Все дороги ведут в Рим не только в прямом смысле, как в столицу великой древней империи, но и в переносном, как в один из главных центров западноевропейской культуры. Вечный город! Кстати, «вечным» Рим называли еще в I веке до нашей эры, когда ему было около семисот лет. В наши дни столица Италии неумолимо приближается к празднованию своего 2800-летия, которое состоится в апреле 2047 года. А там и трехтысячелетие на за горами! Действительно — вечный город.«Можно соскучиться на втором месяце пребывания в Риме, но никак не на шестом, а если вы пробудете здесь год, то вас посетит мысль остаться здесь навсегда».
[Тит Ливий. История Рима от основания города. (пер. В. М. Смирина).]«Город между тем рос, занимая укреплениями все новые места, так как укрепляли город в расчете скорей на будущее многолюдство, чем сообразно тогдашнему числу жителей. А потом, чтобы огромный город не пустовал, Ромул воспользовался старой хитростью основателей городов (созывая темный и низкого происхождения люд, они измышляли, будто это потомство самой земли)… от соседних народов сбежались все жаждущие перемен — свободные и рабы без разбора, — и тем была заложена первая основа великой мощи».
[М. Е. Сергеенко. Жизнь древнего Рима: очерки быта.]«Для тоги брали кусок материи в форме эллипса, обычно вдвое или втрое больший, чем это требовалось по фигуре. Материю эту брали обеими руками за ее широкий край, захватывая примерно треть всего куска и, собрав его складками, перекидывали через левое плечо так, чтобы покрыта была левая рука и спереди конец свисал почти до самой земли (конец этот назывался lacinia). Затем материю (около трети ее по ширине) пропускали под правой рукой (в старину ее натягивали туго по спине), на высоте бедра опять собирали в складки и, протянув по груди наискось, перекидывали конец через левое плечо: это была «перевязь» (balteus или praecinctura); натягивать ее надо было так, чтобы она не «душила человека», но чтобы и не обвисала… Остальную часть материи (захвачена была ведь только треть ее) спускали полукругом, тщательно располагая в нем складки, чуть пониже колена — это sinus, и перекидывали конец опять через левое плечо. Заднюю полу несколько поддергивали вверх и на груди над «перевязью» собирали ее в складки — это umbo (слово обозначает выпуклость посередине щита). Нельзя, чтобы пола волочилась по земле: это признак небрежности и изнеженности, и над Цезарем за такую манеру носить тогу подсмеивались… Sinus обычно натягивали на правое плечо; его можно было накинуть и на голову, защищая себя от дождя или солнца или желая остаться неузнанным, молясь и совершая жертвоприношение. Квинтилиан советовал оратору, начиная речь, отбросить sinus с плеча.
Плащ накидывали на себя сразу; тогу надевали в несколько приемов, и облечься в это сооружение одному, без чужой помощи, было невозможно… уже в конце республики и при империи в составе городской челяди держат рабов-специалистов, умевших расправить и уложить складки тоги… К этому делу приступали с вечера; раб «устраивал наново складки», прокладывал их тоненькими дощечками или полосками липового луба и прихватывал зажимами, чтобы сохранить в должном виде до утра… Неумело надетая тога вызывала усмешки городских щеголей… Гортенсий, знаменитый оратор и соперник Цицерона, славившийся своими причудами и франтовством, выходил из дому, только тщательно проверив в зеркале, хорошо ли сидит на нем тога, и когда в тесноте и толкотне римских улиц кто-то, налетев на него, «разрушил сооружение его тоги», сдвинув складки с плеча, он подал на обидчика в суд за оскорбление».
[Гай Петроний Арбитр. Сатирикон. (Пер. Б. И. Ярхо).]«Посередине подноса находился ослик коринфской бронзы с вьюками на спине, в которых лежали с одной стороны черные, с другой — белые оливки. Над ослом возвышались два серебряных блюда, по краям их были выгравированы имя Трималхиона и вес серебра, а на припаянных к ним перекладинах лежали жареные сони [мелкие грызуны, употребляемые римлянами в пищу], обрызганные маком и медом. Были тут также и кипящие колбаски на серебряной жаровне, а под жаровней — сирийские сливы и гранатовые зерна».
Затем было подано блюдо, на котором пирующие увидели:«подали первое блюдо с корзиной, в которой, расставив крылья, как наседка на яйцах, сидела деревянная курица. Сейчас же прибежали два раба и под звуки пронзительной музыки принялись шарить в соломе; вытащив оттуда павлиньи яйца, они роздали их пирующим… мы взяли по ложке, весившей не менее полуфунта каждая, и разбили яйца, слепленные из крутого теста… поковыряв корочку, я вытащил жирного винноягодника, [«винная ягода» — одно из названий инжира, винноягодник — небольшая птица, питавшаяся, помимо прочего, плодами инжира] приготовленного под соусом из перца и яичного желтка».
