История Хорватии до образования республики

[ZHAN]

Сущность иллиризма — решительное движение в сторону единой южнославянской культуры. Термин иллиризм его сторонники объясняли необходимостью «жертвы» ради согласия, единения с сербами. Это давало «основание» утверждать, что хорваты не любят свой язык и склонны стать сербами. Б. Шулек, хорватский публицист, именно так объяснял позицию сербских идеологов.


Мы полагаем, что тезис о «жертве» вызван другой причиной — стремлением объединить хорватов и сербов, прежде всего Хорватии, под обшим этнонимом, но в хорватском государстве, то есть, в конечном счете, укрепить последнее. Эта «жертва» аналогична шахматной: она была рассчитана на успех. Однако метод иллиров был спорным, и замалчивание своего этнонима не могло дать положительного результата. Цель иллиризма — единый литературный язык для югославян — не была воспринята ни словенцами, ни сербами. (С сербами договоренность была достигнута в 1850 г., но не о названии языка, а о его «тождественности».) Одним же хорватам иметь чуждый этноним «неприлично», писал хорватский автор. Особенно термин «иллиризм» не годился после краха абсолютизма, когда ожидалось восстановление хорватского языка как официального.

В хорватской печати этноним «хорват» появляется все чаше с 1855— 1856 гг. «Подлинные», «честные», «коренные» хорваты, «хорватское сознание», «мы — хорваты» и т.д. Вспомнили, что Елачич гордился тем, что его родила хорватская мать. Национальная гордость проявлялась особенно после конституционных реформ 1860-1861 гг. Югославизм, как теория родства южных славян и общности их интересов, оставлял место хорватскому национальному сознанию и хорватскому национальному процессу. Но такая возможность была и у сербов.

У хорватов-кайкавцев еще оставалось много провинциального — среди мелкой буржуазии и крестьян. Сохранился и славонский патриотизм — результат длительной изоляции от Хорватии и иной социальной структуры (хорваты для славонцев лишь «братья»). Различие в экономических интересах способствовало тому же. Б. Шулек в 1852 г. доказывал, что «славонец», «далматинец», «дубровчанин» — «политические наименования, результат проведения границ, но не этнические, и поэтому все они — хорваты».

Борьбу В. С. Караджича за развитие народного языка и письменности, против славяносербской традиции, деятели иллиризма наблюдали с симпатией. Шулек восхищался его заслугами перед сербским народом и языком. Ведь Караджичу пришлось противостоять православной иерархии и связанной с ней интеллигенции, богатой сербской колонии в Пеште, «Матице сербской», а также властям Сербского княжества. Идея, что штокавщина и есть сербский язык, подтолкнула некоторых воеводинских авторов до Караджича призвать хорватов отказаться от иллиризма и принять сербский этноним. Многие бывшие иллиры распространяли книги Караджича. И. Кукулевич в 1850 г. предложил избрать Караджича почетным членом Общества югославянской истории. Публично Караджич выступил против хорватского этнонима в 1849 г., когда этот этноним стал распространяться вместе с хорватским национальным самосознанием. Это было время, когда языковая реформа Караджича («пиши, как говоришь») все более утверждалась в сербской литературе. Но до ее победы оставалось 20 лет.

В своем «Ковчежиче» (1849 г.) Караджич причислил кайкавцев к словенцам, штокавцев — к «сербам римского закона», оставив хорватам исчезающий чакавский диалект. Он надеялся, что, несмотря на трудности, католики постепенно «привыкнут» к тому, что они сербы.

Ситуация осложнялась тем, что ведущие авторитеты тогдашней славистики поддержали Караджича (Я. Коллар,, Е. Копитар, П. И. Шафарик, Ф. Миклошич). Но П. И. Шафарик пересмотрел свои прежние взгляды и убедился, что этноним «хорват» выходит за пределы кайкавского диалекта. Вопреки «теории» многие штокавцы называли себя хорватами!

В 1852 г. в новосадском «Сербском дневнике» Д. Медаковича промелькнула фраза, что хорваты пишут по-сербски. В ответ Старчевич в официальных «Народных новинах» заявил, что вообще не знает никакого сербского языка... Старчевич подчеркнул достоинства хорватов и, не стесняясь в выражениях, отрицал существование сербов. Закипела перебранка... Сербы вспомнили о царе Душане и «сербской республике Дубровник». В ответ Старчевич сформулировал основные элементы своей великохорватской идеологии (нельзя было упоминать лишь требование независимости). Хорваты — государствосозидающий храбрый народ, а сербы -«нищее простонародье», серб — от servus... И т. д. и т. п. Старейшее глаголическое письмо возникло в Далмации. Сербы и словенцы, в самом деле, хорваты. В подробном ответе Старчевичу сербский писатель Й. Суботич провозгласил сербами далматинских хорватов, далматинских и славонских литераторов. Наиболее полное опровержение тезисов, отрицавших хорватскую нацию, дал Б. Шулек, причем в спокойном, уважительном к сербам тоне. Но в ответ на «сербов трех вер» он писал, что есть и «хорваты трех вер». Этнонимы народов-близнецов должны быть равноправны, писал он. Полемика о языках вспыхивала и в 60-х годах.

После 1848 г. попечительство над католическими начальными («тривиальными») школами было поручено епископам, но все расходы покрывались местными властями. Главное было в связи религиозного воспитания с практическими знаниями. В 1855 г. империя заключила конкордат с Ватиканом, и система начала работать. Книги для чтения были напечатаны двумя алфавитами. Школ не хватало, и посещались они плохо. Детям надо было пасти скот или работать в поле. Ремонтировать школы обедневшие общины не могли. Часто учебники по содержанию не годились для православных.

В городах были «главные» (трехлетние, потом четырехлетние) школы. Здесь учили лучше, так как эти школы давали право поступать в гимназии. В Хорватии и Славонии в 1857 г. существовали три трехгодичных «реальных» училища. В 1859 г. в Загребе появилось шести годичное «высшее реальное». На Военной границе было два реальных училища. В 1857/ 1860 гг. загребскую низшую «реалку» оканчивали при мерно по два десятка учеников. Более быстро развивались в Загребе частные школы. С 1844 г. в Вараждине появилась торговая школа. За 10 лет ее окончили 742 ученика, из них «хорватов и славонцев» — 585. Характерно стремление выработать хорватскую торговую терминологию (для ведения книг). В целом примерно 30% детей посещало школы. Богатые купцы считали патриотическим долгом помогать учителям (например, выписывать для них газеты).

Гимназий в Провинциале в 1848 г. было шесть (шестиклассных), из них четыре — францисканских. Преподавание велось по-латыни, а венгерский язык был обязательным предметом. Но с 1854 г. уже проявилась тенденция германизации гимназий. С 1854 г. немецкий язык вводился как язык преподавания с 4-го класса.

При Марии Терезии австрийские университеты потеряли самоуправление и стали готовить чиновников и священников. В 1848 г. была провозглашена свобода учения в университетах. Министр просвещения в 50-х годах граф Лев Тун стремился превратить университет в научное учреждение в католическом смысле, но без контроля со стороны церкви. Гегель и Кант были исключены. Основу права Тун видел в истории, в традиции. Для преподавания предметов (математика, естественные науки), не связанных с католическим учением, могли привлекаться некатолики. Но историю — оправдание католического взгляда на прошлое империи -должны были преподавать католики. Реформа Туна обеспечила высокий научный уровень: преподаватели гимназий должны были пройти трехгодичный курс подготовки. В 50-е годы появилось первое поколение хорватской преподавательской элиты.

В 1855 г. загребская гимназия указом императора стала гимназией первого разряда: гимназия была объединена с 2-годичным курсом «философии» Загребской академии.

Была перестроена и Королевская академия наук. Ранее философию преподавали священники, теперь либеральное Банское вече (1849-1850 гг.) стремилось получить преподавателей в либеральном духе XIX в. Но так как философия была перенесена в гимназии, академия (они, кроме Загреба, имелись в Трансильвании и Венгрии) с 1850 г. стала «юридической» (Pravoslovna) Кроме того, молодежь учила право в Вене, Праге, Граце и Пеште. С 1855 г. в академии преподавание было переведено на немецкий язык. В 1860 г. некоторые предметы были переведены на родной язык, а с 1861 г. инструкцией Придворного дикастерия (где действовали хорваты) — все преподавание.

Германизации гимназий абсолютизм придавал особое значение якобы ввиду богатства немецкой литературы. С почтением отзывались также об итальянском языке. Только эти языки якобы годятся для изучения наук. Империя имеет миссию продвижения культуры на Восток и, кроме того, должна быть мощной и единой — для этого нужен немецкий язык. Кроме того, империя — ведущая сила в Германии. Своей политикой власти затруднили процесс развития языка у разных народов, но германизации не достигли. Наоборот, они встретили ожесточенный отпор.

В Хорватии в 1849—1850 гг. «иллирский» язык был исключительным языком преподавания. Но с 1851 г. немецкий язык стал обязательным предметом в школах Хорватии, как и в судах и администрации. Елачич возражал против германизации: он согласился с изучением немецкого, но был против преподавания на нем, ибо ученики его не знали (в гимназиях в 1851 г. было 810 южных славян и 19 прочих). Всякий образованный «хорват и славонец» желает знать немецкий, полагал Елачич, но насилием этого не достичь, ибо еше жива память о мадьяризации, «больно оскорблявшей самые чувствительные проявления народности». Действительно, иллиризм, боровшийся с мадьяризацией, способствовал формированию в Хорватии атмосферы непримиримости к попыткам подавления родного языка. Австрийские власти не придумали ничего лучшего, как повторить венгерскую попытку ассимиляции хорватов.

Министерство распространило немецкий язык на изучение истории, естествознания, математики, физики. Смысл заключался в том, чтобы воспрепятствовать национальному воспитанию посредством истории, а в остальном власти ссылались на отсутствие терминологии. В 1854 г. в высшие гимназии был введен немецкий как «преимущественно» язык преподавания в старших классах. На хорватском преподавали только хорватский язык и Закон Божий, а ранее он был исключительным языком обучения. С 1855 г. немецкий был введен в 3-4 классах. Затем загребская гимназия была разделена на немецкую и «хорватско-иллирскую». Тоже произведено в Осиеке. Но осенью I860 г. хорватский язык снова был введен в гимназии (на этот раз навсегда), и тогда выяснилось, что и в главных школах хорваты не знали падежей и времен. В сущности, нормальное обучение было сорвано, так как гимназии стали местом изучения немецкого языка. Родной язык учили всего 2 часа в неделю.

С лета 1859 г. стало ясно, что крах неоабсолютизма неминуем, и постепенно стала смягчаться «тотальная» германизация. Указ 1854 г. о гимназиях был отменен. В 1859-1860 гг. немецкие преподаватели были уволены один за другим.

[Данные о периоде неоабсолютизма 50-х годов XIX в. взяты преимущественно из уникального по тематическому охвату исследования проф. М. Гросс. Имеется литература о борьбе крестьянства за землю, об экономических проблемах в период неоабсолютизма, о взглядах Э. Кватерника и А. Старчевича. Однако процесс распространения этнонима «хорват» в этот период почти не был изучен.]

[ZHAN]

В 1857 г. Хорватия и Славония насчитывали 865,9 тыс. человек, в 1869 г. -1168 тысяч. Хорвато-славонская Военная граница — соответствен но 674,9 и 696 тыс. человек. Весь этот комплекс в 1869 г. — 1,8 млн человек. Из них в Хорватии и Славонии католики составляли около 83 %, православные более 15%, на Военной границе —соответствен но 49,3%. В Далмации проживало 457 тыс. человек (1869 г.), из них католиков более 82 %, православных (сербов) — около 18%. Примерно 3 % католиков составляли итальянцы и славяне — итальянизированные горожане. Тогда же население Истрии насчитывало 254,9 тыс. человек, из них южных славян 69% (словенцев — 12%, остальные почти все хорваты), итальянцев-30%.

Положение Хорватии и Славонии на пороге Балканского полуострова придавало им особый политический вес. Кроме того, «без Хорватии и Далмации, от которых зависит сохранение флота и выход на морской простор, нет Австрийской империи», — отмечал русский дипломат в 1867 г. Австрийский генштаб планировал захват Боснии (с Герцеговиной) с целью обеспечения тыла приморских крепостей, экспансии к Эгейскому морю и пресечения возможности создания югославянского государства.

В 1859 г. монархия Габсбургов потерпела военное поражение от Франции и Пьемонта, что в условиях финансового краха положило коней режиму неоабсолютизма. Начался период конституционных маневров (1860-1866), что позволило активно выступить национальным движениям, в том числе хорватскому. Условием его подъема была общественно-экономическая обстановка в Хорватии. В центральных областях империи в третьей четверти XIX в. были созданы прочные основы промышленного развития. Например, в империи мощность паровых машине 1852 по 1863 г. возросла с 8,4тыс. л. с. до 44,4 тыс. л. с. Уже в 1851 г. была устранена таможенная граница, отделявшая западные земли империи от Венгерского королевства и Хорватии. Австро-немецкая буржуазия господствовала на имперском рынке, и это во многом определяло экономическое развитие земель государства. Быстрый подъем переживали Чехия и Моравия, район Буды и Пешта, отдельные очаги Трансильвании. Остальные земли сильно отставали.

Полуфеодальные отношения в Хорватии (издольная аренда, отработки) вызывали массовые протесты крестьян. Крестьяне отказывались платить помещикам за пользование лесом. Разорение деревни, связанное с невиданным ранее ростом налогов, сегрегацией земель, изгнанием крестьян из помещичьих лесов, венгерской конкуренцией на рынке зерна и т. п., вызывало бурные протесты крестьян. Случалось, они заканчивались стрельбой в крестьян, у которых описывалось имущество. Кандалы, каторга, расстрелы — так отвечало правительство на социальный протест крестьян в 60-х годах. Множество людей годами без суда содержалось в тюрьмах.

В ведущей отрасли экономики — торговле была занята основная группировка буржуазии (в 1857 г. — 1800 торговцев). Наибольшее значение имела экспортно-импортная торговля и транзит. В вывозе леса участвовал французский и германский капитал. В начале 60-х годов оборот Сисака, крупнейшего речного порта Хорватии, составлял более 30 млн форинтов в год. Вывозились лес,хлеб, кожа, табак, шерсть, мед, воск, сало, вино, сушеная слива и др. В Славонии (Осиеке, Земуне, Вуковаре) устраивались ярмарки — центры торговли с Османской империей, оптовики — хорваты, сербы, немцы и венгры — посредничали между Балканами и огромным рынком Пешта. Особый интерес хорватское купечество проявляло к торговле с Боснией на юге и с Крайной (Словенией, Австрией) на северо-западе. Торговые связи главных хорватских городов — Загреба. Сисака, Вараждина, Карловаца и др. протягивались в соседние провинции империи и за границу.

Вместе с тем издавна осуществлялся обмен между Хорватией, Военной границей и Боснией, а также Далмацией, Боснией и Черногорией, между Славонией и Сербией, Южной Венгрией. Связи облегчались одним (или очень близким) языком. Но связи между отдельными хорватскими землями — Хорватией и Далмацией — были невелики.

Хорватию связала с Веной и крупнейшим портом Триестом железная Дорога Штейнбрук (на австрийской границе) — Загреб — Сисак (1862 г.). Хорваты добивались дороги Земун—Риека, но, как отмечалось, Вена исходила из своих интересов. В 1861-1865 гг. эти политические интересы состояли в том, чтобы добиться участия хорватов в работе рейхсрата, то есть признания централизованного устройства империи. Вопрос о построении железной дороги из Фиуме в Землин (Земун) — наитрепешуший для Хорватии. Население с нетерпением ожидает построения дороги, которая может поднять и промышленность, и торговлю, пришедшие в полный застой», но правительство указывает, что все хозяйственные проблемы могут быть решены лишь рейхсратом.

Железная дорога от Вены до Сисака нанесла смертельный удар традиционным связям по рекам, извозному промыслу, лишила заработка тысячи крестьян-отходников, разорила строителей барж, мелких торговцев. Объем перевозок от Карловаца к морю упал в 10 раз. Один из владельцев мелкой мануфактуры (мастерской) жаловался, что «после того как наше отечество было облагодетельствовано железной дорогой», его предприятие пришло в упадок. Да и традиционные изделия стали терять сбыт. Загребские магазины были завалены разнообразными венскими и иностранными изделиями.

Рынок и местное производство стояли перед задачей коренных изменений; старое исчезало, а пути новому преграждали большие препятствия. Развивались лишь те отрасли промышленности, которые приспосабливались к международному, прежде всего имперскому рынку: лесопиление, мукомольное дело, выделка кож и пр.

В 1869 г. в обрабатывающей промышленности Хорватии было занято 35 тыс. человек, на Военной границе — 3,7 тысячи; все промышленное население составляло 100 тыс. человек (в Провинциале — 7%, на Границе около 3%). Разложение цехового ремесла завершилось; регламентация производства была отменена патентом императора в 1859 г. (остатки его были устранены в 1872 г., когда венгерский парламент установил свободу предпринимательства). Но в условиях многонациональной империи промышленный прогресс приводил к обострению национальных конфликтов.

С 1852 по 1863 г. численность паровых машин в Хорватии и Славонии возросла с 4 (43 л. с.) до 27 (551 л. с.). В 1868 г. мощность паровых двигателей составила 2470 л. с. Но в промышленности Чехии в 1863 г. имелось 933 паровых двигателя (13755 л. с.). В этих условиях существование предприятий было неустойчивым, целый ряд инициатив закончился неудачей. Города росли медленно, в 1869 г. все городское население составило 85 тыс. человек. Загреб насчитывал в 1850 г. 14,3 тыс. населения, в 1869 г. 19,9 тысяч. В 1857 г. здесь имелось более 1000 «фабрикантов»,т. е.ремесленников, и 521 наемный работник. Итак, хорватская национальная буржуазия в основном была занята торговлей, ростовщичеством, спекуляцией землей. Последнее ее сближало с землевладельцами и ставило во враждебные отношения с крестьянской массой. Помещики широко занимались торговлей и втягивались в банковское дело и, наконец, в промышленность. В Славонии в городах господствовали инонациональные предприниматели.

В целом национальная буржуазия объективно стояла перед задачей зашиты своих интересов, а мелкая буржуазия негодовала по поводу политики австрийского государства.

Само это государство в конце 50-х годов встречалось со все большей оппозицией в Венгерском королевстве и Хорватии; сбор налогов «встречает в Венгрии затруднения, поддерживаемые народом с непреодолимым чувством единогласия». Мелкое дворянство, весьма многочисленное в Венгрии, негодовало. Восстановление законов 1848 г. стало главным его требованием.

Когда недовольство открыто проявилось среди венских аристократов и буржуазии, Франц Иосиф после поражения в войне устранил министра А. Баха (июль 1859) и назначил канцлером польского магната А. Голуховского (август 1859). Все ждали изменения политического порядка. В мае 1860 г. император созвал совещательный имперский совет (рейхсрат). Он был «усилен» (официальная формулировка) назначенными Францем Иосифом представителями земель.

От Хорватии был приглашен тайный советник епископ Штросмайер, от Славонии — крупный купец и предприниматель Амброз Вранииани, от Далмации — граф Борелли, крупнейший землевладелец этой коронной земли. Венгерские аристократы сразу заявили, что право представительства Венгрии принадлежит лишь ее государственному собранию. Венгры, чехи, поляки и хорваты просили восстановить их представительные собрания (у других народов, не имевших дворянства, таких сеймов не было). Представители земель, вслед за венграми, выступили за некоторую децентрализацию управления, за автономию «историко-политических индивидуальностей», то есть образований, имевших определенные права в феодальную эпоху.

Штросмайер поднял вопрос о Далмации. Однако представитель Далмации Борелли заявил, что вопрос об объединении ставить рано. Австро-немецкая либеральная буржуазия проповедовала централизованное устройство и добивалась созыва общеимперского учреждения, которое бы высказалось по этому поводу. Венгерское дворянство стремилось к централизму в пределах своего королевства, отрицало политические права народов, кроме хорватов в Хорватии и Славонии. В Хорватии возмущение абсолютизмом вызвало симпатии к Венгрии.

Рейхсрат рекомендовал императору ввести автономию земель, уважать национальные языки. «Терпимость» к национальностям Упрочит положение династии...

[ZHAN]

Весной 1860 г. правительство ликвидировало раздробленность Венгрии. Вскоре в состав королевства был возвращены Воеводина и Меджумурье (населенная хорватами область между Дравой и Мурой и присоединенная к Хорватии в 1848 г.). Вне Венгерского королевства еще оставались Хорватия и Трансильвания. Но двор полагал, что сделанные уступки достаточны для переговоров с Венгрией, удовлетворение которой, как самой большой оппозиционной силы, считалось настоятельной задачей.

Политика Вены вызвала возмущение хорватов и сербов. Лидер складывающейся сербской Национально-свободомыслящей партии Светозар Милетич призвал сербский народ никогда больше не поддерживать правящие круги империи: ведь сербы надеялись на создание автономной Воеводины. В дальнейшем милетичевцы выступали за ослабление связей Венгрии с Австрией, за защиту «аграрных областей» империи от венского капитала.

Из Хорватии бежали деятели абсолютистского режима, в общественную жизнь стихийно вернулся хорватский язык. В театре освистали немецкую труппу. Раздавались лозунги в честь Кошута и Гарибальди. И. С. Аксаков, побывавший в Хорватии летом 1860 г., писал: «Ненависть к Австрии /здесь/ сильнее, чем когда-либо...». Объединение Италии (1859 г.) всколыхнуло хорватов. В Гарибальди видели подлинного героя. Среди радикальных кругов распространились надежды на Наполеона III с его «принципом национальности».

Придворные круги были вынуждены пойти на реформу. 20.10.1860 г. Франц Иосиф издал «Октябрьский диплом», в котором обещал вводить законы только «при содействии» сеймов земель и рейхсрата. Законы, касающиеся всей империи (из области финансов, торговли, транспорта, армии и др.), должны были издаваться «при участии» рейхсрата. Налоги, займы возможны «с согласия рейхсрата». Остальные дела — сфера земельных сеймов (их статус определялся императором), законодательных органов Венгрии и Хорватии. Подтверждалась отмена сословной исключительности дворянства.

В литературе встречается мнение, что диплом ввел в Австрийской империи федерализм. В действительности сохранилось консервативное централистское устройство при весьма ограниченной автономии земель.

Австронемецкая буржуазия была недовольна статусом земельных сеймов, где преобладали дворяне и духовенство, и тем, что их привилегии были отменены не полностью. Либералы же Хорватии торжествовали: Вена признала независимое от Венгрии положение Хорватии. Жители Карловаца в знак торжества по древнему обычаю изжарили на вертеле вола.

В ноябре 1860 г. новый бан генерал Шокчевич (Елачич умер в 1859 г.) пригласил на совещание («банскую конференцию») ряд влиятельных лиц. В петиции Францу Иосифу они просили признать хорватский язык официальным и учредить Хорватско-славонскую придворную канцелярию (по делам управления, суда и просвещения), восстановить жупанийское управление, присоединить Далмацию.

Франц Иосиф вскоре издал указ о хорватско-славонском «дикастерии» (отделе) в Вене во главе с Иваном Мажураничем, крупным чиновником и поэтом времен иллиризма, сочувствовавшим либеральным реформам. «Дикастерий» был центральной властью по хорватским делам; эти дела должны были вестись на родном языке. Отныне хорватский язык (теперь уже навсегда) был признан официальным. В январе 1861 г. восстановлена система жупаний во главе с бывшими иллирами (И. Кукулевич и др.), а также бывшими мадьяронами. Великим жупаном стал И. Штросмайер.

Судьбу Далмации Франц Иосиф лицемерно предложил решить путем переговоров представителей Далмации и Хорватии. Было известно, что Национальная партия (Далмации), начавшая формироваться лишь в 1860 г., отстаивавшая применение родного языка наряду с итальянским, стремится к соединению с Хорватией. Но она еше была слабой и уступала по влиянию итальянизированным кругам, так называемым «автономистам» — сторонникам автономии Далмации в составе Австрии. Автономисты признавали, что Далмация — славянская страна, но не считали ее хорватской. Народняков поддерживали часть хорватской и сербской интеллигенции, низшее духовенство, небогатая часть буржуазии. Автономистов — патриции (знать городов) — землевладельцы и верхи торговой буржуазии. В их среде ощущалось влияние итальянского национального движения.

По уставу, разработанному в Вене, сельская масса Далмации — почти 9/10 населения, посылала меньше депутатов в сабор провинции, чем курии крупных налогоплательщиков и горожан. В 1861 г. народняки получили 14 мест, автономисты — 27. Сабор отказался вести переговоры с Загребом. На это и рассчитывали в Вене. Вопрос о воссоединении пришлось отложить. Перед народняками встала задача отвоевать у автономистов влияние на горожан, так как масса крестьян находилась под влиянием францисканцев, сознавала, что говорит по-«рвацки», и была готова поддержать воссоединение. А чтобы завоевать города, надо было развернуть здесь национальную пропаганду. Средство для этого далматинские народняки видели в организации газеты.

В Хорватии в это время началась борьба за расширение автономии. Кватерник, находясь в Вене, подружился с русским посланником В. П. Балабиным (в своем дневнике Кватерник называет его «другом»). Балабин поддержал его идею поездки на Запад: «Кватерник, — докладывал Балабин 4.05.1859 г. Е. П. Ковалевскому, начальнику департамента Министерства иностранных дел России, — изъявил мне намерение отправиться в Париж и там напечатать брошюру о кроатах и их народном начале. Зная, что во Франции, да отчасти и у нас, на кроатов смотрят исключительно как на доблестных солдат Радеикого (имеется в виду участие граничар в войне против Италии в 1848—1849 гг.), я не мог не одобрить его намерений и снабдил его на это некоторыми указаниями». Деятельностью Кватерника заинтересовался Л. Кошут. Позднее Кватерник считал своей заслугой, что в Италии впервые упоминали хорватов без проклятий, хотя еше недавно итальянцы вели себя так, словно война (1848 и 1859 гг.) шла «не с Австрией, а с хорватами».

В 1859 г. в Париже Кватерник анонимно издал книжку в зашиту полной свободы Хорватии. Это — первое публичное выступление будущих основателей «партии права» — хорватских радикалов. На средства Штросмайера Кватерник в Загребе издал две брошюры, в которых обосновывал идею национального суверенитета хорватов — в основном против претензий Венгрии.

А. Старчевич, тогда нотариус Риекской жупании, в «Петициях» жупании призывал к созыву полновластного сабора и провозглашению «священных принципов» свободы личности, слова, печати, союзов, избранию чиновников, установлению Хорватией (самостоятельно!) отношений с другими странами. Как видим, А. Старчевич наряду с национальнорадикальными отстаивал демократические принципы.

Псевдофедералистский шаг правительства — Октябрьский диплом 1860 г. — вызвал лишь активизацию всех оппозиционных сил. Крупнейшей из них была австро-немецкая буржуазия, отстаивавшая централизм и либерализм. В борьбе за гегемонию в Германии она была опорой Габсбургов.

В связи со всем этим в феврале 1861 г. был издан «патент» — конституция, изданная без «участия» земель империи. Дело реформ было поручено государственному министру А. Шмерлингу, убежденному централисту и стороннику постепенных либеральных перемен. Намечалось создание двухпалатного рейхсрата: нижняя палата — представители сеймов земель, верхняя — члены царствующего дома, аристократы, высшие представители церкви. Куриальная система и имущественный ценз ставили австрийских немцев в господствующее положение. Компетенция рейхсрата в основном ограничивалась бюджетом, но императору и здесь принадлежала решающая власть. Он назначал председателей палат и главу правительства. Парламентской ответственности правительства не было.

Рейхстрат мог быть «узким» (только австрийские дела) и «расширенным» (дела всей империи).

В Венгрии и Хорватии «патент» встретили с негодованием, демонстрациями и беспорядками. Венгрия ни в коем случае не собиралась посылать делегатов в обшеимперский парламент. Хорватия тоже. Государственное собрание отказывалось провести коронацию Франца Иосифа (в 1849 г. было не до коронации) до восстановления венгерских законов о суверенитете 1848 г. Собрание было распущено. Но венгерские либералы, в отличие от эмигранта Кошута, стремились найти путь к соглашению с короной. Одновременно они давали обещания хорватам поддержать их автономию и дело объединения с Далмацией и Военной границей. От хорватов требовали одного — восстановления политического союза с Венгрией. Для венгерских помещиков очень важно было восстановить связи с Балканами и морем — через Хорватию. Государственное собрание 1861 г. потребовало возвращения Хорватии в состав земель венгерской короны.

[ZHAN]

За восстановление унии в Венгрии во что бы то ни стало выступали малоимущее дворянство и часть буржуазии. Либеральная газета, орган народняков «Пбзор» («Внимание» или «Бдительность»), определяла унионистов как «карликовую партию наших денационализированных графов и баронов». Но их поддержало среднее дворянство, до 1848 г. — иллирийское. Оно считало, что под сенью венгерских магнатов удастся решить свои тяжкие проблемы, магнаты же отказались от наскоков на «муниципальные права»... Но имелись и умеренные унионисты, требовавшие расширения автономии. Это — буржуазно-дворянское крыло унионистов.

В начале 60-х годов унионисты создали Национально-конституционную партию. Большинство ее защищало единый венгеро-хорватский бюджет, единое законодательство и управление в областях финансов, торговли, военной. Унионисты считали, что единство с Венгрией спасет Хорватию от германского и от славянского «моря». Наконец, провенгерские настроения в Хорватии были шире унионистеких: в национальном движении преобладала идея равноправного союза с Венгрией.

В 1861-1865 гг. Габсбурги пытались сохранить централистский режим. 15 апреля 1861 г. открылся сабор Хорватии. В его устройстве сохранились остатки сословности. В городах право голоса получили владельцы недвижимости, чиновники, лица с высшим образованием. В селах действовала двухстепенная система. Голосовали только главы семей, они избирали выборщиков. Церковь посылала своих представителей. Высшие чиновники и магнаты сохранили личное представительство (вирилисты), 120 депутатов избиралось, а вирилистов было около 90. Преобладала национально-либеральная партия — представители в основном зажиточной буржуазной интеллигенции, части духовенства.

В своем рескрипте Франц Иосиф требовал избрать 9 депутатов в рейхсрат и послать представителей на коронацию. Хотя в саборе раздавалось много громких слов против абсолютизма, сабор признал абсолютистское аграрное законодательство 50-х годов. Либералы призывали ускорить ликвидацию горницы, регальные права и т. п. остатки прошлого. Но сабор признал возможным лишь факультативный выкуп привилегий помещиков, то есть оставил их нетронутыми. Во внутриполитических вопросах сабор был весьма умеренным. В числе важных актов сабора 1861 г. были решения об основании Югославянской академии наук и искусств и Загребского университета (открыты в 1866—1967 и 1874 гг.). Штросмайер был инициатором этого проекта и сразу внес 50 тысяч форинтов в фонд строительства здания академии.

По просьбе депутатов на сабор были допущены представители Военной границы для обсуждения государственно-правовых проблем (были избраны и простые солдаты).

Центральным оказался вопрос об отношениях с Венгрией. Политический комитет предложил вступить в переговоры с Венгрией при условии признания Венгрией территориальной целостности Хорватии, ее полного равноправия и признания, что в 1848 г. связи между странами были полностью прерваны. Было оговорено, что администрация, суд, просвещение, церковные дела в любом случае останутся в ведении хорватов, т. е. не могут быть предметом переговоров.

Автором проекта был начальник дикастерия И. Мажуранич. То есть проект отражал позицию двора.

Было ясно, что Венгрия отклонит проект ввиду пункта о территориальной целостности — продолжался конфликт из-за Риеки и Меджумурья, занятых хорватскими войсками в 1848 г. Но народняки, близкиек Мажураничу, говорили об опасности австро-венгерского соглашения, что положило бы конец возможности какого-либо лавирования... Народняки стремились расширить права Хорватии, но группа Мажуранича не желала хорвато-венгерского сближения ввиду оппозиционности Венгрии всему плану создания централизованной империи. Унионисты (граф Ю. Янкович идр.) предложили вступить в переговоры с Венгрией без всяких условий. Партия права (праваши) в лице двух ее основателей доказывала, что «наш заклятый враг» (австрийцы) хочет рассорить народы «своими указами», а хорватам и венграм надо добиваться полной национальной свободы.

