Войны и битвы скифов

[ZHAN]

Судя по всему, наследником Скифа оказался не кто иной, как Аргот, отец знаменитого скифского царя Скилура. Того самого, которому было суждено возродить славу и мощь Скифии. Но именно в правление Аргота была заложена основа успехов Скилура.

Ю. П. Зайцев в своей монографии «Неаполь Скифский» отмечал, что

«вероятным выглядит и переход власти в Скифии от Аргота к Скилуру».

О самом царе Арготе известно очень немного. И то благодаря его гробнице, найденной в Крыму на территории Неаполя Скифского, который был столицей царства скифов в III–I вв. до нашей эры:

«местоположение мавзолея… однозначно свидетельствует о том, что Скилур придавал этому монументу исключительное значение…»

(Ю. П. Зайцев)

Все верно, поскольку мавзолей был построен не абы где, а прямо за главными городскими воротами, недалеко от центрального входа в царский дворец. К этому времени Неаполь Скифский значительно расширяется, в нем строятся оборонительные сооружения: городская стена, центральные ворота, восточная башня. К III–II вв. до н. э. относятся постройки основных архитектурных ансамблей скифской столицы, а сами стены значительно укрепляются, их толщина достигает 6,5 м, а высота 8 м. Всё это свидетельствует о том, что скифы собирались обосноваться здесь надолго.


То, что царство скифов находилось в постоянном контакте с Херсонесом и Боспорским царством, наложило свой отпечаток на его дальнейшее развитие, как на культурную, так и политическую жизнь. В своей книге «Эллинистический мир» Пьер Левек посвятил главу тому, как происходила эллинизация этого народа:

«У скифов наметилась тенденция к переходу от кочевничества к оседлому образу жизни в поселениях. Во II до н. э. они построили новую столицу – Неаполь, греческую по названию и по структуре. Внутри укреплений, сооружённых согласно скифской традиции, найдены дорический портик эллинистического типа… дома, украшенные фресками, скульптуры, греческие надписи».

Судя по всему, для городского строительства в Неаполь привлекались греческие мастера, а многие постройки возводились по эллинским образцам. Греческая культура начинает всё глубже проникать в скифскую среду, а при дворе царя стараются подражать духу эллинистических монархий.

«Усилившаяся аристократия окружала себя роскошными изделиями греческих мастеров и даже уносила их с собой в могилу. Она вела такой образ жизни и отличалась такой культурной утончённостью, которая была совершенно незнакома широким массам, что влекло за собой ещё большее социальное расслоение… Эллинистическое влияние в Скифии было глубоким»

(П. Левек)

Большое значение имел для скифских царей их союз с Боспорским царством. Многие знатные скифы отправлялись туда на службу к местным правителям и в дальнейшем занимали большие посты как в армии, так и в системе государственного управления. За ними тянулись их земляки более мелкого ранга и с помощью своих удачливых сородичей оседали на боспорских землях, тем самым увеличивая скифский элемент населения в стране.

И всё бы оно было ничего, но жители Херсонеса никак не хотели успокаиваться и продолжали бурную дипломатическую деятельность в поисках могущественных покровителей в борьбе против скифов. В 179 г. до н. э. херсонеситам удалось заключить договор о помощи с правителем царства Понт Фарнаком. Для скифов это был первый тревожный звонок, а для Херсонеса неплохие перспективы на будущее.

Царь Фарнак давал гражданам следующие гарантии:

«Клянусь Зевсом, Землей и Солнцем, всеми богами олимпийскими и богинями: я всегда буду другом херсонесцам и, если соседние варвары выступят походом на Херсонес или на подвластную херсонесцам страну, или будут обижать херсонесцев, и они призовут меня, буду помогать им, поскольку будет у меня время, и не замыслю зла против херсонесцев никоим образом, и не пойду походом на Херсонес, не подниму оружия против херсонесцев, и не совершу против херсонесцев ничего такого, что могло бы повредить народу херсонесскому».

Вот оно, главное, ради чего и старались хитрые эллины. Они видели, что начинается постепенное возрождение Скифского царства, и прекрасно понимали, что как только его цари почувствуют себя достаточно сильными, так их спокойной жизни придёт конец. Что собственно и произошло, только уже при преемнике Аргота – Скилуре.

Новый царь поставил себе целью значительно увеличить и укрепить своё государство. И, разумеется, сделать это за счёт Херсонеса и принадлежащих эллинам земель. Но самое страшное для греков заключалось в том, что Скилур занялся градостроительством и стал создавать на землях Таврики опорные пункты, имея конечной целью крепко взять эллинов за горло. Об этом нам сообщает Страбон:

«Кроме перечисленных местностей, в Херсонесе есть также укрепления, которые построил Скилур и его сыновья. Эти укрепления – Палакий, Хаб и Неаполь».

И если с Неаполем всё предельно ясно, то насчет Палакия и Хаба можно говорить только предположительно. Вполне возможно, что Палакий был назван Скилуром в честь сына, но, с другой стороны, его мог основать и сам Палак. Тем не менее, опираясь на эти города, царь развернул активное наступление в Тавриде и в итоге занял западную часть полуострова, выбив эллинов из Керкентиды (Евпатории) и крепости Калос-Лимен (Прекрасная гавань). Эти крепости контролировали херсонеситы, и для них такое поражение было сильным ударом по престижу. Для Скилура же взятие Керкентиды стало крупным стратегическим успехом, и многим тогда стало казаться, что окончательное возрождение Великой Скифии не за горами.

Но это только так казалось. В действительности Скифия времен Скилура отличалась от прежней, как небо от земли, и он не мог ответить врагу словами Иданфирса «У нас ведь нет ни городов, ни обработанной земли. Мы не боимся их разорения и опустошения и поэтому не вступили в бой с вами немедленно». Времена настали другие, поскольку на ограниченном пространстве Тавриды развернуть маневренную войну было проблематично.

Существует версия, что скифский царь даже обзавелся своим флотом. В Неаполе Скифском было найдено посвящение Ахиллесу, которое сделал наварх из Ольвии Понтийской Посидей. Из текста следует, что, находясь на службе у царя Скилура, наварх одержал победу над пиратами сатархами. Как видим, правитель Малой Скифии действовал с размахом.

Здесь хотелось бы отметить вот какой момент. Дело в том, что царь Скилур, проводя активную внешнюю политику и возрождая страну, должен был обратить своё внимание и на военную организацию скифов. Она явно проигрывала сарматской, а новые географические условия, в которых оказались скифы, однозначно требовали переосмысления всех стратегических и тактических основ их военной доктрины. Зажатые в границы Таврического полуострова, имея собственную столицу, города и крепости, скифы оказались лишены своего главного оружия – маневра, и то, что проделал Иданфирс с армией Дария, в новых условиях осуществить было невозможно. А раз рушилась стратегия, то, соответственно, надо было менять и тактические приёмы, но вот это как раз и не было сделано.

Скорее всего, дело ограничилось тем, что Скилур был вынужден значительно увеличить количество пехоты и повысить её роль в войсках, поскольку это требовалось как для борьбы с укреплениями херсонеситов, так и для охраны собственных городов, окружённых стенами. Но боеспособной пехотой скифы никогда не отличались, у них таких традиций просто не было, а потому, вполне возможно, к её организации привлекались греческие специалисты. Однако тем не менее именно пехота оставалась самым слабым звеном в военной организации скифских царей. С учётом того что в тактических действиях конницы, которая являлась главной ударной силой скифов, никаких изменений не произошло, недостаточная выучка пехоты должна была рано или поздно сыграть свою негативную роль.

Что в конечном итоге и произошло, когда на Тавриду упала тень грозного понтийского царя Митридата VI Евпатора.

[ZHAN]

Благодаря невероятно счастливой судьбе он покорил скифов, до него никем не побежденных.

Юстин

Последний из ВЕЛИКИХ эллинистических царей, человек, который всю свою жизнь боролся против страшного римского натиска на Восток, Митридат VI Евпатор (132 – 63 до н. э.) был личностью выдающейся во всех отношениях. Его главной заслугой было то, что в страшную эпоху римских завоеваний, когда независимые государства исчезали с лица земли, а алчные руки сенаторов тянулись с берегов Тибра во все концы Ойкумены, царь Понта сумел создать могучую Черноморскую державу и противопоставить её Средиземноморской державе римлян. К сожалению, история отпустила Митридату совсем немного времени, и он просто не успел наладить и укрепить внутренние связи между различными частями своего разнородного государства. Что в определённой степени и явилось причиной поражения Евпатора в той титанической борьбе, которую он вёл с сыновьями волчицы.

Митридат VI Евпатор. Государственный Эрмитаж

Но перед войнами с Римом были походы против скифов. Противостояние с ними началось как раз в тот момент, когда Митридат только приступил к созданию своего громадного государства, и победа в этой войне стала для него вопросом жизни или смерти. Что же касается скифов, то они столкнулись с самым страшным противником из всех возможных, и теперь в очередной раз от их действий зависел дальнейший ход мировой истории.

Страбон делает довольно интересное наблюдение о том, как завоевательная политика царей и правителей государств влияла на развитие географии и расширяла познания человека об окружающем его мире.

«Правда, распространение римской и парфянской империй дало современным географам возможность значительно дополнить наши практические сведения в области географии подобно тому, как, по словам Эратосфена, поход Александра помог в этом отношении географам прежнего времени. Ведь Александр открыл для нас, как географов, большую часть Азии и всю северную часть Европы вплоть до реки Истра, а римляне – все западные части Европы до реки Альбис (разделяющей Германию на две части) и области за Истром до реки Тираса; Митридат, прозванный Евпатором, и его полководцы познакомили нас со странами, лежащими за рекой Тирасом до Меотийского озера и морского побережья, которое оканчивается у Колхиды».

Как видим, учёный довольно чётко указал регион, где развернулись основные события, связанные с созданием Черноморской державы Митридата: от Днестра до Азовского моря и Кавказского побережья.

Между тем о событиях, происходящих в эти годы в Тавриде, исходя из состояния дошедших до нас письменных источников, известно очень немного. Это лишь разделы «Географии» Страбона, где он описывает земли Северного Причерноморья и вскользь упоминает о происходивших там событиях. Однако в 1878 г. на территории Херсонеса был найден расколотый на две части мраморный постамент статуи II в. до н. э., а на нём был высечен «Почётный декрет» в честь понтийского полководца Диофанта. Находка оказалась ключевой. Потому что это был тот самый Диофант, сын Асклепиодора, полководец понтийского царя Митридата VI и его доверенное лицо во время войн со скифами. В 111–109 гг. до н. э. Диофант дважды отправлялся с армией в Таврику и вёл успешные боевые действия против скифского царя и его союзников. Мы знаем, что полководец Митридата был вынужден провести две военные кампании в Крыму, чтобы добиться решительного перелома в свою пользу. Это свидетельствует прежде всего о том, что сопротивление скифов было крайне ожесточённым.