После«птиц и свиное вымя, а посередине зайца, украшенного крыльями, как бы в виде Пегаса. На четырех углах блюда мы заметили четырех Марсиев, из мехов которых вытекала обильно подливка прямо на рыб, плававших точно в канале».
Вы уже объелись и просто некуда складывать еду? А это всего лишь середина пиршества. Сейчас вам подадут блюдо с огромной свиньей, занявшее весь стол. Когда брюхо свиньи будет вспорото, оттуда посыплются разные колбасы… Следом вам подадут блюдо с пирожными, посреди которого будет стоять сделанный из теста Приап, сын бога вина Диониса и богини любви Афродиты. В подоле платья Приапа сложены фрукты, в том числе и сильно любимый римлянами виноград.«было внесено огромное блюдо, на котором лежал изрядной величины кабан с шапкой на голове, державший в зубах две корзиночки из пальмовых веток: одну с карийскими, другую с фиванскими финиками. Вокруг кабана лежали поросята из пирожного теста, будто присосавшись к вымени, что должно было изображать супорось» …
[Тит Ливий. История Рима от основания города. (Пер. В. М. Смирина).]«Клузийцы, хотя им ничто не давало права на союз или дружбу римлян… отправили в Рим посольство просить у сената помощи. Насчет помощи просьбы их не имели никакого успеха; но все же были отправлены три сына Марка Фабия Амбуста в качестве послов для переговоров с галлами от имени сената и римского народа с требованием не нападать на союзников и друзей римского народа, которые им не причинили никакой обиды; римляне-де вынуждены будут, в случае надобности, защищать их и с оружием в руках, хотя, впрочем, лучше было бы, по их мнению, отклонить эту войну, если только возможно, и познакомиться с галлами, народом новым, скорее путем мирных отношений, чем на поле сражения.
То было миролюбивое посольство, но только состояло оно из слишком опрометчивых послов, похожих больше на галлов, чем на римлян. После того как они передали в собрании галлов о своем поручении, им дан был ответ, что хотя галлы в первый раз слышат имя римлян, но в храбрости их не сомневаются, потому что клузийцы при тревожных обстоятельствах обратились к ним за помощью; и так как римляне предпочли защищать своих союзников при посредстве посольства, а не оружием, то и они не отказываются от предлагаемого мира, если только клузийцы, владеющие землей в большем размере, чем могут обработать, уступят часть своих владений галлам, нуждающимся в земле; на мир с иными условиями они не могут согласиться. И ответ они хотят получить в присутствии римлян, и сражаться намерены, в случае отказа на их требование на землю, в присутствии тех же римлян, чтобы они дома могли сообщить, насколько галлы превосходят доблестью прочих смертных».
Когда галлы подошли к Риму, часть населения (в основном — плебеи) удалилась из города на Яникульский холм, а те, что остались, решили укрыться на высоком Капитолийском холме, который со времен Сервия Туллия представлял собой хорошо укрепленную крепость.«Кровопролития никакого в бою не было; пострадали только спины тех, которые, обгоняя друг друга среди беспорядочной толпы, мешали бегству. Кругом по берегу Тибра, куда, бросив оружие, устремилось вниз все левое крыло, легла масса людей, а многих не умевших плавать или ослабевших под тяжестью панцирей и прочего вооружения поглотили пучины».
[Проспер Аквитанский. Хроника. (Пер. Д. И. Суровенкова).]«Было объявлено о приближении короля Гейзериха из Африки, и когда толпы в панике ринулись из города, когда он [Максим] в страхе также хотел бежать, разрешив бежать всем остальным, он был зарезан императорскими рабами на его 77-й день правления. Его разорванное на части тело было брошено в Тибр, и он остался без могилы. После этой гибели Максима последовало достойное многих слез пленение Рима, [когда] городом, лишенным всякой защиты, овладел Гизирик [Гейзерих]. Навстречу ему из ворот вышел святой епископ Лев, изъявление покорности которого (Господь вел его!) так смягчило [Гейзериха], что тот, когда все подчинилось его власти, воздержался от огня, резни и казней. Итак, в течение следующих четырнадцати дней в ходе беспрепятственных и свободных розысков Рим был лишен всех своих богатств, а также вместе с царицей и ее детьми в Карфаген [столицу королевства Гейзериха] [в правление Октавиана Августа на месте разрушенного Карфагена было основано поселение Юлия Карфагенская, названное так в честь Юлия Цезаря. Впоследствии новое название было вытеснено прежним — так, под властью Рима, возник новый Карфаген, который очень скоро стал столицей римской провинции Африка] были уведены многие тысячи пленников, которые ценились либо из-за [своего] возраста, или из-за [своих] умений».