Большинство сабора поддержало проект комитета, и Франц Иосиф его утвердил («статья 42»), зная, что он делает хорвато-венгерское соглашение невозможным. Но, главное, сабор (как и венгерское собрание) категорически отказался послать делегатов в рейхсрат в Вену, считая, что централизм равносилен бесправию и безбрежному фискальному гнету.

5.08.1861 г. большинство сабора отказалось даже обсуждать вопрос об «общих делах» с Австрией (в этом сабор пошел дальше венгров). Это был жест негодования... Старчевич, однако, съязвил, что голосование 5.08.1861 г. имело большее значение, чем битва при Сольферино, так как хорваты перестали быть орудием Австрии.

[В сражениях при Сольферино, Мадженте и Монтебелло франко-пьемонтские войска разгромили австрийскую армию (1859).]

Очень важна была позиция граничар. Венские власти допустили их в сабор, рассчитывая, что «всегда верные» граничары поддержат правительство. Граничары же говорили о «голодной и босой» Границе, о произволе начальства и потребовали демилитаризовать и присоединить Границу к Хорватии, обеспечив населению все гражданские права. За это они были отправлены домой.

После 1848 г. политическая обстановка в Границе изменялась. О зарождении интеллигенции уже говорилось. Рост личных деловых связей с Хорватией был неизбежным. Интересно, что число учащихся Загребской академии, выходцев из Границы, в 1790—1830 гг. вдвое превысило число выходцев из Славонии. Поэтому понятно влияние на Границе иллиризма. Утверждались национальные и либеральные идеи. Воспринимались веяния из Сербии, Хорватии, Балкан. Интерес граничар к движению южных славян особенно беспокоил власти. Русский наблюдатель сообшал в 1863 г.: «Высшие военные власти суть все немецкие, если заподозрят граничарского офицера в чтении славянской газеты, вносят его имя в лист лиц ненадежных, если в регламенте двое-трое начальников — сербы (здесь могли подразумеваться и хорваты), то рассортировывают их по разным полкам». Военный режим стал невыносимым.

Разочарование результатами войны 1848—1849 гг. сказалось на боеспособности граничар, другой причиной нежелания находиться всю жизнь «в казарме» была нищета Границы после ликвидации феодализма в империи. При Сольферино «кроаты» дрались «за императора» неохотно и, случалось, покидали позиции. Граница стала ненадежной для монархии. Для Венгрии же она оставалась потенциальной угрозой со стороны абсолютистских сил.

12.11.1861 г. сабор был распушен. «Тяжко было отеческому сердцу убедиться», что сабор ступил на «бесплодное поле», писал император. Внешнеполитическая обстановка была спокойной, поэтому правящие круги в связи со строптивостью венгров и хорватов заявляли, что можно и подождать. Налоги повышались, жандармы расправлялись с недоимщиками — все было нормально.

Но жупании, как и комитаты в Венгрии, пытались сорвать сбор налога. В 1861 г. с поста жупана ушел Штросмайер.

Но кроме палки у правительства был и пряник: в начале 1862 г. дикастерий был заменен на придворную канцелярию, по статусу равную венгерской. Учрежден «стол семерых» — верховный хорватский суд. Были собраны данные о потребности страны в железных дорогах... Двор не расставался с мыслью привлечь Хорватию в рейхсрат.

В 1864 г. в Загребе была организована народнохозяйственная выставка, она показала сдвиги, особенно во внешней торговле, после 1848 г. Но и на выставке имели место «демонстрации против местных высших чинов... Злобные и пакостные выходки».

В конце 1863 г. Иван Мажуранич и Шмерлинг создали «Самостоятельную национальную партию», выступившую за сотрудничество с режимом. В основном это были чиновники, поддержанные частью купечества (А. Вра-Чицани и др.), отдельными магнатами, кардиналом Хауликом. Наряду с консерваторами в партии были либералы (И. Кукулевич). Их газета выступала за свободу предпринимательства. Но самосталцы остались относительно небольшой группой. Они заявляли, что верность правительству — условие решения национальных задач, выдвинули требование равноправия с Венгрией. Верность Австрии — залог «народности, автономии» и т. д. Надо держаться позиции 1848 г. Главное — самостоятельность, независимость от Венгрии, участие в рейхсрате — иначе возможен сговор Австрии и Венгрии против славян. Как видим, в чем-то они проявили прозорливость. Не чужд им был югославизм — возможность создания южнославянского государства при распаде Австрии. Но основная их идея — австрославизм, федерация славян в Австрии. Чиновники Мажуранича участвовали в антинемецких манифестациях.

Но уже весной 1865 г. император и его окружение убедились в необходимости компромисса с Венгрией. Венгерское дворянство отказалось от идей Кошута. В июне 1865 г. Франц Иосиф посетил Пешт. Трансильвания была вновь включена в состав королевства. Итак, венграм вернули все отторгнутое от нее в 1849—1850 гг., кроме Хорватии.

В июле 1865 г. Шмерлинг, а осенью 1865 г. Мажуранич ушли в отставку. Место государственного министра занял консерватор из Моравии Р. Белькреди. Была сделана последняя попытка удержать Венгрию в рамках единоцентровой империи. В сентябре 1865 г. был отменен февральский патент 1861 г. Белькреди смягчил политику в Венфии и Хорватии, восстановил права жупаний. В ноябре 1865 г. вновь стал выходить закрытый при Шмерлинге «Pozor». Было указано жандармам вести себя мягче при сборе налогов...

[ZHAN]

В это время (1863—1865) Кватерник вторично находился в эмиграции, поддерживал связи с итальянскими революционерами, польскими и венгерскими эмигрантами, с чехом Й. В. Фричем — противником Габсбургов. Он ждал новой войны против Австрии и освобождения Хорватии. В Хорватии побывали польские эмиссары с целью выяснить возможность восстания граничар в случае высадки гарибальдийцев.

8 марта 1864 г. Кватерник заключил с революционными эмигрантами договор о совместной деятельности против Австрии. Ввиду активности итальянских ирредентистов, претендовавших на Истрию, Далмацию и «Иллирию», Кватерник обратился с письмом к Гарибальди. Неразумно «игнорировать Хорватию... народность, расположенную между Италией и Венфией... славянскую народность, полную решимости жить собственной национальной жизнью, независимо и суверенно... желающую житьв дружбе и добрососедстве с Италией. Разумно и справедливо, что выдающийся человек, носяший имя Гарибальди, не должен игнорировать такую народность». Тем более что за Бреннером и Альпами — наш обший враг и поэтому «нет нам ни отдыха, ни национальной безопасности».

Гарибальди ответил ему из Капреры 8 июня 1864 г. «Его письмо дышало самыми благородными мыслями по отношению к нашему народу»." вспоминал Кватерник. Гарибальди писал, что предал бы веру всей своей жизни, отказавшись от знамени свободы всех народов. «Нельзя смешивать янычар коварного деспотизма (имеются в виду граничары, воевавшие в Италии), с колыбели предназначенных к военной службе, с простым и мужественным народом, обитающим между Изонцо и Дриной, Нориком и Горицией». Гарибальдийцы дали обещание: в случае высадки десанта на хорватскую территорию командование десантом будет подчинено хорватским властям...

Но прошла война 1866 г., и мечтам хорватского эмигранта сбыться не удалось. Пруссаки Бисмарка разбили австрийцев при Кёниггреие. Во всей империи ни один народ, кроме части австрийских немцев, не хотел победы Австрии в войне 1866 г., ибо от победы ждали усиления гнета. В Австрии только команды военного флота, состоявшие из далматинцев, дрались с увлечением и нанесли поражение итальянской эскадре. Но далматинцы защищали свою землю... В Хорватии на призыв правительства к добровольцам вступать в армию не отозвался никто. Надежды Габсбургов возглавить объединение Германии провалились. Это было ударом по германизаторским и централистским планам в империи. Но все же империя устояла, и власти нуждались в урегулировании внутриполитической обстановки. Франц Иосиф решительно пошел на сближение с Венгрией. Дворянская венгерская группировка Ф. Деака, переговоры с которой велись уже весной 1866 г., была готова к соглашению на основе политического равновесия и внутренней самостоятельности Австрии и Венфии (дуализм).

Хорватский сабор 1865—1866 гг. на этот раз признал «общие дела» империи. Статья 42 была отодвинута в сторону. Но делегация во главе со Штросмайером, обсуждавшая перспективы отношений с Венгрией, убедилась, что сотрудничества не получается. Венгры не признали хорватов равноправным, но признали «политическим» народом, то есть соглашались на особый статус Хорватии и Славонии в составе Венгерского королевства. Отношения с Австрией, утверждала венгерская сторона, законодательство в общих венгеро-хорватских делах — прерогатива общего (венгеро-хорватского) парламента.

В июле 1866 г. в Вене собрались славянские лидеры — граф А. Голуховский и князь Е. Любомирский от Галиции, Ф. Палацкий и Ф. Ригер от Чехии и от Хорватии — Й. Ю. Штросмайер. Было решено сопротивляться осуществлению австро-венгерского соглашения о дуализме. Был принят федералистский проект Ригера, основанный на «Идее Австрийского государства» (1865 г.) Палацкого: конституционный строй, автономия земель, власть центрального правительства только в сферах, обеспечивающих единство государства (иностранные дела, армия, финансы), рейхсрат, состоящий из групп земель (Венгрия, Галиция, чешские земли, австро-немецкие земли вместе со словенскими). Хорватия должна была сама договориться с Венгрией о своем статусе. Штросмайер был полностью разочарован. Канцлер Белькреди, стоявший за этими решениями, опасался конфликта с Венгрией, поэтому для Хорватии не требовали определенного самостоятельного статуса. Участники совещания исходили из исторического права, и хорватское право оказалось недостаточным.

После войны венгерская сторона была не склонна к уступкам хорватам. Поэтому сабор 19.12.1866 г. обратился к Францу Иосифу с предложением вступить с ним в переговоры на условиях объединения хорватских земель. Но «мы не могли бы согласиться с общим (общеимперским) органом... который был бы создан без согласия Триединого королевства». Хорватам было важно подтвердить приверженность к политическим правам своей страны и стремление к суверенитету.

В начале 1867 г. хорватские народняки приветствовали предстоящее создание ответственного правительства в Венгрии, видя в этом залог победы принципа парламентаризма в империи. «Позор» заявлял, что хорваты не будут отстаивать подчинение Венгрии имперским властям («Pozor» 6-15.09.1866). В отличие от 1848 г., хорватские либералы не желали поддерживать центральное правительство. Но «Позор» предлагал совместить федерализм и дуализм: каждую их двух частей империи устроить на основе федерации земель. Аналогичная пропаганда имела место и в Австрии.

В феврале 1867 г. было создано венгерское правительство, ответственное перед парламентом Венгрии. Хорватия должна была находиться под его властью. Франц Иосиф признавался конституционным королем Венгерского королевства (Транслейтании). «Остальные земли и королевства» (Цислейтания) должны были быть представлены в рейхсрате. Общими для Австро-Венгрии являлись государь (император-король), армия, внешняя политика, финансы, обеспечивающие эти общие институты. «Общие дела» находились в ведении государя, общего правительства и делегаций обоих парламентов (по 60 человек каждая), действовавших по инструкциям своих парламентов. Для принятия решений требовалось их единодушие. Во внутренних делах Австрия и Венгрия были самостоятельными.

Элемент дуализма был в устройстве государства Габсбургов с XVI в. Органы управления Венгрией и Хорватией были особыми, принципы управления также. Теперь власть в Венгрии оказалась в руках крупных землевладельцев. Именно они заключили компромисс с монархом, австрийским крупным капиталом, австрийской аристократией. Поэтому относительную отсталость Венгрии вплоть до 1918 г. преодолеть не удалось. Немцы сохранили преобладание в военном аппарате государства. Условием соглашения было и введение либеральной конституции в Австрии Либералы Венгрии были союзниками немецких либералов Австрии.

В декабре 1867 г. была принята конституция Австрии. Рейхсрат стал законодательным органом. По всей монархии были провозглашены политические свободы, но осуществлялись они в более реальной степени в Австрии — стране более развитой социально и экономически, чем Венгрия. Император сохранил большую власть: назначал премьеров, обшеимперских министров, сохранил власть во внешней политике, над армией, имел право управлять без рейхсрата. В Австро-Венгрии сохранялись остатки абсолютизма. В Австрии граждане приобрели право получать образование на родном языке. Австрия фактически признавалась многонациональным государством. В Венгрии же по закону все жители «независимо от национальности составляют в политическом отношении... неделимую единую венгерскую нацию». А ведь немадьяры составляли тогда 52% населения! Закон 1868 г. разрешал употребление родного языка в местных делах, но он часто нарушался.

Франц Иосиф, не обращая внимания на документ сабора от 19.12.1866 г., потребовал от сабора прислать делегатов в парламент Венгрии для участия в выработке формулы коронационной присяги. Но сабор отказался действовать до удовлетворения его требований. Согласно Прагматической санкции 1712 г., от хорватов, утверждал сабор, нельзя требовать больше, чем от венгров... Хорватов можно было заставить подчиниться силе, недобровольного согласия на неполноправное положение они не давали. Вскоре сабор был распушен: «Он воспротивился нашим отеческим намерениям во всех пунктах», — заявил Франц Иосиф. Коронация состоялась в Буде 8.06.1867 г. Официальная хорватская делегация отсутствовала.

С учетом положения народов Венгрии (сербов, румын, словаков, украинцев, саксов) «Венгеро-хорватское соглашение» 1868г. было определенным достижением хорватов: ни один славянский народ монархии не получил таких прав (несколько позднее уступки были сделаны Веной полякам).

Унионисту барону Л. Рауху, в июне 1867 г. назначенному и. о. бана, было поручено заставить хорватов признать новое положение. В 1866— 1867 гг. хорватские народняки и особенно Штросмайер сотрудничали с Сербией в надежде на крупное движение на Балканах. Но Франция и Австрия в ультимативной форме предостерегли сербского князя Михаила против каких-либо действий, направленных против Турции. В 1868 г. Михаил был убит. Франц Иосиф фактически выслал Штросмайера (в Париж). Был закрыт «Позор», а его редактор арестован. На Военную границу был прислан новый командующий генерал Габленц с целью «противодействия развитию славянского духа», и Габленц действовал засучив рукава. Но агитация в Хорватии велась и со стороны австрийских противников Дуализма — части придворных, военных, чиновных кругов. Народняки, с которыми слились самосталцы, не теряли надежды. Их газета выходила в Вене, затем в Сисаке, на Военной границе. Эрцгерцог Альбрехт, шеф армии, в 1868 г. посетил Границу и лично выразил сочувствие «поборникам национального начала в Кроации». Он посетил могилу Елачича. Вероятно, Хорватию вновь надеялись толкнуть к реакции, как в 1848 г.

Но Франц Иосиф утвердил избирательный закон, выгодный унионистам. Половину избирателей составляли чиновники. Избирательным правом пользовалось 6—7 % взрослых мужчин. На выборах в конце 1867 г. народняки получили всего 14 мест (преимущественно в Среме, где сербы были настроены оппозиционно). Но настроение в буржуазной среде падало, помощи ждать было неоткуда. Оппозиция во главе с историком каноником Ф. Рачким, лидером югославистов, покинула сабор. Хорватская делегация на переговорах с Венгрией состояла из «крайних» (раухианцев) и умеренных унионистов (Ю. Янкович, И. Брлич). Последние пытались закрепить за Хорватией некоторые права при сборе налогов, при выборе делегации, назначении бана. Но все было напрасно.

24 сентября 1868 г. сабор проголосовал за соглашение с Венгрией. Хорватия признала дуалистическое устройство монархии, неделимость земель короны св. Иштвана (то есть Венгрии). Сабор посылал в венгерский парламент 29 депутатов (после присоединения Военной границы в 1882 г. - 40). Они участвовали в рассмотрении «общих дел», касавшихся Венгрии и Хорватии. Хорватские делегаты не могли влиять на решение этих дел, так как составляли менее 1/10 парламента. В палату магнатов сабор посылал 2 представителей. Бан, великие жупаны, епископы Хорватии заседали здесь же. В делегацию полагалось выбирать 4-х представителей от Хорватии.

Единая финансово-экономическая система и единое законодательство в этой области воплошали единство Венгрии и Хорватии. Даже сбор налогов осуществлялся венгерским чиновничеством. На автономные расходы Хорватии выделялось 2,2 млн форинтов в год, или примерно 45% налоговых сборов в Хорватии. «Полная автономия» Хорватии была признана в областях: 1) администрации, 2) юстиции, 3) просвещения и церкви Здесь законы издавал сабор, а исполняло правительство (zemaljska vlada) во главе с баном, которым могло быть только гражданское лицо. Решения сабора для вступления их в силу утверждал король.

Перечисленные права уже принадлежали Хорватии в 1861-1867 гг.. только до 1868 г. хорватские власти подчинялись Придворной канцелярии, теперь — фактически венгерскому министерству. В Буде хорватские дела контролировал специальный министр «без портфеля». Бан назначался королем по предложению венгерского премьер-министра и формально был ответствен перед сабором. Венгерские власти могли воспрепятствовать утверждению императором любого решения сабора. Но соглашение признало хорватский язык официальным на территории Хорватии и Славонии. На чиновничьи посты следовало «по возможности» назначать местных жителей. Формально Венгрия поддержала требования присоединения к Хорватии Далмаиии и Военной границы.

Но конфликт из-за Риеки урегулирован не был. Уже в начале 1867 г. оттуда были устранены хорватские власти. В Соглашении хорваты настояли на формуле, что решить вопрос о принадлежности Риеки не удалось. Однако в Вене, при утверждении королем Соглашения, на этом месте была сделана наклейка («знаменитая» krpica), где говорилось, что район Риеки, как «особая территория», подчиняется венгерскому правительству. Риека была важнейшим портом восточной части монархии. И монархи идут на фальсификацию.

Итак, хорваты сохранили возможность развития национальной культуры, просвещения на родном языке, возможности для деятельности оппозиции и пр. Но хорватские историки Ф. Чулинович и затем X. Сироткович с основанием отметили, что подлинной парламентской системы в Хорватии не было. Все же многовековая политическая традиция Хорватии, связанная в Средние века с наличием местного дворянства, сыграла роль при определении ее статуса. Создать очаг большого недовольства на южных рубежах монархии Габсбурги и не мыслили.

Вскоре выяснилось, что новая система обеспечила беспардонную власть помещиков и ущемление интересов крестьян, которые в такой мере даже венские бюрократы не допускали. В 1873 г. Соглашение подверглось незначительному пересмотру («ревизии»), ежегодная фиксированная сумма для Хорватии (2,2 млн) заменялась 45 % от налоговых сборов. Это означало, что с ростом сборов увеличится и доля Хорватии. Сабор принял эту поправку. Но оппозиция (народняки) потребовала государственного равноправия или, как минимум, финансовой автономии. Это требование стало основным в 80—90-х гг. XIX в. и в начале XX в.

[ZHAN]

После всех неудачных попыток получить зарубежную помощь, после австро-венгерского соглашения и поражения хорватского национального движения Кватерник сделал еще одну попытку активизировать борьбу с Габсбургами. На Военной границе господствовала атмосфера тревоги: ожидалась передача области под власть Венгрии и резкое увеличение налогов. Кватерник, втайне от Старчевича, вместе с несколькими товаришами попытался поднять восстание граничар, пока у них еще имелось оружие.

8.10.1871 г. ему удалось в селе Раковица Огулинского полка собрать сотни граничар, отряд занял один из ротных Центров Границы — Плашки (на западе Границы). Было провозглашено Национальное правительство и объявлена его цель — освобождение страны от швабов (немцев) и мадьяр. Однако войска стали преследовать отряд, который быстро таял. На третий день восстания Кватерник и его друг Бах были убиты из засады. Им не удалось поднять широкое воесстание.

Кватерник был глубоко верующим католиком и считал, что Бог предназначил ему стать освободителем Хорватии. Он был и фанатичным патриотом и готов был отдать жизнь за свободу Хорватии. Так что, возможно, он пошел на восстание с этой верой, так как не мог вынести австро-венгерского сговора и политической бесперспективности.

Партия права подверглась преследованиям, А. Старчевич отдан под суд, но смог доказать, что не имел представления о намерениях Кватерника. Десять лет спустя он писал в статье, что малые народы (в пример он привел ирландцев) не должны идти на неподготовленные восстания, но должны всячески досаждать своим угнетателям.

В связи с поражением народняков в многолетней борьбе (1860-1873) Штросмайер отошел от политики. После «ревизии» баном был назначен народняк И. Мажуранич, первый в истории бан — не дворянин. Часть Национально-либеральной партии его поддержала.

Правительство Мажуранича (1873-1880) осуществило ряд либеральных реформ. Ввело обязательное 4-классное обучение в государственных школах (тем самым было сокращено число церковных школ, из-за бедности неспособных обеспечить должное обучение — особенно пострадали от этого сербские школы. Но обе церкви — католическая и православная — были крайне недовольны). Разрешило собрания в помещениях без санкции полиции. Реформировало суд.

Ч исло студентов Загребского университета от его основания в 1874 г. до народного движения 1903 г.
Учебные годы Число студентов В том числе правоведов

1874-1875 285 181
1880-1881 312 194
1885-1886 319 184
1890-1891 388 179
1895-1896 382 203
1900-1901 760 509
1902-1903 867 602

Университет состоял из факультетов: юридического, философской богословского. Накануне войны 1914 г. планировалось открытие медицинекого факультета.

[ZHAN]

Одной из основных идейных концепций хорватского национального движения в 60-70-х годах XIX в. являлся югославизм, подчас в сочетании с австрославизмом.

Югославизм в Хорватии и Славонии признавал общность происхождения и единство или близость языка южных славян (до образования болгарского государства в 1878 г., а иногда и после, болгар включали в эту общность) и видел цель национального движения в политическом объединении югославян, в создании югославянского государства. Решительный шаг вперед в сравнении с иллиризмом заключался в более четком этническом хорватском самосознании и в применении этнонима "хорват".

Франьо Рачкий (1828—1984) — священник, каноник, с 1867 г. — президент Югославянской академии наук и искусств являлся крупнейшим идеологом югославизма.

Другим лидером и «покровителем» югославистской Национально-либеральной партии был епископ в Джаково (Славония), меценат, католический деятель международного масштаба, доктор философии Йосип Юрай Штросмайер (1815-1905), владелец богатого церковного имения.

Высказывание Рачкого в 1860 г. выразило одну из основ хорватского югославизма:

«Сербы на юге имеют свою историю, но ее имеют и хорваты, при всем родстве хорватов и сербов их развитию, быту, политической, религиозной, литературной и пр. жизни присущи некоторые особенности. Эти особенности и эти исторические характеристики не смеют нарушать ни хорват, ни серб: один не смеет присваивать то, что принадлежит другому. Хорваты и сербы — единородные братья, давно разделившиеся, и каждый — хозяин в своем доме».

В 50-х годах Рачкий пришел к важным выводам. «Национальная наука», по Рачкому, — защита против германизации. Это — база, на которой стала развиваться его идеология югославизма. Германизация, понял он в 50-х годах, опаснее мадьяризации. «Как и иллиры, Рачкий понял, что только опорой на славянство, а в его рамках — на югославянство, можно создать плотину против утери хорватской традиции, против засилья чуж* дой немецкой культуры и создать базу для систематического развития югославянской, а в ее рамках — и хорватской культуры».

Во втором периоде абсолютизма, то есть с середины 50-х годов XIX в., когда хорватский этноним усиленно пропагандировался в ряде загребских изданий, Рачкий создал идеологическую систему своего югославизма. Ее элементом было хорвато-сербское культурное сближение. Но уже тогда Рачкий возражал против «присвоения» (подразумевалось: сербами) далматинской и дубровницкой культуры («каждый — хозяин в своем доме»). Разумеется, славонский сепаратизм должен был быть преодолен (это не удалось иллирам), и он сам собой стихийно в 60-х— 70-х годах был преодолен. Однако суровая история показала, что существуют непреодолимые преграды для объединения, слияния культур. Эти преграды — формирование разных наций. Рачкий видел этот процесс и вместе с тем очень долго не мог отказаться от своей, как выяснилось, романтической идеи, лежавшей в основе его югославизма. Драма его, как идеолога национального (а не югославянского), состояла в том, что ему самому подчас приходилось выступать против этого романтизма.

Замечательное для своего времени высказывание Рачкого, приведенное выше, делает излишним спор: не являлась ли религия главной причиной формирования двух (а не обшей) нации: Рачкий перечисляет целый комплекс причин, обусловивших особое развитие хорватов и сербов как особых народов, и религия при этом занимает свое место. Фактически Рачкий уже определил хорватов как нацию (он не упомянул лишь социально-экономический момент, но, возможно, этот момент кроется в словах «и прочей жизни»?!). Рачкий призывал «поссорившихся братьев» терпеливо добиваться примирения. Здесь нет ничего о «едином народе». А ведь идея единого народа мешала трезво мыслить множеству авторов еше десятки лет (часто утверждение о едином народе сознательно применялось в политических целях).

Кстати один из основателей партии права Э. Кватерник считал, что народ выделяется «своим языком, обычаями, нравами, обшим прошлым, потребностями, пользой, своей родиной и национальностью». Несмотря на принципиальные политические расхождения, оба автора определяют народ (нацию) в весьма близких словах (у Кватерника нет упоминания религии).

Спустя много лет после того, как Рачкий написал фактически о хорватской нации, его ученик историк Т. Смичиклас объяснял переход к хорватскому этнониму. В 1874 г. «Матица иллирска» получила название «Матица хрватска». Тогда Смичиклас толковал это так:

«Даже названия не оставили матице, похоронили последний остаток иллирского имени... Мы признаем, что имя иллирское тридцать лет назад было как национальное и даже более того, так как соединило в единое живое тело разорванные члены народа, признаем, что с именем иллирским связана прекраснейшая и самая гордая эпоха хорватской истории. Но сам народ это имя похоронил... Имя хорватское сильнее, оно зовет хорватов под национальное знамя, оно развивает все сознание народа, оно проявляется в каждом вздохе народа».

Рачкий — один из основателей Национально-либеральной партии (народняки). Как и в 40-х годах, народняки опирались на «национальный принцип», «естественное право» народов на свободу. Й.-Ю. Штросмайер в 1861 г. утверждал, что право на свободу «дано Богом» всем народам — и в Риме, и в Афинах, и в Праге, и в Загребе. «Нет народов, предназначенных править другими» [Drevnik sabora... 1861]. XIX век — эпоха национальности, утверждали народняки, это «великая сила»: в прусских победах 1866 и 1870 гг. Рачкий видел силу «идеи, за которую немцы бьются» и ей никто не может воспрепятствовать. Народняки были уверены, что успехи немцев и итальянцев (т. е. объединение) не минуют и «югославянский народ». Вместе с тем в качестве вспомогательного аргумента народняки ссылались на «историческое государственное право» хорватов, зафиксированное в документах.

Праваши уделяли большее внимание государственному праву, но ссылались и на естественное право. Даже дворяне-унионисты (венгерофилы) ссылались на историческое право хорватов... находиться в составе общего Венгеро-хорватского королевства...

Народняки, представлявшие более богатые и средние зажиточные слои, считали возможным национальное освобождение и объединение югославян в пределах Австрийской империи (хотя бы на время). Но конечную цель они видели в югославянском федеративном независимом государстве. Это сказалось на их тактике. В социальной сфере они выступали как сторонники скорейшей ликвидации унаследованных от феодализма связей крестьянского хозяйства с помещичьим, просвещения крестьян, подъема их жизненного уровня и постепенного, без бунтов, втягивания крестьян в национальное движение наряду с буржуазией и дворянством. Короче, их целью было сплочение хорватской нации.

Вместе с тем народняки призывали к культурному и политическому сближению югославян, их солидарности, возможно, в отдаленном будущем слиянию в один народ в «прекрасной Югославянии».

Под впечатлением объединения Италии Рачкий призывал начать хотя бы с создания единого литературного языка. В силу обстоятельств (наличие сербских анклавов в Хорватии, смешанный сербско-мусульманско-хорватский состав Боснии и Герцеговины и т.д.) наиболее актуальными для народников-югославистов были хорвато-сербские отношения. Всех хорватов можно было (мирно) объединить лишь в хорвато-сербском государстве. Так как теория естественного права исходила из тезиса «каждый народ — свое государство», народняки часто говорили о хорвато-сербском национальном единстве. Это утверждение «обосновывало» требование югославянского государства. То есть, как видно из цитированного заявления Рачкого (1860 г.), идеология югославизма была полна противоречий. Словенцев не сразу (другой язык!), но тоже стали причислять к единому югославянскому народу.

В 1850 г. совещание хорватских и сербских филологов в Вене, собравшееся по инициативе В. С. Караджича, приняло решение о едином литературном языке единого народа (но этнонимы не упоминались).

Югославизм обосновывал хорвато-сербское сотрудничество в политической борьбе, как в Хорватии, так и вне ее. В саборе народняки применяли термины «наш», «югославянский» народ и язык: тактическая цель этого была ясна. Если в Хорватии в официальных документах применялся этноним «хорватский», это вызывало протесты сербов, требовавших писать «хорватско-сербский» (язык) или «хорватский или сербский» (язык). Хорваты же стремились этого избежать, так как такие формулы означали признание сербов в качестве «государственного» народа. Даже термин «наш народ» не удовлетворял сербов Хорватии. В саборе 1861 г. выступил сербский карловицкий патриарх Иосиф Раячич с требованием указывать в документах и этноним «сербский».

В хорватском югославизме подчеркивался принцип целостности Триединого королевства и его национально-хорватский характер. При этом признавалось полное равноправие сербов во всех сферах жизни (в Хорватии часто бывало чиновников-сербов больше, чем хорватов). Условие негласно выдвигалось одно: лояльность сербов хорватскому государству. Но с этим не соглашались крупные идеологи сербского движения в монархии Габсбургов, например воеводинец Светозар Милетич. Принимая во внимание, что сербы заселяли жизненно важные в стратегическом отношении области Хорватии, такая позиция несла в себе угрозу конфликта в будущем.

Вообще, если в Хорватии сербы составляли меньшинство населения и боролись за свое утверждение как полностью равноправной нации (и поэтому рассматривали Триединое королевство как хорвато-сербское, а не хорватское государство), то в масштабе Балканского полуострова сербов было почти в два раза больше, чем хорватов, сербы имел и два своих государства, и уже хорваты стремились утвердиться как самостоятельная нация. Это мы видели уже в выступлении Рачкого в 1860 г.

Что касается хорвато-сербских отношении в самой Хорватии, то хорватскую точку зрения выразил Д. Кушлан, в прошлом один из активных деятелей иллиризма, в 60-х годах — народняк-югославист. Он заявил в саборе:

«Все, чем мы могли с сербскими братьями поделиться, мы поделились... Разницы между нами нет ни в церкви, ни в школе, так как они с нами во всем равноправны. Этим, думаю, им следовало бы удовлетвориться и не требовать от нас того, что мы им дать не можем, если не хотим себе выкопать могилу. Государство, корона, конституция, публичное право — это все хорваты должны сохранить».

Итак, сербов признавали как равноправную этнорелигиозную общность в хорватском государстве.

[ZHAN]

Рачкий пришел к резкой критике иллиризма за изобретение общего этнонима («иллиры»). В письме к крупному далматинскому деятелю М. Павлиновичу (1866 г.) он выступил против аналогичного общего этнонима в Далмации «словинцы» (югославяне), изобретенного тоже с целью «не ссорить» хорватов и сербов и обеспечить их совместную борьбу с итальянским засильем. «Что нам не по душе, — писал Рачкий, — это систематическое замалчивание хорватского имени... Ошибаемся, полагая, что те, кто опасается хорватского знамени, станут бороться за национальные права под знаменем иллирским или словинским».

В 1883 г. Рачкий писал: «Нас разделяют культурные и политические различия, первые возможно, по крайней мере перед внешним миром, сгладить, а другие могут быть устранены лишь в результате великих событий». Характерно, что Рачкий продолжал верить в возможность устранения различий...

Спустя 25 лет после своего высказывания 1860 г. Ф. Рачкий, крайне раздосадованный нападением Сербии на недавно возникшее болгарское государство, писал в 1885 г. Штросмайеру, что для югославян важно сближаться, не делать в политике ничего, что этому бы помешало, и таким образом готовить объединение. Сербские же власти действуют по указке Австро-Венгрии и во вред славянству. Как югославист, Рачкий считал, что Сербия должна была действовать в югославянских и славянских интересах, а не тех, которые ее правительство считало своими интересами.

