История Африки

[ZHAN]

Основное население Буганды составляли земледельцы баганда. Конечно, и они начиная с XIV в. испытали на себе последствия переселений народов, и здесь происходило смешение различных этнических слоев, в том числе и с родовыми группами скотоводов, но последние очень быстро ассимилировались и утрачивали специфику своего социального и экономического уклада. Насколько известно, они обогнули Буганду в западном направлении и обосновались в Торо, Анколе и Руанда-Бурунди. Берега озера Виктория, покрытые густыми лесами и большими болотами, служили естественным препятствием скотоводству. Период образования государства на территории Буганды сопровождался глубинными процессами экономической, социальной и политической перестройки внутри баганда и постоянно связанных с ними родовых и племенных групп.


Из устных преданий встает в общем довольно туманная картина начального периода конфедерации. В XIV–XV вв. на территории, где впоследствии находилась Буганда, вернее, на части этой территории сложился союз разрозненных прежде родовых групп. К объединению их толкала необходимость обороны от внешнего врага — Буньоро. Возглавлявшая конфедерацию династия во главе с правителем — кабакой — первоначально была неправомочна вмешиваться в дела кровнородственных групп и их родовой верхушки. Функция правителя ограничивалась соблюдением внутреннего порядка и организацией общего отпора внешним врагам. Однако со временем власть кабаки, его чиновной и военной знати возросла.

К XVII в. непрочная ранее конфедерация окрепла и с середины этого столетия встала на путь завоеваний, что, в свою очередь, оказало большое влияние на консолидацию центральной государственной власти внутри страны. С тех пор Буганда систематически раздвигала границы своих владений. В XIX в. ей удалось покорить и обложить данью многие соседние области, в частности Бусогу, Анколе, временно Буньоро и Торо, а на территории современной Танзании — Кизибу и Карагве. Флот кабаки контролировал почти все озеро Виктория и берег, где находилась Буганда.

В начале XVIII в. был нанесен смертельный удар уцелевшей родовой организации внутри государства. Родовая конфедерация уступила место централизованному государству.

Таким образом, в XVIII и XIX вв. в Буганде была создана прочная система управления и власти, равных которой не знал район Межозерья. По данным устной царской хроники, в XVIII в., начиная с третьего кабаки, Кимери, была введена передача трона по наследству.

В длинном списке правителей XVIII в. особенно выделяется кабака Кьябагу, правивший с 1763 по 1780 г. По примеру своих предшественников он продолжал воевать на северо-востоке против Бусоги, что была расположена на берегу озера Киога, и захватил ее. Второй сын Кьябагу, Семакокиро (1797–1814), жестоко подавил междоусобия претендентов на трон и тем утвердил абсолютную власть правящего дома. Кстати, и он и его преемник будто бы убили нескольких своих сыновей. В правление Семакокиро были установлены, в основном через суахилийских купцов, торговые связи с побережьем по маршрутам, проходившим к югу от озера Виктория.

Преобладание правителей Буганды в Межозерье особенно сильно возросло при Суне II (1836–1868) и Мутссе Мукабья (1868–1884).

Кабака Калема (Суна II) подавлял внутри страны тенденции к децентрализации и с этой целью ограничил власть крупных чиновников. При нем армия была полностью реорганизована и заново вооружена. Через султана Занзибара и проникавших теперь далеко в глубь суши арабских купцов он обменивал слоновую кость и обращенных в рабство военнопленных на огнестрельное оружие и порох. Война стала прибыльным делом для правящей верхушки Буганды, и ее войска то и дело нападали на соседей, начиная от Буньоро и кончая Руандой.

Следующий кабака, Мутеса I, также придавал большое значение организации войска и флота. В числе его важнейших заслуг — создание постоянной армии. Ее части размещались во всех десяти провинциях страны, продовольствием их обеспечивали специальные деревни, располагавшиеся вдоль границ. Военно-организационное руководство армией осуществляли по назначению самого кабаки офицеры, образовавшие особую воинскую знать и получавшие за службу ленные владения. Эта новая форма организации войска явно уходила своими корнями в прошлое, когда воинскую службу несли способные к ношению оружия крестьяне каждой деревни во главе со своим старейшиной, тогда как аристократы, они же военачальники, были ответственны перед самим кабакой за то, чтобы пригодные к службе жители от нее не отлынивали.

Переход от всенародного ополчения к постоянному войску имел важные последствия. Отныне кабака располагал сильной армией, которую можно было в кратчайший срок привести в состояние мобилизационной и боевой готовности. Ее боеспособность и при обороне и при наступлении на соседние племена и государства значительно возросла. Кроме того, солдаты постоянной армии были по возможности вооружены огнестрельным оружием. В 1872 г., когда войска в целом еще сражались копьями, специальные полки, своего рода лейб-гвардия кабаки, имели тысячи ружей и успешно пользовались ими.

Постоянное войско служило одной цели — расширению власти правящей верхушки, особенно кабаки, осуществлению ее экономических и политических чаяний.

Кроме того, Мутеса I держал значительный флот на озере Виктория, который, кажется, внушал врагам еще больший страх, чем сухопутные войска.

Армия и флот давали кабаке возможность захватывать скот и рабов, покорять чужие земли и облагать их данью, а с середины XIX в. — монополизировать торговлю с побережьем, что являлось важным преимуществом. Административные правители островов и прибрежных районов обеспечивали постройку и мобилизационную готовность судов. Правда, данные о величине флота баганда очень разноречивы. До нас дошли сведения о сражениях на воде против барума, в которых участвовали от 300 до 400 крупных военных кораблей и многочисленные рыбацкие лодки. Флот мог перевозить до 20 тысяч вооруженных солдат.

В XIX в. Буганда было типичным раннефеодальным государством.

[Историк из ГДР В. Руш воздержался от точного определения характера общества традиционной Буганды: он говорит лишь о том, что оно было раннеклассовым. К тому же описание общественной структуры может быть дополнено: заслуживал бы, например, упоминания такой немаловажный процесс, как сложение зачатков соседской общины за счет крестьян-«поселенцев», покидавших земли своих родовых общин (см.: Э. С. Годинер. Становление государства в Буганде. — Становление классов и государства. М., 1976).]

Кабака, члены царской фамилии, т. е. знать от рождения, назначаемая сверху широко разветвлявшаяся чиновная и служилая знать, получавшая лены лишь в пожизненное пользование, знать наследственная (священнослужители, а теперь и зависимые старейшины бывших родовых объединений) образовывали правящую верхушку. Экономической основой ее могущества была высшая прерогатива кабаки распоряжаться землей и недрами и проистекающее отсюда право вознаграждать своих вельмож за оказываемые «услуги» временными или наследственными ленами. В зависимости от занимаемого положения и обстановки знать получала привилегии на взимание налогов с деревенских общин, имения, рабов и скот.

Большое влияние, даже в экономике, имели жрецы. Главный храм каждого божества окружали обширные угодья, которыми пользовались его служители. Кроме того, аристократия осыпала храмы подношениями в виде скота, рабов, женщин, продуктов; женщины и невольники обрабатывали храмовые поля. Священнослужителям принадлежали и большие стада. Следовательно, в их руках были сосредоточены значительные богатства, с помощью которых они старались усилить свое политическое влияние.

Основную массу эксплуатируемых составляли крестьяне, жившие деревенскими общинами на бывших родовых территориях или во владениях чиновной и служилой знати и их управляющих. Крестьяне и их дети пользовались земельным участком и пастбищами для выпаса скота до тех пор, пока они выполняли повинности для своего господина. Они теряли это право при переселении на новое место. Тем не менее каждый крестьянин первоначально имел возможность найти себе другого господина, и только в XIX в. она была существенно ограничена.

На зависимом крестьянском населении лежали многочисленные повинности: земельная рента в виде отработок и натуральных податей владельцу лена, ежегодный налог кабаке, сначала также натуральный, а впоследствии — раковинами каури, выполнявшими функцию денег, участие в общественных работах. Очень трудная военная служба была тяжелым бременем для крестьян-налогоплательщиков, но временами их более всего отягощала трудовая повинность: крестьяне строили и ремонтировали дороги и улицы, возводили строения и ограды в резиденциях кабаки или знатных вельмож, заботились о поддержании храмов государственного культа. Иногда эти работы продолжались несколько месяцев в году. Выращиванием бананов — главной пищевой культуры баганда — занимались почти исключительно женщины, и это высвобождало мужчин для других работ, в том числе для несения трудовой повинности, а также для военной службы.

Ремесло, рыболовство и т. д. первоначально являлись занятиями специальных кровнородственных групп. Хотя, стараясь поощрить их деятельность, аристократия принимала специальные меры и даже ставила их в привилегированное положение, по социальным и экономическим условиям своей жизни они мало чем отличались от эксплуатируемых крестьян в деревенских общинах. Образование слоя профессиональных ремесленников, полностью прекративших заниматься сельским хозяйством, произошло здесь довольно поздно и долго ограничивалось некоторыми центрами при дворе кабаки и отдельных вельмож. Правда, имела место известная территориальная специализация: население берегов озера Виктория поставляло рыбу и зерновые, из южных районов Буду и Коки поступали железо, кофе и одежда из волокон, часть областей производила прекрасные глиняные изделия, Буньоро предлагало пользовавшуюся большим спросом соль.

Плетение, обработка кожи, изготовление тканей из древесного волокна, резьба, строительство лодок, а также гончарство и кузнечное дело достигли высокого совершенства. Они были уделом мужчин и имели многовековую историю. В XIX в. специализация получила широкое распространение, произошло общественное разделение труда. Оно повлекло за собой рост потребности в обмене произведенных продуктов, а следовательно, в местном рынке. Оживилась торговля с побережьем и с соседними областями, но, кроме того, вблизи резиденции кабаки и вельмож появились постоянные рынки. Здесь сидели ремесленники и специалисты, сюда устремлялась правящая знать, в частности и для того чтобы контролировать местную торговлю и взимать налоги.

В основании социальной пирамиды, в самом низшем слое эксплуатируемого населения Буганды находились рабы. В XIX в. увеличилось число свободных крестьян и ремесленников баганда, обращенных за неуплату долгов в рабство. Однако основную массу рабов составляли не они, а люди других народов, захваченные на поле брани или в грабительских набегах. Их также стало существенно больше, ибо в XIX в. Буганда почти не выходила из состояния войны. Только немногим из пленников выпадало счастье стать патриархальными «домашними» рабами. Сотни их были заняты при дворах кабаки и других светских и духовных сановников, в садах и мастерских. В отличие от других стран Африки, в Буганде потомки «домашних» рабов не пользовались личной юридической свободой.

В XIX в., когда арабские торговцы предъявили повышенный спрос на рабов, аристократы продавали тысячи людей в рабство, после чего начинался их мученический, а для многих и смертный путь к побережью.

Немалые доходы приносили правителю и знати отправление правосудия, дань с покоренных племен и захватнические набеги. Чрезвычайно прибыльной была и торговля с побережьем. Подвизавшиеся на побережье купцы, в основном арабы, суахили и ньямвези, доставляли новые товары: огнестрельное оружие, хлопчатобумажные ткани, медную и железную проволоку, раковины каури, невиданные ранее в Буганде ремесленные изделия и культурные растения. В обмен они требовали прежде всего слоновую кость, а во второй половине XIX в. — рабов.

Все поступавшие со стороны грузы сначала осматривались при дворе кабаки, и приглянувшиеся ему вещи он оставлял себе. Так, за пределы его двора никогда не выходили оружие и амуниция. В то же время хорошо продуманная система таможенного и военного контроля, преграждавшая купцам побережья прямой доступ в соседние области, обеспечивала правителю выгодную монополию в посреднической торговле.

В организации государства также произошли сдвиги, которые отражали социальные процессы укрепления экономического и политического могущества кабаки и знати и отвечали необходимости осуществлять эксплуатацию как своего населения, так и чужих народов. Управление страной зиждилось на территориальном принципе. Вся Буганда была разделена на десять больших провинций, те, в свою очередь, состояли из округов, их начальникам подчинялись деревенские старейшины. Некоторые независимые государства или племенные объединения, например Бусога, платили Буганде дань.

Король обычно правил как абсолютный монарх. Государственный совет — лукико — пользовался лишь совещательными правами. В него входили десять верховных правителей провинций и 'несколько высших чиновников, возглавлял его сам кабака. Естественно, что лукико неизменно защищал интересы кабаки и правящей верхушки.

Хотя административные правители и придворные чиновники не имели права передавать лены по наследству, аристократы, посылая своих сыновей ко двору царя и с помощью других действий, вскоре добились того, что их привилегии в какой-то мере стали наследственными. В XIX в. доступ к более высоким ступеням иерархической лестницы основной массе населения уже был закрыт, исключение делалось только для выдающихся военачальников.

Кабака был предметом особого религиозного почитания. В равном с ним положении находились царица-мать и его жена, все трое носили титул кабаки. Правящая верхушка во главе с кабакой и его семьей отстранила широкое население от участия в религиозных церемониях и стремилась внедрить монотеистические религиозные представления. В конце XIX в. она решительно выступала против всех иных монотеистических религий.

При Мутесе I в его владениях появились первые европейские путешественники и экспедиции. Сначала Буганду посетили Спик и Грант (1861), затем Стэнли (1875), которому мы обязаны подробным описанием государства Буганда. Появление этих предшественников империалистической экспансии европейских держав, предвещало упадок и гибель суверенной Буганды. Ее знать стала марионеткой в руках капиталистических держав, прежде всего Великобритании.

При преемниках Мутесы I центральная власть ослабла из-за распрей и интриг между аристократами, воспринявшими от европейских миссионеров христианство, и придворной «мусульманской» партией (примечательно, что Мутеса I носил арабское платье и читал Коран).

[ZHAN]

В первой половине XIX в. изменился характер колониальных интересов капиталистических держав Европы. Стремительное развитие капитализма (промышленная революция) в Великобритании и в других европейских странах, в частности во Франции, снова вызвало споры между сторонниками и противниками колониальных захватов и усилило заинтересованность буржуазии в выгодной колониальной политике. В начале XIX в. закончился меркантилистский период развития капитализма, на сцену выступил промышленный капитализм, капитализм «свободной» конкуренции.

Опираясь на свое промышленное превосходство, Великобритания первой устремилась к достижению первенства над другими государствами. Торговая и промышленная монополия позволили английской буржуазии занять в XIX в. ведущее положение и в деле колониальных захватов. По определению В. И. Ленина,

«две крупные отличительные черты империализма имели место в Англии с половины XIX века: громадные колониальные владения и монопольное положение на всемирном рынке»

[В. И. Ленин. Империализм, как высшая стадия капитализма. — В. И. Ленин. Полное собрание сочинений. Т. 27]


По формам и методам колониальных захватов и эксплуатации промышленный капитализм уже существенно отличался от капитализма мануфактурного и меркантилистского периодов. В Африке торговля такими типично «колониальными» товарами, как золото, слоновая кость, рабы, добывавшимися с помощью жульнических торговых договоров, дани, охоты за рабами, прямого ограбления жителей и т. д., все более отодвигалась на задний план, уступая место другим источникам прибыли.

Еще в мануфактурный период колониалисты были заинтересованы в приобретении некоторых колониальных территорий, которые могли бы служить поставщиками сырья и рынками сбыта мануфактурных изделий. Возникновение крупной машинной промышленности увеличило потребность в легкодоступных природных и сырьевых ресурсах, продовольствии и предметах роскоши и в то же время толкало буржуазию к завоеванию новых рынков для сбыта промышленных товаров массового потребления. Торговля активизировалась, но характер ее стал иным. Приносимый ею доход по-прежнему составлял важнейшую долю колониальных прибылей. Прежде они поступали крупным монопольным торговым компаниям (Ост-Индской, Африканской и др.) и непосредственно феодально-абсолютистскому или раннекапиталистическому государству, и те обогащались за счет межконтинентальных операций.

Бурный рост промышленного капитализма, прежде всего в Англии, в первой половине XIX в. привел к постепенному отмиранию привилегий могущественных торговых компаний — они в организованном порядке приняли государственный характер — и запретительной колониальной системы. В XIX в. действовавшие в колониальных областях, в том числе и в Африке, английские, французские, бельгийские компании, а впоследствии и торговые компании бывших ганзейских городов [имеются в виду три крупнейших германских порта — Любек, Гамбург и Бремен, сохранившие название «ганзейских» и после распада Ганзейского союза в середине XVII в.] обеспечивали свои прибыли и зоны влияния уже благодаря собственной инициативе в рамках «свободной» капиталистической конкуренции. Только к концу этого периода, когда вступил в свои права империализм и начался переход к монополистическим формам колониальной эксплуатации, торговые компании накануне общего территориального раздела колоний снова получили, теперь, правда, на короткий срок, государственные привилегии.

Но наиболее важные изменения произошли в колониальной политике. Хотя внешне ее продолжали определять в основном круги фритредеров, фактически ее главной движущей силой стала промышленность наряду с торговым капиталом, и он все более попадал в зависимость от нее. Купец скатился на роль посредника промышленной буржуазии, а следовательно, был вынужден отдавать значительную часть извлекаемых дивидендов своим прямым или косвенным заказчикам. Чисто «меркантилистские» традиции колониальной торговли преобладали до 1870–1880 гг.

Усовершенствование транспортных средств и оружия открывало новые возможности для колониальных захватов. Изобретение парохода во много раз сократило продолжительность морских перевозок, и после 1812 г. Англия располагала большим количеством паровых судов, которые к тому же не зависели от пассатов. Строительство каналов и других гидротехнических сооружений, улучшение и упорядочение искусственных судоходных путей имели своим следствием ощутимый рост мировой торговли.

Событием огромного международного значения, бесспорно, явилось открытие в 1869 г. Суэцкого канала. Путь из Англии или Нидерландов, который раньше вел вокруг мыса Доброй Надежды, сократился на 13 тысяч километров, следовательно, поездка на Дальний Восток или в Австралию требовала отныне на три недели меньше, чем прежде. С Суэцким каналом связано оживление торгово-политической деятельности колониальных держав на восточноафриканском побережье.

Необходимо упомянуть, что изобретение ружья, заряжающегося с казенной части, и игольчатого ружья значительно повысило эффективность ручного огнестрельного оружия. Игольчатое ружье позволяло быстро производить выстрел даже в сырость и дождь. Техническое превосходство европейцев над колониальными народами Азии и, главное, Африки увеличилось. С середины XIX в. появились военные корабли и броненосцы, приводившиеся в движение паровыми двигателями. Они применялись в гражданской войне между северными и южными штатами Северной Америки. Когда незадолго до конца века войска лорда Китченера поднялись вверх по течению Нила, их поддерживали с воды канонерки. Стало ясно, что достижения военной техники могут использоваться общественными силами, заинтересованными в колониальных захватах.

В это время усилился приток европейских поселенцев в области с хорошим климатом и благоприятными природными условиями. Обычно колонисты безжалостно сгоняли местное население с его исконных земель. Об этом говорят не только примеры из истории «каторжных» колоний Австралии и Новой Зеландии, но и страшное по своей жестокости внедрение голландских и английских поселенцев в Южную Африку.

Первое время территориальные захваты, переход от основания опорных пунктов к колонизации больших площадей, разбивка плантаций и разработка недр земли ограничивались немногими областями. Они послужили плацдармами для дальнейшего проникновения в Африку. Только в период перехода домонополистического капитализма к империализму, начавшийся в 1870–1880 гг., капиталистические державы смогли произвести в Африке полный территориальный раздел и захват колоний, уже давно осуществленный ими в других частях мира.

С конца XVIII в. внимание общественности было приковано к гуманным требованиям фритредеров запретить продажу невольников из Африки в Америку и отменить рабство вообще. Нет сомнений, однако, что за духовно-культурным гуманистическим фасадом движения аболиционистов против рабства скрывались экономические мотивы. Нарождавшийся промышленный капитализм больше не находил применения рабской форме эксплуатации. Рабский труд превратился в тормоз капиталистического развития.

Передовая либеральная буржуазия неоднократно выступала с осуждением варварской торговли людьми, противоречащей идеалам Великой французской революции: свобода, равенство, братство. Когда в конце XVIII в. Уилберфорс и Гренвил Шарп при содействии методистской церкви основали аболиционистское движение, они были особенно горячо поддержаны частью английской буржуазии. Как справедливо отметил Ж. Сюрэ-Каналь, идеи аболиционистов отражали воззрения наиболее передового в экономическом отношении отряда промышленных капиталистов. Они наконец поняли, что не только работорговля, но и рабство несовместимы с применением более выгодного труда наемных рабочих.

Этому изменению в образе мыслей способствовали и многие другие обстоятельства. Прежде всего Великобритания, в свое время являвшаяся крупнейшим экспортером рабов, попыталась использовать борьбу за запрещение работорговли для того, чтобы добиться абсолютной торговой монополии. Отделение североамериканских колоний в 1783 г. нанесло тяжелый удар Великобритании, она стремилась в порядке ответной меры экономически ослабить южные районы отпавших владений. Большую роль сыграли также героические восстания негров на Антильских островах, в южных штатах Северной Америки, на сахарных, кофейных и хлопковых плантациях многих других стран, в том числе в 1791 г. в Сан-Доминго.

Борьба против плантаторов-рабовладельцев достигла своего апогея. Это было упорное, длительное наступление. Поборники минувшей колониальной фазы отступали неохотно, оказывая ожесточенное сопротивление новым экономическим требованиям. Об этом говорят факты: работорговля и рабство продержались еще почти сто лет, пока окончательно и бесповоротно не исчезли с лица земли.

Более двадцати лет потребовалось Уилберфорсу, чтобы достигнуть первых успехов. В 1807 г. была запрещена продажа рабов в английские колонии. Запрет, однако, не касался рабства как формы эксплуатации. Только в 1833 г. рабство было официально отменено в английских колониях, а во французских владениях применение рабского труда легально продолжалось до 1848 г.

Последствия запретов сказались не так-то быстро. Многие работорговцы прибрежных факторий пренебрегали ими и, невзирая на курсировавшие в океане английские патрульные корабли, продолжали заниматься выгодным промыслом. Свой товар они сбывали прежде всего в Бразилию и на Кубу, где новые хлопковые и сахарные плантации по-прежнему нуждались в рабском труде.

[Как показала С. Ю. Абрамова, многие западные исследователи преувеличивают роль кубинской работорговли в XIX в., после официального запрещения работорговли большинством стран мира. Дело в том, что значительная доля ввезенных на Кубу невольников затем реэкспортировалась оттуда в южные Штаты США, остававшиеся до самой гражданской войны 1861–1865 гг. одним из главных работорговых рынков в Западном полушарии (см.: С. Ю. Абрамова. Африка: четыре столетия работорговли).]

Часто работорговля осуществлялась под прикрытием вербовки «законтрактованных рабочих», например для Антильских островов. В течение еще нескольких десятилетий активными очагами работорговли оставались Ангола, район Конго, побережье Бенина (Видах, Лагос). В ней теперь активно участвовали в роли торговцев незаконными грузами афро-бразильские метисы. Но в 1859 г. бразильское правительство работорговцев было вынуждено признать запрет работорговли, и спрос на рабов на главном рынке их сбыта сильно сократился. Окончательно он, однако, иссяк в США только в 1865 г., когда после завершения гражданской войны рабство было запрещено, в Бразилии — в 1880 г., на Кубе — в 1888 г. Работорговля, не приносившая былых барышей, постепенно заглохла.

Колониальная политика, которую европейские державы проводили к югу от Сахары в первой половине XIX в., определялась различными обстоятельствами.