[Фердинанд Грегоровиус. История города Рима в Средние века. (Пер. В. И. Савина).]«Охранение церкви и государственных учреждений латинян неизбежно входило в интересы самого завоевателя. Его соплеменники и воины представляли собою не нацию, а пеструю толпу искателей приключений. Между их грубым варварством и римской цивилизацией лежала непреодолимая пропасть. Поэтому владычество Одоакра было не чем иным, как только властью военного лагеря, и как высоко, по-видимому, ни стоял Одоакр в государстве, он оставался в Равенне чужестранцем, которого боялись и ненавидели. Сохранить корону Италии своему потомству он не имел силы; византийский император видел в Одоакре узурпатора и только ждал первого случая развязаться с ним».
[Аноним Валезия. Жизнеописание Теодериха. (Пер. В. М. Тюленева).]«Он [Теодорих] был замечательным [правителем] и ко всем он был исполнен доброй воли, и правил тридцать три года. В его времена на тридцать лет в Италии установилось такое благополучие, что мир продолжался и после.
Он не совершал ничего превратного. Так он правил двумя народами, римлянаи и готами, как одним; несмотря на то, что сам он принадлежал к арианской секте, он ничего не помышлял против католической религии, так что римляне именовали его [вторым] Траяном или Валентинианом, временам которых он неуклонно следовал, а готы после [издания им] эдикта, по которому определялось право, считали его самым деятельным королем. Он предписал, чтобы у римлян было оружие как во времена принцепсов. Щедро раздавая дары и съестные припасы, устраивая зрелища в цирках и амфитеатрах, он доводил казну до полного разорения, но усердием своим восстанавливал ее и наполнял богатством.
Несмотря на то, что он был неграмотен, был он настолько мудр, что некоторые из его изречений до сих пор ходят в народе как пословицы… Он говорил: «Жалкий римлянин подобен готу, разумный же гот подобен римлянину»
[Павел Диакон. История лангобардов. (Пер. Д. Н. Ракова).]«Старое предание рассказывает по этому поводу забавную сказку: будто бы вандалы обратились к Годану [(Вотан или Один) — верховный бог древнегерманского пантеона] с просьбой даровать им победу над винилами и он ответил им, что даст победу тем, кого прежде увидит при восходе солнца. После этого, будто бы Гамбара [мать предводителей винилов] обратилась к Фрее, супруге Годана, и умоляла ее о победе для винилов. И Фрея дала совет приказать винильским женщинам распустить волосы по лицу так, чтобы они казались бородой, затем, с утра пораньше, вместе со своими мужьями, выйти на поле сражения и стать там, где Годан мог бы их увидеть, когда он, по обыкновению, смотрит утром в окно. Все так и случилось. Лишь только Годан при восходе солнца увидел их, как спросил: «Кто эти длиннобородые?» Тогда Фрея и настояла на том, чтобы он даровал победу тем, кого сам наделил именем. И таким образом Годан даровал победу винилам. Все это, конечно, смешно и ничего не стоит, потому что победа не зависит от человеческой воли, а скорее даруется провидением.
И тем не менее верно то, что лангобарды, первоначально называвшиеся винилами, впоследствии получили свое название от длинных бород, не тронутых бритвой. Ведь на их языке слово «lang» означает «длинный», a «bart» — борода».
[Фердинанд Грегоровиус. История города Рима в Средние века. (Пер. В. И. Савина).]«С той поры, как пало готское государство, и общественная жизнь в Риме умолкла, город стал совершенно иным. Ни консулы, ни сенат, ни игры уже не напоминали больше о всемирной империи; знатных фамилий почти уже не существовало… Религиозные интересы отодвинули гражданские на задний план, и… римский народ замкнулся в церковную форму. Никаких других общественных празднеств, кроме церковных, более не происходило; все, что сколько-нибудь волновало досужий народ, имело отношение к церкви. Она сама стала являться великим прибежищем общества; под влиянием неслыханных бедствий в природе и войн вера в скорый конец мира стала общей, и стремление к монашеству и духовному званию достигло крайних размеров. Неимущий находил здесь пищу и кров, честолюбивый же обеспечивал себе сан и положение в такое время, когда титулы диакона, пресвитера и епископа стали для римлян тем же, чем некогда были для них саны трибуна, претора и консула. Даже воины покидали свои знамена и принимали тонзуру; желавших получить церковные должности было так много из всех сословий, что Григорий старался положить предел этому наплыву, и поэтому в 592 году император Маврикий издал эдикт, которым воспрещалось солдатам поступать в монастыри, а гражданским чинам переходить на церковные должности. Постигнутый нищетой Рим не напрасно возлагал надежды на богатства церкви. Те времена, когда консул раздавал народу деньги, а префект заботился об обеспечении населения хлебом, маслом, мясом и салом, уже миновали; народ, требовавший когда-то panem et circenses [хлеба и зрелищ (лат.)], теперь просил только хлеба, и папа в изобилии снабжал им население».
