополнением из его же поэмы «Оберон». Среди вдохновителей сюжета оперы называют и работу Игнаца фон Борна (Великого мастера главной венской масонской ложи «Истинное согласие») «О мистериях египтян». Кстати сказать, именно фон Борну, скончавшемуся незадолго до написания оперы, либретто и было посвящено, и именно он стал прообразом для одного из главных персонажей оперы волшебника Зарастро.

И Моцарт, и Шиканедер — оба были членами ордена «вольных каменщиков». В этом нет ничего удивительного: в то время масонами были многие люди искусства, в том числе Гёте, Гейне, Вольтер, Гайдн, Паганини, Лист, Сибелиус, Россини и Пуччини.

Джаспер Ридли в своей книге «Фримасоны» отмечает, что Мария-Терезия преследовала масонов, а вот ее супруг, император Франц, был масоном. Соответственно, в Вене, столице империи, масонство становилось все более популярным, причем не только среди интеллектуалов, но и в высших светских кругах.

У этого автора мы читаем:

«Масонские фартуки и эмблемы стали частью мужского туалета, вошли в моду белые перчатки. Впервые за много лет вздохнув свободно, масонство расцвело буйным цветом. Особенной популярностью масонское братство пользовалось среди музыкантов. Наиболее прославленный композитор империи Франц-Йозеф Гайдн, которого называли “папа Гайдн”, был масоном. Он принадлежал не к ведущей венской масонской ложе “Zur Wohltatigkeit” (“Во имя благотворительности”), а к более скромной ложе “Zur Wahren Eintracht” (“К истинному единодушию”). Именно Гайдн убедил своего юного коллегу Вольфганга-Амадея Моцарта стать масоном и присоединиться не к ложе “Zur Wohltatigkeit”, а к ложе “Zur Wahren Eintracht”. Моцарт приехал в Вену в 1783 году и был посвящен в братство в ложе Гайдна в следующем году. В число выдающихся братьев этой ложи входили философы Райхфельд и Игнац фон Борн».

Естественно, масонство увлекло Моцарта так же, как Гайдна, и с братством связаны восемь его кантат. Однако по важности все эти сочинения, без всякого сомнения, превосходит опера «Волшебная флейта».

Как видим, среди композиторов и музыкантов масонство было не только не предосудительным, но даже модным. Правда, к 1791 году, когда опера была написана, в положении масонов в Вене многое переменилось.

Иосиф II, сын императора Франца и Марии-Терезии, был авторитарным правителем, но проводил либеральные реформы. В частности, он расширил доступ населения к образованию и обеспечил определенную свободу прессе. Что касается масонства, то по отношению к ним политика Иосифа II была вполне дружественной. Он отклонил приглашение стать Гроссмейстером, но заметил при этом, что деятельность масонов одобряет.

Джаспер Ридли по этому поводу пишет:

«Император ничего не имел против бесед, которые вели в масонских ложах аристократы и образованные интеллектуалы, однако его министр внутренних дел и глава полиции весьма подозрительно относились к посещавшим собрания тайного общества журналистам из среднего класса и ремесленникам-пролетариям. В Австрийской империи, как и во Франции, правительство проводило в отношении масонов противоречивую политику».

Проблема обострилась, когда в Баварии появилось тайное общество — Орден иллюминатов. Это общество пробуждало в народе не только любопытство, но и мистический страх. Основателем его был Адам Вейсгаупт, ставший профессором канонического права католического Ингольштадтского университета в Баварии. В историю он вошел под псевдонимом «Спартак», а его главной идеей была мировая революция, свержение всех королей и епископов, а затем установление на Земле (естественно, под властью иллюминатов) режима свободомыслия и веротерпимости. Деятельность иллюминатов и их лидера навлекла на себя недовольство баварских властей.

А потом, в 1789 году, грянула Великая французская революция, и тут же нашлись люди, обвинившие во всем иллюминатов и масонов.

В результате именно иллюминаты оказали влияние и на политику Иосифа II в отношении масонов. Сам он, в отличие от отца, к братству не примыкал, но масоны все же имели основания надеяться на то, что он будет относиться к ним лояльно, и, когда Иосиф II отменил антимасонские законы Марии-Терезии, все решили, что надежды братства оправдались. Однако новый император отлично умел соизмерять идеалы с политической реальностью. Особенно это касалось ситуаций, когда возникала пусть даже потенциальная угроза его собственной власти. Игнорировать доклады начальника полиции, из которых следовало, что собрания масонов опасны, Иосиф II не мог и не желал. Итогом стал написанный императором 11 декабря 1785 года указ, в котором говорилось, что деятельность масонов была благотворна, однако существование тайной организации таит в себе определенные угрозы, поскольку некоторые из масонских лож используются в качестве прикрытия для революционеров и мятежников. А раз так, император повелевает закрыть все масонские ложи на территории империи, кроме одной на каждую провинцию. Исключение было сделано лишь для Вены, Будапешта и Праги, в каждой из которых дозволено было действовать трем ложам.

В 1790 году Иосиф II умер. В это время революция во Франции уже свершилась, и после этого все правительства стали смотреть на масонов весьма враждебно. После смерти Иосифа трон унаследовал его брат Леопольд II. По словам Джаспера Ридли,

«масоны не знали, чего ждать от нового правителя. Унаследовав от своего отца Франца I титул Великого герцога Тосканского, он во время правления старшего брата проводил во Флоренции либеральные реформы и относился к масонам терпимо. Теперь, после французской революции, от Леопольда II со всех сторон требовали положить конец либеральным реформам. Обойтись с масонами жестко императору советовали не только католическая церковь и глава полиции, но и его сестра Мария-Антуанетта, жившая на положении пленницы в своем парижском дворце Тюильри при правительстве Мирабо и масона Лафайета, совершившем переворот во Франции».

В тайной переписке Мария-Антуанетта поделилась с Леопольдом своими опасениями, полагая, что худшее ждет ее впереди. В письме от 17 августа 1790 года она написала:

«В своих владениях будьте осторожнее с любой организацией масонов. Необходимо предупредить вас о том, что именно через них действуют все чудовища, намеревающиеся повсеместно достичь одной и той же цели. Господи, храни мою страну и вас от подобных несчастий».

Считается, что под «моей страной» Мария-Антуанетта имела в виду не Францию, которой она правила, а Австрию, в которой родилась.

Масоны решили ответить ударом на удар. Коронация Леопольда и его восшествие на трон Богемии должны были состояться в Праге 6 сентября 1791 года. По этому случаю оперному театру непременно полагалось поставить новую оперу. И выбор пал на «Волшебную флейту» Моцарта по либретто Эмануэля Шиканедера, который тоже был масоном.

В постановке «Волшебной флейты» сразу были замечены таинственность и мистическая символика, связанные с идеями и ритуалами общества масонов.

Основная тема оперы — выход из духовной тьмы в свет, а это всегда было ключевой идеей «вольных каменщиков». Силы зла в опере олицетворяет Царица ночи, а силы добра и божественную мудрость — волшебник Зарастро. Испытания, которые проходит принц в течение оперы, также весьма напоминают элементы масонских испытаний и церемоний посвящения. Одно из них, кстати, проходит внутри пирамиды, а пирамида — это традиционный масонский символ.

Сразу после смерти Моцарта появился слух: композитор заслужил кару за то, что раскрыл в своей опере некоторые секреты масонов. Премьера «Волшебной флейты» состоялась в Вене 30 сентября 1791 года. Дирижировал сам Моцарт, и опера имела огромный успех у критиков и публики (в течение октября оперу играли двадцать четыре раза, и всякий раз зрители были в восторге).

Версия убийства «непокорного брата» представляется весьма сомнительной. Да, Моцарт был членом масонской ложи и имел достаточно высокий уровень посвящения. Да, масонское сообщество, обычно оказывающее помощь собратьям, не пришло проводить Моцарта в последний путь, а специальное заседание ложи, посвященное его кончине, состоялось лишь через несколько месяцев. Возможно, определенную роль в этом сыграло то, что в 1791 году мировоззренческие расхождения между композитором и масонами достигли своего накала. Да, в опере была широко использована масонская символика, раскрыты многие строго оберегаемые ритуалы, которые положено было знать лишь посвященным. И это не могло пройти незамеченным. Но все это не является доказательством того, что Моцарт именно за это поплатился своей жизнью. Безусловно, масонам было запрещено говорить посторонним о масонских тайнах, и они приносили клятву о неразглашении на Библии.

Но тут возникает естественный вопрос: почему пострадал именно Моцарт? Ведь либретто оперы было написано не им. Он же написал только музыку, то есть не мог ничего разгласить. Но при этом Шиканедер умер четверть века спустя после Моцарта в возрасте шестидесяти одного года, и никто никогда не посягал на его жизнь.

[ZHAN]

К тому же «Волшебная флейта» не высмеивает масонство, а воспевает его. В результате венские франкмасоны не только не обиделись на оперу, но и заказали Моцарту еще одну кантату, которую он набросал за несколько дней между премьерой «Волшебной флейты» и своей смертельной болезнью. Некоторые масоны, в частности, сам Шиканедер, на премьере оперы исполняли часть ролей, и их никто за это не покарал. А в 1792 году масоны организовали постановку заказанной Моцарту кантаты в пользу его вдовы и детей.

В связи с этим Эрнст-Вильгельм Гейне пишет:

«Становится несомненным: масоны не имеют ничего общего со смертью Моцарта. Нет мотива».

А Джаспер Ридли делает окончательный вывод, с которым трудно не согласиться:

«Первым подозреваемым в убийстве Моцарта стал его соперник, итальянский композитор Антонио Сальери. Когда эта теория была благополучно опровергнута, стали говорить, что Моцарта убили его супруга и ее любовник, а то и муж его любовницы. Разумеется, в скором времени пошли слухи о том, что Моцарта убили масоны за то, что он выдал их тайны в “Волшебной флейте”. Это одна из самых нелепых теорий, выдуманных противниками масонов. “Волшебная флейта” не открывает никаких масонских тайн, зато мистический ореол вокруг этой оперы, как и было задумано, немало способствует популярности масонства».

Версия пятая: самоотравление, сифилис, ртуть.

Суть этой версии: Моцарт страдал сифилисом, он сам себя лечил ртутью и тем самым сам отравил себя. По другому варианту этой версии, лечил Моцарта его друг и покровитель Готфрид ван Свитен.

Эта версия маловероятна. Прежде всего, потому, что нет веских оснований предполагать у Моцарта наличие сифилиса, как потому, что эта болезнь имеет иную клиническую картину, так и потому, что были здоровы его жена и двое сыновей Моцарта (младший родился за пять месяцев до его смерти), что исключается при больном муже и отце.

Версия шестая: смерть от болезни, неправильное лечение.

Сразу же оговоримся, что эта версия представляется нам не столь романтической, как предыдущие, но зато самой близкой к реальной действительности. Во внезапной смерти Моцарта решающую роль сыграли три совпадающих фактора: врожденный дефект мочевого или почечного тракта; заражение эпидемической болезнью, так называемой ревматически-воспалительной лихорадкой, а также чрезмерное кровопускание, произведенное лечащими врачами.

В своей книге «Легенды вокруг Моцарта, или Неверные объяснения его жизни и страданий», опубликованной в Мюнхене в 1986 году, биограф Моцарта Алоис Грайтер пишет:

«В 1981 году американский патолог Раппопорт […] на основании многочисленных статистических данных указал на корреляцию между определенными внутренними и внешними [физиологическими] дефектами. Подобные совпадения между дефектом одной из раковин наружного уха и врожденными дефектами урогенитального аппарата обнаруживаются с достаточной регулярностью».

О каких дефектах говорит доктор Раппопорт? Дело в том, что у Моцарта раковина левого уха была развита ненормально, и он всегда скрывал это париком. Откуда это известно? В 1828 году вдова Моцарта решила опубликовать биографию композитора, написанную ее вторым мужем, датским дипломатом Георгом Ниссеном. На 586-й странице она поместила рисунок, выполненный специалистом по анатомии: уши Моцарта — левое и правое. Констанца это сделала, чтобы положить конец слухам о том, что ее младший сын — сын не Моцарта, а Зюсмайра. Доказательством ее невиновности стало то, что характерная форма левого уха Моцарта была унаследована ее младшим сыном.

А вот что говорил Артур Раппопорт в своем докладе, представленном в 1981 году, в Вене, на международном конгрессе по клинической химии:

«Как практикущй патолог я наблюдал случаи […] различных генетическх синдромов, в которых антомические деформации уха и части мочевого тракта, а также функциональные расстройства, биохимические изменения и прочие генетически коррелируются […] Помимо корреляции ушей и почек, при получении некоторых сведений о дедах, отцах и детях выявлены другие структурные характеристики, наблюдаемые у Моцарта: убегающий книзу подбородок, близорукость, живой ум […] На основании моих исследований последних двух десятилетий […] мы теперь в состоянии поставить окончательный диагноз почечной болезни Моцарта или, говоря шире, его мочевого тракта. К такой уверенности меня привело изучение […] в биографии Ниссена таблицы, помещенной напротив страницы 586, на которой изображены уши Моцарта — дефектное и нормальное […] Ниссен утверждает, что черты лица и уши сына были похожими на отцовские. Я обратил особое внимание на структуру уха Моцарта, очень отличающуюся от нормы и унаследованную только младшим сыном Моцарта».

Таким образом, медицинские статистические данные, собранные в XX веке, и рисунки ушей Моцарта позволили американскому врачу поставить диагноз — почечная болезнь. Как пишет Марио Корти,

«иными словами, не будь молвы о любовных отношениях жены Моцарта с Зюсмайром и о незаконнорожденном ребенке, побудивших ее опубликовать рисунки ушей Моцарта, мы бы никогда не узнали о (возможно) подлинных причинах смерти Моцарта. Если эта теория верна, то мы имеем дело с одним из тех парадоксальных случаев, когда непроверенные слухи помогают восстанавливать правду».

В процитированной выше книге Алоис Грайтер подтверждает теорию Раппопорта:

«К концу ноября 1791 года вялотекущая почечная недостаточность после долгих лет кажущегося здоровья и в результате легкой болезни достигла финальной стадии. Решительный толчок […] дала эпидемия, получившая название «ревматическая воспалительная лихорадка».

Специалисты добавляют, что смерть Моцарта ускорило чрезмерное кровопускание, произведенное врачами. В заключение своего доклада Раппопорт говорит:

«Надеюсь, я предоставил сильный аргумент тем, кто убежден в том, что Моцарта не отравили, не убили, не лишили жизни насильственным способом».

А в 1966 году швейцарский врач Карл Бэр назвал поставленный современниками Моцарта диагноз «острой сыпной лихорадки» любительским и непрофессиональным. На основании фактов, собранных врачом Моцарта Томасом-Францем Клоссе, Бэр предположил, что у него был суставный ревматизм, острое неинфекционное заболевание, сопровождающееся болезненным воспалением суставов.

В 80-е годы другой врач, Питер Дж. Дэвис, опубликовал еще более тщательный анализ истории болезни Моцарта и его последнего недуга. В 1762 году, когда шестилетний музыкант-вундеркинд начал давать концерты и сочинять музыку, он заразился стрептококковой инфекцией верхних дыхательных путей. Последствия такой инфекции могут проявиться через месяцы и даже годы. В дальнейшем мальчик страдал приступами тонзиллита, болел тифом, ветрянкой, бронхитом и желтухой, или гепатитом «А». В 1784 году, через три года после приезда в Вену, композитор тяжело заболел. Симптомы болезни включали в себя тяжелую рвоту и острый суставный ревматизм.

Доктор Дэвис заканчивает анализ болезней Моцарта выводом о том, что причиной смерти стало сочетание стрептококковой инфекции, подхваченной в период эпидемии, почечной недостаточности, вызванной повышенной аллергической чувствительностью, известной как синдром Шенлейна-Геноха, а также кровоизлияния в мозг и смертельной бронхопневмонии. Доктор Дэвис отмечает, что признаки почечной недостаточности включают в себя депрессию, изменение личности и бредовые состояния. Этим может объясняться убеждение Моцарта в том, что его отравили и что незаконченный «Реквием» предназначен для его похорон.

В конце 80-х годов в мировой прессе промелькнула заметка о том, что якобы найден череп Моцарта и что он может быть подвергнут экспертизе с целью обнаружения в нем следов отравляющих веществ. Однако новых сообщений на эту тему не последовало. Зато один фармацевт из лондонского королевского госпиталя в 1991 году выдвинул предположение, что причина смерти композитора — лекарства. Известно, что Моцарта мучили малярийная лихорадка и болезнь, называвшаяся в те времена «меланхолией» (то есть депрессия). В качестве лекарств против них употребляли сурьму и ртуть — то есть именно те вещества, которые с успехом применялись и в качестве ядов. Побочный эффект действия сурьмы — болезнь, похожая на пневмонию, которая может быть смертельной. По мнению Джеймса, в могилу Моцарта свела именно пневмония, вызванная действием сурьмы.

В своем недавнем исследовании Дитер Кернер утверждает:

«Рассматривая фактические данные, дошедшие до нас, нельзя ни в коей мере сомневаться в том, что Моцарт пал жертвой отравления двухлористой ртутью (сулема), которая систематически вводилась в его организм с лета 1791 года, пока, наконец, во второй половине ноября он не получил последнюю и смертельную дозу, в результате чего начали опухать руки и ноги».

Впрочем, есть соблазн пойти еще дальше. Можно, например, заявить, что Моцарт умер… от СПИДа, ведь пневмония — один из характерных признаков заболевания СПИДом. Несомненно, найдутся сторонники и у этой версии.

Сейчас можно с уверенностью говорить: Сальери к смерти Моцарта не имеет ни малейшего отношения. Последний умер так рано от поразившей его тяжкой болезни. Как говорится, не повезло…

Один из доводов в защиту Сальери (помимо всех прочих, обозначенных выше) звучит так: будь маэстро патологическим завистником, мир бы прежде времени лишился и других великих композиторов, кстати, его учеников: Бетховена, Листа и Шуберта, гений которых не меньшего масштаба, чем у Моцарта. Почему же он не заставил замолчать и их? Почему же все обстояло с точностью до наоборот: Сальери усердно передавал им секреты музыкального мастерства, более того, прославлял их творчество?

Итак, через двести с лишним лет Антонио Сальери оказался оправдан «за отсутствием состава преступления». Но, увы, имя его уже успело стать нарицательным, а для многих — кануло в Лету.

И все же. В 2005 году в Вене была отреставрирована могила композитора Антонио Сальери. Как сообщили в секретариате советника по культуре Вены Майлата-Покорни, долгое время могила Сальери на Венском центральном кладбище была бесхозной, и надгробие начало разрушаться. Магистрат выделил средства, и могила Сальери приобрела первоначальный вид.

Эта могила, правда, расположена вне знаменитой «Аллеи композиторов» Венского кладбища, где похоронены Бетховен, Брамс и Штраус, а также сооружен памятник на символической могиле Моцарта. Сам Моцарт, как известно, был похоронен в общей могиле для бедняков в пригороде Вены, и его предполагаемые останки были лишь значительно позднее перенесены на Венское центральное кладбище. Бетховен также не сразу нашел вечный покой на этом кладбище (сначала он был похоронен на кладбище венского района Вэринг).

Интересно, что при наличии улицы Сальери в фешенебельном районе австрийской столицы Веринге, улицы Моцарта в Вене долгое время вообще не было.

Е.Н. Грицак констатирует:

«О памятнике своему гению “благодарная” Вена вспомнила лишь в середине XIX века: бронзовая статуя заняла место фонтана на маленькой площади (ныне Моцарт-плац), от которой начиналась улица, вскоре названная Моцартштрассе. Еще один монумент, уже в мраморе, имеется на Альбрехтплац, площади, названной в честь эрцгерцога Альбрехта, давшего имя здешнему фонтану, возведенному на остатках крепости и украшенному мраморными аллегориями Дуная и его притоков».

[ZHAN]

Наполеон много раз бывал в Вене. Со своей победоносной армией он вступал в этот город в 1805 и в 1809 гг. Все дело в том, что Австрия традиционно была противником Франции, и это было ей наказанием за строптивость. И не только ей.

Немецкий король и император Священной Римской империи Франц II (1768—1835) в августе 1804 года принял титул австрийского императора, объединив под своей властью наследственные владения Габсбургов, и стал Францем I Австрийским. Это было сделано в пику Наполеону, незадолго до этого провозгласившему себя императором французов.

Для всех стало очевидно, что назревает очередная большая война. И она не заставила себя долго ждать. После же поражения сил Третьей коалиции в сражении при Аустерлице (2 декабря 1805 года) и создания в июле 1806 года подконтрольного Наполеону Рейнского союза Священная Римская империя перестала существовать.

В первый раз Наполеон занимал Вену с 13 ноября 1805 года по 13 января 1806 года. Незадолго до этого, в конце августа, находясь в Булонском лагере, он заявил:
— В середине ноября я должен быть в Вене!