В 1871 г. либеральная (народняцкая) газета «Браник» так видела будущее хорватов:

«Наши противники имеют достаточно забот с одним хорватским народом, что же будет, когда они встретятся со всем объединившимся южным славянством? Триединое королевство, самостоятельное и независимое, в единении и содружестве всего южного славянства — вот стержень политики Национальной партии».

Заявление весьма содержательное: народняки говорят о необходимости союза южных славян для совместной зашиты интересов каждого народа, И вместе с этим подчеркивают «самостоятельность и независимость» Хорватии в рамках этого союза. Наряду с заявлением Рачкого в 1860 г. это самая четкая формулировка югославизма. Здесь нет теории единого народа, но есть: а) представление об общности интересов и союзе южных славян, б) защита принципа национального суверенитета хорватов.

Последнее было наиболее существенным для Национально-либеральной партии. Даже когда вопрос об австро-венгерском соглашении 1867 г. был решен (без хорватов и без учета их интересов), для Штросмайера первостепенную важность имели введение конституционного строя в Австро-Венгрии и в этих усяовиях защита национальных прав Хорватии: «Ни в коем случае не хулить венгров и их достижения, — писал он, — но со всей энергией добиваться, чтобы их министерство без нашего свободного согласия не могло иметь никакой власти над нами»; «о коронации, о дипломе, о присяге не может быть и речи (то есть об участии хорватов в процедуре признания Франца Иосифа конституционным государем), пока не будет осуществлена территориальная целостность Триединого королевства в отношении Границы и Далмации и островов и пока наша автономия не будет основана на ответственности правительства».

К 1874 г. относится рукопись программы народняков. Здесь говорилось:

«Конечной целью общих национальных устремлений и деятельности хорватов, сербов, болгар и словенцев должно быть их объединение в независимую и свободную национальную и государственную южнославянскую общность».

О форме государства, считал автор, говорить еше рано, но необходимо равноправие «во всяком смысле и во всем отдельных племен, составляющих южное славянство... Государственная самостоятельность и автономные права отдельных южнославянских земель в их взаимных отношениях должны оставаться абсолютно неприкосновенными и зависеть от свободной воли той части народа, которая пользуется этой самостоятельностью и этими правами».

Хотя здесь говорится о «племенах» и «народе», в действительности речь идет о суверенных нациях. Автор — сторонних союза южных славян, но на условиях суверенитета «племен», уже задумываясь о возможности привилегий одних за счет других. В формулировках, в терминах еще четкости нет, но смысл выражен ясно.

Вместе с живучестью локальных этнонимов в среде интеллигенции проявлялось стремление сплотить в единую народность все население области независимо от религии. Но эта тенденция не могла закрепиться. О преодолении локализмов в 50-60-х годах имеются интересные свидетельства. Хорватский автор отмечал, что в Славонии «хорватское имя почти до 1867 г. считалось зазорным... Насколько мне известно, первым среди славонцев признал себя хорватом Йосип Мишкатович (журналист, переводчик И. С. Тургенева, учился в семинарии в 50-х годах). Он стал читать немецких классиков, особенно Гердера. Под влиянием немецкого просвещения он говорил, что его родной язык — хорватский. что по национальности он хорват, что принадлежит к хорватскому народу. В ответ слышались голоса всех остальных славонцев в семинарии: „Ну какой же ты хорват, разве ты родился не в Славонии, не в Цернике, твой отец и мать — славонцы. А ты хорват? Стыдишься прекрасного имени славонского?". Напрасно он защищался: „Да, я родился в Славонии и поэтому славонец, но это провинциальное название, а национальное — лишь хорват: в Германии, в королевстве Бавария, люди зовутся по стране баварцами, а в национальном смысле они немцы, и так себя и называют.. В 8-й класс он перевелся из загребской семинарии в джаковскую (в Славонии), где стал проповедовать хорватское имя. Но много перенес при этом мучений».

Еще в 1861 г. в саборе сетовали, что славонцы не называют свой язык хорватским. Однако в течение каких-нибудь десяти лет картина изменилась кардинально. В связи со всем этим понятно, какое значение имела языковая реформа деятелей иллиризма (переход на штокавский «славонский» диалект). Тем не менее структура хорватской и сербской нации долго оставалась неясной.

В связи с мечтой сблизить и объединить южных славян югослависты 60-х годов при определении нации не увязывали нацию с религией. Так же поступали некоторые сербские идеологи. Так, православный серб; «настоящий» серб, конечно, православный, но сербом может быть и католик, и мусульманин. Хорваты — католики, но и православный — хорват, если он верен «хорватизму», т. е. хорватской государственной национальной идее. Даже в начале XX в., в связи с разнобоем в понимании состава хорватского народа, А. Радич, один из основателей Хорватской крестьянской партии, на присланный ему вопрос: так кто же является хорватом? — отвечал (1902 г.): «К хорватскому народу принадлежит всякий человек хорватского или югославянского племени, который стремится как можно больше представителей нашего племени объединить в пределах единой свободной родины и хорватского государства, сердце которого было бы в Загребе».

Итак, в конечном счете, решающее значение имел «государственный принцип». Речь шла о пересекающихся интересах государств двух формирующихся наций. Религиозная принадлежность А. Радичем не упоминалась. Это было присуще всем сторонникам великохорватской и великосербской теорий (а югославизм был связан с ними, а не отделен барьером). Наоборот, клерикалы — те и другие — увязывали религию и национальность. И, в конечном счете, основное развитие шло именно по такому пути. В этом особенность формирования наций в ареале штокавского диалекта.

1866-1868 гг. — время наибольшей внешнеполитической активности югославистов. Князь Сербии Михаил готовил балканский союз с целью войны против Османской империи. Ближайшей целью Сербии была Босния и Герцеговина. В Белграде было решено привлечь к сотрудничеству также хорватскую Национально-либеральную партию, пользовавшуюся влиянием на Военной границе, и с ее помощью обеспечить поддержку добровольцев-граничар (квалифицированных солдат).

В марте 1867 г. сербское правительство И. Гарашанина предложило народнякам программу, в которой говорилось:

«Нашей целью является освобождение христиан, стонущих под турецким ярмом, чтобы создать основу для соединения всех югославянских племен в федеративное государство. Устройство федеративного государства будет определено этими племенами после их освобождения».

По мнению одного из лидеров народняков М. Мразовича, «Сербия должна была начать и создать ядро объединения югославянства», разумеется, пока что имелось в виду освобождение югославян Османской империи; народняки должны были всеми возможными средствами этому помогать. Программа была одобрена народняками. Как вспоминал один из участников этого дела, Сербия должна была поддерживать Хорватию «в борьбе за ее государственно-правовое положение» (то есть в монархии). По свидетельству русского генерального консула в Белграде Н. П. Шишкина, Штросмайер — «один из наиболее ревностных инициаторов южно-славянской конфедерации». В 60-х годах он посещал Белград и поддерживал тайную переписку с князем.

В напряженной обстановке, когда народняки сблизились с Сербией, они стремились и в самой Хорватии обеспечить сотрудничество с сербами. В связи с этим сабор принял формулу: хорваты и сербы как народ «тождественны и равноправны». Сербы были удовлетворены, так каких этноним был упомянут в официальном документе, хотя «тождественный» не может быть «равноправным» и сама формула туманна.

Когда в 1868 г. определилась неудача сербской политики, М. Мразович посчитал, что успех Сербии и создание прочного ядра югославянского государства позволили бы югославянам избежать переходного периода под иноземной властью» (Австро-Венгрии)... Мразович думал, что развитие южных славян в составе Австро- Венгерской монархии все равно приведет их к укреплению, к сплочению и независимости, но это путь более трудный. В начале 1868 г. Мразович полагал, что югославянский элемент в Австрии «укрепится настолько, что, уже теперь более передовой в сравнении с братьями в Турции, привлечет к себе родственные элементы. Пусть они все окажутся в подчиненном положении (т. е. под властью Габсбургов), но эта ситуация, при упрочившемся национальном единстве — должна разрешиться национальной и государственной самостоятельностью».

В этом тексте очень четко выявилось понимание народняками связи югославизма и австрославизма. Мразовича не страшило подчинение балканских славян Австро-Венгрии, так как он считал, что это было бы временным положением. Независимость союза югославян оставалась целью народняков. Но для сербов этот вариант был неприемлем, поэтому австро-славизм хорватов подвергался с их стороны критике.

Югослависты возлагали надежды на освобождение южных славян от османской власти Россией. Политика России ни в коем случае не может быть во вред южным славянам, писал Рачкий. Ноту А. М. Горчакова 1870 г. об отказе от статьи Парижского мира 1856 г., запрещавшей России иметь флот на Черном море, «кроаты встретили с восторгом». Русский консул в Риеке Л. В. Березин писал о «перевороте в политических мнениях в Хорватии, вызванном нотой». Во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг. идеологи народняков горячо сочувствовали России и надеялись, что наступил час полного освобождения южных славян. Таковы были настроения широкого круга хорватской интеллигенции.

Упадок югославизма был вызван Балканским кризисом 1875—1878 гг. Произошло ухудшение хорватско-сербских отношений. Дело заключалось не только в общеполитических причинах — споре о том, кому достанется Босния и кто, следовательно, станет ядром объединения югославян. Вопреки позиции своих идеологов хорватская буржуазия экономически была заинтересована в скорейшем присоединении Боснии к Австро-Венгрии. Многочисленные хорватские торговцы имели обширные связи с Боснией, многие ремесленники работали на боснийский рынок. Ряд хорватских городов занимался транзитом австрийских товаров в Боснию и боснийских товаров в монархию (Осиек, Винковцы, Сисак, Петриня, Глина, Карловац, Оточац, Книн, прибрежные города). «Торговые интересы не обеспечить без занятия Боснии», — писал народняцкий «Обзор». Восстание, затруднив обычное течение торговли, нанесло удар экономике Хорватии. В Хорватии получили распространение идеи триализма (Австрия, Венгрия, Хорватия с Боснией и Герцеговиной). Для Сербии такое развитие событий было бы тяжелым ударом. Югославизм переживал глубокий кризис, продолжавшийся до середины 90-х годов. В самой Хорватии на этот период падает обострение конкуренции между массой мелких хорватских и сербских производителей. Это — внутриполитическая атмосфера, неблагоприятная для югославизма.

Культура — одна из сфер проявления югославизма хорватов. В уставе Югославянской академии наук и искусств, утвержденном сабором в 1861 г., говорилось, что академия «будет иметь в виду нужды и пользу южнославянских народов», что целью академии является развитие науки и искусств «на славянском юге между хорватами, сербами, словенцами и болгарами в духе национальном и общего просвещения». По Рачкому, академия Должна стать «очагом научной деятельности южных славян, в котором собрались бы и объединились лучи духовной мощи племен хорватско-сербского, словенского и болгарского».

Кстати, мы вновь видим, что последовательности терминологии у народняков еше не было. Здесь упомянуты то «южнославянские народы», то «племена», причем «хорватско-сербское» — единое племя ввиду общности (или крайней близости) языка. Традиция определять народы по языку сохранялась, когда это было необходимо (у Рачкого в личной переписке имеются и противоположные мысли).

Академия была названа югославянской, так как идеологи югославизма мечтали превратить Хорватию в центр югославянской культуры — в «югославянскую Тоскану». А Загреб — в «югославянскую Флоренцию». Они опять-таки действовали прежде всего в интересах Хорватии. В 60-е годы усилилась просветительская и патриотическая роль литературы и науки, связанная с целью национального движения. Если Сербия начала претендовать на роль политического центра, то Хорватия — культурного центра южных славян (это не значит, что политических амбиций не было).

[ZHAN]

Особое внимание народняки уделяли церковной проблеме. Этому способствовало и то, что одним из лидеров движения был епископ Штросмайер.

В Хорватии развивались либерально-католические и автономистские взгляды, в частности, особенно среди духовной молодежи было немало сторонников расширения глаголического богослужения. Сам Штросмайер мечтал о создании «югославянской автономной церкви» (вероятно, в рамках католицизма), поддерживал глаголические издания, указывая, что это полезно для сплочения южных славян. Народняки были противниками воинствующего клерикализма. Рачкий указывал, что он вреден национальному движению. С другой стороны, они отрицали идеологию славянофильства за «отождествление русской политики с православием». Рачкий писал русскому историку В. И. Ламанскому, что считает себя «намного больше славянином», чем славянофилы.

Хорваты-югослависты подчеркивали, что католицизм не влияет на их чувство принадлежности к славянству. Об этом писал также крупный филолог В. Ягич русскому профессору Н. А. Попову.

Штросмайер выступал за сближение христианских церквей, переписывался по этому вопросу с русским религиозным философом Владимиром Соловьевым. Штросмайер полагал, что сближение России с Ватиканом облегчит борьбу с османским господством на Балканах. Штросмайер выступил на Ватиканском соборе 1869—1870 гг. против инфалибилитета (непогрешимости) папы в вопросах вероучения, считая, что это еще больше углубит раскол церкви и, следовательно, югославян. Это сделало его имя известным всей мировой печати. Штросмайер был верный католик и вместе с тем мечтал об автономной югославянской церкви (без латыни и австрийского влияния), «чтобы объединить наш народ в вопросах веры».

В 1888 г. в связи с 900-летием Крещения Руси Штросмайер послал в Киев приветствие, в котором выразил надежду, что Россия выполнит свою «всемирную задачу». Это вызвало недовольство верхов Австро-Венгрии. Вскоре во время военных маневров Франц Иосиф сказал Штросмайеру, что тот, очевидно, «был болен», посылая приветствие «заговорщикам против католицизма». Штросмайер ответил: «Нет, Ваше Величество, я был в полном сознании, моя совесть чиста и спокойна». «Нет, я думаю, — с нажимом повторил император Австрии и апостолический король Венгрии, — что Вы действительно были больны». «Я повторяю, Ваше Величество, что моя совесть спокойна», — сказал епископ. За многие десятилетия правления империей с Францем Иосифом так не говорил никто.

За три года до этого, в 1885 г., правительство запретило южнославянский научный конгресс, посвященный Кириллу и Мефодию. Конгресс намеревалась провести Югославянская академия в Загребе. Власти полагали, что наряду с наукой и литературой конгресс займется политикой, причем «в духе панславизма», что «опасно» для «успешного развития австро-венгерской монархии».

Спустя год, в 1886 г., Франц Иосиф не утвердил Франьо Рачкого в должности президента академии. Итак, даже в относительно тихие 80-е годы Габсбурги опасались югославизма.

Эти страхи габсбургских министров и самого императора-короля — свидетельство прогрессивности сотрудничества южных славян — одного из элементов идеологии югославизма XIX в.

О панславистских тенденциях Югославянской академии — нелепая, но удобная для правящих кругов монархии выдумка. Однако в хорватском обществе имело место русофильство и реальное научное сотрудничество академии с русскими учеными. Ф. Рачкий вел обширную переписку с русскими историками, филологами, искусствоведами. Он был избран почетным профессором Петербургского, Московского, Киевского и Одесского университетов, членом-корреспондентом Российской академии наук и Археологического общества. Членами Российской академии являлись также И. Кукулевич-Сакцинский и В. Ягич, который ряд лет был профессором Одесского и Петербургского университетов.

Чувства хорвата, в 1872 г. приехавшего в Россию, высказал В. Ягич: «Здесь... господство славянского языка, здесь нет нужды скрывать свой славянский язык перед сильными господами».

Ф. Рачкий посетил Россию в 1884 г. Он писал о русских просторах, городах, исторических памятниках, научных центрах, тяге молодежи к знаниям.

Подводя итог сказанному о югославизме (начиная с 30-х годов XIX в., то есть с иллиризма), можно сделать вывод, что наднационального и нейтрального югославизма не было. Хорватский югославизм — особая форма национальной интеграционной идеологии. Югославизм, правда, значительно реже, проявлялся и у сербов (в Сербии и Воеводине), и там он имел черты сербской идеологии.

Австрославизм являлся второй важнейшей чертой идеологии народняков. Национал-либеральная партия прежде всего добивалась объединения хорватских земель: Хорватии, Славонии, Далмации, Военной границы, части Истрии, Меджумурья, части Боснии, островов Кварнер. Эти требования обосновывались экономически и социально: объединение приведет к «моральному и материальному прогрессу», «быстрому распространению (на Границе) людей из лучших и имущих классов». Широкая автономия Хорватии привела бы к расцвету Загреба: появится крупная промышленность, банки и пр. Требование финансово-экономической автономии — основа минимальной программы народняков. Никто тогда не сможет нанести «ущерб материальному развитию» Хорватии. Пример Ирландии говорит о несчастье страны, лишившейся государственности. Вместе с другими народами хорваты должны иметь право решать имперские проблемы. Центральному правительству надо отдать лишь необходимое для сохранения монархией своей мощи (Б. Шулек, 1865 г.); это: дипломатия, армия, денежная система, внешняя торговля (М. Хрват, 1867 г.).

Солидарность славянских народов Австрии — путь к равноправию, считали австрослависты. В 60-х годах быстро выросли связи между славянами. Австрослависты выдвигали либеральную программу федерализации империи, полагаясь на численность славян. При федерации Вена будет подлинным центром, а не «торбой без дна».

Чешские либералы были крупной силой, выдвинувшей идеологов федерализма (Ф. Палацкий, Ф. Ригер). В Словении и консерваторы, и либералы мечтали об Объединенной Словении в рамках австрийской федерации. В Воеводине лишь наиболее умеренные круги примыкали к федералистам (церковь, чиновники). В 1848 г. федералисты желали создания центрального австрийского парламента и ответственного правительства (такова была позиция хорватского сабора и чешского сейма). В 60-х годах примером для федералистов служила Швейцария, где народы живут «в сообществе и любви». В 1848 г. выдвигались проекты автономных единиц на этнической и на исторической основе.

«Позор», говоря о федерации, ссылался на «дух времени» и на «историческое право». Австрославизм выдвигался как средство спасения Австрии и трона от гибели. Соглашаясь, в крайнем случае, на историческое право, либералы хотели сделать свои проекты приемлемыми для консервативных сил (двора, аристократии). Народняки подчеркивали, что они не игнорируют ни связи с Венгрией, ни с остальной монархией, но «сопротивляются всякому централизму» в империи или в Венгрии. Пределом их мечтаний было объединение югославян империи в одну федеральную единицу.

Большинство федералистов молчаливо признавало сохранение сильной власти императора во имя «великодержавия» Австрии. Но, как мы показали выше, этим в действительности они не ограничивались. Они критиковали доверчивость иллиров к венским властям и Елачичу в 1848 г., но тем не менее Елачича считали «бессмертным баном». Как австрослависты, вполне критически к тактике иллиров они отнестись не могли.

Но, как правило, доверия к австрийской власти у народняков не было. «В 1848 г. мы сделали уступки австрийскому ответственному правительству, и известно, в каком плохом положении оказались. Неужели ныне следует делать те же уступки абсолютистскому правительству?» — риторически спрашивал Шулек в 1861 г.

Власти империи искали соглашения с Венгрией и шантажировали венгров угрозой федерализма. Однако федералисты в трудные для династии моменты (1866 г.) заявляли о лояльности монархии и потому были обречены на политическое бессилие. Но они отказывались служить орудием абсолютной власти.

Федералисты полагали, что соседние (балканские) народы захотели бы присоединиться к федеративной Австрии. Более того, народняки заявляли о готовности поддержать федеративную, свободную Австрию в борьбе за Балканы. Хорватия может стать опорой Австрии и ядром югославянского государства — федеральной единицы империи. В 1860 г, в статье «Югославянство» Рачкий писал, что «мы, югославяне Австрийской империи — должны решить славную задачу, касающуюся не только нас, но и засавских братьев» (по р. Саве проходила австро-турецкая граница). «Если мы ее решим, то станем для них центром притяжения».

Когда надежды на федерацию исчезли, народняки не упускали случая пожалеть об «ошибках» Австрии... Австрия не увязала восточный вопрос с хорватским! И т. д. (Но мы помним, что конечной целью народняков была независимость от Австрии). Штросмайер понимал, что только после ее (Австрии) преобразования на основе федерации она стала бы достойна поддержки. Это было бы совсем иное государство.

Со своей стороны австрийские власти убеждали «своих» югославян в том, что им предстоит выполнить «освободительную миссию» на Балканах. Хорватам делались неопределенные намеки по поводу Боснии. Вся эта политика наносила ушерб делу освобождения южных славян Османской империи. Сербская (воеводинская) газета «Застава» (С. Милетича) обещала хорватам поддержку в борьбе за широкую автономию (это была бы автономия и для сербского населения Хорватии), только требовала от них «не беспокоиться больше о венском правительстве, чем оно беспокоится о них», отказаться от программы федерализации империи.

Живучесть австрославизма, однако, была связана с рядом обстоятельств. Для чехов противодействие германской экспансии было настоятельной задачей. Вообше, страх перед соседями играл роль в аргументации австрославистов разных национальностей (поляков, словенцев). Хорватские народняки считали федерализм средством против германизма внутри и вне монархии. Чувство неуверенности в будущем, сознание того, что югославяне, раздробленные и угнетаемые, не готовы к отпору германской экспансии, возрастало. Народняки опасались аншлюса Австрии великогерманским государством. «Чем обширнее и сплоченнее становится Германия, тем настоятельнее потребность в том, чтобы народы Балканского полуострова освободились». Особую тревогу в Хорватии вызвало поражение Франции в 1870 г. Наконец, федералисты, особенно чешские, были заинтересованы в сохранении экономической общности имперских земель. Они включали круги, связанные с имперским рынком.

Но в югославянских землях в сохранении империи были заинтересованы значительно меньшие силы, а именно верхушка купечества и финансистов. Конкуренция, фискальный гнет — все это заставляло средние слои задумываться о независимом государстве, где их деятельности был бы открыт простор. В югославянских землях зрели радикальные настроения. Уже поэтому Габсбурги не могли допустить федерализации империи. Да и демократические требования пугали правящие круги. «Никакая форма, к которой хорваты не присоединятся добровольно, не будет для них обязательной...». Исходным пунктом переговоров о федерализме народняки считали суверенитет народов («без вмешательства армии», народы сами «ввиду своих интересов и обязательств перед династией, останутся в единстве»).

Образец государственного строя народняки видели в Англии, Бельгии, Голландии. Шулек считал, что именно парламентский строй привел их экономику к подъему. В Австрии же, «где свобода печати и объединений, где ответственное правительство и суд присяжных, где независимость судей... где возможность конституционным порядком распоряжаться имуществом страны?»

Правда, это было напечатано незадолго до издания либеральной декабрьской конституции 1867 г.

Федерализм должен был обеспечить условия для общественного и культурного подъема славянских народов. Но австро-немецкие и венгерские общественные силы, принимавшие участие в борьбе, как раз этого стремились не допустить. Австрийские правящие круги смогли вывести страну из кризиса путем соглашения с социально-родственными силами Венгрии, Галиции, т. е. с аристократией. Немецко-богемский аристократ Клам-Мартиниц считал, что торжество этнического принципа привело бы империю к распаду, а реорганизация на «исторической» основе возможна. Итак, возможно соглашение с дворянством, но не народами. Так возник австро-венгерский дуализм.

К этому остается только добавить, что все соседние державы были противниками федералистских проектов (Пруссия, Россия, Турция). Итак, программа-максимум федералистов была неосуществима, но некоторые выгоды от реформ в монархии народы могли получить. Соотношение сил в Австро-Венгрии (точнее — в Австрии) заставляло правящие круги идти на определенные уступки национальным движениям.

После 1848 г. и особенно с 60-х множество хорватских мелких производителей, мелких малоимущих дворян, мелких торговцев с отчаянием наблюдали, как экономический поток, захватывающий Австрийскую монархию, идет мимо их страны, что судьба Хорватии зависит от иноземцев, чуждых ее интересам, что значительная часть народа на Военной границе живет в условиях наследственной солдатчины и проливает кровь за Габсбургов. Выразителем их настроений стал Антун Старчевич, сильно ощущались они и у другого идеолога хорватского национального радикализма — Евгения Кватерника. Однако он идейно исходил из интересов буржуазии.

[ZHAN]

Так как хорватский народ «не в состоянии вершить свои государственные дела самостоятельно, — формулировал свою позицию Кватерник, — ... наш долг, исходя из принципа равноправия людей и народов, на основе священных прав хорватского народа, действовать во имя его возрождения». Федерализм австрославистов, как и в 1848 г., может способствовать лишь интересам деспотизма, заявляли Кватерник и его последователь В. Бах в 1870 г.

В отмеченных условиях естественно появление идеологов, видевших спасительное для Хорватии будущее в отделении ее от монархии Габсбургов, объединении хорватских земель, в защите отечественного производства таможенными границами, в утверждении государственной независимости. Большое воздействие на национальную идеологию хорватов оказало объединение Италии (1859, 1866, 1870) и объединение Германии (1866,1870).

Э. Кватерник (1825-1871), сын преподавателя Загребской академии, в период международно-политической неустойчивости (с конца 50-х годов по начало 70-х годов XIX в.) искал поддержки у возможных противников Габсбургов и погиб в неудачной попытке поднять восстание на Военной границе (1871 г.).

Антун Старчевич (1823-1896), по образованию юрист, был воспитан дядей — сельским священником, работал в адвокатской конторе. Необходимость независимости Хорватии он в течение более трех десятилетий доказывал в своей публицистике, корреспонденции, материалах сабора (депутатом которого был), аргументами из сферы экономики, национального и социального развития, политики и культуры. Рассмотрение любого вопроса было подчинено им одной цели: утверждению идеи национальной независимости.

В Австрийской империи (Австро-Венгрии) историческое право было доводом в доказательстве законности национальных требований, поэтому последователи Старчевича называли себя «партией права» (праваши). Сущность правовых доводов состояла в том, что Хорватия как государство существует непрерывно с раннего Средневековья, что хорваты, как суверенный народ, заключили договор с венгерскими королями в 1102 г., а в 1527 г. добровольно договорились с династией Габсбургов. По мнению Страчевича, в том, что в XIX в. от государственных прав Хорватии сохранились небольшие остатки, повинны иностранные правители и мягкотелые эгоистичные представители хорватского общества, готовые служить любому господину.

В своих речах Старчевич подчеркивал, что каждый народ вправе быть хозяином на своей земле. «Пусть будет счастлив мадьяр в Венгрии, Австрия — у себя дома, но превыше всего — да будет счастлив хорват в Хорватии» (1871 г.). Составлять подробные программы разных улучшений означает обманывать себя, ибо все решают иноземцы. Поэтому «нам не о чем просить наше правительство». Справедливого для народа решения быть не может (1881г.). «Только тогда, когда независимое существование обеспечено, можно основательно взяться за устройство разных областей внутренней национальной жизни».

При самостоятельности и независимости народа в решении внутренних и внешнеполитических проблем могут существовать разные мнения, партии, но покуда дело идет о суверенитете, не может быть никого, «кроме защитников и предателей нации» (1868 г.). Говорят, что мы бунтари, утверждал Старчевич. Но в таком случае «весь мир великий бунтарь». «Мы принадлежим к таким бунтарям и хотим ими остаться...» Мы вынуждены терпеть насилие, но добровольно режим не поддержим, своими правами не поступимся. Говорить, что хорватский народ с его реками, морем не в состоянии сам продержаться, а должен примкнуть к кому-либо -ложь. Это означает «осрамить наш народ, освящать нынешнее состояние, в котором он погибает от несправедливости». «Пока народ хочет быть народом, он будет выступать за самостоятельность и независимость... Это условие его существования, это цель и дух нашей программы» (1868 г.).

Мы — партия права, говорил Старчевич, которую называют бешеными, фантастами, сумасшедшими, считаем, что «все исторические народности на своей земле равноправны, что нет ни первой, ни средней, ни последней, что каждая народность имеет право на существование и развитие». Старчевич выступал против создания «объединенного христианского государства» на Балканах. Идеи австрославизма, федерализации Австрийской империи или федерации южных славян, выдвигавшиеся либералами-народняками, он считал «метафизическими», не ведущими к цели — национальной свободе хорватов. Единственная реальная цель — суверенное Хорватское государство.

Сабор 1861 г. признал возможность возвращения Хорватии в состав земель венгерской короны, то есть восстановления связи, прерванной в 1848 г. Старчевич говорил, что тем самым народняки «предали самостоятельность» страны. В адресе сабора 1866 г. говорилось о «нераздельной связи Хорватии и других габсбургских территорий в высших государственных делах, касающихся разных земель монархии», при этом выдвигалось требование учета различий между ними (т. е. автономии земель). Старчевич возражал: да что у нас общего с Тиролем или Чехией?

По Старчевичу, несчастье хорватов в том, что иноземцы в течение последних сотен лет, «в каждый знаменитый период нашей истории» находили в Хорватии людей, «жадных до почестей и денег» и готовых служить чужакам: они обманывали народ так, что ныне он «катится в пропасть». Старчевич утверждал: необходимо вернуть народу то, что принадлежит ему «по праву и естественной сущности», все то, без чего «народ (нация) не может быть народом». Под неотъемлемым правом нации Старчевич имел в виду все сферы государственной деятельности — армию, внешнюю и внутреннюю политику, финансы и др.

В 1861 г. Старчевич считал единственно удовлетворительным для Хорватии такое решение: воссоединение хорватских земель, демилитаризацию Военной границы, присоединение к Хорватии Далмации и с «согласия населения» — «северо-западного края» Хорватии «между р. Сочей и Германией» (т. е. Словении), возвращение «всех прежних прав сабору» и принесение присяги ему королем... Тогда династия сможет опереться на Хорватию против любого врага.

В 1861 г. на саборе Старчевич выступил за созыв «полновластного сабора», подобного тому, который в 1527 г. избрал Габсбургов на хорватский престол. Этот сабор, по его мнению, должен был бы провозгласить «священные принципы» свободы личности, объединений, мысли и слова-живого и писаного; сабор бы избрал или утвердил всех чиновников, Урегулировал финансы, установил принципы торговли с иными государствами, занялся народным хозяйством, издал законы, короче, «этот сабор обеспечил бы счастливое будущее народа и блеск престола». В связи с этой точкой зрения определенной была оценка Старчевичем событий 1848 года. Наш народ, утверждал тогда же Старчевич, не мог предвидеть ужасных последствий (хорвато-венгерской) войны 1848 г. ни для Венгрии, ни для него самого. «Предательство и махинации темных и заклятых врагов свободы и счастья народов» — имеется в виду «придворная камарилья» (аристократия и династия) — использовала эту священную войну за свободу, превратив ее в побоише ради «расширения и упрочения рабства». Праваши сделали вывод, что борьба под лозунгом федерации, за сохранение империи и против народов, борющихся за независимость, может привести только к «единой, централизованной деспотической» власти...

Культ национальной истории, насаждавшийся правашами (как, впрочем, и народняками), во многом определял национальное самосознание складывающейся нации, способствовал процессу ее формирования. Не в любой стране аргументом в текущей политической деятельности в XIX в. могли служить события XII или XVI вв., истолкованные в нужном в данный момент смысле.

Решающие доводы Старчевича в пользу независимости — доводы экономического характера (с точки зрения малоимущих мелкобуржуазных и мелкодворянских слоев Хорватии). Эти доводы выдвигались в противовес интересам либерального купечества, строившего свое благополучие на связях с Австрией и потому удовлетворявшегося программой автономии или федерации, а также интересам близкой к буржуазии интеллигенции и чиновничества.

В ответ на Февральскую конституцию 1861 г. Риекская жупания постановила (Старчевич был автором ее резолюций): участие в имперском совете (рейхсрате) «оскорбило бы священную память отцов», означало бы отречься от самостоятельности в будущем, подписать себе смертный приговор, взять на себя часть огромных долгов Австрии, которые Хорватия не гарантировала и которые использованы «ей на погибель». «Так как для этого королевства (Хорватии) жизненным вопросом является поднять все отрасли народного хозяйства, то оно нуждается в свободе и кредите, свобода... подавлена, кредита нет», «к тому же, чем хорватский народ беднее, тем остальные народы Австрии имеют более надежного и безмолвного покупателя своих плодов и изделий...

[«Остальные народы» — официальная формула, означавшая все народы империи вне Венгерского королевства и Хорватии. После учреждения дуализма (1867 г.) вошел в официальное употребление термин «королевства и земли, представленные в рейхсрате», даже термин Цислейтания («по эту сторону р. Лейта») неточен, так как не охватывал Галицию.]