[Прокопий Кесарийский. Война с персами. (Пер. А. А. Чекаловой).]«В первое время каждый, конечно, заботился о погребении трупов своих домашних; правда, их бросали и в чужие могилы, делая это либо тайком, либо безо всякого стеснения. Но затем все у всех пришло в беспорядок. Ибо рабы оставались без господ, люди, прежде очень богатые, были лишены услуг со стороны своей челяди, многие из которой либо были больны, либо умерли; многие дома совсем опустели. Поэтому бывало и так, что некоторые из знатных при всеобщем запустении в течение долгих дней оставались без погребения… Все совершаемые при погребении обряды были тогда забыты. Мертвых не провожали, как положено, не отпевали их по обычаю… В это время трудно было видеть кого-либо гуляющим по площади. Все сидели по домам, если были еще здоровы, и ухаживали за больными или оплакивали умерших. Если и доводилось встретить кого-нибудь, так только того, кто нес тело умершего. Всякая торговля прекратилась, ремесленники оставила свое ремесло и все то, что каждый производил своими руками… Таким образом, в городе, обычно изобилующем всеми благами мира, безраздельно свирепствовал голод. В самом деле, трудно было и даже считалось великим делом получить достаточно хлеба или чего-нибудь другого. Поэтому и безвременный конец у некоторых больных наступал, по-видимому, из-за нехватки самого необходимого».
[Фердинанд Грегоровиус. История города Рима в Средние века. (Пер. В. И. Савина).]«Подавленный войной, голодом и чумой, имея связь с Константинополем только в лице некоторых чиновников, отрезанный от Равенны лангобардами, предоставленный экзархом всем случайностям и почти лишенный всякой военной защиты, Рим… нашел в Григории своего национального и им самим избранного верховного главу».
[Фульгенций Руспицийский. К Мониму. (Пер. А. И. Смирнова).]«Если будешь искать начало греха, то не найдешь ничего, кроме гордыни… Она возникла тогда, когда ангел, возвысившийся против Бога и самим своим возвышением низвергнутый, вожделением (которое есть корень всех зол) возжелал захватить то, что не было ему дано Богом, отступил от Бога и пал».
[Фердинанд Грегоровиус. История города Рима в Средние века. (Пер. В. И. Савина).]«Судя по названиям вышитых одеяний и покровов, надо полагать, что и материи, и техника производства были весьма разнообразны, и родиной всего этого была византийская империя. Многочисленные названия, которыми обозначались ковры — vela, все греческие и часто давались по имени родины этих изделий: Александрии, Тира, Византии и Родоса. То же самое следует сказать о белых, пурпурово-красных и голубых облачениях, украшенных драгоценными камнями и затканных изображениями тех или других событий, или святых, или животных: орлов, львов, грифов, павлинов и единорогов. Названия священных сосудов, которые римляне называли греческим словом cymelia, точно так же доказывают восточное происхождение этих вещей. Вообще образцы всех таких ковров, облачений и утвари следует искать в храме Соломона, этой великой сокровищнице роскошных принадлежностей культа на Востоке. Папы и епископы старались воспроизвести в своем облачении фантастическое одеяние иудейских первосвященников, а в церквях — блеск и множество священных приношений, которыми был переполнен этот храм. Золотые кресты ослепляли своими драгоценными камнями и сверкали серебром и эмалью; вазы, чаши, кадильницы, кубки и кивории пленяли своей резной и чеканной работой».
[Павел Диакон. История лангобардов. (Пер. Д. Н. Ракова).]«Пипин получил власть в королевстве франков. Он был мужем изумительной смелости и постоянно сокрушал своих недругов. Однажды он пересек Рейн всего лишь с одним из своих приближенных и напал на одного из этих недругов, и убил его вместе с его людьми в спальне, где тот жил. Он также храбро вел войны с саксами и особенно с Ратпотом королем фризов. У него было несколько сыновей, но среди них самым достойным был Карл, который позже и унаследовал его власть».