Что же касается самого Диофанта, прекрасного стратега и отличного дипломата, то здесь присутствует один тонкий момент. Дело в том, что в «Почётном декрете» в его честь есть одна довольно спорная фраза. Вот как это звучит:

«Когда же скифы с Савмаком во главе подняли восстание и убили воспитавшего его боспорского царя Перисада, а против Диофанта составили заговор».

Некоторые современные исследователи считают, что именно понтийский стратег и был тем самым царским воспитанником. Ведь в этом случае назначение Диофанта командующим в войне против скифов выглядит вполне обоснованным! Учитывая его личные связи с правящей верхушкой Боспора, прекрасное знание театра военных действий и понимание вражеской стратегии и тактики, лучшего кандидата на этот пост трудно было найти.

Но с данной версией согласны далеко не все, и к проблеме толкования этой надписи мы вернемся, когда будем разбирать события на Боспоре в 108 г. до н. э.

Теперь рассмотрим вопрос о том, что представляли собой на момент войны со скифами вооружённые силы Понтийского царства. Армия Митридата была классической армией эллинистического типа, где мирно уживались македонские элементы военной школы Александра Великого и местные восточные традиции. Главной ударной силой армии Митридата была фаланга, обученная и вооружённая по македонскому образцу.

В вооружении воина сариссофора (фалангита) со времен войн диадохов и эпигонов особых изменений не произошло, его основным оружием так и осталась длинная пика – сарисса, от 3 до 5 м в длину. Для ближнего боя фалангиты использовали короткий греческий меч ксифос, служивший исключительно как колющее оружие, или фракийскую махайру, предназначенную для рубящих ударов. Из защитного вооружения воин носил шлем халкидского или фригийского типа, льняной панцирь и небольшой македонский щит. Служили в тяжелой пехоте как наемники, так и представители городского и сельского населения Понтийского царства. Мобильные и легковооружённые войска – лучники, пращники, метатели дротиков – формировались преимущественно из местных элементов, в большинстве случаев это были воины из горных племён.

Также представители восточных народов составляли большую и лучшую часть понтийской кавалерии. Как и во времена древних персидских царей, от которых вел свой род Митридат, конница традиционно делилась на тяжёлую и лёгкую. Вооружённые луками, дротиками и короткими копьями всадники выполняли функции разведчиков, совершали рейды по вражеским тылам, а также занимались охраной коммуникаций. Тяжёлая панцирная кавалерия, где воины и кони были защищены пластинчатыми доспехами, служила для того, чтобы проломить вражеский строй на направлении главного удара и развить успех. В кавалерии Митридата служило очень много выходцев из Пафлагонии и Каппадокии, которые считались лучшими наездниками в Малой Азии. Недаром Каппадокия переводится как «Страна прекрасных лошадей».

Примечательно, что в состав царской армии входили подразделения боевых колесниц с косами, которые к этому времени уже считались анахронизмом на поле боя. Но что удивительно, Митридат и его полководцы так грамотно использовали этот устаревший род войск, что умудрялись нанести противнику страшные потери. Ярким примером здесь может служить битва на реке Амний в 89 г. до н. э., когда понтийские стратеги настолько умело распорядились колесницами, что буквально смешали с землей армию вифинского царя Никомеда IV.

Осадной техникой, а также наведением переправ и строительством мостов ведали царские инженеры, используя все достижения эллинистической военной школы. Молодой владыка Понта прекрасно понимал, что для того, чтобы армия была боеспособной, нужны хорошие военные специалисты, и нанимал их по всему эллинскому миру. А когда представилась возможность, то пополнил её ряды и римскими перебежчиками. Не случайно, что со временем армия царя Понта стала самой грозной силой в Анатолии и в течение очень длительного времени выдерживала противостояние с римской военной машиной – лучшей военной организацией того времени.

Причиной войны Митридата против скифов стала просьба граждан Херсонеса о помощи, поскольку степняки своими набегами сделали жизнь в городе совершенно невыносимой. Как мы помним, ещё царь Понта Фарнак заключил договор с Херсонесом о союзе, где было чётко прописано, что в случае опасности, угрожающей городу от «соседних варваров», понтийская армия придет на помощь. Поэтому даже с юридической точки зрения у Митридата был повод вмешаться в конфликт эллинов со скифами. Об этом свидетельствует и Страбон:

«Город этот (Херсонес) прежде был самостоятельным, но, подвергаясь разорению варварами, был вынужден выбрать себе покровителя в лице Митридата Евпатора; последний хотел стать во главе варваров, обитавших за перешейком вплоть до Борисфена и Адрия».

Но из этого же отрывка мы узнаем и информацию несколько иного свойства. Складывается впечатление, что Митридат и без просьбы херсонеситов о помощи начал бы войну со скифами. Недаром Страбон заостряет внимание на том, что Евпатор хотел не только подмять под себя Крым, но и закрепиться в нижнем течении Борисфена (Днепра). Получалось, что царь хотел ни много ни мало как подчинения всей Таврики, а соответственно и Скифии, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Поэтому случилось так, что интересы граждан Херсонеса совпали с желаниями царя Понта.

Юстин свидетельствует, что Евпатор отдавал себе отчет в том, с какими трудностями ему придется столкнуться в противоборстве со скифами. По большому счету, это было первое крупное военное предприятие молодого базилевса, причем с противником, за которым установилась слава непобедимого.

«…к Понтийской войне он, Митридат, приступал с гораздо большей робостью и неуверенностью, так как сам был в то время неопытен и неискушен в военном деле; защитой же скифам служат – помимо оружия и храбрости – незаселенные степи и холода, что сулило войску большие трудности и опасности. К этим затруднениям присоединялось также и то, что не было надежды на добычу от врагов-кочевников, у которых нет даже селений, а не то что денег»

(Юстин)

Однако, как выяснилось, трудности Митридата не пугали, царь твердо решил наложить свою тяжелую руку на Херсонес и подчинить своей воле правителей Малой Скифии.

Но скифские цари по данному вопросу придерживались прямо противоположного мнения. Они не собирались ни отказываться от притязаний на Херсонес, ни признавать себя подданными Митридата. Скифы решили принять вызов царя Понта и вступили с ним в ожесточённую войну.

Первый удар они нанесли по Херсонесу, рассчитывая захватить его до того, как прибудет помощь от Митридата. Скорее всего, царь Скилур умер к моменту началу боевых действий, а потому наступление на город возглавил его старший сын Палак, взошедший на трон отца.

О начале войны Евпатора против скифов нам сообщает Страбон:

«Итак, Митридат… с радостью послал войско против Херсонеса и одновременно начал войну со скифами, не только со Скилуром, но также и с сыновьями последнего – Палаком и прочими (их, по словам Посидония, было 50, а по Аполлониду – 80)».

Обратим внимание на два момента. Во-первых, мы узнаем, что старый скифский царь был человеком любвеобильным и, наплодив такое количество сыновей, создал очень благодатную почву для дворцовых переворотов и государственных измен. Во-вторых, Страбон сделал очень интересную оговорку, написав, что Митридат послал войско не на помощь Херсонесу, а против него.

На мой взгляд, это подтверждает предположение о том, что, начиная войну против скифов, царь планировал заодно подчинить себе и Херсонес, не желая два раза в один и тот же регион посылать армию. Сделать свободолюбивых эллинов своими поданными. Вполне вероятно, что херсонеситы предвидели такой исход дела, но у них просто не было выбора, и они решили из двух зол выбрать меньшее. Пусть лучше будет Митридат, чья мать была чистокровной принцессой из дома Селевкидов, величайших правителей эпохи эллинизма, чем скифский царь!

В столицу Синопу прибыло посольство из Херсонеса просить базилевса Понта о военной помощи, и поэтому вполне понятна та радость Митридата, о которой говорит Страбон. Завоевать Таврику при помощи Херсонеса, а заодно привести под свою власть и сам город – что могло быть лучше!

И ещё один немаловажный аспект. Именно здесь на первый план выходит личность Диофанта, который, видя интерес своего повелителя к Северному Причерноморью, начинает всячески этот интерес подогревать. Что и было засвидетельствовано «Почётным декретом»:

«Диофант, сын Асклепиодора, синопеец, будучи нашим другом и благодетелем, а со стороны царя Митридата Евпатора пользуясь доверием и почетом не менее всякого другого, постоянно является виновником блага для каждого из нас, склоняя царя к прекраснейшим и славнейшим деяниям».

А деяния эти были действительно великие и достопамятные.

Войска Диофанта быстро грузились на корабли в Синопе. Полководец Митридата брал с собой только элитные подразделения – фалангу, отряды каппадокийских и пафлагонских всадников, а также большое число стрелков и мобильных войск, чтобы на равных противостоять знаменитой лёгкой кавалерии скифов. Времени было в обрез, поскольку скифы свирепствовали в окрестностях Херсонеса, вытаптывая поля, вырубая виноградники и превращая в пепел загородные усадьбы граждан. С каждым днём они приближались всё ближе и ближе к городу. Разбив лагерь на землях полиса, степняки разъезжали по всему Гераклейскому полуострову, разрушая столетиями налаженное хозяйство и производство. Всё могло закончиться очень быстро, но Диофант надеялся, что до его прибытия город устоит, а в дальнейшем он сам разберется со скифами.

Понтийский военачальник прекрасно знал, с чем и кем ему придётся столкнуться на просторах Таврики. Имел чёткое представление о будущем театре военных действий, а также о тех силах, на которые он сможет там рассчитывать. Когда понтийские корабли вышли в море и Синопа осталась далеко позади, Диофант, стоя на покачивающейся палубе, продолжал просчитывать и прокручивать в уме все возможные варианты развития событий. Времени впереди было достаточно, и он надеялся продумать до мельчайших подробностей все детали предстоящей операции. И когда впереди замаячили берега Таврики, полководец уже знал, как он будет претворять свой план в жизнь.

Понтийский флот, пройдя вдоль южного берега Крыма, подошёл к Херсонесу. Стратег прыгнул в лодку и отправился в город на встречу с правящей верхушкой полиса. Там он и предложил свой план действий. В том, что его заметили скифы, Диофант не сомневался и, исходя из этого, сразу же объявил собравшимся, что его войска не будут высаживаться в городе. Потому что в этом случае они окажутся заблокированными за крепостными стенами вместе с городским гарнизоном, армией скифского царя Палака. И тогда, чтобы вытеснить скифов с Гераклейского полуострова, стратегу придётся атаковать противника в лоб, а ему этого очень не хотелось. Исходя из этого, он высадит своих солдат не в Херсонесе, а на противоположной стороне бухты. В этом случае его войска сразу же выходили на оперативный простор, а скифы оказывались между молотом и наковальней – гражданским ополчением Херсонеса и армией Понта. Скифская конница лишалась своего главного козыря – свободы маневра. Поэтому Палаку однозначно пришлось бы покинуть окрестности города и выступить навстречу новому врагу.