Чтобы развить свою торговлю и промышленность, Королевство Хорватия нуждается в защите против иностранных крупных капиталистов, а эта защита, сколь она необходима и спасительна для нашего королевства, столь явно вредна всем остальным народам Австрии». «Чтобы выйти из варварства, в котором хорватский народ оказался в результате 334 лет иноземного правления, [считая с момента прихода Габсбургов к власти над Хорватией в 1527 г.] этому народу необходимо просвещение, в основе которого должны быть народный дух и нравы, народный язык — средством, а целью — счастье народа». «Короче, польза хорватского народа противна пользе остальных народов Австрии и наоборот. В каком бы то ни было австрийском парламенте представители Хорватии со своими справедливейшими требованиями и предложениями остались бы в меньшинстве, а хорватский народ остался бы пьедесталом величия Австрии». И наконец: «Каково народу, сыны которого стоят под чужим флагом и подчиняются чужим приказам? Как он поднимет свою торговлю, свое производство и т. д., народ, все хозяйство которого находится в чужих лапах? Как он отрегулирует свои доходы и расходы, если все, чем он владеет, определяет другой?»

Относительно Венгрии Старчевич говорил, что хорваты и венгры сотни лет проливали кровь за чуждые интересы. Конечно, надо избегать объединения с Венгрией... Но свободная Хорватия рядом с несвободной Венгрией или наоборот — чушь: «счастье и несчастье всякого народа на востоке Европы безусловно связаны со счастьем и несчастьем соседних сним народов». В отношениях с Венгрией необходимо только: «Свобода всех нас, равенство и братство». Все это писалось в начале периода конституционных маневров Габсбургов (1860— 1866), закончившихся австро-венгерским компромиссом 1867 г.

Обращает на себя внимание, что Старчевич видел в Венгрии возможного союзника против Габсбургов. Центр мощи последних находился в Австрии, но, кроме того, если рассматривать экономическую сторону проблемы, то Хорватия до 1868 г. страдала именно от «австрийских» налогов, конкуренции и политики, но и после 1868 г. — прежде всего от австрийской промышленности, подавлявшей хорватские традиционные отрасли хозяйства и подчинявшей экономику страны имперским интересам. После 1868 г. отношение к Венгрии, которая переняла у Вены господство над Хорватией, несколько изменилось, но главным виновником всех бедствий Хорватии, по Старчевичу, по-прежнему оставалась Вена («швабы»).

В 1880 г. Старчевич подчеркивал: результатом дуализма стало то, что «в неизмеримый ущерб нам и венграм мы содержим промышленность и фабрики Австрии». Мы платим дорого за австрийские ткани, сахар, железо. «И наоборот. Австрийцы получают наши хлеб, вино и другие плоды земледелия без пошлины, потребляют или перерабатывают их и нам продают по дорогой цене, а ведь мы могли бы эти товары с пользой экспортировать». «Таким образом, мы показали, что венгры заключили с Австрией не соглашение, но капитуляцию, самую вредную, которую только можно представить». «Хорватия и Венгрия за исключением доброго соседства имеют с Австрией меньше общих интересов, чем с каким-либо другим государством».

В этом вопросе взгляды Старчевича знаменательно близки позиции лидера венгерской революции Кошута. Старчевич одобрительно отзывался о Кошуте: в Венгрии «одну партию составляли Кошут со всем населением и всеми просвещенными людьми. Она была против договора с Австрией, за равенство, союз народов Востока, осталась и против дуализма».

Австро-венгерский дуализм 1867 г. лидер правашей считал недолговечным: «Мадьярский деспотизм (над Хорватией) будет все более терять силу, его собрат австрийский — тоже. Ни один из них не сможет противостоять ни внутренней болезни, которая их разрушает, ни внешнему конфликту, который ожидает каждого из них» (1881 г.). Старчевич предугадал развитие событий в начале XX в.

Относительно переворота в средствах транспорта Старчевич утверждал: пароходы и железные дороги хороши, когда страна созреет для них, в Хорватии не следует их строить ни метра! «В Бельгии хозяева железных дорог сами бельгийцы...» Для хорватов же это новые долги, а собственники дорог — иностранцы...

И снова об условиях материального благополучия Хорватии: «Только самостоятельное и независимое государство, только суверенный народ, пользующийся свободой, может правомочно выносить решения о себе самом будь то путем законного сабора, будь то всеобщим голосованием». Здесь же отметим, что Старчевич не раз выступал за всеобщее право голоса в свободной Хорватии, что в Австро-Венгрии тогда (1880 г.) казалось фантазией.

[ZHAN]

Из ненависти к системе власти Габсбургов Старчевич все «немецкое» охаивал, считал «варварским» и демонстративно хвалил положение... в Османской империи. Все оценки Старчевича проникнуты политической страстью. Он был противником планов австрийской оккупации Боснии и Герцеговины. Боснийских мусульман он называл лучшей частью хорватского народа. «Будь ты в тюрьме один, будь с товарищем, все равноты заключенный», — так он видел положение хорватов в случае оккупации Боснии. После оккупации в Боснию из империи хлынула бы солдатня, чиновники, жандармы, шпионы, были бы введены новые налоги, понаехали бы торговцы, учителя, духовенство и пр., — все это, «чтобы погубить тот в сравнении с нами еще неиспорченный девственный народ, сделать несчастной и опустошить эту прекрасную страну...» «Кто не желает, чтобы Босния или мы скорее провалились в пропасть, чем объединились бы под Австрией?» Кроме того, Старчевич предрекал, что оккупация обернется несчастьем для самой Австро-Венгрии...

Понимая слабость хорватов, Старчевич ожидал национального освобождения от какой-либо враждебной Габсбургам державы — первоначально Франции, ввиду провозглашенного Наполеоном III «принципа национальностей», позднее (особенно после Седана, 1870 г.) — от франко-русского союза, который казался ему неизбежным, несколько лет после русско-турецкой войны 1877-1878 гг. — от России.

Кстати, Старчевич так представлял себе будущие отношения свободной Хорватии и России: «Если где-нибудь вообще имеются, то именно здесь существуют общие интересы: польза для хорватов от русской торговли и дружбы, польза для русских от хорватских портов и дружбы хорватов. Это интересы денежные, самые практичные». Все это возможно, когда «настоящие русские» покончат с деспотическим режимом (1871 г.).

После поражения Франции под Седаном (1870 г.) праваши свои надежды несколько лет связывали с внешней политикой России, с австрорусскими противоречиями. Еще до Седана Кватерник пропагандировал необходимость франко-русского союза против германской экспансии.

Если в австрийские дела вмешаются державы, писал Старчевич в 1869 г., то хорватам «бороться за Австрию означало бы убить самих себя». Но «когда придет срок драться за Хорватию, говорить будем иначе» (велика была свобода печати в Австро-Венгрии!).

В духе формальной «лояльности» династии и «законности» Старчевич с обычным сарказмом замечал: «Нас охватывает печаль ввиду очевидной гибели, к которой со всей силой устремляется наш отеческий престол», отказываясь восстановить законное положение Хорватии. «Законной» хорватский идеолог считал только личную унию с «хорватским королем» — императором Австрии. Предсказание Старчевича сбылось всего через несколько десятков лет — не столь большой исторический срок.

В 1871 г. партия права переживала кризис. В партии возникла группа революционных демократов (Ф. Матасич и др.). Матасич выступил в газете «Хрватска», издаваемой Кватерником, в защиту Парижской коммуны, яркая статья была посвящена и Французской революции XVIII в., было помещено сообщение о предстоящем выходе в свет книги Маркса «Гражданская война во Франции». [В извещении было процитировано начало текста книги Маркса, но не назван ни автор, ни сама работа.] Особое внимание газета (вероятно, автор статьи — Матасич) уделила М. И. Бакунину, охарактеризовав его как самого выдающегося русского человека. Несомненно, левые праваши были связаны с М. И. Бакуниным, это стало основой легенды о связях правашей (Кватерника!) с I Интернационалом.

Кватерник потребовал разрыва с радикалами. Он обвинял их в атеизме, сам же считал религию основой «всякого национального и государственного существования». Дело уладил Старчевич. Кватерник, в конце концов, согласился, что при единстве в главном (свобода Хорватии) каждый сотрудник редакции может придерживаться собственных взглядов.

Уже в 60-х годах влияние правашей росло. В 1866 г., когда Старчевич единственный выступил в саборе против принципа «общих интересов» Хорватии с остальной империей, студенты загребского юридического училища (академии) преподнесли ему адрес в серебряной оправе.

Позиция А. Старчевича по проблеме национальной независимости ясна. Поэтому он рассматривается в Хорватии как основоположник важнейшего идейного течения в национальном движении XIX в., более того, как «отец отечества».

Старчевич выступал за развитие национальной промышленности. Но при всем том он надеялся на ограничение роста численности пролетариата («чтобы он мог честно прожить»); для этого надо, чтобы капиталисты не угнетали ремесленников и чтобы налоги на последних были умеренными. Согласовать это с мыслью о развитии промышленности трудно. Впрочем, свои идеи в социальной сфере Старчевич не развивал.

Старчевич указывал на снижение роли дворянства во всей Европе. С XVIII в. «нет ни одного умного закона, созданного дворянством». Для хорватских дворян народ — «живой капитал», поэтому они не способны опереться на народ в национальном движении... Вместе с тем Старчевич выступал от имени всех хорватских сословий. Он писал о разорении дворянства ввиду несправедливой системы выкупа, навязанной центральной властью. Одновременно, по Старчевичу, именно австрийское управление ввергло крестьян в рабство и нишету. Все последствия развития феодализма и раннего капитализма Старчевич объяснял «австрияншиной»,так как это служило его основной цели. Видна позиция мелкобуржуазного идеолога, но именно мелкособственнические слои больше других страдали от иноземного господства, и этим объясняется национальный радикализм Старчевича. Крестьянство он называл самым честным и благородным сословием, остро переживал его обнищание, но не выдвигал никакой аграрной программы, кроме пожелания «добрых отношений» между крестьянами и помещиками. Как представитель нации в целом (именно так фактически рассматривал свою роль Старчевич), он стремился сплотить народ в борьбе за независимость.

В анализе событий 1848 г. проявился демократизм Старчевича. В речи в саборе в 1889 г. он утверждал: «По справедливости следовало (в 1848 г.) немедленно наделить крестьян достаточным земельным наделом с правом собственности и освободить от всякой зависимости без выкупа, чтобы они пользовались всеми правами, которые раньше имело лишь дворянство». Консервативная зашита задруги (одного из условий сословного неравноправия крестьян) совмещалась у Старчевича с требованием равноправия крестьянства.

А. Старчевич неоднократно выступал за введение демократических свобод. «Запрета на свободу печати хотят те, кто стремится использовать невежество народа...» «Знание — путь к свободе и прогрессу». «С тем, кто против свободы слова и печати, я, имея при себе пять форинтов [четыре рубля на тогдашние русские деньги], боялся бы спать под одной крышей...» Относительно мнения Старчевича о всеобщем избирательном праве мы упоминали. Судьбу Военной границы, считал он, может решить лишь сабор или народ «всеобщим голосованием» (1869 г.).

Буржуазные революции и национальное освобождение Старчевич считал явлениями одного порядка, оказывающими решающее влияние на прогресс народов. Результатом революций в Англии и Франции, по Старчевичу, было успешное экономическое развитие этих стран. Рассуждая о бедности Хорватии, он писал в 1861 г.: в Англии урожаи тоже были низкими, но «во второй половине XVII века английский народ освободился от своих кровопийц» и все стало меняться. Французскую революцию XVIII в. он считал событием, определившим развитие Европы; она провозгласила принцип суверенитета нации. Старчевич понимал неизбежность глубоких перемен в России: социальная опора самодержавия сужается. В 1871 г. он писал: «нынешнее положение долго продолжаться не может... После отмены крепостного права... нет силы, способной защитить деспотизм, нет иного выхода, как предоставить народу свободу или ждать, пока он сам возьмет свободу и еще больше». России нужна «хорошая конституция» или ее ждет «новый 1789 год».

В целом у Старчевича преобладает демократизм, хотя его социально-экономическим взглядам присущи противоречия, и не в этой сфере он сказал новое слово. Его социальные взгляды не составляют такой целостной системы, как взгляды национальные.

Но что касается демократического устройства государства, то основоположники учения партии права в 60-х годах выступали более последовательно, чем народняки, придерживавшиеся либерально-монархических взглядов.

Сербов и словенцев праваши объявляли хорватами. Аргументы при этом приводились несерьезные или вообще не приводились. Так Старчевич заявлял, что, не став хорватами, сербы не устоят перед процессом румынизации (который действительно кое-где имел место). Более весомым был призыв к словенцам: «Если вы заботитесь о благосостоянии, о торговле, производстве, можете ли надеяться на это, будучи привесками Италии или Германии?» А в Хорватии «кого как не вас ждут плоды страны плодороднейшей, но заброшенной, плоды (вашего) ремесла и торговли, которых у нас и зародыша почти не появилось?» (1861 г.). Словения была самой развитой южнославянской страной.

Отрицание Старчевичем сербского этнонима, самого существования сербского народа (панхорватизм) нелепо. Стремление убедить сербов, что они хорваты, недостойно даже обсуждения. Эта «теория» преследовала национально-политические цели, поскольку сербское население было расположено в жизненно важных для формирующейся хорватской нации районах Триединого королевства. Целью Старчевича было абсолютное господство в Хорватии (и даже в Боснии) хорватского национального самосознания. Но отношение к Боснии в сербской национальной идеологии было таким же. Великосербская идеология отрицала принадлежность к хорватскому народу большинства хорватов. «Великие» идеи сербов и хорватов противостояли друг другу. Но аналогичные идеи характерны для ряда наций, особенно в период их формирования, особенно там, где имелись зоны смешанного по этническому составу населения (Румыния, Венгрия, Греция, Болгария). Идеология вообще не направлена на поиск истины, это — система идей, предназначенных для представительства каких-либо социальных и национальных интересов. Но это не значит, что в идеологии не могут иметь место элементы, отражающие объективное состояние дела.

[ZHAN]

Сербский социалист Светозар Маркович, чуждый национализму, с уважением писал о борьбе правашей за национальное освобождение («самая святая, смелая и прогрессивная партия Хорватии»), но панхорватизм настолько бессмыслен, считал он, что недостоин критики.

Примерно так же отозвались о панхорватизме русские современники А. Н. Пыпин и В. Д. Спасович, вместе с тем отметив, что вообще Старчевич «иногда говорит правду, хотя говорит грубо». Великосербская и великохорватская идеи являлись выражением национализма двух формирующихся наций, совместно занимавших обширные «спорные» территории.

В заключение приведем примеры великохорватской и великосербской аргументации, свидетельствующие о том, что эти концепции стимулировались существенными политико-экономическими соображениями. Сербская газета «Млада србадия», орган Объединенной омладины, писала в 60-х годах XIX в., что без Боснии сербский народ не в состоянии «глотнуть свежего воздуха с моря».

[Омладина — «Объединение сербской молодежи» (1866-1872) — радикальная организация, формально созданная для распространения сербской культуры и национального самосознания, но занимавшаяся и политикой.]

Сербия крайне нуждалась в доступе к морским портам для своей внешней торговли. Э. Кватерник, идеолог правашей, тоже в 60-х годах утверждал, что если Босния будет у сербов, то «кто же спасет от голодной смерти хорватов на каменистых и скалистых далматинских берегах?» Так обе стороны реальными мотивами объясняли необходимость присоединения Боснии к Сербии или Хорватии. Конфликт из-за Боснии с ее этнически смешанным населением имел глубокие корни.

В целом правашская и югославистская идеологии в чем-то близки друг другу. Переживая социальную эволюцию, они сближались даже соединялись в одном течении. Они были, как казалось, непримиримы в 50—60-х годах XIX в., но и тогда, несмотря на яростную полемику, это были хорватские национально-интеграционные идеологии, и можно найти точки их соприкосновения. Это естественно, так как их цель — достижение единства хорватских земель и суверенитета, хотя и различными путями.

Тактика и «философия» разные: югослависты унаследовали реформаторские идеи иллиризма, праваши отбросили их.

[ZHAN]

В Далмации в 60-70-е годы XIX в. произошли важные культурные и национально-политические изменения. По данным крупного деятеля национального возрождения Ловро Монти, из 457 тыс. человек, составлявших население Далмации (1874 г.), только 4,5 тыс. (1 %) были иностранцы, говорившие по-итальянски, кроме них еще 10 тыс. местного населения также говорили только по-итальянски (большинство их — итальянизированные славяне). Всего примерно 15 тыс. человек не знали хорватского языка, то есть более 3 %. Но по-итальянски говорило около половины горожан (включая «вароши» — предместья, население которых занималось сельским хозяйством) — около 50 тыс. человек, или 11 % населения Далмации. Они-то и находились в сфере итальянской культуры, они составляли «общество», к их среде принадлежали представители власти.

Из указанных 50 тыс. человек большинство признавало, что Далмация — славянская страна. Но даже в начале 60-х годов часть горожан не имела ясного представления о своей этнической принадлежности. В 80-х годах все уже считали себя хорватами, сербами, итальянцами. Итак, этническое сознание претерпело изменения за два десятилетия.

На побережье моря испокон века земля в основном принадлежала городской знати (патрициям); был распространен колонат. Возделывались виноград и оливки. В области Дубровника зависимость была более тяжелой (кметство), связанной с личной несвободой, барщиной и т. п. В Дубровнике в 70-х годах XIX в. 27 горожан-патрициев владели 5,9 тыс. га, 21 «незнатная» семья — 1197 га и 13,7 тыс. га принадлежали крестьянам разного состояния. В отличие от районов колоната, где аграрные отношения формально были основаны на частном праве, в Дубровнике — на праве публичном, и австрийские власти поставили их под контроль администрации округов (преторов).

В 1850-1856 гг. десятина в пользу казны была заменена поземельным налогом. Налог платил землевладелец, а колон возмещал ему 2/1 суммы, приходившейся на его участок. Владельцами земли становились купцы, богатые капитаны, разбогатевшие крестьяне, священники. Существовавшая система консервировала отсталость Далмации. Колоны, выкупая землю, попадали в зависимость от ростовщиков. Ростовщичество приобрело невиданные в других землях Австрии масштабы. И все же постепенно утверждались буржуазные отношения.

Хорватский историк Н. Станчич обратил внимание на две зоны Далмации. Загора (материковый восток), часть Приморья (Макарска) и долина р. Неретвы составили одну из них. Крестьянство здесь еще при османах охраняло границу и было свободно от повинностей, а верховным собственником земли была казна. Французы отменили государственную собственность, и крестьянин стал свободным собственником. Здесь долго сохранялось самоуправление. Другая зона — побережье с колонатом. Зоны различались по обычаям, сознанию, говору (на побережье — чакавский диалект, в хинтерланде — штокавский). В отличие от побережья, крестьяне Загоры занимались хлебопашеством и животноводством. Здесь имелись и более крупные имения.

Кроме землевладельцев, моряков, купечества и крестьян значительными группами населения Далмации являлись чиновничество и духовенство. В хинтерланде Далмации располагались францисканские монастыри. В одном из них была открыта первая в Далмации хорватская школа. Стать священником — обеспеченным человеком — было мечтой многих выходцев из сельских и городских низов. Духовенство было главным проводником текущей информации в сельской массе (в 1846 г. в Задаре издавалось 3 газеты общим тиражом 600 экз.). Православное духовенство составляло примерно {1/3 всех служителей Церкви.

В экономике Далмации важное место занимало судоходство. После соединения Триеста и Риеки (1857 и 1873 гг.) железной дорогой с центрами монархии портовые города Далмации переживали упадок. Но еще в 60-х годах парусное судоходство и судостроение процветало. Далмация играла роль посредника между внешним миром, Италией и др., и Боснией, глубинкой Балканского полуострова. Белые быстроходные далматинские клипперы плавали по всем океанам, возили чайный лист из Индии в Лондон. Много далматинцев служило в русском торговом флоте. В 60-начале 70-х годов моряки активно поддерживали общественное движение в Далмации. Но уже в 70-х годах судоходство впало в кризис, капиталы ушли в Триест и Риеку или их владельцы занялись кредитным делом.

Австрийская провинция Далмация подразделялась на четыре округа Задар, Сплит, Дубровник, Бока. Основная масса населения концентрировалась в первых двух.

Наиболее важным центром медленно развивавшегося внутреннего рынка Далмации был округ Сплита (42,7% населения Далмации). Здешняя группа купцов была связана с Боснией и активно проявила себя во время национального возрождения. По объему экспортной торговли Босния, однако, далеко отставала от морского направления. В 1878 г. в Боснию было вывезено 10,3% вина, в Черногорию —3,5%, в собственно Хорватию— 1 %, а морем — 85 %. Но через Далмацию в Боснию и Герцеговину направлялись товары из западных стран, поэтому боснийская торговля оставалась жизненно важной для Далмации. Из Боснии привозили хлеб, которого в Далмации не хватало.

Деятель национального возрождения К. Войнович, [происхождением из черногорцев, хорват, католик — отдаленный родственник русского писателя Вл. Войновича] секретарь местной торгово-промышленной палаты, отмечал: «Далмация — лишь частица намного более обширного пространства... частица, отделенная от остального, не может экономически развиваться... как ветка, отсеченная от стебля».

Далмация была крайне заинтересована в объединении югославянских земель. Но австрийское правительство ни до 1878 г., ни после оккупации Боснии и Герцеговины не интересовалось экономическими нуждами Далмации. К нищете массы населения оно относилось равнодушно. Провинция имела для нее лишь стратегическое значение, здесь было построено несколько крепостей. Оккупация Боснии, в частности, диктовалась задачей обеспечения тыла этих укреплений (хотя это не основная причина оккупации).

Русский консул в Дубровнике К. Петкович в 1865 г. так рисовал положение Далмации: «Австрийское правительство истратило и тратит огромные суммы денег на укрепление далматинских портов и бухт, воздвигло множество портов, крепостей, казарм и блокгаузов, но сравнительно оно не сделало почти ничего... для развития и преуспеяния страны в моральном, промышленном и торговом отношениях. Далмация не имеет ни банков, ни других правительственных кредитных учреждений... При таком положении дела народонаселение Далмации не может быть искренно привязано к Австрии; кроме чиновников, все классы народа недовольны своей участью и громко выражают свои ропоты и негодования... в случае важных политических потрясений, внутренних или внешних, неудовольствие народа легко может проявиться в неприязненных действиях, и тогда приморские укрепления, стоившие столько миллионов, едва ли окажутся достаточными для удержания Далмации в повиновении непокойном состоянии».

Среди части католических семинаристов в начале 50-х годов существовал культ Сербии как свободной страны. Неудача иллиризма и контрреволюция в Австрии повлияли на их настроения. Некоторые учили родной язык по словарю В. С. Караджича (первое издание — 1818 г.). Один из ведущих деятелей хорватского движения 60-80-х годов М. Павлинович в начале 50-х годов переписывался со своим приятелем Н. Нодило кириллицей. Нодило извинялся, что пишет по-итальянски, а не по-сербски. Противопоставления «хорват» и «серб» для них тогда не было.

Но со второй половины 50-х годов среди католиков стал быстро распространяться этноним «хорват» как наименование национальное, а не областническое. В собственно Хорватии это наблюдалось в 30-40-х годах, в Славонии и Далмации — в 50—60-х, позднее — в Истрии, в 70-х годах в Боснии и Герцеговине.

Бывшие иллиры, югослависты Хорватии в 50-х годах весьма интересовались Далмацией. Особую активность в этом отношении проявлял убежденный югославист Иван Кукулевич-Сакцинский, издававший вместе с Франьо Рачким «Arhiv za povjestnicu jugoslavensku» — первый журнал по истории южных славян. Кукулевич посетил Далмацию, интересовался представлением крестьян о родном языке и был рад, что крестьяне называют язык «рвацким». Кукулевич имел обширные связи в Далмации, поддерживал переписку с далматинскими хорватами. Кстати, деятельность Кукулевича — еще одно свидетельство утвердившегося хорватского самосознания югославистов в 50-х годах.

В середине 50-х годов Павлинович и его друзья оставили сербскую идею и пришли к мысли о культурном единении югославян под славянским (словинским) наименованием. Как видим, здесь повторилось нечто от иллиризма. Но среди горожан оставило след учение Караджича о разделении «племен» по диалектам. Полагаем, что некоторые далматинцы быстро пришли к этнониму «хорват», но их славизм определялся политическими задачами — борьбой — совместно с сербами — за применение родного языка во всех сферах общественной жизни.

Если ранее студенты, учившиеся в Падуанском университете в Италии (Падуя принадлежала Австрийской империи), нередко итальянизировались, то поколение 50-х годов в результате постепенных социальных сдвигов в Далмации, влияния иллиризма, революции 1848 г., борьбы итальянцев за свободу уже стремилось перенести опыт Италии на родину. Торговая и интеллигентная среда не хотела казаться народу чужаками и стала усиленно изучать народный язык. Многие полагали, что национального единства можно достичь подобно итальянцам, несмотря на наличие диалектов. Натко Нодило, учась в Венском университете, не забывал штудировать родной язык, который сначала давался ему нелегко. Группа молодежи, готовая к деятельности на поприще культуры и политики, была пестрой по социальному происхождению. Так, Перо Чингрия был сыном богатого землевладельца из Дубровника, а родителями Н. Нодило были матрос и портниха, но они являлись буржуазными, либеральными по складу, интеллигентами.

В целом 50-60-е годы — время дифференциации далматинцев на хорватов и сербов. Иногда решающее значение при этом имели политические симпатии — к Хорватии или к Сербии. Соответственно меняли конфессию. К. Войнович говорил, что «родом я серб, по политике — хорват, а по вере католик». Итак, «политика» оказалась решающим моментом. Речь шла о приверженности сербской или хорватской государственной идее.

Сельской интеллигенции (как М. Павлинович) легче было сразу перейти к «хорватизму» ввиду контактов с крестьянами. Собирая народные слова, он убедился, что они несколько отличаются от помещенных в словаре, а в 1854 г. в письме к Нодило (написанном еще кириллицей) Павлинович высказался за создание нового словаря.

[ZHAN]

Став священником, Павлинович упорно возрождал глаголическое богослужение, которое в 50-х годах почти исчезло. Но официально в Далмации оно запрещено не было. Павлинович видел в глаголице проявление самобытной хорватской культуры и средство усиления воздействия на прихожан. Он полностью отказался от латыни и перешел к богослужению по глаголическим текстам. Однажды, будучи в Австрии в гостях у своего друга, он прочитал глаголическую мессу местным крестьянам, чем поверг их в изумление.

Движение за распространение глаголицы в церкви возглавил Й. Ю. Штросмайер, в системе югославистских взглядов которого глаголица была средством развития обшей югославянской культуры. Но папская курия разрешала глаголицу лишь в местах, где она применялась исстари.

После краха абсолютизма далматинцы разделились на «аннексионистов» — сторонников воссоединения с Хорватией, и «автономистов» — противников воссоединения.

«Правительство уверено было с помощью своих чиновников-немцев или людей упомянутого класса (опасавшихся резких перемен) создать партию против соединения», — писал русский консул в Дубровнике К. Петкович в 1861 г.

Ядром автономистов были чиновники и патрициат, вслед за кем вначале шло большинство торговой буржуазии и городской интеллигенции, считавших себя «славо-далматами», но не хорватами. Завоевать города — такую задачу поставили перед собой сторонники воссоединения. Но теория далматинства быстро теряла последователей. Распространялся «югославизм» (словинство), а затем и хорватский этноним. А. К. Матас, директор единственной хорватской школы, называл далматинцев «народом словинского племени и хорватского языка».

Первые выборы в рейхсрат прошли при полной неподготовленности «аннексионистов». К тому же куриальная система выборов давала преимущество их противникам: курии землевладельцев, горожан и торгово-промышленных палат посылали в сабор больше Половины депутатов: 21 против 20 у курии сельских общин. Католический архиепископ и православный епископ пользовались правом личного представительства — они поддерживали режим. В марте 1861 г. сторонники воссоединения получили на выборах 13 мест, автономисты — 29.

Предстояла борьба за избирателей. По австрийскому закону школы (но не язык преподавания) являлись заботой как Вены, так и ландтагов, и судьба национального движения во многом зависела от влияния той или другой группировки на школу.

В 1861 г. в Далмации было всего 157 начальных школ, из них только в 23 преподавание велось на хорватском языке и 125 было двуязычных. Единственная хорватская средняя школа была основана в Сине в 1854 г. францисканцами на свои средства. Она сыграла роль в подготовке возрожденческого движения.

Проблема воссоединения была временно снята. Но правительство уже в 1860 г. пошло на некоторые уступки аннексионистам: была издана инструкция о введении «народного языка» в начальных школах Далмации. Однако пока местные власти были в руках «тальянашей» — сторонников итальянского языка, — этот вопрос не решался.

Необходимо было активизировать национальное движение. Главным средством для этого стала газета хорватов и сербов («словинцев») на итальянском языке «Nazionale» с хорватским приложением «Narodni list». Об этом задумывались уже в 1860 г. До «Nazionale» группа патриотов во главе с учителем математики Михо Клаичем пропагандировала свои взгляды в триестинской «Дьявол етто», другая группа — в загребской газете «Позор». «Nazionale» был основан по инициативе сплитских народняков, но выходил с 1 марта 1862 г. в Задаре, столице провинции. Он был предназначен для денационализированных «тальянашей» и всех, плохо знавших хорватский язык. «Национале» с блеском редактировал Н. Нодило.

В 60-х годах «Nazionale» помешала корреспонденции из Загреба, Риеки, Сплита, Дубровника, Белграда идр., а также комментарии о положении в Европе.

Значительную денежную поддержку газете оказывали Й. Штросмайер и В. Морпурго. Нодило и Павлинович за статьи о национальных проблемах подвергались штрафу, их обвиняли в панславизме. Нодило однажды был обвинен в подстрекательстве к бунту. Газета постепенно окрепла и в 1866 г. приобрела типографию. Ее тираж составлял 600—650 экз. В 1869 г. роли «Национале» и «Народни лист» переменились: хорватская газета стала основной, а итальянская — приложением, что свидетельствовало об успехах в «славянизации» публики. Наконец, в 1876 г. выпуск «Nazionale» был прекращен.

Первый редактор «Nazionale» Натко Нодило (в 1867 г. он стал профессором задарской гимназии, а с 1874 г. — Загребского университета) был либералом, сторонником всеобщего избирательного права, независимости церкви от государства и политики. Нодило утверждал, что прогресс Далмации возможен только в рамках Южной Славии — страны от Дуная до Эгейского, Черного и Адриатического морей.

Ввиду единства языка далматинцы и хорваты — один народ, «славянский», и должны объединиться. Народ создается из племен в результате «торговых связей, общности языка и чувств», — писал Нодило. Но, объединившись, далматинцы и хорваты составят часть славянского народа» — под этим имелись в виду южные славяне. Причиной формулирования этих взглядов была ситуация в Далмации с ее конфессиональными и языковыми противоречиями, отсталостью, слабым национальным сознанием. По мнению Нодило, все это преодолеть можно было только в Южной Славии. Об устройстве и центре Южной Славии Нодило не говорил, подчеркивая, что «Nazionale» защищает права «всякого славянского народа на иллирском полуострове». За идею создания «югославянского королевства» полиция и обвинила Нодило в призыве к бунту.

В № 1 «Nazionale» Нодило напечатал программу Национальной партии: воссоединение с Хорватией, либеральные реформы в империи, свобода слова, конфессий и т.д. Соединение с Хорватией не означало бы для Далмации изменения «обычаев, устройства, отказа от второго (итальянского) языка, более развитого в учености». Введение народного языка в общественную жизнь означало бы укрепление «нашей народности».

Итак, славизм на первых порах облегчал народнякам привлечение на свою сторону «славо-далматов», не готовых воспринять хорватское сознание.

Итальянская общественность имела свои клубы-казино. Доступ славянских газет туда был запрещен. Тогда хорваты и сербы стали создавать «славянские народные читальни» (в Сплите — в 1862 г., в Задаре и Дубровнике — в 1863 г., в Шибенике и Оброваце — в 1866 г.). В 1862 г. была учреждена Далматинская матица, но нехватка средств ограничила ее деятельность.

На общинных выборах в 1865 г. народняки победили в 42 общинах, в дальнейшем в их руки переходили одна община за другой. Борьба в городах была труднее. Но после ухода Шмерлинга, австрийского министра, сторонника централизма, сменился и далматинский наместник, покровительствовавший автономистам. Наместник барон Ф. Филипович (1865—1868) получил напутствие Франца Иосифа относиться одинаково к обеим партиям. Филипович не мешал применению народного языка там, где народняки получали перевес.