[Фердинанд Грегоровиус. История города Рима в Средние века. (Пер. В. И. Савина).]«To, что было сделано Адрианом для церквей в Риме, превзошло труды почти всех предшественников; страсть к строительству, владевшая этим папой и его ближайшими преемниками, наложила вообще печать величия на первый период светского владычества пап. Одни церкви были перестроены Адрианом до основания, другие были восстановлены… Все без исключения церкви… были также разукрашены Адрианом; в каждую из них он пожертвовал по 20 тирских [Тир или Сур — город в Южном Ливане] ковров для развешивания их между колоннами. Сотни мастеров, занятые исполнением заказов папы, работали на золоте и серебре, готовили изделия из эмали и лазури, делали мозаичные изображения, грубо, но все-таки не без некоторого вдохновения, расписывали стены и уже менее удачно высекали скульптурные вещи из мрамора».
Проще говоря, римляне гордились своим невежеством, вместо того чтобы стыдиться его. Школы и библиотеки приходили в упадок, монастыри не отставали от них. Положение усугублялось нехваткой папируса после того, как его поставщик Египет подпал под власть арабов, враждебно настроенных к Риму и всей христианской Европе в целом. Дефицит побуждал смывать древние тексты для того, чтобы записать жизнеописание очередного святого.«Наместники и ученики Петра не желают иметь своими наставниками ни Платона, ни Вергилия, ни Теренция и никого другого из всей скотской породы философов, которые то, как птицы в воздухе, подымаются в горном полете мысли, то, как рыбы в море, погружаются в глубь вещей, то движутся шаг за шагом как овцы, опустошающие пастбища. И потому, говорите вы, тот, кто не напичкан подобными фантазиями, не может занять место привратника? А я вам говорю, что ваше утверждение — ложь. Петр ничего этого не знал и все-таки был поставлен при вратах, ведущих в небо, так как сам Господь сказал ему: “Я дам тебе ключи от Царства Небесного”. Наместники и ученики Петра знают апостольское и евангельское учение, и красота их слова не в напыщенности речи, а в смысле и разуме того, что говорят они. В Священном Писании сказано: чтобы поразить сильного, Бог избирает слабого. И от начала мира Бог делает своими провозвестниками не философов и ораторов, а людей неученых и простых».
Характерная деталь — на мозаиках и миниатюрах того времени можно видеть, что на полках шкафов, явно предназначенных для книг, стоит золотая или серебряная посуда.«О математике, астрономии и физике не было и помину. Все классическое образование сводилось к жалкому знанию одной «грамматики»… Шаткие общественные условия, партийные раздоры и перевороты исключали возможность процветания каких-либо просветительных учреждений, если только приходило кому-либо на ум подумать о них».
[Фердинанд Грегоровиус. История города Рима в Средние века. (Пер. В. И. Савина).]«Нет возможности составить себе даже представление о том богатстве, которое было накоплено в базилике Св. Петра. Начиная с Константина, императоры, государи Запада, Каролинги и папы не переставали делать этой церкви редкие по своему богатству и великолепию приношения, так что собор Св. Петра мог считаться величайшим музеем произведений искусства за все пять веков. Некоторые из этих произведений имели выдающееся значение или сами по себе, или в историческом отношении, как, например, древний золотой крест на гробе апостола, большой светильник Адриана, серебряный стол Карла с изображением Византии. Все эти сокровища были увезены сарацинами. Они сорвали даже серебряные плиты с дверей и золотые с пола исповедальни, а также похитили и главный алтарь. Гробница апостола была опустошена; не имея возможности унести с собой огромный бронзовый саркофаг, сарацины разбили его, выбросили и уничтожили все, что в нем содержалось. Весь мир веровал в то, что эта таинственная могила заключала в себе тело апостола, преемники которого назывались епископами Рима, и к этому телу стекались и повергались перед ним на землю все народы и государи; только помня все это, можно составить себе понятие, как глубоко было оскорблено христианское чувство и как велика была скорбь христианского мира».