В начале этого столетия многие торговые фактории, конторы и форты, особенно в Западной Африке, утратили свою экономическую притягательность. Из-за ограничений, а затем и запрета работорговли существенно сократился объем прибыльной заморской коммерции. Многие владения на западноафриканском побережье сохранялись лишь из престижных соображений. Голландцы и датчане оказались неконкурентоспособными. В XIX в. они уступили Великобритании подвластные им территории на Золотом Береге и, таким образом, отказались от прямой колонизации Африки. Колониальная политика Португалии по-прежнему пребывала в застое. В 1800 г. влияние Португалии распространялось на побережья Анголы и Мозамбика, на некоторые острова в Гвинейском заливе и часть Гвинеи. Только к концу XIX в. Португалия, используя благоприятное международное положение, приступила к активному расширению своих колоний.

В период домонополистического промышленного капитализма Африка к югу от Сахары была в основном поприщем колониальной деятельности Великобритании и Франции. Они стремились расширить свои сферы влияния и приспособить экономическую и политическую эксплуатацию этих районов к новым потребностям капиталистического развития метрополии.

Англия, которая уже на этом этапе развития капитализма занимала первое место среди европейских держав по темпам и масштабам колониальных захватов, вначале главное внимание уделяла не Африке, а азиатской сфере интересов, прежде всего Индии. Франция же с 1830 г. основные свои силы обратила на завоевание Алжира и других районов Северной Африки. Тем не менее обе державы не выпускали Тропическую Африку из поля зрения, а начиная с 50-х годов XIX в., когда они «прощупывали» континент на предмет увеличения колониальной экспансии, их интерес к ней непрестанно увеличивался.

Между тем с середины XIX в. исключительно прибыльная колониальная торговля с Африкой начала привлекать купцов и предпринимателей из других европейских стран, которые первоначально обходились без официальной поддержки государства. Они естественно, сталкивались с конкуренцией англичан и французов.

В Африке прежде всего выступали при поддержке германского банковского капитала ганзейские коммерсанты из Гамбурга Бремена. Основывая фактории, они расчищали путь немецкому торговому капиталу и формировавшемуся в это время промышленному капитализму. Их деятельность на западном побережье заслуживает особого упоминания. Здесь Янцен и Тормелен обосновались на камерунском берегу, В, Вёльбер и К. Гёдельт — нг территории будущего Того, фирмы Гайзера и Витта — в Лагос и на побережье Дагомеи. Оптовый торговец табаком Людериц (о более мелких мы просто не говорим) в 70-е годы прощупал побережья Анголы и Юго-Западной Африки и основал селение в бухте Ангра-Пекена.

В это же время гамбургские фирмы и большие торговые дома О'Свальда и Хансинга обогащались на торговле с Восточной Африкой и Занзибарским султанатом. Особенно отличился гамбургский торговый дом Вёрмана, которой с 1849 г. регулярно посылал корабли к берегу Западной Африки. В 1856 г. флот Вёрмана состоял уже из восьми судов, которые, как и корабли других капиталистических компаний, наряду с обычными изделиями мануфактур перевозили водку и порох и обменивали их на пальмовое масло, слоновую кость и золотой песок, ценившийся очень высоко. После того как Вёрман был вынужден отказаться от участия в австралийских делах, он целиком сосредоточил свои усилия на эксплуатации богатств Западной Африки. Весь либерийский берег был усеян отделениями его торговой конторы. Он стремился утвердить свое влияние в Габоне, заливе Кориско и на территории будущей немецкой колонии Камерун. В конце концов германский фритредерский капитал ощутил необходимость в поддержке государства и потребовал аннексии колоний. Но только в 1884 г. его голос был услышан.

Поэтому сначала Великобритания и Франция имели преимущества перед Германией. Центром их колониальных устремлений были районы Сенегала, Золотого Берега, Южной Нигерии, а также Южная Африка. Кроме того, они не спускали глаз с прибрежных областей Восточной Африки.

[ZHAN]

Начиная с 30-х годов во исполнение планов торговых домов Бордо и марсельской фирмы Режи были вновь заняты многочисленные прибрежные фактории в Западной Африке, в большинстве случаев уже покинутые. Снова были восстановлены пристани, форты, торговые селения на территории Сенегала, Берега Слоновой Кости (Гран-Басам, Асини), на побережье Дагомеи (Видах, позднее Котону) и Габона (Либревиль). Таким образом Франция заложила в различных местах западноафриканского побережья опорные пункты для последующих захватов и основания будущих колоний: Сенегала, Французской Гвинеи, Берега Слоновой Кости, Дагомеи и Конго. Теперь торговые дома и промышленность интересовались больше всего не слоновой костью и каучуком, а продуктами таких масличных растений, как земляной орех, и пальмовым маслом.


Несмотря на несомненное расширение торговли, к середине столетия французские владения состояли лишь из изолированных Фортов и факторий. Только в районе Сенегала французы, следуя по течению реки Сенегал, довольно рано проникли в глубь суши. Уже в 1818–1842 гг. они попытались освоить здесь первые большие площади и заложить плантации. Землю они приобретали по «соглашениям» с вождями племен в районе Дакара и защищали ее от нападений других племен с помощью военных опорных пунктов. В 1828 г. Рене Кайе удалось достигнуть легендарного Томбукту в излучине Нигера.

Но только начиная с 40-х годов XIX в. территориальные притязания Франции приняли конкретные формы. Возникла идея, а затем и программа создания французской колониальной империи, простирающейся от Сенегала до Нигера, а на севере до Алжира, которому в 1830 г. пришлось признать французское господство. В литературе этих лет, призывавшей к колониальным завоеваниям, указывалось, что эти области могут поставлять в большом количестве золото, слоновую кость, руды, хлопок, воск, скот, красители, а главное — плоды масличных растений и в то же время служить широким рынком сбыта изделий французской промышленности. Французские купцы в петициях из Сенегала просили правительство защитить их от вымышленных нападений мавританских племен. После того как Алжир стал французским владением, общественность была подготовлена к вмешательству правительства Франции в сенегальские дела.

В 1854 г. новому губернатору Сенегамбии, Фэдербу (1854–1861 и 1861–1864), было дано в инструкции указание «подчинить мавританских вождей нашей воле… и стать властителями реки» (имеется в виду Сенегал). Так был дан официальный старт к созданию колонии Сенегал. Фэдерб, уже участвовавший в установлении колониального управления в Алжире, систематически проводил захватническую политику, опираясь на торговые поселения и форты побережья. С 1855 по 1859 г. во главе корпуса сенегальских стрелков он предпринял ряд походов против племен, живших на северном берегу Сенегала, и заставил их признать верховную власть Франции. В доказательство ее военного превосходства в среднем течении Сенегала были выстроены крепости Сальде и Матам. Одновременно контролю Франции была подчинена область в верхнем течении Сенегала, до Медины. К концу 60-х годов захваченные Францией территории на побережье достигали границы английского владения Сьерра-Леоне.

Фэдерб заложил основы колониальных армии и администрации. Ему пришлось неоднократно защищать эту административную структуру во время восстаний правителей Кайора и Масины. Разработанная им система управления впоследствии нашла применение во всей Французской Западной Африке; на территориях, где существовали сильные союзы племен или раннегосударственные объединения, она приняла вид протектората, базирующегося на косвенных методах подчинения. Экономическая эксплуатация, как и прежде, осуществлялась преимущественно посредством неэквивалентной вымогательской торговли и взимания налогов с покоренного населения. В Дакаре был выстроен легкодоступный порт. Важнейшим предметом вывоза из Сенегала оставался каучук, на втором месте стоял земляной орех.

Первое время разбивка плантаций — в основном земляного ореха, хлопчатника и индигоферы — велась чрезвычайно медленно, что вызывало недовольство той части буржуазии, которая была заинтересована в колониальной политике. Не принесла успеха и попытка возобновления добычи золота в верховьях Сенегала. Как писал сам Фэдерб, его деятельность часто определялась скорее желанием «достичь заманчивых суданских рынков дальнего Нигера», чем необходимостью систематически проводить в Сенегале капиталистическую аграрную политику. Это, безусловно, объясняется отсутствием в то время достаточного опыта и возможностей колониальной эксплуатации. Только в Алжире проводившаяся европейцами колонизация быстро продвигалась вперед и с 1870 г. привела к усиленной концентрации награбленных земель и огромных плантаций экспортных культур в руках крупнокапиталистических аграрных компаний и зажиточных поселенцев (колоны). В Сенегале этот процесс еще только начинался.

Зверства французских колониальных войск, продвижение в верховья Сенегала и Нигера вызвали ожесточенное сопротивление африканского населения. Особенно успешно установлению колониального господства французов сопротивлялся легендарный ал-Хадж Омар, действовавший на базе нового мусульманского государства, которое и само было вызвано к жизни стремлением дать отпор наступлению Франции.

[ZHAN]

Сын марабута-тукулёра из Подора в Фута-Торо (область в современном Сенегале) создал могущественную империю, подобную тем государствам, что сложились в ходе других движений фульбе и тукулёров за обновление ислама в конце XVIII — начале XIX в. в Западном и Центральном Судане. И в этом случае провозглашение «священной войны» против «неверных» ознаменовало новую фазу политических завоеваний, укрепления государства и ломки социально-экономических устоев. Религиозно-политической основой движения служили мусульманское братство и религиозный орден Тиджания, которые, действуя с территории Северной Африки, основывали в Западном Судане школы и опорные пункты (завийи).


В то время Тиджания была далеко не единственным мусульманским обществом в интересующем нас регионе. Параллельно ей существовало множество религиозных, отчасти мистических школ и объединений духовных лиц, например Кадирия в Томбукту, влияние которой достигало Канема-Борну. Однако религиозные школы и ордены проявляли себя только в периоды серьезных общественных потрясений. Натиск капиталистических колониальных Держав заставил эти организации изменить содержание своей деятельности. Резко антиколониальную позицию заняли Тиджания ал-Хадж Омара и последователи марокканской ветви ордена в Фесе. Этому способствовали некоторые демократические черты их внутренней структуры и вероучения.

Хадж Омар присоединился к братству Тиджания во время паломничества в Мекку и вскоре главой ордена был назначен его представителем в Западной Африке. Облеченный этим почетным саном, он в сопровождении большой свиты нанес обставленные с большой торжественностью визиты шейху Борну, блистательному правителю могущественного государства Сокото султану Белло и правителю Масины Секу Хамаду. Побывал он и у альмами Фута-Джаллона. И альмами и остальные правители сначала встретили Хадж Омара дружественно, щедро одарили его и предоставили ему материальные средства, необходимые для организации войска. Однако прочно сидевшие на троне правители фульбе и тукулёров недолго сохраняли расположение к ал-Хадж Омару. Их отношение к нему кардинально изменилось, когда к братству стало присоединяться огромное множество ученых людей и солдат из различных районов и оно в результате превратилось в политическую и военную угрозу.

После того как Хадж Омар организовал боеспособную армию и закупил у английских купцов в Сьерра-Леоне огнестрельное оружие, правитель Фута-Джаллона в Гвинее запретил ему переступать границы своей страны. Это обстоятельство и опасность французского завоевания, которую ал-Хадж Омар осознал во время посещения Сенегала, побудили «обновителя» в 1850 г. построить в Дингирае, на восточной границе Фута-Джаллона, большой военный лагерь и крепость. Дингирае стал штаб-квартирой военного братства Тиджания и плацдармом для покорения многочисленных соседних областей.

«Священная война» была объявлена не только языческим государствам и племенным объединениям Каар-та и Сегу, но и мусульманским соперникам — теократиям Фута-Джаллона, Фута-Торо и, наконец, правящей мусульманской верхушке фульбе из Масины.

К 1861 г. Хадж Омар покорил огромную территорию от верхнего течения Сенегала до Томбукту, ему были вынуждены подчиниться государства бамбара в Каарте и Сегу. Войска Хадж Омара выиграли многочисленные сражения с альмами Фута-Джаллона и правителями Фута-Торо в Сенегале и с боями продвигались на запад. Только Секу Хамаду, основатель государства Масипа, сначала успешно отражал его натиск.

Хотя к армии Хадж Омара присоединилось много людей из обедневших родов и низших слоев населения, даже беглых рабов, сам он вовсе не хотел быть революционером, преобразователем социально-экономических отношений. В завоеванных областях он назначал своих ближайших соратников на должности наместников, губернаторов, сборщиков налогов, военачальников. Они составляли новую аристократию, и осуществлявшаяся ею эксплуатация была ничуть не легче, чем при прежней знати фульбе и тукулёров.

Демократическая струя Тиджании была заглушена и постепенно иссякла. В результате и все движение утратило свою боеспособность и притягательную силу.

В 1862 г. Хадж Омар предпринял новый поход на восток и после ожесточенных боев занял столицу государства Масина. Когда незадолго до решающего сражения оказалось, что боеприпасы на исходе, Хадж Омар приказал войсковым кузнецам отливать в течение нескольких дней по 10 тысяч пуль ежедневно и в результате одержал победу. Казалось, основатель новой империи крепко держит в руках восточную часть государства на Нигере. Но это была пиррова победа. Очень скоро восстание фульбе в Масине обратило в бегство Хадж Омара и его войско, состоявшее из тукулёров.

В феврале 1864 г. он при таинственных обстоятельствах погиб в горах Бандиагары.

Образ ал-Хадж Омара до сих пор овеян многочисленными легендами. Их и сегодня питают не только религиозные идеи об обновлении религии в результате пришествия Махди, но и бессмертные традиции антиколониальной борьбы. Именно с ней связаны главные заслуги ал-Хадж Омара, ибо он выступил и основал государство в тот период, когда Франция стала на путь колониальных захватов в области Сенегала и Гамбии, когда сильные опорные пункты и крепости французских колониальных войск достигали Медины на Сенегале.

Значительная часть верхушки фульбе Фута-Торо в Сенегале заблуждалась относительно истинных намерений французских завоевателей и приветствовала иноземцев. Уже при попытках распространить влияние Тиджании на фульбе Фута-Торо, на Бамбук, на бамбара Каарты в верховьях Сенегала Хадж Омар и его войско столкнулись с настойчивым продвижением французов. После первых конфликтов и стычек с французскими войсками Хадж Омар понял, сколь велика исходящая от них опасность, и призвал к действию. Он обратился с воззванием к мусульманским купцам, прежде всего в городе Сен-Луи, призывая их прекратить торговлю с европейцами. Он даже атаковал французский форт Медина в верховьях Сенегала, а затем и пост Матам. Но в итоге французские войска, имевшие на вооружении артиллерию и скорострельные ружья, одержали верх над Хадж Омаром. Он был вынужден отказаться от западной части основанной им империи.

Начиная с 70-х годов французские колонисты усилили натиск на нигерский Судан с целью его захвата, но в это время выступили их новые серьезные противники — преемники Хадж Омара: Ахмаду в Сегу и Самори Туре, возглавивший в 1870–1875 гг. в верховьях Нигера военный союз, который простирался до лесных окраин Сьерра-Леоне, Либерии и Берега Слоновой Кости. Однако во времена начинающегося раздела Африки и колониального подчинения континента империалистическими державами любые попытки африканских правителей сохранить независимость и суверенитет были обречены на провал.

Слишком велик был разрыв между общественными условиями жизни европейцев и- африканцев, а следовательно, и их возможностями, чтобы военное и политическое сопротивление завоевателям увенчалось успехом. Тактика отступления в другие районы, практиковавшаяся Хадж Омаром и Самори, приносила плоды только на короткий срок. Хадж Омар, время деятельности которого совпало с периодом колониальной политики «свободной» конкуренции, еще мог уклониться от натиска французов; у Самори, выступившего в последней трети XIX в., когда империалистические державы овладели территорией всей Африки, оставались лишь ограниченные возможности сопротивляться колониальным захватам и при этом уцелеть.

Наступила эра губернаторов и колониальной полиции, которая принесла с собой коренные изменения также в общественном развитии Западной Африки.

[ZHAN]

В конце XVIII в. побережье Сьерра-Леоне привлекло к себе внимание филантропических кругов английской буржуазии. Торгово-политические интересы в сочетании с попыткой придать больший размах движению против рабства побудили их основать самое своеобразное в мировой истории колониальное поселение. На том месте, где оно возникло, еще в XVII в. находилась английская торговая фактория.


В 1787 г. к берегу Сьерра-Леоне подошел английский флот и высадил в районе нынешнего Фритауна (название [Freetown (англ.) — «свободный город»] говорит о намерениях его основателей) бывших африканских рабов, получивших свободу в Америке после войны за независимость и на Ямайке. «Колонисты», которых на первых порах опекало английское общество квакеров («Сьерра-Леоне сосайти»), должны были образовать костяк английской колонии Сьерра Леоне.

В 1808 г. поселения и торговые опорные пункты на правах коронного владения были подчинены английскому правительству. Это привлекло сюда многих европейских купцов, и колония, особенно Фритаун, стала популярной среди торговцев.

В 1860 г. путешественники, Крукс например, отзывались об этом городе как о крупном центре с широкими улицами, каменными домами, церквами и официальными зданиями. Его население составляло, по-видимому, около 18 тысяч человек.

С 1824 по 1870 г. оборот внешней торговли, которая велась в интересах капиталистических кругов фритредеров и стоявшего за ними промышленного капитала, увеличился со 143 тысяч до 630 тысяч фунтов стерлингов. Наряду с различными сортами древесины, слоновой костью, кожами и золотом вывозились — особенно с середины XIX в. — плоды земляного ореха, пальмовые ядра и пальмовое масло.

Управлял колонией английский губернатор, с 1862 г. при нем существовали исполнительный совет из высших чиновников и законодательный орган. Многие десятилетия Фритаун служил местопребыванием центральной колониальной администрации всех английских владений в Западной Африке. Первое время территория колонии ограничивалась несколькими приморскими районами.

Английская корона пыталась, опираясь на поселенцев Сьерра-Леоне из числа бывших рабов, превратить колонию в производителя сельскохозяйственной продукции, но ей это не удалось. Бóльшая часть поселенцев в итоге обратилась к коммерции, и именно они составили основную массу мелких, средних и крупных торговцев и ремесленников в городских центрах, в частности во Фритауне. Некоторые из них благодаря сотрудничеству с английскими купцами и колониальным привилегиям извлекали большие барыши из торговли с хинтерландом, особенно из вымогательских сделок с африканскими племенами.

Спустя немного времени из среды бывших «возвращенцев» выделилась имущая верхушка купцов (креолов), первоначально очень тесно связанных с английскими коммерсантами и торгово-капиталистическими компаниями как экономическими, так и духовно-культурными узами. С начала 60-х годов один из ведущих деятелей этой новой социальной прослойки даже представлял ее интересы в законодательном совете колониальной администрации.

Для оседлых африканских племен этого региона появление новой знати обернулось двойным гнетом: рядом с английскими колонизаторами встали иммигранты. Многие племена, населявшие глубинные районы Сьерра-Леоне, находились на стадии племенной организации. Зачатки прочных племенных союзов складывались на протяжении последних столетий только у темне, верховные вожди которых начиная с XVIII в. опирались на постоянное войско и ислам как на основу обычного права и зарождавшейся государственности. Эти племена несколько десятилетий сопротивлялись попыткам английского губернатора оттеснить их и превратить побережье в аграрную колонию. Они не признавали навязанные «договоры» и часто предпринимали набеги на побережье. Только после 1875 г. английские колониальные войска в результате нескольких удачных походов подчинили некоторые народы хинтерланда, в частности менде, и в 1895 г. установили над Сьерра-Леоне протекторат Великобритании. С этого времени Сьерра-Леоне и политически и экономически было связано с интересами формировавшегося монополистического капитала.

Сходным образом, а вначале даже точно так же развивалась история побережья Либерии, к югу от Сьерра-Леоне. Здесь инициатива репатриации бывших рабов исходила от Соединенных Штатов Америки. Поселением освобожденных африканцев занималось созданное по предложению президента специально для этой цели Американское колонизационное общество. Оно закупило земли на западном берегу Африки и организовало их колонизацию по примеру Сьерра-Леоне. К концу столетия сюда прибыло от 18 до 20 тысяч афро-американцев, в основном с островов Вест-Индии. На мысе Мезурадо выросло поселение, превратившееся затем в город, который в честь президента США Монро был назван Монровией. Город Монровия также стал центром оживленной внутренней и внешней торговли, но в отличие от Сьерра-Леоне предоставленные бывшим рабам земли обрабатывались здесь более интенсивно.

Несмотря на упорное сопротивление коренных жителей, их обманом или силой заставили уступить поселенцам большие территории. Колонисты, сами бывшие рабы, использовали часть земель под плантации, на которых принуждали работать людей покоренных деревенских общин и племен, подвергая их чуть ли не рабской эксплуатации. Выращивали на плантациях в основном рис, хлопок, кофе. Последний очень скоро стал предметом вывоза, высоко ценившимся в торгово-капиталистических кругах.

Как и в Сьерра-Леоне, торговля была главным поприщем деятельности поселенцев. Хитростью и обманом они выменивали у местных племен на изделия европейской промышленности пальмовое масло, слоновую кость, древесные красители и перепродавали с большой прибылью капиталистическим предприятиям Европы или Америки. Наряду с зажиточными плантаторами вскоре выделился экономически могущественный слой богатых торговцев и коммерсантов, которые пользовались одновременно большим политическим влиянием.

Первоначально эти области были подчинены губернатору, назначавшемуся Американским колонизационным обществом, но впоследствии поселенцам формально была предоставлена независимость. Первый афро-американский губернатор, Дж. Дж. Робертс, 26 июля 1847 г. провозгласил Либерию республикой, в состав которой входили все поселения до Мэриленда (он присоединился к республике позднее).

Капиталистические государства Европы немедленно признали новую республику, США же — только в 1862 г.

Политическая власть сосредоточивалась главным образом в руках американо-либерийской верхушки, состоявшей из богатых фермеров и купцов. Они были неразрывно связаны с буржуазией США и Великобритании. Это проявлялось не только в экономике, где происходило теснейшее переплетение торгового капитала, но и в политике благодаря поставкам оружия и применению английских военных кораблей для подавления мятежей прибрежных племен и т. д.

Конституция страны была составлена по образцу североамериканской. Выборный президент назначал министров и возглавлял кабинет, осуществляя исполнительную власть. Законодательство принадлежало конгрессу, состоявшему из сената и палаты представителей. Активным избирательным правом пользовались все граждане старше 21 года, имевшие земельную собственность. В 1860 г. была основана система двух партий: либералов (виги) и республиканцев. Зависимое местное население оставалось бесправным. Паразитическая верхушка угнетала и эксплуатировала африканские племена и деревенские общины.

Оседлые племена африканцев с большим упорством отстаивали свою независимость и земельные владения. В первую очередь это относится к племенам побережья, например к кру, которые непрестанно вступали в кровопролитные конфликты с пришельцами.

Начиная с 50-х годов XIX в. прибыльной торговлей в Либерии занимались не только американские и английские коммерческие компании. В 1854 г. гамбургская фирма «Вёрман» основала в Монровии факторию, а в последующие годы еще несколько поселений. К началу территориального раздела Африки империалистами правящая американо-либерийская верхушка была по рукам и ногам связана кредитами, займами и другими проявлениями «помощи» со стороны сначала Великобритании, а затем США и была вынуждена поэтому принять навязанные ей условия, напоминавшие колониальный статус. Формально, однако, Либерия сохраняла политический суверенитет.

[ZHAN]

В период промышленного капитализма Великобритания снова обратила главное свое внимание на торговые опорные пункты в районе Золотого Берега.

В 1821 г. британская корона взяла в свои руки все дела Африканской компании, ее конторы и форты на побережье. С помощью договоров, навязанных вождям прибрежных племен, прежде всего фанти, англичане захватили часть побережья. Административно эта территория сначала подчинялась английскому губернатору в Сьерра-Леоне, и только в 1850 г. было провозглашено создание колонии Золотой Берег.

Политическими проводниками колониального господства были чиновники колониального управления, зачастую наезжавшие только периодически, ибо в их распоряжении находились хорошо вымуштрованные колониальные войска и разветвленный фискальный аппарат. Они опирались на филиалы капиталистических торговых домов метрополии в Кейп-Косте, Аккре, Секонди и других городах побережья.