[ZHAN]

Была большая вероятность того, что царь Палак оставит под Херсонесом значительный отряд, а сам с основными силами будет стеречь стратега, чтобы помешать высадке вражеской армии на берег. И вот тогда решающее сражение, к которому стремился Диофант, произойдёт гораздо раньше, чем если бы он высадился в Херсонесе. Там бы ему диктовал условия Палак, а так он навязывал свою волю скифскому царю. Стратег был уверен в своих силах и жаждал встречи с врагом на поле боя. Ему была нужна решительная победа в битве, после которой армия Понта должна была ударить на Неаполь Скифский.

Но в том же направлении, что и Диофант, мыслил скифский царь Палак. Зная от лазутчиков, что вражеская армия не стала высаживаться Херсонесе, он задумался над тем, какой сюрприз ему готовит полководец Митридата. И когда же царю донесли, что понтийский флот готовится к отплытию, он сразу понял, в чем дело. Палак оценил, какие это может иметь последствия для скифов, оставил всю пехоту в лагере, а сам с тяжёлой и лёгкой конницей ринулся к морю. Поэтому, когда корабли Диофанта уже подходили к берегу, там их поджидало войско скифов во главе с царём.

Флот приблизился к побережью, и когда понтийские суда оказались на расстоянии полёта стрелы, скифы натянули луки. Туча стрел посыпалась на вражеские корабли, многие из них летели, оставляя за собой шлейф из дыма. Понтийские пехотинцы подняли щиты, прикрываясь от смертоносного дождя, а моряки стали спешно убирать паруса, опасаясь пожара. Стрелы вонзались в борта и палубу, поражали суетящихся моряков, но корабли по-прежнему неумолимо приближались. Лучники Диофанта открыли ответную стрельбу, сбивая с коней тех из вражеских стрелков, что выезжали прямо на мелководье.

Когда же передние корабли зарылись носами в прибрежный песок, то в бой вступила легкая пехота понтийцев, и на скифов обрушился град дротиков, камней и копий. Всадники, теряя людей и лошадей, отхлынули от воды. Сразу же с бортов попрыгали в море тяжёлые пехотинцы и, стоя по пояс в воде, начали формировать фалангу. Затем, ощетинившись копьями сариссофоры, стали медленно продвигаться к берегу.

И тогда царь Палак принял решение – атаковать! Атаковать пехоту врага, пока строй фаланги ещё не сформирован, пока не все неприятельские войска высадились с кораблей, пока есть шанс сбросить солдат Диофанта обратно в море.

С боевым кличем, поднимая тучи брызг, лавина скифских всадников, ринулась в атаку на мелководье, где строились в боевой порядок понтийцы. Фалангиты теснее сомкнули ряды, и вражеская кавалерия с разгону в них вломилась – сотни наездников сразу повисли на понтийских копьях, а пронзённые кони повалились в покрасневшую от крови воду. Облаченные в тяжелые доспехи скифские аристократы поражали пришельцев из-за моря ударами копий, а когда те ломались в гуще рукопашной, хватали боевые топоры и палицы и начинали яростно гвоздить по бронзовым понтийским шлемам. В некоторых местах скифам удалось потеснить врагов, и бой переместился к кораблям, но с высоких палуб на всадников опять полетели копья и дротики, и яростный натиск бойцов Палака остановился. Лучники Диофанта взобрались на мачты, оседлали борта кораблей и, возвышаясь над сражением, стрелами поражали вражеских наездников, внося в их ряды смятение и сумятицу.

Тем временем новые корабли подходили к берегу, бойцы с них прыгали в воду, вставали плечом к плечу и, двигаясь вперёд, присоединялись к сражающимся товарищам. Сариссофоры отчаянно кололи пиками вражеских коней и всадников, изо всех сил стараясь удержать строй. Понимали, что если он рухнет, то все они так навсегда и останутся на этом залитом кровью берегу.

И тяжелая пехота Диофанта устояла!

Натиск скифов начал слабеть, то там, то здесь конь выносил из схватки одинокого всадника, а потом беглецов стало значительно больше. Тысячи мертвых людей и лошадей завалили прибрежную полосу, а бой всё продолжался. Сыпавшиеся с кораблей стрелы и дротики окончательно привели в расстройство ряды кавалерии Палака. Воины Диофанта ощутили привкус победы и, почуяв, что дух врага надломлен, усилили натиск. Боевой клич понтийцев разносился по окрестностям, передние ряды фаланги вышли на берег и наконец, полностью сомкнув строй, ударили по врагу. Скифы не выдержали, стали разворачивать коней и обратились в бегство. Причем это бегство не было притворным, потому что армия царя Палака потерпела самое настоящее поражение.

Никто не преследовал побеждённых врагов, понтийская кавалерия так и не успела выгрузиться с кораблей и принять участие в битве. Стратегия Диофанта восторжествовала над скифской доблестью, и военный разгром скифов стал свершившимся фактом. Стратег стоял на берегу, окровавленное море плескалось у его ног, тысячи убитых и раненых лежали вдоль берега, а полководец уже прикидывал, куда может бежать разбитый противник и где теперь ему нанести следующий удар. И по всему выходило, что для того, чтобы лишить Палака любой поддержки на землях Таврики, надо сначала нанести удар по племени тавров, а затем наведаться в Боспорское царство.

О боевых действиях армии Понта во время первого похода против скифов известно очень немного, причем всё из того же «Почётного декрета». Из текста следует, что Диофант,

«будучи же приглашен им (Митридатом) и приняв на себя ведение войны со скифами, он, прибыв в наш город, отважно совершил со всем войском переправу на ту сторону; когда же скифский царь Палак внезапно напал на него с большим полчищем, он, поневоле приняв битву, обратил в бегство скифов, считавшихся непобедимыми, и таким образом сделал то, что царь Митридат Евпатор первый поставил над ними трофей; подчинив себе окрестных тавров и основав город на том месте, он отправился в Боспорские местности и, совершив в короткое время много важных подвигов, снова воротился в наши места и, взяв с собою граждан цветущего возраста, проник в середину Скифии. Когда же скифы сдали ему царские крепости Хабеи и Неаполь, вышло то, что почти все сделались подвластными царю Митридату Евпатору; за что благодарный народ почтил его приличными почестями, как освобожденный уже от владычества варваров».

Вот, собственно, и всё. Но даже из этого небольшого сообщения можно составить представление о дальнейшем ходе кампании, о том, каким образом полководец Митридата завершил боевые действия.

Поход против тавров был удачен, а основывая в тех краях город и оставляя в нем гарнизон, Диофант брал горцев за горло, удерживая от помощи соседям-скифам. Сообщение о том, что понтийский стратег основывал на занятых землях города, косвенно подтверждает и сообщение Страбона:

«Была еще какая-то крепость – Евпаторий, основанная Диофантом, когда он был полководцем Митридата. Это – мыс приблизительно в 15 стадиях от стены херсонесцев, образующий значительной величины залив, обращенный к городу. Над этим заливом расположен лиман, где есть соляная варница».

Если исходить из того, что греческий стадий равен 178 м, то получается, что эта крепость находилась совсем рядом с городом. Однозначно, что не в землях тавров. Правда, есть версия о том, что в районе современного городища Кара-Тобе, которое находится на западном побережье Крыма, между городами Евпатория и Саки, тоже была крепость, построенная воинами Диофанта. Как видим, информация Страбона расходится с сообщением «Декрета» о том, что город был основан в землях тавров, поскольку тогда это было бы значительно южнее.

Что же касается похода на Боспорское царство, то это была скорее дипломатическая миссия с демонстрацией вооружённой силы, чем обыкновенное военное предприятие. Диофант просто хотел удержать правящие круги Боспора от необдуманных решений и поступков. Шансы на это были неплохие, поскольку в его пользу говорил сокрушительный разгром скифов. К тому же понтиец оказался не только великолепным стратегом, но и отличным дипломатом, обладающим даром убеждения. Миссия Диофанта удалась блестяще, и правители Боспора не стали вмешиваться в вооружённый конфликт между Скифией и Митридатом.

Но, судя по всему, визит на Боспор был продиктован и соображениями иного свойства. Вполне вероятно, что именно тогда Диофант повел переговоры с бездетным царем Перисадом V о том, что после его смерти Боспорское царство отойдёт под руку Митридата Евпатора. Хотя вопрос мог стоять и так, что Перисад при жизни признает гегемонию Понта. «Декрет» повествует о том, что Диофант совершил на Боспоре «много важных подвигов», но что это были за героические деяния, неизвестно. Хотя если под «подвигами» подразумевать дипломатические успехи стратега, то всё становится понятным.

Затем было триумфальное возвращение полководца в Херсонес, пополнение армии за счёт местного гражданского ополчения и поход во внутренние области Скифского царства. Здесь Диофанту тоже сопутствовал успех. Царь Палак ушёл на север, в район Борисфена (Днепра), а оставшись без защиты, города Хабеи и Неаполь открыли ворота перед победоносной армией Понта.

Диофанту блестяще удалось то, что впоследствии назовут блицкригом. В течение короткого времени превосходящие силы Палака были разгромлены, сам он изгнан из Тавриды, а скифские города сдались без боя. В итоге Херсонес оказался освобожден от блокады с суши. Эти молниеносные действия должны были произвести ошеломляющее впечатление на причерноморских эллинов и наглядно показать им, чья теперь сила. Подчинение Таврики царю Митридату становилось реальностью.

Посчитав, что его миссия выполнена, Диофант оставил гарнизон в Херсонесе, а сам с армией отправился за море, к своему повелителю. Но тогда никто и предположить не мог, что все блестящие успехи стратега окажутся временными, а сам он очень скоро вернётся.

Царь Палак был не из тех людей, которые опускают руки при первой же неудаче, наоборот, он умел делать выводы из своих ошибок, а потом стремился их исправить и больше не повторять. Палак был грамотным военачальником и не менее талантливым правителем, чем его отец, просто та сила, с которой он столкнулся, в то время была неодолима. Сразившись в открытом бою с регулярными частями армии Понта, скифский царь пришёл к выводу, что его собственных сил явно недостаточно для борьбы с войсками Митридата. Он прекрасно видел все недостатки скифской военной организации, но в данный момент ничего с этим поделать не мог и потому пошёл другим путём.

