Politicum - историко-политический форум


Неакадемично об истории, политике, мировоззрении, регионах и народах планеты. Здесь каждый может сказать свою правду!

Элегантная наука о ядах

О истории развития наук и ремесел охватывающей разные временные периоды и разные регионы

Эрик XIV. Современное вскрытие и диагностика

Новое сообщение ZHAN » 15 янв 2021, 19:20

В 1958 году профессор Карл-Герман Хорсте из Лундского университета начал расследование, пытаясь выяснить, был ли Эрик отравлен. Команда вскрыла гробницу и нашла останки короля – в черном саване, черной шапочке и черных бархатных туфлях. У безумного монарха на момент смерти сохранились все тридцать два зуба, и лишь два из них подверглись разложению. Ростом он был около пяти футов и девяти дюймов [Примерно 1,75 м].
Изображение

Исследователи быстро выяснили, что придворный лекарь Филипп Керн понятия не имел, как бальзамировать тело. Он просто обернул короля бинтами от самой шеи и нанес на них пчелиный воск (отчего большая часть тела, естественно, подверглась разложению).

Большое количество мышьяка было обнаружено в сохранившихся фрагментах тканей в области поясницы (судя по всему, остатки кишечника), а также в левом легком, на черепе (вероятно, мышьяк выделялся с каплями пота), в корнях волос и у основания ногтей. В то же время в самих волосах мышьяка нашли крайне мало, а это доказывает, что он не применялся в процессе бальзамирования. При этом и пчелиный воск, применявшийся в качестве бальзамирующего материала, почти не содержал мышьяк.

Однако самое важное свидетельство отравления нашли при анализе ткани костюма. Содержание мышьяка в черном бархате предположительно должно было составить 8,2:1000000, однако при анализе его обнаружено в четыре раза больше, и притом большая часть яда, очевидно, была поглощена телом.

Что до Юхана III, то он правил Швецией двадцать четыре года. И хотя он, подобно брату, был весьма подозрителен и вспыльчив, однако аристократы предпочитали видеть его на троне – и никто не травил его гороховый суп.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Re: Элегантная наука о ядах

Новое сообщение ZHAN » 16 янв 2021, 23:03

Иван IV Грозный, царь России (1530–1584), его мать, Елена Глинская (ок. 1510–1538), и его первая жена, царица Анастасия Романовна (1530–1560)

15 марта 1584 года страдающий от болезни пятидесятичетырехлетний русский царь Иван Грозный пригласил английского посла прогуляться с ним по сокровищнице, расположенной в самом сердце Кремля. Посол жадно смотрел на золотые кубки, серебряные тарелки, редкие иконы и россыпь драгоценных камней. Царь взял в руки несколько камней бирюзы, известных своими волшебными свойствами, и принялся рассматривать их. «Посмотрите, как они меняют цвет, – сказал он. – Бледнеют, предрекая мою смерть. Я отравлен».

Он указал на самую большую драгоценность своей сокровищницы – рог единорога, который обошелся русскому царю в немыслимую сумму – 70 000 рублей. Иван велел врачам очертить кончиком рога круг на столе, а слугам – принести пауков и выпустить их бегать по столу Те, что уползли прочь, выжили, однако пауки, попавшие в круг, сразу же погибли.

«Вернее знака не может и быть, – прошептал царь. – Значит, и рог единорога не спасет меня». Он полагал, что именно яд стал причиной смерти его матери и любимой первой жены – и вот теперь пришел его черед. В ужасе от мысли об отраве столь могучей, что даже рог единорога против нее бессилен, он потерял сознание и скончался через два дня. Спустя столетия русские ученые обнаружили яд в эксгумированных останках царя, его матери и жены.

Иван был долгожданным сыном и наследником князя Василия III, который правил Московским княжеством (после многовековых войн именно оно объединило вокруг себя прочие территории и стало центром нового государства). Матерью Ивана была новая, молодая жена царя – блистательная Елена Глинская, дочь литовского князя, бежавшего в Москву после неудачного мятежа. Спустя четыре года после свадьбы, 25 августа 1530 года, когда ее первый ребенок Иван рождался на свет, над Кремлем гремел гром, а в башню ударила молния. То было первое предзнаменование грядущих событий.