Австро-прусско-итальянская война 1866 г. способствовала усилению Народняков. Часть «тальянашей» не скрывала своих проитальянских симпатий. Венеция — источник пополнения италоязычного населения Далмации — была утеряна австрийцами. Наконец, итальянский флот потерпел поражение у о. Вис от австрийской эскадры Тегетхоффа, где матросами были далматинцы.

Австро-венгерский дуализм 1867 г.снял вопрос о воссоединении: Вена отдала Далмацию. Но в другой сфере народняки имели успехи. После 1848 г. три гимназии — в Задаре, Сплите, Дубровнике — были итальянскими. В 1854 г. был признан публичный статус первой хорватской (францисканской) гимназии в Сине.

В 1849-1871 гг. состояние начальных (народных) государственных школ в Далмации было таким.

Годы Итальянских Двуязычных Хорвато-сербских Немецких
1849-1850 18 127 12 —
1868 26 65 126 —
1871 36 38 166 1
Но из 61,1 тыс. детей школу посещали 10,3 тыс. Далматинцы в массе были неграмотными.

Гимназии же и реальные училища в основном оставались итальянскими. Но постепенно в них было введено преподавание истории, географии и Закона Божия на родном языке. В 1868—1869 гг. хорватский язык как предмет был введен в гимназии в Задаре, где преподавали деятели национального движения М. Клаич, Ю. Пулич, И. Данило. В 1869 г. на народный язык перешла гимназия в Дубровнике. В 1866 г. В Арбанасах, около Задара, открылось педагогическое училище с родным языком преподавания. Это было крупным успехом народняков.

Отступавшие итальянские националисты мобилизовали люмпенов, нападавших на славянских деятелей. В городах еще положение было неустойчивым, но в селах духовенство и зажиточное крестьянство было прочной опорой народняков.

В декабре 1867 г. в Австрии была принята либеральная конституция. Ее §19 провозгласил право пользоваться родным языком в школах и учреждениях. Австрийское правительство либералов отделило школу от церкви и отказалось от конкордата с Ватиканом. В 1869 г. суд в Далмации был отделен от администрации.

В 60-е годы наиболее значительные изменения претерпели взгляды М. Павлиновича. В 1862 г. он пропагандировал югославизм, был искренним югославистом. В середине 60-х годов народнякам, убеждавшим читателей в том, что их не собираются «кроатизировать», удавалось привлекать все новых сторонников. В это время активизировалось сербское национальное движение в Далмации, связанное со своим идеологическим центром — Воеводиной. Возможно, это послужило толчком для письма Ф. Рачкого против «словинства» (1866 г.). Хорваты, со своей стороны, укрепляли связи с Загребом. ГІавлинович оправдывался перед Рачким: «Чтобы не было причины раздора, мы избегали в саборе наше хорватское имя, так как среди нас (народняков) — четверо так называемых (!) сербов... Будьте спокойны, в будущем мы разовьем наше хорватское знамя».

[ZHAN]

Итак, Рачкий не убеждал Павлиновича, что он хорват, не сомневался в том, что большинство народняков придерживается тех же взглядов. В 1868 г. Павлинович писал: «Принимая в расчет существование автономистской партии, мы замалчивали наше национальное и политическое имя». Ко второй половине 60-х годов относятся все более настойчивые выступления Павлиновича в защиту особых хорватских интересов. Постепенно это вызывало нарастание разногласий в Национальной партии, так как хорваты М. Клаич и др. возражали против ликвидации тактики «словинства». Сохраняя югославистскую направленность, «Nazionale», писала уже о «хорватах и сербах», «хорвато-сербский народ Далмации» и т. п.

Вероятно, югославизм в городской среде себя еше не изжил, а Павлинович, связанный с сельским населением, считал, что, устранив в основном славо-далматство, изолировав итальянскую группировку, югославизм выполнил свою задачу и пришла пора пропаганды подлинно национальных взглядов. С 1866 г. он не раз говорил о героизме хорватов (в частности, о славе Николы Зринского, 300-летие подвига, которого отмечалось народняками). Все большее внимание Павлинович уделял хорватской и сербской государственности. Перелом в его взглядах (1866-1869) отразился в рукописной программе «Хорватская идея» (1869 г.). Здесь он признал «хорватское историческое право» и католицизм как идейную основу национального движения, выступил за церковную самостоятельность Хорватии и народный язык в церкви (глаголическую службу). «Века рабства» (венецианского) — причина нищеты и (национального) беспамятства в Далмации, записал он. Мы признаем наименования «Далмация», «Босния», «Славония» — но это «единое Хорватское государство». Кто хочет зваться сербом — пожалуйста, но они хорваты по государству. Ведь не отрицают сербы и словаки в Пеште венгерскую страну! Как же можно в Загребе не признавать хорватскую государственность? «Мы в равной мере требуем самостоятельности и целостности и Сербии, и Хорватии». Но одно пусть от нас не требуют: «чтобы мы создали Великую Сербию, ликвидируя Хорватию». Отстаивать свободу веры. «Католик в Сербии, православный в Хорватии могут быть хорошим сербом и хорватом».

«Различие сербства и хорватства — две истории, два государства, две Религии, две культуры, две цивилизации, наконец, два алфавита. Это различия вопреки общности крови и языка...» «Хорватство принадлежит Западу, сербство — Востоку. Историю не смешать».

Но Павлинович никогда не соглашался солидаризироваться с правашами, сохранил уважение к Штросмайеру и Рачкому. Ведь, в сущности, Их взгляды на национальные взаимоотношения сближались, особенно с конца 70-х годов. Но девиз Павлиновича: «хорват и католик» Штросмайер и Рачкий не принимали (кстати, этот девиз еще не доказательство клерикализма Павлиновича: ведь именно так шло развитие нации). Павлинович все более выступал за объединенное Хорватское государство в составе монархии, но допускал и возможность независимого от Габсбургов союза югославянских государств.

Конец 60-х — начало 70-х годов ознаменовался двумя событиями. Первое из них — восстание горцев Боки Которской. Здешнее население издавна пользовалось привилегией не служить в регулярной армии и самостоятельно охранять границу, носить свою форму. В 1868 г. австрийским правительством было решено ввести в Боке ландвер, что нанесло бы ущерб хозяйству. Да к тому же Австрия воспринималась горцами как чужая держава. Они отказались подчиниться (1869 г.) Австрийские карательные войска были дважды разбиты... Все югославянское население ликовало. Правящим кругам надо было укрепить свое влияние в Далмации, а для этого помириться с горцами, ибо война затянулась. Новый наместник генерал Родич по поручению Вены подписал мир с повстанцами, признав их прежние права и возместив весь ущерб, понесенный ими.

Продолжая политику примирения, правительство впервые решило содействовать народнякам при выборах в сабор. В июле 1870 г. народняки завоевали 24 места, автономисты — 16. Но 16 депутатов народняки провели в селах, в городах же остались в меньшинстве. Теперь народняки получили право сформировать из членов сабора провинциальное правительство («земельный комитет»), из их среды Франц Иосиф назначил председателя сабора (он же — помощник наместника по гражданским делам). Этим чиновником стал сербский литератор бокелец С. М. Любиша, единственный (из пяти далматинцев) народняк в рейхсрате. В компетенции сабора был местный бюджет, сельское хозяйство, местное строительство и, как отмечалось, школы (но решающее слово о языке преподавания и программах оставалось за министерством), контроль за администрацией округов и общин. Школы стали хорватскими, но ждать полного равноправия хорватского (и сербского) языка пришлось долго.

Народняцкое большинство в 70-х годах не было устойчивым, поэтому широко применялся подкуп избирателей. Своих средств не хватало. Лидер партии М. Клаич всегда просил (и получал) деньги у Штросмайера.

«Славо-далматство» стало исчезать из общественной жизни. Его заменили хорваты и сербы. И на первый план вышли взаимоотношения между ними. Клаич стремился сохранить старое направление «Народного листа», когда подчеркивалась общность хорватских и сербских интересов. Штросмайер одобрял эту тактику. Павлинович все более упорно подчеркивал хорватские интересы. Вместе с ним начала переориентироваться часть народняков в Далмации и в самой Хорватии: они стали открыто защищать идею «хорватской политической нации».

Франко-прусская война побудила далматинских народняков сделать вывод, что Австрию надо укреплять, «сплотиться (как писал русский консул в Дубровнике) вокруг ненавистных Вены и Пешта». В 1867 г. народняки Далмации выбрали депутатов в австрийский рейхсрат, то есть изменили своей программе соединения с Хорватией и признали принцип автономистов. В 1873 г. далматинские депутаты («пятерка») поддержали правительственную реформу выборов в рейхсрат: выбирать теперь должны были не ландтаги, а население. Это было отступлением (да еще за взятку со стороны властей!) от предварительной договоренности славянских депутатов провалить законопроект. Депутаты были исключены из Национальной партии (но фактически партия вскоре сама перешла на их позицию). Так как возглавлял депутатов серб С. М. Любиша, обострились хорвато-сербские отношения. Любиша поддержал автономистов, и в 1873 г. они получили 5 мест из 9, положенных Далмации. Не без влияния воеводинских сербов Любиша поднял вопрос о национальных отношениях в Далмации. Но этот вопрос выдвигался логикой событий — формированием двух наций. Любиша начал открытую сербскую пропаганду, как и Павлинович — хорватскую, — особенно во время Балканского кризиса 1875-1878 гг. Напрасно Клаич стремился сохранить принципы югославизма, хотя в программе 1877 г. пришлось уже говорить не о словинцах, а о хорватах и сербах.

В 1877 г. Любиша выступил против воссоединения Далмации с Хорватией. Тогда же его депутатский мандат не был утвержден сабором. С другой стороны, Павлинович эволюционировал к клерикализму уже в 1870 г. в связи с конфликтом папы римского с Итальянским государством. Хорватские либералы-народняки Далмации осуждали его взгляды, которые были чужды и священникам Рачкому, и Штросмайеру. Современные христианско-демократические и христианско-социальные партии (Бельгия, Германия, Италия) не являются клерикальными. И более ста лет назад идея хорватского государственного права не была обязательно связана с клерикализмом.

С началом восстания в Боснии и Герцеговине (1875-1878) хорватские либералы Далмации горячо сочувствовали повстанцам (преимущественно сербам). Но после оккупации Боснии и Герцеговины австрийцами в хорватских землях распространились идеи триализма, укрепилось влияние партии права, требовавшей присоединения Боснии и Герцеговины к Хорватии. Клаич также признал оккупацию как совершившийся факт и даже поздравил Франца Иосифа. Но сам к такой политике относился иронически, называл ее «мамелюкской», вынужденной ввиду зависимости Далмации от Вены в финансовом отношении.

В 1879 г. к власти в Австрии пришел консерватор граф Э. Тааффе. Далматинские народняки, состоя в консервативно-автономистском клубе К. Гогенварта, поддерживали правительство. В результате их «гибкости» средние школы в Сплите и Дубровнике в 1880 г. были переведены на хорватский язык обучения, а на выборах 1882 г. народняки получили 28 мест в управе общины Сплита, автономисты — только 8. Этим завершилась борьба за города в Далмации. Однако о воссоединении речи не было, и сабор, под угрозой немедленного роспуска, перестал включать это требование в адрес императору. Все же тактика «филологических побед» (как ее называли сами народняки) при всей своей ограниченности на том этапе себя оправдала. Конец «словинства» и переход школьного дела в руки хорватов, очевидно, могут служить свидетельством того, что национальное возрождение в Далмации завершилось.

[Хотя община Дубровника перешла в руки хорватов лишь в 1890 г. До этого там правил сербско-автономистский блок.]

Переход к более активной политике на более широкой общественной основе в конце XIX в. мы считаем новым этапом национального движения.

[ZHAN]

Истрия была присоединена частично к владениям Венеции в XIII-XV вв., частично — к государству Габсбургов (1374 г.). Плохие климатические условия побуждали население покидать полуостров. Но сюда, особенно в бурном XVI в., направлялись переселенцы, главным образом хорваты, часть которых приспособилась к местным условиям. Это были беженцы из Хорватии, Далмации, западной Боснии. Небольшими группами переселялись итальянцы. Было немало представителей разных народов Балкан, они хорватизировались и итальянизировались. До конца XVIII в. в экономике преобладала тенденция стагнации.

В 1825 г. Истрия как округ (Kreis) была включена в состав австрийской провинции Приморье, куда входили также округа Горица-Градишка и Триест. Наместник Приморья, назначаемый императором, находился в Триесте. Состав провинции оставался неизменным до 1918 г.

Организованное национальное движение в Истрии началось в 70-х годах XIX в. В это время хорваты составляли 57 % населения, словенцы, населявшие север полуострова, — 12 %, итого югославяне — 69%, примерно 30% — итальянцы (в основном в городках вдоль моря, особенно на западе и юге полуострова). С 1870 г. в Триесте два раза в месяц стала выходить газета «Наша слога» («Наше согласие»), Ее организаторами являлись епископ Юрай Добрила, близкий по взглядам Штросмайеру, и священник М. Бастиан. Сотрудничество между южными славянами и равноправие с итальянцами (прежде всего в сфере языка) — таков лейтмотив материалов газеты, распространявшейся во всех славянских селах.

По примеру чешского и словенского национального движения патриоты начали созывать разрешенные конституцией 1867 г. митинги под открытым небом («таборы») — здесь обсуждались местные дела, вопрос о языке в школах, судах, управах (где господствовал итальянский язык).

Говорить об «объединении югославян» власти запретили. Крестьяне опасались выступать с национальными требованиями, так как полностью зависели от местных итальянских торговцев (особенно на западном побережье). Преодолеть этот страх в массе неграмотных крестьян было задачей национального движения. По мере роста национальной торговой буржуазии ее влияние на крестьян усиливалось; однако это был долгий процесс.

В 1868 г. власти ликвидировали 88 небольших славянских общин и присоединили их территорию к итальянским городским общинам, что поставило крестьян в еще большую зависимость от итальянского чиновничества. Во многих хорватских селах ввиду их бедности не было школ и не хватало образованных людей, поэтому даже в случае победы на выборах главой общины выбирали «честного итальянца».

В 1873 г. впервые проводились прямые выборы в рейхсрат. Курия крупных собственников — 1 место от Истрии, города и торгово-промышленная палата — 1, сельские общины — 2. У хорватов была возможность провести депутата только в сельской курии. Итальянские либералы провалили Добрилу, и в рейхсрат прошел единственный хорват — Д. Витезич.

Хорваты заключили союз со словенцами, выступавшими под руководством политического общества «Эдиност» в Триесте. Общество стало словенско-хорватским. На выборах отныне стала выступать «Хорватско-словенская национальная партия», но первоначально без особого успеха, хотя она действовала в союзе с итальянскими консерваторами против итальянских либералов. Так, в 1876 г. партия получила всего 4 места в саборе Истрии, в 1879 г. в рейхсрат снова прошел один Д. Витезич (от восточной Истрии).

Преимущество итальянской буржуазии было столь велико, что итальянский язык стал распространяться на югославянской территории.

Однако постепенно стало утверждаться начальное обучение на родном языке. Появилось несколько начальных школ. В 1875 г. в итальянской учительской школе в Копаре началось преподавание хорватского и словенского языков. Но в 1880 г. еще не было ни одной хорватской и словенской средней школы. 13 школ были двуязычными.

Перепись 1880 г. показала успехи итальянизации Истрии: с 1857 г. численность итальянцев возросла с 72,3 тыс. до 114,3тыс. (прирост41 тыс.), словенцев стало на 13,8 тыс. больше, а хорватов на 10,4 тыс. меньше. В австрийских переписях применялся критерий «языка общения», поэтому в число итальянцев попали и хорваты. Но денационализация или двуязычие хорватов и словенцев, несомненно, имели место.

[ZHAN]

Политические события, в том числе крупные волнения крестьян в 80-е годы XIX в., происходили на фоне общеевропейского аграрного кризиса 1873-1895 гг., особенно болезненно сказавшегося в Хорватии и Славонии с их слабой экономикой. Падение цен на сельские продукты, рост налогов и беспощадность ростовщиков вызвали обеднение целых слоев деревни. Результаты этого процесса отразила общевенгерская сельскохозяйственная перепись 1895 г. В 70-80-х годах происходил массовый распад задруг.

В 1880 г. бан И. Мажуранич ушел в отставку в связи с затягиванием венгерским правительством присоединения территории бывшей Военной границы (демилитаризованной в 1873 г.) к Хорватии и Славонии. Мажуранич, близкий народнякам, принадлежал к числу доверенных лиц императора-короля, и Венгрия его терпела на посту бана, так как еще была не очень уверена в прочности своей власти в Хорватии. Но укреплять Хорватию в этой обстановке венгерские правящие круги не хотели. После ухода Мажуранича воссоединение было осуществлено (1881 г.). В связи с этим сербы составили немного больше четверти населения Хорватии и Славонии (на территории бывшей Военной границы сербы составляли 47 % населения, или 330,2 тыс. человек). С уходом бана от правящей Национальной партии откололась умеренно-оппозиционная Независимая национальная партия (Ф. Рачкий и др.) (1880 г.). В Хорватии нарастало влияние партии права и оппозиции в целом.

В первой половине 80-х годов обстановка в Хорватии была крайне напряженной, как социальная, так и национальная. Событие, казалось бы весьма далекое от непосредственных нужд крестьянина, стало причиной новых серьезных крестьянских волнений. И вновь в центре событий оказалась Стубица — в Загорье вблизи Загреба. «Загорцы часто бунтовали в старину, но и новое время свидетельствует, что здешний народ весьма склонен к волнениям», — писали официальные «Народни новине».

В Загребе по приказу министра финансов на здании управления финансов шиты с надписью на хорватском языке (и хорватским гербом) 17 августа 1883 г. были заменены двуязычными — на венгерском и хорватском языках. Это было нарушением пункта Соглашения 1868 г. о хорватском официальном языке. В Загребе вспыхнули демонстрации ремесленников, подмастерьев, рабочих. Направлялись они буржуазной оппозицией — либеральной (Независимая национальная партия) и радикальной (праваши). Оппозиционная печать единодушно расценила действия венгерских чиновников как первый шаг к мадьяризации Хорватии. Щиты были сорваны и разбиты демонстрантами. Против акции венгерского правительства протестовал даже бан — граф Пеячевич ушел в отставку. Соглашение 1868 г. явилось тем минимумом, который хорватские власти были обязаны защищать.

В Стубице же и Бистрице население было возбуждено жестокими методами, применявшимися при сборе налогов,36 и «крайне плохой общинной управой, особенно начальниками и делопроизводителями, чинившими произвол не меньше бывших феодалов».

[Еще в 50-х годах бан Елачич рассказывал посетившему его русскому гостю, Что налоговые чиновники (тогда — немецкие) открывают кастрюли и смотрят, Не варится ли там курица, которая (если б ее до прихода сборщиков налога не успели сунуть в кипяток) подлежала налогообложению. В крайнем возбуждении бан говорил о политике централизма и германизации. Ситуация со сбором налогов вряд ли улучшилась с 50-х годов.]

В пореформенный период чиновничество — от центра до общины — становилось одним из источников становления буржуазии. Любой шаг крестьянина, в том числе использование права пользования общинной собственностью, решение повседневных дел, зависел от чиновника. Не говоря о захвате чиновниками общинной земли правдами (скупка) и неправдами, они взяточничеством и разными насилиями доводили крестьян до крайности. Иногда крестьянин работал на участке чиновника (барщина!) за получение какого-либо документа. Имеется масса свидетельств, как чиновничество осуществляло первоначальное накопление капитала. Чиновники наряду с адвокатами, а нередко и представителями духовенства, учреждали сберегательные кассы, долго сохранявшие роль центров организованного ростовщичества. «Слобода», орган правашей, отмечала в 1883 г.: «Общинные чиновники-кровопийцы, они имеют большие дома, бесплатных батраков, капиталы, на которые получают сто процентов прибыли». При распродаже крестьянских участков именно чиновник приобретает их за бесценок. Крестьянство было озлоблено против «мадьяронов» (чиновники голосовали за сторонников правительства) и помещиков, которых оппозиция обвиняла во всех невзгодах деревни.

Деревня, в отличие от 60-х годов, уже была охвачена безработицей, и находить занятие в имении помещика или чиновника иногда приходилось посредством взятки. Уже началась эмиграция, главным образом в США, получившая размах в начале XX в. С «венгерскими гербами», появившимися в Загребе, связывалось (слухи распространяли праваши) повышение налога и всевозможные несправедливости, а если Хорватия станет самостоятельной — подчеркивали агитаторы — жить будет легче.

Интересно, что крестьяне многих сел ждали инициативы стубичан (в Стубице было восстание 1573 г.). Вслед за Стубицей волнения охватили большую часть Хорватии. Группы крестьян дежурили на мостах, поскольку, по слухам, венгерские «гербы уже везут». Толпы окружали управы, церкви и школы, требуя выдачи гербов. Не обнаружив их, крестьяне в уверенности, что «настоящие хорваты» венгерских гербов не вывесят, требовали от чиновников письменных заявлений, что они «за народ». Распространялись слухи, что Франц Иосиф — за хорватов, что мадьяры все налоги забирают себе, а государю ничего не дают...

На эти патриархальные представления накладывалась национальная агитация. Накануне волнений в селах были замечены агитаторы. По докладам местных властей, это были «бродяги», «студенты», «поденщики» и т. п., часто пришедшие из городов. Партия права в 60-80-х годах включила наряду с буржуазной интеллигенцией радикальные, «нигилистские» элементы. Существовали кружки, интересовавшиеся русским общественным движением.

Но вернемся к событиям 1883 г. Кроме чиновников крестьяне Горной Стубицы заставляли помещиков подписывать бумаги, в которых утверждалось, что они не мадьяроны. Подписал и граф С. Оршич.

Вскоре начались нападения на общинные управы. В Марии-Бистрице было разгромлено здание управы, чиновники изгнаны, один из них избит. Приехавшего поджупана забросали камнями. Сопровождавшие его стражники стреляли, были убитые и раненые. В село были посланы три роты солдат.

Император ввел в Хорватии чрезвычайное положение (комиссариат) Королевский комиссар генерал Рамберг более двух недель руководил «успокоением» страны.

Еще более серьезные события произошли в бывшей Военной границе — «отсталом и заброшенном крае». Здесь произошло восстание нескольких хорватских и сербских сел. Началось тоже с гербов... В стычке с войсками погибло 23 человека, несколько десятков было ранено, около ста арестовано. Были попытки захвата мелких городков (местечек), где подвергались нападению богатые люди, голосовавшие на недавних выборах за правительство. Бывшие граничары требовали возвращения под власть Вены, замены венгерских гербов императорскими орлами. Движение на бывшей Военной границе было столь значительным, что на его подавление было послано два полка. Генерал Рамберг приказал временно прекратить сбор налогов. Он установил на здании финансовой управы «безъязыкие» гербы (т. е. без надписей).

Так крестьяне стихийно втягивались в национальные конфликты, еще плохо разбираясь в политической обстановке. Праваши видели в движении 1883 г. оправдание своей оппозиционности всему строю Австро-Венгрии, но специальных аграрных программ не выдвигали.

Умеренная Независимая национальная партия (с 1880 г.), вначале также протестовавшая против «гербов», по мере радикализации движения в деревне повела себя пассивно.

Подавив крестьянские волнения, венгерское правительство 1.12.1883 г. восстановило конституцию и назначило баном славонского землевладельца графа К. Куэна Хедервари. При нем оппозиция терпела на выборах тяжелые поражения. Куэн смог в течение 20 лет сохранить формально «конституционный строй» в Хорватии, превратив Национальную партию в свое орудие, точнее, в инструмент венгерского правительства. Куэновская партия всегда побеждала на выборах в сабор. Шантаж, подкуп и полицейский террор были методами сохранения конституции.

Как было избавиться от Куэна? Праваши придумали, казалось, надежный маневр. После одной из многочисленных перебранок в саборе праваш Давид Старчевич схватил за шиворот Куэна, пытавшегося покинуть зал заседаний, а депутат-праваш Йосип Гржанич подбежал к бану и дал ему сапогом пинка в зад. Расчет бы прост: дворянин, граф, знатная личность не стерпит оскорбления и уйдет в отставку. Но Куэн сделал вид, что ничего не произошло.

После этого события оппозиция распространила листовку с рисунком: сверху два сапога, стек с бантом и букет; внизу надпись: «Йосипу Гржаничу, неустрашимому защитнику наших прав», дата «события» и портрет героя. За рассказ о произошедшем в саборе один из правашей был обвинен... в клевете и отдан под суд. Племянник лидера партии Давид Старчевич, отличный агитатор, был присужден к длительному заключению, погубившему его здоровье.

[ZHAN]

Выше мы показывали, как основоположники югославизма разочаровывались в своих концепциях. Австро-Венгрия устояла в кризисные годы (1848-1849, 1859-1866), ее внешнеполитическое положение было прочным. Появление в Хорватии массы мелких торговцев и ремесленников — хорватских и сербских — привело в 80-х годах и позднее к обострению конкуренции между ними. Рачкий и Штросмайер не видели перспективы осуществления югославистских идей и в некоторых оценках хорвато-сербских отношений стали ближе к правашам. С другой стороны, в многочисленной партии права появились элементы, отражавшие настроения более зажиточных, интеллигентных и торгово-промышленных слоев. Представителем их, например, был Ф. Фолнегович, завязавший (скрытно от Старчевича) добрые отношения со Штросмайером.

В этой обстановке характерно восклицание последнего: «Если бы только Старчевичи при всех своих принципах могли быть более умеренными, покладистыми и справедливыми!»
[Активными деятелями партии права были два племянника лидера.] ( Принципы партии права уже мало беспокоили епископа. В 1889 г. Штросмайер в письме четко сформулировал оценку деятельности югославистов: «Мы, хорваты, сорок лет стремились обеспечить себе первенство в деятельности на Балканском полуострове», но потерпели неудачу. Однако это «признание» не вполне точное: в 60-х годах Штросмайер искренно пытался помочь Сербии возглавить освободительное движение на Балканах, надеялся на успехи Сербии (с помощью России) в 1876-1878 гг. Но, несомненно, хорватские интересы в принципе у него были на первом плане.

Потеряв надежду на внутреннюю перестройку монархии, народняки (как всегда ранее и праваши) стали возлагать надежду на внешнеполитические события. Это явилось еще одним фактором медленного сближения двух оппозиционных партий. Штросмайер и Рачкий были убеждены, что система гнета двух наций над народами не доведет государство до добра, особенно в случае серьезного конфликта в Европе. «Катастрофа неизбежна, и хорватскому народу придется ею воспользоваться для освобождения от нынешнего рабства, которое хуже рабства турецкого». Так писал епископ в 1887 г.

Несмотря на серьезные сдвиги во взглядах, Рачкий продолжал поддерживать контакты с сербскими деятелями, относительно которых питал надежду на поворот в югославянском направлении. Так, Рачкий поддерживал связь с либералом Й. Ристичем, пришедшим к власти в Сербии в 1889 г.

О застойном и пока что бесперспективном положении в Австро-Венгрии в 80-х годах — после оккупации Боснии — и необходимой, по его мнению, тактике национального движения писал М. Клаич, лидер далматинских либералов, Франьо Рачкому (1884).

«Я рад, что и Вы уверены, что без большой внешней катастрофы не удастся устранить нынешнее государственное устройство Австрии, и весь вопрос в том, переживет ли Австрия такую катастрофу».

Из этого Клаич делал вывод о необходимости «приспособиться к неизбежным обстоятельствам и найти некий modus vivendi, при котором укрепить и развить национальное дело, оставив будущее в руках Провидения. Чтобы ни случилось, мы окажемся постольку в лучшем положении, поскольку будем более сплочены, сознательны и организованы». Такую тактику Клаич считал правильной и для Хорватии, и Славонии. Он полагал, что там нужны две партии: одна — для зашиты Соглашения 1868 г. и борьбы за его «расширение» на область финансов, другая — для защиты «абсолютного государственного права... и подготовки будущего, то есть восстановления целостности и особого государственно-правового положения Хорватии, — при условии, что Австрия продолжает существовать... И остерегайтесь, как огня, чтобы Вас не использовали против Венгрии... Если венгерский парламентаризм потерпит крах, то отзвонит и той небольшой свободе, что сейчас имеется в Австрии. А к этой цели тайно стремятся, нет сомнения».

Социальные перемены в 90-х годах XIX в. привели к тому, что цельное — в национальной сфере — мировоззрение Старчевича потеряло общественную опору в лице широкого круга недовольных социально-экономической и политической ситуацией. Интересы разных группировок формировавшейся национальной буржуазии стали расходиться, и партия права в 1895 г. раскололась. В основном разногласия ощущались между аграрно-промышленными кругами, преимущественно мелкобуржуазными, и банковско-промышленно-аграрными, занимавшими более высокое положение. Первые начали поворачивать к ориентации на Австрию. Сторонники вторых стали проявлять все большую терпимость к дуализму и венгерской власти.

Как мы отмечали, среди части независимцев (народняков) и правашей наметилось неустойчивое сближение. 20 июня 1893 г. Штросмайердаже встречался со Старчевичем. Правда, встреча была формальной и очень холодной.

Идеи А. Старчевича обе группировки поделили: первые — «чистая (или «истинная») партия права» Йосипа Франка сохранила противосербский национализм Старчевича, вторые —оппозиционность к Австрии (в 1903 г. это крыло создало Хорватскую партию права, объединившую большинство буржуазии), вместе с тем очень медленно поворачивая на курс сближения с сербской буржуазией.

Сам А. Старчевич (за год до смерти) выбрал первый путь. Тот факт, что за ним последовала целая группа сторонников, в том числе писатель Э. Кумичич, свидетельствует, что причина поворота Старчевича заключалась не в старости и упадке способности мыслить (как утверждали некоторые публицисты и историки), а была глубокой. Старчевич как политический мыслитель пережил свое время.

В 1894 г. обе партии (независимцы и праваши, еше не расколовшиеся), как объединенная оппозиция, приняли обшую программу.

1. На основе государственного права и принципа национальности законными средствами добиваться объединения хорватских земель: Хорватии, Славонии, Далмации, Риеки, Меджумурья, Боснии, Герцеговины, Истрии в единое самостоятельное государственное образование в пределах габсбургской монархии и всеми силами поддерживать стремление братьев присоединить словенские земли к этому образованию.

2. Добиваться обустройства Королевства Хорватии как правового государства, конституционного и свободного, чтобы народ в соответствии с парламентскими принципами осуществлял в хорватском саборе законодательную власть «во всех сферах государственной жизни в согласии с короной». Во главе правительства находится бан Королевства Хорватии

3. Общие дела монархии, основанные на Прагматической санкции «Хорватия будет решать равноправно Королевству Венгрии с остальными странами его Величества».

4. Обеспечить конституцию и свободу всеми законными гарантиями особенно либеральным избирательным законом, правом объединений и собраний, свободой совести, слова и печати.

Это была в основном либеральная программа, хотя прерогативы монарха и способ назначения бана указаны не были. Кроме того, это была великохорватская программа. В п. 3 формулировка была двусмысленная: ее можно было понять как стремление решать имперские вопросы вместе с Венгрией (субдуализм) или независимо от нее (триализм).

[ZHAN]

Острота политической борьбы в предвоенное двадцатилетие явилась результатом нескольких обстоятельств. Заметное укрепление национальной буржуазии и те препятствия, которые ей приходилось преодолевать; сближение и частичное слияние дворянства с богатым слоем буржуазии и, с другой стороны, с трудящимися (интеллигенцией). Новая общественная роль учащейся молодежи, в особенности студенчества. Образование фермерского крестьянства и наличие массы полупролетаризированного крестьянства; рост численности рабочего класса. Хотя Хорватия вплоть до 1918 г. оставалась мелкобуржуазной страной, ее социальная структура после 1868 г. значительно модернизировалась. В частности, уже с конца XIX в. хорватский промышленный капитал активизируется в пароходстве Риеки; при этом большое значение имела поддержка со стороны крупного купечества Хорватии. С этими процессами была связана активизация политической борьбы, в том числе широких слоев народа.

Создание франко-русского союза (1892), а позднее Антанты (1904— 1907) кардинально ухудшило внешнеполитическое положение Австро-Венгрии, в том же направлении действовали исторические события на Балканах, в связи с чем югославянская проблема стала вопросом существования монархии. Все противники монархии понимали, что политика германского империализма толкает Европу к всеобщей войне, которую Австро-Венгрия не могла пережить. Наконец, с конца XIX в. назревал кризис дуализма, политического и социального устройства и равновесия государства: в Венгрии активизировалась оппозиция, добивавшаяся личной унии двух частей монархии.