До этого он хотел высадить десант в Англии, но потом передумал, за несколько часов разработал план новой кампании и двинул свои войска в союзную Баварию. 19 октября австрийский фельдмаршал Мак капитулировал в районе Ульма, а 13 ноября Наполеон уже вступал в Вену, которую император Франц накануне покинул в страшном смятении.

2 декабря 1805 года Наполеоном была одержана блестящая победа под Аустерлицем. После этого император Франц заявил, что продолжать борьбу совершенно немыслимо, и русский император Александр вынужден был с ним согласиться. Франц послал Наполеону письмо с просьбой о личной встрече. Наполеон принял Франца прямо у бивуачного костра, недалеко от Аустерлица. Он говорил с ним вполне вежливо, но потребовал, чтобы остатки русской армии немедленно ушли из Австрии. А еще он заявил, что переговоры о мире будет вести только с Австрией. Император Франц, конечно же, беспрекословно с этим согласился.

В то время Наполеон был на вершине славы. Он диктовал свои условия, и перед ним все пресмыкались — и побежденные, и не воевавшие.

26 декабря был подписан Пресбургский мирный договор. Франц уступил Наполеону все австрийские владения в Италии, Истрию и Далмацию, а также признал его королем Италии. Значительные уступки были сделаны и немецким союзникам Франции, прежде всего Баварии. Фактически после этого Австрия была вытеснена из Италии и Германии. Это и стало смертным приговором для Священной Римской империи.

Во второй раз Наполеон занял Вену в 1809 году, после победы при Ваграме.

В тот год австрийская армия вторглась в Баварию, но, потерпев несколько поражений, отступила. В мае Наполеон занял Вену, а в июле австрийцы были разбиты в очень кровопролитной битве при Ваграме.

По воспоминаниям барона де Марбо, 11 мая утром Наполеон «объезжал окрестности Вены. Заметив, что эрцгерцог Максимилиан совершил огромную ошибку, оставив без охраны остров Пратер, он решил захватить эту позицию, перебросив мост через небольшой рукав Дуная, омывающий этот остров».

Как только в Вене узнали, что французы захватили Пратер, город охватила паника. И оснований для этого оказалось предостаточно. Около десяти часов вечера французская артиллерия начала обстрел австрийской столицы. Вскоре огонь охватил некоторые кварталы, в частности, окрестности самой красивой городской площади Грабен. Бомбардировка длилась до утра (считается, что в сторону Вены было выпущено более двух тысяч снарядов), а наутро французы в очередной раз вошли в город.

Вскоре после этого (14 октября) в Шёнбруннском замке был подписан так называемый Венский мир, согласно которому Австрия лишилась нескольких своих провинций (Зальцбурга, Истрии с Триестом, Западной Галиции, Крайны и др.) и должна была уплатить контрибуцию в 85 миллионов франков. Кроме того, Австрия обязывалась присоединиться к Континентальной блокаде, порвать отношения с Англией, а численность австрийских войск была сокращена до 150 000 человек. Теперь Австрия находилась в полной власти Наполеона и превратилась в зависимое от Франции государство.

В Шёнбруннском замке Наполеон чувствовал себя, как у себя дома…

Лишь через пять месяцев победитель ушел из Вены, но после этого для Австрии начались события еще более драматические и ко многому обязывающие.

«У политики нет сердца, а есть только голова», — любил говорить Наполеон. Именно эти слова он и сказал своей жене Жозефине в ноябре 1809 года, готовя проведение официального развода с ней. Безусловно, он продолжал ее любить, они целые дни проводили вместе, но наступило 15 декабря, и в присутствии всех высших сановников империи и всей императорской семьи протокол о разводе был подписан. После этого Жозефина удалилась в Мальмезон, в специально подаренный ей загородный дворец.

Завершив эту «операцию», Наполеон занялся выбором новой невесты, которая должна была уберечь Францию от возможной реставрации Бурбонов путем производства на свет прямого наследника императорского престола.

29 января 1810 года было собрано специальное совещание высших сановников империи по этому вопросу. Архиканцлер Камбасерес, министр полиции Фуше и маршал Мюрат выступили за союз с Россией, министр иностранных дел Талейран предпочитал австрийский брак. Первые высказались за Великую княжну Анну Павловну, сестру императора Александра I, Талейран — за австрийскую эрцгерцогиню Марию-Луизу, дочь императора Франца.

Других вариантов, по сути, не было. На свете, кроме Франции, было лишь три великих державы: Англия, Россия и Австрия. Но с Англией постоянно шла война не на жизнь, а на смерть. Оставались только Россия и Австрия. Россия, бесспорно, была сильнее Австрии, в очередной раз разбитой Наполеоном. Но в России тянули с ответом. Дело в том, что Екатерина Павловна (первая сестра русского императора) уже была выдана замуж за герцога Ольденбургского, а Анна Павловна (вторая сестра) была еще слишком молода, ей было всего шестнадцать лет. Конечно же, это была лишь отговорка. В России ненависть к Наполеону росла с каждым годом, по мере того как усиливались строгости Континентальной блокады. Как бы то ни было, в Санкт-Петербурге попросили отсрочить решение вопроса о браке Анны Павловны с Наполеоном, и последний, сильно раздраженный уклончивостью русского двора, дал понять, что склоняется в пользу «австрийского варианта».

Князю фон Меттерниху, тогдашнему австрийскому послу в Париже, был передан запрос, согласен ли австрийский император отдать Наполеону в жены свою дочь Марию-Луизу? Меттерних заявил, что Австрия согласна отдать юную эрцгерцогиню. На другой день, 7 февраля 1810 года, Наполеон сообщил Александру I о том, что идея о «русском» браке им окончательно отброшена, и тут же был подготовлен «австрийский» брачный договор.

Над текстом много не работали: взяли из архива и просто переписали брачный договор, составленный при женитьбе предшественника Наполеона на французском престоле, короля Людовика XVI, на другой австрийской эрцгерцогине, Марии-Антуанетте, которая приходилась родной теткой нынешней невесте Наполеона. Этот брачный договор был отправлен на ратификацию австрийскому императору. Франц быстро его ратифицировал, и сообщение об этом пришло в Париж 21 февраля. А уже 22 февраля маршал Бертье, начальник генерального штаба Наполеона, выехал в Вену с весьма прелюбопытной миссией: изображать жениха, то есть самого императора французов, во время торжественного обряда бракосочетания, который должен был произойти в Вене.

Как видим, Наполеон счел излишним самому обеспокоиться личной поездкой в Вену хотя бы для такого исключительного случая, как собственная свадьба. Но с этим в Вене примирились, а что еще оставалось делать…

Маршал Бертье прибыл в столицу Австрии в начале марта 1810 года и, показав сначала портрет своего императора, представился австрийскому императору на торжественной аудиенции, официально попросив руки Марии-Луизы от имени Наполеона.

Луи-Александру Бертье было 57 лет, и это был далеко не последний человек в Великой армии Наполеона. Сын ученого-географа, с малых лет привыкший работать над картами, до сближения с Наполеоном он служил штабным офицером в войнах двух революций — американской и французской. К моменту взятия Бастилии ему было 36 лет, и он уже проявил большие способности в качестве составителя штабных документов. Всегда до крайности пунктуальный, он обладал феноменальной памятью и в любой момент мог назвать численность и указать дислокацию практически любой воинской части. К моменту прихода Наполеона к власти он дослужился до звания генерал-майора. Наполеон сделал Бертье начальником своего генерального штаба и потом ни разу не пожалел об этом.

На официальный запрос Бертье император Франц ответил, что согласен отдать Наполеону свою дочь. Восемнадцатилетняя эрцгерцогиня Мария-Луиза тоже выразила свое согласие, и 11 марта в Вене, в присутствии всей австрийской императорской фамилии, всего двора, всего дипломатического корпуса, сановников и генералитета, была проведена брачная церемония.

На следующий день Бертье отправился во Францию, а через двадцать четыре часа вслед за ним выехала из Вены и будущая императрица Мария-Луиза.

Надо сказать, что до этого она никогда не видела Наполеона. Сказать, что она волновалась — это ничего не сказать. Девушка была в панике. При этом при проезде через вассальные страны (например, через Баварию) ей всюду давали почувствовать, что она — супруга истинного повелителя Европы.

[ZHAN]

Считается, что брак Наполеона и Марии-Луизы был первым большим успехом тайной политики князя Клемента фон Меттерниха.

Историк Энно Эдвард Крейе по этому поводу пишет:

«Для Меттерниха выгоды от такого брака были столь очевидны, что он, несомненно, сделал все возможное для его осуществления. То, что Бонапарт вначале уже сделал выбор в пользу Анны Павловны, заставило Меттерниха действовать решительно: он должен был воспрепятствовать сделке […] Точно также, как страна приносит свою свободу в жертву внешней политике, кайзер должен был пожертвовать своей дочерью. С помощью жены, графини Элеоноры, которая во время войны оставалась в Париже, Меттерних развернул кампанию закулисных интриг и обычных дипломатических переговоров, которые, в конце концов, увенчались успехом. Когда 7 февраля 1810 года Наполеон объявил свой выбор в пользу Марии-Луизы, преемник Меттерниха в Париже, князь Шварценберг, поспешил оформить соглашение об этом, не ожидая согласия Франца. Дело было слишком важным, чтобы позволить отцу невесты помешать ему. И для того, чтобы убедиться в его благополучном завершении, Меттерних сам сопровождал княгиню в Париж на встречу с супругом.

Хотя брак стал, несомненно, личной удачей Меттерниха, его значение состояло больше в том, что он предотвратил, чем в том, что он принес. Брак предотвратил франко-русский династический союз и поддержал французской мощью неустойчивый австрийский трон, помог укрепить власть Франца над землями, которые война поставила на грань распада. Тогда и в дальнейшем Меттерних считал, что австрийский кайзер столь же нуждался в престижном доверии Наполеона, сколь Наполеон нуждался в древней родословной Габсбургов».

Император Франц признавался позже, что, согласившись на этот брак, он «пожертвовал тем, что было всего дороже его сердцу, для того чтобы предотвратить непоправимое несчастье и приобрести залог лучшей будущности». Он действительно получил немалые выгоды от этого брака. Наполеон, опиравшийся до этого в своей политике на свой союз с Александром, начал постепенно отдаляться от России и сближаться с Австрией.

На Европу это событие, естественно, произвело огромное впечатление, и оно обсуждалось на все лады. Одни говорили, что теперь наступит конец войнам, и Европа обретет долгожданное равновесие. Другие утверждали, что очень скоро Наполеон начнет воевать с той из держав, где ему не дали невесты…

Наполеон встретил Марию-Луизу 27 марта 1810 года недалеко от Парижа, возле Компьеня. И только тут супруги в первый раз в жизни увидели друг друга.

По правде говоря, их первое свидание должно было происходить согласно великолепному церемониалу, но Наполеон не мог побороть свое нетерпение и нарушил правила, им же самим предписанные. В сопровождении одного Мюрата, под проливным дождем он тайно выехал из Компьеня, стал у дверей небольшой сельской церкви и, увидев Марию-Луизу, бросился к ее карете.

Увиденное поразило его до глубины души. Вместо ожидавшейся им «матки», способной дать ему только наследника, он вдруг обнаружил в карете восхитительную, по-детски наивную молодую женщину, и он немедленно влюбился.


2 апреля 1810 года во дворце Тюильри была отпразднована женитьба Наполеона и Марии-Луизы, а ровно через месяц родился Александр Валевский, сын Наполеона от польской графини Марии Валевской. Теперь Наполеон был совершенно уверен в своих силах, ибо наследника у них с Жозефиной не было не по его вине…

А 20 марта 1811 года и Мария-Луиза родила Наполеону сына, которого назвали Наполеоном-Франсуа-Жозефом. Сразу после рождения ребенок был провозглашен Римским королем и наследником империи.

Пролетело три года, и в начале апреля 1814 года Наполеон отрекся от престола. После этого он был отправлен в ссылку на средиземноморский остров Эльба. После этого Марию-Луизу убедили выехать в Вену, и вместе с сыном она отправилась туда через Дрезден.

21 мая 1814 года Мария-Луиза въехала в Шёнбрунн под приветственные крики огромной толпы. Жители австрийской столицы встречали ее так, словно она возвращалась в фамильный дворец после четырех лет полной тягот и лишений ссылки.

— Да здравствует Мария-Луиза! Да здравствует Австрия! Долой проклятого корсиканца! — неистовствовала толпа.

Мария-Луиза прекрасно понимала, что ее возвращение на родину означает окончательную победу коалиции над Наполеоном. В дурном расположении духа она тут же удалилась к себе в покои и, в изнеможении упав на кровать, расплакалась.

На другой день она написала Наполеону длинное письмо, в конце которого говорилось:

«Мысль о том, что ты можешь подумать, будто я забыла тебя, причиняет мне невыносимую боль, не сравнимую с той, которую мне пришлось испытать ранее. Вдали от тебя я влачу жалкое существование и, чтобы хоть как-то скрасить его, вышиваю тебе накидку, надеясь, что тебе будет приятно видеть мое рукоделие?»

К сожалению, не все женщины могут быть сильными духом, и, несмотря на свою привязанность к Наполеону, Мария-Луиза вскоре предала его. Мало-помалу, уступая настойчивым уговорам придворных, она стала появляться в свете, танцевать на балах, и вскоре уже стало казаться, что она и не вспоминает больше о своем несчастном супруге, изнывающем от тоски на острове Эльба.

Ее поведение шокировало находившихся в Вене подданных Франции. Поняв это, Мария-Луиза решила написать Наполеону. Вот ее письмо:

«Я счастлива, что ты хорошо себя чувствуешь и намерен заняться постройкой загородного дома. Надеюсь, в нем найдется маленький уголок и для меня, ведь ты знаешь, что я твердо решила соединиться с тобой, как только позволят обстоятельства, и я молюсь, чтобы это произошло поскорей. Ты, конечно же, распорядишься разбить около дома сад и доверишь мне уход за цветами и растениями. Я слышала, тебе не позволили выписать из Парижа людей для этой цели. Какая несправедливость! Как неблагородно по отношению к тебе! Меня возмущает подобная низость. Впрочем, чему тут возмущаться, если в мире, в котором мы вынуждены жить, так мало возвышенных душ!»

Сразу же после этого она выехала из Вены… в Савойю, на воды. А потом ее видели в Шамони, где она провела неделю, резвясь на горных лугах и любуясь покрытыми снегом горными вершинами.

Историк Рональд Делдерфилд по этому поводу пишет:

«Победители к тому времени договорились между собой, как следует поступить с императрицей и наследником.

Во-первых, они единогласно решили, что нельзя допустить их соединения с павшим императором. Затем им представлялось необходимым для мира в Европе, чтобы молодого Наполеона содержали отдельно от матери, полностью изолировав от любого француза, который сохранил неуместную, как им казалось, лояльность к его отцу […]

Победители сообщили Марии-Луизе, что она могла бы, если того пожелает, последовать рекомендации своего врача и поехать на воды в Савойю, конечно, при условии, что мальчик останется в Вене.

Она с радостью уехала туда, а бежавшие бонапартисты решили про себя, что она просто делает вид, что довольна таким исходом, и что водный курорт находится не так далеко от нового гнезда орла на Эльбе».

В это время рядом с Марией-Луизой все чаще и чаще стали замечать одного офицера. Его звали Адам-Альберт фон Нейперг.

Этот человек родился 8 апреля 1775 года в Вене. Он происходил из древнего вюртембергского аристократического рода и был сыном графа Леопольда-Йозефа фон Нейперга. Это был боевой офицер. Он воевал в Нидерландах, потом сражался против французов. В 1794 году он был тяжело ранен, потеряв палец на правой руке и правый глаз. В 1806 году он был произведен в полковники, в 1809 году был генерал-адъютантом в армии эрцгерцога Фердинанда, в 1813 году сражался при Лейпциге, затем в Италии, в 1814 году — во Франции. С 31 мая 1814 года он был шефом 3-го гусарского полка.

Барон де Меневаль так описывает его в своих «Мемуарах»:

«Это был человек немногим более сорока лет, среднего роста, привлекательной наружности. Гусарский мундир, который он обычно носил, в сочетании со светлыми вьющимися волосами придавал ему моложавый вид. Широкая черная повязка, скрывавшая пустую глазницу, нисколько его не портила. И единственный глаз смотрел с живостью и необыкновенной проницательностью. Хорошие манеры, учтивость, вкрадчивый голос и разнообразные таланты располагали к нему людей».

А вот мнение Рональда Делдерфилда:

«У него была серьезная и полная достоинства, но отнюдь не впечатляющая внешность. Одетый в форму австрийского гусара с черной повязкой, закрывающей ему правый глаз, офицер выглядел несколько старше своих тридцати девяти лет, хотя ей сказали, что ему именно столько. С самого начала он относился к ней с подчеркнутой любезностью и уважением».

На самом деле, этот человек с манерами опытного обольстителя, не сводивший с Марии-Луизы пламенного взгляда своего единственного глаза, имел приказ шпионить за ней с целью пресечения даже малейших попыток встретиться с Наполеоном. Полученные Адамом-Альбертом фон Нейпергом секретные инструкции были сформулированы вполне определенно:
«Переписка и все другие виды сообщения с островом Эльбой подлежат самому строгому контролю».

Мария-Луиза быстро поняла, что Нейперг — платный шпион Австрии, а посему поначалу она отнеслась к нему не очень ласково. Однако прошло немного времени, и ее отношение к нему стало постепенно меняться. Нейперг оказался отличным музыкантом, а главное, он обладал, во всяком случае, как ей показалось, огромными познаниями и очень привлекательной формой их подачи. Одним словом, как пишет Рональд Делдерфилд, «человек этот отлично разбирался в характерах людей, и в лице Нейперга Габсбурги получили главный козырь».

Очень скоро остроумному и галантному Нейпергу (у Наполеона эти качества отсутствовали напрочь) удалось полностью завоевать доверие Марии-Луизы. Он ухаживал за ней, а она принимала эти ухаживания с каждым днем все более и более благосклонно. При этом Мария-Луиза не могла не заметить, что за ней ведется наблюдение, и когда с письмом от Наполеона к ней приехал брат Марии Валевской, полковник Теодор Лончиньский, она приложила все усилия, чтобы Нейперг об этом не узнал. Она тайно написала Наполеону следующий ответ:

«Я буду счастлива приехать к тебе, как только мне отдадут сына. По моему настоянию его уже должны были привезти сюда, как вдруг пришло письмо от отца. Он просит незамедлительно вернуться в Вену, где на Конгрессе будет решаться судьба нашего сына. Судя по всему, Бурбоны делают все возможное, чтобы отнять у меня Парму. Здесь за мной следят австрийская, русская и французская разведка и контрразведка, а господину де Фитц-Джеймсу приказано арестовать меня в случае, если я все же вознамерюсь поехать на остров Эльбу. Но, несмотря ни на что, верь — мое желание видеть тебя неизменно, и моя любовь к тебе придаст мне силы преодолеть все препятствия. Я уверена, что если только меня не удержат силой, мы в ближайшее время будем вместе; но пока еще трудно сказать, какой оборот примет дело».

А тем временем Нейперг получил приказ изымать все письма Марии-Луизы, но у него в голове уже созрел другой, более хитроумный и надежный план, как не пустить Марию-Луизу на Эльбу. Он был уверен в своей неотразимости, он умело пользовался своими природными данными и достиг в отношениях с женщинами выдающихся результатов. В самом деле, ему позавидовал бы сам Дон Жуан…

Короче говоря, Адам-Альберт фон Нейперг стал делать все, чтобы снискать расположение Марии-Луизы, но это не мешало ему продолжать шпионить за ней. 29 августа 1814 года австрийский император получил от него следующее донесение: «Ее Светлость перестала упоминать в разговорах остров Эльбу и его обитателя и в данный момент не выказывает ни малейшего желания туда поехать».

На самом деле, все обстояло несколько иначе — Мария-Луиза обманывала Нейперга. Она регулярно получала от Наполеона письма, отправляла ему ответы и вроде бы даже готовилась к поездке на остров. Но вот ее встреча с Теодором Лончиньским не осталась незамеченной. Нейперг тут же сигнализировал об этом в Вену: «Три дня назад один польский офицер, возвращаясь с острова Эльба, сделал остановку на почтовой станции между Женевой и местом нашего пребывания. Он передал записку от Наполеона императрице Марии-Луизе. Я напал на след этого человека, но узнать о цели его приезда мне не удалось».

Историк Рональд Делдерфилд пишет:

«В первый период своего пребывания на курорте бывшая императрица вроде бы почти решила, что она должна соглашаться с желаниями своего сосланного мужа.

Это стало сигналом для Нейперга. Он стал лихорадочно объяснять своей подопечной, насколько опасно было бы ехать к Наполеону, и что это обязательно обрушило бы на нее гнев ее отца и его могущественных друзей и союзников. Он последовательно не ослаблял давления, намекая, объясняя, аргументируя, умоляя, и каждую ночь отправлял депеши, докладывая встревоженным государственным деятелям, собравшимся в Вене, о развитии ситуации.