Ивану IV не повезло: его детство было омрачено смертью сначала отца, а через несколько лет и матери. События, происходившие после, сильно сказались на его психике, но никому до этого не было дела.

Ивану было три, когда его отец умер от тяжелой болезни, Елена стала регентом при малолетнем царе, правя с помощью совета из родственников и предполагаемого любовника [Речь идет об Иване Федоровиче Овчине Телепневе-Оболенском]. Бояре были недовольны. Они полагали, что страной должен править сильный воин, а не маленький ребенок, иностранка с любовником и ее алчное семейство.

Прекрасно сознавая свое положение, в течение нескольких дней после смерти мужа Елена бросила множество противников в тюрьму: десятки оказались на виселице, других забили до смерти или заморили голодом. Несмотря на то что она была весьма молода (и к тому же женщина), Елена многого добилась для России за весьма короткое время, защищая страну от разъяренных татар, казаков и поляков. Она реформировала валютную систему, подписала мир с королем Речи Посполитой [речь идет о перемирии с польским королем Сигизмундом I, закончившим Русско-литовскую войну 1534–1537 годов, также известную как Стародубская война] и заключила со Швецией договор о свободной торговле.

Успехи матери-регента еще больше возмущали бояр, которые сопротивлялись каждому ее шагу. Чтобы взять под контроль их власть, Елена приняла ряд законов, ограничивающих их земельные наделы, а также повысила налоги. Многие бояре желали ей смерти, так что ее кончина после пяти лет правления, вероятно, не стала неожиданностью. 3 апреля 1538 года у Елены начались ужасные боли в животе, и она скоро умерла – в возрасте двадцати восьми лет. Никто не сомневался, что царицу отравили, и едва ли это организовал ее восьмилетний сын.

Бояре мгновенно среагировали на смерть Елены. Ее сторонников побросали в темницы и казнили, а затем началась борьба за господство. Молодой Иван часто видел, как придворных и слуг забирали и тащили на верную смерть. Людей закалывали, душили, топили, вешали, обезглавливали, отдавали собакам и заживо сдирали кожу.

За годы этой вражды никто, казалось, не обращал внимания на то, каким странным становится Иван. Он пытал и убивал животных: резал их, выкалывал глаза, швырял щенков с крепостных стен Кремля. Их мучительный вой был словно музыка для его ушей. Возможно, он воображал, что животные – это те самые бояре, которые отравили его мать и разрушили жизнь ему. В перерывах между сеансами пыток Иван до дыр зачитывал Библию и так усердно отвешивал поклоны и бился головой о пол, что на лбу у него образовалась мозоль.

В шестнадцать лет Иван взял власть в свои руки и был коронован первым царем – титул куда более внушительный, чем великий князь Московский и всея Руси. К этому моменту он вырос до шести футов (это стало известно после анализа останков), был худощав, имел ястребиный нос, пронзительные голубые глаза, длинные рыжевато-каштановые волосы и бороду. Даже в столь юном возрасте он пил куда больше положенного.

Общепризнанная истина заключается в том, что единоличному правителю, владеющему несметным богатством, нужна царица под стать. Иван проводил смотрины – своего рода русский брачный конкурс красоты, – и победительнице предстояло стать царицей. Судей разослали по всей стране: они оценивали девиц на выданье, отметая тех, у кого были прыщи, неприятный запах изо рта, слабое здоровье, кривые зубы, хромота или косоглазие. Несколько десятков финалисток прибыли в Москву, где их осматривали повитухи, чтобы убедиться, что они все еще девственницы.

Иван выбрал Анастасию Романовну – красивую брюнетку из старинного боярского рода. Сперва ему приглянулись ее мягкость, благочестие и скромность, а затем царь без памяти влюбился. Они женились 3 февраля 1547 года и, хотя Иван никогда не хранил верность, все же для всех было очевидно, как он любит ее.

Молодой царь показал себя энергичным и амбициозным правителем. Он восстановил Москву после «великого пожара» 1547 года, пересмотрел свод законов, учредил первый парламент и ввел в обращение первый печатный станок. Что касается военных амбиций, то он отправил войска на восток – завоевывать Казанское ханство – и на юг, где вдоль берега Каспийского моря растянулось Астраханское ханство. В 1558 году он с боем взял балтийский порт Нарву, город на территории нынешней Эстонии, – и начал торговать с Англией напрямую.