Режим Куэна в Хорватии пытался осуществить идею венгерского «моноэтнического» государства в составе монархии. Даже какие-либо реформы в рамках дуализма считались неприемлемыми. Это был абсолютизм, прикрытый парламентской формой.

Княжеством Сербией до 1903 г. управляли проавстрийские круги, это облегчило Куэну использование сербской буржуазно-чиновной верхушки в качестве опоры, которой он давал определенные экономические подачки; другой опорой являлась хорватская и славонская аристократия. Поворот к поддержке сербской буржуазией Хорватии властей начался еше до Куэна, а в 1884 г. ряд депутатов сербов вступил в партию Куэна. Куэн стремился превратить Хорватию и Славонию в обычные комитаты Венгрии, неспособные отстаивать хорватские интересы. Этому служила Национальная партия, всегда имевшая большинство в саборе — послушное орудие венгерского правительства. Аппарат власти был вымуштрован еше в 80-е годы, и властям стало казаться, что Хорватия окончательно политически подавлена. Суд зависел от власти, суд присяжных по делам печати, действовавший со времени Мажуранича, был отменен. Для свободы слова некоторую возможность оставлял сабор. Наконец, избирательные округа были перекроены так, что оппозиции было трудно прорваться в сабор, где борьба состояла в лучшем случае в смелой речи оппозиционера. Открытое голосование при выборах депутатов делало известным властям имена сторонников оппозиции; для большинства избирателей, являвшихся чиновниками, голосование было принудительным.

Часть налога, идушая на хорватские нужды, в 1888 г. была снижена до 44%. Эта обстановка выдвигала требование «финансовой автономии» на первый план. Экономической задачей Куэна было сдерживание развития национального капитала. В основном развивались отрасли, связанные с переработкой сырья, — преобладали паровые мельницы и лесопилки, Из-за сильной конкуренции начался застой в сахарной промышленности, в упадке находилось судостроение: слабая национальная буржуазия не могла «поднять» производство паровых судов, сконцентрированное в Триесте и Риеке. Центром семи железных дорог стал Будапешт. Здесь строилось много крупных механических мельниц. В хорватских городах по-прежнему господствовало мелкое производство, хотя определенные сдвиги в промышленности начались с 90-х годов. В селах купеческая прибыль стала основой ростовщичества. В 1890 г. из 2,2 млн населения Хорватии сельским хозяйством занималось 84,6 %.

В отношении задруг власти колебались: либерал И. Мажуранич способствовал их распаду, Куэн — тормозил с целью обеспечения помещиков поденщиками (закон 1889 г.). В 1889 г. 2/3 задруг (ок. 39 тыс.) были тайно поделены. Крючкотворство, взяточничество судейских чиновников осложняло и без того сложный процесс законного раздела.

Крупнейшей отраслью промышленности в предвоенный период была обработка дерева (особенно в Славонии: прекрасные дубовые леса бывшей Военной границы наполовину стали казенными, наполовину были разделены по так называемым «имущественным общинам», причем права крестьян на использование этой части крайне ограничивались). В 1907 г. эта отрасль сильно пострадала от кризиса. Переживало трудности и производство цемента, шедшего на Балканы и в Турцию. Остальными важными отраслями являлись швейная и пищевая. При всем том начало ХХ в. период промышленного развития Хорватии (наличие текстильной, швейной и пишевой отраслей, рассчитанных на массовый рынок, положительно сказалось на экономической ситуации Хорватии в Югославии после 1918 г.).

После подавления партии права в 1871 г. она возродилась к концу 70-х годов. В 70-80-х годах партия права, выражавшая недовольство широких слоев буржуазии, части духовенства, могла стать общенародной оппозицией. Поэтому преследования режима обрушились на нее. Партия продолжала придерживаться идеи Старчевича, что хорватский вопрос можно решить на развалинах монархии. Соглашение 1868 г. партия считала незаконным.

Но в связи с изменением социального состава партии в ней появились сторонники сотрудничества с независимыми («обзораши» — по названию газеты «Обзор»). На первый план в 80-х годах вышла задача борьбы с куэновщиной. Начинается прощупывание возможности сближения с сербской оппозицией.

Цель независимцев (обзорашей) — пересмотр Соглашения 1868 г., возможно, в сотрудничестве с правашами. Программа независимцев — «субдуализм» (1884 г.), то есть хорвато-венгерское равноправие в пределах Австро-Венгрии. Эта программа — образец для умеренных слоев буржуазии. Хотя и в скромной мере, независимиы (обзораши) придерживались идей югославизма. Их воплощение казалось весьма отдаленным и все менее реальным. Традиции 70-х годов сдерживали сближение правашей с независимцами. Старчевич был против сближения.

После присоединения Военной границы возникла Сербская самостоятельная партия. Она поддержала требования присоединения Далмации и финансовой автономии Хорватии. Сотрудничеству с хорватами, однако, мешала антисербская традиция правашей, сохранявшиеся противоречия из-за Боснии.

В 1885 г. разразился скандал в связи с тайным вывозом части хорватского архива в Будапешт (в 1849 г. хорваты перевезли его в Загреб). Тогда-то Гржанич и ударил Куэна ногой.

[ZHAN]

В 1885 г. произошло объединение болгарских земель, и в Хорватии ошибочно считали, что это дело русской дипломатии. Снова, как и в 1877-1878 гг., поднялась волна русофильства. Праваш Э. Барчич в 1886 г. воскликнул в саборе, что свобода Хорватии и остальных славян настанет после того, как копыто казачьего коня процокает по венской мостовой. В конце 80-х годов задачей Куэна оставалось уничтожение партии права. Но именно в это время праваши своим отпором куэновщине завоевали симпатии широких кругов.

Что касается сербов, то группа сербских деятелей, связанных с газетой «Србобран», выходившей в Загребе, склонялась к сотрудничеству с хорватами, ибо Куэн грозил уничтожением всякой оппозиции. К выборам 1887 г. оппозиция (праваши и независимцы) сплотилась, но потерпела полное поражение. До середины 90-х годов куэновцы стояли прочно.

Однако в начале 90-х годов обозначился кризис в австро-венгерских отношениях. Ослабела база дуализма и правительства К. Тисы в Венгрии — полуфеодальная аристократия. Пришли в движение массы венгерского народа и усиливавшаяся венгерская промышленная буржуазия, оживились движения других народов Венгрии. Венгерская партия независимости Ф. Кошута (сын героя 1848 г.) хотела полного равноправия Венгрии, свободы от австрийской конкуренции и поэтому — проведения таможенной границы между Венгрией и Австрией.

Движение против дуализма проявилось и в Австрии, прежде всего в «сферах», мечтавших о восстановлении «твердой руки» в централизованной монархии и недовольных усилением мадьяр (генералитет, высшие круги церкви, аристократия). Но Франц Иосиф до конца дней оставался приверженцем дуализма. Националистическая мелкая и средняя немецкая буржуазия была оскорблена тем, что дуализм не обеспечивает господства немцев даже в Австрии. От их имени выступила Христианская социальная партия. Против венгров эта группировка хотела использовать прежде всего хорватов.

Во второй половине 90-х годов Австрию потрясает немецко-чешский конфликт, а Венгрию — наступление независимцев Кошута и обострение национального гнета. Да и куэновцы в Хорватии ошушают непрочность положения.

Хотя Хорватия и Далмация в 90-х годах оставались самыми неразвитыми в промышленном отношении частями монархии, здесь наметился успех в развитии капитала кредитных касс — этой опоре ростовщичества, однако банки и кассы в 1900-х годах уже финансировали и промышленность. Но рост городского населения был небольшим: с 1869 по 1910 гг. с 6,2% до 8,5%.

Из городов заметный рост переживал только Загреб. В 1910 г. около 80 % горожан находились в Загребе, Осиеке, Карловаце, Вараждине и еще четырех городах.

Крупной промышленной буржуазии еще не было; с 80-х годов заметен рост лишь мелкой буржуазии, главным образом сельской торговой (крестьянин втягивается в торговлю, торговец — обосновывается на селе). Торговец — он же сельский ростовщик. Ростовщичество — основной источник накопления капитала.

В 80-х годах число торговцев возросло на 112,4%, ремесленников — на 86,6% (и достигло в 1890 г. — 6,2 тыс.) — главным образом в швейной и пишевой отраслях. Эта торгово-ремесленная среда поддерживала партию права. Но в конце 90-х годов начался рост средней и крупной буржуазии опоры независимцев. В начале XX в. именно эти круги захватывают ведущую роль в политике. С интересами буржуазии прочно связывается землевладельческое духовенство. Независимую от бюрократии Куэна группу составляют адвокаты. Многие из них богатеют ввиду массы судебных процессов крестьян против помещиков. Финансовая буржуазия стала быстрее расти с середины 90-х годов и обогнала все другие группы. Но именно в это время Куэн создает экономическую основу режима: в 1892 г. венгерский и австро-немецкий капитал основал Ипотечный банк под контролем банского правительства. Это учреждение пользовалось монопольным правом на ипотеку, то есть на самые выгодные банковские операции в аграрной стране. Все фонды администрации и казенных (хорватских) земель можно было вкладывать только в этот банк. Так продолжалось до 1907 г.

Кредитные учреждения в Хорватии, 1846—1913 гг.
Годы Банки Сберегательныекассы Кредитныекооперативы Всего
1846-1865 — 2 — 2
1870 2 8 4 14
1880 5 33 18 56
1890 7 41 46 94
1900 19 75 148 242
1910 52 137 744 933
1913 61 146 832 1039

Капиталы и вклады кредитных учреждений 1890—1910 гг. (в миллионах крбн)
1890 1900 1910
Банки 8,59 32,54 99,01
Сберегательные кассы 50,45 75,50 180,16
Кредитные кооперативы 7,11 16,10 33,07
Итого 66,15 124,14 312,25

Капиталы кредитных учреждений 1880-1913 гг. (в тыс. крон)
Акции Вклады

1880 6000 37000
1890 10000 58000
1900 34000 91000
1910 87000 224000
1913 112000 2710900

[1871-1915. Statistički atlas kraljevina Hrvatske i Slavonije (R. Signjar). Zagreb, 1915; Oesterreichisch-Ungarische Monarchie.]

[ZHAN]

В начале 90-х годов часть партии права превращается в умеренную оппозицию. Ее составили торговцы в провинции и на селе, основным занятием которых стало ростовщичество (в форме кредитных касс) и скупка земли. Растет слой нанимателей рабочей силы. Радикализм Старчевича им ни к чему. Со временем эта правашская группировка связывается не только с землевладением, но и с промышленностью, обрабатывающей продукты сельского хозяйства.

Кризис австро-венгерских отношений порождал надежду на изменения в Хорватии. Наиболее деятельный лраваш в 80-х годах Фран Фолнегович. Он занимал умеренную позицию и поддерживал контакты со Штросмайером. Ввиду стратегической важности положения Хорватии Фолнегович был уверен, что Вена раньше или позже пойдет ей навстречу. Но, по Фолнеговичу, верхи монархии могут вести переговоры лишь с влиятельными правашами, только если праваши откажутся от старчевичанства.

Активным деятелем в партии стал вступивший в партию права в 1890 г. Йосип Франк, адвокат и специалист по хорвато-венгерским финансовым отношениям. Он неутомимо выступал за финансовую самостоятельность Хорватии. Франк взял на себя расходы по изданию газеты правашей, и партия постепенно превращалась в «партию Франка», которую поддержала большая часть мелкой буржуазии. Свою партию Франк называл «чистой» или «подлинной» партией права, подчеркивал ее верность монархии и династии. Главное в пропаганде Франка — хорваты хотят решения своих проблем в рамках монархии, тогда как сербы — ее противники. Противосербская пропаганда стала постоянной. Это отвечало интересам хорватских аграриев, для которых Сербия являлась конкурентом. В 1908 г. Франк выступил в саборе с призывом к центральным властям навсегда закрыть имперский рынок для аграрного импорта из Сербии.

Часть правашей из приморья во главе с Э. Барчичем выступила против «переворота», устроенного Франком.

По-видимому, Франк, вступая в партию, уже ориентировался на Вену. Когда партия раскололась (1895 г.), члены руководства, противостоявшие Франку, издавали газету «Hrvatskadomovina» («Хорватская родина»), и поэтому их партия получила прозвище «домовинаши». Вражда между этими партиями нарастала, хотя программа 1894 г. оставалась общей.

В Венгрии у власти находился Иштван Тиса, ставленник консервативных кругов. К вопросу о таможенном разделе Австрии и Венгрии оппозиция добавила требование самостоятельной армии. Это означало бы развал монархии. В Австрии выступили на арену пангерманцы — сторонники «аншлюса». Но Германия поддерживала дуализм. С 90-х годов германский экономический и политический «Дранг» использовал Австро-Венгрию как свой авангард. Поэтому в югославянских землях главную угрозу видели в Германии. Однако быстро растущие аграрии видели в Германии лишь важнейший рынок.

В Хорватии обострение обстановки наступило в 1895 г., когда Куэн хвастался полным подавлением оппозиции. Загреб посетил Франц Иосиф. Около памятника Елачичу молодежь сожгла венгерский флаг. По Загребу прокатились демонстрации — так хорваты довели до сведения государя свой протест против куэновшины. Последовали аресты. Так в политику вступило новое поколение.

Среди молодежи своей активностью выделялся Степан Радич, будущий организатор хорватской крестьянской партии. Ежедневно он демонстративно по-хорватски требовал железнодорожный билет и вступал в пререкания с венгерским персоналом, доводя дело до драки, ареста и т. п. Так он защищал пункт соглашения 1868 г. о государственном хорватском языке. Железные же дороги пользовались венгерским языком.

Молодежь, участвовавшая в демонстрации, была исключена из университета и направилась в разные места Австрии, особенно в Прагу.

В 1896 г. была основана организация «Объединенная хорватская и сербская молодежь». В Праге и Загребе она издала сборники статей, где пропагандировала изучение социальных и культурных проблем, повседневный труд для подъема экономики страны и улучшения жизни народа, борьбу за демократию как условие успеха национального движения. Хорватско-сербское согласие и недоверие к политике верхов монархии — другое условие этого. Молодежь критически относилась к звонким патриотическим фразам в литературе, требовала отражения жизни и проблем народа. Эти мысли были почерпнуты у чешского профессора Т. Г. Масарика.

Франковцы проповедовали, что династия — единственная сила, способная освободить хорватов. Домовинаши и независимцы сначала расходились в отношении к сербам (домовинаши — из правашей), но к концу 90-х годов хорвато-сербские отношения смягчились и домовинаши сблизились с обзорашами(1896 г.), а в 1903 г. создали общую буржуазную «Хорватскую партию права» (ХПП) — главного противника франковцев. ХПП была связана с новой силой в Хорватии — клерикальным духовенством. Однако последнее позднее поддерживало проавстрийские течения.

После определенного успеха оппозиции на выборах в 1897 г. (1/3 мест) Куэн вновь одержал победу на выборах в 1901 г. Это побудило молодежь создать политическую организацию «Прогрессивная молодежь», или «прогрессисты». Они установили связь с Сербской самостоятельной партией.

С конца 90-х годов хорватское и сербское крестьянство солидарно выступало против режима, сербская буржуазия была далека от поддержки Куэна. Началась общая тенденция хорватско-сербского сближения. Но хорватская оппозиция не хотела признать сербов равноправной «государственной» нацией Хорватии, как того требовали сербы.

Клерикалы и франковцы вызывали антисербские эксцессы. В 1902 г. в Загребе прокатились антисербские погромы: поводом послужила провокационная антихорватская статья в сербской газете «Србобран». Разгрому подверглись сербские магазины, ремесленные мастерские, финансовые учреждения. Причиной этого была успешная конкуренция сербов-торговцев и ремесленников в главном городе Хорватии. С протестом против погромов выступил С. Радич и социал-демократы (партия действовала с 1894 г.). Но в 1903 г. сближение хорватской и сербской либеральной буржуазии возобновилось, так как для этого имелись глубокие причины. Пропагандистом сближения стал новый редактор «Србобрана» Светозар Прибичевич.

Крупнейшим событием в Хорватии в начале XX в. было народное движение 1903 г. Его значение — в отпоре режиму Куэна, прорыве изоляции Далмации, в возобновлении хорватско-сербского сотрудничества. Движение началось с протеста прогрессистов и социал-демократов против отказа венгерского правительства повысить автономный бюджет (Хорватия находилась перед банкротством).

В марте 1903 г. в Загребе начались демонстрации. 11 марта состоялся митинг в присутствии более 9000 человек. Было намечено проведение более 50 митингов по стране.

Куэн запретил собрания, и это вызвало бурные волнения, намного превзошедшие события 1883 г. В начале апреля на станции Запрешич, около Загреба, крестьяне сорвали венгерский флаг, жандармы вмешались и один крестьянин был убит. В ряде городов вспыхнули массовые демонстрации и стали распространяться на села. Венгерских чиновников изгоняли из кабинетов, были выбиты стекла в домах венгерофилов (мадьяронов), сожжены венгерские флаги и портреты бана. Была разгромлена станция железной дороги, так как в железных дорогах видели орудие мадьяризации. Дорога на Риеку была разобрана, чтобы не допустить проезда войск. Но войска действовали беспощадно. Тюрьмы были полны. Венгерская печать, кроме социалистов, обвиняла в «подстрекательстве» хорватов Вену.

Волнения затихли лишь в августе. Но в июле Куэн ушел в отставку, так как Франц Иосиф с его помощью хотел подавить длительные волнения в самой Венгрии. Движение в Хорватии было стихийным, так как лидеры прогрессистов были арестованы. Социалистическая печать Австрии оповещала Европу о происходившем. Впервые европейская общественность заинтересовалась Хорватией.

Новый бан Т. Пеячевич прекратил репрессии, но система власти осталась прежней.

Движение вызвало отклик в Далмации и хорватско-сербское примирение. В Далмацию дошли ошибочные известия о многочисленных казнях в Хорватии. По всей Далмации появились черные флаги, люди носили траур, читали мессы, созывались митинги протеста, собирали деньги в помощь пострадавшим, общины засыпали Франца Иосифа телеграммами с просьбами о вмешательстве.

В Истрии состоялось множество собраний, протестовавших против насилий в Хорватии, они тоже обращались и к императору. В Истрии впервые столь четко проявилось хорватское самосознание.

Собрания протеста состоялись в более 20 словенских городах. Депутаты саборов Далмации, Истрии и Триеста направились на аудиенцию к Францу Иосифу, но тот их не принял, сославшись на то, что они не должны вмешиваться в дела «другого государства». Этот жест Франца Иосифа способствовал распространению мысли, что в Австро-Венгрии национальный вопрос не решить. Депутаты обратились к европейской общественности с манифестом, подчеркнув в нем единство всего хорватского народа и симпатии словенцев и сербов к хорватам. Даже многолетняя хорватско-сербская полемика о принадлежности Боснии и Герцеговины временно прекратилась.

[ZHAN]

Переворот в Сербии в июне 1903 г., убийство короля Александра Обреновича и его проавстрийского окружения изменили ситуацию. Приход к власти Петра Карагеоргиевича означал переориентацию Сербии на Россию. Сербская буржуазия в Хорватии и Далмации также изменила ориентацию, повернула к сближению с хорватами. Но традиция взаимного недоверия и националистических выпадов задержала сближение на два года.

После периода национального возрождения экономика Далмации по-прежнему находилась в застое. При дуализме Далмация более чем раньше была изолирована от Боснии и Хорватии. Порты находились в упадке. В 80-е годы разразился кризис парусного судоходства, судостроения и виноградарства. Основой существования крестьян часто были крайне мелкие участки (до 1 ютра). Здесь было невозможно рентабельное хозяйство. Экспорт вина возмещал ввоз всех необходимых товаров, но он был неустойчив, зависел от урожая в Италии и Франции. Низкокачественное вино Далмации продавалось в основном в Австро-Венгрии, но торговый договор с Италией (1891 г.) с оговоркой («клаузула») о минимальном таможенном сборе с итальянского вина, а также болезнь лозы нанесли Далмации тяжелейший удар, что привело к политическим переменам в этой маленькой стране. К тому же в конце XIX — начале XX вв. самая бедная область монархии пострадала от голода.

Наиболее крупным городом в 1910 г. был Сплит (21,4 тыс. населения). Начало XX в. было отмечено небольшим оживлением экономики. По промышленной активности выделился Шибеник (12,6 тыс. человек). Здесь была использована энергия водопада р. Крка мощностью в несколько тысяч л. с. На этой основе стала развиваться химическая, электротехническая и другие отрасли промышленности. Оживилась и работа порта. Так скромно началось развитие экономики Далмации, которая сейчас является одной из продвинутых областей Республики Хорватия. Достаточно сказать, что в Задаре, Сплите (Далмация), Риеке, Пуле (Истрия) по заказу России недавно построены четыре танкера на десять тысяч тонн нефти каждый.

Главной проблемой экономики оставались железные дороги. Но в их строительстве не были заинтересованы ни Австрия, ни Венгрия. Поэтому прокладывались лишь короткие ветки для местных нужд (с 1877 г.). Книн получил дорогу в 1888 г., но до развала монархии Далмация оставалась изолированной.

Австрийское консервативное правительство Э. Тааффе (1870-1893) стремилось опереться на консервативные силы славян и немцев и таким путем консолидировать внутреннее положение в Цислейтании. Применялась тактика мелких уступок славянам — экономических и др. Австрогерманский союз (1879 г.) дал Германии решающее влияние на политику монархии. В 1882 г. к союзу присоединилась Италия.

В 80-х годах Национальная партия Далмации находилась в парламентском клубе консерватора Гогенварта. За каждое голосование правительство «награждало» ее (назначение чиновника, получение займа и пр,), Народняки уже с 1877 г. перестали упоминать о воссоединении с Хорватией. Далматинцам и истранам было запрещено учиться в Загребском университете. Загребские дипломы были признаны в Австрии только в 1904 г., но с дополнительными экзаменами. Хорватский язык в учреждения Далмации не допускался. Лидер народняков либерал Михо Клаич понимал, что только военная катастрофа может устранить дуализм или монархию вообще, но считал бесполезными иные действия.

В 1884 г. народняки увеличили свою фракцию в саборе с 25 до 41 места. Программа народняков 1885 г. промолчала о воссоединении с Хорватией, но борьба за хорватский язык в школах и администрации продолжалась. К 1990 г хорватский стал языком преподавания в средних школах (кроме Задара) и официальным во всех общинах, кроме двух. Но Вена возражала против введения его как внутреннего в администрацию. По-прежнему чиновники должны были знать оба языка, в том числе «иллиро-далматинский»... Но в саборе «хорватский или сербский» язык стал официальным.

Отношения с сербами оставались холодными. В 1890 г. в Дубровнике на общинных выборах победили сербы в союзе с автономистами. В 1889 г. народняки приняли название Национальной хорватской партии, а в основу программы положили государственное право. Хорватская партия, как и ранее, считала хорватов и сербов одним народом. «В подходящий момент» она собиралась попросить монарха соединить Далмацию с Хорватией. К концу 80-х годов неуспех ее дуалистической политики стал явным (сами себя народняки иронически поздравляли лишь с «филологическими победами»). Поэтому зарождается течение правашей.

Это течение не приняло тезиса А. Старчевича об отсутствии «общих дел» с Австрией и Венгрией и признало «рамки монархии», но потребовало объединения всех хорватских земель (включая Боснию и Герцеговину).

Срок «клаузулы» окончился в 1901 г. Но восстановление прежнего виноградарства оказалось непосильным. В деятельности горожан главными сферами были торговля и ремесло. До XX в. владельцами первых (мелких) предприятий являлись далматинцы, позднее появляются иностранные предприниматели.

В среде правашей появилось новое течение, представителями которого явились Франо Супило и Анте Трумбич. Оба — последовательные противники дуализма и Тройственного союза. Супило связал югославизм народняков с хорватизмом; он «признал» сербов, он — противник Франка, но он праваш. Это значит зашишать хорватскую государственную идею, то есть бороться за объединенное независимое государство.

В 1895 г. в рейхсрате был создан оппозиционный Югославянский клуб. В 1894 г. в Далмации была организована единая Партия права.

Все сказанное выше делает ясным, почему в начале XX в. наиболее неприязненная к династии идея родилась в Далмации. Тон в политике в 1897-1902 гг. задавали праваши. Их лозунги и тактика отражали настроения буржуазии и духовенства: всеобщее огорчение политикой Вены. Праваши не опирались на крестьянство, поэтому в их программе не было ничего неприемлемого для буржуазии. В 1897 и 1901 гг. обе партии на выборах выступали в блоке. Лишь клерикальная группа И. Продана в 1898 г. отделилась от правашей и основала «чистую» партию права.

Близок к «молодым» антиклерикальным правашам был А. Трумбич, к которому перешла руководящая роль в партии, ставшей двигателем перемен в политических настроениях в Далмации и Хорватии в начале XX в.

Оппозиция охватила и духовенство, как по общим причинам, так и ввиду того, что австрийское правительство добивалось запрета глаголяшства, казавшегося ему вредным уже в 80-х и особенно в 1900-х годах. Но Ватикан колебался.

В конце 1890-х — начале 1900-х годов в Далмации появляются признаки хорвато-сербского сближения. В 1897 г. Хорватская (народняки) и Сербская партии заключили соглашение и сделали невозможным выбор итальянского кандидата в рейхсрат. Отныне там представляли Далмацию только хорваты и сербы. Но прочному сближению мешало сербско-итальянское сопротивление воссоединению Далмации. Однако это не определило ход событий. Против германизации и в экономических вопросах все три далматинских группировки сотрудничали, а хорваты и сербы выступили совместно за придание хорватскому (или сербскому) языку статуса официального.

Рабочее движение в Хорватии определялось структурой работников. В 1890 г. сельским хозяйством было занято 84,6 % населения. Около 60 % рабочих (5,9 тыс. человек) было занято в деревообработке (лесопиление и др.), организация их не интересовала, во всей остальной промышленности имелось 50 предприятий с числом рабочих более 20. Но в 1890 г. рабочее население достигло 270,5 тыс. человек, или 12,3 % всего населения, а в 1900 г. — 17,8 % — результат пролетаризации крестьян. В рабочем движении участвовали мелкие ремесленники и ремесленные рабочие (подмастерья). Росло количество ремесленников-одиночек, а число предприятий с 1-5 рабочими падало. Ремесленная среда и восприняла пропаганду социал-демократов. Первые стачки имели место в ремесле (в мастерских с 10 и более работников). Здесь же появляются социалисты. Работники в помещичьих имениях тоже находились под влиянием социалистов.

В 1895—1897 гг. социал-демократы (партия возникла в 1894 г.), стремясь пройти в сабор, начали агитацию среди сельских жителей, объясняя им учение социализма и распространяя литературу. Неожиданно для самих агитаторов популярность «социализма» стала неудержимо расти, причем в Среме крестьяне-полупролетарии понимали социализм просто: «чтобы все жили в согласии». Возникло множество социал-демократических кружков. Появились местные агитаторы, проповедовавшие, что социализм — это когда не будет налогов. Дело дошло до столкновений с полицией. Перед выборами 1897 г. были проведены массовые аресты. Крестьян судили за бунт, а агитаторов — за то, что они впутывали крестьян в «рабочее движение».

В 1905—1907 гг. в Подравине произошел самый значительный подъем движения сельских рабочих. Провозглашались требования заключения коллективных договоров, раздавались голоса и за изгнание буржуазных депутатов из сабора и избрание своих людей.

[ZHAN]

В дальнейшем рабочие Загреба участвовали в политической борьбе, выступали за всеобщее избирательное право.

Численность предприятий в Хорватии и Славонии с 20 и более работников

Год Количество предприятий Численность работников на них
1890 109 9855
1900 205 18597
1910 255 23151
[ŠidakJ., Gross М., Кагатап /., Šepič D. Povijest hrvatskoga narodag. 1860— 1914. Zagreb, 1968 (таблицы).]

Рост населения Загреба
1869 1880 1890 1900 1910
Тыс. человек 20,4 29,2 38,7 57,7 74,7
Обращает на себя внимание ускорение роста главного города Хорватии в начале XX в.

Статистика частного землевладения в Хорватии и Славонии в 1895 г.
Площадьхозяйств Числохозяйств Их общая площадь (в йох) % числа всех хозяйств % обшей с/х площади частных владений
До 0,5 31991 8125 7,85 0,17
0,5-1 21895 16248 5,39 0,34
Всего до 1 53886 24374 13,24 0,51
1-5 126289 370630 30,99 7,95
5-10 110999 804805 27,25 17,26
10-20 81657 1128312 20,05 24,30
Всего 1-20 192656 1933117 47,30 41,46
20-50 30603 852288 7,52 18,43
50-100 2830 184602 0,69 3,96
101-200 550 73733 0,12 1,58
Всего 20—200 33983 1117623 8,33 23,97
200-500 263 84554 0,06 1,82
500-1000 117 85157 0,03 1,83
> 1000 209 1047540 0,05 22,46
Всего > 200 589 1217251 0,14 26,11
Площадь хозяйств указана в йох (ютро). Йох = 0,575 га. Последняя перепись в довоенный период (до 1914 г.) проводилась в Хорватии в 1895 г.

[Landwirtschafliche Statistik der Lander der ungarischen Krone. Т. IV. Budapest, 1900; Oesterreichisch-Ungarische Monachie im Word und Bild. Bd. 24. Mayer Л/. Die Landwirtschaft der Konigreichchen Kroatien und Slavonien. Leipzig, 1901]

В начале XX в. серьезные изменения произошли в сельском хозяйстве Хорватии. Животноводство было основным источником приобретения денег для среднего и богатого крестьянства. Беднота не питалась мясом, но выращивала скот на продажу. Огромную роль животноводство играло и в имениях помещиков. Улучшилось качество продуктов, особенно животноводства, повысилась техника земледелия, производительность хозяйств. Применялись травосеяние и откорм скота злаками. Постоянным и все возраставшим рынком сбыта скота являлись Австрия и Германия; рост цен на мясо делал животноводство особенно выгодным.

«Разгон» в этом отношении характерен уже для последнего десятилетия XIX в.

Численность поголовья крупного скота в Хорватии (в тыс. штук)
1869 1880 1895
Быки 8,0 7,1 50,2
Коровы 181,3 296,0 573,2
Волы 194,3 177,2 281,4
[Mayer М. Op. cit.]

В 1896 г. было вывезено 160 тыс. голов скота на сумму 13,5 млн крон, а в 1905 г. — 442 тыс. голов на сумму 63 млн крон, т. е. рост (в денежном выражении) почти в пять раз.

B 1910 г. некоторые села вывозили в Германию свиней на сумму более миллиона крон. Вывоз скота в предвоенные годы поднялся до 75 млн крон, а численность поголовья — до полумиллиона в год. Эта обстановка влияла на политическую ориентацию аграрной буржуазии.

В начале своей деятельности социал-демократическая партия Хорватии и Славонии (лидер В. Корач) наряду с задачей последовательной демократизации политического строя поддерживала требования финансовой автономии Хорватии и др. Она организовывала кооперативы бедноты.

В сфере национальной партия со временем (1909 г.) перешла на позиции австрийской социал-демократии, придерживавшейся идеи «культурно-национальной автономии». Национальный вопрос австрийцы предлагали решить полной автономией каждой части нации (на территориях с пестрым национальным составом) в области культуры в условиях демократии и союзом таких областей одного народа. Школьные проблемы, вопросы языка решали бы «национальные советы». Идея «национальной автономии» означала такое преобразование Австро-Венгрии, чтобы на едином экономическом пространстве каждому народу независимо от исторических границ были гарантированы единство, самостоятельность и самоуправление во всех национально-культурных делах.

Но югославяне в своих планах вышли за пределы монархии. На конференции в Любляне в отеле «Тиволи» в ноябре 1909 г. социалистов Хорватии, Словении, Боснии, Чехии и австрийской социал-демократии была принята «Тиволийская резолюция», предложившая полное слияние югославян в одну нацию. Предусматривалось в условиях полной демократии культурное сближение и «конституирование» югославян в один народ.

Словенский писатель Иван Цанкар доказывал, что национальный вопрос — вопрос не культуры, а политики, и выдвигал идею федеративной югославянской республики.

При бане Теодоре Пеячевиче собрания в Далмации и Хорватии продолжались до весны 1904 г. Здесь господствовал дух «реализма», раздавались призывы к деятельности в пользу широких слоев народа. Большинство участников собраний в Далмации составляли крестьяне. Подобную деятельность предприняла и Сербская самостоятельная партия. В Хорватии собраниями руководили прогрессисты, в Далмации — праваши.