Примерно с 1830 г., когда начали давать эффект меры по запрещению работорговли, на Золотом Береге, как и в других областях Африки, изменилось содержание обмена колониального сырья на европейские товары. Оптовые торговцы и фрахтовщики ориентировались уже на «массовую» продукцию промышленных стран Европы: хлопчатобумажные и скобяные изделия, водку, оружие, безделушки, а в экспорте — на золото, слоновую кость и все больше на пальмовые ядра.

Прежде купцы не ощущали прямой необходимости расширять торгово-политические сферы своего влияния и деятельности за пределы крепостных стен, но теперь, когда работорговля иссякла, знамением времени стали их усилия приобрести новые внутренние рынки путем покорения жителей некоторых регионов, в том числе Золотого Берега. Стремясь расширить торговлю, европейцы при поддержке колониальной администрации проникали на территории, прилегающие к побережью. При этом они использовали унаследованные от эпохи работорговли торговые связи и методы, а также посредников из среды самих африканцев.

Главной формой экономической эксплуатации Золотого Берега по-прежнему был неэквивалентный обмен. Однако с середины XIX в. он дополнился новыми формами, которые и на Золотом Береге предвещали окончание домонополистического периода колониальной эксплуатации. Наряду с горнодобывающей промышленностью, удовлетворявшей фискальные интересы Англии, известное значение здесь имело производство какао-бобов исключительно на экспорт.

Саженцы какао, вывезенные из Суринама, впервые попробовала высадить на Золотом Береге в 1853 г. базельская протестантская миссия. С конца 70-х годов какао выращивали на нескольких плантациях миссии и, главное, на фермах африканцев в области Мампонг-Аквапим, традиционном месте производства какао в современной Гане. В результате усилилось проникновение капитализма в экономику, а это, хотели того колонизаторы или нет, вызвало к жизни новые социальные силы. Образовалась особая прослойка фермеров-африканцев, производивших какао, и зажиточных купцов, частично мулатов, которые придали новый характер антиколониальному движению на побережье.

Сначала английская политика колониальных завоеваний развертывалась чрезвычайно медленно, многие годы она даже терпела поражения и на какие-то периоды вовсе замирала. Причиной этого не в последнюю очередь было яростное сопротивление многочисленных племен. Продвигаясь в глубь страны и расширяя свою колонию на побережье, англичане прежде всего наталкивались яа ожесточенный отпор ашанти, длившийся десятилетиями. Английское правительство очень быстро поняло, что, не покорив вождества ашанти, оно не сможет ни закрепиться на берегу, ни продвинуться дальше. Тогда оно обратилось к печально известной тактике заключения договоров о «дружбе» и торговле.

В 1817 г. в резиденцию правителя ашанти в Кумаси прибыло посольство во главе с капитаном Боудичем. Ему мы обязаны одним из самых интересных описаний блестящего двора ашантихе-не Бонсу:

«Большая равнина на протяжении почти целой мили являла картину необыкновенного великолепия. От царя, его вассалов и приближенных исходил видный издалека блеск, их окружали придворные всякого рода, а впереди стояла масса воинов, которые как будто преграждали доступ к царю. Лучи солнца отражались в массивных золотых украшениях, которые сверкали перед нашими глазами, и вынести этот блеск было не легче, чем палящий зной. При нашем приближении более ста оркестров разом грянули излюбленные мелодии своих командиров. Громко трубили рога, отбивали ритм барабаны, звенели металлические инструменты, и вдруг они все замерли, и какое-то время слышались только нежные голоса длинных флейт… Носильщики то подымали, то опускали по крайней мере сто очень больших зонтов и балдахинов, под каждым из которых с успехом укрылось бы тридцать человек, и это приносило некоторое облегчение… Царские герольды с золотыми нагрудными пластинами расчистили нам путь, впереди пронесли бамбуковые шесты и флаги Великобритании, и мы начали круг почета».

Хотя посланцы английских колонизаторов всячески старались продемонстрировать свои миролюбивые и дружественные намерения, на самом деле ими руководили совсем иные мотивы. Под вымышленным предлогом нападений на торговцев и племенных распрей англичане перешли к военным действиям.

В 1824 г. произошло сражение при Эссамако, в котором войско ашанти наголову разбило английские колониальные части и вспомогательные подразделения африканцев.

Однако два года спустя в битве к северу от Аккры ашанти не смогли противостоять превосходящей технике противника.

Кроме того, английская администрация, умело используя этнические и политические разногласия между африканцами и борьбу за власть, привлекла на свою сторону и поставила под ружье большое число воинов-фанти.

На поле боя пали многие вожди и большая часть войска, но ашанти не смирились. В 1844 г. представители английской администрации заключили с вождями фанти направленный против ашанти предательский договор о «союзе», который полностью отрезал ашанти от побережья и изолировал их. В ответ ашанти вновь и вновь предпринимали акции против колонистов и поднимали восстания, чтобы избежать угрозы окружения англичанами и колониального завоевания.

В 1863 г. три колонны ашанти под командованием ашанти-хене Квеку Дуа I, располагая крупными людскими резервами и большим количеством боеприпасов, атаковали побережье. Колониальные войска были вынуждены отступить под защиту фортов Кейп-Коста. Квеку Дуа тогда заявил:

«Белый человек может направить свои пушки против буша, но буш намного сильнее и могущественнее пушек».

Колониальная солдатня вела войну против ашанти с обычной жестокостью, тем не менее англичане не добились успеха и в седьмом походе против героически оборонявшихся ашанти, продолжавшемся с 1872 по 1874 г. Столица ашанти Кумаси была обращена в прах, но основная часть их военных сил сумела избежать разгрома и задержала дальнейшее продвижение колониальных войск. Ашанти снова отстояли свою независимость, хотя их вожди были вынуждены заплатить большую и очень обременительную дань английской колониальной администрации.

Таким образом, союз племен ашанти в течение нескольких десятилетий стойко сопротивлялся превосходящим силам противника. Борьба против колонизаторов усилила чувство общности и единства отдельных племенных групп ашанти. И все же они не смогли помешать тому, что в конце XIX в. Кумаси был завоеван колониальными войсками и присоединен к английской колонии Золотой Берег.

В 1900 г., когда англичане потребовали выдать им священный символ власти верховного вождя — золотой трон из Кумаси, вспыхнуло последнее восстание. Первый этап антиколониального сопротивления близился к концу. Впоследствии он получил продолжение на более высокой ступени.

[ZHAN]

Побережье Нигерии с середины XIX в. служило своего рода воротами, через которые происходило открытие и освоение новых сфер влияния в интересах колониальной торговли. Английские, французские, а также немецкие торговые фирмы старались утвердиться в этом районе. Первыми основали фактории в Лагосе ганзейские купцы гамбургских компаний Дидериксена и О'Свальда, в 1869 г. эти конторы перешли к торговому дому и маслобойному предприятию «Гайзер и Витт». К 1865 г. в Лагосе насчитывалось около 50 опорных пунктов капиталистических фирм.

Английская торговая буржуазия, проявлявшая интерес к Африке, и поддерживавшее ее правительство быстро обеспечили себе преимущественное положение в конкурентной борьбе, провозгласив город Лагос с его хинтерландом королевской колонией. Оба Лагоса был смещен под тем предлогом, что он якобы не боролся против работорговли и нарушил заключенные раньше соглашения. Английский консул пытался — сначала, правда, безуспешно — распространить юрисдикцию Англии из Лагоса на все побережье, до самого Камеруна.

Дельта Нигера (район так называемых Масляных рек) уже с 1830 г. привлекала особое внимание ливерпульских купцов, которые существенно расширили и монополизировали торговлю пальмовым маслом. Вначале на этом прибыльном промысле обогащались и некоторые традиционные вожди прибрежных областей, а также местные посредники, как это было в пору расцвета трансатлантической работорговли.

Исследовательские экспедиции в глубь страны, в основном по течению Нигера, проводились теперь намного чаще, а некоторые группы капиталистов и колониальные компании фактически не прекращали их. Существовавшее уже на этом этапе соперничество между английскими, французскими и германскими капиталистическими колонизаторами пока выражалось в деятельности многочисленных экспедиций купцов и исследователей, например Мунго Парка, Аудни, Денема, Клаппертона, братьев Лендеров, Лэрда, Г. Барта, Р. Флегеля.

[В конце XVIII — начале XIX в, неоспоримое первенство в изучении Африканского континента принадлежало британским путешественникам начиная с Мунго Парка (1795–1797) и его предшественника Дэниела Хаутона (1790–1791). Серьезное соперничество из-за раздела Африки между колониальными державами — Францией, Великобританией и тем более Германией — началось не раньше рубежа 40–50-х годов XIX века. Исследования же, ориентированные на колониальное «освоение» африканских земель британскими купцами и промышленниками, можно датировать началом 30-х годов (1832–1834: первая экспедиция Мак-Грегора Лэрда на Нижний Нигер).]

Некоторые из них пользовались прямой поддержкой английского правительства, а часть была снаряжена ливерпульскими торговыми компаниями. М. Лзрд, например, предпринял несколько путешествий для изучения бассейна Нигера и Бенуэ, чтобы открыть эту область для торговых агентов английских фирм. В 1857 г. по предложению Лэрда правительство Англии субсидировало из государственного бюджета и налоговых поступлений судоходную компанию на Нигере. В этом же году в Локодже, у слияния Бенуэ и Нигера, были основаны английское консульство, торговые фактории и миссионерские станции.

Так торговый и промышленный капитал Англии с помощью правительства обеспечил себе прочный плацдарм для последующих колониальных акций, хотя временами англичанам приходилось оставлять эти опорные пункты. Акционерное общество «Ройял Нигер компани», пользовавшееся государственными привилегиями, с 80-х годов, когда его деятельность направлял Дж. Голди, подготовило колониальный захват Центральной и Северной Нигерии и тем самым устранило угрозу конкуренции со стороны купцов и капиталистов Германии, а также французских колонизаторов.

Усилия английского капитала, выступавшего под прикрытием короны, принесли свои плоды.

[ZHAN]

В XIX в. представители торгового и промышленного капитала Англии полагали, что, действуя под знаком либерально-филантропических идеалов, они создают себе в лице африканской торговой буржуазии (в основном креолов и мулатов) в Сьерра-Леоне и Либерии, а позднее на Золотом Береге и в Южной Нигерии экономического союзника, который поможет проводить их колониальную политику. Некоторое время так оно действительно и было благодаря теснейшему переплетению экономических и духовно-культурных интересов обеих сторон, подчиненных прежде всего извлечению прибыли «меценатами» из метрополии. Но вскоре появились признаки того, что взлелеянное англичанами дитя, столь им необходимое, начало сопротивляться опеке и зависимости.

Английские и прочие миссии, шедшие следом за колониальными купцами и верно служившие интересам европейского капитала, всячески пеклись о скорейшем открытии школ и других учебных заведений в городских центрах, прежде всего в Сьерра-Леоне. Ведь либеральная буржуазия во всеуслышание провозглашала лозунги свободы и равенства, а ее экономического партнера отделяла от нее глубокая пропасть. В частности, Лондонское церковное миссионерское общество («Черч мишионери сосайти», ЧМС), методистская веслеянская, а затем и базельская миссии основывали начальные школы и очень рано приступили к подготовке учителей, священников и миссионеров.

В 1840 г. в Сьерра-Леоне уже функционировало 40 школ ЧМС и 13 школ методистов. Почти все дети купцов и коммерсантов учились читать и писать. В 1827 г. во Фритауне было основано высшее учебное заведение — колледж Фура-Бей, который до середины столетия выпустил целое поколение преподавателей и священнослужителей. В Либерии образование американо-африканцев было поставлено в это время также сравнительно хорошо.

По сведениям преподобного Меткалфа Сантера, представленным в связи с официальной инспекцией школ, в 1882–1883 гг. на Золотом Береге — в Кейп-Косте, Аккре и других городах — было 34 школы. В Аккре довольно давно существовала средняя школа. Такие же процессы происходили и на побережье Нигерии. Едва только Лагос в 1861 г. был провозглашен английской колонией, как ЧМС и методисты-веслеянцы учредили в Лагосе, Абеокуте и Ибадане миссионерские станции, а вслед за ними — школы. В 1859 г. по инициативе Т. Б. Маколи в Лагосе были основаны средняя школа ЧМС и теологическая семинария. К этому времени выпускники колледжа Фура-Бей из числа уроженцев Сьерра-Леоне уже работали в некоторых школах Нигерии и Золотого Берега.

Таким образом, в Западной Африке рано сложилась интеллигенция, правда сравнительно малочисленная, получившая образование за границей или в африканских миссиях. Этот небольшой отряд образованных африканцев вышел из среды африканской торговой буржуазии, укреплявшей в XIX в. свое экономическое влияние, имел с ней много общего и поэтому смог занять кое-какие позиции в англиканской церкви, миссиях и школах.

В 1869 г. бывший выпускник колледжа Фура-Бей Кроутер, уже ставший к этому времени известным деятелем, был назначен — первым из африканцев — епископом Нигерии. Многие другие африканцы выполняли обязанности дьяконов и учителей. Они же стали носителями новых идей и представлений. Хотя экономическое положение, религия и культура тесно связывали их с колониальными интересами буржуазии Европы и США, в середине XIX в. они сделали первые шаги к тому, чтобы выработать собственную идеологию и самосознание.

Вскоре стало очевидным, что введенное колониальной администрацией и миссиями школьное образование имеет двойственный характер. Оно, конечно, обеспечивало подготовку из числа африканцев вспомогательных кадров, хорошо вышколенных для цели извлечения капиталистической прибыли, — служащих колониальных учреждений и миссий, где они занимали низшие должности, священнослужителей англиканской церкви. Но вместе с тем оно давало и необходимую политическую подготовку, которая в конце концов порождала у группы образованных африканцев стремление освободиться от колониальной зависимости и дискриминации.

Однако первое время, до начала империалистического раздела Африки, религиозно-культурные и политические идеалы африканской интеллигенции, образованного купечества и духовенства оставались в пределах буржуазно-либеральной антиколониальной оппозиции и ее программы, часто ограниченной, непоследовательной и соглашательской. Некоторые ее положения послужили тем не менее трамплином для усиления идеологического отпора империалистической эксплуатации и для противодействия оправдывавшим ее апологетам колониализма после территориального раздела колоний в конце XIX в.

Главной целью африканских деятелей было опровержение апологетических доктрин о неравенстве рас и неспособности народов Африки к научно-техническому прогрессу. Эти усилия сочетались с попытками выявить великие исторические и культурные достижения народов Африки и с требованиями предоставить купеческой верхушке Западной Африки возможности получать широкое образование в не зависящих от колонизаторов школах и даже в собственном университете. В области политики идеалом африканцев было самоуправление и частичное участие в колониальном аппарате управления.

Эти акции «протеста» в политике и идеологии связаны с двумя деятелями раннего периода освободительного движения: Эдвардом У. Блайденом и Джеймсом Африканусом Хортоном.

Эдвард Уилмот Блайден (1832–1912) родился на одном из островов Вест-Индии, попал в число иммигрантов и долгое время жил в Либерии и Сьерра-Леоне. Многочисленные статьи и выступления, а также участие в работе многих научных обществ (в том числе Американской ассоциации филологов) принесли ему известность. В 1877 г. афро-американскому ученому предложили пост государственного секретаря Либерии, и в 1885 г. республиканская партия выдвинула его кандидатуру на пост президента. Блайден требовал основания африканского университета, в котором преподавали бы африканцы христиане и мусульмане, «чтобы высказывать наши собственные мысли, выражать наши собственные чувства и претворять их в дела».


Блайден выступал против распространенного в научном обиходе положения о так называемой «безысторичности» африканских народов. В работе «Негры в древности» он опровергает утверждение, будто африканцы не внесли своего вклада в культуру человечества. «Аргументы» для обоснования своих убеждений Блайден черпал главным образом из Библии. Однако, отмечая, что история народов Африки еще недостаточно изучена, он справедливо указывал на их рано наступившую изоляцию от наиболее продвинувшейся вперед части человечества и на опустошительные последствия трансатлантической работорговли.

К сожалению, для борьбы против ненаучных теорий апологетов капитализма Блайден привлекал негодные средства. Он выдвинул иррациональную теорию периодизации мировой истории, окрашенную «черным расизмом»: он считал Африку «колыбелью мировой религии» и всех ценностей культуры, а особенности африканцев видел в их близости к природе и в глубокой религиозности.

[При оценке идей Э. Блайдена необходимо учитывать те исторические условия, в которых эти идеи формировались. Для 70-х годов XIX века труды Блайдена были в целом крупным вкладом в науку. Религиозные акценты в них объясняются в большой мере воспитанием (хорошо известна роль протестантских церквей США в развитии образования среди афро-американцев и в формировании афро-американской интеллигенции), а «черный расизм» вырастал как естественный протест против расизма антинегритянского. К тому же Блайден был не слишком последователен в своем расизме: призыв к сохранению чистоты рас сочетался у него с провозглашением их равенства между собой. И именно Блайден стал создателем концепции культурного национализма, сыгравшей важнейшую роль в идеологическом оформлении национально-освободительного движения народов Африки в XX в. (см.: М. Ю. Френкель. Общественная мысль Британской Западной Африки во второй половине XIX в. М., 1977.]

Расизм как идеологическое и социальное явление, бесспорно, получил окончательное завершение в последней трети XIX в., когда капитализм достиг империалистической стадии развития, и стал важным орудием реакционной буржуазии Европы, которая обратилась к биологии, чтобы найти идейное оправдание варварской политике реакционных классов эксплуататоров — осуществлявшимся ими гнету, ограблению и физическому уничтожению африканцев. В зачаточной форме расистская идеология использовалась уже в эру промышленного капитализма: ею прикрывали колониальные захваты, оправдывали работорговлю и иные методы колониального разбоя, недаром она часто вызывала гневное возмущение деятелей эпохи Просвещения.

Протест африканцев против апологетических построений колонизаторов неизбежно должен был выразиться в революционном отрицании «белого господства», в чувстве общности африканцев в противовес колонизаторам. Однако, будучи выражением расового самосознания, он приобрел иррациональную форму «черного расизма», рано породившего те черты, которые впоследствии стали тормозом национально-освободительного движения.

Врач Джеймс Африканус Хортон (1835–1883), уроженец Сьерра-Леоне, жил и работал в различных местах Золотого Берега. Кроме книг по тропической медицине и истории его перу принадлежит множество политических статей полемического характера. Он много сделал для развития школьного образования. Некоторые его работы на общественно-политические темы посвящены опровержению господствовавших в то время антропологических теорий о неспособности африканцев к «цивилизованию». В связи с этим он разоблачил некоторых сотрудников Королевского антропологического института в Лондоне, утверждавших, что негры из-за особенностей своего физического строения не способны к дальнейшему прогрессу. Как и Блайден, он поднял свой голос против дискриминационных теорий, отрицавших исторические заслуги африканцев в области культуры, требовал создания широкой системы образования, а также соблюдения африканских обычаев и традиций.


Но более всего Хортон прославился как автор конституции Конфедерации Фанти, сложившейся на Золотом Береге в 1868–1871 гг. Это первый письменный документ, в котором отражены общность антиколониальных действий и целей некоторых вождей побережья, с одной стороны, торговой буржуазии и городской интеллигенции — с другой.

Уже с середины XIX в. у купцов Золотого Берега все большее негодование вызывала налоговая политика колониальных властей, сдерживавшая расширение местной торговли. Представители новой социальной прослойки купечества и часть традиционных вождей получили от английского губернатора кое-какие политические права в государственных органах власти и местном самоуправлении. Эти учреждения стали трибунами, с которых они требовали предоставления африканцам больших политических прав и участия их в высших органах управления на паритетных началах. В советах общин, районов и провинций должно было быть представлено только африканское население в лице купцов и вождей. Возникли серьезные разногласия с английской колониальной администрацией.

Именно в это время Хортон выступил как выразитель идеологии образованного купечества и вождей Золотого Берега. В 1868 г. дело дошло до того, что была провозглашена так называемая Конфедерация Фанти. Этот непрочный союз нескольких вождей фанти, в котором участвовали ведущие купцы городских центров, просуществовал до 1871 г. Ее президентом был избран богатый купец и видный деятель методистской церкви Харти. Принятая в 1871 г. конституция отражала убеждения Хортона. Он предложил две формы государственного устройства Золотого Берега: демократическую конституционную монархию Фанти и республику купцов Аккры. Требование политического самоопределения еще не выдвигалось, да и не могло тогда быть выдвинуто.

Хортон и его последователи предусматривали продолжение «охранительного» колониального господства Англии до тех пор, пока не будет сочтено, что «страна созрела для перехода к суверенитету». Оставался в силе как дань прошлому и принцип усиления феодально-племенной монархии, правда дополненный в угоду развивающейся торговой буржуазии и плантаторам некоторыми современными мероприятиями по развитию сельского хозяйства и промышленности.

Конфедерация Фанти распалась под давлением английских властей, ее официальные деятели в приморских городах подверглись репрессиям.

Уже в это время стало ясно, что племенные вожди занимают шаткие и двойственные позиции, что под воздействием колониальных властей они с легкостью отказываются от своих требований, а впоследствии могут быть даже принуждены к прямому сотрудничеству с колониальными державами. Все попытки достигнуть внутренней автономии окончились неудачей, и в 1874 г. Золотой Берег на положении королевской колонии был подчинен колониальной администрации с расширенными полномочиями. Это послужило сигналом к репрессиям против купечества и африканской интеллигенции.

Во всех странах Западной Африки эти общественные элементы испытывали на себе гнет империализма, особенно усилившийся из-за интенсификации захватнической политики после 1890 г. Антиколониальная борьба продолжалась на более высоком этапе, сохраняя традиции первых политических движений и организаций, от которых она унаследовала некоторые задачи и идеологические принципы «протонационалистов».

[ZHAN]

Как известно, в самой южной части Африканского материка обнаружены древнейшие следы человека. Здесь охотники периода мезолита, жившие в далекие тысячелетия, оставили тысячи выразительных наскальных рисунков и картин.

[Самые ранние свидетельства обитания человека (ранних его форм) были обнаружены в области восточноафриканских великих озер, в частности в ущелье Олдувай. Кроме того, мезолитические наскальные изображения не могут, строго говоря, рассматриваться как «древнейшие следы» человека.]

Их потомки, как и жители некоторых других изолированных районов Африки, ко времени появления европейцев частично находились еще на стадии первобытнообщинного строя. Первые голландские поселенцы в XVII в. встретили этнические группы, которые добывали пропитание охотой и знали только каменные орудия. В соответствии с их образом жизни колонисты называли их «бошьё манс» — «люди буша». Под этим названием, несколько пренебрежительным, — «бушмены» — они вошли в литературу.

Бушмены жили небольшими общинами, более прочная племенная организация была им неведома. Говорили они на языке койсанской группы. Голландские колонисты пробовали обращать их в рабство, но бушмены оказались непригодными к сельским работам, и тогда завоеватели приступили к поголовному их истреблению.

Письменные свидетельства XVIII в. рассказывают о зверских акциях уничтожения отчаянно сопротивлявшихся бушменов, вооруженных только примитивными метательными снарядами, которые они бросали из-за каменных заграждений. Предполагается, что только за одно десятилетие, с 1785 по 1795 г., было убито не менее 10 тысяч членов этих охотничьих групп — недаром их в законодательном порядке уподобляли дичи. Один путешественник-исследователь заметил лаконично:

«Охота на этих людей составляет для многих поселенцев своеобразное развлечение».