[Лиутпранд Кремонский. Книга Воздаяния (Антаподосис). (Пер. И. В. Дьяконова).]«Городом Римом тогда управляла как мужчина… бесстыдная блудница Феодора… Она имела 2-х дочерей — Марозию и Феодору, не только подобных ей во всем, но и еще более склонных к разврату. Из них Марозия родила преступным образом от папы Сергия… Иоанна после смерти Иоанна Равеннского получившего должность в Римской церкви, а от маркграфа Альберика [своего законного супруга] Альберика, позже, уже в наше время, захватившего верховную власть над городом Римом. В это же время Равеннский престол, — архиепископ Равенны считался вторым по значению после Римского архиерея, — занимал первосвященник Петр. По долгу службы он весьма часто посылал в Рим к апостольскому владыке названного папу Иоанна, бывшего тогда служителем его церкви; Теодора, бесстыднейшая, как я говорил, блудница, пылая любовной страстью, прельстилась красотой его лица и не просто желала вступить с ним в связь, а и принудила его позже к этому. Пока совершались эти бесстыдства, умер епископ Болонской церкви, и Иоанн был избран на его место. Чуть позже, перед самым днём его рукоположения умер названный архиепископ Равенны; тогда по наущению Теодоры этот Иоанн, разжигаемый честолюбием, оставил прежнюю Болонскую церковь и вопреки установлениям святых отцов захватил его место. Придя в Рим, он тотчас же был рукоположен в епископы Равеннской церкви. А по прошествии малого времени, будучи призван Богом, умер тот папа, который рукоположил его вопреки праву. Тогда-то извращенный ум Теодоры… не имея сил терпеть, что ее любовник из-за расстояния в 200 миль, отделяющего Равенну от Рима, очень редко теперь владеет ею, заставил (Иоанна) оставить архиепископство в Равенне и овладеть верховным понтификатом в Риме»
[Фердинанд Грегоровиус. История города Рима в Средние века. (Пер. В. И. Савина).]«Римляне долго оплакивали несчастного Кресцентия; в городских актах до XI века включительно имя Кресцентия встречается поразительно часто, и этому были причины; его имя давалось сыновьям во многих семьях, очевидно, в воспоминание о смелом борце за свободу Рима. На могиле Кресцентия была сделана надпись, сохранившаяся до сих пор; это одна из самых лучших и самых замечательных средневековых римских эпитафий; от нее веет той печалью о бренности всего земного, которой проникнут мир развалин Вечного города:
«О тленный червь — человек, ты стремишься к раззолоченным палатам; ты покоишься здесь, но в тесном гробу. Он был счастливым и блестящим властителем всего Рима; теперь он довольствуется этим скудным и ничтожным уголком. Как прекрасен был властитель и герцог Кресцентий, отпрыск на стволе благородного рода. В его время страна Тибра была могущественна и право царило в ней, давая мир и тишину правлению папы. Но игра Фортуны повернула колесо его жизни и обрекла его на ужасный конец. Ты, спешащий насладиться жизнью, удели ему свое сожаление: ты разделяешь его участь».
[Фердинанд Грегоровиус. История города Рима в Средние века. (Пер. В. И. Савина).]«Враги реформы… решили… отменить избирательный декрет и восстановить патрициат [права светской знати]. Графы… и городские магнаты… кардинал… и несколько епископов собрались в Риме на совещание и постановили предоставить юному королю Генриху патрициат и обычные права по отношению к избранию папы… Они отправили к королю знаки патрициата: зеленую хламиду, митру, перстень и диадему и… приглашали его дать Риму папу».
В ответ папа на очередном Латеранском соборе отлучил Генриха от церкви и освободил его вассалов от клятв верности. Немецкие князья охотно ухватились за предоставленную возможность и начали готовиться к выборам нового императора. К счастью для Генриха, его бывшие вассалы не смогли договориться между собой, что дало ему время для нормализации отношений с папой Григорием.«Генрих, король не захватом, а Божией милостью, Гильдебранду, не папе, а вероломному монаху.
Это приветствие ты заслужил, сеятель раздора, рассылающий не благословения, а проклятия служителям церкви… Архиепископов, епископов и священников ты попираешь ногами, как рабов, у которых нет своей воли… Из благоговения к апостольскому престолу мы терпели все это; ты принял благоговение за трусость; ты восстал даже против королевской власти, которая дарована нам Богом, и грозишь отнять ее у нас, как будто власть и государство не в Господних руках, а в твоих.
Христос призвал нас на царство; тебя на папство — не призывал. Ты достиг его хитростью и обманом; позоря свою монашескую рясу, ты деньгами приобретаешь расположение людей, расположением их — оружие и оружием — престол мира… Не сказал ли Петр, истинный папа: бойтесь Бога, почитайте царя? Но ты Бога не боишься, а потому и меня, Его ставленника, не почитаешь. Апостол Павел провозглашает тебе анафему; решением всех наших епископов тебе произнесен приговор, и он гласит: оставь апостольский престол, которым ты завладел противозаконно, и пусть другой займет его, — тот, кто не будет совершать насилия над религией и преподаст истинное учение Петра, Я, Генрих, Божией милостью король, вместе со всеми нашими епископами взываю к тебе: удались, удались!»