Его сообщения тщательно изучались. Как бы ни были заняты делом перекройки Европы, императоры и короли в Вене все же выкраивали час-другой, чтобы прикинуть, что может случиться, если Наполеон сможет заручиться симпатиями всего мира в связи с насильственной разлукой его с женой и сыном. Поэтому было существенно важно представить дело так, что инициатива разрыва исходит от Марии-Луизы, и показать всем, что именно она, жена и мать, преднамеренно присоединилась к врагам своего супруга. Если же заставить ее уехать из Савойи и перебраться в какое-то более отдаленное от Эльбы место, появится повод обвинить победителей в бесчеловечном отношении к поверженному врагу».

Как видим, дело начинало принимать весьма крутой оборот, но тут вдруг ситуация резко изменилась, и виноват в этом оказался сам Наполеон. Его последнее письмо смутило Марию-Луизу. Мучимый неутоленным желанием, он вдруг потребовал, чтобы жена срочно приехала к нему. В противном случае он угрожал «увезти ее силой».

[ZHAN]

Подобная угроза ужаснула Марию-Луизу. Мысль о том, что ее похитят как какую-нибудь танцовщицу из Венской оперы, привела ее в ярость. Экс-императрица вдруг с поразительной ясностью поняла, что ее поездка на Эльбу — это чистой воды авантюра, которая могла поставить крест на ее безмятежной жизни, которую ей гарантировал отец. Она больше не сомневалась и, подумав еще пару дней, написала в Вену:

«Некий офицер привез мне от императора письмо, в котором он приказывает мне немедленно приехать на Эльбу, где он ждет меня, сгорая от любви […] Спешу заверить вас, дорогой папа, что сейчас я менее чем когда-либо склонна предпринять это путешествие, и я даю вам честное слово, что не предприму его никогда без вашего на то согласия».

Нейперг мог торжествовать победу. Теперь он не только твердо знал, что доставит Марию-Луизу в Вену, но и был практически уверен в том, что она станет его любовницей.

Так и случилось: через несколько дней Мария-Луиза выехала в Австрию, а еще через некоторое время они стали любовниками.

Когда тайный агент довел до сведения австрийского императора, каким образом Адам-Альберт фон Нейперг удержал Марию-Луизу на континенте, Франц без малейшего стеснения воскликнул:
— Слава Богу! Я не ошибся в выборе кавалера!

4 октября 1814 года Мария-Луиза в состоянии полного изнеможения прибыла в Шёнбрунн. Она поцеловала сына, а затем поднялась к себе в комнату, чтобы лечь в постель.

Надо сказать, Нейперг отлично сумел воспользоваться сложившимися обстоятельствами.

Макс Биллар по этому поводу пишет:

«Теперь даже тень воспоминаний не омрачала настоящего, и ничто не напоминало Марии-Луизе императора.

Она любила Нейперга и не старалась больше скрывать свою странную привязанность к этому человеку, “целиком завладевшему не только ее умом и сердцем, но и всем ее существом“. Она ездила со своим камергером верхом или в коляске. Случалось, они останавливались на какой-нибудь ферме и пили там молоко, заедая его хлебом домашней выпечки. Или же, сидя в рощице поддеревьями, наслаждались красотой окрестных пейзажей. Любовные игры на лоне природы, прямо на траве, в укромных, живописных уголках — все это было восхитительно и очень поэтично, под стать идиллиям Геснера и пасторалям Флориана. Мария-Луиза была весела и остроумна, и это свидетельствовало о том, что она счастлива».

Наступил новый, 1815 год, и 1 марта Наполеон неожиданно для всех высадился во Франции. После этого он двинулся на Париж и через двадцать дней триумфально вступил в него. Начался период времени, известный как Сто Дней и завершившийся кровавой бойней при Ватерлоо.

Еще из Лиона Наполеон написал Марии-Луизе, но она сделала с этим письмом то же, что делала с его письмами с Эльбы: она передала его своему отцу, а последний — представителям союзников. Никакого ответа не последовало.

Фредерик Массой в своей великолепной книге «Наполеон и женщины» пишет:

«Это молчание в ответ как на его официальные письма, так и на те, которыми он официозно снабдил при их отъезде австрийских дипломатов, аккредитованных при Бурбонах, доказало Наполеону, что политические причины продолжают парализовывать стремления его жены, и он решает прибегнуть к тайным путям, чтобы войти с нею в сношения. Он отправляет в Вену самых искусных агентов, способных проникнуть непосредственно к Талейрану и к императрице: Флао и Монтрона. Только Монтрону удается пробраться сквозь линии войск. Но когда дело дошло до передачи порученного ему письма Марии-Луизе, то Меневаль, бывший секретарь кабинета императора, с 1813 года — тайный секретарь императрицы, последовавший за нею в Австрию, воспротивился этому. Он знает, как обстоит дело с Нейпергом; сжечь письмо, написанное императором жене, значит оказать императору услугу. Меневаль не решается все же написать прямо всю правду, он понимает, какой удар нанесет этим своему повелителю».

В самом деле, отношения Марии-Луизы и Адама-Альберта фон Нейперга продолжали бурно развиваться. Европейские принцы, привыкшие представлять Наполеона чудовищем Апокалипсиса, смотрели на все это и аплодировали. При этом она надежно «окопалась» в Вене и даже слышать не хотела о Наполеоне.

Это выглядит удивительно, но во время Ста Дней, а потом еще в течение шести лет агонии на острове Святой Елены из уст Наполеона ни разу не вырвалось ни единого слова горечи, ни единого слова порицания в адрес Марии-Луизы. Он неизменно говорил о ней только с любовью, нежностью и жалостью.

Фредерик Массой констатирует:

«Воспоминания о ней, разукрашенные яркими цветами юности и свежести, постоянно приходят ему на ум. Она — сама искренность, сама честность».

В своем завещании 5 апреля 1821 года Наполеон написал:

«Я всегда был очень доволен моей дражайшей супругой императрицей Марией-Луизой. До последней минуты я питаю к ней самые нежные чувства. Я прошу ее неусыпно бодрствовать над моим сыном, чтобы охранить его от испытаний, все еще окружающих его детство».

Наполеон умер 5 мая 1821 года, так и не увидев свою Марию-Луизу. Она же в 1816 году приняла управление Пармой, Пьяченцой и Гуасталлой, отданными ей вместе с титулом Ее Императорского Величества.

Она умерла 17 декабря 1847 года в возрасте 56 лет.

Адам-Альбергфон Нейперг, с которым Мария-Луиза после смерти Наполеона вступила в морганатический брак, был назначен австрийским императором главнокомандующим войсками и министром иностранных дел герцогства Пармского, переданного Марии-Луизе. Он умер 22 февраля 1829 года в Парме в возрасте 53 лет.

Их сын Вильгельм, родившийся 9 августа 1821 года, в 1861 году получил титул князя де Монтенуово. Он умер 7 апреля 1895 года в возрасте 73 лет.

Что же касается ребенка Наполеона и Марии-Луизы, то он жил на положении заключенного в Вене. Этот красивый мальчик, как пишет Рональд Делдерфилд, «оставался надеждой всех бонапартистов мира, и поэтому его сторожили так же тщательно, как охраняют отчаянного преступника».

Его заставили практически забыть родной язык и говорить только по-немецки.

Рональд Делдерфилд констатирует:

«Дедушка Франц и его приспешники не прекращали своих усилий и, в конце концов, пошатнули сопротивляемость мальчика. А для матери он будто вовсе и не существовал, так мало она уделяла ему внимания. Она наслаждалась жизнью с Нейпергом и вообще не встречалась со своим сыном до того времени, когда в возрасте двадцати одного года он не оказался на смертном одре».

В 1818 году сыну Наполеона дали титул герцога Рейхштадтского. Живя при дворе деда, юноша, несмотря ни на что, помнил о своем отце, был его горячим поклонником и тяготился Шёнбруннскими порядками. Он умер 22 июля 1832 года от туберкулеза в возрасте всего 21 года.

Сын Наполеона и Марии-Луизы очень долго болел, и в связи с его смертью хотелось бы рассказать одну весьма таинственную историю. Как известно, он был похоронен в Вене в знаменитой Капуцинеркирхе рядом с прочими Габсбургами.

Но это был сын Наполеона, а все, что связано с этим великим человеком, дорого для французов. В результате в декабре 1940 года по приказу Адольфа Гитлера, желавшего показать свою лояльность к французам, его останки были перенесены из Вены, находившейся тогда в составе Третьего рейха, в Париж, оккупированный Германией, и погребены в Доме инвалидов рядом с гробницей отца. При этом сердце покойного, хранившееся, по тогдашнему обычаю, отдельно, осталось в Вене. Это случилось ровно через сто лет после переноса в Дом инвалидов праха самого Наполеона Бонапарта, умершего в ссылке на острове Святой Елены.

Переноса праха Наполеона II в Париж добивался еще Наполеон III, но безуспешно. Отказывая ему, император Франц-Иосиф утверждал, что сын Марии-Луизы умер в Австрии, в Шёнбруннском замке, а значит, и покоиться он должен в Австрии, между гробницами своей матери и деда.

Лишь в 1938 году, после аннексии Австрии Германией, Отто Абец, помощник Иоахима фон Риббентропа и его личный представитель в Париже, решил вернуться к идее перезахоронения, в надежде на то, что это укрепит отношения Германии и Франции. Но тогда это предложение не нашло никакого отклика ни в Вене, ни в Берлине, ни в Париже. После разгрома Франции, в 1940 году, Отто Абец, ставший германским послом при правительстве Виши, вновь начал разговоры о возможности перезахоронения. Дело в том, что он являлся советником германской военной администрации во Франции, и в его задачу входило оказание влияния на политические круги и общественность Франции в нужном для Германии ключе. Перенос останков сына Наполеона в Париж должен был, по мнению Отго Абеца, понравиться французам. С этой идеей он обратился лично к Адольфу Гитлеру, и тот горячо поддержал своего дипломата, назначив процедуру на 15 декабря 1940 года. Как потом выяснилось, этим он хотел привлечь в Париж маршала Петена, возглавлявшего французское коллаборационистское правительство в Виши. Однако старый маршал отказался от этого предложения и отклонил приглашение Гитлера присутствовать на погребении останков сына Наполеона в Доме инвалидов. Когда причина отказа Петена каким-то образом дошла до Гитлера (маршал опасался, что немцы похитят его), Гитлер был вне себя от ярости и кричал:

— Это оскорбительно, так не доверять мне, когда у меня такие хорошие намерения!

Процедура перезахоронения выглядела следующим образом. Сначала была вскрыта гробница в знаменитой Капуцинеркирхе, потом торжественный кортеж двинулся к Западному вокзалу Вены. В суровой и даже немного мистической обстановке останки сына Наполеона были погружены на специальный поезд и под сильной охраной отправлены в Париж. Во французскую столицу кортеж прибыл в субботу, 14 декабря, почти в полночь. На Восточном вокзале Парижа останки были перегружены на орудийный лафет, и со всеми военными почестями их отправили в направлении Дома инвалидов. Холодный дождь, шедший в Париже, еще больше подчеркивал печальный характер происходившего. В Доме инвалидов уже были построены двести солдат республиканской гвардии с факелами в руках…

Таким образом, сын Наполеона оказался рядом со своим отцом. Однако его сердце так и осталось в Вене. Оно находится в часовне, стоящей справа от церкви Августинцев. Среди других серебряных урн урну с его сердцем легко найти по привязанной к ней сине-бело-красной ленточке…

Но это все произошло значительно позже, а пока вернемся к событиям ночи на 4 сентября 1823 года, когда в Шёнбрунне произошли очень странные события.

Часовой, охранявший замок, где в это время находился больной сын Наполеона, застрелил, как и следовало по инструкции, какого-то незнакомца, пытавшегося перелезть через каменную дворцовую ограду. Когда представители властей осмотрели труп убитого, у которого не было обнаружено никаких документов, полиция немедленно оцепила замок. Зачем? Никаких объяснений не последовало.

А потом, по настоятельной просьбе бывшей императрицы Марии-Луизы, тело убитого незнакомца почему-то похоронили в безымянной могиле на территории замка. Этот интригующий рассказ с некоторыми вариациями был не раз использован в литературе.

История эта вызывает массу вопросов. Например, почему вскоре после выстрела часового в Шёнбрунн вдруг прибыли дипломаты из… французского посольства? Зачем они потребовали, чтобы тело убитого ночью «нарушителя» передали им? Почему Мария-Луиза категорически отказалась выдать труп?

Некоторые историки в связи с этим склонны к сенсационному выводу: в Шёнбрунн пытался проникнуть… сам Наполеон, а 5 мая 1821 года на острове Святой Елены умер не он, а его двойник (предположительно, Франсуа-Эжен Робо, заброшенный на остров в 1818 году)!

То, что Наполеон болезненно любил своего сына — ни для кого не секрет. То, что у Наполеона было несколько двойников, — тоже. Франсуа-Эжен Робо, самый известный из них, после отречения Наполеона вернулся в родную деревню. Там он и жил долгое время, всеми забытый. А вот летом 1818 года на деревенской улице появилась дорогая карета, и Робо после этого исчез.

Примерно в то же самое время люди, охранявшие Наполеона на острове Святой Елены, стали замечать, что их пленник как-то странно переменился. А вот в Вероне вдруг объявился некий господин Ревар, как две капли воды похожий на известные портреты Наполеона. Сходство это не осталось незамеченным, и этого Ревара сразу прозвали Императором.

Прошло пять лет, и 23 августа 1823 года в дверь Ревара постучал посыльный, который вручил ему скрепленное сургучной печатью письмо. Прочтя его, Ревар тут же все бросил и уехал из города.

Что с ним случилось далее, с достоверностью сказать невозможно. Однако некоторые историки связали его исчезновение с инцидентом в Шёнбрунне, произошедшим в ночь на 4 сентября все того же 1823 года.

В ту ночь в Шёнбрунне царила паника: сын Наполеона и Марии-Луизы очень тяжело заболел скарлатиной, а эта болезнь в то время весьма часто заканчивалась трагически. Выстрел, прозвучавший в ночи, в замке слышали все, кроме больного ребенка, забывшегося в тяжелом сне…

[ZHAN]

Французский дипломат Доминик де Прадт подсчитал, что «Австрия вела войну против Франции, прерывавшуюся лишь краткосрочными перемириями, более двадцати лет, с апреля 1793 года по март 1814 года».

В конце марта 1814 года войска союзников, в число которых входила и Австрия, вошли в Париж, а через несколько дней Наполеон отрекся от престола и был отправлен в ссылку на остров Эльба. После этого на французский трон вернулся представитель низвергнутой революцией династии Бурбонов — Людовик XVIII, брат казненного короля Людовика XVI.

Венский конгресс начался лишь 1 ноября 1814 года. Это выглядит странным: почему так поздно? Ведь в апреле — мае 1814 года русский император Александр I был, бесспорно, могущественнейшим из всех остальных правителей разоренной и обескровленной многолетними войнами Европы. Но как раз именно поэтому австрийцы и сделали все возможное, чтобы «отодвинуть» международное совещание, на котором европейская политическая элита должна была решить судьбу послевоенной Европы.

Осенью 1814 года красавица Вена, не забывшая еще грохота наполеоновских пушек и стука башмаков марширующих по ее улицам французских солдат, пышно встретила представителей России, Пруссии, Англии и других стран, в чьих руках находились судьба мира, «торжество добра и любви» и урегулирование всех европейских проблем, возникших после бушевавшего четверть века смерча под названием Великая французская революция.

В Вене собрались многочисленные делегации, и кого они только ни представляли! Это была блестящая и весьма пестрая толпа: два императора, две императрицы, пять королей, одна королева, два наследных принца, три великих герцогини, три принца крови, 215 глав княжеских домов, 32 германских светлости и высочества… Если прибавить к ним придворных, генералов, дипломатов, советников, секретарей, законных жен и вездесущих любовниц, шпионов и шпионок разного калибра, то всего, можно сказать, в Венском конгрессе принимало участие до семисот делегатов плюс около ста тысяч гостей.

Таким образом, Вена на время стала настоящим центром всего мира.

Конечно же, великие державы стояли особняком.

Россию в Вене представляли император Александр I (1777—1825), канцлер Карл Васильевич Нессельроде (1780—1862) и граф Андрей Кириллович Разумовский (1752—1836), сын последнего гетмана Украины, много лет живший в австрийской столице и под влиянием жены, графини фон Тюргейм, принявший католичество.

Англию представляли министр иностранных дел Роберт Стюарт, виконт Кэслри (1769—1822) и фельдмаршал Артур Уэлльсли, герцог Веллингтон (1769—1852); Австрию — император Франц (1768—1835), человек по-своему честный и мужественный, но находившийся под полным влиянием своего канцлера — князя Клемента-Венцеля-Лотара фон Меттерниха (1773—1859), суждениям которого император доверял больше, чем своим собственным; Пруссию — король Фридрих-Вильгельм III (1770—1840) и его канцлер князь Карл-Август фон Гарденберг (1750-1822).

Побежденную Францию представлял королевский министр иностранных дел Шарль-Морис де Талейран-Перигор (1754—1838), признанный мастер высокой дипломатии. Он прибыл в Вену 23 сентября 1814 года и остановился во дворце князя фон Кауница, специально снятом для французской дипломатической миссии.

По словам историка Жана де Кара, «центральным персонажем конгресса и венской жизни был князь Клемент-Венцель-Лотар фон Меттерних, которому исполнился сорок один год».

Это удивительно, но этот человек — один из самых знаменитых австрийцев, прочно вошедших в Историю, — не был австрийцем. Он родился в Кобленце, то есть был уроженцем Рейнской области. Его отец был рейхсграфом, то есть имперским графом, одним из четырехсот представителей высшей немецкой аристократии, а сам он учился в Страсбурге, в местном университете, но грянувшая во Франции революция сделала жизнь там очень уж ненадежной. Лишь в двадцать один год от роду Меттерних впервые увидел Вену, в которой он потом провел около сорока лет в качестве министра иностранных дел государства. Единственной осязаемой связью семьи Меттерних с Австрией было поместье Кёнигсварт в Богемии. Причем Кёнигсварт имел для Меттернихов меньшее значение, чем семейная вотчина по берегам реки Мозель на полпути между Триром и Кобленцем. Вместе эти владения составляли весьма доходную собственность, что позволяло семье проживать обеспеченно, хотя и без кричащей роскоши.

В сентябре 1795 года Меттерних женился на графине Элеоноре фон Кауниц, внучке знаменитого австрийского государственного деятеля, князя фон Кауница.

Ее семья была не в восторге от этого — по их меркам, Меттерних был и недостаточно знатен, и недостаточно богат. Но графиня Элеонора не желала слушать никаких доводов. Она вообще не хотела слушать о своем возлюбленном ни единого плохого слова и говорила, что «не понимает, как вообще какая-нибудь женщина может перед ним устоять».

И, надо сказать, молодой Меттерних полностью оправдал мнение своей супруги о своей неотразимости — он кружил головы первых красавиц Европы. Впрочем, любые его достижения на этой почве не шли ни в какое сравнение с тем, что он совершал на служебном поприще.

В самом деле, он сделал поистине феерическую карьеру: в двадцать восемь лет он стал послом Австрии в Саксонии, в тридцать — в Берлине, в тридцать три — в Париже. А 8 октября 1809 года, в возрасте всего тридцати шести лет, он и вовсе возглавил министерство иностранных дел Австрийской империи, имея при этом полномочия намного шире официальных.

В это непростое время государственному кораблю Австрии, трещавшему по всем швам, требовался самый лучший «рулевой», которого только можно было найти. И Меттерних не подвел императора Франца. Всего за четыре года (с 1809-го по 1813-й) он превратил Австрию из растоптанного Францией беспомощного вассала в могущественное и уважаемое государство.

Жан де Кар характеризует его следующим образом:

«Меттерних всегда умел сказать “нет” хаосу, авантюрам и излишествам. Парадокс состоял в том, что при этом он обладал удивительным политическим шармом. Кокетливый, очень ухоженный, он никогда не говорил “нет” женщинам».

Биограф Меттерниха Хумберт Финк утверждает, что князь был очень востребован. Как написал один историк, «неподражаемое сочетание лжи и патетики, иронии и лести, отваги и предусмотрительности позволяло ему быть одновременно хорошим дипломатом, шпионом, политиком, любовником». При этом — и в этом заключалось его сходство с Талейраном — его любовницы были одновременно и его политическими информаторами.

Он был трижды женат, а его любовницами были жена знаменитого генерала П.И. Багратиона (урожденная Скавронская), сестра Наполеона и жена маршала Мюрата Каролина Бонапарт, Доротея Бенкендорф, сестра шефа жандармов, и многие-многие другие. Княгиня Екатерина Павловна Багратион, прославившаяся по всей Европе своей красотой и беспечным поведением, имела от него дочь, Клементину, родившуюся в 1810 году и названную так в честь отца.