В тесном родстве с бушменами по антропологическим и языковым признакам находится другая группа койсаноязычного населения, занимающая всю южную часть Африки, от мыса Доброй Надежды до реки Кей. Это так называемые готтентоты. Правда, они уже поднялись выше по лестнице общественного развития — разводили крупный рогатый скот и жили большими семьями или родами в обширных краалях. Несколько родственных родов объединялись в племя, люди которого также жили сообща. Они умели обрабатывать железо и изготовляли железные орудия труда и оружие. К началу европейской колонизации среди племен готтентотов появились первые признаки имущественных различий, социальной дифференциации между свободными людьми и патриархальными рабами, наметились политические объединения нескольких племен. Но в основном это общество еще подчинялось принципам первобытнообщинного устройства.

Готтентоты рано попали в зависимость от теснивших их колонизаторов. Последние силой заставили часть племен и общин уйти за реку Оранжевую. Они пересекли в северо-западном направлении пустыню Калахари и осели в Юго-Западной Африке. Здесь эти племена, занимавшиеся высокоразвитым скотоводством, стали называться нама. В середине XIX в. они вместе с племенами орлам, также вытесненными из Капской области, основали первое в этом регионе раннефеодальное объединение племен, возглавлявшееся вождем по имени Йонкер Африкаанер. С этого времени они соперничали с располагавшимися к северу от них скотоводами-гереро. Следовательно, среди скотоводческих племен Юго-Западной Африки не было единства, они не могли оказать дружный отпор германской колониальной экспансии, подготовленной Рейнским миссионерским обществом.

Другую значительную часть населения Южной и особенно Юго-Восточной Африки составляли в XIX в. народы, говорившие на языках банту нгуни и сутотсвана (суто, кололосуто и др.). Среди нгуни были такие крупные племена, как коса, зулу (зулусы), свази и, наконец, отколовшиеся от зулу ндебеле Трансвааля и матабеле Южной Родезии (Зимбабве). Они прославились тем, что героически сопротивлялись бурским и английским захватчикам, и им принадлежит почетное место в истории антиколониальной борьбы народов Южной Африки.

Южнее всех этих племен жили коса, располагавшиеся в XVIII в. на территории, ограниченной реками Грейт-Фиш и Кей и Драконовыми горами. Наряду со скотоводством они занимались земледелием, часто значительным. Как и койсаноязычные народы коса редко забивали свой скот, порой исчислявшийся тысячами голов; в основном он был для них источником молочных продуктов. Коса уже несколько веков вели оседлый образ жизни. Вокруг их селений теснились краали для скота, защищенные высокими изгородями из колючих растений. Коса обрабатывали металл, у них уже зарождалось разделение труда, например выделилось в самостоятельное занятие кузнечное дело. Правда, обмен играл еще подчиненную роль. Для социального устройства коса, как и других скотоводческих народов Южной Африки, были характерны начатки распада первобытнообщинного строя.

К концу XIX в. усилилось экономическое, политическое и социальное могущество вождей коса, имущественное неравенство стало больше. Скот перешел в частное владение и превратился в мерило положения человека в обществе. Теперь вождь племени пользовался значительно большей властью, чем прежде, при родовой организации, которая ослабевала с каждым днем. Чтобы упрочить свое положение, вождь выбирал помощников и вождей селений из членов своей семьи. Тем не менее общество коса было множеством невидимых нитей связано с нормами первобытнообщинного строя. Это особенно ярко проявлялось в организации войска и в методах ведения войны.

Зулу, также ответвление нгуни, в конце XVIII в. создали на основе жесткой военной организации боеспособное племенное объединение, в котором намечались зачатки раннегосударственных форм устройства.

Богатая перипетиями история зулу на протяжении многих веков была заполнена переселениями с места на место и слияниями с другими племенами. На исходе XVIII в. зулу жили на территории современных Натала и Зулуленда, между Индийским океаном и Драконовыми горами, т. е. на южной окраине Трансвааля. В конце XVIII в. вождю маленького племени тетва Дингисвайо удалось сколотить довольно рыхлое объединение, в которое входило свыше 30 племен, в том числе зулу. В 1818 г. Дингисвайо был убит, и его место занял один из второстепенных вождей — Чака.

Чака (1818–1828) провел важную реорганизацию войска зулу, которые к этому времени ассимилировали и покорили многие другие племена. Он и его преемник Дингаан создали военный союз племен, опиравшийся на постоянное войско численностью около 14 тысяч человек. В результате древний родовой строй был подорван, экономическое и социальное неравенство быстро увеличивалось. Зулу преодолели рамки первобытнообщинного строя, и в некоторых областях общественной жизни у них возникли ранне-государственные формы устройства. Как и у коса, у зулу вся земля еще находилась в общинном пользовании, самой мелкой хозяйственной единицей оставалась большая семья, но их социальные отношения определялись характером собственности на скот. Скот составлял главное богатство, он был основой глубинных процессов экономической и социальной дифференциации. Разница в имуществе порождала отношения зависимости, которые, однако, еще не играли решающей роли в производстве.

Для развития общества зулу важное значение имело преобразование войска. Путем усовершенствования первобытнообщинной системы возрастных классов оно было превращено в постоянную армию. Чака построил большие краали, где воины жили без семьи и сами несли заботу о себе. Молодым людям вообще было запрещено обзаводиться семьей, но и мужчины старшего возраста, уже женатые, считались резервистами и должны были несколько месяцев в году жить в краалях и нести военную службу. Следовательно, сельские и домашние работы лежали в основном на женщинах. Военные краали для мужчин достигали различных размеров: одни вмещали 500 человек, другие — до 2 тысяч. Воины жили в них подразделениями во главе с командирами — индунами. Они руководили военными операциями и управляли краалями в мирное время.

Таким образом, Чака основал своего рода регулярную армию, в которой ввел новый боевой строй и новое вооружение. Грозным боевым оружием, наводившим страх на соседние племена, стал ассегай — крепкое ударное копье. Войско зулу, храбрость которого особо отметил Энгельс в работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства», впоследствии обращало в паническое бегство и колониальные войска англичан, вооруженные винтовками и пушками.

Вся общественная жизнь зулу была настолько милитаризована, что война против других племен превратилась для них в потребность и важное средство наживы. Сначала зулу предпринимали военные набеги на соседей лишь для того, чтобы угнать их скот и разграбить зернохранилища, но со временем, желая пресечь возможность мести со стороны подвергшихся нападению и ограблению чужих племен и селений, стали подчинять их своей непосредственной власти. Молодых мужчин побежденных племен насильно забирали в зулусское войско, чаще всего во вспомогательные части или в носильщики. Но нередко, если речь шла о мятежном племени, убивали всех, особенно стариков. Женщин и детей зачастую отправляли в отдаленные зулусские краали, и таким образом они интегрировались в общественную систему зулу. Как правило, они, однако, оставались свободными, ибо рабства у зулу не было. Нападения зулу на соседние племена явились косвенной причиной новой волны переселения народов, в том числе суто, тембу, тсвана (Бечуаналенд) [современная Ботсвана].

Львиную долю военной добычи присваивал Чака, а впоследствии его преемники. Вскоре в руках правителя сосредоточились огромные стада, которые пасли зависимые зулу или воины вспомогательных частей. Правитель же ведал и разделом трофеев, наделяя скотом и прочим добром военачальников и особо отличившихся солдат. Такая система неравномерного распределения трофеев способствовала усилению имущественных различий в обществе зулу.

Войны оказывали воздействие также на положение и могущество вождя и вызывали дальнейший распад родового строя, а следовательно, и всех кровнородственных групп. Народное собрание свободных людей все более отодвигалось на задний план, основой законодательной и исполнительной власти по сути дела становилось войско. Оно, однако, выступало еще как единое целое и не допускало образования знатью самостоятельных органов власти и управления. Расщепление общества на классы также еще не было отчетливо выражено. Общество зулу может служить классическим примером «военной демократии» по Ф. Энгельсу.

Сообщения современников, да и почти вся буржуазная литература, рисуют зулусских вождей «кровожадными, мстительными, жестокими деспотами, одержимыми почти безграничным честолюбием». Они якобы несли с собой смерть и опустошение. Этим колонизаторы и их апологеты стремились оправдать связанное с колонизацией покорение зулусов.

Конечно, нельзя отрицать, что в походах против соседних племен зулусы не останавливались перед насилием и жестокостями. Но эти побочные явления несчетное количество раз повторялись во всей мировой истории, они типичны для всех племен и народов в переломные моменты их общественной жизни, когда формируются первые классовые отношения. Они отнюдь не являются нововведением или «расовой» особенностью зулу и их вождей, а неизбежно возникают на определенной стадии развития любого общества как результат внутреннего напряжения в нем.

Зато в работах буржуазных авторов не упоминается, что в XIX в. зулусские правители принимали также меры для развития хозяйства. Они поощряли ремесла, которые, правда, были целиком поставлены на службу войне, стремились расширить внутренний обмен между племенами и торговлю с другими странами и с этой целью наладили контакты с португальскими купцами в Мозамбике и с англичанами.

Чака был убит в 1828 г. своим сводным братом — тоже не редкость в мировой истории. Бразды правления взял в свои руки Дингаан (1828–1840), который продолжал политику своего предшественника. При Дингаане произошли первые серьезные столкновения зулу с бурами, упорно продвигавшимися вперед в Натале.

Аналогичным образом развивалась в XIX в. история матабеле. В 1823 г. от Чаки отложился вождь Мзиликази (Моселекатсе). Он со своими индунами (военные предводители, впоследствии аристократы) и их приближенными основал на территории Трансвааля первое государство матабеле со столицей Мосига. Преследуемые войском зулу под командованием Дингаана, потерпев в 1837 г. первое поражение от вооруженных огнестрельным оружием буров, матабеле снова снялись со своими семьями и стадами с насиженных мест и направились дальше на север. Они перешли Лимпопо и обосновались между Лимпопо и Замбези (Зимбабве). Они вытеснили некоторые племена шона на восток, покорили живших здесь бечуана и в 40-х и 50-х годах прошлого столетия создали сильное государство со столицей в Булавайо.

Когда в 1868 г. старый вождь матабеле, Мзиликази, умер, его сын Лобенгула получил в наследство прочное объединение племен, пользовавшееся значительным влиянием. По экономическим, социальным и политическим условиям существования матабеле мало чем отличались от зулу. И у них усиленно выдвигалась военная знать во главе с индунами, над которыми стоял верховный вождь. Все они имели огромные стада. Сам Лобенгула, считавшийся высшим владельцем всего скота, обладал более чем полумиллионом голов животных. В последние два десятилетия перед вторжением англичан возросла частная собственность на скот и военные трофеи. Это укрепило экономические позиции знати, и в результате увеличилась опасность политического сепаратизма и типичного для раннего феодализма стремления отдельных аристократов к самостоятельности.

Лобенгула был вынужден вести упорную борьбу против возможных претендентов на трон и мятежных индун, но с помощью жрецов все же сумел укрепить центральную власть. Тем не менее Лобенгула не был тем всесильным властителем, каким являлся Чака. При решении важных государственных дел в Булавайо большую роль играл совет индун. В 80-х годах финансовая клика компании Сесиля Родса вынесла государству матабеле смертный приговор. Английские колониальные войска окружили его со всех сторон, и тогда матабеле оказали им героическое сопротивление.

[ZHAN]

Южная Африка наряду с Северной Африкой, Сенегалом и Золотым Берегом относится к тем районам материка, где началось продвижение колонистов в глубь суши. Еще в середине XVII в. голландские, а затем немецкие и французские поселенцы приобретали большие участки на территории Капской провинции. Среди колонистов преобладали голланды, поэтому всех их стали называть бурами (от голландского «бур» — «крестьянин»).

Буры, однако, вскоре стали вовсе не мирными земледельцами и скотоводами, которые собственным трудом снискивали себе пропитание. Колонисты — их число непрестанно пополнялось вновь прибывшими поселенцами — к началу XIX в. уже владели огромными полями и пастбищами и упорно просачивались дальше, во внутренние районы. При этом они уничтожали или изгоняли отчаянно сопротивлявшихся бушменов и другие народности койсаноязычной группы, отнимали у них земли и скот.

Британские миссионеры, стремившиеся оправдать колониальную политику Англии, в начале XIX в. с возмущением писали в своих отчетах о зверском, бесчеловечном уничтожении местного населения бурами. Английские авторы Барроу и Персиваль изображали буров ленивыми, грубыми, невежественными людьми, жестоко эксплуатирующими «полудиких туземцев».

[Впечатления об африканерском населении Капской колонии русского В. М. Головнина, пробывшего в Саймонстауне (тогда — Симонсштадт) с апреля 1808 г. по май 1809 г., во многом подтверждают мнение (см.: Африка глазами наших соотечественников. М., 1974).]

Действительно, прикрываясь догматами кальвинизма, буры объявили своим «божественным правом» порабощение людей с кожей иного цвета. Часть покоренных африканцев использовалась на фермах и находилась почти на положении рабов. Это относится в первую очередь к хинтерланду Капской провинции, где колонисты имели огромные стада скота.

На фермах велось в основном натуральное хозяйство. Стадо нередко насчитывало 1500–2000 голов крупного рогатого скота и несколько тысяч овец, ухаживали за ними африканцы, силой принуждаемые работать. Вблизи городских поселений — Капстада, Стелленбоса, Граф-Рейнета — применялся, кроме того, труд рабов, доставлявшихся издалека. Они работали в домашнем хозяйстве, на сельскохозяйственных предприятиях, виноградниках и полях, в качестве зависимых ремесленников.

Буры непрестанно раздвигали границы своих владений, и только коса героическими усилиями сдерживали их на реке Фиш.

В первые полтораста лет своего существования Капская колония служила в основном нидерландской Ост-Индской компании промежуточной станцией на пути в Индию, однако затем колонисты вышли из-под ее контроля. Они основали, прежде всего под влиянием Великой французской революции, «автономные районы», где, превознося на словах свободу, на деле осуществляли территориальную экспансию и эксплуатацию африканского населения.

[Противоречия между словами и делами здесь, собственно, не было: свобода в представлении колонистов-африканеров имела типично буржуазный характер, т. е. это понятие само по себе включало свободу эксплуатации. В то же время В. М. Головнин очень хорошо понял, насколько развитые формы буржуазных свобод, принесенные в Капскую колонию англичанами, пусть только для белого населения, были шагом вперед в сравнении с мелочной опекой и регламентацией всех сфер жизни общества, которые были характерны для управления голландской Ост-Индской компании — типичной привилегированной компании эпохи мануфактурного капитализма.]

В начале XIX в. Капскую колонию захватила Великобритания. С 1806 г. в Капстаде находилась резиденция английского губернатора. Этим было положено начало периоду еще более интенсивного колониального проникновения в Южную Африку, которое повлекло за собой в конечном счете колониальный захват ее территории, жестокое покорение и эксплуатацию племен и народов Южной и Юго-Западной Африки английскими монополиями.

Наступление Великобритании в Южной Африке с самого начала служило колониальным интересам некоторых групп торгового и промышленного капитала. Колонизация была частью программы колониальных кругов. Английские колонисты продолжили и усилили начатый бурскими фермерами захват земель и бесчеловечное истребление покоренного населения. И здесь, в Южной Африке, на первый план выступили новые задачи промышленного капитализма, а именно наряду с капиталистической политикой колонизации освоение дешевых источников сырья и сбыт массовой продукции отечественных мануфактур и фабрик. У африканских племен и народов появился новый, исключительно опасный противник, и в конце концов он взял верх над ними.

Между двумя группами, заинтересованными в колониальной экспансии, — бурами и английскими колонизаторами — началась борьба. И те и другие преследовали одну цель — эксплуатировать население Африки, но они различались по непосредственным задачам, мотивам и формам своей деятельности, ибо представляли различные этапы и движущие силы колониальной экспансии. Проиграли в этом поединке буры — они оказались не в состоянии решительно перейти к капиталистическим методам эксплуатации. Этому предшествовали многочисленные разногласия и столкновения, и многим буржуазным авторам вся история Южной Африки XIX в. даже предстает в свете «англо-бурского конфликта», хотя обе стороны желали лишь одного — эксплуатировать коренных жителей Южной Африки и равно несли им порабощение, горе, гибель и жестокий гнет.

Вскоре после того как Капская колония стала английским владением, административная власть перешла от голландских органов власти к английским чиновникам. Были созданы колониальные войска, в состав которых входили африканские «вспомогательные» части. Фермеров-буров обложили большими налогами. С 1821 г. начался усиленный приток английских поселенцев. Им в первую очередь администрация предоставляла самые плодородные земли в восточной части колонии. Отсюда они, сломив длившееся десятилетиями сопротивление коса, двинулись к реке Кей. К 1850 г. этот район был присоединен к английской колонии, а затем была завоевана вся территория расселения коса.

Английские власти поддерживали капиталистическую колонизацию соответствующими мероприятиями, в том числе и привлечением туземцев в экономику в качестве рабочей силы. Рабство зачастую продолжало существовать, правда в косвенной форме, в виде принудительных работ или системы отработок. В крупных хозяйствах оно лишь постепенно уступало место существующей по сей день капиталистической эксплуатации африканских сельских рабочих и арендаторов («сквоттер систем»). Эти формы эксплуатации отнюдь не были для африканского населения более гуманными, чем рабский труд и иные формы зависимости на фермах буров.

Бурские фермеры считали себя ущемленными в своих экономических и политических правах. Особый протест вызывали у них запрещение рабства, законодательные акты английской администрации относительно привлечения и использования африканских рабочих, превращение бурских ферм в концессии, обесценение голландского риксдалера и другие факторы такого рода.

К этому времени сказались также последствия примитивных, хищнических методов использования пахотных площадей и пастбищ Капской провинции. Экстенсивное скотоводство и действовавший порядок наследования земли и прежде толкали колонистов к тому, чтобы двигаться дальше в глубь страны и захватывать новые участки. В 1836 г. значительная часть буров снялась с места, чтобы освободиться от нажима английских властей. Начался «великий трек», переселение 5—10 тысяч буров на север. В колониально-апологетической историографии его часто романтизируют и называют походом свободы. Буры ехали в запряженных быками тяжелых фургонах, которые служили им в пути жилищем, а при вооруженных стычках с африканцами превращались в крепость на колесах. Рядом двигались огромные стада, их охраняли вооруженные до зубов всадники.

Буры оставили далеко позади реку Оранжевую, и здесь в 1837 г. они впервые встретились с матабеле. Африканцы мужественно защищали свои стада и краали, но в решающей битве при Мосиге, столице матабеле, на юге Трансвааля, дравшиеся только копьями воины-матабеле не устояли перед современным оружием буров, хотя и бились до последней капли крови. Тысячи их были перебиты. Матабеле всем народом поспешно отступили на север, через Лимпопо, и угнали свой скот.

Другая группа буров, также увлеченная жаждой захватов, под руководством своего предводителя Ретифа перешла через Драконовы горы в Натал. В 1838 г. они учинили среди живших здесь зулу настоящую резню, утвердились на их землях и в 1839 г. провозгласили независимую Республику Натал со столицей Питермарицбург. Управлял ею народный совет. Они построили город Дурбан (или Порт-Натал, по названию побережья, в честь высадки на него Васко да Гамы в рождество 1497 г.) и тем обеспечили себе выход к морю. Земля была разделена на большие фермы по 3 тысячи моргенов [морген — здесь около 0,25 гектара] и более в каждой.

Однако английская колониальная администрация Капской провинции тоже давно зарилась на плодородные земли Натала. Англичане заняли Натал и в 1843 г. объявили его колонией. Хотя за бурскими фермерами было признано право поселения, большинство их покинули насиженные места. Они опять пересекли со своими стадами и фургонами Драконовы горы и воссоединились с бурами Трансвааля. Поблизости от них, к северу от реки Вааль, они образовали три республики: Лейденбург, Заутпансберг и Утрехт, которые в 1853 г. объединились в Южно-Африканскую Республику (Трансвааль).

Год спустя к югу от нее было провозглашено Оранжевое свободное государство. Правительство Англии и колониальные власти Капской провинции были вынуждены признать суверенитет вновь образованных бурских государств, но делали все, чтобы удержать их под своим влиянием.

Оранжевое свободное государство и Трансвааль были республиками, крестьянскими по существу, религиозно-аскетическими по внешним атрибутам. С середины XIX в. на территории Оранжевого свободного государства селились также купцы и ремесленники, появилось некоторое число английских колонистов.

Кальвинистская церковь, следуя своим принципам обособленности, приняла окостеневшие формы догматики. В оправдание эксплуатации африканского населения она разработала своеобразную систему расовой дискриминации и объявила ее «божественным провидением».

В действительности же буры сгоняли с земель и порабощали оседлое коренное население и родовые группы племен суто и тсвана, захватывали огромные территории и превращали их в фермы. Часть африканцев была оттеснена в резерваты, часть — обречена на принудительные работы на фермах. Тсвана защищались от силой навязывавшихся мероприятий по «обороне»; многие уходили на запад, в безводные местности, походившие на пустыни. Но и здесь их вожди очень рано испытали давление с двух сторон.

Великобритания поняла, что эти области, лишенные экономической ценности, имеют большое стратегическое значение: тому, кто ими владеет, нетрудно окружить владения буров и обеспечить свои интересы в соседнем Трансваале. Затем Германская империя, также покушавшаяся на центральный Бечуаналенд, захватила Юго-Западную Африку, и это решило судьбу племен тсвана. Великобритания поспешила воспользоваться договорами о «помощи», которые она мошенническим путем давно заключила с некоторыми их вождями, и в 1885 г. небольшое подразделение английских колониальных частей фактически оккупировало их территорию.

Еще один важный анклав годами успешно сопротивлялся вооруженным отрядам буров и их «треку», предпринимавшемуся в поисках тучных пастбищ и дешевых рабочих рук, — территория суто во главе с племенным вождем Мошешем. Племена южных суто обитали в гористых верховьях реки Оранжевой в нынешнем Лесото. Плодородная и богатая горными пастбищами, эта местность была густо заселена. Естественно, она рано стала предметом вожделений бурских скотоводов, а затем и английских фермеров. Здесь еще во время оборонительных боев против зулу и матабеле сложилось и окрепло объединение племен суто. При Мошеше I, блестящем военачальнике и организаторе, его людей сплотила борьба против европейского колониализма. В трех войнах (1858, 1865–1866, 1867–1868) им удалось отстоять свои богатые пастбища и самостоятельность Басутоленда.

Но вожди суто не могли долго противостоять изощренной тактике английских колониальных властей, засылавших впереди себя торговцев, агентов и миссионеров из Капской провинции. Мошеш даже сам обратился к англичанам с просьбой о помощи, чтобы защититься от посягательств буров. В осуществление договоров в 1868 г. Великобритания установила над Басутолендом протекторат, а несколько лет спустя прямо подчинила его английской администрации Капской колонии. Тогда суто снова взялись за оружие.

На массовый захват земель, введение системы резерватов, колониальное налогообложение и проект разоружения африканцев суто ответили могучим восстанием, продолжавшимся с 1879 по 1884 г. Англичане, не ограничиваясь зверскими карательными экспедициями, несколько видоизменили и кое в чем даже ослабили систему протектората. В результате им удалось часть вождей подкупить, сделать их сговорчивее и в конце концов превратить в важную опору колониальной эксплуатации Басутоленда.

Таким образом, в 70-х годах Великобритания установила господство над Капской колонией, Наталем и Басутолендом. Теперь она целеустремленно направила свои действия против государства зулу к северу от Натала, замышляя одновременно окружение и захват бурских республик Оранжевая и Трансвааль. Борьба колониальных держав за овладение Южной Африкой вскоре получила новый могущественный стимул: в жаркие летние дни 1867 г. на берегу реки Оранжевой были найдены первые алмазы. Сюда устремились тысячи старателей, купцов и мелких предпринимателей. Возникли новые городские поселения.

Территория к востоку от реки Вааль до Копье и Ворнизигта, названная именем британского министра колоний Кимберли, была усеяна алмазными россыпями. Английская колониальная администрация Капской колонии обеспечила своим предпринимателям и купцам контроль над зоной добычи алмазов и свободный доступ в нее.