Сын Скилура решил найти себе такого союзника, с помощью которого он мог бы переломить ситуацию в свою пользу. Но такого союзника ещё надо было найти. После дипломатического успеха Диофанта Боспор выпал из числа возможных противников Митридата, а потому Палак направил свои усилия в другом направлении. Как это ни покажется парадоксальным, но ему удалось практически невозможное, и он заключил союз со смертельными врагами скифов – сарматами. Царь роксоланов Тасий посчитал возможным оказать вооружённую поддержку своим недавним врагам. Судя по всему, его больше устраивало соседство со скифами, чем с Черноморской державой Митридата. Это был огромный дипломатический успех Палака, и теперь всю свою энергию царь направил на новую войну с Понтом и Херсонесом.

Как только поздней осенью 110 г. до н. э. Диофант погрузил своё войско на корабли и отплыл в Понт, огромное объединённое войско скифов и роксолан вторглось в Таврику. Ситуация для эллинов сразу же изменилась в худшую сторону. Союзники стали захватывать одну за другой их крепости, и в итоге все скифские города, которые подчинил понтийский стратег, включая и Неаполь, были освобождены.

Но Палак понимал, что времени у него очень мало, в лучшем случае до весны, когда откроется навигация на Понте Эвксинском. Плавание же зимой было очень опасно, в это время года в море никто не выходил, и поэтому вряд ли Митридат снова сумеет быстро прислать помощь в Херсонес. И потому Палак не медлил. Как только закончилось освобождение скифских земель, он собрал все силы в кулак и повёл своё огромное войско на Херсонес, чтобы раз и навсегда покончить с ненавистным врагом.

Но и граждане Херсонеса не собирались сдаваться, решив биться насмерть. Спешно послали к Митридату за помощью, хотя шансы получить её до весны были равны нулю. Город начал активно готовить к обороне, а часть солдат понтийского гарнизона, оставленного Диофантом, переправилась на противоположную сторону бухты и заняла гавань Ктенунт, перегородив стеной перешеек, который соединял её с Таврикой. Таким образом, через бухту, прямо напротив Херсонеса, был создан ещё один опорный пункт защитников.

Именно оборона Ктенунта имела в дальнейшем решающее значение для исхода всей войны в целом. Об этом нам поведал Страбон:

«Здесь была также гавань Ктенунт. Осажденные воины царя, чтобы удержаться, разместили на упомянутом мысе сторожевое охранение; они укрепили это место и засыпали вход в залив до города, так что можно было легко пройти туда сухим путем, и из двух получился некоторым образом один город. С этого времени им стало легче отражать скифов».

Споры о том, где же находился этот Ктенунт, ведутся и по сей день, но к единому мнению исследователи так и не пришли. А. Л. Бертье-Делагард считал, что Ктенунтом называлось в Античности «все северное побережье Гераклейского полуострова от Херсонесского маяка до Инкермана». По мнению же В. А. Анохина, Ктенунт находился на мысу напротив современной Графской пристани, которая разделяет Севастопольскую бухту на Северную бухту и Южную.

Тем временем едва только эллины и понтийцы успели закончить все приготовления к осаде, как под стенами города появилась огромная армия скифов и роксолан, ведомая двумя царями – Палаком и Тасием. Битва за Херсонес началась.

Солдаты понтийского гарнизона гавани Ктенунт стояли на сложенной из камней стене и смотрели на приближающееся войско скифов и роксолан. Тысячи пеших и конных лучников тёмной волной катились к укреплениям в надежде засыпать противника стрелами, а потом в едином натиске перевалить через оборонительные сооружения и захватить гавань. Приблизившись на расстояние выстрела, степняки натянули луки, и дождь стрел рухнул на головы защитников. Но понтийцы были готовы к такому развитию событий и просто укрылись за большими плетёными навесами, которые специально заготовили на этот случай. Поэтому стрелы врагов практически не причиняли им урона. В ответ со стен в сторону скифов полетели метательные снаряды, и десятки кочевников, защищённых лишь кожаными доспехами, повалились на холодную землю Таврики.

Но ливень стрел атакующих не ослабевал ни на минуту, и под его прикрытием пошла в атаку скифская пехота. Прикрывшись щитами, скифы тащили с собой лестницы и верёвки с крюками, надеясь быстро вскарабкаться на стену и сбросить с неё понтийцев. Но у основания стены путь им преградил глубокий ров. Однако это не остановило атаку, степняки просто попрыгали вниз, приставили лестницы, забросили крюки и, как муравьи, полезли на верх укреплений. Но из-за глубины рва лестницы не доставали до гребня, натиск скифов замедлился, и воины Митридата, воспользовавшись этим, забросали атакующих камнями, а верёвки обрубили мечами. Теряя людей, степняки отхлынули от стен и бросились назад, под защиту лучников. Видя, что враг отступил, многие понтийские солдаты спустились внутрь укрепления и стали собирать скифские стрелы, которыми в огромном количестве была утыкана земля.

[ZHAN]

Но эта атака была лишь началом длительной и изнуряющей борьбы. Тысячи воинов Палака и Тасия разбрелись по окрестностям, срезая камыш и рубя попадавшиеся деревья, собирая всё, чем можно было бы завалить ров. Работа кипела всю ночь, а наутро скифы и роксоланы снова изготовились к новому штурму. Вперёд опять выдвинулись стрелки, за ними шли воины со связками камыша и брёвнами, а дальше выстроились отряды пехоты, которым предстояло идти на приступ. Снова на защитников пролился дождь из стрел, и сотни скифских воинов ринулись заваливать ров. Понтийские лучники, стоя на стене, посылали в ряды врагов стрелу за стрелой, легковооружённые бойцы метали в степняков дротики и короткие копья, но ничто не могло остановить атакующих. Постепенно ров заполнялся и вскоре был засыпан полностью.

Лавина нападавших с боевым кличем хлынула вперёд, взметнулись и зацепились за камни крюки на верёвках, десятки лестниц были приставлены к стене, и по ним стали стремительно карабкаться кочевники. Бой закипел сразу по всей линии обороны. Тяжеловооруженные понтийские пехотинцы, держа сариссы обеими руками, кололи карабкающихся по лестницам скифов и роксолан. Греческие гоплиты сбрасывали атакующих ударами коротких копий и сваливали им на головы тяжёлые камни, которые заранее снесли на стены. Если же нападавшим варварам удавалось вскарабкаться на гребень, то их рубили кривыми махайрами, резали короткими ксифосами и сбрасывали вниз.

У понтийских ветеранов было перед степняками огромное преимущество: во-первых, они имели опыт подобных рукопашных схваток, а во-вторых, их надёжно защищало тяжёлое вооружение. Это не могло не сказаться на общем итоге боя. Не выдержав бойни на стене, скифская пехота начала отступление, а затем схлынула в ров и обратилась в бегство, оставив на укреплениях и у их подножия сотни погибших товарищей. Видя, что приступ не удался, царь Палак велел трубить отступление, и войска союзников стали покидать поле боя.

Когда же стемнело, чернота ночи озарилась громадным пожаром – бросая со стены в ров пылающие факелы и головни от костров, понтийцы подожгли дерево и камыш, заставив врагов весь следующий день снова заваливать это препятствие. И теперь каждую ночь воины Митридата жгли всё, что успевали за день сделать осаждавшие. Борьба за ров приняла затяжной характер, а накал битвы возрастал с каждым днём. Пока волны завоевателей расшибались о стены Херсонеса и Ктенунта, но как долго херсонеситы и понтийцы смогут продержаться, не мог предсказать никто. Слишком грозную силу привел из приднепровских степей скифский царь Палак.

Херсонес изнемогал под натиском степных полчищ. Горожане и воины гарнизона сражались отчаянно, хотя и понимали, что до весны вряд ли город сумеет продержаться. Приступ следовал за приступом, атака за атакой, ряды оборонявшихся редели, но измотанные яростной осадой защитники продолжали с городских стен и башен отражать врага. Зимнее море штормило, и свинцовые волны разбивались о прибрежные скалы, снежный покров накрыл обреченный город. Запасы продовольствия и дров подходили к концу, но исправить ситуацию возможности не было. Херсонес был изолирован от всего внешнего мира: с суши огромным вражеским войском, с моря – ветрами и бурями. И потому дозорные на башнях не поверили собственным глазам, когда увидели подходившие к гавани понтийские корабли.

Это был Диофант. Полководец, выполняя волю своего повелителя, снова погрузил армию на суда, а затем, невзирая на смертельную опасность, бури и ветры, пересёк Понт Эвксинский и прибыл в осаждённый город.

План стратега был иной, чем во время первого похода. В этот раз Диофант решил высадиться непосредственно в Херсонесе и тем самым продемонстрировать осаждавшим всю бессмысленность их попыток взять город. Он рассчитывал, что в этом случае союзники просто снимут осаду и отступят и у него тогда появится возможность для маневра. Что, собственно, и произошло. Ибо Палак и Тасий, видя прибывшие корабли и войска Митридата, прекрасно поняли, что Херсонес теперь для них недоступен, а потому свернули лагерь и ушли в сторону Неаполя.

Диофант этим моментально воспользовался. Он присоединил к своим войскам отряд гоплитов из Херсонеса и выступил в поход на Неаполь Скифский. Но всё пошло не так, как запланировал понтийский военачальник.

Погода резко испортилась, ударили холода, с хмурого серого неба повалил густой снег, а резкие порывы ветра швыряли в лицо бойцам мелкую ледяную крошку. Армия Диофанта с трудом пробиралась по голой степи, воины окоченевшими пальцами сжимали оружие, и конца этому походу не было видно. Но пронизывающий ветер смолк так же неожиданно, как и налетел, и теперь лишь топот тысяч ног да лязг оружия нарушали зловещую тишину в степи. Внезапно послышался далёкий и грозный гул, который становился всё ближе и слышался всё громче и громче. Стратег сразу понял, что это такое, и велел пехоте строиться в квадрат, а немногочисленную кавалерию поместил внутри боевого порядка. Стрелков и мобильные войска Диофант распорядился рассредоточить вдоль шеренг. И едва успел закончить построение, как появились скифы и роксоланы.

Тысячи стрел обрушились на понтийские ряды, тысячи копий и дротиков полетели в густые шеренги воинов Митридата. Вокруг понтийского каре закружился смертельный хоровод наездников, которые на полном скаку посылали стрелу за стрелой в укрывшихся за щитами воинов Диофанта. Убыстряя бег своих коней, степняки всё сильнее сужали круги. Упали на снег первые убитые и раненые. Но тяжеловооруженные пехотинцы лишь теснее сдвигали щиты, а понтийские лучники открыли ответную стрельбу. Метатели дротиков, набранные из горных племён, точными бросками сбивали с коней проносившихся мимо кочевников, а пращники закидали вражеских всадников градом камней.