На Венском конгрессе княгиня Багратион блистала, соперничая с герцогиней де Саган, очередной любовницей Меттерниха, за благосклонность императора Александра. При этом обе эти светские львицы жили в одном роскошном дворце, занимая каждая свою половину. Этот «любовный четырехугольник» вызывал немалый интерес у окружающих. Но мало кто знал, что Екатерина Павловна интересовала императора Александра не только своей красотой и остроумием, но и добываемыми ею секретными сведениями.

На посту министра иностранных дел Меттерних оставался бессменно в течение тридцати восьми лет. После выхода в отставку он вернулся в Вену и занял свое прежнее высокое положение в обществе. Правивший тогда император Франц-Иосиф I часто обращался к нему за советом, но не приглашал принять активное участие в управлении страной, что очень огорчало старика. Скончался Меттерних в Вене, 11 июня 1859 года.

Венский конгресс начинался как встреча трех монархов, недавно сокрушивших Наполеона и во главе союзных армий вошедших в покоренный Париж. Однако реальную роль играл один русский император Александр, а его прусский и австрийский «коллеги» поначалу лишь ограничивались участием в «торжественной части».

Гостей поселили в Хофбурге — венской императорской резиденции, где вместе с королем Пруссии и императором России разместили еще двух императриц (российскую и австрийскую), а также трех королей (Дании, Баварии и Вюртемберга). Французская миссия жила в старом дворце князя фон Кауница, английская — также сняла себе резиденцию в частном доме.

Естественно, решения Венского конгресса поначалу задумывались как согласованные решения великих держав, победивших Наполеона, однако главная проблема заключалась в том, что их интересы не совпадали. Так, например, Россия и Пруссия уже заключили некий негласный союз, решив настаивать на своих интересах вместе. Александр и Фридрих-Вильгельм даже приехали в Вену вдвоем — они демонстрировали всем свое полное единство еще до начала переговоров. Публицист Фридрих Гентц, секретарь и доверенное лицо при Меттернихе, написал потом:

«Приехав в Вену, император Александр уже был более или менее в ссоре с Австрией, Англией и Францией».

К сожалению, на Венском конгрессе России пришлось столкнуться с противником, оказавшимся гораздо опаснее, чем Наполеон и его армии. Этим противником стала Англия с ее тайной дипломатией. Ее премьер-министр лорд Уильям Питт, яростный ненавистник России, умерший в 1806 году, еще задолго до вступления русских войск в Париж весьма недвусмысленно заметил:

— Если эти византийцы захватят Париж сами, то подчинят себе всю Европу, а мы будем сидеть на одной овсянке!

Теперь «византийцы» захватили Париж и могли диктовать Европе свою волю с позиции силы. Европе это, естественно, не нравилось, и это провоцировало всевозможные закулисные переговоры, инициаторами которых были князья фон Меттерних и фон Гарденберг.

Что же касалось Шарля-Мориса де Талейрана, то этот бывший соратник Наполеона, приехав в Вену, принялся мастерски подстрекать антирусские настроения австрийцев и пруссаков. Конечно же, этот «заговор Европы» происходил в обстановке повышенной секретности, все-таки непобедимые русские полки служили всем постоянным напоминанием о том, кто есть кто, однако они же и провоцировали агрессивный страх российских недругов. В результате была достигнута тайная договоренность Англии, Франции, Австрии и Пруссии о создании секретного военно-политического союза против России.

Как такой опытный и тонкий политик, как Александр I, мог не заметить этой коварной интриги у себя за спиной? Это так и остается загадкой. Ведь в 1815 году его разведке удалось заполучить «французский» экземпляр этого секретного договора, который, как считается, послал ему сам бежавший с Эльбы Наполеон, желавший с его помощью внести раскол в лагерь своих врагов. Александр вполне мог сделать этот документ серьезным оружием в борьбе со своими вероломными союзниками. Но он почему-то этого не сделал. Видимо, он, явно недооценив степень реальной угрозы, предпочел сохранять видимость единства победителей Наполеона. Экземпляр этот был в личной беседе продемонстрирован Меттерниху, а потом выброшен в камин.

А пока же князь фон Метгерних сделал поистине гроссмейстерский ход. Он тайно предложил канцлеру Пруссии Карлу-Августу фон Гарденбергу щедрый подарок: полное признание аннексии Пруссией Саксонии. Не просто так, конечно. Пруссия в обмен на это должна была категорически выступить против «русского захвата Польши».

Метгерних все рассчитал гениально: выгнать русского царя из Варшавы было крайне трудно, но зато раскол русско-прусского союза был гарантирован. К сожалению, он оказался прав, и между прусской и русской делегациями на Венском конгрессе тут же начались серьезные трения.

В результате на конгрессе пошла какая-то бесконечная торговля, не приносившая никаких конкретных результатов. Император Александр раздражался все больше и больше, а потом даже в сердцах заявил, что если «дипломаты не могут уладить дело, то должны высказаться старые солдаты».

Дошло даже до того, что Александр I, не привыкший к тому, чтобы ему противоречили, попытался вызвать Меттерниха на дуэль. По крайней мере, так именно об этом сообщает в своих «Мемуарах», весьма, впрочем, лживых, сам Меттерних. Вот его слова:

«На следующий день после моего объяснения с прусским канцлером меня вызвал к себе рано утром мой Государь, чтобы передать мне, что у него только что был Александр. В первом разговоре он объявил императору Францу, что считает себя мною лично обиженным и потому желает вызвать меня на дуэль. Император пытался ему доказать всю необычность такого намерения, но, видя тщетность своих слов, сказал, что если он остается при своем мнении, то, конечно, я готов буду принять вызов, против которого восстанет, конечно, мой разум, но от которого не позволит отказаться честь. Кроме того, император настоял еще на том, что, прежде чем формально присылать мне вызов, Александр пришлет ко мне третье лицо для личных переговоров, и Александр на это согласился. Я на это ответил Его Императорскому Величеству, что буду спокойно ждать дальнейших действий со стороны русского царя».

Инцидент, в конце концов, был улажен императором Францем, который убедил Александра в том, что такого рода поединок — вещь совершенно невозможная.

Правда все это или нет, никто точно не знает, однако есть версия, что ссора между русским императором и Меттернихом произошла из-за княгини Багратион, пользовавшейся благосклонностью сластолюбивого австрийца и якобы состоявшей «на секретной службе» царя.

Конгресс между тем никуда не двигался. В книге Жана де Кара о Вене читаем:

«Конгресс работал медленно, но развлекался очень живо, особенно потому, что торги ни к чему не приводили. Только блокирования, обиды, отказы и уступки! Самые маленькие государства имели самые большие амбиции! Каждый день приезжала какая-то коронованная особа, и город, казалось, жил в обстановке непрекращающегося праздника, под дождем из цветов и ураганами здравиц».

Развлекались и в самом деле все. Например, однажды княгиня Мария Эстергази, муж которой был на охоте, получила от императора Александра записку, где сообщалось, что он проведет вечер у нее. В ответ княгиня послала ему список дам, попросив вычеркнуть тех, кого он не хотел бы у нее встретить. Император вычеркнул всех… кроме нее! Он желал видеть только ее.

[ZHAN]

Княгиня успела предупредить мужа о предстоящем визите русского императора, и тот успел примчаться с охоты. Бедняга муж так и не понял, почему Александр пробыл у него во дворце лишь несколько минут… Всего десять минут…

После этой неудачи Александр I предпринял новую атаку. На балу у графа Палфи ему очень понравилась графиня Секени-Гилфорд, и он сказал ей:

— Ваш муж отсутствует. Было бы очень приятно занять его место…

Никаких шансов.

— Не принимает ли Ваше Величество меня за завоеванную область? — ответила ему графиня.

Историк Жан де Кар рассказывает:

«Весь город смеялся. А Александр I сконцентрировался на новом декольте. Однако, по слухам, 37-летний красавец-царь, был больше коллекционером любовных историй, чем любовником с неутомимым темпераментом».

После конгресса Александр I говорил, что протанцевал целых сорок ночей, и это не было пустым хвастовством. Так оно и было на самом деле. Каждый день полицейские докладывали императору Францу самые пикантные новости из жизни его русского «коллеги»: «Император Александр перестал ходить на костюмированные балы, потому что некоторые не узнанные им маски, которых потом не смогли отыскать, отвесили ему очень нелестные комплименты»;
«На ужине Александр и графиня фон Врбна поспорили о том, кому требуется больше времени для одевания — мужчине или женщине. Для верности они заключили пари и пошли в комнаты раздеваться. Графиня фон Врбна выиграла пари» и т.д. и т.п.

Талейран со свойственной ему иронией писал Людовику XVIII в Париж:

«Император России любит женщин, король Дании пьет, принц Вюртембергский ест, король Пруссии думает, король Баварии говорит, а император Австрии за все платит!»

В Вене танцевали повсюду. Прекрасное токайское вино лилось рекой. Даже важные переговоры велись в обстановке непрекращающихся празднеств, балов, торжественных приемов и других развлечений, что дало повод восьмидесятилетнему князю Шарлю-Жозефу де Линю, сподвижнику Г.А. Потемкина, участвовавшему с ним в осаде и взятии Очакова, назвать это собрание дипломатов и государей «танцующим конгрессом». Точнее, когда его спросили, как идет конгресс, он колко ответил:

— Конгресс не идет, он танцует!

Эта шутка старого князя приобрела широкую известность. А в патриотических кругах Вены вообще получила хождение теория, согласно которой император Александр использовал балы вместо войны, как «еще более надежное средство разорить Австрию».

А что же Талейран? Он был назначен министром иностранных дел 13 мая 1814 года, и Людовик XVIII отправил его в Вену на замену графу Луи де Нарбонн-Лара, который был послом Франции в Вене, но умер от тифа в ноябре 1813 года. Нужно было быть Талейраном, чтобы последовательно служить Наполеону и сменившему его Людовику XVIII. Блестящий аристократ граф де Нарбонн-Лара был для подобного слишком честен…

Однако Людовик XVIII не испытывал особого доверия к Талейрану, а посему приставил к нему двух своих людей — маркиза де Ла Тур дю Пэна и графа Алексиса де Ноайя, бывшего адъютанта своего брата, графа д'Артуа. Сопровождал Талейрана в Вену и герцог Эммерих фон Дальберг, баденец, находившийся на службе у Наполеона с 1809 года.

Об этих людях Талейран говорил:

«Я беру с собой Дальберга для разглашения секретов, о которых, по моему мнению, должны знать все; Ноайя — чтобы находиться под наблюдением избранного мною же шпиона; Ла Тур дю Пэна — для визирования паспортов».

Эти иронические оценки не мешали Талейрану активно использовать своих сотрудников.

Как мы уже говорили, Талейран прибыл в Вену 23 сентября 1814 года и остановился во дворце князя фон Кауница. Вместе с ним в Вену прибыла Доротея Талейран де Перигор (урожденная фон Бирон). Эта младшая дочь последнего герцога Курляндского и графини фон Медем была женой генерала Эдмона Талейран де Перигора, племянника Талейрана. Их венчание, организованное могущественным дядюшкой генерала, состоялось в апреле 1809 года во Франкфурте-на-Майне. Благодаря этому, Доротея, получившая образование в Германии, то есть в «стане врага», стала дамой при дворе Наполеона.

Во время Венского конгресса генерал Талейран де Перигор уехал в Северную Италию к месту дислокации своей воинской части. Во время своего пребывания в Вене Доротея поселилась во дворце князя фон Кауница и, судя по всему, именно тогда начала играть важную роль в жизни дяди своего супруга.

Считается, что она стала его любовницей именно в Вене. Несмотря на огромную разницу в возрасте (почти сорок лет), Талейран нашел в Доротее ученицу и помощницу, которой можно было доверить самую секретную информацию. В конечном итоге он нашел в ней единомышленницу и политическую союзницу. Нередко подобная связь вызывала скандал в высшем обществе, но в данном случае императорский двор в Вене предпочел промолчать, понимая, что слишком многое зависит от репутации великого дипломата.

Во дворце князя фон Кауница Доротея принимала многочисленных гостей, покоряя их блеском своей красоты и туалетов. Она умело вела светские беседы, получая при этом ценнейшую дипломатическую информацию, а также помогала Талейрану вести тайную переписку.

После завершения Венского конгресса они вместе вернулись во Францию и больше не расставались.

В августе 1817 года Талейран получил от Людовика XVIII титул герцога, а в декабре — герцогство Дино (остров вблизи Калабрии) от короля Сицилии в признательность за помощь на Венском конгрессе. Но человек, про которого Наполеон говорил, что его лицо столь непроницаемо, что если он разговаривает с вами и в это время кто-нибудь сзади даст ему пинка, то по его лицу об этом невозможно будет догадаться, передал Дино своему племяннику, так что Доротея и ее супруг стали герцогами.

С марта 1818 года Доротея Талейран де Перигор начала жить отдельно от своего мужа, хотя формально их брак был расторгнут только 6 ноября 1824 года. А в июле 1820 года она вместе с Талейраном уехала жить из Парижа в его замок, беременная дочерью Полиной, отцовство которой приписывается не законному мужу, а его знаменитому дяде.

Когда в 1830 году Талейран стал послом в Лондоне, Доротея сопровождала его в поездке. В Лондоне они жили до 1834 года, а после смерти Талейрана она унаследовала его титул и все его колоссальное состояние.

Но это все было значительно позднее. А пока же приехавшего в Вену Талейрана неделю держали на своеобразном «карантине», и только 30 сентября он принял участие в заседании министров иностранных дел четырех держав-победительниц.

Заседание происходило в здании Государственной канцелярии на Бальхаузплатц. Представитель Людовика XVIII вошел в зал и окинул ироничным взглядом присутствовавших. Потом он уселся между представителями Англии и Австрии, а последний объявил ему, что главы соответствующих кабинетов собрались для согласования текста предварительного соглашения.

Талейран удивленно поднял правую бровь:

— Главы кабинетов?

Потом он указал на двух господ, сидевших перед ним и сказал:

— Но господин де Лабрадор не является таковым и господин фон Гумбольдт тоже.

Меттерних принялся объяснять, что маркиз Педро де Лабрадор является единственным представителем Испании в Вене, а господин фон Гумбольдт сопровождает князя фон Гарденберга, который плохо слышит и не может обходиться без помощника. Бедняга фон Гумбольдт тут же доказал это, начав говорить прямо в ухо своему начальнику обо всем, что происходит.

Талейран, которого родители, поглощенные службой при дворе, отправили к кормилице, а та не усмотрела за младенцем, и он упал с комода, на всю жизнь оставшись хромым, тут же подхватил мысль Меттерниха и заявил:

— Если физическая немощь тут так уважается, то я тоже могу приходить в сопровождении помощников…

Меттерних открыл заседание, сказав несколько слов о долге, лежащем на конгрессе и заключающемся в том, чтобы укрепить только что восстановленный в Европе мир. Князь фон Гарденберг добавил, что для прочности мира нужно свято соблюдать взятые на себя обязательства, и что таково намерение союзных держав…

— Союзных держав? — перебил его Талейран. — Но против кого же направлен этот союз? Уж не против ли Наполеона? Но он на острове Эльба… Уж не против ли Франции? Но мир заключен, и французский король служит порукой прочности этого мира. Господа, будем откровенны, если еще имеются союзные державы, то я здесь лишний.

Слова Талейрана произвели впечатление на присутствовавших. А он продолжал:

— Если бы меня здесь не было, вам бы недоставало меня. Господа, я, может быть, единственный из всех присутствующих, который ничего не требует. Подлинное уважение — это все, что я желаю для Франции. Она достаточно могущественна, благодаря своему богатству, своей протяженности, численности и духу своего населения, единству своей администрации, а также защите, которую природа дала ее границам. Повторяю, я ничего не желаю для нее, но бесконечно много могу дать вам. Присутствие здесь министра Людовика XVIII освящает начала, на которых покоится весь социальный порядок. Основная потребность Европы — это изгнание навсегда мысли о возможности приобретения прав одним завоеванием и восстановление священного принципа легитимности, из которого проистекают порядок и устойчивость. Показав теперь, что Франция мешает вашим совещаниям, вы этим самым сказали бы, что вы не руководствуетесь больше истинными принципами и что вы отвергаете саму справедливость. Эта мысль далека от меня, так как мы все одинаково понимаем, что только простой и прямой путь достоин той благородной миссии, которую нам предстоит выполнить.

В зале заседаний поднялся шум, но Талейран как ни в чем не бывало продолжил:

— Парижский договор гласит: «Все державы, участвовавшие на той и другой стороне в настоящей войне, отправят в Вену полномочных представителей для того, чтобы принять на общем конгрессе постановления, которые должны дополнить предписания Парижского договора». Когда откроется общий конгресс? Когда начнутся его заседания? Эти вопросы ставят все те, кого привели сюда их интересы. Если бы некоторые державы, находящиеся в привилегированном положении, захотели, как об этом уже распространяются слухи, осуществить на конгрессе диктаторскую власть, то я должен сказать следующее: опираясь на условия Парижского договора, я не мог бы согласиться на признание над этим собранием какой-либо высшей власти.

С тех пор державы-победительницы не устраивали больше совещаний без участия Франции.

А тем временем наступил новый, 1815 год. Всеобщее веселье в Вене несколько поутихло, и события светской жизни затмили события совсем иного толка.

В первых числах января непонятным образом сгорел дворец графа А.К. Разумовского, русского посланника в Вене. По отзывам современников, во дворце была собрана лучшая в Европе частная коллекция произведений искусства и книг. Особенно славился так называемый зал Кановы; вечером он освещался белыми алебастровыми лампами, которые как бы оживляли мрамор выставленных в зале статуй. Разумовский приглашал сюда только врагов Наполеона.

Дворец Разумовского был избран Александром I для дипломатических приемов и балов. Пожар вдруг вспыхнул ночью, когда здание пустовало: император в это время был где-то в другом месте.

Валил густой снег, но было довольно тепло. Пожарные выбрасывали в грязь лучшие произведения живописи и скульптуры, которые разбивались вдребезги и быстро пропитывались влагой. Первым из монархов на пожар прибыл император Франц, за ним явились и остальные. При общем крике ужаса сбежавшейся толпы рухнул потолок в зале Кановы. Разумовский, поигрывая бриллиантовой табакеркой, с деланым равнодушием отклонил выражение соболезнований по поводу «столь незначительного» происшествия…

А затем скончался князь Шарль-Жозеф де Линь, любимец и добрый знакомый всех государей Европы еще со времен Екатерины II и Фридриха Великого. Вся Вена шла за его гробом.

В январе 1815 года был подписан тайный договор Франции, Англии и Австрии, направленный против Пруссии и России. В результате союзники заставили Александра и Фридриха-Вильгельма пойти на уступки в польском и саксонском вопросах. Пруссия получила только северную половину Саксонии, а южная часть осталась самостоятельной. Александру I не удалось овладеть всеми польскими землями, и Познань осталась в руках Пруссии. Только Краков оказался настолько спорным пунктом, что о его принадлежности не удалось договориться. Он был оставлен в качестве «вольного города», то есть карликовой самостоятельной республики, которая впоследствии стала центром польской эмиграции.

Таким образом, Талейрану удалось использовать противоречия между основными европейскими державами. В своем секретном донесении Людовику XVIII он с гордостью написал:

«Теперь коалиция разрушена, и сделано это навсегда. Теперь Франция не только не изолирована в Европе, но Ваше Величество имеет такую систему, на создание которой, казалось, не хватило бы и пятидесяти лет переговоров».

21 января 1815 года Талейран организовал в заваленной снегом Вене торжественную церемонию в память о «невинноубиенных» Людовике XVI и Марии-Антуанетте. Этот пышный траурный спектакль происходил в самом большом соборе Вены. Талейран постарался на славу, не пожалев денег… из австрийской казны.

Все было очень величественно и трагично. В центре собора был воздвигнут огромный катафалк, по углам которого возвышались четыре статуи: скорбящая Франция, плачущая Европа, Религия с завещанием Людовика XVI в руках и Надежда, поднявшая глаза к небу. На церемонии присутствовал весь цвет общества с австрийским и русским императорами во главе. Все, в том числе и женщины, были в черной одежде, без привычной позолоты и блеска. Единственным представителем Бурбонов был принц Леопольд Сицилийский. Хор, состоявший из 250 человек, исполнял произведения Сигизмунда Нойкомма, ученика Гайдна и одного из лучших органистов своего времени. А кто дирижировал оркестром? Это был знаменитый Антонио Сальери, и исполнялся специально написанный им для данного события реквием.

В своих «Мемуарах» Талейран потом написал:

«Я должен отметить, что австрийские император и императрица оказали мне большую поддержку при устройстве прекрасной религиозной церемонии, совершенной в Вене 21 января 1815 года, на которой присутствовали все монархи и все выдающиеся лица, находившиеся тогда в столице Австрийской империи».

[ZHAN]

Вечером после церемонии Талейран организовал во дворце князя фон Кауница прием. Там он сделал сам себе комплимент:

— Церемония получилась возвышенной, поучительной, величественной…

Как видим, скромности этому человеку было не занимать. Но он пошел еще дальше, добавив в конце своей речи:

— Какой урок для королей, для всех людей! Да, господа, эта церемония — великий урок!