Сближение Национальной хорватской партии (Далмация) и Партии права, начавшееся в 1897 г., произошло уже во время репрессий в Хорватии (1903 г.). Эта группировка относилась к сербам терпимо. «Црвена Хрватска», орган буржуазии Дубровника, выступила за хорвато-сербское согласие. В Риеке аналогично действовал Франо Супило, редактор влиятельной газеты «Нови лист» (с 1899 г.), органа хорватской буржуазии в Далмации и хорватском приморье. В июле 1903 г. в Дубровнике происходили хорватско-сербские переговоры. Итальянцы — противники прогерманского курса Рима — следили за этим с симпатией.

Осенью 1903 г. далматинцы сформулировали концепцию «нового курса», объединения всех возможных сил против Вены. В далматинском саборе Анте Трумбич выступил с призывом «От Альп до Марицы — все на зашиту от германизма». Он имел в виду также соглашение с венграми и итальянцами. Между тем Франц Иосиф назначил в Венгрии неконституционное министерство. Сербский клуб поддержал Трумбича, а итальянцы заявили, что не против воссоединения Далмации с Хорватией. Хорватско-сербский конфликт в Хорватии постепенно смягчался.

Итак, Далмация положила почин «новому курсу». Оппозиционные настроения там были непримиримыми.

В Хорватии движение 1903 г. активизировало клерикалов, прогрессистов и радичевцев. Но большинство духовенства не поддержало клерикалов, противившихся необходимым реформам и склонных к сотрудничеству с режимом, с партией Куэна, Франком. Весной 1904 г. появился орган прогрессистов «Покрет» («Движение»), а в декабре возникла «Прогрессивная партия», отделившаяся от Хорватской партии права (ХПП). Хорватская партия права — результат объединения двух старых партий — независимцев (1880-1903) и «домовинашей» (1895-1903), т. е. бывшие последователи Рачкого объединились с отколовшейся (в 1895 г.) частью правашей. ХПП стала главной партией хорватской буржуазии.

С 1899 г. Антун Радич, старший брат Степана, приступил к изданию для деревни газеты «Дом». По Радичам, народ — в основном крестьянство, и оно должно стать главным фактором в политике. «Народная культура» — христианская, крестьянская культура. Она должна привлечь испорченную Западом интеллигенцию, помирить ее с народом. Другая сторона общества —«господа». Среди них есть плохие и хорошие. Эти могут служить «народу». Крестьянство имеет общие единые интересы. Это — труд и мир. Взгляды Антуна за пять лет издания газеты эволюционировали в сторону более четкого представительства интересов фермерского крестьянства.

Степан Радич разошелся с прогрессистами из-за их интереса к городу, а не к деревне. И прогрессисты, и братья Радичи выступали за хорватско-сербское сотрудничество, хотя позднее выявились различия в понимании этой проблемы. Радичи — против вражды к «братьям-сербам», но сербы должны, безусловно, уважать хорватское государство и государственное право.

В декабре 1904 г. была основана Хорватская народная крестьянская партия (ХНКП). Как и прогрессисты, ХНКП С. Радича выступала против бунтов, против клерикалов, за демократические реформы, за сотрудничество с сербами. Радич видел опасность «Дранга», но был противником нового курса, особенно против сближения с Венгрией. Радич — за союз славян монархии. При этом крестьянские лидеры подчеркивали, что они рассчитывают на помощь двора, что они верны монарху («царевцы»).

ХН КП представляла зажиточное, даже богатое крестьянство. Это видно из ее требования выкупа земли по рыночной цене у крупных помещиков, оставив им по 300 га. Имущие сельские хозяева, подчас ездившие по делам в Германию или Вену, не могли терпеть сословной приниженности крестьянства, презрительного отношения «общества» к «мужику». Фермерское крестьянство стало проявлять политическую активность. Эти настроения и выражали А. и С. Радичи. Но, требуя полного сословного равноправия крестьян, ликвидации полуфеодальных остатков, партия в определенной мере защищала все крестьянство. В качестве конечной цели С. Радич выдвинул лозунг крестьянского государства: огромное большинство народа должно управлять государством.

[ZHAN]

В 1904 г. продолжалось хорвато-сербское сближение в Хорватии. В связи с коронацией сербского короля Петра Карагеоргиевича и 100-летием сербского восстания против османов в Белград съехались югославянские студенты. Весной 1905 г. в Загребе была организована югославянская художественная выставка.

Весной 1905 г. в Далмации Национальная хорватская партия объединилась с «партией права» в Хорватскую партию — явление, аналогичное тому, с которым мы встречались в Хорватии: часть правашей эволюционировала в либерально-югославистском направлении, а далматинские либералы восприняли смягченные идеи партии права. Вне Хорватской партии — «чистые праваши» (проавстрийские) и пока что прогрессисты Й. Смодлаки. Крайняя цель нового курса так была обозначена осенью 1903 г. в Далмаиии: самостоятельное югославянское государство, к которому надо идти, используя и углубляя кризис монархии, поддерживая борьбу венгерской оппозиции за персональную унию. Ближняя цель: воссоединение Далмации с Хорватией.

В 1904 г. венгерский парламент был распушен, но на выборах победила оппозиция. В 1905 г. Франц Иосиф пригрозил оппозиции ввести в Венгрии... всеобщее избирательное право. Этого венгерские помещики и буржуазия боялись более всего.

В Хорватии вовсе не хотели мадьяризации армии и установления таможенной границы с Австрией. Франковцы и ХПП хотели сохранить открытым путь в Австрию. В стране рассчитывали, по крайней мере, на смену режима. Трумбич вел переговоры с Ф. Кошутом, а Супило съездил в Белград.

3 октября 1905 г. большинство хорватских депутатов из Хорватии и Далмации приняло «Риекскую резолюцию»: поддержать Венгрию в ее «борьбе за полную государственную самостоятельность». Условие поддержки — объединение хорватских земель, введение в Хорватии конституционных свобод.

Сербские депутаты из Хорватии и Далмации присоединились к новому курсу. В «Задарской резолюции» они согласились поддержать венгров, если хорваты признают полное равноправие сербов в Хорватии и Далмации. Далматинские Хорватская партия и Сербская партия договорились о сотрудничестве и провозгласили хорватов и сербов единым народом. Язык называли «хорватским или сербским». В школах призывали изучать хорватскую и сербскую историю, использовать обе азбуки, в общинах, где сербы составляют одну треть, вывешивать и сербский флаг. Супило заявил : «Согласие хорватов и сербов — conditio sine qua non национальной политики нового курса».

В Хорватии же судьба нового курса пока оставалась неизвестной. Против Риекской резолюции мадьяроны, франковцы, клерикалы, ХНКП (Радич). Несмотря на все трудности, была организована хорвато-сербская коалиция — носитель нового курса в Хорватии: ХПП, прогрессисты, Сербская национальная самостоятельная партия, сербские радикалы, кратковременно — и социал-демократы. Характерно, что по вопросу о таможенной границе с Австрией в коалиции имелись разногласия. 11.12.1905 г. коалиция провозгласила свою программу: Коалиция — представитель верхних слоев буржуазии, но ей нужна широкая поддержка. Поэтому она — за «свободу народа и права широчайших слоев», за конституцию, гражданские права — всеобщее право голоса и демократические свободы, защиту участка крестьянина и рабочее законодательство. Коалиция — за финансовую самостоятельность Хорватии, объединение с Далмацией, равноправие сербов и хорватов.

Хорвато-сербская коалиция провозгласила национальное единство хорхов и сербов (это делалось, чтобы показать, что между ними нет никаких противоречий). Впрочем, сведущие люди говорили, что сербы хотели бы присоединения Боснии и Герцеговины к Сербии, а хорваты — к Хорватии. Было лишь договорено не провозглашать это и вообще отодвинуть этот вопрос на задний план. При этом лидер сербских самосталиев С. Прибичевич подчеркивал, что сербы никогда не будут претендовать на часть территории Хорватии, так как они с хорватами один народ. Это обострило противоречия между сербами-самосталиями и сербами-радикалами, влияние которых распространялось преимущественно на Срем. Лидер радикалов Я. Томич обвинял Прибичевича в том, что он делает идола из югославизма и предает сербские интересы. В 1907 г. сербы-радикалы покинули коалицию: они не могли согласиться на отказ от части Триединого королевства в случае каких-либо потрясений.

Если сравнить расстановку политических сил в Хорватии и Далмации в 1894 и 1905 годах, то видны полный переворот политических и идейных тенденций, смена позиций всех партий, участвующих в борьбе, появление новых группировок и раскол прежних, слияние их частей с другими группировками. Иначе говоря, полное перестроение (на первый взгляд, несколько хаотическое). Это было очень важное, переломное десятилетие, предопределившее дальнейшее развитие на пути к Югославии. Полное политическое перестроение за несколько лет свидетельствовало о глубинном социальном процессе в стране.

Ввиду формирования новой социальной структуры новый курс существенно отличался от прежней правовой политики хорватов и дуалистической политики сербов.

В связи с угрозой Вене со стороны венгерско-югославянского союза выступили «великоавстрийцы» — генералитет, часть аристократи и, христианские социалисты. Их опекал престолонаследник Франц Фердинанд, тогда как Франц Иосиф придерживался дуализма. Великоавстрийцы хотели мощной империи и сокращения влияния мадьяр на политику. Но мощной, по их мнению, может быть только централизованная империя. Поддержку великоавстрийцы искали среди славян. Они не думали расширять права Хорватии. Наоборот, они соглашались лишь на автономию земель Венгрии по австрийскому образцу. Триализм противоречил планам Великой Австрии. Но идею хорватско-католического триализма провозгласить стоило, чтобы напугать венгров. Хорватии можно было намекнуть на присоединение Боснии и Герцеговины, экономическую помошь и т. п. Однако в Хорватии эту демагогию поддержали только сторонники Франка.

В апреле 1906 г. был найден «компромисс» между Францем Иосифом и венгерской оппозицией. Оппозиция получила власть в Венгрии на уеловиях капитуляции — отказа от основных требований. Власть перешла к Венгерской партии независимости. Ранее правившая Либеральная партия была распущена, а с ней и Национальная партия Куэна. В мае 1906 г. в Хорватии прошли свободные выборы, на которых с блеском победила коалиция.

Итак, коалиция у власти. Новый курс уже невозможен. Из программы коалиции возможны некоторые конституционные реформы — расширение избирательного права, некоторая либерализация. Но новая власть в Венгрии против этого, так что о финансовой автономии нечего было и говорить. Лидером коалиции становится Супило. Прогрессисты объединяются с Демократической партией Смодлаки (Далмация). Только прогрессисты принимают программу на основе идей нового курса: югославизм, союз народов против Дранга, финансовая самостоятельность. Далее — отделение церкви от государства, равноправие религий. Но против этого возражала ХПП, где было много священников.

Правящим кругам Австро-Венгрии было необходимо заключить очередное финансовое соглашение, поэтому Австрии нужен разрыв венгров с хорвато-сербской коалицией (она может помочь противникам соглашения). И вот в конце 1906 г. венгерское правительство вносит проект закона о поддержке промышленности, но хорватам не предусмотрено ничего! Итак, хорвато-сербская коалиция не может обеспечить благоприятные условия подъема национальной промышленности.

В конце 1906 г. в Австрии принят закон о всеобщем избирательном праве при выборах рейхсрата.

Вена стремилась уничтожить коалицию обычным методом: экономическими обещаниями Далмации, но оказалось, что имеются в виду крохи. Провенской политике в Далмации более быть не могло. Но конфликт между Хорватской партией и прогрессистами Смодлаки вспыхнул по другой причине. Смодлака выступил за решение колонатского вопроса, тогда как Хорватская партия представляла землевладельцев. Силы нового курса в Далмации были раздроблены.

Для уничтожения нового курса в Хорватии была избрана так называемая «железнодорожная прагматика»: закон, согласно которому железнодорожники и в Хорватии должны знать венгерский язык. Хотя фактически так было и раньше, теперь узаконивается нарушение Соглашения 1868 г. Хорваты видели в этом шаг к дальнейшей мадьяризации, тогда как коалиция мечтала о расширении автономии. В венгерском парламенте хорваты повели обструкцию против прагматики. Но Франц Иосиф ее утвердил и «правительство коалиции» ушло в отставку. Фактически это правительство не было властью коалиции; правили проверенные унионистские чиновники, а коалиция была «около власти». Как точно отметила М. Гросс, пало правительство, пользовавшееся поддержкой коалиции. С новым курсом было покончено. Но его результат — хорвато-сербское сближение — сохранился.

Наступил период аннексии Боснии и Герцеговины (1908—1909). При ее подготовке властям нужно было иметь в Хорватии антисербский режим.

В январе 1908 г. баном был назначен Павел Раух. Он опирался на партию Франка. Главная задача, поставленная министром иностранных дел Эренталем, — «разоблачить» сербских предателей — агентуру Сербии и их хорватских сотрудников и разгромить коалицию. Для этого власти намекнули на возможность присоединения Боснии к Хорватии.

Но на выборах сторонники Рауха не получили ни одного мандата! Последовала череда провокационных статей и брошюр о подготовке Сербии к захвату югославянских земель монархии. В августе были арестованы 53 серба — члена Сербской самостоятельной партии, обвиненных в измене. Но травлю сербов поддержали только франковцы и клерикалы. От партии Франка отделилась «Старчевичева партия права» Миле Старчевича (племянник основателя движения) из-за безусловного служения франковцев властям. «Милиновцы» временно сблизились с коалицией.

6 августа была провозглашена аннексия Боснии и Герцеговины. Это было ударом по интересам России и Англии. В Монархии и в Сербии проведена частичная мобилизация. Напряжение спало лишь 25 марта 1909 г., когда Сербия по совету России признала аннексию.

[ZHAN]

Эти события сказались на дальнейшем политическом развитии Хорватии, на югославянской проблеме в целом. Босния и Герцеговина стали особой административной единицей под управлением министра финансов. Они стали «обшим владением» Австрии и Венгрии. Эта ситуация обострила проблему триализма в Хорватии. Выяснилось, что надежды хорватов иллюзорны, но хорватские австрофилы и клерикалы не оставили надежд на триализм в случае серьезных политических потрясений. Против триализма ничего не имели и другие хорватские партии. Но возражала Венгрия, а также чехи и другие неполноправные народы.

Правящие круги в Вене еле улаживали конфликты, рождаемые дуализмом, а триализм окончательно бы запутал управление монархией. Великоавстрийиы — представители немецкой верхушки, и понимая растушую опасность югославянского вопроса, не собирались его решать в интересах славян. Да и как его можно было решить? Франц Фердинанд не мог лишить Австрию связи с морем, союза с Германией. «Великая Австрия» -это господство немцев.

Но использовать иллюзии правашей-франковцев для Франца Фердинанда было необходимо. Конрад фон Гётиендорф, начальник Генштаба, поручил Франку создать «легионы» (на австрийские деньги) для борьбы против сербов. Но они остались небольшой силой — бандами для подавления оппозиции (коалиции, старчевичан, социалистов...).

Обращает на себя внимание позиция С. Радича, лидера ХНКП. Он выступил против хулиганов «легионеров», но и резко — против политика Сербии в вопросе о Боснии и Герцеговине. Он подчеркивал «живое право» Хорватии на эту провинцию. Все более четко определялась противо-сербская политика Радича, но он всегда выступал против антисербских погромишков. Позднее он вспоминал, что именно конфликт с Сербией после аннексии показал ему опасность сербской политики для Хорватии.

На основе фальсификатов, полученных от министра Эренталя, христианско-социалъный «Райхспост» обвинил хорвато-сербскую коалицию, особенно Супило, в связи с Сербией. Но уничтожить коалицию властям не удалось.

Великоавстрийские круги пытались создать правашско-клерикальный блок под руководством сильных словенских клерикалов как базу влияния Франца Фердинанда. В январе 1909 г., в разгар аннексионного кризиса, было опубликовано обвинительное заключение против 53 сербов (все они — члены Сербской самостоятельной партии — одной из опор коалиции): их обвиняли в пропаганде великосербского государства, в верности сербскому королю (у многих в лавках висел его портрет), в подготовке восстания, которое якобы сорвала лишь аннексия, и даже... в употреблении кириллицы. Обвинение сербов — членов коалиции было направлено и против ее хорватского крыла, якобы сотрудничающего с изменниками. Но через три недели после начала процесса завершился аннексионный кризис. Однако до осени 1909 г. в Хорватии сохранилась напряженность, так как продолжался «процесс 53-х» и возник новый процесс коалиции против австрийского историка Г. Фридъюнга, которого министр иностранных дел Эренталь, готовясь к войне с Сербией, снабдил пачкой фальсификатов о якобы изменнических связях коалиции с Сербией. Фридъюнг написал на их основе ряд статей, не проверив аутентичность документов.

Процессы вызвали международный скандал, ударивший по авторитету австро-венгерского правительства. Чешский профессор Т. Г Масарик много сделал для разоблачения организаторов «процесса 53». Этот процесс закончился в октябре 1909 г.: 33 подсудимых были осуждены. Полное поражение потерпел на другом процессе Г. Фридъюнп. Здесь главной целью правящих кругов было обвинить Ф. Супило, которого они считали заклятым врагом монархии. Вместе с завершением процесса был снят с должности бан Л. Раух. На очереди находился компромисс Коалиции с венгерскими властями для восстановления конституционного режима.

В Далмации после выборов 1907 г. главный деятель — «Хорватская народная прогрессивная партия» Смодлаки. Она укрепила влияние, подняв вопрос о колонате. В районе Сплита в 1909 г, в собственности колонов находилась 1/4 земли, остальное обрабатывалось на условиях колоната (колон отдавал владельцу от 1/5 до 1/2 урожая, чаше всего — 1/3). Аренда из трети вместе с арендой из четверти составляли вместе 90,1 % всех комнатных отношений под Сплитом.

В связи с кризисом виноградарства положение колонов резко ухудшилось. Переменить культуру (на огородничество, молочное хозяйство, птицеводство и пр.) не разрешал владелец. Колонат стал невыносим. Прогрессисты посредством организации «Согласие работников» пытались вести переговоры с землевладельцами о выкупе колонатских обязательства. Но треть земли находилась в руках духовенства, поэтому клерикализм являлся врагом прогрессистов и колонов. Найти кредит для выкупа было трудно. Успехи прогрессистов поэтому были невелики, и до краха монархии ликвидация феодального остатка была невозможна. Поэтому, как и из Хорватии, из Далмации шла массовая эмиграция в Америку.

Противником изменения положения колонов являлась Хорватская партия, организация землевладельцев. К тому же с 1910 г. с ней сблизились прогрессисты, постепенно терявшие свой антиклерикализм и радикализм как в Хорватии, так и в Далмации.

После аннексионного кризиса в Далмации возобновились давнишние переговоры о правах родного языка. Вена стремилась уступкой хоть в этой сфере смягчить широкое недовольство состоянием области. Новые инструкции вступили в силу 1.01.1912 г. Хорватский (или сербский) язык стал официальным во внутренних делах Далмации. Итальянскому языку была сделана небольшая уступка (двуязычные печати и вывески в портовых городах.

В 80-90-x годах XIX в. в Истрии произошли экономические и социальные перемены, сказавшиеся на национальных отношениях. Быстрое развитие трех городов — Триеста, Пулы и Риеки втянуло полуостров в капиталистическую эру, способствовало проникновению капитализма в деревню. Пула — главный военный порт Австро-Венгрии, культурный и политический центр. В ее арсенале было занято несколько тысяч рабочих. В 1867-1900 гг. население города возросло с 17 тыс. до 36 тыс. человек. Здесь наряду с итальянской появилась хорватская буржуазия. Риека - главный порт восточной части монархии.

В 80-х годах 1/2 населения еше было занято сельским хозяйством. Парусное судостроение, сосредоточенное на о. Лошинь, пришло в упадок (торговый флот в 70-х годах достиг 84 тыс. тонн водоизмещения, в конце века — всего 4,5 тыс. тонн). Капиталы перешли в Триест — в банки, промышленность, торговлю. Итальянский торгово-ростовщический капитал пришел на село (на три четверти— хорватское и словенское).

Хорватско-словенская национальная партия выступала за отмену выкупных платежей помещикам (итальянцам), создавала кооперативы, сберегательные кассы. Итальянская либеральная партия представляла сильную буржуазию. Национальные противоречия существовали (и обострялись) как между городом и селом, так и между буржуазией разных лагерей. У хорватов появились молодые либеральные лидеры: М. Мандич — с 1883 г. редактор газеты «Наша слога», М. Лагиня — с 1883 г. член сабора и др. Они были захвачены идеями правашей, выступали за соединение с Хорватией. Но противоречия с итальянской стороной заставляли их искать контакты с правительством, хотя они были настроены антинемецки. Молодежь требовала полного равноправия языков. Лагиня в саборе сразу выступил по-хорватски, но его бурно прервали и к тому же он подвергся нападению на улице Пореча.

В 1884 г. итальянцы создали «Политическое общество Истрии» с программой распространения своей культуры и национальности. Другое общество «Pro patria» с 1886 г. основывало итальянские школы.

Правительство Тааффе в 1883 г. приняло закон о равноправии всех трех языков в суде, но на деле терпело итальянизаторскую политику (с 1882 г. Италия — союзник монархии). Лагиня сосредоточил усилия на развитии кооперации, кредита, и со временем сеть этих организаций охватила Истрию. С 1886 г. развернулась борьба за общины. В центральной Истрии были одержаны две победы на выборах (Пазин, Бузет), а затем и во всей центральной и юго-восточной Истрии.

В 1884 г. в саборе создан «Хорватско-словенский клуб». Его программа— развитие сети школ, равноправие с итальянцами в управлении. В саборе делегаты говорили только по-хорватски и по-словенски, но итальянцы не заносили эти речи в протокол.

[ZHAN]

Однако после выборов в сабор 1889 г., когда хорваты и словенцы получили 9 мест, правительственный комиссар впервые произнес речь на двух языках. Сабор избрал заместителем председателя хорвата, а в Земельный комитет (исполнительный орган) — двух хорватов. Перепись 1890 г. показала, что численность славянского населения Истрии растет намного быстрее итальянского. Национальная борьба обострилась.

С 1891 г. славяне имели в рейхсрате двух депутатов, как и итальянцы. В 1893 г. в рейхсрате был создан оппозиционный «Клуб хорватских и словенских депутатов».

В середине 80-х годов 57% хорватских и словенских детей не посещали школу из-за нехватки помещений. В 1893 г. было основано «Общество Кирилла и Мефодия для Истрии» с центром в Пуле, затем в Опатии. По всей Хорватии собирались средства, и через несколько лет началось строительство школ в Истрии.

В 90-х годах продолжалась борьба за равноправие языков, дело доходило до демонстраций. Вена колебалась и не заняла твердой позиции. Наступление итальянских националистов вынудило хорватских депутатов бойкотировать сабор (1899 г.). Между тем продолжался рост числа Читален, культурных обществ. Это стимулировалось расширением деятельности хорватских торговых компаний. В Пуле была основана хорватская типография, а в 1899 г. была основана первая хорватская типография в Пазине.

Австрийское правительство с тревогой наблюдало за сближением Италии и Франции и активизацией ирредентизма. В начале 1905 г. в Триест был назначен наместник Приморья князь Гогенлое, показавший склонность к уступкам славянам. Вена решила успокоить Истрию, разделив ее на национальные избирательные округа: 3 итальянских, 2 хорватских, 1 словенский. Выборы 1907 г. подтвердили усиление хорватов и словенцев (Хорвато-словенской партии) ввиду их общего экономического и культурного подъема. Количество школ, национальных изданий росло. На общинных выборах хорваты имели успех. В хорватском стане наметились противоречия между либералами и клерикалами, что косвенно свидетельствовало о формировании более сложного и зрелого буржуазного общества. В 1907 г. огромным большинством голосов прошли в рейхсрат М. Лагиня, В. Спинчич, Н. Мандич. Вообше Хорвато-словенская партия собрала вдвое больше голосов, чем итальянские либералы (30,2 тыс. против 14,7 тыс.). И стала сильнейшей в Истрии. Впервые появилась перспектива осуществления ее программы.

В 1908 г. в Истрии был принят Новый устав провинции. Сабор имел 47 членов, в том числе три вирильных члена (епископы), 5 — курия крупных собственников, 2 — торгово-промышленные палаты, 14 — города, 15 — сельские общины, 8 — на основе всеобщего избирательного права. Как видим, до полного равноправия национальностей было далеко. Общинные выборы были отложены на 6 лет. Это означало сохранение власти итальянцев в общинах со славянским большинством.

После аннексионного кризиса в Истрии пришло к политической деятельности новое поколение, окончившее Загребский университет и впитавшее там новые идеи, противные клерикализму и Австрии. В области сохранялось нетерпимое положение с бюджетом: 4/5 его направлялось в итальянские районы. В 1910 г. на саборе публика не давала славянам говорить. Австрийское правительство в 1911 г. пыталось посредничать: было решено в течение 5 лет решить вопрос о хорватских и словенских школах, то есть расширить изучение славянских языков, обеспечить школы средствами.

После поражения на выборах в 1907 г. итальянская буржуазия, опасаясь за свое будущее, надеялась на присоединение Истрии к Италии. Иррендинтизм продолжал распространяться. Особенно этому способствовала победа Италии над Турцией (1911 г.).

Терпимое отношение Вены к языковому неравноправию в Истрии заключалось не столько в почтении к великой итальянской культуре, сколько в том, что итальянский был языком верхних слоев населения, сильной итальянской буржуазии и аристократии. Тем не менее Вене приходилось лавировать и обещать удовлетворить интересы населения Истрии - хорватов и словенцев.

В 1879 г. в Боснии и Герцеговине католики составляли 18 % населения-православные — 42,9 %, мусульмане — 38,7 %. Власти стремились изолировать Боснию и Герцеговину от Сербии и Хорватии. Управлявший Боснией и Герцеговиной австро-венгерский министр финансов Б. Каллаи (1882-1903) с этой целью запретил упоминать этнонимы «серб» и «хорват» (в частности, в названиях обществ и пр.) и объявил, что существует единая боснийская нация. Этот смехотворный опыт успеха не имел.

Наиболее развитым было национальное самосознание сербов с их многочисленной торговой буржуазией, связанной с Воеводиной. Католики в массе были крестьянами, почти половина их — кметами. Национальное самосознание хорватов среди них распространяли францисканцы; буржуазия развивалась медленно. Господствовавшие среди мусульман феодальные силы подчеркивали свою этническую самобытность. Даже название народа — «мусульманский народ» — появилось лишь с установлением власти христианского государства, до этого народ называл себя босняками, а христианам («райе») так зваться запрещалось.

Среди католиков носителем национальной идеи постепенно стала светская интеллигенция, связанная с францисканцами. Архиепископ Штадлер был клерикалом и стремился обеспечить решающее влияние светскому духовенству, францисканцев он не любил за их религиозный либерализм, но в массе народа корней не имел, опирался на государство и служил ему опорой.

С 1884 г. францисканцы издавали в Мостаре «Глас херцеговца». Вначале они находились под влиянием югославизма, но в Боснии и Герцеговине разные цели сербов, хорватов и мусульман не способствовали упрочению этого направления. В конце 80-х годов «Глас» уже провозглашал идеи правашей.

Характерной чертой сербско-хорватского соперничества была борьба за мусульман, так как вместе с мусульманами та или другая сторона имела бы большинство. Поэтому обе стороны твердили о своей веротерпимости, а клерикалы Штадлера мешали этой политике хорватов.

С 1898 г. францисканская газета «Освит» отстаивала идеи Франка: историческое и естественное право на воссоединение Боснии и Герцеговины с Хорватией в рамках монархии. Мусульманские лидеры представляли интересы бегов и выступали за сохранение кметства, с сербами и хорватами они были склонны сотрудничать. Но лишь незначительная часть мусульманской интеллигенции действительно ассимилировалась сербами или хорватами. Учившиеся в Загребе студенты в 90-х годах склонялись к хорватам.

Все же влияние сербов было сильнее, так как мусульмане и сербы ненавидели австрийцев. Сербы хотели присоединения к Сербии, мусульмане — сохранения суверенитета султана. В 1902 г. был заключен тайный договор о сербско-мусульманском сотрудничестве.

В 1905 г., после десяти лет борьбы, Франц Иосиф утвердил церковно-школьную автономию сербов. Это побудило Штадлера организовать хорватскую католическую пропаганду (Хорватский дневник, 1906). Но большинство крестьян-католиков еще не обладало хорватским самосознанием, тогда как интеллигенция, торговцы, ремесленники уже ошушали себя хорватами.

Лишь в декабре 1907 г. власти, в связи с предстоящей аннексией, разрешили создать «Хорватское национальное сообщество». Возглавил его Н. Мандич, один из основателей «Хорватского центрального банка» (1908 г.). Накануне аннексии власти требовали от Мандича сотрудничества с мусульманами против сербов.

В 1910 г. в Боснии и Герцеговине была провозглашена конституция. Каждой конфессии было отведено определенное количество мест в саборе. В «Хорватском национальном сообществе» (ХНС), формально действовавшем только в сфере культуры, возник конфликт между Штадлером и сторонниками Мандича. Штадлер организовал «Хорватское католическое общество» и провозгласил мандичевцев антикатолической группой, запретив духовенству и интеллигенции его поддерживать. На предвыборных собраниях доходило до столкновений между хорватами из разных объединений. Францисканцы отстаивали свои приходы от светского духовенства. На выборах в сабор ХНС Мандича получило 11 мест, штадлеровцы — только 5.

В 1910 г. правительству удалось сколотить «хорватско-мусульманский блок» против обязательного выкупа повинностей кметов. До аннексии существовал сербско-мусульманский блок против аннексии. Теперь он распался ввиду противоречий по проблеме выкупа (кметы — в основном сербы). Власти провели в саборе закон о факультативном выкупе кметства. Этот проект поддержали хорваты и мусульмане. В лице мусульманских землевладельцев, мечтавших о султане, Франц Иосиф получил лояльных подданных.

Хорваты и сербы занимали противоположные позиции и относительно судьбы Боснии и Герцеговины. Мусульмане сохранили программу автономии Боснии и Герцеговины, а хорваты были за присоединение провинции к Хорватии на основе «государственного права» (т. е. ссылались на принадлежность части Боснии Хорватскому королевству до османского нашествия).

Беги убедились, что правительство желает сохранить их привилегии, надеясь получить в мусульманах опору, а хорваты и сербы борются между собой за влияние на мусульман. Поэтому последние стремились сохранить самостоятельность как важный фактор в политике.

[ZHAN]

После потрясений периода аннексии австро-венгерские власти нуждались в восстановлении конституционного порядка в Хорватии. Сделать это было возможно лишь при участии хорватско-сербской коалиции представительницы буржуазных верхов. Венгерский премьер-министр Куэн начал с назначения баном своего верного сотрудника банкира Н. Томашича.

Куэн, естественно, не доверял коалиции и хотел восстановить свою Национальную партию, в которую подключить группу наибольших оппортунистов из коалиции (иначе говоря, расколоть коалицию). Коалиция, со своей стороны, надеялась участием во власти добиться улучшения условий функционирования национального капитала. О программных реформах при этом нельзя было и думать. Сменить чиновников раухианцев — активных гонителей оппозиции в 1908-1909 гг., расширить избирательное право настолько, чтобы режим не мог опираться на чиновников, а был бы вынужден на выборах искать компромисса с национальной буржуазией — это были условия коалиции для договора с Томашичем.

Верховный суд Хорватии отменил приговор по «процессу 53», а Франц Иосиф их помиловал. Но на смену чиновников Вена не согласилась, так как все ответственные посты заняли бы члены коалиции, организации опасной, ибо югославистской. Расширить избирательное право власти согласились.

Соглашение Томашич — коалиция заставило Супило покинуть коалицию. Его целью было ослабление монархии, а коалиция обязалась соблюдать «чистоту» Соглашения 1868 г., основанного на дуализме. Коалицию возглавил умеренный сербский политик Светозар Прибичевич. Национальная буржуазия не хотела конфликта с властью, чтобы сохранить хотя бы то, что имела. Отныне Супило стал искать опору в радикализуюшейся молодежи.

Томашич с самого начала поставил себе целью ликвидацию коалиции, превратив ее в орудие режима, каким была Национальная партия до 1906 г. Но избирательная реформа была проведена: с 6—7 % мужчин число избирателей было увеличено примерно до четверти мужского населения. Понятно, почему социалисты считали реформу «шагом» к всеобщему избирательному праву, а Радич заявил, что реформа проведена «в духе» всеобщего избирательного права. Во всяком случае, конституционное правление без компромисса с национальной буржуазией стало невозможным, что и подтвердили события 1910-1914 гг.