Но бой складывался явно не в пользу понтийцев. Убитых в их рядах становилось всё больше и больше, а количество раненых росло с катастрофической быстротой. Щиты сариссофоров и гоплитов были утыканы десятками стрел, они летели в лицо, падали сверху, и казалось, что спасения от них не будет. Но самое главное, что ситуация складывалось абсолютно безвыходная. Диофант понимал, что оставаться на месте смерти подобно, однако ещё хуже будет продолжить наступление или начинать отход. Потому что если он поведёт своё войско в боевых порядках и построенное квадратом, то этот путь займёт так много времени, что всех его солдат просто-напросто перестреляют. Причем вместе со стратегом.

Если же понтийцы перестроятся и будут отступать в походном строю, то атака скифской и сарматской тяжёлой кавалерии последует незамедлительно, и тогда итог боя предсказать будет нетрудно. Чтобы сейчас Диофант ни предпринял, результат был один и тот же – поражение. И потому полководцу только и оставалось, что наблюдать, как его воины один за другим падают на истоптанный и окровавленный снег. Царь Палак прихватил понтийского стратега словно кота за хвост, и сколько бы тот ни крутился, пытаясь вырваться из смертельного кольца, все его попытки были обречены на провал.

Но удача не покинула Диофанта. Стихший было ветер снова начал крепчать и задувать резкими порывами, поэтому скифские стрелы начало сносить в сторону. Хоть искусные лучники и стали делать поправку на ветер, однако стрелы уже летели не с прежней точностью, а поваливший снег и вовсе сделал стрельбу невозможной. Грозно ревели боевые рога скифов и роксолан, трубя отход, и огромная масса всадников, развернув коней, стала уходить с поля боя, быстро исчезая за снежной пеленой. Снег валил всё гуще и гуще, порывы ветра сбивали с ног, и понтийский стратег решил воспользоваться неожиданным подарком судьбы. Диофант велел войскам быстро перестроиться в походную колонну и спешно покинул поле сражения, со всей возможной скоростью двигаясь к Херсонесу. Впрочем, это отступление больше напоминало паническое бегство.

Армия Диофанта, пользуясь непогодой, изо всех сил спешила назад. Военачальник надеялся, что судьба будет к нему благосклонна, а снежная буря продолжит бушевать до тех пор, пока его израненные, измученные и обмороженные войска не укроются за стенами Херсонеса. Он прекрасно понимал, что находился на грани поражения и лишь чудо спасло его в этот раз от позора и смерти. Больше подобной ошибки полководец Митридата не совершит, и когда еле стоящие на ногах понтийцы и эллины проходили в городские ворота Херсонеса, в голове стратега созрел новый план кампании.

После возвращения в Херсонес Диофант стал действовать по-другому и нанес удар по западному побережью Тавриды. Он решил растянуть вражеские силы. Запутать врага, чтобы Палак не смог определить направление главного удара, а затем неожиданно атаковать там, где его не ждут. Поэтому, дав воинам небольшой отдых, стратег перебросил свою армию на северо-запад, чтобы именно в том регионе нанести врагу неожиданный удар.

И вот здесь возникает закономерный вопрос: а каким, собственно, образом войска Диофанта оказались в районе Керкентиды?

Из текста «Декрета» следует, что понтийский полководец просто развернул войска и пошёл на север. Но тогда почему его на марше не атаковали войска скифов и роксолан? Ведь момент для союзников был очень выгодный, однако ничего подобного не произошло. С другой стороны, если исходить из того, что испортилась погода, то марш на Керкентиду был бы более длительный, чем до Неаполя. А ведь до скифской столицы войска Диофанта так и не дошли! Поэтому вряд ли полководец испытывал желание снова блуждать по просторам Тавриды, рискуя подвергнуться новой атаке со стороны скифов и роксолан. Однозначно, что и путь по морю в это время года представлял серьёзную опасность. Но армия Диофанта недавно пересекла Понт Эвксинский, и ничего плохого с ней не случилось. До Керкентиды же было по морю рукой подать. Ведь достаточно просто пересечь Калами́тский залив, чтобы неожиданно оказаться под стенами крепости, где вражескую армию явно не ожидают.

На мой взгляд, Диофант именно так и поступил, желая избежать опасностей перехода по суше и возможного столкновения с объединённым скифо-роксоланским войском.

В пользу того, что понтийская армия быстро переправилась через залив, говорит и тот факт, что Керкентида, где стоял скифский гарнизон, была взята быстро и без осады. О чём нам и сообщил «Декрет», где прямо сказано, что Диофант «овладел Керкинитидой и Стенами и приступил к осаде жителей Прекрасного порта» (Калоса-Лимена). О том, что этот городок был захвачен войсками Диофанта позже, свидетельствует надпись на фрагменте мраморной плиты конца II в. до н. э., которую нашли в 1898 г. Текст был очень повреждён, но тем не менее его удалось разобрать. В надписи говорилось о том, как отряд гражданского ополчения из Херсонеса находившийся в армии Диофанта, освободил Калос-Лимен от скифов и вернул крепость под власть Херсонеса.

Успехи, которых достиг стратег на северо-западе Таврики, были впечатляющи, но имели и обратную сторону медали.

Дело в том, что, оставляя в захваченных крепостях гарнизоны, Диофант неизбежно ослаблял свою армию накануне генерального сражения. Очевидно, именно это и подразумевал автор «Декрета», когда сообщил, что «Палак, полагая, что время ему благоприятствует, собрал всех своих». Царь скифов вполне резонно рассудил, что надо использовать благоприятный момент. Ударить тогда, когда часть вражеских войск раскидана по гарнизонам и у противника нет возможности стянуть все силы в один кулак. Армия союзников, наоборот, превосходит противника числом в несколько раз, а боевой дух скифских и роксоланских воинов необычайно высок. Поэтому Палак и Тасий решили дать противнику генеральное сражение, поскольку все преимущества были на их стороне.

Что же касается численности армии Диофанта, то Страбон определяет её в 6000 бойцов. На мой взгляд, это вполне реальная цифра, чего не скажешь о тех данных, которые географ приводит относительно воинства союзных царей. Здесь всё гораздо сложнее. Страбон указывает, что только одних роксолан, не считая их скифов, было 50 000 воинов. Но эта цифра явно завышена, иначе, обладая таким громадным численным перевесом, Палак и Тасий не стали бы вступать в ближний бой, а просто перестреляли бы понтийцев из луков на марше. И тем не менее численный перевес у царей-союзников был, и был он достаточно велик. Однако всё случилось не так, как они рассчитывали, и виной тому оказался только один человек – стратег царя Митридата Диофант, сын Асклепиодора.

О решающей битве между понтийцами и скифами не известно почти ничего. Ни о том, где она происходила, ни о том, как разворачивалось это судьбоносное сражение, на долгие годы определившее судьбу Таврики. Всего несколько строк из «Декрета» и маленький абзац в «Географии» Страбона – и это всё!

Вот что нам сообщает «Декрет»:

«Когда Диофант сделал разумную диспозицию, воспоследовала для царя Митридата Евпатора победа славная и достопамятная на все времена: ибо из пехоты почти никто не спасся, а из всадников ускользнули лишь немногие».

Страбон тоже немногословен:

«Роксоланы воевали даже с полководцами Митридата Евпатора под предводительством Тасия. Они пришли на помощь Палаку, сыну Скилура, и считались воинственными. Однако любая варварская народность и толпа легковооруженных людей бессильны перед правильно построенной и хорошо вооруженной фалангой. Во всяком случае, роксоланы числом около 50 000 человек не могли устоять против 6000 человек, выставленных Диофантом, полководцем Митридата, и были большей частью уничтожены».

Какие же выводы можно сделать из имеющихся сведений?

Можно предположить следующее. Судя по всему, понтийский стратег дал бой в таком месте, где союзники не смогли развернуть своих конных лучников, и битва свелась к лобовой атаке кавалерии по фронту. Но именно строй фаланги идеально подходил для отражения такой атаки. Скорее всего, либо местность, где Диофант дал сражение, либо погодные условия вынудили Палака и Тасия послать сначала в бой пехоту. Но, как известно, скифы и сарматы были сильны именно кавалерией, а пехота всегда оставалась слабым звеном их военной организации. Вспомним рассуждение Тацита о сарматах:

«Нет никого хуже и слабее их в пешем бою!»

И когда пехотинцы союзников потерпели неудачу с бою с ветеранами Диофанта, у царей не было иного выбора, как послать в битву всю конницу. Потому что только в лобовой атаке на строй сариссофоров можно было уложить грозную панцирную кавалерию скифов и роксолан. Что в итоге и привело к таким страшным потерям. В любом другом случае цари бы имели возможность маневрировать большими массами конных лучников на поле боя, и итог сражения был бы иным.

Недаром Страбон четко выделил роль фаланги в победе, судя по всему, она действительно была ключевой. Да и Палак с Тасием не были людьми некомпетентными в военном деле, и если погнали своих наездников на ощетинившийся копьями строй, то явно неспроста. Скорее всего, это произошло потому, что у них просто не было другого выхода. А это значит, что каким-то образом полководец Митридата навязал царям-союзникам свою волю и заставил действовать по своей указке. Почему, как и где это произошло, мы никогда не узнаем. Можно лишь констатировать итоги этого противостояния, а они таковы: Скифское царство потерпело сокрушительное военное поражение и оказалось в политической зависимости от царя Митридата VI.

Палак вместе с Тасием бежали на север, к Борисфену. Здесь царь скифов и остался, поскольку в Тавриду ему путь был заказан. О том, что братья Палака подхватили знамя борьбы с врагом, сведений нет, очевидно, у них просто не было другого выбора, как сдаться на милость победителя.

Что же касается Диофанта, то свои войска он расположил на зимовку в районе Керкентиды, поскольку уже не опасался появления врага, который был окончательно разгромлен. Наступление на Неаполь Скифский полководец отложил до весны. И как только она наступила, понтийский стратег повел своих ветеранов на Хабеи и Неаполь, которые в очередной раз открыли перед ним ворота и сдались без боя.

Во главе скифского государства был поставлен один из многочисленных братьев Палака, а само оно оказалось в вассальной зависимости от Митридата.

Примечательно, что в аналогичной зависимости оказался и Херсонес, который был вынужден платить дань Евпатору. Об этом нам сообщил Страбон:

«Жители этой страны вместе с азиатскими областями около Синдики выплачивали в качестве дачи Митридату 180000 медимнов [медимн – основная единица меры сыпучих тел в Древней Греции, 51,84 л] и 200 талантов [талант – высшая весовая единица в Древней Греции, 20 кг 470 г] серебра».

Как видим, помощь понтийского царя Херсонесу оказалась для жителей города палкой о двух концах. Впрочем, и выбор у херсонеситов был не так уж и велик, поскольку, как отмечалось, выбирая между скифами и Митридатом, они определенно выбрали бы последнего.