Право же, тот, кто не знал бурной биографии Талейрана, после таких слов мог подумать, что он был верным слугой и хранителем памяти казненных Людовика XVI и Марии-Антуанетты. На самом же деле это говорил человек, который вместе с Наполеоном подготовил и осуществил похищение и последующую казнь герцога Энгиенского, вина которого состояла лишь в том, что он был представителем королевского рода де Бурбон-Конде.

Февраль не принес ничего нового. Конфронтация между участниками конгресса стала настолько очевидной, что уже начали поговаривать о новой войне… И тут грянул гром…

В Вену пришла страшная весть: Наполеон бежал с острова Эльба и 1 марта 1815 года высадился на юге Франции, в бухте Жуан.

Далее события разворачивались с калейдоскопической быстротой. Вечером, 7 марта 1815 года, в императорском дворце имел место бал, данный австрийским двором в честь собравшихся государей и представителей европейских держав. Вдруг в самый разгар празднества гости заметили какое-то смятение около императора Франца: бледные, перепуганные придворные поспешно спускались с парадной лестницы; было такое впечатление, будто во дворце внезапно вспыхнул пожар. В одно мгновение ока все залы дворца облетела невероятная весть, заставившая собравшихся сейчас же в панике оставить бал: только что примчавшийся курьер привез известие о том, что Наполеон идет прямой дорогой на Париж.

В ночь с 19 на 20 марта Наполеон со своим авангардом уже вошел в Фонтенбло. В одиннадцать часов вечера, 19 марта, король Людовик XVIII со всей семьей бежал из Парижа по направлению к бельгийской границе.

На другой день, 20 марта 1815 года, в девять часов вечера Наполеон вступил в Париж.

В Вене в срочном порядке была сформирована новая, так называемая Седьмая Коалиция. Император Александр выразил готовность лично возглавить союзные войска, но это предложение было вежливо-решительно отклонено. Вместо этого Александр вошел в Союзный Военный Совет, в составе его самого, короля Пруссии и австрийского фельдмаршала Карла-Филиппа Шварценберга (1771-1820).

Находившийся в это время в Вене герцог Веллингтон войти в Совет отказался, сказав, что лучше «послужит союзному делу с мушкетом в руках». В самом деле, он ненавидел всяческие советы, а просто взял и спешно уехал в Брюссель, чтобы принять командование над формирующейся там английской армией.

А уже 18 июня 1815 года Веллингтон и Блюхер разбили Наполеона в грандиозной битве при Ватерлоо.

За несколько дней до сражения, 9 июня 1815 года, был подписан заключительный генеральный акт Венского конгресса. Его подписали представители России, Франции, Пруссии, Австрии, Англии, Испании, Швеции и Португалии. Этот документ предусматривал создание у границ Франции прочных государств-барьеров. Бельгия и Голландия были соединены в Нидерландское королевство, которое должно было служить противовесом Франции и устранить возможность владычества французов в Бельгии. Фактически Бельгию просто подарили голландскому королю. Сильнейший барьер против Франции составили Рейнские провинции Пруссии. Швейцария была усилена: ее границы были расширены, и в них были включены стратегически важные горные перевалы.

На северо-западе Италии было усилено Сардинское королевство: к нему вернулись Савойя и Ницца.

Россия получила Царство Польское, уступив Австрии Тарнопольскую область.

Англия сохранила свое торговое и морское превосходство и закрепила за собой часть колоний, которые она захватила у Голландии и Франции. Самыми важными из них были остров Мальта на Средиземном море, Капская колония на юге Африки и остров Цейлон.

Австрия снова стала властвовать над северо-восточной Италией (Ломбардией, Венецией) и малыми итальянскими герцогствами. Австрии отдали чисто итальянское население Ломбардии и Венеции. На Тосканский и Пармский престолы были посажены государи из Габсбургского дома. Австрия получила преобладание и в Германии.

Германия оставалась поделенной на 38 самостоятельных государств, из которых был создан Германский союз.

Всюду возвращались старые династии, стремившиеся реставрировать старые порядки…

В конечном итоге дипломаты Европы разъехались из Вены по домам с сознанием того, что, хотя формально в Европе и числилось пять «великих держав», на самом деле направление всей международной политики сосредоточивается теперь в руках России, Австрии и Англии. Что касается Пруссии и Франции, то они должны были приложить еще немало усилий, чтобы занять вполне самостоятельное положение.

Главные участники конгресса расстались с недоброжелательными чувствами друг к другу. Более охотно, чем когда-либо, Меттерних повторял свое всегдашнее суждение об Александре I. Он говорил:

— Непостоянный характер русского императора, который оскорбляется по поводу каждого пустяка и расположение которого нельзя купить никакими жертвами, делает крайне трудной для нас, как и для прочих держав, серьезную и прочную дружбу с Российской империей. Располагая внутренними ресурсами, которых не знают другие цивилизованные страны, имея возможность безнаказанно отказаться от любого союза и положить конец любой войне, отозвав свою армию, Россия, благодаря своему географическому и политическому положению, всегда должна возбуждать опасения, особенно же при таком правительстве, у которого нет твердых принципов и которое действует лишь по капризу, по обстоятельствам момента.

Сам Александр I вернулся с Венского конгресса убежденным в том, что князь фон Меттерних — лжец и предатель, а Австрия — готовый союзник для любого врага, который захочет выступить против России.

[ZHAN]

Во временном промежутке с 1815 по 1848 год Вена пережила весьма своеобразный период своей истории. Она была гарантом мира в Европе, а князь фон Меттерних стал ее своеобразным «жандармом». Как пишет Е.Н. Грицак, князь был «величайшим и злейшим канцлером».

«Будучи ярым поклонником старины, первый министр попытался установить полицейский режим. Введенные им цензура и тотальная слежка вкупе с запретом на собрания потребовали от людей поведения, определившего характер целой эпохи».

Во время Венского конгресса Вена стала столицей Европы, а в самом городе на смену аристократическому «ампиру» пришел стиль «бидермейер», который привнес в буржуазное жилище скромный вещевой мир с налетом сентиментальности.

От холодного «ампира» «бидермейер» унаследовал основные принципы построения и лаконизм, но основными критериями стали практичность, прочность, доброкачественность и удобство. Простота форм компенсировалась яркой расцветкой и орнаментами с мотивами натуралистически трактованных цветов. Фактически доминировавший при Наполеоне «ампир» был переработан в духе интимности и домашнего уюта.

Даже Франц, император Австрии в 1804—1835 годах, стал настоящим буржуа. Пришедший вслед за ним на престол Фердинанд (1793— 1875), сын Франца и Марии-Терезии, уже мог себе позволить ездить без эскорта в район Пратер, чтобы прогуляться в парке, открытом для общественного посещения, или посидеть в одном из многочисленных кафе.

В Вене было много кафе и ресторанов, но самым известным из них была знаменитая кондитерская «Демель» (она находится на фешенебельной торговой улице Кольмаркт, рядом с улицей Грабен). Этот ресторан-кафе, в котором работали исключительно женщины, был основан в 1786 году. Вскоре он стал так популярен, что встречи в нем назначались почти автоматически.

Фирма «Демель и сын» долгое время была поставщиком двора Его Императорского Величества. Репутация марки всегда была столь высока, что в 1952 году Анна Демель стала первой женщиной — торговым советником в Австрии. И сегодня марка «Демель» по-прежнему выступает гарантом высочайшего качества в отношении десертов и кофе.

Или взять, например, историю знаменитого «Захерторте» (Sachertorte). He найдется, пожалуй, ни одной венской кондитерской, в которой не подавали бы этот выдающийся своей элегантной простотой шоколадный торт. Фактически этот торт стал визитной карточкой известного во всем мире венского кондитерского искусства.

Франц Захер, его легендарный создатель, был главой кондитеров при князе фон Меттернихе. Участники Венского конгресса признали его изделие королем всех тортов.

Впрочем, существует и другая версия: некоторые источники утверждают, что «Захерторте» был создан Францем Захером лишь в 1832 году. Как бы то ни было, «Захерторте» стал кондитерским лицом Вены, но неразбериха вокруг его создания все же привела к судебному процессу уже в XX веке. Шесть лет внимание общественности было приковано к развитию дела по обладанию правами на название «Подлинный Захерторте» между главной венской кондитерской «Демель» и отелем «Захер». Этот отель был основан в 1876 году сыном Франца Захера Эдуардом, и неотъемлемым элементом особой атмосферы его с тех пор был, разумеется, «Захерторте», который рассылался оттуда в шикарные магазины и рестораны по всему миру.

Внук Франца Захера утверждал, что именно он опубликовал подлинный рецепт «Захерторте», а Эдуард Демель приобрел у него права на этот рецепт. Основная разница заключалась в том, что в отеле «Захер» шоколадный бисквит промазывался абрикосовым джемом посередине, а сверху заливался шоколадной глазурью, а по рецепту внука Захера поверхность бисквита покрывалась тонким слоем абрикосового джема, а затем — шоколадной глазурью. Несмотря на поддержку горячих сторонников Демеля и признание рецепта внука Захера некоторыми именитыми кондитерами, отель «Захер» выиграл процесс и получил эксклюзивное право на название своего изделия «Подлинный Захерторте». После процесса Демель заявил, что он все равно будет продолжать выпускать торт под этим названием. Впрочем, это уже и не так важно, ибо «Захерторте» теперь делают повсюду, даже в московских кафе-кондитерских, прекрасно имитируя подлинность.

Блистательный князь фон Меттерних скончался в Вене 11 июня 1859 года, а с 1848 года Австрией управлял Франц-Иосиф I (1830—1916), сын эрцгерцога Франца-Карла и Софии Баварской.

Этот человек, известный своим консерватизмом и вниманием к этикету, за семь десятилетий своего правления привел Австро-Венгерскую империю от состояния великой державы к полному краху. Сам Франц- Иосиф не застал крах своей империи, он умер 21 ноября 1916 года в возрасте 86 лет.

Е.Н. Грицак в своей книге «Вена» характеризует период его правления так:

«Во времена правления Франца-Иосифа официальное название государства — Австро-Венгерская империя — обрело несколько иной, менее значимый смысл, ведь Габсбурги потеряли почти все свои завоевания, кроме Венгрии».

Пока же он правил, Австрия только и делала, что воевала. А еще она танцевала вальс. В самом деле, в Вене не могло быть ни одного бала без вальса. А венского вальса не могло быть без Штраусов, этой династии композиторов, которая сопровождала династию Габсбургов и даже пережила ее.

Жан де Кар пишет:

«Вальс является не только интеллектуальной революцией по своему почерку и ритму, это физическое и социальное освобождение. До его появления танец был последовательной сменой строгих па. Короче говоря, танец был лишь чередой светских фигур, не позволяющих сближения, скучных, постоянно повторяющихся и обязательно групповых. Любая фантазия была запрещена».

Когда говорят о революции, которую привнес в танец венский вальс, естественно, первое, что приходит на ум, — это имена отца и сына Штраусов.

Иоганн Штраус (отец) родился 14 марта 1804 года в пригороде Вены Леопольдштадт, в семье владельца гостиницы Франца Штрауса и Барбары Долман. У мальчика было трудное детство. Жан де Кар в своей книге о Вене называет его «хаотичным». Когда мальчику исполнилось семь лет, от лихорадки умерла его мать, а еще через пять лет разорившийся отец утонул в Дунае. Произошло это во время Венского конгресса, и до сих пор никто не знает, что это было: самоубийство или несчастный случай.

Талант к музыке у Иоганна Штрауса был в крови. По воспоминаниям друга семьи и его первого учителя музыки Иоганна Полишанского, будучи еще совсем маленьким, он вылезал из-под стола гостиничного трактира и, взяв в руки скрипку, безошибочно повторял мелодию, только что сыгранную трактирными музыкантами. Кстати, о скрипке. Следует отметить, что именно Иоганну Штраусу (отцу) принадлежит рождение образа дирижирующего солиста-скрипача.

Иоганна Штрауса (отца) по праву считают родоначальником музыкальной династии Штраусов, так как трое его сыновей — Иоганн, Йозеф и Эдуард — тоже стали известными композиторами. Наследие Иоганна Штрауса (отца) насчитывает 251 творение, в том числе 152 вальса. Иоганн Штраус (сын) создал 168 вальсов, 117 полек, 15 оперетт, комическую оперу, балет и множество других музыкальных произведений. Йозеф Штраус, родившийся 20 августа 1827 года, и Эдуард Штраус, родившийся 15 марта 1835 года, также создали много ставших знаменитыми вальсов и полек (последний даже создал свой собственный стиль, получивший название «быстрая полька» — «polka-schnell»). Сын Эдуарда Штрауса — Иоганн Штраус (третий) — продолжил семейную традицию, также став композитором.

Однако, отдавая должное плодовитому и талантливому семейству Штраус, нельзя забывать о настоящем «изобретателе» вальса Йозефе Ланнере, родившемся 12 апреля 1801 года в Вене. В самом деле, ведь именно этот австрийский композитор, дирижер и скрипач является основоположником венского классического вальса, который из простого танца превратился в самостоятельный жанр, позиционирующийся где-то посередине между легкой и серьезной музыкой. Йозеф Ланнер оставил после себя по меньшей мере две сотни вальсов, и поэтому именно его следует называть «отцом венского вальса».

Будучи самоучкой, Йозеф Ланнер в начале 20-х годов, возглавил собственный струнный квартет, успех которого позволил ему к 1824 году встать во главе небольшого оркестра. Этот оркестр, исполнявший танцевальную музыку на венских карнавалах и городских праздниках, быстро завоевал значительную популярность. После этого Йозеф Ланнер пригласил Иоганна Штрауса к себе в помощники для работы с меньшим оркестровым составом. Это был квинтет, в котором Ланнер играл на скрипке, а Штраус — на альте.

Некоторое время спустя Йозеф Ланнер взял на себя управление Венским полковым оркестром.

На протяжении нескольких лет Йозеф Ланнер и Иоганн Штраус соревновались друг с другом в скорости сочинения и количестве создаваемых вальсов. Ни один не хотел уступать. В результате современники стали называть Ланнера за сентиментальный и тонкий стиль его музыки «Моцартом вальса», а порывистому и страстному Штраусу присвоили звание «Короля вальса».

Великий Фредерик Шопен, сам сочинивший семнадцать вальсов, написал как-то одному своему другу из Вены:

«Венцы теперь — поклонники вальса. Он звучит везде. Музыкальными кумирами стали молодой Иоганн Штраус и Ланнер. Среди множества венских развлечений славятся вечера в гостиницах, где за ужином Штраус и Ланнер разыгрывают вальсы. После каждого вальса получают шумные аплодисменты».

«Моцарт вальса» умер 14 апреля 1843 года в Вене. Ему было всего 42 года, и причиной смерти стал тиф. Изначально тело этого замечательного музыканта, композитора и дирижера, классика вальса, который ввел в употребление его циклическую форму, было захоронено в Обердёблинге, после чего оно было перезахоронено на Венском центральном кладбище, в братской могиле рядом с отцом и сыном Штраусами.

С 1828 года Йозеф Ланнер состоял в браке с Франциской Яне, и у них было трое детей. Дочь Франциска, Каролина, прожила всего семнадцать лет и умерла в 1853 году. Вторая дочь, Катарина, стала танцовщицей, а вот сын, Август Ланнер (1835—1855), как и отец, стал композитором и дирижером.

Музыке Августа Ланнера начал обучать его дядя, придворный дирижер Йозеф Штребингер, а потом он брал уроки у венских композиторов Йозефа Хельмесбергера и Йозефа Майзедера. Йозеф Ланнер умер, когда его сыну было всего восемь лет, но он уже управлял оркестром своего отца на одном из концертов, который посетило около двух тысяч зрителей. Писать свою музыку Август Ланнер начал в восемнадцать лет, но уже через два года, 27 сентября 1855 года, он неожиданно скончался от заболевания легких. Всего он успел сочинить около тридцати вальсов и других танцев.

Брак Йозефа Ланнера с Франциской Яне был расторгнут по решению суда в сентябре 1842 года, но к этому времени он уже жил с другой женщиной, которую звали Мария Краус. Она тоже родила ему сына, которого назвали Карлом, но он появился на свет уже после смерти отца.

До прихода в оркестр Ланнера Иоганн Штраус с двенадцати лет играл в знаменитом танцевальном оркестре Михаэля Памера.

По словам Жана де Кара, Михаэль Памер «был пьяницей. Он не мог играть, не выпив кружки пенного пива. Результат этого очевиден: он шатался на сцене, ругался с клиентами и своими музыкантами, но публика его обожала». Неподражаемый Михаэль Памер был шутом, благодаря которому вальс вышел за пределы Вены.

В 1819 году Памер был приглашен вместе со своими музыкантами играть в пивной «Шперль» («Sperl»), в которой находилась одна из самых знаменитых тогда танцевальных площадок Вены.

Став помощником Йозефа Ланнера, Иоганн Штраус вместе с его оркестром стал играть в кабачке «У красного петуха» в одном из венских пригородов, расположенном на берегу Дуная. У владельца этого заведения Йозефа Штрайма была красавица дочь Мария-Анна — большая любительница музыки и танцев. Так уж получилось, что молодые люди (Штраусу в то время было всего двадцать лет) почувствовали взаимное влечение, и в результате 25 октября 1825 года на свет появился продолжатель династии Иоганн Штраус (сын).

Когда Иоганн Штраус пришел работать к Йозефу Ланнеру, музыкантов в его оркестре было всего четверо. Однако после Венского конгресса танцевальная музыка стала столь популярна, что Ланнер вынужден был усилить свою команду — теперь музыкантов в его оркестре стало двенадцать человек. Их уже принимали всерьез, и их музыку — тоже. Йозеф Ланнер был настолько востребован, что его произведения стали издаваться.

Поначалу никаких проблем между Лайнером и Штраусом не возникало. Но вот однажды вечером Йозеф Ланнер, пообещавший гостям новый вальс, не смог представить публике новинку. Так бывает в жизни композиторов: не было вдохновения, отвлекли другие дела… Выручил его Иоганн Штраус, предложивший к исполнению свое сочинение. Так венцы впервые услышали вальс Иоганна Штрауса (отца), но тогда никто не узнал об этом, так как Ланнер «забыл» объявить публике, что этот вальс сочинил его помощник. Считается, что именно это послужило причиной разрыва их отношений. Тем не менее успех придал Иоганну Штраусу веру в свои силы.

Как бы то ни было, Иоганн Штраус объявил Йозефу Ланнеру о своем уходе. Произошло это в 1825 году, когда Штраусу было чуть больше двадцати лет. После этого Иоганн Штраус вместе с двумя чешскими музыкантами, братьями Драганек, создал свой оркестр, и из-под его пера, как из рога изобилия, посыпались вальсы, польки, галопы…

И все же Штрауса поначалу все время сравнивали с Лайнером. Поющая и танцующая Вена раскололась на два лагеря: сторонников Штрауса и сторонников Ланнера. Позднее, когда пути двух талантливых музыкантов совсем разошлись, Штраус добился гораздо большей известности. В значительной степени это было связано с тем, что он активно концертировал в разных странах, тогда как Ланнер предпочитал выступать исключительно в Вене.

С другой стороны, император Франц I все же предпочитал Ланнера и назначил его управляющим придворными балами.

Историк Жан де Кар по этому поводу пишет:

«Если Ланнер стал официальным музыкантом Империи, Штраус был обожаем венцами. Через полвека повторилось соперничество между Сальери и Моцартом, дуэль между талантом и гением. Для императора и Меттерниха главное состояло в том, чтобы венцы танцевали».

Но Иоганн Штраус получал больше приглашений на местные праздники и на выступления в других странах. В 1833—1838 годах он гастролировал в Будапеште, Берлине, Лейпциге и Дрездене, ездил в Голландию и Бельгию, завоевал Париж и провел более семидесяти концертов в Лондоне. Мир был покорен его вальсами, польками и галопами.

[ZHAN]

Помимо творческой ревности у Штрауса была и другая причина для разрыва отношений с Лайнером. Как мы уже говорили, он женился на Марии-Анне Штрайм, которая была на три года старше его. В день их бракосочетания она уже была беременна. Отцу своей супруги Штраус пообещал не писать больше музыку, а стать ее преподавателем, за что можно было получать гораздо большие деньги. К счастью, Иоганн Штраус не сдержал обещания и в 1827 году создал свой оркестр, состоявший из двенадцати человек. В это время Иоганну Штраусу (сыну) уже было два года.

Брак Штрауса и Марии-Анны Штрайм был крайне нестабильным. Связано это было с постоянными долгими отлучками супруга на гастроли. А в 1834 году у него появилась любовница, Эмилия Трамбуш. В результате Мария-Анна в 1844 году потребовала развода.