В 1877 г. английские войска напали на Трансвааль, но бурам удалось отбить атаку, защитить свой суверенитет и сохранить колонии, и в 1884 г. Великобритания снова подтвердила право Трансвааля на ограниченную независимость.

Однако открытие алмазных россыпей на Оранжевой, а в начале 80-х годов — богатых залежей золота вблизи Йоханнесбурга в Трансваале привело в движение такие силы, которым не могли противостоять буры скотоводы и фермеры, а тем более африканские племена и народы, хотя последние оказывали героической сопротивление. Отныне колониальная политика определялась крупными английскими компаниями и объединениями финансового капитала. Их беззастенчивые операции направлял стяжавший себе печальную известность Сесиль Родс (1853–1902), разбогатевший на биржевых спекуляциях акциями горнодобывающих предприятий. Всего несколько лет потребовалось ему, чтобы приобрести множество концессий на добычу алмазов, а затем и монополизировать всю добычу алмазов и золота в Южной Африке.

В 80-х и 90-х годах группа Родса занимала господствующее положение в развивавшейся быстрыми темпами южноафриканской промышленности. При поддержке лорда Ротшильда Родс превратился в ведущего финансового магната своего времени. Он стал также исполнителем империалистических планов захвата и эксплуатации чужих народов.

С 80-х годов XIX в. английские монополисты мечтали о сплошном колониальном комплексе в Африке «от Капа до Каира» Претворяя эти мечты в жизнь, они сломили героическое сопротивление матабеле к северу от Лимпопо и загнали десятки тысяч африканских горняков и сезонников в рабочие лагеря. Непосильный труд доводил их до полного изнеможения, а иногда и до физической гибели. Мамона финансового капитала захватила своими кровожадными щупальцами источники сырья и население Южной Африки.

В это время племена и народности Южной, Юго-Восточной Юго-Западной Африки оказывали колониальным захватчикам сопроиивление, поражающее своим размахом и разнообразием форм. Мы уже говорили об антиколониальных выступлениях некоторых народов, в том числе суто и матабеле. Но наш рассказ будет неполным, если мы не скажем о борьбе и восстаниях коса и зулу против колониального завоевания и владычества.

[ZHAN]

Сопротивление жителей Южной Африки развертывалось в исключительно трудных условиях. Из-за сложных интриг, которые вели друг против друга англичане и буры, африканцы порой не понимали, что обе эти колониальные силы равно опасны для независимости коренных жителей. Часто они пытались лавировать между двумя фронтами, заключая соглашения с тем захватчиком, который в тот момент представлялся им менее опасным. Тем страшнее были последствия подобных ошибок. В то время как африканцы собирали силы для отпора одному чужеземному завоевателю, другой, не менее опасный колониальный грабитель, вероломно прикрывшись маской союзника, подбирался к границам их земель и селений и заставал их врасплох.

Первыми против фермеров-буров, стремившихся к земельным захватам, и английских колонизаторов восстали племена коса. Английские поселенцы еще в XVIII в. достигли реки Фиш и с этого рубежа просачивались на богатые пастбища скотоводов-коса. Коса, однако, не могли смириться с непрестанным сокращением их пастбищ, угоном скота, а также с навязанным им соглашением, установившим реку Фиш границей их расселения. Они неизменно возвращались на привычные места выгонов и поселения, особенно в периоды засух. Тогда буры направляли против мирных краалей коса карательные экспедиции.

Война племен коса сначала против бурских, а затем и английских захватчиков продолжалась без малого сто лет. Она фигурирует в колониальной историографии как восемь «кафрских» войн.

Первые столкновения с европейцами произошли еще в обстановке вражды между отдельными племенными группами, в частности между вождями Гаика и Ндламбе. Благодаря этому бурские, а главное, английские захватчики с успехом препятствовали образованию единого фронта африканцев и смогли нейтрализовать отдельных вождей. Примером может служить война 1811 г., когда с одобрения Гаики английские отряды предприняли карательные действия против некоторых групп коса под управлением Ндламбе. Перед этим вожди Ндламбе и Тсунгва, подкупленные экстремистскими кругами буров и опиравшиеся на помощь спасавшихся от принудительных работ готтентотов, разбили войска английского генерала Ванделера и подошли к реке Кейман. Потому карательные действия англичан отличались жестокостью, они не брали пленных и убивали раненых на поле боя.

Разрозненным группам коса было необходимо объединиться и выступить совместно. Такова была обстановка, когда на сцену выступил пророк по имени Нхеле (Макана). Пропагандируя свои учение и «видения», основанные на традиционных африканских и христианских религиозных представлениях, он пытался сплотить коса в борьбе против колониальных эксплуататоров. Его признал только Ндламбе, и английские колонизаторы, спекулируя на этом обстоятельстве, заключили с Гаикой «договор о союзе».

В битве против коса во главе с Нхеле союзники устроили кровавую бойню. Более 2 тысяч воинов пали жертвой колониальных войск в 1819 г. Был убит и пророк Нхеле. Коса лишились всей территории до реки Кейскама: она была присоединена к Капской колонии.

Эта война, четвертая по счету, явилась важным переломным моментом. Страшная угроза колониального завоевания заставила вождей отдельных племен забыть свои распри и выступать впредь совместно. Оборонительные бои укрепили боеспособность союзов племен. В 1834 г. восстали все коса, населявшие пограничные районы. Они были хорошо организованы и применяли новые тактические методы ведения войны. Некоторые колониальные части были уничтожены партизанами. Тем не менее в конце концов англичане снова разбили коса и присоединили к своей колонии все области к западу от реки Кей (1847).

Захват Натала сначала иммигрантами-бурами, а в 1843 г. английской колониальной администрацией расколол единую раньше область расселения обеих народностей нгуни — коса и зулу.

С этого времени английская администрация упорно стремилась к новым территориальным захватам и окончательному покорению коса. Все договоры с отдельными вождями были аннулированы, поэтому снова вспыхнула война (1850–1852). Сражения отличались особой продолжительностью и упорством. Это было наиболее длительное и организованное восстание коса.

Вдохновляемые новым пророком, Мландшени, коса объявили захватчикам «священную войну». К ним примкнули тысячи африканцев, насильно одетых в мундиры колониальных солдат, и готтентотов-полицейских. Вооруженные современным оружием, они существенно усилили антиколониальное восстание. В рождество 1850 г. тысячи воинов коса перешли границы Британской Кафрарии. Руководил этими действиями вождь галека Крели. Подчеркнем, что одновременно против английских войск сражался верховный вождь суто Мошеш, и в 1852 г. его конница численностью 6–7 тысяч человек нанесла англичанам временное поражение. Повстанцы вели также переговоры с некоторыми вождями гриква и тсвана о совместных действиях против колонизаторов.

И все же был упущен момент, когда восстание могло увенчаться победой, хотя бы временной. Английским колонизаторам снова удалось лживыми посулами привлечь вождей на свою сторону и овладеть последними землями коса в Транскее. Теперь границы английской колонии упирались в территорию племенного объединения зулу.

Последний раз отдельные племена коса поднялись против колониального порабощения и полной утраты независимости в 1856–1857 гг. Вожди Крели и Сандили с их племенами на небольшом клочке земли были со всех сторон осаждены английскими войсками, и им угрожала голодная смерть. В этом безвыходном положении они решились на отчаянный шаг. Под влиянием нового пророка у них появились хилиастические видения будущего: суд божий, верили они, изгонит белых чужеземцев; в «будущем царстве», где христианское вероучение не найдет себе места, восстанут мертвые, прежде всего бессмертные пророки и убитые вожди, и возродится весь утраченный скот. Этим будет положен конец какой бы то ни было политической и экономической зависимости. Пророк Умлаказар призывал в своих проповедях:

«Не сейте, в будущем году колосья взойдут сами. Уничтожайте весь маис и хлеб в закромах; забивайте скот; покупайте топоры и расширяйте краали, чтобы они вместили весь тот прекрасный скот, что восстанет вместе с нами… Бог гневается на белых, которые убили его сына… Однажды утром, пробудившись ото сна, мы увидим ряды столов, уставленных яствами; самые лучшие бусы и украшения наденем мы на себя».

Поддавшись этим религиозным внушениям, коса забили весь свой скот — один европейский миссионер называет внушительную цифру: 40 тысяч голов — и стали ждать «последнего суда». После «дня воскрешения», ожидавшегося 18–19 февраля 1857 г., тысячи коса умерли с голоду. Европейские завоеватели, которые якобы должны были покинуть страну из-за недостатка продуктов питания, и не думали уходить.

Так активная борьба против колониализма сменилась ожиданием вмешательства сверхъестественных сил и наступления «царства справедливости». В ней, несомненно, черпали силы и надежду загнанные в тупик коса, не знавшие законов общественного развития. Только когда коса убедились, что видения их не сбылись, они в полном отчаянии снова взялись за оружие. Английские войска без труда одержали победу над полумертвыми от голода людьми. Большая часть коса погибла во время военных действий или умерла голодной смертью. Остальные покорились. Так трагически закончилось почти вековое героическое сопротивление коса.

В борьбе с коса колонизаторы обычно сталкивались с отдельными разобщенными племенами, которые только временами объединялись для прямого отпора завоевателям. Значительно более опасным противником были военный союз племен и государство зулу.

Верховный вождь зулу Дингаан сначала отнесся очень дружелюбно к бурам и, не понимая их колониалистских замыслов, явно в пику английским поселенцам и захватчикам признал в договоре владения буров в южном Натале. Вскоре, однако, он понял свою ошибку и попытался ее исправить тем, что приказал убить предводителя буров Пита Ретифа и его спутников. Война стала неизбежной. Между зулусской армией и войсками буров началась упорная кровопролитная борьба за земли и пастбища в той части Натала, которая при Чаке принадлежала зулу.

В 1838 г. при поддержке англичан буры перешли в наступление. Напрасно войско Дингаана численностью 12 тысяч человек пыталось захватить лагерь буров, защищенный вагенбургом [походное укрепление, образованное составленными в кольцо или прямоугольник повозками]. Зулу потерпели тяжелое поражение. Поле боя было усеяно телами африканцев, пало 3–4 тысячи человек. Река, в долине которой происходило сражение, с тех пор называется Кровавой — Блад-ривер. Дингаан был вынужден отвести войско на север от реки Тугела. Буры завладели огромными стадами, принадлежавшими раньше зулу, и вынудили Дингаана заплатить большую контрибуцию скотом.

Впоследствии и в этом государстве было немало династических междоусобий, велась борьба за преобладание между отдельными вождями и военачальниками. Буры разжигали недовольство верховным вождем Дингааном, а впоследствии даже принимали непосредственное участие в военных действиях претендентов на трон. В 1840 г. Дингаан был убит. Значительная часть Натала попала в руки бурских колонистов, но зулу сохранили свою независимость, и даже появившиеся следом за бурами английские завоеватели до поры до времени не решались на нее посягнуть.

Однако вожди зулу, будучи не в состоянии примириться с недостатком пастбищ и угрозой колониальной аннексии, снова и снова организовывали сопротивление. В 1872 г. главным вождем зулу стал Кетчвайо (1872–1883). Понимая, сколь велика нависшая над ним опасность, он попытался объединить племена зулу для отпора. Кетчвайо реорганизовал армию, восстановил военные краали и в португальской колонии Мозамбик закупил у европейских купцов современное оружие. К этому моменту армия зулу насчитывала 30 тысяч копьеметателей и 8 тысяч солдат под ружьем. Но конфликт возник раньше, чем рассчитывал верховный вождь.

Английские колониальные власти Натала стремились параллельно продвижению в Трансваале полностью подчинить зулу. В 1878 г. они предъявили Кетчвайо ультиматум, по сути дела лишавший зулусское государство независимости. Англичане требовали признать власть их резидента, допустить на территорию зулу миссионеров, распустить боеспособное зулусское войско, выплатить огромный налог. Совет вождей и военачальников отклонил ультиматум. Тогда в январе 1879 г. английские войска вторглись в Зулуленд. Этой войне, однако, суждено было стать одной из наиболее трудных и кровопролитных кампаний английского колониализма в XIX в. По официальным данным, только одни военные расходы составили 5 миллионов фунтов стерлингов.

Вначале зулу удалось нанести колонизаторам ощутимые удары. Их успехи вызвали ряд восстаний на границах Натала и Капской колонии, в том числе среди суто. Лишь после того как английские войска получили от колониальной администрации существенное подкрепление, они смогли разбить зулу. Кетчвайо был взят в плен и выслан на остров Роббен.

Однако правительство Великобритании не решилось пока осуществить полную аннексию зулусской территории. Разделив могущественное государство зулу на 13 племенных территорий, постоянно враждовавших между собой, оно тем самым ослабило его и установило над ним свой косвенный контроль. Кетчвайо был даже временно возвращен из ссылки на условиях признания им фактического британского протектората. Но впоследствии Зулуленд все же был присоединен к английским владениям в Натале, и на его территории установились колониально-империалистические отношения эксплуатации в интересах европейских землевладельцев и капиталистов.

На всех стадиях доимпериалистической колониальной экспансии африканские народы и племена, становившиеся жертвами первых колониальных захватов, оказывали им сопротивление. К славным традициям африканских народов, которыми по праву гордятся современные африканцы, относятся оборонительные войны ашанти, коса, басуто и зулу, и также Хадж Омара и его последователей в первые две трети XIX в. К несчастью, возникали они, как правило, еще стихийно. Отдельные племена или племенные союзы, возглавляемые аристократией, т. е. полуфеодальной знатью, зачастую выступали против чужеземных завоевателей разобщенно.

Как и в предыдущие столетия, многие антиколониальные движения и восстания либо проходили под религиозным флагом обновления ислама, либо, как в Южной Африке, принимали характер христианско-анимистического мессианизма или проповеди пророков. Вера в сверхъестественные силы руководителей не позволяла африканцам реалистически оценивать военное превосходство противников. Видения и пророчества отражают незрелость антиколониального движения, вызванную социальными условиями того периода. Кроме того, сопротивление, осуществлявшееся племенами, неизменно ставило своей целью восстановление старых порядков. Даже освободительное движение образованного купечества, интеллигенции и части вождей Западной Африки могло требовать реформ и участия в управлении в основном на бумаге.

Хотя африканцы решительно и мужественно противостояли колониализму, их борьба была обречена на провал. Слишком велико было социальное, а следовательно, и военно-техническое превосходство капитализма, чтобы народы и племена Африки, находившиеся на стадии первобытнообщинного или раннефеодального строя, могли одержать не временную, а прочную победу над ним. Из-за соперничества между различными этническими группами и междоусобий внутри племенной аристократии и феодальной прослойки сопротивление иноземным захватчикам обычно носило непоследовательный, противоречивый характер, а главное, было лишено единства и изолировано от других выступлений такого рода.

Тем не менее борцы сопротивления рассматриваемого периода достойны уважения тех сил, которые в наше время борются против империализма как в Африке, так и во всем мире.

[ZHAN]

Уже около 1700 г. португальцы были вытеснены из многочисленных городов побережья к северу от Мозамбика. Этому предшествовало появление в центрах и опорных пунктах на берегу моря военных и торговых кораблей Маскатско-Оманского султаната, который, действуя из южной части Персидского залива, снова начал играть видную роль в торговле между Восточной Африкой и Индией. Маскатско-арабские войска и флотилии 'были призваны на помощь самими восточноафриканскими городами, стремившимися освободиться от португальского господства.


Но эти войска, сначала как будто помощники и союзники, очень скоро показали свое истинное лицо. Они стремились прибрать к рукам важные экономические и стратегические пункты на восточном побережье Африки и присоединить их к Маскатско-Оманскому султанату.

Однако в XVIII в. им это еще не удалось, они не смогли утвердиться на побережье и закрепить завоеванные позиции. Внутрифеодальные распри, борьба за трон и — что не менее важно — персидское вторжение на территорию самого султаната ослабили его правящую верхушку и умерили ее рвение к завоеваниям за пределами страны. Важнее же всего было то, что наместники султана в городах Восточной Африки очень скоро обрели большую самостоятельность и вышли из-под его опеки.

Так, Набхани в Пате, особенно же Мазруи в Момбасе основали собственные династии, они со временем прочно укоренились и слились с местной арабо-суахилийской городской знатью. С 1750 по 1800 г. Мазруи в Момбасе находились в зените своего могущества. Их власть в течение многих лет признавали даже Пемба, Малинди и часть жителей материкового побережья до Танги. Только Занзибар оставался надежной опорой султана Маската-Омана.

История восточноафриканского побережья в XVIII в. была переменчивой. Новым арабским правителям не во всех городах удалось удержаться. Суахилийское население, предводительствуемое своей аристократией, отстраненной от власти, оказывало арабам все более энергичное сопротивление. Правитель Килвы, например, не пожелал терпеть у себя присутствие наместника Омана и арабского гарнизона, и в 1771 г. тем пришлось чуть ли не бежать из города. Только в начале XIX в. Килва снова подчинилась маскатским арабам, установившим свою власть на Занзибаре.

Экономика, культура, социальная и политическая жизнь складывались в разных городах по-разному. Момбаса и особенно Килва переживали в это время известный хозяйственный подъем. Могадишо на сомалийском побережье превратился в центр переработки хлопка. В некоторых центрах возникли новые прекрасные строения, в том числе знаменитая мечеть Кизимкази на Занзибаре. И все-таки восточноафриканские города не достигли того расцвета, который они переживали с XII по XV в., хотя они и продолжали социальные, правовые, особенно же культурные традиции ранних городов-государств.

С конца XVII в. происходило оживление культуры. От этого и более позднего периода осталось много значительных литературных произведений, написанных на суахили. Язык суахили совершенствовался и получал все более широкое распространение. Поэты и хронисты писали рассказы, лирические песни, героические поэмы.

В 1728 г., когда португальцы предприняли закончившуюся неудачей попытку снова захватить Пате, неизвестный поэт сочинил на суахили великолепную поэму «Утенди ва Тамбуку» и записал ее письмом, основывавшимся на арабской письменности.

Из Пате происходил и широко известный в свое время далеко за пределами Восточной Африки поэт Саид Абдаллах, который в период с 1810 по 1820 г. написал множество эпических стихотворений.

Многие арабские семьи, переселившиеся в XVII–XVIII вв. из Маската в Пате, Ламу, Момбасу и другие города, заимствовали язык и культуру суахили. Однако ее развитие снова прекратилось из-за экономических и политических последствий второй волны маскатско-арабского вторжения, основания Занзибарского султаната при Сейиде Саиде в начале XIX в. и интриг европейских колонизаторов в эру капитализма. В некоторых районах начался процесс «обратной» арабизации.

[ZHAN]

В начале XIX в. город и остров Занзибар стали центром заново созданного Маскатско-Оманского государства. Это оказало отрицательное воздействие на развитие восточного побережья и внутренних районов.


В 1806 г. в Маскате-Омане к власти пришел султан Сейид Саид, задавшийся целью вернуть восточноафриканское побережье под свою эгиду. Его начинаниям благоприятствовали различные обстоятельства.

После того как Сейид Саид вышел победителем из нескончаемых династических раздоров, правящая аристократия и купечество, опираясь на усилившуюся центральную власть, восстановили свои экономические позиции в морской торговле, особенно с Индией. При этом, однако, им приходилось считаться с изменившейся международной обстановкой. В конце XVIII в. капиталистическая Великобритания добилась решительного превосходства в бассейне Индийского океана и таким образом оттеснила, а то и вовсе изгнала оттуда португальцев и голландцев. Франция после поражения наполеоновской армии при Ватерлоо в 1815 г. на некоторое время также вышла из борьбы.

Правители Маската-Омана еще в 1783 г. подписали с английской Ост-Индской компанией договор о торговле и «дружбе» и с тех пор были связаны с колониальными интересами Великобритании в этом районе. С одной стороны, они рано попали в зависимость от нее, с другой — при покровительстве могущественного в то время английского флота, торгового и военного, получили свободу экономических и политических действий в небольшой, но зато точно очерченной зоне. Такую же сферу влияния пытался создать для себя с начала XIX в. молодой честолюбивый султан Сейид Саид в Восточной Африке. Великобритания своевременно обеспечила свое влияние на все его действия на Занзибаре и на восточноафриканском побережье.

Новому экономическому и политическому наступлению правителя Маската-Омана на восточноафриканском побережье способствовало крушение честолюбивых замыслов момбасских Мазруи, стремившихся к новым завоеваниям и утверждению своей независимости. Союзники Момбасы отвернулись от нее.

С 1822 г. султан предпринимал с территории Занзибара особые усилия, чтобы вырвать из-под влияния Мазруи береговые опорные пункты и подчинить себе. Между 1820 и 1840 гг. его власть признали Пате, Ламу, Пемба и Могадишо: одни — после ожесточенных боев, другие — по добровольной договоренности. С 1823 г. и сама Момбаса неоднократно подвергалась нападениям флота и белуджей-наемников Сейида Саида.

Мазруи, лишившись поддержки арабо-суахи-лийской верхушки населения, попытались обратиться за помощью в борьбе против имама Маската-Омана к безопасной, как им казалось, иностранной державе — Великобритании. Об этом свидетельствуют переписка с английским губернатором Бомбея и действия капитана Оуэна в Момбасе в 1822–1823 гг.

[Речь идет о попытке командира одного из британских патрульных кораблей Оуэна своей властью заключить с правителем Момбасы договор о протекторате, занять город и ликвидировать тем самым один из главных работорговых рынков на восточноафриканском побережье. Правительство в Лондоне в конце концов дезавуировало Оуэна, и в 1824 г. англичане ушли из Момбасы.]

Великобритания, однако, надеялась достигнуть своих целей через имама Маската-Омана, и, кроме того, в начале XIX в. она еще не была заинтересована в прямом колониальном захвате Восточной Африки. В 1837 г. город Момбаса окончательно попал в руки Саида.

Теперь наконец наместники имама прочно обосновались в южных и центральных районах побережья, в городах Микиндани, Линди, Килва, на побережье напротив Занзибара (так называемая Мрима), а также в новых опорных пунктах — Дар-эс-Саламе, Багамойо, Садани, Пангани и Танге.

После поражения Мазруи резиденцией имама Сейида Саида, а следовательно, и центром государства Омана и Восточной Африки стал Занзибар. С 1840 г. Саид именовался султаном Занзибара и Маската-Омана. Только после смерти Сейида Саида в 1856 г. Занзибарский султанат распался на две части. Преемники Саида в Маскате и на Занзибаре снова провозгласили каждый свой суверенитет.

На Занзибаре и в не столь прочной форме в некоторых приморских районах материка Сейид Сайд установил экономическое и политическое господство сильной феодальной арабской знати. Социальную и экономическую основу ее могущества составляли огромные землевладения, эксплуатация большого числа рабов, монопольное положение в прибыльной заморской торговле. У правящих кругов Занзибара рано возникло стремление приобщиться к мировому капиталистическому рынку. В свою очередь, и Занзибар с 1840 г. приобрел большое значение для европейского, а частично и для американского торгового капитала.

Еще в 1818 г. некто Салех бин Хамед завез на Занзибар с Молуккских островов гвоздичное дерево. Так был заложен фундамент для выращивания этой культуры, чему условия на Занзибаре благоприятствовали как нельзя более. С самого начала стало очевидным, какие богатства сулит продажа гвоздики заморским фирмам. Султан и значительная часть осевшей на Занзибаре арабской аристократии, поняв все выгоды нового промысла, приняли в нем активное участие.

Позднеродовые сельские общины и племена коренных жителей островов Занзибар и Пемба были согнаны с плодородных земель и оттеснены в непригодные для сельского хозяйства районы. Впоследствии маскатско-арабская знать, опираясь на местных шеха, джумбе [ш е х а (от араб, «шейх») — деревенские старосты. Д ж у м б е (суах.) — сборщики податей и старосты населенных пунктов, превращенные в низовое звено занзибарской администрации. Также обозначение соответствующих низовых территориальных единиц] или вождей, обложила население более или менее обременительными косвенными налогами и поставками (подушная подать, трудовая повинность, поставки рабов). Среди местных жителей сохранялись поздние формы первобытнообщинного устройства [в некоторых районах, особенно на побережье, уже существовало раннеклассовое общество].