В противостоянии формально победил император Генрих IV, но идеологическая победа осталась за папством. Точку в многолетнем споре поставил конкордат [договор между папой римским как главой Римско-католической церкви и каким-либо государством, регулирующий правовое положение Римско-католической церкви в данном государстве и его отношения со Святым Престолом], заключенный в 1122 году в Вормсе императором Генрихом V и папой Каликстом II. По условиям этого договора прелатов возводил в сан папа, а право на землевладение им предоставлял император. Таким образом инвеститура была разделена на духовную и светскую, но приоритет при этом оставался за папой, поскольку он решал, кого возводить в сан, а светская инвеститура являлась следствием духовной.«Занятый проектом возвращения в Рим во главе войска, Григорий умер 25 мая 1085 года в Салерно. «Я умираю в изгнании потому, что любил справедливость и ненавидел неправду», — печально говорил Григорий на своем смертном одре, и в этих словах вполне сказалась коренная черта сильного и мужественного характера… Григорию должно быть отведено место в ряду земных правителей, могучее воздействие которых на мир вместе и насильственно, и благотворно. Религиозная основа, из которой исходил Григорий, ставит его, однако, гораздо выше светских властителей. Рядом с ним Наполеон по идейному содержанию является поразительно бедным. Цели, которые преследовал Григорий VII, были, конечно, унаследованы им от его предшественников. Но исключительные способности правителя и государственного мужа составляли собственное достояние Григория точно так же, как и присущая ему революционная смелость, до которой не доходил никто ни в Древнем Риме, ни в новейшее время. Опрокинуть существовавший тогда в Европе общественный строй для того, чтобы на развалинах его воздвигнуть папский престол, — такая мысль нисколько не страшила этого монаха… Как папа Григорий взял на себя слишком большую задачу: то, что могло быть создано целыми веками, он хотел осуществить в короткое время своего могущества. Тот, кто хочет достичь невозможного, переходит в область несбыточного, и попытка Григория сосредоточить в своих руках политическую власть над всем миром была именно такой несбыточной мечтой».
[Фердинанд Грегоровиус. История города Рима в Средние века. (Пер. В. И. Савина).]«Особенностью города [Рима] во все времена было пассивное и созерцательное бытие. Великим продуктом Рима были две центральные мировые реформы, империя и церковь; но город не способен был приобщиться к активному процессу жизненной цивилизации. Новейшая образованность нашла средоточие свое во Флоренции, начавшей с XIV века занимать на Западе место Афин… Эту предназначенность к подобной гегемонии обусловливала целая совокупность благоприятных условий: гвельфо-республиканский вольный дух, не столь скоро подавляемый, как в Милане; отсутствие гнета со стороны основных мировых сил — папства и императорства; трудолюбивый и любоискательный дух граждан, уравнивавший состояния и в совершенстве урегулировавший изменчивые формы политического быта города; свежая, не насыщенная монументами древности почва… наконец, пытливый, даровитый, разносторонний нрав… С XIV века Флоренция стала образцовым итальянским государством. Мы видим, что политическими установлениями заимствовался оттуда сам Рим. Между тем как тосканский этот город был вместилищем всей предстоящей и новой жизни, Рим высился как достопочтенный монумент классической культуры и непрестанно являл итальянцам руины ее — как документы цивилизации древности, благодаря чему соблюдено было и сознание единства латинского мира».
[Фердинанд Грегоровиус. История города Рима в Средние века. (Пер. В. И. Савина).]«Зрелища средневековых римлян не дают, правда, никакого высокого понятия ни об их культуре, ни об их могуществе. Турниры были в то время прекраснейшими праздниками рыцарского духа. В Риме они не привились бы даже и помимо многократных запретов со стороны церкви; они вообще не привились в граждански-цивилизованной Италии. Но аристократия римская доставляла себе варварское, предков ее достойное удовольствие — бороться с быками. Она устроила 3 сентября 1332 года бой быков в Колизее… бой происходил пеший. Мы имеем описание этого боя быков; оно дает нам мимолетные очертания молодых людей и прекрасных дам, блиставших в тогдашнем римском обществе, и целое, подобно метеору, проносится перед любопытными нашими очами. Как и в античные времена, так и теперь распределялись сидения по рангу. Знатные дамы сидели на крытых красным балконах… Народу предоставлено было занимать места как попало. Рыцари-борцы (приглашены были и иностранцы) носили на забралах цвета своих дам и девизы вроде следующих; «Я один, как Гораций; я Эней для Лавинии; я раб римской Лукреции». Орсини, Колонна, Савелли, Анибальди, Асталли, Капоччи Каффарелли, Конти, Патрески, Альтиери, Кореи, Манчини взошли на арену без лат, со шпагами и копьями. Каждый напал на своего быка. Бой был серьезный, на манер любого античного боя гладиаторов. Прекрасные дамы могли восторгаться безумным геройством своих поклонников и оплакивать 18 благородных юношей, лежащих пронзенными рогами быков на арене… Столь смертоносная игра соответствовала дикости тогдашнего поколения. В ту же самую эпоху даваемы были в Неаполе перед глазами двора кровавые бои гладиаторов, с отвращением виденные и описанные Петраркой».