Как видим, невероятная целеустремленность и желание во что бы то ни стало быть первым вальсовым композитором Австрии сделали Иоганна Штрауса (отца) эгоистичным и себялюбивым человеком, а его жену — глубоко несчастной женщиной. Она родила Штраусу семерых детей, но при этом он не принимал никакого участия в их воспитании, не желал вникать ни в какие семейные и бытовые проблемы. Он говорил, что для него главным в жизни является его музыка. Но при этом он и с Эмилией Трамбуш умудрился родить семь детей, которые появлялись на свет чуть ли не одновременно с «законными Штраусами». И что удивительно, Штраус (отец), ведя подобный образ жизни, не только не стыдился общественного мнения, но и проделывал все с неким вызовом, презирая и унижая свою бедную жену прилюдно.

Играл оркестр Иоганна Штрауса в саду ресторана «У двух голубок». Самому ему играть было некогда, так как он почти круглосуточно сочинял музыку.

В 1832 году в Вену приехал молодой Рихард Вагнер. После того как он однажды услышал Штрауса, в его дневнике появилась такая запись:

«Незабываемой останется для меня каждая пьеса, которой он дирижирует со скрипкой в руках. Она повергала удивительного Иоганна Штрауса в совершенно дикий, граничащий с бешенством восторг. Этот демон венского музыкального народного духа содрогался в начале любого вальса, словно Пифия на треножнике. Публика, которая на самом деле была более опьянена его музыкой, чем поглощенными напитками, поднимала настоящий вой, который возносил воодушевление дирижера со скрипкой на непостижимую для меня высоту».

Иоганн Штраус (отец) скончался от скарлатины 25 сентября 1849 года. Ему было всего 45 лет.

И тогда на авансцену выдвинулся продолжатель его дела — Иоганн Штраус (сын), ставший общепризнанным «Королем вальса».

Удивительно, но при таком отце он учился играть на скрипке тайком, так как тот хотел видеть сына банкиром и устраивал яростные скандалы, когда заставал сына со скрипкой в руках. Ситуация изменилась только в 1842 году, когда отец бросил семью. В 1844 году Иоганн-младший закончил свое музыкальное образование у известных педагогов, которые дали ему блестящие рекомендации, необходимые для получения лицензии на профессию. Вскоре ему удалось набрать небольшой собственный оркестр, и он стал выступать в фешенебельном венском казино «Доммайер» (Dommayer), которое было расположено в венском районе Хицинг, рядом с концертной площадкой Штрауса-старшего. Репертуар оркестра в значительной степени состоял из собственных произведений Штрауса-младшего (четыре вальса, две кадрили и три польки). Дебют молодого композитора оказался триумфальным, публика была в восторге. Собственный вальс «Надеющийся на благосклонность» Штраус повторил по просьбе публики четыре раза, а «Аллегорический вальс» — девятнадцать раз.

Еще более удивительно, но первое время Иоганну-младшему очень мешала зависть со стороны влиятельного отца, который заносил в черный список те заведения, где выступал его сын, и не допускал его на придворные балы, которые он считал своей вотчиной.

Вскоре в местных газетах начали появляться статьи с кричащими названиями типа: «Штраус против Штрауса: соперничество между отцом и сыном». Иоганн Штраус (отец) был вне себя от ярости — сын не повиновался его воле. Более того, за свою музыкальную карьеру он сам ни разу не играл в престижном казино «Доммайер», а вот его сына там принимали с овациями.

Окончательно закрепила конфликт отца с сыном революция 1848 года. Штраус-старший тогда поддержал монархию, а Штраус-младший в дни революции играл «Марсельезу» и сам написал ряд революционных маршей. После подавления революции Иоганна-младшего привлекли к суду, но в конце концов оправдали.

Когда Штраус-старший умер, его оркестр решил присоединиться к музыкантам сына, и объединенный оркестр отправился на гастроли по Австрии, Польше и Германии. Всюду он имел огромный успех.

Чтобы наладить отношения с новым императором Францем-Иосифом I, Штраус (сын) посвятил ему два марша, и вскоре ему передали все отцовские полномочия на придворных балах и концертах. Приглашений так много, что он нередко отправляет вместо себя одного из своих братьев. Следует отметить, что, в отличие от отца, он никому не завидовал и часто повторял:

— Братья талантливее меня, просто я популярнее.

В 1862 году Штраус женился на певице Генриетте Треффц. А вот конец 60-х — начало 70-х годов совпало с расцветом его гения. В этот период он создал свои лучшие вальсы («На прекрасном голубом Дунае» и «Сказки Венского леса»), свои лучшие оперетты. В 1870 году Иоганн Штраус отказался от придворных обязанностей (он передал их брату Эдуарду) и посвятил себя оперетте. Всего он создал 17 оперетт, самыми успешными из которых стали «Летучая мышь» и «Цыганский барон». В это время неожиданно, в возрасте всего 43 лет, умер их брат Йозеф, тоже талантливый музыкант.

В 70-е годы оркестр Штрауса гастролировал по Англии, Франции и США. На Бостонском музыкальном фестивале он поставил мировой рекорд, управляя оркестром, состоявшим более чем из тысячи музыкантов.

В 1878 году, после смерти супруги (она умерла от инфаркта, и он был потрясен ее смертью до такой степени, что даже не смог прийти на ее похороны), Штраус обвенчался с молодой актрисой и певицей Анжеликой — «Лили» Дитрих, которая была младше Штрауса на тридцать лет. Вскоре этот брак распался, но католическая церковь отказалась признать развод, а посему Штраус перешел в протестантство и принял германское гражданство. В 1887 году он женился в третий и последний раз, на вдове своего друга, Адели Дойч. Этот брак оказался очень удачным. При этом, несмотря на три брака, своих детей у Штрауса никогда не было.

В 1895 году 70-летие Штрауса отмечала вся Европа, а 3 июня 1899 года он скончался в Вене от пневмонии, буквально на руках у своей любящей жены Адель. В свои 73 года он активно работал над балетом «Золушка» (эту работу завершил в следующем году Йозеф Байер).

Искусствоведы по праву считают, что Иоганн Штраус (сын) сделал с танцевальной музыкой то, что позднее Джордж Гершвин сделал с джазом — он поднял ее до вершин симфонической музыки.

26 июня 1921 года в Вене состоялось торжественное открытие золотого памятника Иоганну Штраусу (сыну). Этот памятник был создан скульптором Эдмундом Хеллмером. А в 1999 году весь мир отмечал годовщину смерти «Короля вальса» — 100 лет со дня его кончины.

К сожалению, в 1943 году никто так не отмечал 100-летнюю годовщину кончины настоящего основоположника венского вальса Йозефа Ланнера, умершего в Вене 14 апреля 1843 года от тифа. В самый разгар Второй мировой войны миру было просто не до этого…

[ZHAN]

Елизавета принадлежала к очень старинному семейству Виттельсбахов — герцогов, которые много веков правили в Баварии. Они тихо и спокойно правили до тех пор, пока Наполеон одним росчерком пера не дал последнему герцогу титул короля. Таким образом, в 1806 году государство, затерянное в горах, стало королевством с Максимилианом I в качестве короля и с Мюнхеном в качестве столицы.

Елизавета появилась на свет рождественским вечером 1837 года. Она не принадлежала к старшей ветви рода, предназначенной для правления: ее мать Людовика родилась принцессой, но ее отец Макс, вышедший из младшей ветви, был «всего лишь» герцогом Баварским. Все эти тонкости не помешали маленькой девочке вести беззаботную и безоблачную жизнь. И действительно, замок Поссенхофен на берегу озера Штарнберг с его огромным парком был идеальным местом, в котором с самого детства Елизавета полюбила в одиночестве предаваться мечтаниям.

Конечно, у Елизаветы (она очень быстро стала просто Сисси [Sissi — согласно немецкой транскрипции, читается как Зисси] для всего окружения, а затем и для истории) не было семьи в традиционном смысле этого слова. Отец постоянно был в разъездах по Европе, отказываясь от официальных церемоний; он искал прежде всего одиночества и свободы; ну и не без внебрачных связей, конечно. Хотя Сисси и не часто имела возможность видеть отца, мало озабоченного своими политическими и семейными обязанностями, она странным образом была похожа на него и тайно им восхищалась.

Людовика, ее мать, вышедшая замуж без любви за своего кузена — это была обычная вековая практика в этой баварской династии, — одна выполняла родительские обязанности. И ноша эта с годами становилась все тяжелее, так как она произвела на свет восьмерых детей. Людовика была настоящей матерью. При этом, обладая довольно слабым темпераментом, она находилась под влиянием своей старшей сестры Софии, энергичной и весьма амбициозной, ставшей в 1824 году, благодаря браку, эрцгерцогиней Австрийской.

Ходили слухи, что отцом Максимилиана, второго сына Софии, был не ее официальный супруг, а Орленок [Наполеон-Франсуа-Шарль-Жозеф Бонапарт, или Наполеон II (1811 — 1832) — сын Наполеона I и Марии-Луизы Австрийской], сын самого Наполеона. Правда это или нет, сказать трудно, но говорят, что молодой человек очень сильно любил Софию, которая была на шесть лет старше его.

Сисси, сначала маленькая девочка, затем живой подросток, непоседливая, еще не красивая, но уже обладающая несомненной привлекательностью, росла в этой мирной обстановке согласия и свободы. Она не любила рутинные школьные занятия, предпочитала прогулки на природе и, еще будучи совсем юной, пробовала сочинять свои первые поэмы. Она не была интеллектуалкой, да и чрезмерных амбиций у нее не наблюдалось.

Как следствие, она не воспринимала значимости событий, которые происходили за границей в мощной Австрийской империи. Революция 1848 года всколыхнула волнения почти по всей Европе. Народы Венгрии и Италии попытались сбросить давившее на них австрийское ярмо. Это было тем более опасно для Австрии, ибо там правил такой нерешительный и слабовольный монарх, как супруг уже известной нам энергичной Софии. Положение было серьезное, и выбор вырисовывался очень ясно: или потерять половину королевства, или жестко подавить восстания. Для этого София заставила отречься своего мужа, сама отказалась от своего титула императрицы и возложила корону на голову своего любимого сына Франца-Иосифа, которому в тот момент было восемнадцать лет. Сын сумел отстоять корону отца. В 1849 году австрийская конституция признала только одно государство, Австрийскую империю, включающую Венгрию, Ломбардию и Венецию, которые стали простыми провинциями.

Францу-Иосифу, императору, да и просто красивому молодому человеку, подчинявшемуся материнским приказам, надо было срочно жениться, и София, будучи настоящей баваркой, тут же подумала о ком-то из Виттельсбахов. Дочь Людовики Хелена казалась самим совершенством для этой цели. Семейный совет был организован специально для встречи будущих жениха и невесты в присутствии всех близких родственников. Но Франц-Иосиф, вместо того, чтобы смотреть на красавицу Хелену, смотрел только на ее молодую сестру Елизавету, подростка шестнадцати лет, ставшую к тому времени настоящей красавицей. У нее были светлые волосы с позолотой, тонкие черты лица, прекрасные глаза и, главным образом, спонтанность и наивность, подкупающие человека в возрасте двадцати трех лет, ведущего жизнь, чересчур серьезную для своего возраста.

Единственный раз молодой император не подчинился своей матери и заставил ее просить руки Сисси, которая, смутившись, ответила согласием. И она сказала по-детски, но этот ответ предопределил всю ее судьбу:

— Конечно, я люблю императора. Вот если бы только он не был императором!

После замужества Сисси была вырвана из своей любимой свободной жизни, из общества своих братьев и сестер, которых она обожала, и отправлена далеко от своего Поссенхофена в блестящий императорский замок в Вене. Бракосочетание состоялось 24 апреля 1854 года после получения папского разрешения (это же был двадцать первый союз между Виттельсбахами и Габсбургами, и новобрачные приходились друг другу двоюродными кузенами) и было отпраздновано по вековой традиции в нескончаемых церемониях. Этот союз быстро перенес Сисси в жизнь, которая была ей отвратительна. Конечно, был любовный пыл, но она оказалась плохо подготовлена к играм власти и стала жить в постоянном страхе.

Едва надев свои тяжелые одежды императрицы, она начала жить под враждебными, злобными и осуждающими взглядами своей тети, ставшей ее свекровью. Несгибаемая София продолжала править железной рукой, как во дворце, так и в политике, лишив этого своего сына. Для Сисси же каждый момент ее повседневной жизни стал адом, так как она оказалась совершенно чуждой этому «крахмальному двору» традиций прошлого века. Поэмы, которые она сочиняла, показывали ее тоску, ее отчаяние оттого, что она чувствовала себя запертой в этой золотой клетке.

Статус матери — даст ли он ей больше свободы? Она надеялась на это. 5 марта 1855 года Сисси родила девочку Софию-Фредерику, а через год, 15 июля 1856 года — вторую дочь, Гизель-Луизу-Марию. Но вслед за рождением детей наступила новая тоска, ведь она, такая эмоциональная, увидела, что София отобрала у нее детей, которых она решила воспитывать сама, согласно правилам, не признающим ни фантазии, ни привязанности. Непонимание между свекровью и невесткой обострилось, когда 21 августа 1858 года родился наследник мужского пола — маленький Рудольф. Она пыталась привлечь на свою сторону мужа, но он был поглощен своими обязанностями, всеми этими официальными актами и церемониями, которые были обязательны для него.

Таким образом, в двадцать один год Сисси, мать троих детей, лишенная любых проявлений свободы, ненавидимая своим окружением, поняла, что может иметь будущее, лишь бежав. И в 1860 году, сославшись на легочное заболевание, она впервые с момента замужества оставила Вену, чтобы побыть на солнце, анонимно, далеко от двора, на Мадейре. Она оставалась там несколько месяцев, несмотря на взволнованные и ежедневные письма Франца-Иосифа.

Потом в течение более чем тридцати лет она не прекращала свои дальние поездки, для этого у нее появилась специальная яхта, и ей построили очень красивое жилище на Корфу, ее любимом острове. Она появлялась при венском дворе помолодевшая, с ожившим взглядом, чтобы тут же вновь потонуть в душевной нестабильности, из-за которой по Европе уже пошли слухи о ее сумасшествии. Она принуждала себя к жестким режимам, часами занималась конным спортом, гимнастикой или прогулками быстрым шагом; во что бы то ни стало Сисси стремилась выглядеть безупречно.

Интересовалась ли она политикой? Жизнь в Поссен-хофене отдалила ее от реакционных правил своего класса; ей больше нравилась свобода, самостоятельность государств, насильственно объединенных под австрийским владычеством, тем более что ее свекровь проявляла упорство, подавляя малейшее сопротивление в этих аннексированных странах. В особенности это касалось Венгрии, к которой Сисси испытывала настоящую страсть: она изучила венгерский язык, у нее была близкая подруга, которую она повстречала в Будапеште, и еще она поддерживала близкую дружбу с одним из руководителей оппозиции графом Андраши. Для нее было триумфом, когда в 1867 году она вместе со своим мужем стала правительницей Венгрии, объединенной с Австрией на основе принципов равенства.

В тот же год один из ее кузенов, Максимилиан Австрийский, втянутый в мексиканскую авантюру и провозглашенный императором, был расстрелян восставшими. Его жена, одна из сестер Елизаветы, сошла с ума.

Как утверждает Майкл Фарквар, все эти трагедии произошли «из-за проклятья некоей графини Каролины Королай, чей сын погиб во время венгерского восстания в 1848 году: “И небеса, и ад разрушат счастье императора, истребят его семью и всех, кого он любит, разрушат его жизнь и погубят всех его детей”».

Но пока до самого страшного было еще далеко. На следующий год Сисси еще раз имела счастье родить ребенка, девочку, названную Марией-Валерией. После долгих переговоров с мужем она получила кое-какие материнские права, несмотря на протесты свекрови… Это было, увы, слишком поздно для старших, в том числе для Рудольфа, зажатого в тиски обучения, не признававшего чувствительности, свойственной его предкам. Но последняя маленькая девочка получила право на материнскую привязанность, и это было настоящим счастьем для Сисси. «Это все, что у меня осталось… Все, что мне оставили», — писала она.

В 1872 году умерла ее свекровь София. Но зло уже было сделано: вовлеченная судьбой в существование, ограниченное этикетом, слишком давно лишенная материнских функций, Сисси будет скитаться более двадцати лет. С неистовством и отчаянием, собрав чемоданы, она уедет в Англию, потом в Ирландию и в Нормандию, чтобы принимать участие в псовых охотах и скачках; часто она садилась на корабль для поездки на Корфу или в какое-нибудь другое средиземноморское место, где были солнце и ветер. Влюбленная в красоту, сама считающаяся одной из наиболее красивых женщин в Европе, она ежедневно жертвовала три часа на прическу, использовала вуали и зонтики от солнца, чтобы скрыть признаки старения лица; она принуждала себя никогда не улыбаться, чтобы скрыть дефекты зубов. Конечно, она вынуждена была возвращаться в ненавистную ей Вену для участия в больших балах или некоторых церемониях, от которых невозможно было отказаться, тем более что Франц-Иосиф не прекращал посылать ей нежные письма. Она поощряла длительные романы своего мужа, чтобы охладить его пыл к ней и освободить себя от супружеских принуждений. Как только представлялась возможность, она ездила в родную Баварию, особенно в свой любимый Поссенхофен, где жила вся ее семья, для того чтобы в этом почерпнуть нежность и понимание подальше от двора.

Но до того как Сисси умерла, ей пришлось столкнуться с поистине ужасными событиями. В частности, 29 января 1889 года произошло самоубийство ее единственного сына Рудольфа, который выстрелил себе в голову в замке Майерлинг, вовлеченный в эту трагедию одной юной особой, Марией Вечера. Красивый, блестящий, но со здоровьем, подточенным «болезнью удовольствий», этот человек в возрасте двадцати одного года не знал, что делать со своей жизнью, а перспектива заменить однажды своего отца на троне бесила его, ведь он искренне ненавидел абсолютную монархию и ее самодурство.

Майкл Фарквар по этому поводу пишет:

«Рудольф просто устал от диктата своего холодного и замкнутого отца, а его и без того хрупкое душевное здоровье окончательно разрушили наркотики и беспорядочные связи. С годами он чувствовал, что отец все больше отдаляется от него из-за этих пристрастий. К тому же наследный принц вдруг проникся идеями либерализма, что отнюдь не способствовало его хорошим отношениям с императором. Рудольф даже стал членом организации, которая требовала венгерской независимости от Австрии…

Мари преданно любила принца, но для него, душевнобольного, она была всего лишь той, что составила ему компанию на том свете. Ее тело оставили там же, где она была убита, почти на два дня, дабы императорская семья смогла сохранить в тайне это двойное преступление. По официальной версии, Рудольф скончался от сердечного приступа. В одиночестве. Все слухи вокруг трагедии пресекали на корню».

[ZHAN]

Этой драме предшествовало самоубийство одного из кузенов Сисси и таинственная гибель Людовика II Баварского, еще одного ее кузена, которого она особенно любила. Она возобновила свои странствия, ища в них одиночества, желая избежать взглядов посторонних.

Но 10 сентября 1898 года она была грубо остановлена—и навсегда — в своих путешествиях: она находилась в Женеве, готовясь взять яхту, чтобы поплавать по озеру Леман; какой-то неизвестный толкнул ее; произошла некая заминка; а когда ее потом осмотрели, обнаружили маленькое красное пятно выше груди. Кто-то вонзил ей в сердце что-то вроде шила сапожника. Этого человека потом нашли. Его звали Луиджи Люччени. Он был сыном итальянки, брошенным после рождения и ненавидевшим весь свет, он хотел совершить что-то, что привлекло бы внимание к его личности, что позволило бы ему остаться в памяти человечества. Он мечтал убить Генриха Орлеанского, претендовавшего на трон во Франции. После длительного напрасного ожидания приезда принца он повернул весь свой гнев на Елизавету — императрица Австрии была вполне на высоте его амбиций. Узнав, что она находится в Женеве, он терпеливо ждал, пока она не выйдет из своего отеля «Бо-Риваж», и без сожаления вонзил ей клинок в сердце.

Императрица, срочно доставленная в свой отель, умерла там, не приходя в сознание, прямо на руках Фанни Майер, жены хозяина отеля. Это была смерть, о которой она мечтала, она пришла неожиданно в ее такую полную движения жизнь.

Сисси хотела, чтобы ее прах был брошен в море, но императорский протокол требовал иного. Ее похоронили в фамильном склепе Габсбургов, недалеко от останков ее сына Рудольфа. Что касается ее мужа, то он к ней присоединился намного позже, в ноябре 1916 года, во время Первой мировой войны, так и не увидев окончательного развала Австро-Венгерской империи.

[ZHAN]

Наступил XX век. К его началу Вена стала крупнейшим городом Европы с населением более двух миллионов человек. Однако политические события в Европе стали переломными для австрийской столицы: с поражением Австро-Венгрии в Первой мировой войне Вена стала быстро утрачивать свое былое влияние.