Таким образом, благодаря успешным действиям Диофанта планы Евпатора относительно Херсонеса и Малой Скифии были осуществлены за очень короткий срок. Казалось, что ничто теперь не помешает установлению его власти во всей Таврике, поскольку самый могущественный враг в регионе был сломлен.

Но скифы пошли другим путём и решили взять реванш там, где его никто не ожидал, – на Боспоре.

[ZHAN]

Большинство людей готовы отказаться от свободы из страха.

Саллюстий

Последней трагической страницей сопротивления скифов экспансии Митридата стала борьба за Боспорское царство. Начавшись как государственный переворот, она вскоре приняла масштабы самой настоящей войны. Боевые действия развернулись по всему Боспору Киммерийскому, и Диофант снова повёл в бой свои непобедимые фаланги. Однако лишь ценой больших потерь, а также благодаря подкреплениям из Понта и Херсонеса царский стратег сумел одержать победу. Но обо всём по порядку.

Придя к власти, Митридат стал пристально наблюдать за тем, как складывается не только внешняя, но и внутренняя политика Боспорского царства. Царь Понта видел, что это государство находилось в состоянии глубочайшего кризиса и не могло разрешить стоящих перед ним как внутренних, так и внешних проблем. Натиск сарматов и других племен с востока на границы становился всё сильнее, и чтобы предотвратить открытое вторжение, боспорские цари откупались от них данью. Это чётко зафиксировал Страбон, когда писал о причинах, которые привели к государственному перевороту на Боспоре:

«Последний тиран также назывался Парисадом; он был не в силах противиться варварам, которые требовали большей прежнего дани, и поэтому передал свою власть Митридату Евпатору».

Ярким примером того, до какого упадка дошло Боспорское царство, служит неспособность правящих кругов Пантикапея вести борьбу с пиратством, которое процветало вдоль всего Черноморского побережья Кавказа и наносило громадный убыток торговле. Племена ахейцев, зигов и гениохов, населявших побережье к югу от Горгиппии (современная Анапа), на своих небольших лёгких судах, которые назывались «камары», совершали грабительские рейды вдоль всего побережья, грабя не только купеческие суда, но и приморские районы.

«Снаряжая флотилии таких “камар” и нападая то на купеческие корабли, то даже на какую-нибудь страну или город, они господствовали на море. Иногда им помогают даже жители Боспора, предоставляя свои корабельные стоянки, рынок для сбыта добычи».

(Страбон)

Понятно, что не простые люди предоставляли пиратам все эти услуги, здесь налицо заинтересованность властных и торговых кругов страны в получении выгоды от этого сотрудничества, которое, судя по всему, приносило им очень большие доходы. Недаром эти люди занимались тем, что препятствовали развитию торговли в собственной стране. Довольно красноречивый эпизод, который прекрасно характеризует то, насколько же прогнила вся система управления Боспором. И требовалась внушительная встряска, чтобы серьёзно обновить её.

Неспокойно было и внутри государства, поскольку зависимое сельское население, где значительную часть составляли осевшие на земле скифы, страдало от многочисленных налогов и поборов, которыми его обложили власть имущие. Однако и в высших кругах Пантикапея не наблюдалась единства. Видя неспособность последнего представителя династии Спартокидов царя Перисада V разрешить сложнейшую ситуацию, в которой оказалось Боспорское царство, представители скифской военной аристократии стали выступать за смену власти в стране.

О немедленном перевороте речи не было, потому что проблема заключалась в том, что царь Перисад не имел наследника. В итоге возникал вполне резонный вопрос: кто будет править после него? Вполне вероятно, что наиболее влиятельные представители знатных скифских родов, заручившись поддержкой определённой части общества, решили выдвинуть из своих рядов претендента на трон, который бы стал править в Пантикапее после смерти Перисада. В случае успеха этого плана как для Боспора, так и для Малой Скифии достигались несомненные преимущества, и вполне возможно, что тогда ход исторических событий пошёл бы в другом направлении.

Для Боспорского царства это было уже хорошо тем, что от власти отстранялась вся прогнившая старая элита, а приход здоровых сил мог кардинально изменить ситуацию как внутри страны, так и на её границах. Заключив крепкий союз с Малой Скифией, боспорские скифы могли использовать её военные возможности для поддержания своей власти и отражения сарматской угрозы. А также попытаться изменить как политическую, так и экономическую ситуацию в государстве в лучшую сторону.

Что же касается правителей Неаполя Скифского, то союз с Боспором, где к власти пришли бы соотечественники, представлял для них огромную стратегическую выгоду. Опираясь на ресурсы дружественного Боспорского царства, как экономические, так и военные, имея за спиной такой надёжный тыл, они могли проводить более активную внешнюю политику как на западе, так и на севере Таврики. И вот тогда дни Херсонеса были бы сочтены.

Но была и другая группа людей среди правящей элиты, которая носилась с идеей совершенно иного толка – передать власть в стране могущественному иноземному правителю, который бы своими силами решил все местные боспорские проблемы. И таким владыкой им виделся Митридат VI Евпатор, царь Понта. Надо ли говорить о том, что и сам Митридат очень одобрял подобную инициативу и всячески поощрял её проповедников. Таким образом, на территории Боспорского царства столкнулись два совершенно противоположных взгляда на дальнейшую судьбу страны, и в ближайшее время должно было решиться, каким именно путём развития она пойдёт дальше.

Война Малой Скифии с Херсонесом разразилась значительно раньше, чем к власти на Боспоре пришли местные скифы. Молниеносный разгром царя Палака в первом же крупном сражении продемонстрировал всему миру мощь армии Митридата. Но Диофант, как никто другой, знал ситуацию в регионе и потому после своих впечатляющих успехов сразу отправился на Боспор, где ему надо было решить две важные задачи.

Во-первых, не допустить того, чтобы местное правительство, которое находилось в дружественных отношениях со скифами Палака, ввязалось в военный конфликт на стороне последнего. А во-вторых, прозондировать почву по поводу передачи власти Перисадом V царю Митридату. Визит понтийского стратега прошёл успешно, он сумел получить гарантии невмешательства боспорской армии в войну, а также достичь предварительной договорённости с Перисадом о том, когда и каким образом Боспор отойдёт под власть понтийского царя. Правда, здесь сложно что-либо утверждать наверняка, поскольку неясно, собирался боспорский царь отказываться от власти при жизни или завещал царство Митридату после своей смерти. Хотя могло быть и так, что Перисад просто становился вассалом Евпатора, исполняя на Боспоре функции его наместника.

Решив все эти вопросы, стратег отбыл в Понт, но тут вновь грянула война со скифами, Палак начал новое наступление на Херсонес, и армия Диофанта вновь оказалась в Таврике. И пока на западе полуострова гремели жестокие сражения и бушевало пламя войны, на Боспоре царила тревожная тишина. Но она была очень обманчива. Когда же разгром Малой Скифии стал свершившимся фактом, а сама она оказалось в полной зависимости от Понта, настала очередь боспорских скифов ощутить на своей шее ярмо Митридата. В Пантикапее объявился Диофант. Правда, прибыл он в столицу без армии, но сути дела это не меняло.

В том, что после своих громких побед над Палаком понтийский стратег прямиком отправился на Боспор устраивать дела своего повелителя, нет ничего удивительного. Вопрос передачи власти надо было решить раз и навсегда, а сложившаяся ситуация к этому располагала. О том, что случилось дальше, нам поведали сухие строки из того же «Декрета»:

«Отправившись в Боспорские местности, он устроил тамошние дела прекрасно и полезно для царя Митридата Евпатора».

Смысл этого сообщения может быть только один – Диофант решил положительно вопрос о добровольной передаче власти над Боспором Перисадом V Митридату VI. Недаром впоследствии Страбон отмечал, что Евпатор сумел

«стать владыкой Боспора, получив эту область добровольно от владевшего ею Перисада».

Оказалось, что Диофант был не только талантливым военачальником, но и прекрасно разбирался во всех хитросплетениях дворцовой политики. Действуя напористо, энергично и уверенно, как и привык на поле боя, полководец достиг поставленных целей. Когда же все вопросы были решены, стратег посчитал, что может расслабиться и отдохнуть в гостеприимном Пантикапее от ратных и дипломатических трудов. Но только он предался удовольствиям и наслаждениям, как на Боспоре полыхнуло так, что зарево этого пожара увидели даже в далёком Понте.

Вновь обратимся к тексту «Декрета»:

«Когда же скифы с Савмаком во главе подняли восстание и убили воспитавшего его боспорского царя Перисада, а против Диофанта составили заговор, он, избежав опасности, сел на отправленный за ним гражданами корабль».

Прежде всего обратимся к личности Савмака, который назван предводителем восстания. Выше уже говорилось, что, согласно одной из версий, воспитанником Перисада был Диофант. Есть мнение, что этим самым воспитанником, или «вскормленником», боспорского царя был не кто иной, как сам Митридат. Суть этой теории сводится к тому, что когда Евпатор молодым скрывался от своих родственников, то он прибыл на Боспор Киммерийский, где и попросил убежища у Перисада. И повелитель Боспора не только принял беглеца, но и усыновил его. Однако в этой версии очень много натяжек, и связано это прежде всего с тем, что ни один письменный источник (!) об этом визите не упоминает. Никто из античных авторов об этом не говорит, хотя такое событие было бы знаковым и судьбоносным. Поэтому придется согласиться с теми исследователями, которые считают, что этим самым воспитанником был именно Савмак, и никто другой.

Вполне возможно, что Савмак был представителем той самой военной аристократии скифов, которая переселилась на Боспор и занимала ведущие посты в армии. Будучи бездетным и желая окончательно обезопасить свою страну от набегов с запада, Перисад мог пойти на такой шаг и взять в семью малолетнего скифа. Поэтому можно предположить, что именно Савмака рассматривали в стране как законного наследника трона. Однако политическая ситуация изменилась, и Перисад передал власть Митридату. Савмак, а вместе с ним и другие скифы, проживающие в Боспорском царстве, почувствовали себя обманутыми, что и привело к социальному взрыву.

Но вернемся к тексту «Декрета». Какие же выводы можно сделать из этого сообщения? Прежде всего, что сельское и городское население, а также часть армейской верхушки и скифские аристократы отказались признавать владычество Митридата и подняли против него восстание. То, что и жители многих городов сочувствовали перевороту, подтверждается тем, что Пантикапей и Феодосия были захвачены повстанцами без особого труда. Да и армия не стала оказывать решительного сопротивления, а предпочла перейти на сторону победителя.