Коалиция продолжала требовать удаления раухианцев, организаторов процесса «изменников». Поэтому сабор, где коалиция имела большинство, был распущен. Но коалиционеры мечтали о доверии к ним со стороны верхов монархии как к консервативной группировке. Для этого прогрессисты слились с ХПП в Хорватскую самостоятельную партию (1910 г.).

Теперь коалиция состояла из двух «самостоятельных» партий — хорватской и сербской. Коалиция заявила в программе, что стремится к мошной монархии и объединению всех ее хорватских и сербских земель. Характерен крах прогрессистов, что вызвало глубокое разочарование среди молодежи и ее радикализацию.

И в Далмации в 1910 г. прогрессисты во главе со Смодлакой говорили о необходимости отказа от идей Риекской резолюции, возвращения к австрославизму и программе триализма, но при сохранении хорвато-сербского согласия. Этим поворотом Смодлака получил дорогу в рейхсрат. Но далматинские прогрессисты сохранили антиклерикальные взгляды и не слились с Хорватской партией (Далмации).

Правящие круги требовали противосербской политики, так как даже намек на югославизм страшил их. Югославянская проблема стала жизненной для монархии с 1903 г.

В октябре 1910 г. коалиция вновь победила на выборах, но потеряла большинство. Переговоры с Томашичем продолжались. Коалиция требовала отмены прагматики. В это время Прибичевич и сербские самосталцы выступили за соединение Далмации и Боснии (с Герцеговиной) с Хорватией, но при гарантиях равноправия сербов.

Между тем коалиция потребовала для национальной буржуазии часть государственных дотаций, которые получает венгерская промышленность. Безуспешно последовала новая попытка Томашича собрать большинство в саборе. В 1911 г. — новые выборы, неудачные для Томашича. Бан ушел в отставку, так как договориться с хорватской и сербской буржуазией не смог. Венгерский премьер Куэн, чьим ставленником был Томашич, снова ввел абсолютистский режим («комиссариат»).

После аннексионного периода великоавстрийские круги Вены пытались решить проблему Хорватии в интересах будущего государя. Шла лихорадочная мобилизация клерикализма. Их поддерживали сильные словенские клерикалы. Вена пыталась мобилизовать правашей и «католических хорватов» для противосербской политики. Но, кроме франковцев, праваши ненадежны: во время аннексии они колебались. Теперь Вена с помощью духовенства пыталась создать единую организацию в хорватских землях, Боснии и Герцеговине, Словении и создать впечатление, что Франц Фердинанд решился на триалистический вариант. Праваши, ожидая смены на престоле, пошли на блок с клерикалами, так как при Франце Фердинанде те стали бы главной силой. В 1910 г. великоавстрийиы объединили франковцев и хорватских клерикалов в «Христианско-социальную партию права» с программой 1894 г., то есть триализма. Партия поддерживала отношения с боснийскими клерикалами Штадлера.

В Далмации проводилась пропаганда отождествления католицизма и хорватизма, колонов и рабочих призывали создавать кооперативы во главе с духовенством, чтобы отвлечь их от национального движения, особенно югославизма. Но создать войско, верное престолонаследнику, не удалось. Много священников не поддержало эту политику. Активизация клерикализма вызвала реакцию — появление групп националистической радикальной молодежи. Даже наместник Далмации Н. Нарделли был антиклерикалом, его удалили в начале 1912 г. и назначили немца графа М. Аттемса, не знавшего языка, но исполнявшего все указания круга Франца Фердинанда.

Летом 1911 г. представители Хорватии, Далмации, Истрии, Боснии основали «всеправашскую организацию». Предстояло сотрудничество со словенцами. Лидером стал Миле Старчевич. В действительности правашам предназначалась подчиненная роль, а верховодили клерикалы. Старчевичане («милиновцы») слились с франко-клерикалами Хорватии в единую Партию права (1911-1913).

В январе 1912 г. состоялась конференция всеправашской организации. Но великоавстрийцы недовольны.

Праваши годами мечтали: будет сильная единая партия права, и она поведет переговоры с Францем Фердинандом о решении хорватского вопроса. И вот конференция послала меморандум Францу Иосифу и Францу Фердинанду: надо собрать сабор в Загребе из представителей всех хорватских земель для решения вместе с королем отношения Хорватии к монархии на основе государственного суверенитета Хорватии! Но этого больше всего боялись великоавстрийцы: не отделится ли такая Хорватия?!

В результате всей потерпевшей провал операции баном был назначен С. Цувай. Он начал с конфискации газет и роспуска сабора. Отпор ему оказали не партии, а студенты, гимназисты, рабочие. Их демонстрации в январе 1912 г. нашли отклик в Истрии, Далмации, Боснии. В этом особенность национального движения начала XX в.: кроме активности окрепшей буржуазии (коалиция) широкое участие народа, радикализм молодежи, связь с другими землями (успехи процесса складывания нации), поддержка сербов. Ранение одного гимназиста вызвало демонстрации большинства учеников средних школ Хорватии. Преследования еще усилили движение. Загребская молодежь і 2.03.1912 г. призвала к всеобщей стачке средних школ. Власти закрыли школы.

Социалисты принимали активное участие в движении. Буржуазия требовала финансовой самостоятельности. «Великоавстрийская» партия сблизилась с «изменнической» коалицией, то есть оторвалась от клерикалов. Таков пока что результат провала великоавстрийского плана.

В апреле 1912 г. провозглашен комиссариат Цувая, то есть приостановлено действие конституции (так было только в 1883 г.). Печать поставлена под жестокий контроль, запрещены собрания, Полиция контролирует администрацию городов. Это вызвало в Сплите и Шибенике демонстрации и стачки солидарности. В рейхсрате выступления хорватов поддержали чехи и словенские либералы. Австрийский премьер Штюргк потребовал восстановить конституцию в Хорватии. Венгерский премьер J1. Лукач протестовал против вмешательства «иностранной державы».

В 1904 г. дипломы Загребского университета были признаны в австрийской части монархии, и аудитории наполнились молодежью из Далмации, Истрии, Боснии и Герцеговины. Университет стал рассадником новых идей вне Хорватии, их наиболее активные пропагандисты — из Далмации. Самостоятельное молодежное движение, без связи с партиями, началось после аннексионного кризиса как реакция на политику властей, клерикализм, капитуляцию прогрессистов. В сфере культуры идеал националистической молодежи — единая югославянская культура. В живописи превалировали сначала «косовские» и «видоданские» темы, то есть борьба югославян против османского рабства, а потом и политики Австро-Венгрии. В 1909 г. группа молодежи посвятила себя просвещению «простого народа». Крах демократов-прогрессистов дал импульс выступлениям в югославистском духе. Часть молодежи верила в существование единой югославянской нации, цель которой — независимая республика.

[ZHAN]

В 1911 г. в Сплите выступает «Хорватско-сербская прогрессивная молодежь» — за демократию, против клерикализма. Цель — достижение хорватско-сербского национального единства, культурного и экономического сближения с болгарами и словенцами. В конкретной деятельности — разные варианты — от старого «прогрессизма» до террора.

Убеждение в том, что мирные средства борьбы неэффективны, побудило перейти к тактике террора. Осуждались парламентаризм, «малые дела», колебания старшего поколения. Молодежь разных взглядов посетила Белград и укрепилась в своих взглядах. Ширилось увлечение русской и итальянской анархистской и революционной литературой. Зачитывались С. М. Степняком-Кравчинским, Гарибальди, Кропоткиным. Росло убеждение, что «югославянскую нацию» можно подготовить к революции террором, самопожертвованием — и так довести дело до восстания и республики.

Еще в 1910 г. серб Богдан Жераич стрелял в наместника Боснии генерала Варешанина, но, потерпев неудачу, застрелился. Жераич стал символом движения. С этого времени возникают группы «Молодой Боснии». 8.06.1910 г. хорват из Боснии Лука Юкич стрелял в Цувая, но смертельно ранил ехавшего с ним чиновника. Судили 12 человек возрастом от 15 до 25 лет. Юкич был приговорен к повешению, замененному пожизненным заключением. И. Планиншчак еше раз покушался на Цувая, снова неудачно, и, как и Жераич, покончил с собой. Но часть молодежи отстаивала старые мирные методы.

В Далмации создается группа «Объединенная националистическая молодежь», пропагандирующая национальное единство сербов, хорватов и словенцев. Эта группа грозит уничтожением всем «исключительным» националистам, клерикалам, великоавстрийцам (1912 г.). Балканская война способствовала ее активизации. Наряду с националистами социалисты тоже выступили с унитаристскими («интегральными») взглядами: сербы, хорваты и словенцы — уже одна нация (искренно мало кто в это верил), или должны ею стать. Эти идеи в разной форме и степени были присущи хорватским югославистам от иллиров, сербским самосталиам С. Прибичевича. В этих идеях — обычное противоречие: то сербы и хорваты — один народ (иногда и словенцы), но «два» (или «три») племени, то подчеркивали их равноправие как народов и политическую индивидуальность, как уже бывало в XIX в. Иногда просто игнорировали убедительные факты о развитом национальном самосознании каждого народа, иногда выдавали настроения групп романтиков за сознание всего народа. Характерны и колебания между разными взглядами. Но плану революционного решения проблемы «отвечала» идея национального единства.

Итак, к началу мировой войны среди хорватской и сербской молодежи Хорватии циркулировали идеи: 1) югославянского сотрудничества при наличии слабых унитаристских элементов; 2) непоследовательный унитаризм с некоторым сохранением национальных чувств; 3) последовательный «интегральный» унитаризм, то есть идея полного слияния в «югославянскую» нацию. Унитаристы намеревались привлечь в свой лагерь и словенцев. Это уже национально-революционная молодежь. Существовала даже группа правашей-великохорватов — «Млада Хрватска» — («хорваты трех вер»), перешедшая к интегральному югославизму.

В Балканских войнах (1912-1913) целью Сербии было изгнание османов из Европы и обеспечение себе выхода к морю через Албанию (которой в начале войны еще не было как суверенного государства). Война балканских союзников против Турции началась 17.10.1912 г. Успехи союзников вызвали воодушевление югославян Австро-Венгрии и уныние ее правящих кругов. Монархия провела частичную мобилизацию.

В конце ноября сербские войска заняли Драч, выйдя к Адриатике. Монархия и Италия стремились удалить сербов от моря, и это создало опасность их военного вмешательства. Чтобы успокоить Хорватию, Цувай был отправлен в «отпуск» и на время заменен чиновником. Комиссариат был сохранен на время войны на Балканах, что делало невозможными публичные выступления солидарности с балканскими союзниками. Но в Хорватии собирали средства для сербского Красного Креста. В Далмации же антиавстрийская атмосфера достигла своего апогея. Смодлака в венском рейхсрате воскликнул: «Это наша священная война!» В связи со взятием Салоник греками в Сплите и Шибенике прошли демонстрации во главе с градоначальниками, депутатами сабора и рейхсрата. Советы этих городов были распушены. Это вызвало манифестации в Задаре и Дубровнике, волнения в ряде городов. Воодушевление вызвало наступление черногорцев на Шкодер (Скадар), но державы заставили черногорцев отойти.

Чрезвычайные меры были проведены властью и в Боснии.

В Далмации утвердилось понятие «югославского национализма». Радикализировались прогрессисты, сблизившиеся с «националистической молодежью». Их газета «Слобода» под редакцией О. Тарталья стала органом молодежи, подвергавшейся арестам и другим преследованиям.

Чтобы противостоять Балканскому союзу и югославизму, словенские клерикалы на хорватско-словенской конференции 10.10.1912 г. провели резолюцию о «хорвато-словенском народе» в рамках монархии и ждали от монархии взаимности.

Но даже консервативные праваши и большая часть католического духовенства в Далмации не были надежной опорой династии. Все усилия великоавстрийцев по созданию опоры в виде всеправашско-клерикальной организации не привели к успеху. Организация возникла на конференции 20.10.1912 г., но энтузиазма она не проявила.

В марте 1913 г. конференция правашей Хорватии заключила, что победы союзников должны стимулировать борьбу за хорватское государственное право; вместе с тем праваши заявили о намерении сотрудничества с коалицией, о том, что в своих надеждах они полагаются только на хорватский народ. Это было поражением венских великоавстрийцев. Праваши заявили, что «националистическая молодежь» — утописты, но что они, праваши, являются последним поколением, ожидающим решения национального вопроса в рамках монархии.

Завершение войны на Балканах сделало возможным соглашение коалиции с Венгрией. Летом 1913 г. комиссаром был назначен И. Шкерлец с заданием подготовить соглашение. К тому же сербское правительство хотело бы оттянуть ставшую неизбежной войну с Австро-Венгрией, и это влияло на поведение лидера коалиции Прибичевича. Коалиция должна быть у власти! Она перестала требовать ревизии соглашения и подчеркнула свою позицию зашиты его. Неожиданно рабочий С. Дойчич, вернувшийся из Америки, совершил покушение на Шкерлеца, ранив его в руку. Идеи «националистической молодежи» проникли в среду эмиграции. Но это не остановило сближения коалиции с Венгрией. Коалиция обещала премьеру Тисе, что не будет поднимать никаких спорных вопросов, а К. Тиса — что уберет пункт о языке в прагматике.

В декабре 1913 г. Шкерлец назначен баном. На выборах в сабор коалиция с помощью власти победила. Идея триализма правашей была отодвинута в сторону, о финансовых правах коалиция молчала. Но в банском правительстве был создан отдел экономики... Бана и начальников отделов Будапешт вновь назначил из доверенных чиновников, а не из членов коалиции. Полного доверия к ним не было. «Гармонию» с капитулировавшей коалицией нарушил венгерский проект закона о праве экспроприации хорватских земель на морском побережье. Проект вызвал возмущение оппозиции и новое покушение на Шкерлеца.

Всего через месяц после этого серб Гаврила Принцип из организации «Млада Босна» в Сараеве застрелил Франца Фердинанда (и, случайно, его жену). Это произошло 28 июня 1914 г., в Видов дан. Давно ожидаемый австро-венгерским генштабом повод для нападения на Сербию оказался кстати.

После 1903 г., успешной для Сербии таможенной войны с монархией (1906—1911) и особенно после Балканских войн югославизм, изобретенный в Хорватии в XIX в., впервые в начале XX в. широко использовался Сербией, ее внешней политикой, в своих интересах. Особенно с 1913 г. утверждается уверенность сербских правящих кругов в том, что именно Сербии предстоит возглавить югославянское государство.

Международная обстановка все более убеждала югославян втом, что положение Габсбургов опасно, а нараставший внутриполитический кризис Австро-Венгрии еше укреплял это убеждение. Но драма югославизма состояла в том, что сербская буржуазия и правящие круги Сербии, верившие в свою миссию еше с 40-60-х годов XIX в., и не думали корректировать свои взгляды. Великосербская концепция господствовала. Югославизм фактически все более заполнялся сербским национальным интересом. Это усиливало оппозицию югославизму в других землях — особенно хорватских, но также в Словении и в Боснии и Герцеговине. Не было никаких идей равноправной федерации государств, о чем столько говорилось и писалось в XIX в. Только одно: объединение «югославянского народа» под руководством «сербского племени». Это — важнейшая особенность югославизма начала XX в.

Политические устремления национально-революционной молодежи разных народов подводили к идее единства: только так возможно «устранение» национальных противоречий, которыми пользуются правители монархии, только единство (но не союз, не сотрудничество равных) в борьбе якобы может подготовить «народную революцию».

Югославизм в Австро-Венгрии выступал под формой демократии и прогресса. Его противники — под формой австрийского монархизма и клерикализма. Но в реальной жизни югославизм вовсе не содержал того демократического заряда, который ему придавали романтики югославизма, того бесконфликтного процесса, который считали его свойством романтики. Романтизм в политике не мог не привести к тяжелым последствиям.

Неслучайно лидером оппозиции романтическому югославизму со временем стал С. Радич, испытывавший влияние настроений массы крестьянства. Он, как в фокусе, сосредоточил опасения и недовольство представителей разных слоев, почувствовавших, что идея национального единства — политический самообман, а следовательно, чревата драмой на Балканах.

[ZHAN]

В истории Хорватии периода мировой войны надо выделить активность Югославянского комитета. Ряд крупных хорватских деятелей, а также несколько сербов и словенцев перешли в нейтральную до весны 1915 г. Италию (частично нелегально). Из хорватов наиболее авторитетными были А. Трумбич и Ф. Супило, а также скульптор И. Мештрович и политический деятель и публицист X. Хинкович.

Итальянская дипломатия в Лондонском договоре 25 апреля 1915 г. добилась от Антанты передачи Италии в случае победы ряда австрийских территорий и на этих условиях вступила в войну (23 мая 1915 г.). В частности, имелись в виду хорватские территории: Истрия (частично словенская), средняя Далмация и многие острова. Содержание договора стало известно югославянским эмигрантам, прежде всего Ф. Супило. В Лондоне ими был организован Югославянский комитет во главе с Трумбичем, поставивший задачу разъяснения дипломатам стран Антанты истинного положения «обещанных» территорий — их истории, этнического состава и стремлений населения.

Комитет существовал на средства хорватских эмигрантов в США. Он выступал за ликвидацию австро-венгерской монархии и независимость югославян. Одновременно комитет боролся против планов сербского правительства создать «Великую Сербию» путем присоединения к Сербии не только сербских, но и части других территорий.

В Нишской Декларации от декабря 1914 г. (в Ниш переехало из прифронтового Белграда сербское правительство) сербская скупщина провозгласила целью войны освобождение от габсбургской власти всех югославян, но Н. Пашич и особенно престолонаследник Александр все-таки мечтали о расширении Сербии, в частности, получении ею выхода к морю. В этом их поддерживало прежде всего правительство России и лично Николай II. Италия возражала против создания крупного объединенного югославянского государства и предпочитала разделить восточное побережье Адриатического моря с Сербией.

[Заявление правительства Сербии в скупщине 7.12.1914 г.: «Правительство Королевства... считает свой единственной задачей обеспечить успешное завершение этой великой войны, которая с момента возникновения стала одновременно борьбой за освобождение и объединение всех наших несвободных братьев сербов, хорватов и словенцев».]

В ответ на нажим России, Франции и Англии на Сербию — в самом начале войны — с целью добиться от нее территориальных уступок Болгарии (в Македонии) сербы ответили, что после победы они бы согласились «уступить часть своей территории» в обмен на «сербско-хорватские территории с прилегающим побережьем». Итак, Сербия расширила свои претензии (ранее она удовлетворялась Боснией и Герцеговиной, но тоже с выходом к морю). Но сам принцип «компенсаций» с целью получить выход к морю возмутил Ф. Супило. Никакой югославистской программы здесь не было.

Ввиду неясности позиции Пашича Супило выдвинул программу создания на месте монархии Габсбургов югославянских государств и затем их объединения с Сербией на основе федерации с гарантией равноправия. Но большинство комитета, и особенно Трумбич, считало, что главное — объединение югославян, которым в случае их раздробленности грозит Италия и, возможно, другие государства. Кроме того, Антанта может рассматривать их территорию как часть владений противника, что сказалось бы на условиях мирных договоров. После объединения, считал Трумбич, можно будет сосредоточить силы на борьбе за равноправие, автономию, может быть, федерацию и т. п. В связи со всем этим простое расширение Сербии Трумбич с хорватской точки зрения считал национальной катастрофой.

В знак протеста против позиции большинства комитета Супило покинул его в 1916 г. (вскоре, в 1917 г., он умер). Перед разрывом с комитетом Супило подготовил меморандум британскому правительству. Он писал, что условием равноправного объединения является серьезная реформа Сербии — «политическая, конституционная и моральная», то есть ее готовность к федеративному государству. Если же этого не случится, то «для хорватов и словенцев дело бы не шло об освобождении, объединении и фузии с Сербией: но они оказались бы перед попыткой захвата и господства...» В этом случае «осуществление единства (югославян) следовало бы отложить до более благоприятного времени». Супило полагал, что австро-венгерские югославяне могли бы в этом случае создать свое государство (это было в 1916 г., обстановка, сложившаяся в конце 1918 г., не благоприятствовала этой идее).

Итак, даже во время общеевропейской катастрофы 1914-1918 гг. хорватские и словенские политические деятели, выступавшие за создание югославского государства, имели в виду уважение «племенных качеств» в рамках «троименного народа» и сохранения специфики исторических земель. От собственной нации «абстрагироваться» они не могли, хотя политическая ситуация способствовала пропаганде идеи единого народа.

У Пашича уже в 1914 г. — до Нишской декларации — присутствовала мысль о необходимости освободить всех югославян Австро-Венгрии, так как иначе невозможно освободить все территории, населенные сербами (интерес объединения сербов, естественно, доминировал). Поддержку хорватов и словенцев было важно получить в связи с подготовкой Италии к вступлению в войну. Если хорваты частично проживали чересполосно с сербами, то словенцы занимали предполье на границе с Италией. Особенно определенно Пашич стал придерживаться взгляда на объединение югославян после Февральской революции в России. «Югославизм» Пашича был развитием его великосербских взглядов: сильная и авторитетная среди союзников Сербия в своих интересах должна объединить югославян. 20 апреля 1916 г. престолонаследник Александр заявил: «Мы будем бороться за Сербию, которая объединит всех сербов и югославян». В этом сущность политики сербской монархии.

После оккупации австро-германцам и Сербии (октябрь 1915 г.) хорватские политики стали подчеркивать центральную роль Хорватии в сплочении югославян. «Если Хорватия станет центром собирания югославян, то все остальные югославянские земли будут идти в ее фарватере», — писал Югославянский комитет французскому правительству в марте 1916 г. Хорваты полагали, что после падения Сербии положение Хорватии и Сербии сравнялось. Какое бы государственное устройство было предложено хорватами, остается загадкой. Но, разумеется, и после эвакуации сербских войск на о. Корфу положение Сербии и Хорватии не было равным. Тем не менее в мартовском хорватском меморандуме 1916 г. говорилось: «Столицей будущей Югославии должен стать Загреб, а не Белград».

В 1917 г. Югославянский клуб рейхсрата, то есть парламента Цислейтании (Австрии), состоявший из хорватов Далмации и Истрии, а также словенцев, в своей декларации от 30 мая потребовал объединения всех югославянских земель Австро-Венгрии в особое, равноправное Австрии и Венгрии государство на основе естественного права народов и хорватского исторического государственного права (так называемая «майская декларация»). Речь шла о реформе монархии на основе триализма. Наследник умершего в 1916 г. Франца Иосифа император Карл подчас вел игру со славянами, обещая разные реформы, но венгерские правящие круги об этом не хотели слышать.

Это хорошо понял С. Радич, лидер крестьянской партии. Уже в связи с коронацией Карла I (30.12.1916 г.) и его присягой верности существующему государству С. Радич в саборе произнес неслыханную в условиях войны речь: «Хорватская верность не может означать верность венгерско-немецкому дуализму, и если от нас потребуют, чтобы мы остались верными такому государственному устройству, я первым воскликну: „Долой Габсбургов!“, будучи уверен, что за мной в этом последуют все хорватские солдаты на хорватском фронте». Радич был, вероятно, первым подданным Австро-Венгрии, сказавшим Габсбургам в І917 г.: «Долой!».

После Февральской революции в России крайние сторонники великосербской программы потеряли поддержку царя. Кроме того, Пашича беспокоила активность авторов «майской декларации». Поэтому Пашич на острове Корфу, где находилось сербское правительство, провел переговоры с представителями Югославянского комитета, деятельности которого ранее Пашич не придавал особого значения. В июле 1917 г. Пашич и Трумбич подписали «Корфскую декларацию». Здесь впервые определенно говорилось о том, что после войны будет создано новое общее (югославянское) государство — конституционная, демократическая и парламентская монархия во главе с династией Карагеоргиевичей. Ее конституцию примет специально избранное учредительное (конституционное) собрание. Таким образом, Хорватия вступила бы в состав нового государства не как самостоятельный политический субъект. Но именно предварительное утверждение самостоятельности, равноправие, а также объединение земель Хорватии предусматривали югослависты второй половины XIX в. в качестве условия федеративного равноправного объединения югославяв, праваши же в XIX в. вообще не желали объединения. Но Трумбич пошел на это в условиях 1917 года. Пашич же позднее (1918 г.) признавался, что Корфской декларацией хотел лишь «произвести впечатление на европейское общественное мнение».

[ZHAN]

В начале 1918 г., когда США и Великобритания стали допускать возможность сохранения Австро-Венгрии, Пашич попытался обеспечить Сербии Боснию — и этим был вынужден ограничиться, но когда вновь победила идея раздела монархии Габсбургов, Пашич вернулся к «югославизму», то есть югославистскому унитаризму во главе с Сербией.

28 июня 1918 г. президент США В. Вильсон выступил за освобождение славян от немецкого и австрийского господства, а 28 октября 1918 г. подтвердил «справедливость национальных стремлений югославян к свободе».

29 октября хорватский сабор заявил о разрыве «всех государственно-правовых отношений и связей Королевства Хорватии, Славонии и Далмации» с Венгрией и Австрией. Далее: «Далмация, Хорватия, Славония и Риека провозглашают себя государством, полностью независимым от Венгрии и Австрии, и в соответствии с современным принципом национальности, на основе национального единства словенцев, хорватов и сербов (сербов Австро-Венгрии) вступают в общее национальное суверенное государство словенцев, хорватов и сербов на всем этнографическом пространстве этого народа, независимо от каких-либо территориальных и государственных границ...» (итак, объединение одного народа).

Вслед за этим словенский Национальный совет заявил об отделении Словении от Австрии и вхождении ее в государство словенцев, хорватов и сербов. В Загребе был создан верховный орган власти этого государства — Народное вече. 31 октября 1918 г. оно разослало государствам Антанты ноту, оповестив, что не находится в войне с ними. Но это государство просуществовало чуть более месяца.

В начале ноября 1918 г. Италия приступила к оккупации Словенского приморья, Далматинского побережья — итальянские войска вторглись в Хорватию и Словению... В Хорватии царствовал хаос (бунты крестьян, вернувшихся из России пленных и т. д.), и средние слои ждали прихода французской и сербской армий как спасения. Началась подготовка к поездке делегации хорватов, словенцев и сербов в Белград, где уже установилась власть короля и правительства. Лишь некоторые хорватские деятели понимали, что прекращение заседаний хорватского сабора, фактически потеря сабором власти (передача ее Народному вечу), так же как прав бана, чреваты угрозой традиции хорватской государственности. Хорвато-сербская коалиция, имевшая большинство в Народном вече, стремилась скорее объединить «троименный народ» с Сербским королевством. 24 ноября Народное вече приняло декларацию об объединении с Сербией.

Обращает на себя внимание приводившийся выше неоднократный обмен мнений между Венгрией и Хорватией по конституционным спорным вопросам, хотя до 1848 г. имеется в виду только сословная конституционность. Длительная история создала традицию политической культуры, присущую монархии Габсбургов вообще как центрально-европейскому государству. Долгое время (до 1867 г.) Хорватия использовала возможности политического лавирования между Габсбургами и Венгрией. Конечно, в ход истории врывались мятежи, гражданские войны, революции, волнения (XVII—XVIII—XIX века). Но в целом Хорватия прошла историческую школу государственного права. Это надо иметь в виду, знакомясь с событиями после 1918 г., когда хорваты вдруг это право утеряли и не могли примириться с таким ходом дел.

1918 г. — переломный момент в истории Хорватии, но это не означает, что тогдашние события несли в себе только нечто отрицательное. Исторически для хорватов это было полное противоречий длительное развитие к национальной самостоятельности.

1 декабря 1918 г. Александр Карагеоргиевич, наследник сербского престола, провозгласил создание Королевства сербов, хорватов и словенцев (СХС). Присутствовал старый король и представители трех народов. Хотя от воплощения в жизнь программы правашей (независимость) и югославистов (объединенное хорватское государство как федеративный субъект Югославии) было безнадежно далеко, все же впервые почти все хорватские земли оказались в одном государстве. Политический, демографический и экономический удельный вес Хорватии в новом государстве был несравненно выше, чем в Австро-Венгрии. Сторонникам объединения казалось, что правящие круги будут вынуждены считаться с хорватами. Так, в Австро-Венгрии Хорватия составляла примерно 6 % населения, в Югославии — 20,5 % (1981 г.), а в 1921 даже 27,3 %. Кроме того, при Габсбургах хорватские земли были разбросаны по Австрии и Венгрии (особенно во время дуализма). Объективно все это означало продвижение к цели, поставленной национально-интеграционной идеологией XIX в.

Но более неудачный способ объединения югославян, чем тот, который был осуществлен, придумать было трудно. Хорватия, как и Словения, пришла с многовековым опытом исторического развития среднеевропейского типа, связанного с западной цивилизацией, влиянием немецкой и венгерской культуры. В последние десятилетия Австро-Венгрии при всех отступлениях от либерализма (особенно в Венгрии) в монархии преобладал конституционный порядок. Таким образом, между отдельными объединившимися странами пролегали «цивилизационные барьеры».

Вековая хорватская государственность в лице бана, сабора, жупанийских собраний, суда всех степеней, несмотря на консерватизм, привилегии магнатов (остатки феодальной эпохи), являлась важным элементом общественно-политической жизни и сознания народа (особенно в либеральный период 1860—1918 гг.). Фантастическая идея единого «троименного» народа — достояние части интеллигенции — стала основой официальной идеологии. Новое, в действительности многонациональное, государство рассматривалось как «национальное», как воплощение «национального принципа».

Существенно, что югославяне бывшей Австро-Венгрии вместе с Сербией и Черногорией теперь претендовали на положение победителей, освобождаемых от ответственности за политику Габсбургов. Это повышало авторитет Королевства СХС.

Создание югославского государства было вынужденным в условиях распада Австро-Венгрии, итальянской экспансии в Приморье, глубокого социального кризиса в югославянских землях бывшей монархии Габсбургов. Хорватия была потрясена крестьянскими волнениями. Помещики находились в панике. Сербские районы Боснии, Воеводины, Славонии провозглашали присоединение к Сербии. Создание нового государства происходило не в обстановке спокойных кабинетных дискуссий, а в условиях, когда стены «здания» рушились. Так что идеи Ф. Супило (1916 г.) были неосуществимы.

Но централистское устройство Королевства СХС, которое было создано, стало причиной перманентного кризиса государства в течение всего его недолгого существования.

Проблема границ сразу же стала перед королевством. Она затрагивала в основном интересы Хорватии и Словении. Было необходимо решить разногласия с Италией, Австрией и Венгрией.

Дипломатическое признание Королевства СХС Соединенными Штатами, затем Англией и Францией стало при этом важным обстоятельством. Спорный участок границы с Австрией находился в Каринтии. Несмотря на то, что большинство его населения составляли словенцы, при голосовании (плебисцит был проведен в 1920 г.) около 1/2 населения высказалось за Австрию. В южной Каринтии во времена Австро-Венгрии упорно проводилась политика германизации. На улицах гимназистам запрещалось говорить по-словенски. На предприятиях использовался немецкий язык. Отсталая, преимущественно аграрная область тяготела к Австрии. Католическая церковь, пользовавшаяся абсолютным влиянием на крестьянство, выступала за Австрию, так как опасалась попасть в государство с преобладанием православных и мусульман. Либеральная югославистская партия отсутствовала. Все это сказалось на результатах плебисцита.

По миру с Венгрией Королевство СХС получило Бачку и часть Барани и Баната. В Бачке из 800 тыс. населения было 165 тыс. сербов и 156 тыс. хорватов, в Баране из 183 тыс. населения было сербов — 51 тыс., хорватов — 24 тыс.

Сложным был старый этнотерриториальный конфликт Хорватии и Словении с Италией. В начале ноября 1918 г. итальянцы оккупировали Истрию и часть Далмации, а вскоре подошли к городам Риеке и Любляне. Итальянская дипломатия ссылалась на то, что по переписи 1910 г. в Риеке имелось 24 тыс. итальянцев и 15 тыс. югославян. По миру с Австрией Италия получила Триест, Истрию и Юлийскую Крайну, а из далматинской территории — Задар и четыре острова. Риека была объявлена свободным городом, но в 1919 г. отряд итальянских авантюристов во главе с поэтом Д’Аннунцио захватил городи в результате плебисцита присоединил его к Италии. Фактически под контролем Италии она находилась до 1943 г. Всего Италия сохранила власть над территориями с полумиллионным хорватско-словенским населением.