В книге Е.Н. Грицак «Вена» читаем:

«После поражения Австрии в Первой мировой войне Вена не танцевала и не светилась огнями. Казалось, прошло время, когда можно было жить, делая вид, будто на свете все прекрасно. Измученные постоянным ожиданием смерти, жители столицы спокойно наблюдали, как приходил в упадок их любимый город, ставший серым, холодным, безжизненным. В рабочих кварталах начинался голод. По грязным улицам близ Хофбурга бродили нищие, солдаты в башмаках с картонными подметками, дорогие магазины закрылись, всюду возникали стихийные базары, где можно было купить маисовые лепешки, овес и ветхие части армейского обмундирования. В прессе печатались рецепты, в которых фигурировал один и тот же овощ — “превосходная, питательная, спасающая от всех недугов” брюква, лучшая потому, что, в отличие от других продуктов, она все еще продавалась на рынке. Списки убитых и пропавших без вести увеличивались, в переполненных госпиталях не хватало места горожанам с обмороженными конечностями. Венцы, еще недавно ратовавшие за объявление войны, теперь спрашивали себя: “Что будет дальше, к чему все это приведет?”»

В январе 1918 года в Вене прошла всеобщая политическая стачка, и кризис в стране достиг таких масштабов, что все закончилось падением империи Габсбургов и провозглашением 12 ноября 1918 года Австрийской республики.

Последним правителем из династии Габсбургов оказался Карл I, а точнее — Карл-Франц-Иосиф фон Габсбург-Лотарингский. Этот человек, родившийся 17 августа 1887 года, был сыном эрцгерцога Отто-Франца-Иосифа, внучатым племянником императора Франца-Иосифа I и племянником эрцгерцога Франца-Фердинанда.


В момент рождения Карл был пятым в очереди на престол, причем рождение новых наследников могло бы отдалить его от короны еще сильнее. Однако Франц-Иосиф пережил последовательно своего единственного сына Рудольфа (он трагически погиб в 1889 году), своего брата эрцгерцога Карла-Людвига (он умер в 1896 году), младшего племянника Отто (он умер в 1906 году) и, наконец, старшего племянника Франца-Фердинанда (он был убит в Сараево в 1914 году). Смерть последнего, кстати сказать, послужила поводом к началу Первой мировой войны, а 27-летний Карл после этого неожиданно стал официальным наследником своего 84-летнего двоюродного деда, держава которого была уже практически обречена.

С началом войны Карл служил при главном штабе армии в крепости Перемышль. В 1916 году он участвовал в военных действиях против Италии в Южном Тироле, где командовал корпусом. Потом он был командующим армией, созданной во время прорыва русских войск генерала А.А. Брусилова для попытки стабилизации фронта.

После ликвидации этой армии Карл был назначен главнокомандующим группой армий «Эрцгерцог Карл», действовавшей на русском фронте. В состав этой группы армий входили 7-я и 3-я армии.

Считается, что Карл, не обладавший большим военным опытом, оказывал весьма незначительное влияние на ход военных действий, а основную роль играли германские полководцы Август фон Макензен и Эрих фон Фалькенхайн.

Кончина императора Франца-Иосифа I (он умер 21 ноября 1916 года) возвела Карла на троны Австрии и Венгрии, но к этому времени военное и внутриполитическое положение империи уже было крайне тяжелым.

А потом была революция в Австро-Венгрии, были провозглашены Австрийская и Венгерская республики, но Карл гордо отказался от формального отречения. Вместо этого в ноябре 1918 года он заявил, что «отстраняется от управления государством», и уехал в Швейцарию. Правда, в 1921 году он дважды предпринял попытки восстановить свою власть в Венгрии, но его взяли в плен и отправили на остров Мадейра, определенный ему в качестве места ссылки. Там Карл и умер 1 апреля 1922 года от воспаления легких.

Казалось бы, с тех пор прошло очень много лет, но, как пишет в своей книге о Вене Юлия Саси, в этом городе «невозможно шагу ступить, не наткнувшись на память о Габсбургах, не говоря уж о том, что это имя упоминается в связи с самыми различными событиями».

Относительно недавно, например, прошло сообщение о том, что бывшая правящая фамилия собирается требовать возврата своего имущества. В связи с этим возникают естественные вопросы: кто эти наследники и что подлежит, а что не подлежит включению в перечень их имущества?

Юлия Саси пишет:

«Так как сумма притязаний оценивается в 200 миллионов евро, то сразу становится понятно, что речь идет не о Хофбурге, Шёнбрунне и подобных местах, ставших уже государственной собственностью, и не о музеях или предметах искусства, а исключительно о личном недвижимом имуществе семьи».

Претензию выставил некий Христиан Габсбург, племянник последнего кайзера.

Подсчитано, что сегодня насчитывается около 160 наследников семейства Габсбургов, и обладатели этого имени живут по всему свету (большинство из них имеют вполне обычные профессии).

Юлия Саси пишет:

«Став простыми смертными, они очень по-разному отнеслись к потере статуса и имущества, но совершенно иначе обстоит дело с теми, кто и сегодня не готов отказаться от притязаний на австрийский трон. Заявление претензий на возвращение собственности, возможно, потому вызвало такой переполох, что официальная Австрия привыкла иметь дело только с главой рода, Отто, а он уже неоднократно давал понять, как мало его интересуют трон и имущество. Также никакого одобрения не вызвало у него объявление Карла последним императором Австрии и королем Венгрии, так что идея выдвигать какие-либо имущественные требования республике явно принадлежит не ему. Они были выдвинуты от имени… Карла-Людвига и Феликса [Карл-Людвиг (1916 г.р.) и Феликс (1918 г.р.) — это братья Отто Габсбург-Лотарингена, и все они являются сыновьями Карла I, внучатого племянника Франца-Иосифа I.] Оба этих господина, которым далеко за восемьдесят, раньше уже обращались с нелицеприятными письмами в службу федеральной канцелярии, но, как правило, ответа не получали».

Итак, главой рода является Отто фон Габсбург, родившийся 20 ноября 1912 года, сын императора Карла I и его жены Циты Бурбон-Пармской, дочери Роберта де Бурбона, последнего герцога Пармского.

Цита надолго пережила своего венценосного супруга и умерла в 1989 году. Их брак был многодетным: у них родилось пять сыновей и три дочери, причем старшим из них был упомянутый Отто фон Габсбург.

Сам Карл I прожил всего 35 лет, но его потомство отличается многодетностью и долголетием. В частности, у него родилось 13 внуков и 23 правнука только по прямой мужской линии, благодаря чему дом Габсбургов является одним из крупнейших по числу представителей династий в Европе, уступая только Бурбонам.

Отто фон Габсбург в 1935 году окончил Лёвенский католический университет. Во время Второй мировой войны он выступил против аншлюса Австрии, стал личным врагом Гитлера и через Францию и Португалию бежал за океан, в Вашингтон.

В 1951 году, во Франции, он вступил в брак с Региной фон Саксен-Мейнинген, и у них появилось на свет семеро детей и 23 внука. В 1961 году Отто официально отказался от претензий на австрийский престол, вследствие чего ему в 1966 году было дозволено вернуться на родину.

Взяв себе имя Отто Габсбург-Лотаринген, он проявил себя сторонником идеи объединенной Европы. В 1979—1999 годах он заседал в Европарламенте, в 1973—2004 годах возглавлял Международный Панъевропейский союз. До сих пор он является почетным членом многих международных организаций. Сейчас Отто живет в Баварии, но имеет также гражданство трех стран, которыми правил его отец, — Австрии, Венгрии и Хорватии.

В январе 2007 года Отто заявил, что следующим главой дома Габсургов станет его старший сын Карл Габсбург-Лотаринген, родившийся 11 января 1961 года. Этот человек тоже в 1996—1999 годах был депутатом Европарламента. В январе 1993 года он женился на Франческе Тиссен-Борнемисца, и от этого брака у него появилось на свет трое детей, в том числе мальчик — Фердинанд-Звонимир 1997 года рождения.

Кроме Карла у Отто Габсбург-Лотарингена есть и еще один сын — это Георг (по-венгерски — Дьёрдь) Габсбург-Лотаринген, родившийся 16 декабря 1964 года. Этот человек был чрезвычайным послом Венгрии при ЕС, а с 2005 года он возглавляет венгерское отделение Красного Креста. В 1997 году он женился на принцессе Эйлике Ольденбургской, и от этого брака появилось на свет трое детей, в том числе мальчик — Карл-Константин, родившийся в Будапеште 20 июля 2004 года.

Таким образом, по состоянию на май 2009 года «главным» Габсбургом является 96-летний Отто Габсбург-Лотаринген. Дальше идет его 48-летний сын Карл Габсбург-Лотаринген. Третьим в этом почетном списке значится его 12-летний сын Фердинанд-Звонимир. Четвертым идет 44-летний Георг (Дьёрдь) Габсбург-Лотаринген, а пятым — его 4-летний сын Карл-Константин. Всего же в полном списке ныне живущих Габсбургов мужского пола можно найти имена 85 человек.

Так кому же из них может принадлежать имущество Габсбургов, оцененное в 200 миллионов евро?

Специально занимавшаяся этим вопросом Юлия Саси пишет:

«Отношения между республикой и напоминающей о монархии династией не были безоблачными последние восемьдесят лет. Молодая республика впервые обратила внимание на имущество Габсбургов сразу после падения монархии в 1919 году. Принятый тогда и такой выгодный сегодня закон о Габсбургах выслал из страны обладателей этого имени, запретил им возвращение в Австрию, национализировал их владения и упразднил столь предусмотрительно организованный еще Марией-Терезией Фонд семейного обеспечения, в котором было сосредоточено личное имущество семьи. Канцлер Шушниг вновь признал правомочность существования этого фонда в 1935 году, при этом были приняты поправки к закону, не в последнюю очередь потому, что канцлер рассчитывал на политическую поддержку. На основании этого состоялось возвращение на родину одной из представительниц правившего некогда рода — Циты, которая тогда уже 13 лет была вдовой, но наследника трона Отто все это никак не затрагивало. Часть доходов фонда была выплачена мужским представителям рода Габсбургов. Все это длилось недолго: после присоединения Австрии к Германии по личному указанию Гитлера фонд опять был заморожен с условием, что никому из членов семьи не будет возмещен убыток. Отчужденное личное имущество было не маленьким: 20 000 гектаров леса, 7000 гектаров сельскохозяйственных угодий, четыре доходных дома в Вене, еще 120 домов и ресторанов, И замков и еще те, что были разрушены и охранялись как исторические объекты, графитовый завод и маленькие фабрики. Большая часть недвижимости (за исключением венской, замки Лаксенбург и Везендорф, а также некоторые доходные дома) по халатности, а также из-за того, что многие документы были утрачены, не была внесена в реестр к 12 марта 1938 года. Замки Лаксенбург и Везендорф в 1945 году перешли в собственность республики. Закон о Габсбургах стал в 1955 году частью Австрийского государственного договора, дабы защитить республику от притязаний бывших правителей. Возвращение возможно только при условии официального отказа от притязаний на трон и принадлежность к династии».

Австрия сейчас не горит желанием что-то возвращать Габсбургам. Для государства, как пишет Юлия Саси,

«Габсбурги остались злодеями, мечтающими о возвращении на трон».

Как мы уже знаем, только Отто Габсбург-Лотаринген официально отказался от претензий на австрийский престол. В результате он обрел право вернуться на родину и в 1972 году даже удостоился теплого рукопожатия федерального канцлера Бруно Крайски, которого трудно заподозрить в симпатиях к монархии.

Упрямые братья Отто, Карл-Людвиг и Феликс, так и не подписали заявления о своем отказе от притязаний.

Как утверждает Юлия Саси, «это ни в коей мере никому не мешает».

Рассказывают, что в 1996 году Феликс Габсбург-Лотаринген приезжал в Австрию. Он ничем не выделялся из толпы иностранных туристов, посетивших семейный склеп Габсбургов. Ему повезло: его не узнали на границе (он приехал на родину на машине и с бельгийским паспортом в кармане).

Карла-Людвига Габсбург-Лотарингена Юлия Саси характеризует так:

«Он никогда не откажется от притязаний на конфискованное фамильное достояние. Он постоянно затевает судебные процессы, и вот совсем недавно опять — безрезультатно — за возвращение используемого на дипломатических приемах фамильного столового прибора с эмблемами двуглавых орлов. Проживающий в Брюсселе банкир отказался наконец от трона, но то, что его материальные притязания, несмотря на множество отрицательных ответов и разъяснений, все еще не исчерпаны, выяснилось только после выдвижения требований о реституции».

Сейчас в Европе многое изменилось. Антигабсбургские настроения австрийских властей постепенно поостыли, и вопрос о возвращении их имущества обрел некий статус: он находится в ведении реституционной комиссии. Скорее всего, его попытаются использовать в политической игре, ведь объединенной Европе нелишне было бы напомнить, что у старой доброй Австро-Венгерской империи было много не самых плохих традиций (все-таки это был многонациональный государственный союз, сохранявший культурные особенности, но объединенный экономически).

Что же касается суммы в 200 миллионов евро, то тут претензии Габсбургов вызвали в австрийском обществе жесткую ответную реакцию. Очень многие сочли подобные требования необоснованными…

[ZHAN]

Одна из достопримечательностей Вены — Императорский склеп (Kaisergruft), или Склеп капуцинов (Kapuzinergruft), с 1633 года служил усыпальницей членов императорского дома Габсбургов. В настоящее время здесь покоятся останки 12 императоров (включая императора Мексики Максимилиана, брата Франца-Иосифа I), 19 императриц (включая Марию-Луизу, вторую жену Наполеона) и более 100 эрцгерцогов — всего 137 человек.

Фактически это крипта [в средневековой западноевропейской архитектуре так называется одно или несколько подземных сводчатых помещений, расположенных под алтарной и хоральной частями храма. Крипта служит для погребения и экспонирования мощей святых. Другое название крипты — нижняя церковь] венской Капуцинеркирхе (Kapuzinerkirche), что находится близ дворца Хофбург, в которой покоятся руководители Священной Римской империи, Австрийской империи и Австро-Венгрии, а также члены их семей. Вальтер Вайс по этому поводу пишет:

«Склеп капуцинов дает возможность составить представление о генеалогическом древе одной из крупнейших правящих династий Европы и познакомиться с теми изменениями, которые произошли в обрядах погребения на протяжении веков».

Церковь Капуцинов в Вене

До смерти эрцгерцога Франца-Карла (отца императора Франца-Иосифа и деда эрцгерцога Франца-Фердинанда, чье убийство послужило поводом к началу Первой мировой войны), имевшей место 8 марта 1878 года, соблюдалась следующая процедура захоронения умерших Габсбургов: их сердца было принято размещать в серебряных урнах отдельно, в Склепе сердец при церкви Августинцев (Augustinerkirche), а их внутренние органы хоронили в медных урнах в Герцогском склепе под собором Святого Стефана, расположенным в самом центре старой Вены на площади Штефансплатц. Потом внутренние органы тоже стали хранить в серебряных урнах, но это мало меняло суть дела. Конец этому был положен императором Францем-Иосифом, и связано это было с именем сына Наполеона.

Первыми похороненными в Императорском склепе были основательница Капуцинеркирхе (первый камень церкви заложен в 1622 году, а освящена она была в 1632 году) императрица Анна и ее супруг император Матвей (Маттиас), правивший с 1612 года. Они умерли в Вене соответственно 14 декабря 1618 года и 20 марта 1619 года, а после завершения строительства и освящения церкви их саркофаги были перенесены в так называемый Склеп основателей.

Склеп капуцинов делится на девять меньших по размерам склепов, а также на капеллу, где покоится жена императора Карла I Зита Мария дель-Грацие Бурбон-Пармская, последняя императрица Австрии, королева Богемии и Венгрии. Она пережила своего мужа на шестьдесят семь лет, а Австрийскую империю — на семьдесят один год. Рядом с ней захоронен один из ее сыновей, умерший в 2007 году.

Императрица Зита умерла 14 марта 1989 года в Швейцарии (до этого она долгое время жила в Бельгии, США и Канаде), и похоронена она была в Склепе капуцинов лишь через год, 1 апреля, в годовщину смерти своего мужа. Тогдашний президент Австрии Курт Вальдхайм лично присутствовал на церемонии, что вызвало немало разговоров среди тех, кто был недоволен его фашистским прошлым. Присутствовал и мэр Вены, социалист Хельмут Цилк. С другой стороны, канцлер Франц Враницкий, родившийся в Вене в 1937 году, отказался прийти на церемонию захоронения, заявив, что бывшая императрица Зита — это обычное частное лицо, и это тоже спровоцировало скандал.

Историк Жан де Кар по этому поводу замечает:

«Эти похороны приняли вид события национального масштаба, но важно отметить, что они ничего не стоили ни государству, ни городу, так как все затраты взяла на себя семья».

С художественной точки зрения, примечательны склеп императора Священной Римской империи Карла VI и склеп императрицы Марии-Терезии (его дочери), декорированный в стиле рококо.

Двойной саркофаг Марии-Терезии, реально управлявшей государством, и ее мужа Франца Лотарингского был создан в 1753 году придворным художником и скульптором Бальтазаром Моллом (он же, кстати, создал и гробницу Карла VI), когда венценосная пара была еще жива. Саркофаг Марии-Терезии богато украшен и как свадебный торт обвит ленточками. Вместо роз, правда, — черепа и ангелы, как символы смерти и жизни. Бывшие супруги, бюсты которых расположены наверху, лицом к лицу друг к другу, словно ведут молчаливый диалог с вечностью. По бокам склепа барельефы изображают сцены их коронации.

Памятник Францу был выполнен строго, в стиле раннего классицизма, и представляет повелителя с полководческим жезлом и золотым руном. Свинцовая отливка всадника была готова в 1781 году, но монумент был выставлен только в 1797 году. В 1819 году конная статуя Франца переехала в парк Бурггартен, где он и стоит по сей день.

Интересно отметить, что, кроме Габсбургов, в Склепе капуцинов погребена также одна дама, к правящей династии не принадлежавшая. Это графиня Каролина Фукс-Моллард, любимая воспитательница Марии-Терезии, которая пожелала покоиться с ней рядом. На ее надгробии императрица приказала написать: «На вечную память благосклонного благодарного сердца о благородном воспитании добродетели».

Однако в Склепе капуцинов похоронены не все Габсбурги. Не стоит искать здесь гробницы императора Карла V, умершего в 1559 году в монастыре Юсте (Эстремадура, Испания), и Франца-Фердинанда, убитого вместе с женой в Сараево 28 июня 1914 года. Они покоятся в замке Арштеттен, в ста километрах к западу от Вены.

Долгое время не было здесь и гробницы Карла I, последнего императора из дома Габсбургов, взошедшего на престол в 1916 году. К этому времени положение страны было крайне тяжелым, и в ноябре 1918 года Австро-Венгрия распалась. После этого император объявил, что «отстраняется от управления государством», подчеркивая, что это не является отречением от престола. После двух неудачных попыток вернуть венгерский престол в 1921 году Карл был доставлен на остров Мадейра, определенный ему в качестве места изгнания. 1 апреля 1922 года он умер, как считается, от воспаления легких. В 2003 году он был беатифицирован католической церковью, то есть причислен к лику блаженных. А вот 12 января 2008 года его останки были перенесены в Склеп капуцинов и похоронены рядом с прочими Габсбургами (это было последнее погребение в Склепе капуцинов).

Интерес представляет и гробница Марии-Луизы Австрийской, второй жены Наполеона, императрицы французов, а затем принцессы Пармской, умершей 17 декабря 1847 года в Парме. Там она и была похоронена в часовне Сан-Людовико, но потом ее останки были перенесены в Вену. В Склепе капуцинов ей был сооружен бронзовый саркофаг.

Ее сын, герцог Рейхштадтский, умерший 22 июля 1832 года от туберкулеза в возрасте двадцати одного года, первоначально был похоронен здесь же, но в декабре 1940 года его останки были перенесены из Вены в Париж. При этом сердце покойного, хранившееся, по тогдашнему обычаю, отдельно, осталось в Вене. Оно находится в часовне, стоящей справа от церкви Августинцев, и это дало повод Жану де Кару назвать проведенное мероприятие «неполным возвращением».

В Склепе капуцинов привлекают внимание еще три стоящих рядом саркофага. Слева направо в них покоятся Сисси (принцесса Амалия-Евгения-Елизавета), Франц-Иосиф и кронпринц Рудольф, их сын и наследник, покончивший с собой 30 января 1889 года.

Императрица Елизавета отказывалась верить в смерть единственного сына и даже не присутствовала на его похоронах, но 9 февраля 1889 года все же решилась спуститься в Склеп капуцинов к телу Рудольфа. Сисси провела там всю ночь, пытаясь поговорить с сыном. Только после этого она убедилась, что случилось непоправимое. Она до конца жизни так и не смогла оправиться от этого удара. Она во всем винила себя, стала замкнутой и перестала носить светлую одежду.

[ZHAN]

После окончания Первой мировой войны союзники потребовали от императора Карла I предоставления права на самоопределение для всех стран, входивших в его империю. В результате в октябре 1918 года был аннулирован союз Австрии и Венгрии, а 10 сентября 1919 года был подписан Сен-Жерменский мирный договор, который окончательно упразднил Австро-Венгерскую империю. Согласно этому договору, Австрия потеряла Южный Тироль и Истрию, отошедшие к Италии, а также большие территории в пользу трех новых государств: Чехословакии, Польши и Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев (КСХС). Последнее, в частности, получило от Австрии Далмацию, части Западной Крайны, Каринтии и Штирии.