Он ослабил власть бояр, которым так и не простил убийства матери, и позволил людям из низов бороться за высокие позиции в армии и правительстве. Анастасия поощряла его стремление сделать так, чтобы лишь заслуги, а вовсе не родословная влияли на продвижение человека по службе. Самый значимый вклад Ивана в культуру – постройка Собора Василия Блаженного, который и сегодня можно увидеть стоящим на Красной площади. Это ансамбль из восьми асимметричных церквей [В Соборе Василия Блаженного одиннадцать церквей, но лишь восемь из них имеют луковичные главы], венчаемых луковичными куполами разного размера.

Царя очень любили в народе. Английский посол писал:
«Он весьма фамильярен, как с собственными дворянами и прочими подданными, так и с чужестранцами, которые служат ему по военному делу или учителями. Таким образом, его не только обожают аристократы и чернь, но также и невероятно боятся во всех уголках его страны. Столь сильно, думаю, не был обожаем и такой ужас не внушал ни один принц во всем христианском мире».
При поддержке жены Иван IV управлял страной относительно мудро и спокойно. Однако каждая новая беременность ослабляла ее – шесть раз за девять лет, и выжили лишь два сына: Иван (родившийся в 1554 году) и Федор (в 1557 году). Возможно, ее организм был не в состоянии продуцировать достаточное количество эритроцитов для поддержания беременности, и она страдала железодефицитной анемией. Симптомы включают в себя утомляемость, головные боли, одышку, ослабление иммунной системы, из-за чего снижается сопротивляемость организма инфекциям. После месяца тяжелой болезни Анастасия скончалась 7 августа 1560 года. Ей было около тридцати.

После потери жены Ивана охватило безумие и паранойя. Хотя Анастасии становилось все хуже в течение многих месяцев (если не лет), он был убежден, что это бояре погубили ее. Итак, сперва они убили его мать, теперь добрались до жены. Он намеревался отомстить с особой жестокостью.

Так появился на свет Иван Грозный.

Казалось, царь из чистой прихоти отдал приказ об аресте ряда бояр и чиновников. Счастливчиков ссылали в суровый климат монастырей, тех, кому повезло меньше, уморили в казематах, пытали, сжигали заживо, или вешали, или забивали камнями, или топили в реке, или обезглавливали, или просто резали глотку. Хуже всего пришлось тем, кого царь велел изжарить на медленном огне, сварить заживо или сажать на кол. Последняя казнь предполагала, что обвиняемого насаживают задним проходом на десятифутовый деревянный кол, и агония его может длиться до нескольких дней – пока не придет избавительная смерть. Жестокость Ивана не ограничивалась теми, кого он считал заговорщиками: под раздачу попадали члены их семей (даже маленькие дети) и слуги.

Он организовал новую гвардию, солдат которой называли опричниками и которые терроризировали население во имя царя. Сидя на троне, Иван с удовольствием наблюдал, как жителей Руси насилуют и мучают у него на глазах. Часто он присоединялся к «веселью», как и его старший сын, когда стал достаточно взрослым. Одна из любимых царских забав выглядела так: группу обнаженных женщин выпускали во дворце, заставляя гоняться за цыплятами, а опричники стреляли в них из лука.

Некоторым пленникам Иван предлагал помилование, если они сами убьют близкого родственника – брата, родителя или ребенка, – а затем казнил их за убийство. Кремлевская площадь, ныне известная как Красная площадь, превратилась в место зловонной бойни с виселицами, эшафотами, кострами и пыточными агрегатами. Однако, несмотря на кровожадный нрав, русский народ уважал Ивана как великого правителя. Его умственная неуравновешенность расценивалась как прикосновение руки Бога, который и сам мог поступать столь же сурово и несправедливо.

Хотя Иван и скорбел о первой жене, однако это вовсе не охладило его страстную натуру. После Анастасии у него было еще семь жен.