Новые аристократы, как правило, владели крупными плантациями гвоздики, кокосовой пальмы и т. д. Земли, с которых были согнаны племена, султан превратил в своего рода феодальные лены и жаловал их аристократам, сначала пожизненно, а впоследствии частично и с правом передачи по наследству. Всего в султанате насчитывалось до 200 крупных плантаций, на каждой произрастало от 2 тысяч до 40 тысяч стволов гвоздики или пальмы. Крупнейшим земельным собственником Занзибара был сам султан Сейид Саид — ему принадлежало 45 плантаций. Так образовалась олигархическая верхушка, извлекавшая доходы из плантаций и таможенного обложения вывозимых и ввозимых товаров. Маскатско-арабская по происхождению, она, кроме того, выделялась среди остального населения своими земельными владениями и богатствами.

На крупных плантациях — шамба трудились тысячи рабов, доставлявшихся в основном с материка. Посадки гвоздики и кокосовой пальмы на больших плантациях арабских помещиков обрабатывали зависимые люди, так называемые рабы. Во втором поколении они по своему экономическому, социальному и юридическому положению мало чем отличались от феодальных крепостных, т. е. от лично зависимых, недаром на шамбах Занзибара и Пембы основной формой эксплуатации оставалась отработочная рента. На плантациях, которые были связаны с капиталистическим мировым рынком, необходимое в силу этого постоянное увеличение продуктивности не могло быть достигнуто путем роста производительности труда (этому мешали чрезвычайно низкий уровень применяемых технических средств и докапиталистические методы эксплутации) и обеспечивалось очень высокой степенью эксплуатации и расточительным использованием рабочей силы.

Одним из важнейших источников обогащения правящей верхушки Занзибара и Пембы во главе с султаном служила торговля. Она достигла пышного расцвета, после того как в 30-х годах XIX в. гвоздичные деревья принесли первые богатые урожаи. Занзибар быстро превратился в важнейший торговый центр Восточной и Центральной Африки. Он стал первым поставщиком гвоздики на мировой рынок. Уже в 1859 г. он ежегодно вывозил гвоздики на 50 тысяч фунтов стерлингов. Большое место в торговом балансе принадлежало также копре, слоновой кости, растительным смолам и каучуку. В отличие от прибрежной торговли товарооборот Занзибара с самого начала основывался на чисто денежных отношениях, здесь деньги полностью вытеснили раковины каури и бусы, еще имевшие хождение в других местностях Африки.

Процветание занзибарской торговли теснейшим образом связано с изменениями социальной и экономической структуры общества на острове и возросшим спросом на дешевые рабочие руки рабов. Феодальная аристократия и некоторые индийские купцы, выступавшие посредниками при вывозе рабов с континента, наживали крупные состояния. Все участники работорговли получали от нее прибыль в 400 процентов, но более всех наживался султан. На каждом доставленном на Занзибар рабе он зарабатывал 2 доллара в виде импортно-экспортной пошлины. По данным его современников-англичан, чистый доход султана от этой торговли достигал 15 тысяч фунтов стерлингов в год.

Не только доставка рабов на Занзибар, но и значительная часть общего товарооборота посреднической торговли находилась преимущественно в руках индийских купцов, пользовавшихся особым покровительством султана Сейида Саида. В первой половине XIX в. их число быстро увеличивалось. Индийские торговцы крупного и среднего масштаба монополизировали скупку и сбыт африканских и частично европейских товаров, причем не только на острове, но и в приморских городах. Здесь, правда, им приходилось делить свою монополию с арабскими и суахилийскими купцами. Многие индийцы подвизались в банковском деле и вели денежные операции.

До 1887 г. султаны за соответствующее вознаграждение отдавали на откуп индийским коммерсантам взимание всех таможенных пошлин. Во второй половине XIX в. некоторые аристократы даже были должниками индийских торговых компаний. Но, несмотря на свое экономическое могущество, средние слои индийского населения имели очень незначительный вес в политической жизни. Этому способствовало стремление индийского купечества как можно скорее и с наибольшей выгодой переправлять нажитые на Занзибаре в посреднической торговле капиталы в другие страны, прежде всего в Индию.

Султан Занзибара, рано вовлеченный в мировую торговлю капиталистического характера, в силу своей классово обусловленной «податливости» очень скоро стал игрушкой в руках капиталистических держав, проявлявших все больший интерес к Восточной Африке. В период «свободной» конкуренции торгово-промышленные интересы усиливавшихся в XIX в. промышленных государств Европы и США сталкивались также в Восточной Африке и на Занзибаре.

В первой половине XIX в., в правление Сейида Саида, султан Занзибара еще был важной фигурой среди торговых конкурентов. Хотя он давно был связан с интересами Англии, в то время он еще сохранял некоторую свободу действий. Это, несомненно, объясняется тем, что Занзибар был тогда сравнительно сильным феодальным государством, а его правящий класс извлекал на первых порах фантастические суммы из торговли гвоздикой и высоких экспортных пошлин (доходивших иногда до 30 процентов). Но постепенно эти прибыли перешли к чужеземным колонизаторам, а внешнюю торговлю Занзибара захватил иностранный капитал. Запрещение работорговли в 1873 г. капиталистические страны также использовали в своих корыстных торгово-политических интересах, в том числе для максимального развертывания торговли. Последующие султаны опустились до положения марионеток колониальных держав.

Английские, французские, а затем и германские торговые компании еще в начале 30-х годов оценили, какие огромные прибыли может принести систематическая торговля с Занзибаром. Но расширение операций требовало надежного обеспечения торговых и политических интересов, почему эти государства и заключили с султаном договоры о торговле и «дружбе». Так, с 1850 г. при дворе султана на положении гостей пребывали многочисленные немецкие купцы, в частности из Бремена и Гамбурга (среди них находились и представители фирмы «О'Свальд»), чтобы создать благоприятные условия для дальнейшей деятельности ганзейцев. Подписанный в 1858 г. договор о дружбе, торговле и судоходстве между сенатом ганзейских городов Гамбурга, Бремена и Любека, с одной стороны, и полномочным представителем султана — с другой, предоставлял ганзейцам такие же права и привилегии, как и всем остальным заинтересованным сторонам. После 1868 г. действие договора было распространено на государства Северо-Германского союза, а после 1871 г. — на Германскую империю.

В последние три десятилетия XIX в. обострилось колониальное соперничество капиталистических держав. Открытие Суэцкого канала в 1869 г. увеличило интерес европейских государств к Занзибару, ибо теперь могло быть установлено регулярное судоходное сообщение с островом. Конкуренция между европейскими участниками торговли резко возросла. В эти годы значительно увеличился объем торговли с Восточной Африкой. Все больше предпринималось путешествий и экспедиций с целью прощупывания «колониальных возможностей».

Такие люди, как миссионеры Крапф и Ребман, как путешественник Ван дер Деккен, своими действиями объективно подготавливали колониальную экспансию. И в конце концов четко определилось главное направление колониальной политики Великобритании и некоторых колониалистских кругов Германии в Восточной Африке: захват сплошных территорий в качестве колоний. Эти планы прямой аннексии при сохранении косвенного влияния на правящую аристократию во главе с султаном распространялись и на Занзибар.

Проникновение Германии на Занзибар принимало все более ощутимые формы. На остров прибыл первый немецкий консул, Густав Нахтигаль, а в 1884 г. консульство было повышено до ранга генерального. Оно непрестанно сталкивалось с интересами Англии в Восточной Африке, и в обеих странах — Германии и Англии — пышным цветом расцвел колониальный шовинизм. Только Гельголандский договор от 1890 г. четко разграничил сферы английского и германского влияния, разделив ранее независимый султанат на две части, подчиненные одна английскому протекторату, вторая — германской колонии Восточная Африка.

В этот период еще ярче, чем прежде, проявились компрадорские склонности султана и большей части занзибарской знати: за исключением некоторых районов побережья Танганьики, они почти нигде не оказали сопротивления притязаниям капиталистических держав.

И когда в 1873 г. султан, уступая давлению определенных групп английского капитала, подписал договор о запрещении работорговли, а впоследствии и рабства, который грозил временно ущемить интересы феодальных магнатов, то выраженный ими протест страдал непоследовательностью и никоим образом не был направлен против колониальной и империалистической деятельности. Он всего лишь отображал недовольство многочисленных крупных землевладельцев политикой султана.

[ZHAN]

Несколько иначе развивались в это время события на побережье Восточной Африки. Здесь власть султана еще во многом была формальной: его интересовали прежде всего экономический контроль и обеспечение своего монопольного положения в торговле. Недаром одному французскому путешественнику сам Сейид Сайд представился как купец. Многие из посаженных им правителей — ливали и акида [л и в а л и (суах.) — правитель округа; а к и д а — командир военного отряда, начальник гарнизона] — и их военные дружины пытались достигнуть большей политической независимости и вести самостоятельную экономическую политику, и дело нередко доходило даже до небольших стычек с войсками султана. Налоги султану они вносили довольно нерегулярно.

Во многих местах, например в Линди, Суди, Микиндани, султан Сейид Сайд вначале оставил местных правителей, и только при Сейиде Баргаше арабские гарнизоны были подчинены командованию маскатско-арабского губернатора, но и здесь, и в других районах арабская аристократия, в процессе экономической деятельности быстро слившаяся со знатью и купечеством суахили, пользовалась только поверхностным влиянием на окружающие суахилийскис общины и вождества.

Отдельные ливали, например наместник Пангани или даже Килвы, только номинально осуществляли некоторый контроль над примыкавшими к городу и входившими в федерацию джумбе и вождествами. В основном их власть ограничивалась пределами самих городов. В отличие от Занзибара, где маскатско-арабское влияние возобладало, на побережье во многих областях арабы восприняли нормы жизни суахили. Это происходило не только в культуре, но и в праве. Достаточно сказать, что на материке по-прежнему обязательную силу имело суахилийское обычное право, а не мусульманское, как на Занзибаре. Правда, проникновение маскатских арабов в жизнь побережья способствовало усилению авторитета мусульманского права, и оно стало применяться чаще.

И здесь наместники султана, сам султан и арабо-суахилийские верхние слои городского населения имели в окрестностях городов шамбы, на которых применялся труд «рабов». Но, поскольку природные условия не благоприятствовали разведению гвоздики, крупных плантаций было очень мало. Основой экономического, а следовательно, и политического превосходства арабской олигархии оставались поступления от чрезвычайно прибыльной посреднической торговли, которая начиная еще с периода раннего средневековья служила источником богатства и могущества городов восточноафриканского побережья, являвшихся важными перевалочными пунктами. Их верхи извлекали огромные доходы из таможенных сборов и налогов.

С 1840 г. расположенное напротив Занзибара и Пембы побережье Мрима с городами Багамойо, Танга и Садани приобрело особое значение — отсюда снаряжались многочисленные торговые экспедиции арабских, индийских и суахилийских купцов и работорговцев. Число таких экспедиций, предпринимавшихся арабами в глубь страны, резко возросло в это время благодаря увеличившемуся спросу на слоновую кость и другие товары, которые султанат продавал в Индию и европейские страны, а главное — на рабов для плантаций Занзибара, Пембы, Маската-Омана и некоторых приморских городов. Жителям глубинных районов предлагали хлопчатобумажные ткани, железную и медную проволоку, ружья и порох — последние пользовались наибольшей популярностью. Африканцы в обмен доставляли на побережье слоновую кость, рога носорога, различные натуральные смолы и, конечно, невольников. Только незначительная часть товаров и рабов оставалась в приморье, в основном же их после выплаты соответствующих таможенных пошлин переправляли с помощью индийских и прочих посредников на Занзибар и за океан.

Арабские купцы использовали торговые пути, проложенные африканскими племенами внутренних районов еще сто лет назад. Постепенно сложилось три главных маршрута внутрь материка. Центральный, традиционный, соединял побережье Мрима, в частности город Багамойо, с Таборой. Отсюда пути расходились на север — в направлении озера Виктория и Буганды и на запад — к Уджиджи на озере Танганьика. С конца XVIII в. контакты по этим направлениям поддерживали главным образом купцы ньямвези, они же пользовались южными дорогами, которые соединяли область Уньямвези и Уньямьембе близ Таборы с Катангой и Замбией.

На торговых дорогах, ведших из Момбасы и Пангани во внутренние области, в том числе в окрестности Килиманджаро и к озеру Виктория, первоначально чаще всего появлялись африканские купцы из племен камба и джагга. Южный путь из Килвы (Танганьика) к озеру Ньяса и отсюда в государство лунда Казембе на озере Мверу открыл арабам торговый народ яо.

Первоначально в региональной торговле в основном фигурировали железные топоры, соль и медь. Как показали новейшие исследования, в начале XIX в. в восточной и центральной частях Африканского материка уже образовалась широкая сеть торговли с дальними странами. Сильное смещение в сторону побережья торговых связей некоторых племен, например ньямвези и кимбу, и продвижение торговых экспедиций арабов в глубинные районы вызвали появление в обороте новых товаров, прежде всего слоновой кости и рабов.

С 1820 г. традиционные торговые связи начали переходить — и чем дальше, тем больше — в руки купцов побережья, особенно арабского происхождения. Они создали свою собственную систему торговли с прочными опорными пунктами и станциями. Резко увеличилось количество караванов с товарами, отправлявшихся в глубь материка. Были открыты и расширены новые пути, торговля на местах активизировалась. В Таборе, центре владений вождя ньямвези в Уньямьембе, и в Уджиджи, на озере Танганьика, выросли арабские селения. Английский путешественник Бёртон, в 1850 г. побывавший в районе Уньямьембе, писал о богатстве мусульманского арабского купечества в Таборе. Здесь же жили индийские и суахилийские купцы. Даже государство кабаки Буганды после 1844 г. оказалось вовлеченным в торговлю арабов с дальними странами.

На первых порах арабские караваны мирно пересекали страну, платили местным правителям и племенам, например того, довольно большие пошлины и обменивали оружие, порох и другие европейские изделия главным образом на слоновую кость. Путем соглашений с отдельными вождями арабские купцы и их доверенные лица установили своего рода разделение труда с местными торговцами и в обмен на свои товары получали от них рабов для переноски грузов к побережью. Участь этих носильщиков была ужасна, многие в пути гибли. Есть доказательства того, что

«в благополучные годы только по пути в Багамойо гибло 40 тысяч носильщиков, и все они, за незначительным исключением, были рабами»

[Цит. по H. Loth. Kolonialismus und «Humanitatsintervention». B., 1966.]

Но это ничто по сравнению с катастрофическими последствиями, которые имел рост спроса на рабов для продажи их как рабочей силы на рынках приморских городов и Занзибара или для последующей отправки в Маскат-Оман. И в этот период арабские работорговцы стремились вовлечь в свои коммерческие операции и охоту на рабов местных правителей, поставляя им огнестрельное оружие и порох и тем подстрекая к нападению на соседние племена и деревенские общины и к захвату военнопленных. Хотя во многих районах арабы долгое время в этом преуспевали, они и сами снаряжали военные экспедиции за рабами и совершали набеги на африканские деревни. В результате хорошо оснащенные отряды арабских работорговцев превратили обширные местности в безлюдные пустыни.

С середины XIX в. оживилась торговля оружием. Десятки тысяч ружей, полученных в обмен на рабов, попадали в руки арабов — охотников за рабами и местных правителей, а те вооружали ими свои дружины. В 1847 г. немецкий миссионер Иоганн Крапф видел караван, направлявшийся от побережья в страну масаев. Он вез около тысячи ружей, его сопровождали вооруженные до зубов солдаты. Правители ньямвези области Уньямьембе в 1883 г., по-видимому, располагали более чем 20 тысячами ружей, заряжавшихся с казенной части.

В этих условиях в 70-х и 80-х годах прошлого века многим арабам, промышлявшим охотой на рабов, удавалось сколотить из наемников многотысячные войска и с их помощью направлять в своих интересах политику племенных вождей, а в некоторых районах даже установить свою власть и выйти из подчинения султану.

Такую попытку, в частности, предпринял в Уньямьембе Абдуллах бин Насибу, разбогатевший на многолетней торговле невольниками и добившийся превосходства над другими работорговцами. В Уджиджи купец Муиньи Хери, имея хорошо оснащенную дружину и поставив в зависимость от себя местных правителей — абами, создал плацдарм, с которого успешно совершал набеги на африканцев, в основном на марунгу, живших к юго-западу от озера Танганьика. Султан Занзибара, однако, неоднократно предпринимал шаги к тому, чтобы вернуть под свою опеку эти исключительно выгодные опорные пункты арабов. Так, Муиньи Хери в 1881 г. пришлось поднять на своей территории флаг султана, что, впрочем, никак не повлияло на его фактически независимое положение.

Беспримерной оставалась, однако, власть арабского торговца рабами и слоновой костью, военного предводителя Мухаммеда бин Хамида по прозвищу Типпу Тип. Этот араб, происходивший из Таборы, контролировал на территории Конго большую область близ водопадов Стэнли. Других арабских конкурентов он устранил. «Типпу Тип пользуется внутри страны безусловной властью, которую поддерживают 3 тысячи его людей, вооруженных ружьями» — сообщал в 1886 г. своему правительству немецкий консул на Занзибаре.

Мусульманские торговцы первоначально почти не оказывали сопротивления европейским путешественникам, миссионерам, купцам, а также колониальным войскам, которые в это время заполонили Африку. Типпу Тип в 1887 г. заключил с Г. Стэнли договор, признававший последнего губернатором государства Конго и предусматривавший совместное ведение незаконной работорговли, теперь для принудительных работ на новых колонизаторов. Однако сотрудничество с европейцами подорвало его позиции. Когда сын Типпу Типа, Сефу, попытался было восстать против колониального владычества бельгийцев, его очень скоро заставили повиноваться. Так бесславно закончился этот период истории Восточной Африки, вызвавший очень многообразные, глубокие процессы и в социально-экономической и в политической жизни.

Работорговля, под влиянием внешних и внутренних факторов снова активизировавшаяся в XIX в. усилиями арабской аристократии, охота за рабами и связанные с ней войны между африканскими вождями, несомненно, угрожали самому существованию многих народов восточной части Африканского материка, несли им усиление эксплуатации, горе и регресс. Разрушительных последствий охоты за рабами избежали лишь те племена, которые благодаря достигнутому ими уровню общественного развития могли защищаться или сами участвовали в работорговле.

Однако следует учитывать, что европейские путешественники, миссионеры и купцы в своих отчетах, которые во множестве появились во второй половине XIX в., а также колониальные ведомства европейских держав в соответствующих документах сознательно преувеличивали масштабы торговли арабов, их жестокость, чинившиеся ими зверства. Движение за отмену рабства, отражавшее сначала экономические интересы фритредерства, прежде всего английского, на пороге эры колониализма приобрело новую окраску, оно должно было способствовать распространению легенды о «гуманной» миссии колониальных держав Европы, которые якобы освобождают народы Восточной и Центральной Африки от язвы арабской работорговли.

Маскатско-арабское господство, прямо или косвенно связанное с европейской торговлей и возродившее чрезвычайно тяжкие формы зависимости — рабство и работорговлю, почти с самого начала несло в себе реакционные черты. Тем не менее расширение торговых связей и увеличение числа опорных пунктов имели последствия, которые оказали положительное влияние на общественное развитие многих народов Африканского материка. Это проявилось прежде всего в оживлении местных рынков некоторых районов и во введении в африканское земледелие новых видов полезных растений. Кроме того, действия арабов, вызывавшие сопротивление африканских племен, кое-где служили косвенным стимулом к образованию ранних государственных объединений. В первую очередь это относится к ньямвези, жившим к югу от озера Виктория, на северо-западе современной Танзании.

[ZHAN]

Ньямвези прослеживаются начиная с XVIII в. в центральной части Уньямьембе (впоследствии Табора). Их контакты с ранне-государственными объединениями, прежде всего с государством Буньоро в Межозерье, трактуются буржуазной литературой как «миграция институтов власти» (Р. Оливер). При этом забывают, что образование институтов союза племен или раннефеодального государства ньямвези и сукума сопровождалось важными социально-экономическими изменениями во внутренней жизни. К сожалению, сейчас еще нет бесспорных доказательств, что это объединение продолжало традиции существовавшего в XVII в. одновременно с Мономотапой государства Монёмуги, о котором сообщает голландский путешественник Датгпер.


Надежные данные указывают, однако, на то, что с начала XIX в. существовал непрочный союз владений различных племенных вождеств (нтеми), где, судя по многим признакам, первобытнообщинный строй достиг стадии разложения. Об этом говорят наличие военной дружины, отделение торговли от сельского хозяйства, образование особого слоя купечества, а также аристократии, укреплявшей свои экономические и политические позиции. К этому времени ньямвези контролировали многочисленные торговые пути к побережью и внутри страны, в частности ведшие на север, к озеру Виктория, и к озеру Мверу в Катанге. Ньямвези поставляли носильщиков для караванов, отправлявшихся из Центральной Африки и Буганды к побережью.

Доходы от контроля над торговлей и торговыми путями, т. е. налоги и плата за прохождение по территории, а впоследствии и от участия в торговле слоновой костью и невольниками способствовали упрочению позиций правящего слоя населения. Вожди вели торговлю на свой страх и риск и сами снаряжали караваны и экспедиции за слоновой костью и — под давлением и влиянием арабских работорговцев — для захвата военнопленных. В этих предприятиях они опирались на свои привилегии и раннегосударственный аппарат власти. Вождь, обладая правом использовать все возрастные классы, включавшие трудоспособных молодых мужчин, и возлагать на жителей трудовую повинность, существовавшую пока в зачаточных формах, всегда имел в своем распоряжении достаточное число носильщиков для караванов и сопровождавшей их охраны. Путешественники И. Крапф и Р. Бёртон наблюдали караваны ньямвези из 200, а то и 500 и даже из 1000 человек.

Изменения произошли и в области права, которое во все большей мере отражало интересы формирующейся центральной власти и купечества. На севере Уньямвези складывалась исключительно мирная обстановка, которая особенно благоприятствовала развитию торговли. Власть вождя и верховного вождя зависела, с одной стороны, по-прежнему от свободных людей племени, особенно воинов (они давали согласие на наследственное управление определенного семейства), с другой — от раннегосударственного аппарата власти, являвшегося выражением политического могущества и богатства аристократии. Особая прослойка военной знати была развита довольно слабо.

Между ньямвези и арабскими купцами, которые продвигались от побережья и в 1852 г. основали поселение в области Уньямьембе, сначала установились дружеские отношения, но очень скоро они уступили место серьезным конфликтам. Возраставшее экономическое влияние арабских и индийских купцов шло вразрез с интересами торговцев и вождей ньямвези.

Необходимость защищаться от арабов, оказывать им отпор требовала создания раннегосударственного союза. Под воздействием этих внешних факторов и дальнейшего расслоения общества ньямвези на территории некоторых племен, например в Уньямьембе, в середине XIX в. происходило дальнейшее укрепление раннегосударственных институтов. При правителях областей Уньямьембе и Урамбо Фундикире (1830–1848) и Мирамбо (1870–1886) союз родственных племен ньямвези и сукума достиг своего расцвета.

Мирамбо укрепил свою власть над отдельными племенами, ввел регулярную систему налогов и податей, сосредоточил высшую юрисдикцию в руках центрального управления, т. е. главного вождя. Из молодых воинов, предоставлявшихся в его распоряжение некоторыми вождями племен, а также из беглых рабов, носильщиков, погонщиков слонов, наемников, принадлежавших к воинственным племенам нгони (их называли руга-руга), он создал сильное войско. С середины XIX в. оно было вооружено современными ружьями, купленными на побережье у арабов и индийцев.