Кроме того, Австрии было запрещено когда-либо объединяться с Германией (88-я статья Сен-Жерменского договора). Численность австрийской армии была ограничена 30 000 солдат, к тому же Австрии не разрешалось иметь тяжелое вооружение и авиацию, а ее морской и Дунайский флот был передан союзникам.

Таким образом, Австрия стала маленькой горной страной, треть населения которой проживала в Вене.

Историк Жан де Кар по этому поводу пишет:

«Потери в территории и населении были шокирующими. Молодая республика — ей не было и года — теперь имела лишь 84 000 кв. км вместо 700 000 кв. км, которые были при империи, и 6 млн. жителей вместо почти 55 млн. до 1914 года. Вена с ее полуторамиллионным населением стала гипертрофированной столицей небольшой страны, уменьшенной до девятой части своей былой площади. Клемансо, яростно ломая побежденную монархию и готовя новый европейский передел, сказал: “Австрия? Это то, что осталось”. Город, который много веков блистал на фоне других дунайских стран, потерял свою функцию международной метрополии».

В самом деле, с распадом монархии положение Вены сильно изменилось: она прекратила быть сердцем огромной империи с населением в пятьдесят с лишним миллионов человек и превратилась в обычную столицу обычной маленькой страны.

С 1919 года Веной управлял муниципалитет, состоявший из социалистов (он просуществовал до 1934 года). Хотя социалисты и составляли меньшинство в стране в целом, они доминировали в политической жизни Вены. По определению Жана де Кара, «Вена стала государством в государстве, испытательным полигоном рабочей демократии».

Карл Зейц, председатель Социал-демократической партии Австрии в 1919—1934 годах, назвал Вену «кусочком социализма в сердце буржуазного государства». Этот человек, родившийся 4 сентября 1869 года в Вене в семье мелкого торговца углем, а потом работавший простым школьным учителем, в 1923 году был избран бургомистром города и одиннадцать лет занимал этот пост. Эти одиннадцать лет между двумя мировыми войнами австрийская столица называлась «Красной Веной».

С распадом Австро-Венгрии в 1918 году Рейхсрат (парламент) был преобразован во Временное национальное собрание, и Карл Зейц был назначен одним из его председателей. А 30 октября 1918 года он был объявлен временным главой государства.

Как мы уже говорили, 11 ноября 1918 года Карл I отрекся от престола во дворце Шёнбрунн. Точнее, император подписал документ, согласно которому он переставал принимать участие в государственных делах, отречение же от престола он подписать категорически отказался. А на следующий день была провозглашена Австрийская республика, и Карл Зейц стал ее временным президентом. На следующий год Карл Зейц официально стал президентом Австрии.

1 октября 1920 года была принята конституция Австрии, а 9 декабря Карл Зейц покинул пост президента, отказавшись от участия в президентских выборах.

Эннио ди Нольфо в своей «Истории международных отношений» пишет:

«Из всех “творений” победителей в 1919—1920 гг. создание Австрийской республики было, вероятно, самым необоснованным и чреватым потенциальными негативными последствиями: создавалось государство, жизнеспособности которого никто не мог дать реалистическую оценку. Более того, многие были настолько убеждены в невозможности его выживания, что считали единственной серьезной альтернативой присоединение Австрии к Германии. Однако это договоры предусмотрительно запрещали. В международном плане Австрия оказывалась окруженной потенциальными врагами: чехословаками, только что освободившимися от габсбургского господства, югославами, сделавшими то же самое. Что касается итальянцев, то вызванная лишь стратегическими соображениями уступка Италии Альто-Адидже (Южного Тироля), населенного в подавляющем большинстве австрийцами, создавала повод для постоянных разногласий, что не могло не привести ни к чему другому, как подтолкнуть австрийцев к поиску поддержки именно у Германии.

Тема приобретает еще большее значение, если считать, что маленькая Австрийская республика представляла собой (конечно, помимо воли тех, кто принимал касавшиеся ее решения) один из важных элементов всей системы нового равновесия, которую выстраивали (или пытались выстроить) мирные договоры. Действительно, независимая (от Германии или, парадоксальным образом, от Италии) Австрия была пунктом, где пересекались все возможные ревизионистские тенденции, возникшие в результате Парижских договоров. Ее независимость гарантировала Италии защиту от чрезмерного германского давления на границу в районе Бреннера, а Балканский полуостров от возобновления сильного политического, торгового, финансового давления, которое Германия оказывала на него до 1914 года. То же самое относилось и к Франции, и к Великобритании. Впрочем, не имея общих с Австрией границ, эти страны были менее чувствительны к возникшей деликатной теме. Кроме того, неизбежно напрашивался прогноз (как это показало письмо Штреземана бывшему кронпринцу Германии спустя несколько лет), что как только Германия вернет себе определенную свободу действий, она обратит свой взор на Австрию, с которой она была связана узами языка, культуры, старых союзов. И все-таки, несмотря на все это, столь важная геополитическая роль была отведена хрупкому государству, экономически потрясенному поражением, деморализованному, неустойчивому. Что это было? Шедевр непредусмотрительности, последствий которого кое-кому следовало опасаться. Но кому? Парадоксальным было и то, что все державы-победительницы, и в особенности Франция и Италия, перекладывали друг на друга эту задачу, что в итоге открыло в 1938 году путь гитлеровскому ревизионизму».

Эннио ди Нольфо оценивает сложившуюся ситуацию следующим образом:

«Социал-демократы во главе с Карлом Реннером и Отто Бауэром начали движение за создание демократической, парламентской и прогрессистской республики. Однако если в Вене они имели сильную базу, то на остальную часть страны, где доминировала католическая христианско-социальная партия, они не могли рассчитывать. Существовало нестабильное равновесие между “красной” столицей и консервативно настроенной страной. Столкновения между правым правительством и социал-демократическим муниципалитетом Вены стали обычным явлением австрийской жизни».

Напряженная ситуация, сложившаяся в Австрии между «Красной Веной» и «Черной провинцией», достигла апогея после поджога Дворца правосудия 15 июля 1927 года. После этого началась массовая антифашистская демонстрация рабочих, которую правительство разогнало с помощью вооруженных сил. По определению Жана де Кара, «разразился страшный и кровавый революционный мятеж».

Далее события развивались стремительно. В 1928 году в Вене вновь произошли массовые общественные беспорядки, унесшие 89 жизней. 10 декабря 1928 года президентом Австрии был избран Вильгельм Миклас (1872— 1956). 13 мая 1932 года был избран новый федеральный канцлер Австрии. Им стал Энгельберт Дольфус (1892—1934), лидер Христианско-социальной партии.

Этот человек родился 4 октября 1892 года в Тексинге (Нижняя Австрия). Свою политическую карьеру он начал секретарем фермерского союза Нижней Австрии, в 1927 году он основал Сельскохозяйственную палату Нижней Австрии, в 1931 году стал генеральным директором Австрийских железных дорог, а затем министром сельского хозяйства. В мае 1932 года Энгельберт Дольфус стал еще и министром иностранных дел страны.

Известно, что Дольфус, которого историк Вольфганг Акунов называет «австро-фашистским» диктатором, прозванным за свой малый рост, сочетавшийся с непомерными политическими амбициями, «Миллиметтернихом», активно противостоял политике, проводимой Адольфом Гитлером. Его гораздо больше привлекал итальянский фашизм, и он сразу же заручился поддержкой Италии в своем противостоянии с нацистской Германией. Бенито Муссолини, автор термина «фашизм», длительное время скептически относившийся к идеям Гитлера о превосходстве одних рас над другими, в обмен на радикальные внутриполитические реформы фашистского толка, обещанные Дольфусом, гарантировал ему независимость Австрии.

В результате в начале 1933 года Энгельберт Дольфус ввел запрет на деятельность австрийской нацистской партии. Муссолини оценил это как весьма позитивный шаг, но рекомендовал Дольфусу заодно запретить и все левые партии. Так была запрещена Социал-демократическая партия Австрии, и ее председатель Карл Зейц не только потерял пост бургомистра Вены, но и был взят под стражу. Через несколько недель он был освобожден без предъявления обвинений, но его политическая карьера завершилась (он остался в Вене, в июле 1944 года был арестован и до марта 1945 года находился в концлагере).

Как пишет в своем «Берлинском дневнике» Уильям Ширер, таким образом

«Дольфус нанес удар по социал-демократам в Австрии, единственной организованной силе (сорок процентов населения), способной спасти его от заглатывания нацистами».

В целях предотвращения политических выступлений как нацистов, так и левых партий Энгельберт Дольфус в марте 1933 года распустил парламент и установил в Австрии режим «клерикально-нацистской» диктатуры, весьма, впрочем, далекой от германских националистов.

В очередной раз нашла подтверждение простая истина: дай маленьким людям немного власти, и они становятся опасными.

Уильям Ширер констатирует:

«Демократия в Австрии погибла, погибла еще в одной стране».

Мировой экономический кризис 1929—1933 годов не мог не затронуть Австрию. Меры, принимаемые главным экономическим советником Дольфуса Людвигом фон Мизесом, были крайне непопулярны, особенно среди левых. Население страны обнищало и радикализировалось. В результате, 12 февраля 1934 года анархисты и социалисты подняли вооруженное восстание в Линце. В тот же день оно было подхвачено Веной и другими городами.

Спираль кризиса закручивалась все круче и круче, и это привело Вену к настоящей гражданской войне. Фактически это были вооруженные столкновения между левыми (социал-демократическими) и правыми группировками, проходившие 12—16 февраля 1934 года в Вене, Граце, Винер-Нойштадте, Юденбурге и других городах. С обеих сторон погибло и пропало без вести более полутора тысяч человек.

[ZHAN]

12 февраля был проведен обыск в штаб-квартире социал-демократов в Линце, который спровоцировал вооруженное столкновение между правительственными силами и боевиками запрещенных левых организаций. Тут же конфликт охватил все крупные города Австрии, прежде всего Вену, где левые боевики забаррикадировались в рабочих кварталах. Полиция и боевики ультра-правых заняли соседние кварталы. Началась перестрелка, и 13 февраля в конфликт вынуждена была вмешаться армия и Геймвер [(нем. Heimwehr — отряды самообороны) — националистическое, военизированное объединение, действовавшее в Австрии с 1919 по 1938 г. Геймвер был создан в основном из солдат, демобилизованных после Первой мировой войны]. В конечном итоге левые силы были разгромлены артиллерийским огнем.

Первой сдалась Вена. 14 февраля, после применения удушающих газов, сдался Флоридсдорф, а в Юденбурге и Брук-ан-ден-Муре левые сопротивлялись до 15 февраля. К 16 февраля все очаги восстания были подавлены.

Уильям Ширер в своем «Берлинском дневнике» пишет:

«Дольфус уничтожил последних рабочих с помощью артиллерии и отправился помолиться».

После этого правительство провело массовые аресты и расстрелы, а вслед за этим приняло «Майскую конституцию» 1934 года, заимствованную у режима Муссолини.

В ходе этих событий австрийские нацисты, поддерживаемые из Берлина, начали кампанию широкомасштабного саботажа и террора, выводя из строя электростанции, административные здания и железные дороги, избивая и убивая сторонников Энгельберта Дольфуса. Высланные ранее из страны австрийские нацисты хлынули из Мюнхена назад в Австрию. Фактически были созданы все условия для нацистского путча.

Лидерами путчистов были Артур Зейсс-Инкварт, Эрнст Кальтенбруннер (будущий начальник Главного управления имперской безопасности и обергруппенфюрер СС) и Одило Глобочник (будущий группенфюрер СС, генерал-лейтенант полиции, гауляйтер Вены и уполномоченный рейхсфюрера СС по созданию концлагерей на территории оккупированной Польши).

25 июля 1934 года, в 13 часов, во двор резиденции канцлера въехали машины, в которых находились 154 эсэсовца-австрийца из 89-го штандарта СС, переодетые в форму австрийской гражданской гвардии. Охрана пропустила их, полагая, что это было высланное им подкрепление. Не встретив сопротивления, нацисты ворвались в федеральную канцелярию, чтобы захватить Энгельберта Дольфуса. В этой операции, кстати сказать, участвовал и Отто Скорцени, будущий нацистский диверсант № 1, только что окончивший Венский политехнический институт по специальности инженер-строитель, а теперь входивший, по словам Вольфганга Акунова, «в состав полулегальных военизированных формирований национал-социалистов, замаскированных под спортивные общества».

Захват здания продолжался примерно двадцать минут, и, с военной точки зрения, он был проведен весьма грамотно и ярко.

Дольфус попытался бежать, но к своему ужасу обнаружил, что дверь на потайную винтовую лестницу, выходившую во двор, заперта на ключ. В этот-то момент в помещение и ворвались эсэсовцы. Один из них, Отто Планетта, крикнул:

— Руки вверх!

Канцлер спросил:

— Что вам от меня нужно?

После этого он сделал резкое движение рукой. Планетта отпрянул и выхватил пистолет. Раздался выстрел, и Дольфус медленно опустился на пол. На груди у него показалась кровь.

Раненого положили на диван. Через некоторое время канцлер открыл глаза и прошептал:

— Да что же это такое происходит? Появляются какие-то люди и начинают в меня стрелять…

Не оказав ему первой помощи и не допустив врача, боевики тщательно обшарили одежду Дольфуса. Они явно что-то искали. Понимая, что он умирает от потери крови, Дольфус попросил пропустить к нему священника для исповеди. Но и в том ему было отказано. Единственным, кто присутствовал при его кончине, стал министр без портфеля австрийского правительства майор Эмиль Фей.

По утверждению самого Фея, перед смертью Дольфус поинтересовался судьбой министров, попросил позаботиться о семье и назначил своим преемником на посту канцлера Курта фон Шушнига. Так ли это было на самом деле, неизвестно, поскольку умирающий и майор разговаривали наедине.

Вскоре после этого Дольфус скончался. Но перед этим нападавшие потребовали от него передать власть Антону Ринтелену, симпатизировавшему нацистам [Антон Ринтелен (1876—1946) — член Христианско-социальной партии. В 1935 году он был осужден на пожизненное заключение за государственную измену. Его освободили после аншлюса, однако в политике он больше участия не принимал], но Дольфус категорически отказался подчиниться. Говорят, что самыми последними его словами были следующие:

— Ребята, вы ничего не понимаете… Да простит вас Бог…

Официально потом было сказано, что канцлер был ранен в темном коридоре канцелярии, где находился в обществе майора Фея, генерал-майора Врабля, секретаря по вопросам безопасности Карвинского и лакея Хедвицека. В канцлера попало две пули, одна из них, застрявшая в позвоночнике, оказалась смертельной. Отто Планетта же утверждал, что стрелял только один раз. Главным свидетелем был лакей Эдуард Хедвицек, который утверждал, что Планетта стрелял два раза. Однако военный эксперт, генерал Вальтер Пуммер, установил, что выстрелы были произведены из двух разных пистолетов. Кто все же убил Энгельберта Дольфуса — это так и останется тайной, так как следствие быстро свернули, Отто Планетта был повешен, Хедвицек умер в 1947 году, а отчет с грифом «Секретно» под названием «Восстание австрийских национал-социалистов в июле 1934 года» в самом конце Второй мировой войны был затоплен в Черном озере в Чехословакии вместе с другими архивами Главной службы имперской безопасности.

[Через двадцать лет после окончания войны секретные архивы СС были подняты со дна Черного озера. Из них удалось узнать немало интересного. В частности, стало известно, что убийство Энгельберта Дольфуса не было роковым стечением обстоятельств, а изначально входило в планы нападавших. Дело в том, что Гитлер ненавидел австрийского канцлера за то, что тот, будучи личным другом Бенито Муссолини, умело «вбивал клин» между Германией и Италией.]

В 19 часов мятежники были вынуждены сдаться.

Уже на следующий же день на Гитлера обрушилась целая волна международных протестов. Впервые фюрер предстал в глазах мировой общественности в своем истинном обличье.

— Мы стоим перед вторым Сараево! — кричал в исступлении Гитлер.

Наиболее резко выступил против вмешательства Германии в дела Австрии Бенито Муссолини. Имея договор с Австрией, он спешно выдвинул несколько дивизий через перевал Бреннер к границе Австрии.

Тогда Муссолини сказал:

— Именно Гитлер является виновником убийства Дольфуса и несет полную ответственность за все, что случилось в Австрии. Гитлер — это ужасное, сексуальное, дегенеративное создание, чрезвычайно опасный идиот.

После этого немцы отошли на заранее подготовленные позиции. Уже в ночь с 25 на 26 июля фюрер дал поручение рейхсминистру пропаганды Геббельсу откреститься от венских событий. Одновременно с этим Гитлер направил президенту Австрии Вильгельму Микласу телеграмму с соболезнованиями.

Историк Вольфганг Акунов по этому поводу пишет:

«Несмотря на то что заговорщикам удалось убить Дольфуса, их восстание было подавлено войсками и полицией “австрофашистского” режима при поддержке полувоенных отрядов Геймвера, поскольку штурмовые отряды австрийских национал-социалистов […] не поддержали путчистов. Фюрер Германской державы Адольф Гитлер также не оказал поддержки национал-социалистическому путчу в Австрии, поскольку фашистский диктатор (дуче) Италии Бенито Муссолини, опекавший установленный Дольфусом в Австрии по итальянскому образцу “христианско-социальный сословный (корпоративный)” режим, пригрозил военным вмешательством и стянул крупные военные силы к итало-австрийской границе».

Со временем Муссолини изменил свое мнение о Гитлере, и Италия сделалась союзником Германии, став составной частью оси Рим — Берлин — Токио. Поэтому, когда в 1938 году Гитлер присоединил Австрию к Третьему рейху, со стороны Муссолини не раздалось ни одного слова неудовольствия. Будь жив Энгельберт Дольфус, кто знает, состоялся бы союз Италии и Германии, и аншлюс 1938 года. Если бы австрийский канцлер продолжил обрабатывать правящие круги Франции, Англии и США, то, кто знает, терпели бы эти страны столь долго агрессивную политику фюрера. Будь жив Дольфус, вся история могла бы пойти по иному пути…

Участников венского путча судили. Они получили разные сроки заключения, но в 1938 году, после аншлюса, их освободили. Командира 89-го штандарта СС, Отто Планетту и еще одиннадцать эсэсовцев казнили. Майор Фей стал министром в правительстве Курта фон Шушнига, но его сладкая жизнь продолжалась недолго. 16 марта 1938 года, когда германская армия уже вошла на территорию Австрии, Эмиль Фей странным образом покончил с собой…

Кстати сказать, роль этого человека в событиях 25 июля 1934 года загадочна. Именно он, как потом выяснилось, доложил Дольфусу о грядущем мятеже. Есть версия, что он сам был связан с нападавшими, но потом, видимо, решил подстраховаться и сообщил канцлеру обо всем, но уже тогда, когда предотвратить что-либо уже было невозможно. Его расчет был прост: в случае провала эсэсовцев он стал бы национальным героем, а в случае их успеха — одним из победителей.

А дверь на потайную винтовую лестницу, выходившую во двор? Почему она, всегда открытая, в этот роковой день оказалась закрыта на замок? Одним из вариантов ответа на этот вопрос является такая версия: готовя операцию, эсэсовцы подкупили лакея Эдуарда Хедвицека. Возможно, это именно он запер дверь, у которой ранили Дольфуса.

Кстати сказать, почему, стреляя в Дольфуса, Отто Планетта лишь ранил его? Ведь, стреляя в упор, практически невозможно промахнуться? Скорее всего, убить федерального канцлера эсэсовцы хотели позднее. А сначала им нужно было вытянуть из него информацию о том, где он хранит некий компромат на Гитлера, и узнать имена его агентов в Германии. Если это так, то неоказание истекающему кровью Дольфусу медицинской помощи было своего рода пыткой. Когда же мужественный Дольфус отказался говорить, к делу призвали майора Фея (мятежники надеялись, что канцлер перед смертью расскажет ему о тайнике с секретными документами).

Как бы то ни было, в этом деле до сих пор вопросов больше, чем ответов.

А пока же Гитлеру пришлось отказаться от аншлюса, и он решил повторить трюк, позволивший ему в 1933 году разрушить Веймарскую республику, просуществовавшую большую часть мирного периода между двумя мировыми войнами (тогда Гитлер договорился о создании коалиционного правительства, в которое от национал-социалистов вошел он сам, а также Вильгельм Фрик и Герман Геринг). Теперь, 11 июля 1936 года, Гитлер заключил договор с австрийским правительством, согласно которому Австрия обязывалась дружественно относиться к Германии. Со своей стороны, Германия признавала суверенитет и независимость Австрии и обещала не оказывать никакого давления на ее внешнюю политику. Чтобы подтвердить этот договор, Курт фон Шушниг назначил на различные административные посты австрийских нацистов. Как следствие, полицейские службы Австрии были парализованы, граница становилась все более и более «прозрачной»…