[Количество жен Ивана Грозного историками точно не установлено, упоминаются имена шести или семи женщин. Лишь первые четыре жены – Анастасия Романовна Захарьина-Юрьева, Мария Темрюковна, княжна Черкасская, Марфа Васильевна Собакина и Анна Алексеевна Колтовская – были венчанными, то есть законными в глазах православной церкви, причем для запрещаемого канонами четвертого брака Иван получал особое разрешение.]

Одну он якобы отравил сам, за отравление другой предположительно нес ответственность кто-то из врагов Ивана, еще одну утопил за прелюбодеяние, трех отправил по монастырям, где две скончались при таинственных обстоятельствах, а одна пережила его.

[Арифметика, вероятно, не совсем точна и осложняется неясностью фактов в отношении царских жен. «Отравленная врагами» – может быть, как Мария Темрюковна, так и Марфа Собакина. В инокини были насильно пострижены Анна Колтовская, Анна Васильчикова и Мария Нагая, причем не одна, а две – Колтовская и Нагая – пережили царя Ивана. Под «утопленной за прелюбодеяние», очевидно, подразумевается Мария Долгорукая, которую Грозный якобы казнил за то, что она потеряла девственность до замужества, и существование которой историки подвергают сомнению. Точно такой же исторической фальсификацией принято считать Василису Мелентьевну, обыкновенно называемую в документах наложницей Ивана, которая попала в немилость за измену и была не то казнена, не то сослана в монастырь.]

В 1568 году, неудачно женившись во второй раз, Иван решил сослать жену в монастырь и предложить руку и сердце Елизавете I Английской. Он поручил английскому послу Энтони Дженкинсону передать королеве его предложение, которое, как он полагал, немедленно будет принято.

Можно лишь фантазировать о том, какова была реакция Елизаветы, которая только-только избавилась от другого безумного поклонника, шведа Эрика XIV, на предложение выйти замуж за русского царя. Отсмеявшись, она, вероятно тщательно обдумала ситуацию: Англия – великая торговая нация, и вряд ли ей хотелось портить отношения с Россией. Елизавета прекрасно умела избегать брака и при этом не портить внешнюю политику, а потому она предпочитала тянуть время.

Однако Иван был неглуп, а потому вспылил, когда его первоначальное предложение не было немедленно и благосклонно принято. «Ты не более чем вульгарная девка, – писал он, – и ведешь себя не лучше. От всякого общения с тобой я отказываюсь, а Москва прекрасно обойдется без английских крестьян».

В отместку Елизавете за отказ от его божественного великолепия Иван открыл Нарвский порт для торговли с другими странами, и Англия с трудом смогла восстановить импортно-экспортные операции. Шли годы, Иван женился и казнил жен, губил подданных, и Елизавета, должно быть, возблагодарила небеса за свое одиночество. По сравнению с этим монархом ее собственный отец Генрих VIII выглядел человеком весьма цивилизованным.

Сын и наследник Грозного, царевич Иван во многом походил на отца: умный, высокий и проявляющий садистские наклонности. Первых двух жен он отправил в монастырь за бесплодие [По другим свидетельствам, именно Грозный приказал постричь в монахини Евдокию Сабурову и Феодосию Соловую, чем усугубил конфликте сыном, который «весьма сокрушался» о супругах] и в двадцать семь лет женился на Елене Шереметьевой. Спустя несколько месяцев, осенью 1581 года, она забеременела; все рассчитывали на скорое появление сына, внука и наследника престола. Однако 15 ноября, когда стояла зимняя стужа, Грозный увидел невестку, одетую лишь в одно платье вместо трех (требуемых этикетом). Разъяренный ее нескромностью (и угрозой здоровью нерожденного внука), Иван ударил Елену так сильно, что она упала, и дело кончилось выкидышем.

Узнав о произошедшем, царевич Иван отправился к отцу и принялся бранить его. Царь, уже давно подозревавший, что сын желает подсидеть его на троне, в злобе нанес ему несколько ударов по голове и плечам посохом, который всегда имел при себе. Наследник рухнул оземь с огромной дырой, зияющей вместо виска.

Иван потрясенно взглянул на кровь на посохе, затем бросился к телу сына и в отчаянии вскричал: «Что за подлец я – убил собственного сына!» Правда, умер царевич не сразу, а лишь спустя четыре дня, в течение которых его отец не мог ни есть, ни спать.