В 1876–1880 гг. Мирамбо контролировал главные торговые пути, ведшие на северо-запад, в Карагве и Буганду, и взимал пошлины с караванов, шедших этими путями в Уджиджи на озере Танганьика. Его столица Урамбо стала важнейшим центром торговли, иногда затмевавшим Уньямьембе (Табора), где господствовали арабы, а вожди ньямвези выступали в роли марионеток.

И все же Мирамбо так и не удалось полностью устранить экономическое и политическое влияние арабских купцов. Задуманная им административная реформа застопорилась в самом начале. Отрицательные последствия имели и установленные некоторыми вождями прямые или косвенные контакты с арабскими работорговцами. Эти вожди предпринимали набеги на соседние племена и деревни, чтобы захватить рабов и затем обменять на огнестрельное оружие, доставлявшееся из Занзибара. Мирамбо и сам переселял жителей побежденных племен и деревень в особые «рабские» поселки, которые превратились в новую экономическую опору верховной власти.

На такой же базе основывались небольшие государства, созданные одно вождем Сонгоро на южном берегу озера Виктория, другое — суахилийским торговцем слоновой костью из Килвы по имени Матимула на восточном берегу озера Танганьика. Даже Мсири из Казембе происходил из семьи вождей Уньямьембе, занимавшихся торговлей.

С 1870 г. Мирамбо вел открытую борьбу против господства арабов в Таборе, не раз побеждал их наемные войска и договором от 1876 г. обязал их платить ему пошлины и дань. Таким образом, организованный Мирамбо союз племен ньямвези энергично воспротивился продвижению арабов на континент.

Соперничество с арабами объясняет, почему Мирамбо так явно симпатизировал появившимся в это время европейским миссионерам и исследователям, бывшим предвестниками колониального покорения Африки империалистическими державами. Первоначально ньямвези поддерживали германский колониализм, но действительность вскоре лишила их иллюзий, особенно кровопролитные акции, в результате которых в 1892 г. ньямвези пришлось покориться. При этом немецкие колониальные войска использовали центробежные тенденции внутри раннегосударственного объединения ньямвези и с помощью отдельных второстепенных вождей, введя войска якобы для их защиты, принудили верховного вождя Сике с его дружиной признать свое поражение.

Так погиб прогрессивный раннегосударственный союз племен на северо-западе современной Танзании.

Накануне колониального порабощения Восточной Африки европейцами ее народы находились на самых различных ступенях общественного развития. В известной мере это объясняется не только пагубными последствиями охоты арабских торговцев и правителей за рабами, но и военными походами нгуни, предпринимавшимися с территории зулу. С 1835 г. нгуни, к которым присоединялись многие вооруженные воины других племен, переходили на другой берег Замбези. Одни из них оседали там, где ныне находятся Малави и Замбия, другие с боями пробивались к озеру Виктория.

Однако не только внешние обстоятельства заставляли приходить в движение племена, жившие в восточной части Африканского материка. В XIX в. внутренние стимулы толкали многие народности к тому, чтобы, ломая первобытнообщинные устои, образовывать раннегосударственные объединения. Такие явления, правда в начальной стадии, происходили у кикуйю и камба в Центральной Кении и у кочевников-скотоводов масаев.

Пастухи-масаи контролировали огромную область — от нынешних Кисуму и Найроби на севере до Аруши и далее до Кимали на юго-западе. Организация по территориальному принципу подрывала родовой строй. Систематические военные походы и захватнические набеги масаев имели своим следствием выделение частной собственности на скот, что привело к усилению имущественного неравенства. К захвату чужих земель и иноплеменной рабочей силы масаи в то время еще не стремились.

С начала XIX в. вожди джагга, живших в районе Кибошо и Моши у подножия Килиманджаро, прилагали усилия к расширению своего экономического и политического влияния. В 1860–1880 гг. около 30 самостоятельных вождеств хехе в Центральной Танзании признали верховенство правителя Муньигумбы.

Эти социальные факторы повлияли на сопротивление немецким колонизаторам, которые с 1884 г. устремились в глубь Африки.

[ZHAN]

В начале XIX в. от центральной власти в Эфиопии оставалась лишь бледная тень. Уже давно в стране не было общепризнанного негуса негест. Между княжествами Тигре, Шоа, Амхара и Годжам непрестанно шла борьба за преобладание. Эфиопия являла собой картину феодального хаоса и военных неурядиц.


В этот период капиталистические державы Европы снова стали проявлять живой интерес к истокам Нила и к Эфиопии. После неудачного опыта португальцев ни одно европейское государство не пыталось вмешиваться в ее внутренние дела. В первой половине XIX в. положение резко изменилось. На землях Африки появились ученые, географы, путешественники, миссионеры из Франции, Великобритании, Германии, предвещая эру новых колониальных начинаний капитализма.

После завоевания Адена в 1839 г. Великобритания прочно утвердилась у южного выхода из Красного моря и попыталась распространить свой косвенный контроль на Северную Эфиопию, заключая для этого договоры с отдельными князьями, например в 1841 г. с правителем Шоа.

Однако планы английских колонизаторов были перечеркнуты расом Каса (став впоследствии императором, ом принял имя Феодора II, 1855–1868), который снова подчинил княжества сильной центральной власти.

Рас Каса был незначительным князем из провинции Гондэр. Опираясь на мелких феодалов, он добился того, что в Аксуме был коронован императором. Вскоре ему удалось произвести реорганизацию войска и подчинить своей верховной власти княжество Шоа на юге страны, Тигре и Амхара — на севере. Он нанес поражение воинственным кочевникам галла и приступил к осуществлению широкой программы военных, административных и правовых реформ, имевшей своей целью укрепление центральной власти.

Феодалов император лишил права иметь собственные вооруженные силы. Провинции были разделены на округа и подчинены губернаторам, которых назначал и смещал сам Феодор II. Он боролся против засилья духовенства в экономике и политике и ограничил огромные земельные владения, принадлежавшие церкви. Вся налоговая система была централизована и упрощена. Феодор II перенес свою резиденцию из Гондэра в Дебра-Табор, а позднее в город Магдала на восточной окраине плоскогорья.

Объединение Эфиопии противоречило колониальным планам Англии, тем более что Феодор II сознательно проводил антиколониальную политику. Великобритания попыталась добиться своего, поощряя внутренних врагов императора.

Значительная часть духовенства и феодалов восстала против «тирана» Феодора II. Император был вынужден постоянно воевать против феодалов и предпринимать походы для подавления их мятежей. Беспорядки в стране вели к ухудшению экономического положения крестьян и арендаторов, знать же умело направляла их недовольство против центральной власти.

Арест английского консула Камерона и еще нескольких европейцев дал Великобритании долгожданный повод направить в Эфиопию военную экспедицию. В 1867 г. 15 тысяч солдат британской армии ожидали в порту Зейла сигнала, чтобы напасть на Эфиопию. Все попытки Феодора II уладить конфликт мирными средствами Англия отклонила. В 1868 г. английские войска осадили крепость и царскую резиденцию Магдала. Феодор II покончил с собой.

Четыре года спустя при поддержке англичан на трон вступил под именем Иоанна IV рас Тигре (1827–1889). В его правление влияние англичан усилилось еще больше. Иоанн IV великодушно освободил английские товары от таможенного обложения, предоставил англичанам концессии на разведение хлопчатника, кофе и индигоферы. Как верный союзник Великобритании, Иоанн IV даже участвовал в походе против суданских махдистов, продвинувшихся до Гондэра. В ходе этой военной кампании Иоанн IV погиб (1889).

Этим печальным событием закончилось соглашательство правящего дома по отношению к проискам капиталистов в Эфиопии. В эти годы империалистические державы вели энергичное наступление на африканское побережье Красного моря, на Эритрею и Сомали. Порт Массауа стал итальянским владением, и в результате Эфиопия оказалась отрезанной от Красного моря.

Когда в 1895–1896 гг. итальянские колониальные войска попытались оккупировать Эфиопию, они встретили героическое сопротивление эфиопских войск под командованием нового императора, Менелика II, и одержанная им победа в битве при Адуа стала для всей Африки символом успешной борьбы за независимость.

[ZHAN]

История Мадагаскара, одного из крупнейших островов мира, расположенного у восточного берега Африки, представляет большой интерес. Еще и сегодня население Мадагаскара в языке, обычаях, быту и культуре имеет много общего с жителями отдаленной Индонезии. Это относится в первую очередь к племенам мерна и бецилео, обитающим в центральной части острова.


Сведения о древней истории Мадагаскара носят весьма гипотетический характер.

Предполагают, что первые жители, покинувшие свою первоначальную родину в поисках новых торговых связей и опорных пунктов, достигли Мадагаскара между V и VIII вв. н. э. Возможно, что в последующие столетия индонезийцы предпринимали в больших лодках аналогичные плавания. Они использовали для этой цели время муссонов, проходящих через северные районы Индийского океана, вдоль берегов Индии, южной части Аравийского полуострова, Сомали и севера Мадагаскара.

Арабский географ Идриси писал, что жители Суматры совершают плавания в страну Зандж (Восточная Африка) и понимают язык ее людей. Он имел в виду насельников острова Кумр, впоследствии называвшегося Мадагаскар. Мадагаскара удавалось достигнуть и потерпевшим кораблекрушения мореплавателям из других регионов Юго-Восточной Азии. Западный берег острова испокон веков притягивал переселенцев с материка, говоривших на суахили.

Первые сообщения о Мадагаскаре оставили султаны Килвы [первые упоминания Мадагаскара встречаются уже у арабских авторов X в., именующих его ал-Кумр], время от времени захватывавшие расположенный поблизости небольшой Коморский архипелаг. Но тогда остров не представлял интереса для арабо-суахилийских купцов.

Устные исторические предания, относящиеся к этому периоду, чрезвычайно противоречивы. Тем не менее они позволяют установить, что объединение племен мерна и более позднее государство Имерина в зачаточной форме сложились в центральной части острова и уходят своими корнями к началу XVI в., когда португальцы еще не появлялись.

В XVI и XVII вв. правители государства Имерина уже защищали свою власть от посягательств династических соперников и боролись против внутрифеодальных междоусобиц. В эти же столетия бецимисарака на восточном побережье, бецилео на центральном нагорье и сакалава образовали первые крупные племенные союзы.

В середине XVIII в. государство сакалава занимало наибольшую площадь — одну треть территории острова. Завоеванные им земли были превращены в своего рода лены, которые получали члены правящей династии. Основу могущества правителей сакалава составляла торговая монополия.

Португальцы посещали Мадагаскар, но не основывали здесь поселений. Открыт остров был случайно: буря прибила к его берегу индийский корабль под командованием капитана Диего Диаша. Он назвал новую землю островом Святого Лаврентия.

В середине XVII в., когда между Англией, Францией и Нидерландами происходила ожесточенная борьба за господство в Индийском океане, на южном берегу острова высадилась французская экспедиция и заложила здесь селение Форт-Дофин. Это название — единственное напоминание о попытках французов обосноваться на Мадагаскаре, предпринимавшихся в 1642–1674 гг.

Людовик XIV и Кольбер разрабатывали планы освоения острова. Французская Ост-Индская компания высадила на его землю большую группу поселенцев, но их попытки проникнуть внутрь острова натолкнулись на яростное противодействие местного населения. В 1674 г. борьба закончилась тем, что поселения французов были уничтожены. Они и в XVIII в. пытались обосноваться на острове, но тоже безуспешно, и тогда объектами их колониальной политики стали острова Маврикий, покинутый голландцами в 1712 г., и Бурбон (впоследствии Реюньон). Разбитые там кофейные плантации обрабатывали рабы, доставлявшиеся не только с восточноафриканского побережья, частично через опорные пункты португальцев, но и с восточного берега Мадагаскара. В 1812 г. на острове Бурбон насчитывалось около 14 тысяч рабов-малагасийцев.

В конце XVIII в. Нампоина (1787–1810) объединил раздробленное государство Имерина. К своим коренным владениям вокруг Тананариве он присоединил огромные районы острова и подчинил себе все мелкие племенные и государственные объединения. Даже королева Сакалава — Равахини (1770–1808) была вынуждена признать верховенство государства Имерина.

Изданные Нампоиной указы — они назывались «кабарис» (букв, «воззвания») — были направлены на урегулирование государственного устройства. Основной единицей общественной жизни являлись пользовавшиеся самоуправлением сельские общины, которые уже в XVII в. располагали довольно совершенными оросительными системами. Общины составляли часть государственной системы зависимости, которой руководила каста аристократов — земельная, и служилая знать. Вельможи пользовались привилегией взимать налоги с жителей нескольких сельских общин и вершить над ними суд. Ремесла и торговля с дальними странами процветали, на рынках царило оживление. Главным из этих торгово-ремесленных центров был Тананариве.

Радама I (1810–1828) присоединил почти всю территорию острова к своему государству, которое теперь официально называлось Королевство Мадагаскар.

Радама I испытал новый натиск европейских держав. В 1810–1819 гг. Великобритания заняла построенные тем временем новые опорные пункты на восточном берегу Мадагаскара. Побуждаемый старинной враждой к французам, не понимая, сколь вероломна политика ведущих капиталистических держав, Радама I сам поручил Англии реорганизацию своей армии, согласился заключить с ней договор о торговле и допустить в страну миссионеров Лондонского миссионерского общества.

Взошедшая после него на престол Ранавалона I (1828–1861) употребила свое продолжительное правление на то, чтобы освободиться от влияния капиталистов. Она запретила малагасийцам принимать христианство, а жившим на острове европейцам — вести торговлю во внутренних районах острова, обязала их следовать законам Мадагаскара.

В ответ объединенная англо-французская эскадра в 1845 г. обстреляла приморский город Таматаве. Но англо-французский десант потерпел поражение.

Чтобы избавиться от необходимости ввозить из-за моря оружие и боеприпасы, королева привлекла французского предпринимателя и авантюриста Жана Лаборда, чтобы тот организовал на Мадагаскаре их изготовление. В Тананариве были построены домна и несколько кузнечных мастерских, где работали малагасийцы.

Король Радама II благоволил к иностранным купцам, посланцам и миссионерам. Опять начала функционировать миссионерская школа Лондонского миссионерского общества. Но вскоре после восшествия на престол, в 1863 г., Радама II был убит во время народного восстания. Последующие правительницы выполняли указания своих мужей премьер-министров.

В период между 1863 и 1896 г. — в этом году произошло кровопролитное «умиротворение», острова французским генералом Галлиени и его экспедиционным корпусом — на Мадагаскаре происходили важные изменения. Усилилось давление извне со стороны капиталистических держав, прежде всего Франции, и, несмотря на лавирование правящей знати, Мадагаскар шаг за шагом терял свою независимость.

Тогда же на Мадагаскаре возникли капиталистические отношения. Появились, в основном на базе иностранного капитала, небольшие промышленные предприятия по переработке сельскохозяйственного сырья. В сельском хозяйстве совершился переход к выращиванию экспортных культур. Общины, долго являвшиеся устойчивыми экономическими и социальными единицами, медленно распадались, в деревне усиливались классовые различия.

Глубинные процессы экономических преобразований и возникновения новых классов и слоев населения были дополнены реформами администрации — они ограничили могущество феодальной знати — и образования. В 1881 г. в центральных районах королевства Имерина было введено обязательное обучение детей от 8 до 16 лет. С помощью миссий было открыто 2 тысячи школ. Дети из привилегированных слоев населения получали образование за границей, преимущественно во Франции. Появилась первая отечественная интеллигенция. Стали выходить газеты и журналы на малагасийском языке.

С начала 80-х годов отношения между Мадагаскаром и Францией ухудшились. Французский капитал уже не довольствовался косвенным влиянием на жизнь острова, и капиталистическая Франция начала готовиться к полной аннексии Мадагаскара.

[ZHAN]

Миссии играли важную роль в деле укрепления позиций капиталистических держав в Африке в XIX в. После временного затишья в XVIII в. они выступили как истые предшественники колониальных держав, стремившихся к территориальным захватам. Хотя сами миссии неизменно отрицали какую-либо связь с колониальной политикой, с середины XIX в. они всей своей систематической деятельностью объективно и субъективно подготавливали колониальное завоевание и организованное угнетение африканцев монополистическим капиталом.

Миссии не только поддерживали проникновение португальцев в государство Конго, не только оправдывали варварскую работорговлю, но и сами в ней участвовали. В XIX в. они прокладывали капиталистическим промышленным странам путь к полному покорению всей Африки. Борьба за души, приобщавшиеся к христианской вере, сопровождалась первыми шагами колонизаторов к укоренению в экономике и политике африканских стран.

Это бесспорный факт, хотя отдельные миссионеры субъективно действовали честно и им принадлежат большие заслуги, особенно в обучении и образовании местных жителей, в исследовании общественных отношений и языков африканских народов. Можно также привести несчетное множество примеров, когда миссионеры бесстрашно критиковали и порицали жестокий гнет, который нес с собой наступавший колониализм. Миссионеры, в частности, выступали против крайностей рабовладения в Южной Африке на занятой бурами территории, против кровопролитного подавления восстаний коса и зулу.

Однако подобная критика исходила лишь от отдельных лиц и касалась только некоторых методов колониальной экспансии, а отнюдь не самого существа колониального завоевания и порабощения африканских народов. Домонополистический капитализм XIX в. еще позволял миссиям, особенно протестантским, проявлять некоторый либерализм, провозглашая «равенство» всех рас и народов, и стремился скрыть истинные намерения колонизаторов под маской «веры для всех». Однако впоследствии, даже до окончания этого периода, все экономические, политические, а главное, духовно-культурные начинания миссий были подчинены целям колониальных держав и стали неотъемлемой частью их системы.

Это в равной мере относится к представителям как католической, так и евангелической церкви.

С середины XIX в. активизировали свою деятельность в некоторых регионах Тропической Африки католические миссии. В 1848 г. Общество Святого духа, основавшее до того времени свои опорные пункты на Антильских островах, на острове Реюньон и в Сенегале, объединилось с другими отделениями католической миссии. Новая организация направляла «отцов Святого духа» в район Сенегала, в Габон и в Нижнее Конго. Страны Гвинейского залива были полем деятельности многочисленных миссионеров из Лионской африканской миссии, учрежденной в 1854 г., а с 1868 г. с необычайной энергией основывали миссионерские станции, например в Восточной Африке, «белые отцы» кардинала Лавижери.

[Ш. Лавижери (1825–1892) — кардинал, основатель католического миссионерского ордена Белых отцов, специально предназначавшегося для пропаганды католицизма в Африке (1868).]

С конца XVIII в. широко распространились созданные в Великобритании миссионерские общества протестантов. В 1792 г. было создано Лондонское миссионерское общество, которое уже в 1803 г. направило своих представителей в Южную Африку, чтобы просвещать койсаноязычное население. Излюбленной ареной действий общества стали также Мадагаскар и Западная Африка. В XIX в. в организации миссионерских станций, школ и хозяйственных предприятий участвовали Базельская миссия, Северогерманское миссионерское общество в Бремене, Рейнское миссионерское общество в Бармене и многие другие.

Миссионерские общества XIX в. первоначально представляли собой крупные капиталистические предприятия, и только в конце столетия монополистические концессионные компании устранили эту невыгодную для колонизаторов конкуренцию и возложили на миссии иные задачи.

При финансовой поддержке торгового и промышленного капитала были основаны торговые миссионерские общества, располагавшие собственными судами. Евангелические миссии с особым рвением занимались этой выгодной деятельностью и не меньше других купцов обогащались за счет неэквивалентного обмена товарами с африканцами. Миссии создавали ремесленные предприятия, разводили культурные растения и основывали огромные плантации. Здесь они часто выращивали новые для Африки культуры (в Гане, например, какао-бобы, в Уганде — хлопчатник) и осваивали производство их в капиталистических формах. Работали на плантациях выкупленные бывшие рабы и посаженные на землю воспитанники миссий. Некоторым миссиям принадлежали огромные земельные угодья, в частности в Южной и Юго-Западной Африке. Их пионерская деятельность в сельском хозяйстве, несомненно, имела большое положительное значение.

Другой отраслью деятельности миссий было школьное обучение. В рассматриваемый период евангелические миссии, особенно методисты и пресвитерианцы, создали в торговых центрах Сьерра-Леоне, Либерии, Золотого Берега и Нигерии довольно широкую сеть школ. В других странах Африки школы насчитывались единицами, исключение составляли начальные и ремесленные училища в Южной Африке, предназначенные в основном готовить рабочих для миссионерских предприятий. Только к концу столетия школьное дело стало играть первостепенную роль в деятельности миссий на территории всей Африки. Этим был сделан еще один шаг к использованию миссий в империалистических интересах колониальных держав.

XIX век вошел в историю как век географических и этнографических открытий и исследований Африканского континента. Уже с конца XVIII в. в порядке подготовки к колониальным захватам производилось систематическое изучение внутренних районов Африки. Но, повторяю, вольно или невольно экспедиции подготавливали путь к установлению колониального господства. Многие исследователи в своих путешествиях и изысканиях испытывали невероятные лишения и страдания, часто подвергаясь смертельной опасности, проявляли самоотверженность и героизм. К тому же до 1870 г. их экспедиции только частично финансировались кругами, заинтересованными в колониальной политике.

Они считали себя первооткрывателями еще мало известного в Европе континента. Некоторые из их отчетов и сообщений, далеко не равноценных по своим достоинствам, содержали важные научные сведения. Сюда относятся материалы по географии, геологии, климатологии и экономике, чрезвычайно интересные описания историко-этнографических условий, характеризующие общественное развитие отдельных народов Африки. Часть этих исследователей тогда не была заражена расистскими и геополитическими теориями, оправдывающими колониальные завоевания. В этнографии пользовались большой популярностью эволюционные идеи, признававшие достижения и способность к прогрессу неевропейских народов, в том числе и африканцев. Эпоха братьев Гумбольдт еще не миновала окончательно.

[Братья Вильгельм (1767–1835) и Александр (1769–1859) фон Гумбольдты — видные немецкие ученые. Александр фон Гумбольдт — один из крупнейших естествоиспытателей XIX века, автор многих исследований по географии, биологии, ботанике, климатологии, геологии и другим отраслям науки. Участник экспедиции в Южную Америку в 1799–1804 гг.; обследовал огромные пространства в бассейнах рек Ориноко и Амазонки.]

И тем не менее их открытия и исследования, даже если они предпринимались не по прямому заказу колониальных держав и заинтересованных в колониях кругов, служили подготовке начинавшейся в ту пору колониальной экспансии и империалистического порабощения народов Африки. Первоначально организатором многих экспедиций было функционировавшее с 1788 г. британское Африканское общество по изучению внутренних районов Африки. Позднее в аналогичной роли выступали французское Географическое общество, основанное в 1821 г., и с 1878 г. немецкое Африканское общество.

Прежде всего необходимо было получить надежные и достоверные данные о глубинных территориях континента. Чтобы расширить торговые связи, наладить добычу сырья, найти новые рынки сбыта, надо было точно знать, куда текут реки, каков уровень общественного развития африканского населения, возможно ли подвергнуть его капиталистической эксплуатации. Нельзя было терять время. Часто различные общества и разные государства одновременно организовывали экспедиции с аналогичными задачами. Стоявшая за ними торговая и промышленная буржуазия связывала с этими путешествиями определенные надежды.

В первую очередь попытались разгадать тайну Нигера, проследить его течение. Судовой врач шотландец Мунго Парк с 1795 г. дважды предпринимал по заданию британского Африканского общества путешествия в район Нигера. Он дошел до водопадов около Бусы, но в 1806 г. жизнь его оборвалась, прежде чем он достиг нижнего течения и устья Нигера. Только через 25 лет братья Лендеры смогли точно описать течение Нигера. До этого Аудни, Денем и Клатгпертон, не говоря о других, менее значительных путешественниках, проникли в цветущие центры мусульманских государств Борну и Сокото.