Получалось так, что убийство Перисада делало бессмысленными все прежние договорённости между ним и понтийским царём, поскольку на троне оказался человек, выдвинутый боспорскими скифами. Судя по всему, Савмак был личностью в Таврике известной, поскольку тот, кто составлял декрет в честь Диофанта, не стал даже указывать, кто он такой и откуда родом. Но вот что странно: расправившись с Перисадом, восставшие не тронули Диофанта, и лишь потом, как указано в надписи, «против Диофанта составили заговор».

Это может свидетельствовать только о том, что они не хотели обострять отношений с Митридатом и пытались решить дело миром. Но не получилось, пришлось составлять против понтийского стратега заговор, а проще говоря, планировать его убийство. И оборвался бы жизненный путь победителя скифов в Пантикапее, но выручили херсонеситы, которые прислали корабль, на котором полководец и удрал в Херсонес. Забавно, но сам факт бегства на этом корабле говорит о том, что ни одно судно в Пантикапее не решилось принять на свой борт Диофанта, что свидетельствует об установлении сильной власти в стране.

Савмак, судя по всему, за дело взялся очень серьёзно и начал перетряхивать весь обветшалый государственный аппарат, твёрдой рукой наводя везде порядок. Есть версия, что по приказу нового царя началась чеканка монеты, на которой была изображена голова бога солнца Гелиоса. Либо самого Савмака в образе этого бога, поскольку некоторые исследователи читают надпись на монете как «базилевс Савмак».

Здесь примечателен вот какой момент. Дело в том, что в 133 г. до н. э. в Малой Азии, на территории бывшего Пергамского царства, вспыхнуло восстание против римской оккупации страны. Во главе повстанцев встал внебрачный сын царя Эвмена II Аристоник, поскольку интересы претендента на трон и восставшего народа совпали.

[ZHAN]

Согласно сообщению Страбона, после того, как Аристоник потерпел неудачу в морском бою,

«он бежал из Смирны, скрылся на материке, где поспешно собрал толпу бедных людей и призванных к свободе рабов; назвал он их Гелиополитами».

Проще говоря, базилевс Пергама объявил своим подданным, что они теперь являются гражданами города Солнца. Мечта о свободном солнечном царстве, где все равны, находила широкое распространение, как среди рабов, так и среди низших слоёв общества, а потому движение Аристоника получило мощнейшею поддержку. Люди верили в то, во что хотели верить.

Хотя вряд ли новый пергамский царь замышлял радикально изменить общественный строй, скорее всего, он просто решил искать поддержку в широких слоях населения, а для этого и прибегнул к демагогии. Не он первый, не он последний освобождал рабов в тот момент, когда государство находилось на грани гибели. Так было в Ольвии во время осады города Зопирионом, так было на Сицилии во время обороны города Моргантины от армии восставших рабов Сальвия. После разгрома при Каннах в Риме из рабов также было сформировано два легиона.

Но в данной ситуации это не помогло. После нескольких лет жестоких сражений восстание было все же подавлено, а сам Аристоник был казнен в Риме. Таким образом, рассуждать на тему, что после его гибели идеи пергамских повстанцев могли получить широкое распространение и спустя много лет дойти до Боспора, возможным не представляется.

Тот факт, что движение, возглавляемое Савмаком, было действительно массовым, отметил В. Ф. Гайдукевич в своей работе «Боспорское царство»:

«Во всяком случае, в тексте декрета государственный переворот на Боспоре представлен как результат восстания скифов, объединившихся вокруг Савмака, а не как заговор Савмака, привлекшего скифов для достижения своей личной цели».

Убийство Перисада и смена власти в стране были ответной реакцией широких слоёв общества на попытку установления иноземного господства. Нет ничего удивительного в том, что и Савмак, подобно Аристонику, решил опереться на народные массы, поскольку отдавал себе отчет в том, с каким страшным врагом предстоит вступить в борьбу. Однако это не значит, что он попытался донести до скифов идеи своего пергамского коллеги о государстве Солнца, боспорские скифы просто не поняли бы своего базилевса. Поэтому говорить о том, что Савмак проповедовал учение гелиополитов, не приходится, хотя привлечь на свою сторону широкие слои беднейшего населения страны он мог вполне.

Перед Митридатом, который не хотел мириться с таким положением дел на Боспоре, замаячил страшный призрак народной войны.

Ни к одной из своих кампаний в Крыму Диофант не готовился так тщательно, как к войне на Боспоре Киммерийском. Всю зиму он подготавливал своих ветеранов к предстоящему походу, призвал под знамёна гражданское ополчение Херсонеса, а также затребовал подкрепление из Понта. Стратег отдавал себе отчёт в том, что все его прошлые победы не будут стоить ровным счётом ничего, если на востоке Таврики останется мощное государство, во главе которого будут стоять местные скифы. Предстоящая схватка должна стать решающей, и именно в ней должно было решиться, быть Митридату хозяином Северного Причерноморья или нет.

Дело осложнялось тем, что на стороне Савмака были регулярные воинские части и контингенты наемников, служившие ещё Перисаду, а не только массы необученных крестьян и рабов. Борьба должна была стать очень упорной.

План стратега, как всегда, был прост, дерзок и подразумевал наступательные действия. Но главной его особенностью было то, что Диофант вновь действовал по шаблону, и при желании его намерения можно было легко разгадать. Как и в войне с Палаком, когда понтийская армия атаковала Керкентиду, вместо того, чтобы освобождать Херсонес, главный удар стратег наносил на второстепенном направлении, по городу Феодосии. С её захватом он сразу же получал отличный плацдарм и базу для дальнейшего похода на главный очаг восстания – Пантикапей. В случае же провала наступления Диофант мог отступить в Феодосию и отсидеться за крепостными стенами до прихода помощи из Понта.

Херсонес был далеко, поэтому вести наступательную кампанию против боспорских скифов можно было лишь в том случае, если у полководца был надёжный тыл. И этим тылом, по мнению Диофанта, должна была стать Феодосия. Таким образом, её захват был ключом к дальнейшему успеху. Но как уже отмечалось, стратег действовал по шаблону, и главной бедой новых правителей Боспора стало то, что они не смогли вовремя раскусить его замысел. А когда всё поняли, то было уже поздно.

Ранней весной армия Диофанта погрузилась в Херсонесе на корабли, и флот взял курс на восток, в сторону Боспора. Полководец и здесь остался верен себе, предпочитая переброску войск осуществлять по морю, а не по суше. Он надеялся на эффект внезапности, и его расчёты полностью оправдались. Нападение на Феодосию было настолько неожиданным, что организованного сопротивления у повстанцев не получилось. Отряды понтийцев растекались по городу, занимали ключевые пункты и городские стены, всех, кто оказывал сопротивление, убивали на месте, а остальных сгоняли на городскую площадь. Там Диофант объявил, что город отныне принадлежит царю Митридату и все действия против его солдат будут караться как государственная измена.

После этого, оставив в Феодосии гарнизон, стратег повёл свою армию на Пантикапей, рассчитывая, что где-то в пути произойдёт решительная битва с главными силами врага.

Но надеждам полководца не суждено было сбыться. Савмак, помня о том, как войска Палака были наголову разгромлены в полевых сражениях, решил пойти по другому пути и дать бой врагу, опираясь на мощные укрепления Пантикапея. В целом же складывается впечатление, что вторжение понтийских войск застало Савмака и его соратников врасплох. Правящие круги Боспора не только проспали атаку на Феодосию, но и не были в этот момент готовы к войне. Не ожидая такой прыти от Диофанта и столь быстрого начала боевых действий, Савмак просто не смог собрать в один кулак все те силы, которыми располагал. Хотя могло быть и так, что значительная часть его войск находилась на западных рубежах страны, занимая там укреплённые позиции и ожидая подхода понтийского стратега со стороны Херсонеса по суше. Но как бы там ни было, а стратегический просчёт повстанцев был налицо, и теперь наступила расплата.

О том, как дальше развивались события, нам практически ничего не известно. Есть лишь несколько строк из «Декрета», где текст начинается с того момента, когда стратег объявился в Херсонесе:

«…и, прибыв к нам и упросив граждан, а также имея ревностное содействие со стороны пославшего его царя Митридата Евпатора, в начале весны явился с сухопутным и морским войском, а кроме того, взял и отборных из граждан на трех судах и, отправившись из нашего города, взял Феодосию и Пантикапей, виновников восстания наказал, а Савмака, убийцу царя Перисада, захватив в свои руки, выслал в царство Митридата и таким образом восстановил власть царя Митридата Евпатора».

В том, что битва за Пантикапей была страшной и жестокой, сомневаться не приходится. К этому располагало и сосредоточение в городе крупных воинских контингентов повстанцев, а также само природное расположение столицы.

«Пантикапей представляет собой холм, населенный со всех сторон в окружности на 20 стадий. На восточной стороне города находится гавань и верфи приблизительно на 30 кораблей; есть там и акрополь».

(Страбон)

Таким образом, ветеранам Диофанта пришлось не только карабкаться на возвышенность под градом сыпавшихся на них метательных снарядов, под потоками кипящего масла и кипятка, но и сражаться врукопашную на городских улицах, прорубаясь к акрополю. Борьба шла не на жизнь, а на смерть. Но в итоге прекрасная выучка и боевой опыт солдат, а также блестящие военные способности Диофанта склонили чашу весов в пользу понтийских войск. Боспорская армия была разгромлена, Пантикапей взят, а царь Савмак захвачен в плен. Битва за Таврику закончилась, владыка Понта торжествовал победу.

Почему же борьба боспорских скифов против Митридата закончилась поражением?

Во-первых, искушённый в военной науке понтийский полководец переиграл Савмака и тактически, и стратегически, не оставив базилевсу никаких шансов на победу. Диофант действовал дерзко и напористо, сразу же захватив в свои руки стратегическую инициативу и не выпуская её до конца войны.

Во-вторых, причиной поражения было то, что и Скифское царство Палака и скифы Савмака действовали независимо друг от друга, даже не пытаясь скоординировать свои действия. Ведь если бы они объединили свои усилия, то исход противостояния скифов с Диофантом мог бы быть другим! И власть Митридата над Таврикой не была бы установлена в такой короткий срок, если была бы установлена вообще. Но этого не произошло, и понтийский стратег разгромил своих врагов поодиночке.

Казалось, что пришла пора герою скифских войн пожинать плоды своих славных побед и почивать на лаврах, но опасность подкралась к полководцу совсем с другой стороны. Оттуда, откуда он и не ожидал.