[Джорджо Вазари. Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих. (Пер. А. И. Бенедиктова под ред. А. Г. Габричевского).]«И вот как во Флоренции, так и за ее пределами Сандро настолько прославился, что когда папа Сикст IV приказал соорудить капеллу в римском дворце, то, желая ее расписать, распорядился, чтобы он стал во главе этой работы, и здесь он выполнил своею рукой следующие сюжеты: Христа, искушаемого дьяволом, Моисея, убивающего египтянина и утоляющих его жажду дочерей Иофора, затем огонь, спадающий с неба и карающий сыновей Аарона; наконец, некоторых святых пап в нишах над картинами. Этими работами он приобрел славу и первенствующее имя среди многочисленных флорентийских и других художников, работавших вместе с ним и с ним соперничавших, а от папы получил изрядную сумму денег, которую тотчас же истратил до конца, еще не выезжая из Рима».
Оставим любовные дела в стороне и проникнем в суть. Пациента с высокой температурой лечили кровопусканиями, чего ни в коем случае нельзя было делать с точки зрения современной медицины (столь популярное в старину кровопускание в наше время лечебным методом не считается).«Рафаэль… продолжал заниматься своими любовными делами, превыше всякой меры предаваясь этим утехам. И вот однажды после времяпрепровождения еще более распутного, чем обычно, случилось так, что Рафаэль вернулся домой в сильнейшем жару, и врачи решили, что он простудился, а так как он в своем распутстве не признавался, ему по неосторожности… отворили кровь, что его ослабило до полной потери сил, в то время как он как раз нуждался в их подкреплении… после исповеди и покаяния он завершил свой жизненный путь в день своего рождения, в страстную пятницу, тридцати семи лет от роду».
[Эрнст Гомбрих. История искусства. (Пер. В. А. Крючковой и М. И. Майской).]«Любопытно, что многие понятия, обозначающие стили, вначале были всего лишь бранными, презрительными кличками. Так, итальянцы эпохи Возрождения обозвали «готикой» стиль, который они считали варварским, принесенным племенами готов — разрушителей Римской империи. В слове «маньеризм» еще различим первоначальный смысл манерности, поверхностной подражательности, в чем обвиняли критики XVII века художников предшествующей поры. Слово «барокко», означающее «причудливый», «нелепый», «странный», также возникло позднее как язвительная насмешка, как жупел в борьбе со стилем XVII века. Этот ярлык пустили в ход те, кто считал недопустимыми произвольные комбинации классических форм в архитектуре. Словом «барокко» они клеймили своевольные отступления от строгих норм классики, что для них было равнозначно безвкусице».
[Чарльз Диккенс. Картины Италии. (Пер. А. С. Бобович).]«Изможденный монах-францисканец с диким горящим взглядом был единственным нашим проводником в этих глубоких и жутких подземельях. Узкие ходы и отверстие в стенах, уходившие то в ту, то в другую сторону, в сочетании со спертым, тяжелым воздухом вскоре вытеснили всякое воспоминание о пути, которым мы шли, и я невольно подумал: «Боже, а что, если во внезапном припадке безумия этот монах затопчет факелы или почувствует себя дурно, что станется тогда с нами?» Мы проходили между могил мучеников за веру: шли по длинным сводчатым подземным дорогам, расходившимся во всех направлениях и перегороженным кое-где каменными завалами, чтобы убийцы и воры не могли найти тут убежища и составить, таким образом, подземное население Рима, еще худшее, нежели то, что живет под солнцем. Могилы, могилы, могилы! Могилы мужчин, женщин и их детей, выбегавших навстречу преследователям, крича: «Мы христиане! Мы христиане!», чтобы их убили вместе с родителями; могилы с грубо высеченною на каменных гранях пальмою мученичества; маленькие ниши, вырубленные в скале для хранения сосуда с кровью святого мученика; могилы некоторых из тех, кто жил здесь много лет, руководя остальными и проповедуя истину, надежду и утешение у грубо сложенных алтарей, таких прочных, что они стоят там и сейчас; большие по размерам и еще более страшные могилы, где сотни людей, застигнутых преследователями врасплох, были окружены и наглухо замурованы, погребены заживо и медленно умирали голодною смертью.
«Торжество веры не там, на земле, не в наших роскошных церквах, — сказал францисканец, окидывая вас взглядом, когда мы остановились передохнуть в одном из низких проходов, где кости и прах окружали нас со всех сторон, — ее торжество здесь, посреди могил мучеников за веру!».
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 1