Рене Кайе в одиночку совершил труднейший переход и в 1828 г. переодетым проник в таинственный город Томбукту. Французское Географическое общество оказало ему по возвращении на родину торжественный прием и высоко оценило его труды.

В 1849 г. британское правительство, в свою очередь, предоставило большие средства для нового путешествия в северные районы Нигерии и среднего течения Нигера. В этой экспедиции участвовал приват-доцент Берлинского университета Генрих Барт. Он привез исключительно ценные материалы о своих путешествиях по Судану, точнее, по областям, лежащим между Борну и Томбукту. С 1850 по 1856 г. Барт нанес на карту реки Бенуэ, Шари и Логоне. Наряду с ценной естественнонаучной информацией Барт собирал рукописи — в Томбукту, например, он открыл хронику «Тарих ас-Судан», относящуюся к XVII в., — и записал устные предания об истории некоторых народов Центрального и Западного Судана. Таким образом Барт пополнил представления европейцев о культуре и истории африканцев новыми открытиями, но в капиталистических государствах они очень скоро были преданы забвению.

Этот выдающийся исследователь, в равной степени интересовавшийся археологией, географией, историей и естественными науками, в то же время был агентом британского правительства и крупных торговых компаний. Его отчеты изобиловали указаниями, где на Нигере удобно устроить торговые базы, он настойчиво рекомендовал насильственно вводить монокультуры.

Барт не скупился на рекомендации колонизаторам. Англии, например, он советовал привлечь правящую аристократию раннефеодальных государств и племенных союзов африканцев к сотрудничеству — впоследствии оно и в самом деле принесло свои плоды. Барт никоим образом не был бескорыстным, далеким от политики ученым и гуманистом, каким его изображает буржуазная литература, особенно авторы из ФРГ, тщащиеся доказать «антиколониальные традиции» Германии (Р. Италиандер, Г. Шифферс). Хотя политические и идеологические воззрения Барта были противоречивыми и незрелыми, он явно оправдывал политику колониального влияния и захватов. Так, Барт заявлял, что его обязательная задача «доказать этим грубым детям природы превосходство духовного воспитания». В другом месте он называет некоторых африканцев «дикими народностями».

Генрих Барт ясно показывает нам предел, дальше которого не может развиваться прогрессивная буржуазная наука, ибо

«бескорыстное исследование уступает место сражениям наемных писак, беспристрастные научные изыскания заменяются предвзятой, угодливой апологетикой»

[К. Маркс. Капитал. Т. I. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 23.]

Карл Маркс в это время слышал звуки похоронного колокола, звонившего по научной буржуазной политической экономии. Но это был погребальный звон и по всем остальным буржуазным общественным дисциплинам и теориям.

Замбези — вторая река, которая рано вызвала особый интерес исследователей и заставила их пробиваться в глубь Африки.

Шотландский врач и миссионер Лондонского общества Дэвид Ливингстон в 1846 г. вышел в путь с миссионерской станции в Бечуаналенде. Десять лет потратил он на исследование бассейна верховьев и восточной части Замбези. Здесь он открыл самые большие водопады Африки, которым дал имя английской королевы Виктории. Тогда же Ливингстон впервые пересек Центральную Африку от портового города Луанда в Анголе до Келимане на берегу Индийского океана.

[Первыми пересекли Африканский континент с запада на восток и в обратном направлении ангольские купцы-мулаты («помбейруш» — мн. ч. от «помбейру») Перу Жуан Батиста и Анастасиу Жозе в 1802–1814 гг. Вообще же следует иметь в виду, что все европейские путешественники XVIII и XIX вв. шли, как правило, по дорогам, задолго до того проложенным самими африканцами и хорошо африканцам известным. Да и само путешествие помбейруш, строго говоря, лишь первое, о котором достоверно известно.]

Во время второго путешествия (1858–1864) он исследовал озеро Ньяса. Третья экспедиция привела Ливингстона к озерам Мверу и Бангвеулу и к верховьям Конго, где он еще не бывал. В 1869 г. он переправился через озеро Танганьика и достиг арабского поселения Уджиджи. Здесь он встретился с Генри Мортоном Стэнли, который по поручению газеты «Нью-Йорк геральд трибюн» разыскивал его. Умер Ливингстон 1 мая 1873 г., когда занимался поисками истоков Нила.

Английская корона, Королевское географическое общество и многие другие учреждения оказывали Ливингстону великие почести. Казалось, нет предела восхищению «добрым доктором», который в своих книгах изображал арабских работорговцев злодеями.

[Насмешливый тон по отношению к Дэвиду Ливингстону вряд ли уместен. В советской литературе давно признано, что путешественник был подлинным бескорыстным гуманистом, горячо и мужественно защищавшим достоинство и равноправие африканцев. Поэтому он активно боролся с арабской работорговлей (так же как и с португальской). И менее всего Ливингстон повинен в захватнических аппетитах британских колонизаторов, использовавших научные результаты его путешествий в своих целях.]

Его усилиями движение либеральной английской буржуазии за запрещение рабства одержало еще одну победу. В действительности же под прикрытием борьбы с рабством промышленный капитал подготавливал империалистический раздел Африки. Труды Ливингстона служили буржуазии необходимым «иллюстративным материалом».

В середине XIX в. европейские путешественники еще не знали истоков Нила. Не были идентифицированы и Лунные горы, известные по карте Птолемея.

[«Лунные горы» на карте Клавдия Птоломея, по-видимому, отражали какие-то неясные сведения о горных массивах африканского Межозерья.]

Экспедицией Бёртона и Спика, отправившейся из Занзибара в 1857 г., начался новый период исследования Восточной Африки в поисках истоков Нила. Следуя из Уджиджи, они достигли озера Виктория. Только в 1862 г., уже во время второго путешествия Спика, предпринятого вместе с Грантом, путешественники установили, что Белый Нил вытекает из озера. Здесь они встретились с шедшим из Хартума С. Бейкером. Оказалось, что Нил мощным водопадом низвергается из озера Виктория.

В конце 70-х годов были обследованы течения Нигера, Замбези, Нила и Конго.

На этом закончилась эра открытий, подготавливавших колониальное завоевание континента. Началась борьба за раздел Африки. Многочисленные экспедиции во внутренние районы получали теперь далеко идущие полномочия на основание опорных пунктов и станций, на заключение надувательских «договоров» с отдельными правителями и вождями.

Де Бразза, Стэнли, Рольфс, Нахтигаль и многие другие известны, вернее, печально известны не только как путешественники и исследователи, но и как агенты и чиновники, откровенно действовавшие по заданию и при военной поддержке колониальных держав.

[Де Бразза, точнее, П. Саворньян де Бразза (1852–1905) — французский морской офицер, исследователь Экваториальной Африки и колониальный администратор.
Г. Стэнли (1841–1904) — англо-американский путешественник, исследователь бассейна реки Конго, содействовал захвату бельгийскими колонизаторами территории современного Заира («Свободное государство Конго»).
Г. Рольфс (1831–1896) — немецкий исследователь Северной Африки и Сахары, в 1885 г. — генеральный консул Германской империи на Занзибаре.
Г. Нахтигаль (1834–1885) — немецкий исследователь Центрального Судана и Восточной Сахары, впоследствии колониальный администратор в Камеруне и Того.]

Капиталистические хищники, приступив к захватам, использовали труды тех, кто расчистил им почву. Союз исследователя, миссионера и колониального чиновника получил окончательное завершение.

[ZHAN]

Начало империалистического раздела Африки образует важный рубеж на историческом пути ее народов. Мы напомним вкратце некоторые узловые моменты развития континента.

До установления империалистического гнета в конце XIX в. история Африки полна контрастов. Значительные культурные достижения отдельных народов, периоды ускоренного социального прогресса сочетаются в ней с отступлениями назад, а также с необычайным многообразием уровней общественной зрелости.

Африка, на территории которой, вероятно, обитали древнейшие люди, занимает совершенно особое место в науке о самых отдаленных периодах существования человечества. Галечные и каменные орудия, найденные параллельно с антропологическими материалами — костными остатками, в том числе раннепалеолитические олдувайская и стелленбошская культуры в Восточной и Южной Африке, доказывают, что на африканской земле действовал и развивался человек древнего каменного века. Огромное количество усовершенствованных каменных орудий труда и наскальные изображения в виде рельефов и картин периода мезолита (средний каменный век) свидетельствуют о значительном приросте населения и высоком уровне доисторической культуры в определенных районах Африки начиная с X тысячелетия до н. э.

Неолит (поздний каменный век, с V тысячелетия до н. э. до I тысячелетия н. э.), характеризуемый возникновением новых форм хозяйственной деятельности, а именно земледелия и скотоводства, и в связи с этим переходом в большей или меньшей мере к оседлости, появлением полированных и просверленных орудий из камня и кости, а также керамики, распространился больше всего в Северном и Центральном Египте, в Судане, в Центральной Сахаре, в некоторых районах Восточной Африки, в бассейнах Сенегала и Конго, а также на территории современной Нигерии. В периоды мезолита и неолита формирование основных антропологических типов африканского населения продвинулось далеко вперед. На стадии неолита сложились и многие существующие доныне языко'вые семьи.

Геологический процесс высыхания Сахары, происходивший в III и II тысячелетиях до н. э., вызвал множество важных изменений, в том числе начавшиеся в I тысячелетии до н. э. переселения целых народов. Хотя и после этого через Сахару по-прежнему осуществлялись многочисленные связи, экономическая и культурно-политическая жизнь народов к югу от Сахары развивалась по иным линиям, чем в странах Северной Африки. Возникшая на земле Нигерии и в некоторых других районах к северу от реки Бенуэ культура нок (IX в. до н. э. — II в. н. э.) знала уже наряду с каменными первые железные орудия. Начался переход к добыче и обработке железа и других металлов.

Овладение плавкой железа, широкое его применение сыграли важную роль в общественном прогрессе многих народов Африки. Эти и другие факторы, например возникновение городских торговых центров на пересечении дальних торговых путей, обусловленное стабильным обменом и ростом общественного разделения труда между цивилизациями речных долин и районами саванн, способствовали формированию государств к югу от Сахары. Процесс перехода от родового строя периода неолита к образованию более крупных африканских государств на базе ранней классовой дифференциации длился много веков и лишь в конце I тысячелетия н. э. привел к качественно новой фазе в истории народов Тропической Африки. Только государства Мероэ в Судане и Аксум на Эфиопском нагорье, находившиеся непосредственно в сфере влияния Египта и раннеклассовых образований восточного типа на Аравийском полуострове, достигли вершин своего развития уже в последние столетия до н. э. и удерживались на этом уровне до середины I тысячелетия н. э.

После VIII или IX вв. н. э. многие народы Тропической Африки преодолели рубеж неолита и создали государства, основанные на отношениях эксплуатации и раннеклассовой структуре. Первого пика своего развития они достигли между VIII и XVI вв.

К числу подобных крупных образований относились Гана, Мали, Сонгай, хаусанские города-государства, а также Канем-Борну в Западном и Центральном Судане, Бенин и государства йоруба на Гвинейском побережье, древнее государство Конго, Эфиопия, города-государства восточного побережья Африки и легендарное царство Мвене Мутапа (Мономотапа) и Зимбабве, о которых рассказывают арабские путешественники в своих отчетах, местные хроники, первые португальские исследователи и многочисленные устные предания. Они достигли сравнительно высокого уровня развития производительных сил, общественной собственности и культуры. Некоторые из наиболее передовых государств и централизованных иерархий Африки до определенного момента своего существования шли в ногу со всей мировой историей и еще полностью участвовали в современном им прогрессе.

Однако в силу различных внутренних факторов, еще ждущих изучения, многие государства не смогли пойти дальше раннефеодальной фазы, часто обремененной множеством патриархальных пережитков, и не вступили на путь зрелого феодализма, а затем и капитализма, как это произошло в других регионах мира, прежде всего в Европе. Далее, в конце XV в., как и до этого, народы Африки находились на очень различных ступенях социально-экономического развития. Рядом с крупными центрами городской цивилизации жили племена, сохранявшие устои первобытнообщинной системы.

С конца XV в. на судьбу Африки сильное воздействие оказал приход и экспансия европейских колонизаторов, но особенно гибельные последствия имела для нее трансатлантическая работорговля капиталистического характера, связанная с первоначальным накоплением и получившая огромный размах с XVI в. Они пагубно повлияли на историческое развитие африканских народов, в некоторых регионах даже прервали его или прекратили полностью.

Колониальные завоевания, осуществлявшиеся позднефеодальными и раннекалиталистическими элементами Португалии, открыли эру колониального захвата некоторых районов побережья Западной и Восточной Африки. С конца XVI в. Португалию опередили страны капиталистического меркантилизма: Англия, Нидерланды, Франция, которые закрепились в Западной и Южной Африке. Открытый грабеж, хищнический вывоз благородных металлов, основание опорных пунктов и береговых факторий, грабительские торговые договоры, взимание дани и установление монополии колониальных европейских держав в заморской и внутриконтинентальной торговле повлекли за собой далеко идущие последствия, в том числе разрушение, а порой и гибель восточноафриканских городов-государств и упадок государства Конго. Жителям этих районов они принесли горе, нищету и эксплуатацию.

Отрицательное воздействие складывавшейся колониальной системы, связанной с первоначальным накоплением капитала в Европе, особенно ярко проявилось в варварской работорговле, которая, по самым скромным подсчетам, стоила жизни более чем 100 миллионам африканцев. В XVII–XVIII вв. Африка к югу от Сахары была для европейских держав прежде всего резервуаром рабочей силы. Это явление охарактеризовано Карлом Марксом в «Капитале»:

«Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, искоренение, порабощение и погребение заживо туземного населения в рудниках, первые шаги по завоеванию и разграблению-Ост-Индии, превращение Африки в заповедное поле охоты на чернокожих — такова была утренняя заря капиталистической эры производства».

[К. Маркс. Капитал. Т. I. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 23.]

Ежегодно десятки тысяч африканцев превращали в рабов и переправляли за океан. Населению некоторых областей Африки, особенно Гвинейского побережья, Анголы, района устья Конго, работорговля несла разорение и полный застой в хозяйстве и политической жизни: происходило обезлюдение больших территорий, охота за рабами превращалась в постоянные войны, причем зачастую воевали между собой африканские племена и народности и победители уничтожали или порабощали противников, на промысле невольников наживалась прослойка торговцев и вождей. Последняя даже основывала в лесном поясе Гвинейского побережья, в глубинных частях Анголы и в других регионах политические организации и государства (например, Луба-Лунда и Дагомея), которые прямо или косвенно были втянуты в круговорот обмена рабов на огнестрельное оружие. Эти раннегосударственные образования оставались в основном паразитическими по своей социально-экономической сути, а следовательно, не могли внести никакого вклада в социальное и культурное развитие народов Африки. Естественный ход их развития нарушила европейская работорговля. Ее влияние распространилось не только на прибрежные страны и их непосредственный хинтерланд; из-за перемещения древних торговых путей и вызванного им во многих случаях упадка внутриафриканской торговли оно затронуло и отстоявшие далеко от моря районы Центральной Африки.

И тем не менее африканские народы не стояли на месте. В XVIII и XIX вв. внутри Африки снова образовался ряд феодальных государств (в том числе теократии фульбе и тукулёров, Буганда, Руанда и Бурунди) и племенных союзов (зулу, матабеле). В некоторых местах эти государства в какой-то мере обнаруживали тенденцию к прогрессу, но в целом им было не по силам преодолеть навязанные извне барьеры, тормозившие общественное развитие. Начало колониального гнета прекратило на несколько столетий ускоренное поступательное движение народов Африки. Экономическая и социальная пропасть между ними и странами Европы, вступившими на путь капиталистического развития, становилась все более глубокой, все более трудно преодолимой. За ускоренный исторический прогресс немногих стран Западной Европы и Северной Америки народы Африки заплатили нуждой, порабощением, историческим регрессом, от которых их смогла избавить только победа в национально-освободительной борьбе против империализма.

Еще в период доимпериалистической колониальной экспансии африканские народы и племена сопротивлялись попыткам захвата их территорий и последствиям европейской колонизации. За некоторыми исключениями, это были стихийные вспышки недовольства, лишенные программы действий и перспективных целей. Наряду с восстаниями против колониалистов, часто возникавшими на племенной основе и под главенством племенной верхушки или феодальной знати, антиколониальная борьба часто принимала форму религиозного протеста последователей анимизма или даже христианства против засилья иностранных миссий. Известно, что католические миссии относились к числу главных выразителей и идеологов колониального ограбления.

В начале XIX в., приблизительно в 30-х годах, когда в различных странах Европы, особенно в Великобритании, происходило бурное развитие капитализма (промышленная революция), увеличилось значение Африки как источника сырья. В Южной Африке, на Золотом Береге, в Южной Нигерии, а также в Сенегале британские и французские колониалисты, прежде ограничивавшиеся тем, что они основывали опорные пункты для охоты за рабами и грабительской торговли, теперь приступили к захвату больших участков, к устройству плантаций, эксплуатации природных богатств и рабочей силы африканцев прямо на земле Африки. Эта тенденция в период перехода после 1880 г. от капитализма «свободной» конкуренции к империализму вела к полному территориальному разделу Африки европейскими державами.

Наступивший отныне период владычества империалистов первоначально обрек народы Африки на невообразимую эксплуатацию, угнетение и нужду и существенно затормозил их развитие во всех областях общественной жизни. Стремительный рост торговли и промышленности в капиталистических странах Европы и США и переход к монополистической стадии капитализма в условиях острой конкуренции между старыми и молодыми капиталистическими странами привел ко всеобщему соперничеству за колонии и сферы влияния. Агрессивный и экспансионистский характер политики капиталистических великих держав Европы особенно проявился в борьбе за полный территориальный раздел Африки. С 80-х годов вся Африка попала в щупальца капиталистических государств. Хорошо вооруженные, обладавшие техническим превосходством колониальные войска вели жестокие войны за покорение африканского населения. Сотни тысяч африканцев были убиты, их селения разрушены, культура растоптана.

Уже в 80-х годах началась лихорадочная дипломатическая активность европейских держав, направленная на то, чтобы обеспечить себе сферы влияния в Африке, вокруг которых разгорелся ожесточенный спор. Во многих договорах были зафиксированы условия дележа Африки. Наиболее выразительно в этом плане соглашение, достигнутое на Берлинской конференции 1884–1885 гг. по Конго. Установленные за «круглым столом» границы дробили на много частей территории расселения племен и народов. Тем не менее попытки вырвать друг у друга добычу не прекращались. К 1900 г. около 90,4 процента площади Тропической Африки стало владениями колониальных держав.

Колониальное господство империалистов оказывало на политические, социально-экономические и духовно-культурные условия жизни африканского населения еще более сильное и всеобъемлющее влияние, чем в прежние века, когда предпринимались первые попытки колониальных захватов. Но куда глубже и интенсивнее были те глубокие изменения, которыми отмечено развитие населения Африки в тисках международных монополий. Как известно, образовавшиеся в последней трети XIX в. монополистические объединения и финансовый капитал добавили к старым стимулам и формам доимпериалистической колониальной политики и эксплуатации борьбу за новые источники сырья, за расширение рынков сбыта, особенно же за возможности капиталовложений и сферы влияния. Они стремились основывать военные базы и в конечном счете создавать замкнутые экономические районы, порой предназначавшиеся лишь для позднейшей эксплуатации.

Для достижения этих целей империалистические державы использовали самые различные формы и методы эксплуатации. Колониально-империалистический гнет стал невыносимым бременем для покоренного населения, вверг миллионы людей в голод и нищету. В результате резко обострились экономические, социальные и политические противоречия между «цивилизованными» метрополиями, выступавшими в роли эксплуататоров, и объединениями монополистов, с одной стороны, и колониальными и зависимыми народами — с другой. Независимо от субъективных намерений колониалистов образовались новые классы и слои населения, благодаря которым борьба против империализма и колониализма поднялась на более высокую ступень. Победа Великой Октябрьской социалистической революции открыла угнетенным народам рассматриваемого региона реальную возможность одержать победу в борьбе против ослабленного фронта империализма.

[ZHAN]

1416 При Генрихе Мореплавателе португальцы совершают первые открытия и захваты на территории Африки.

1455–1456 А. да Мосто, итальянец на португальской службе, открыл острова Зеленого Мыса.

1482 Диогу Кан достиг устья Конго.

1488 Бартоломеу Диаш совершил плавание вокруг мыса Бурь (Доброй Надежды).

1492 Мартин Бехайм нанес открытые земли Африки на свой глобус.

1493 Посольство Педру Ковильяна в Эфиопию.

1498 Васко да Гама на пути в Индию проследил побережье Африки до Малинди (Восточная Африка).

1652 Основание Кдпстада голландцами (Ян ван Рибек).

1770–1772 Шотландец Д. Брюс открыл истоки Голубого Нила и озеро Тана в Эфиопии.

1788 Основание Ассоциации для содействия открытию внутренних частей Африки.

1795–1797 Первое путешествие Мунго Парка из Гамбии к Нигеру.

1805–1806 Второе путешествие Мунго Парка к Нигеру; его гибель.

1820–1822 Английские исследователи X. Клаппертон, Д. Денем и У. Аудни пересекли Сахару, пройдя от Триполи до Чада и Нигера.

1825–1827 X. Клаппертон и Р. Лендер прошли из Лагоса в район Нигера и Бенуэ.

1828 Р. Кайе достиг Томбукту.

1830–1831 Р. и Дж. Лендер исследуют низовья Нигера.

1848 Ребман и Крапф открыли гору Килиманджаро.

1850–1855 Г. Барт предпринял путешествие по Сахаре и зоне Западного Судана.

1851 Д. Ливингстон в верховьях Замбези.

1853–1856 Э. Фогель в бассейне озера Чад и в области Вадаи.

1854–1856 Д. Ливингстон пересек Южную Африку от Луанды (Ангола) до Мозамбика и в 1855 г. открыл водопад Виктория на Замбези.

1855 Швейцарец В. Мунцингер пересек Нубию и Эфиопию.

1858 Р. Бёртон и Дж. Спик достигли озера Танганьика. Спик в 1862 г. открыл озеро Виктория и истоки Белого Нила.

1858–1864 Д. Ливингстон открыл озеро Шире и озеро Ньяса.

1863–1865 Г. Рольфе исследует Северную Африку и Сахару.

1865–1867 Г. Рольфе пересек всю Северную Африку — от Триполи, через Борну и Бенуэ, до Лагоса (Южная Нигерия).

1865–1872 К. Маух предпринял путешествие по Трансваалю, государствам матабеле и шона и в 1871 г. нашел развалины Зимбабве.

1869–1874 Г. Нахтигаль исследует Сахару и зону Судана.

1871–1872 Г. Стэнли и Д. Ливингстон достигли озера Танганьика.

1872–1875 В. Л. Камерон пересек Экваториальную Африку с востока (Ба-гамойо) на запад (Бенгела).

1874–1876 Г. Стэнли исследовал озеро Виктория и открыл озеро Эдвард.

1876–1892 Эмин-паша (Э. Шнитцер) пересек большую часть южной зоны Восточного Судана и области примыкающих озер.

1878–1879 Г. Рольфс, выйдя из Триполи, достиг оазиса Куфра в Ливийской пустыне.

1879–1880 Де Бразза достиг с севера Конго и основал Браззавиль.

1879–1886 Э. Р. Флегель совершил путешествие по Северному Камеруну и бассейну реки Бенуэ.

1879–1880 О. Ленц пересек Западную Сахару от Танжера до Сенегамбил через Томбукту.

1880 Итальянец П. Маттеуччи пересек северную часть Африки от Египта до Гвинейского залива, пройдя через Кордофан, Дарфур, Вадаи, Борну.

Использован материал: Теа Бюттнер. История Африки с древнейших времен (пер. Розалия Моисеевна Солодовник)