После смерти сына Иван стал еще более неуравновешенным: ночами он бродил по дворцу с факелом, разыскивая царевича. В начале 1584 года его здоровье резко ухудшилось: в пятьдесят четыре года он выглядел на десятки лет старше. Внешний вид царя шокировал: суровое лицо несло на себе отпечаток жестокости, сверкающие голубые глаза казались совершенно дикими, макушка полысела, а длинные спутанные седые волосы свисали до плеч. От переедания и злоупотребления алкоголем Иван растолстел и страдал от таких болей в суставах, что едва мог ходить; как правило, он перемещался, сидя на носилках. В последние месяцы жизни он похудел, а тело начало опухать, кожа сходила клочьями и издавала омерзительный запах. Врачи шептались о «разложении крови» и «разложении кишок», однако Иван был уверен, что его травят.

В тот день после происшествия с рогом единорога в сокровищнице потерявшего сознание Ивана уложили в постель, и за три дня он несколько оправился. 18 марта он смог встать, оделся, позвал придворных музыкантов и спел с ними, после чего сел играть в шахматы с другом. Внезапно царь ощутил такую слабость, что не смог даже расставить фигуры по клеткам. Король и королева выпали из его пальцев и покатились по полу, он рухнул головой на шахматную доску, руки безвольно повисли. Врачи растирали тело царя водкой, но безрезультатно: Иван Грозный был мертв.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Иван IV... Современное вскрытие и диагностика

Новое сообщение ZHAN » 17 янв 2021, 12:53

В 2000 году ученые Российской академии наук эксгумировали останки матери Ивана Елены Глинской и его первой жены Анастасии Романовны, находившиеся в усыпальнице [обе царицы покоятся в некрополе Вознесенского монастыря]. Анализы показали, что в прекрасно сохранившейся светло-русой косе Анастасии присутствует ртуть – в десятки раз больше нормы. Она же была обнаружена и в останках савана царицы, и в истлевшей ткани, устилавшей дно гроба. Аналогичные результаты показали анализы рыжих волос Елены Глинской.

Ртути было недостаточно, чтобы посчитать, что ее использовали для бальзамирования, – тогда содержание превышало бы норму в сотни, а то и тысячи раз. Джон Ланкастерский, герцог Бедфорд был бальзамирован в 1435 году именно таким образом, и исследователи, вскрывшие его могилу в 1860 году, обнаружили целые лужи ртути на дне гроба.

Если женщин травили сублиматом (однохлористой или двухлористой ртутью), то она по большей части испарилась бы с потом в последние часы жизни. В то же время содержание ртути в десять раз выше нормы не обязательно смертельно: анализ останков Агнессы Сорель показал превышение нормы в десять тысяч раз. Однако если учесть затяжную болезнь Анастасии, то, возможно, ей хватило и такого небольшого количества яда.

О болезни, предшествовавшей смерти матери Ивана, известно недостаточно, чтобы сделать вывод о ее смерти. Болела ли она многие месяцы? Могла ли умереть от разрыва аппендикса или язвы желудка? Возможно, что обе женщины получали ртуть в качестве лекарства, или она содержалась в помаде, или же они пытались избавиться от вшей.

Уровень свинца у обеих также был повышен, но недостаточно, чтобы считаться смертельным. У всех женщин царской династии, которых нашли в усыпальницах под Кремлем, организм содержал выше нормы свинца, ртути и мышьяка – вероятно, всему виной косметика. Русские женщины раскрашивали лицо, пытаясь выглядеть, словно куклы: серебристо-белая кожа, полученная с помощью свинцовых, ртутных или мышьяковых паст, и ярко-красные щеки, нарисованные киноварью.

В 1963 году специальная комиссия Министерства культуры России вскрыла гроб Ивана, чтобы произвести судебно-медицинскую экспертизу его останков. У царя обнаружились остеофиты [костные наросты, нередко приводят к сдавливанию нервных окончаний и сосудов, вызывая боли и затрудняя движения], хрящи и связки окостенели.

Должно быть, он страдал от сильных болей, что, конечно, не улучшало его характера.