Популярность, которой Диофант пользовался в Крыму, била все мыслимые и немыслимые пределы, граждане Херсонеса считали его своим благодетелем и покровителем, водрузив посреди своего города медную статую стратега и выбив на её постаменте тот самый достопамятный декрет. Вот как выглядел панегирик, которым заканчивалось перечисление славных деяний этого воинственного мужа:

«Итак, чтобы и народ оказался воздающим достойную благодарность своим благодетелям, да постановит совет и народ увенчать Диофанта, сына Асклепиодора, золотым венком в праздник Парфений во время процессии, причем симмнамоны сделают следующее провозглашение: “Народ увенчивает Диофанта, сына Асклепиодора, синопейца, за его доблесть и благосклонность к себе”; поставить также его медную статую в полном вооружении на акрополе подле алтарей Девы и Херсона. Об этом позаботиться вышеозначенным должностным лицам, чтобы было сделано как можно скорее и лучше; начертать же и постановление на пьедестале статуи, а потребные на это издержки выдать казначеям священных сумм».

Одним словом, в похвалах меры не знали, а полководец всё это воспринимал как должное, не подозревая, что над его головой начали сгущаться тучи.

Но даже не эти самые почести и восхваления стали, на мой взгляд, причиной отставки Диофанта. Вполне возможно, что после своих оглушительных побед он обзавелся нужными связями на Боспоре и стал в определённых кругах пользоваться большой популярностью. В дальнейшем такое поведение назовут головокружением от успехов, а Диофант просто переоценил значение своей персоны, за что в итоге и пострадал. Трудно сказать, какие мысли бродили в голове понтийского стратега, когда он оказался в Пантикапее и занялся разбором местных проблем. Вполне возможно, что он просто превысил свои полномочия и начал проявлять интерес к тем делам, куда ему лезть не следовало. А это было смертельно опасно, если учитывать то, как ревниво относился к подобной самодеятельности Митридат.

Косвенно на это указывает и то, что в дальнейшем подобный инцидент повторится. В этот раз крайним окажется другой виднейший военачальник Евпатора, стратег Архелай. Летом 85 г. до н. э. во время мирных переговоров с Суллой он своей волей выведет из захваченных городов понтийские гарнизоны, чем сыграет на руку римлянам. Таким неразумным действием он свяжет царя по рукам и ногам, и Митридат будет вынужден принять жесткие условия будущего диктатора. В противном случае Евпатор мог бы добиться куда более мягких условий, поскольку Сулле необходимо было срочно вернуться в Италию, где он был объявлен вне закона. Для бывшего консула время было на вес золота, и царь Понта мог на этом сыграть, затягивая переговоры. Опираясь на свои гарнизоны на завоеванных территориях, Митридат мог более уверенно говорить с римским полководцем. Но Архелай своими непродуманными действиями лишил царя этого важнейшего козыря на переговорах. В итоге, чувствуя приближающуюся расправу, стратег перебежал к римлянам.

Что-то подобное могло случиться и с Диофантом, только вот бежать ему было некуда. Разве что к скифам, но те вряд ли бы приняли опального полководца. Что же касается Митридата, то его реакция на действия Диофанта была молниеносной. В Пантикапей прибыл стратег Неоптолем, а Диофант был отстранён от должности, лишён полномочий и отбыл в Понт. Звезда этого человека закатилась навсегда и больше не появилась на историческом небосклоне.

Зато звезда понтийского базилевса Митридата VI Евпатора засияла новым блеском. Подчинение Таврики и установление понтийской власти в Северном Причерноморье выводило его державу на ведущие позиции в Малой Азии и регионе Понта Эвксинского. Руки царя теперь были развязаны, и все свои силы он направил на борьбу с той страшной опасностью, которая неотвратимо наползала с Запада и грозила поглотить весь эллинистический Восток. Великий Митридат готовился бросить вызов ненавистному Риму, и в этой битве гигантов должна была решиться судьба античного мира.

Что же касается стратега Неоптолема, посланного на смену Диофанту, то он зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. Сначала зимой он разбил на льду Керченского пролива отряды варваров, а затем летом в том же месте победил их в морской битве, о чем нам и сообщил Страбон:

«В этом проливе, как передают, Неоптолем, полководец Митридата, летом разбил варваров в морском сражении, а зимой – в конной стычке».

В другой вариации это звучит так:

«Ледяной покров же там, в устье Меотийского озера, столь крепок, что в какой-то местности зимой полководец Митридата одержал в конном строю победу над варварами, сражаясь на льду, впоследствии там же летом, когда лед растаял, он разбил их в морском сражении».

Возникает закономерный вопрос: откуда были варвары и что им было надо на Боспоре?

Говорить об этом можно только предположительно. Скорее всего, это были меоты, проживающие на юго-восточном и восточном берегах Меотиды (Азовского моря).

«Вокруг озера Меотиды живут меоты»

(Страбон)

К меотам ученый относит также синдов, дандариев, тореатов, агров, аррехов, тарпетов, обидакенов, ситтакенов и досков. И все они были не прочь поживиться за счет богатого соседа. Восточнее меотов проживали народы ахейцев, зигов, гениохов и керкетов, у которых пиратство было поставлено на широкую ногу и являлось основным способом существования. Поэтому нет ничего удивительного в том, что они решили воспользоваться смутой на Боспоре и поправить свое материальное положение.

Правда, нельзя упускать из виду ещё один момент. Вполне вероятно, что это были те самые боспорские скифы, которые после падения Пантикапея и пленения Савмака отступили на восток. Скорее всего, посчитав, что после отставки Диофанта у них есть шанс снова попытаться утвердиться на Боспоре, они и организовали это наступление. Подняли окрестные племена. Хотя, по большому счету, меоты и их соседи прославились в основном как мореходы, а не как кавалеристы. Но боспорские скифы могли позвать в поход местных аристократов, которые были отличными наездниками. Другое дело, что было их не так уж и много.

Выбрав подходящее время, когда Керченский пролив покрылся льдом, союзники выступили в поход на Боспор Киммерийский:

«Суровость холодов лучше всего обнаруживается в связи с тем, что происходит в устье Меотиды. Морской путь из Пантикапея в Фанагорию становится доступным для повозок, так что это не только морское путешествие, но и сухопутное».

(Страбон)

Но Неоптолем перехватил врага прямо на льду, разгромил во встречном бою и отбросил назад, не допустив нападения на подконтрольную ему территорию. И есть большая вероятность того, что на стороне понтийского стратега сражались скифы, которые в данный момент признали власть Митридата.

Однако летом попытка вторжения повторилась.

О том, что против стратега сражались те же самые варвары, которые напали на Боспор зимой, недвусмысленно говорит Страбон:

«Ледяной покров же там, в устье Меотийского озера, столь крепок, что в какой-то местности зимой полководец Митридата одержал в конном строю победу над варварами, сражаясь на льду, впоследствии там же летом, когда лед растаял, он разбил их в морском сражении».

Прирожденные мореходы, меоты при содействии ахейцев, зигов и гениохов действительно могли собрать достаточно мощный флот и попытаться взять реванш за зимнюю неудачу.

Но Неоптолем вновь проявил себя молодцом и, выведя из гаваней боспорские боевые корабли, сошелся с врагом в морском сражении. Вполне возможно, что в битве приняли участие и понтийские суда, на которых стратег прибыл в Пантикапей. Неоптолем снова одержал важную победу, и вопрос о том, кто является полновластным властелином в Таврике, был снят с повестки дня.

Войны Митридата со скифами стали достоянием истории.

[ZHAN]

Победы Митридата в Северном Причерноморье насторожили римских сенаторов. «Отцам отечества» давно уже казалось, что нет в мире силы, которая могла бы угрожать интересам великого Рима, – и вдруг такое! Буквально под боком, у их границ, появляется мощная держава, где правит воинственный и умный царь. Греческий историк Мемнон в своей работе «О Гераклее» сообщает о реакции квиритов на успехи Евпатора:

«Римляне стали особенно подозрительно относиться к его замыслам и постановили, чтобы он возвратил царям скифов отцовские владения».

Сенаторам до всего в мире было дело, невзирая на то что многие региональные проблемы их совершенно не касались. По праву сильного Рим присвоил себе роль арбитра в международных делах, и теперь «отцы отечества» указывали суверенным монархам, как жить и что делать. О том, как Митридат выкрутился из сложившейся ситуации, нам снова рассказывает Мемнон:

«Царь скромно внимал приказаниям, а между тем привлек в союз и парфян, и медов, и Тиграна Арменийского, и скифских царей, и иберского».

Вот так. Евпатор просто взял да и заключил для вида договор со скифами, хотя суть дела от этого не изменилась. Но формально повод для претензий у сената исчез.

Примечательно, что в войнах Митридата против Рима скифы неизменно будут поддерживать понтийского царя и до самого конца сохранят ему верность. Римский историк Юстин, рассказывая о Скифии и Митридате, заметит, что

«у него же именно из этой страны набрана большая часть войска для войны против Рима».

Описывая подготовку Евпатора к войне с Римом, Юстин снова обратит внимание на этот факт:

«Он приказал также прибыть войску из Скифии».

Плутарх, рассказывая о битве при Херонее в 86 г. до н. э., отмечает в рядах армии Митридата

«яркие краски мидийских и скифских одеяний».

Аппиан, перечисляя народы, входившие в состав армии стратега Архелая в канун битвы при Херонее, называет среди них скифов.

После смерти Евпатора цари Малой Скифии будут находиться в вялотекущем противостоянии с Боспором и Херсонесом, которые теперь сами окажутся в зависимости от Рима. В середине I в. н. э. скифы даже осадят Херсонес, но существенных успехов не добьются, поскольку римляне молниеносно среагируют на возникшую опасность. Об этом сообщает эпитафия в честь Тиберия Плавтия Сильвана, легата провинции Мезия в годы правления императора Нерона:

«Он также заставил скифского царя снять осаду с Херсонеса, который находится за Борисфеном».

Как видим, правители Малой Скифии потерпели очередное поражение в противостоянии с Херсонесом Таврическим.

Боспорские цари будут совершать походы против скифов, а те в ответ будут тревожить набегами границы своего восточного соседа. О том, что правители Боспора не давали покоя своему западному соседу, косвенно свидетельствует надпись на обломке мраморной плиты, найденной при раскопках Фанагории. Датируется находка концом I – началом II в. н. э.

«В честь потомка царей великого царя Тиберия Юлия Савромата, сына царя Рескупорида, друга цезаря и друга римлян, благочестивого, пожизненного первосвященника августов и благодетеля своего отечества… благополучно совершившего поход… по случаю победы…»

Как видим, говорить о том, что поход был совершен именно против скифов, можно лишь предположительно. Хотя если исходить из того, что поход был совершен в Таврику, то кроме как со скифами воевать Савромату было просто не с кем. Но тем не менее…

Малая Скифия не устоит перед натиском сарматов, и к концу II в. н. э. Неаполь Скифский будет разорен войсками кочевников. Прежнего величия город уже так и не достигнет. Во второй половине III в. н. э. Скифское царство падет под натиском готов.

Использован материал: Михаил Елисеев. Войны и битвы скифов. 2019