Хотя Иван и диагностировал у себя самого отравление, большинство врачей сходятся во мнении, что, невзирая на многочисленные проблемы со здоровьем на момент смерти (в том числе, возможно, цирроз печени и болезни почек), Грозного погубил обширный инсульт. В его костях было найдено незначительное количество мышьяка – в пределах нормы. Однако содержание ртути было куда выше обычного. Ученые предположили, что с учетом бурной сексуальной жизни Иван вполне мог заразиться сифилисом. Ему выписывали стандартные ртутные препараты, из-за которых у него со временем развились паранойя и перепады настроения.

Сифилис, однако, не мог объяснить садистские наклонности, проявленные уже в детстве. Должно быть, у царя было врожденное психическое расстройство, которое усугубилось ранней потерей родителей, сценами насилия, которые он наблюдал практически ежедневно, и ртутью, скапливающейся в организме. Иван был рожден грозным, но поистине Грозным сделали его лекарства и жизненные обстоятельства.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Re: Элегантная наука о ядах

Новое сообщение ZHAN » 18 янв 2021, 21:34

Великий герцог Тосканы Франческо I Медичи (1541–1587) и великая герцогиня Тосканская, Бьянка Каппелло (1548–1587)

Когда 8 октября 1587 года Великая герцогиня Тосканская Бьянка села обедать, она, должно быть, оглядела банкетный стол с огромным удовлетворением. Когда-то она была преступницей в розыске, за ее голову назначили награду, а охотники наступали ей на пятки; тогда она погрязла в нищете и позоре, а теперь наслаждалась властью и богатством. Всем этим она была обязана человеку, угрюмо делившему с ней стол, – сорокашестилетнему Великому герцогу Франческо Медичи, человеку смуглому и пухлому, с мелкими аккуратными чертами лица и опрятно остриженными усами и бородкой.
Изображение

Тогда они сели за стол в последний раз. Спустя считаные часы оба серьезно заболеют, затем будут испытывать невообразимые мучения еще в течение нескольких дней и, наконец, умрут. Несмотря на проведенную эксгумацию и ряд современных медицинских анализов, даже сегодня бушуют споры о том, была ли их смерть естественной или же кто-то помог ей случиться.

Бьянка была второй женой Франческо. Родом из знатной венецианской семьи, в пятнадцать лет она забеременела и сбежала во Флоренцию с чванливым мешком итальянского тестостерона по имени Пьетро Бонавентури. Хоть она и вышла замуж за своего соблазнителя, но разъяренная семья Каппелло все же послала вслед блудной дочери охотников за головами – захватить, вернуть и навеки заточить ее в монастырь.

Франческо, наследник тосканского престола, впервые увидел ее сидящей у окна в доме его свекрови [По другой версии, именно Пьетро представил жену принцу, желая способствовать их дальнейшему сближению]. С первого взгляда он влюбился в голубоглазую девушку с золотисто-рыжими волосами и безупречно белой кожей – и устроил их свидание в доме некой знатной дамы. Ее же интерес к нему, вероятно, возрос, когда в июне 1564 года герцог Козимо ушел в отставку, даровав Франческо равный титул и передав ему большую часть власти.

В июле 1564 года Бьянка родила дочь от Пьетро, которую назвали Пеллегриной, а через некоторое время стала любовницей Франческо. Молодой герцог осыпал ее дарами – драгоценности, дворцы, доходы, и откровенно неверный супруг Бьянки был вне себя от радости: в адюльтере жены он видел лишь открывшуюся возможность прибыли.

Что до желаний самой Бьянки, то она охотно пошла на это. Хотя принц был ленив и угрюм, но в то же время – смугл и весьма привлекателен в свои двадцать три года (то есть на семь лет старше ее). Венецианский посол описывал Франческо как человека «невысокого, худощавого, смуглого и меланхоличного». «Он являет мало изящества в одежде», – писал другой посол. Тихий и задумчивый, принц был «поглощен любовью к женщинам» и «не придавал большого значения добродетели», что, несомненно, прибавляло ему очков в глазах Бьянки.

В декабре 1656 года Франческо покорно женился на некрасивой тонкогубой принцессе, которую выбрал для него отец, – Иоанне Австрийской. Если судить непредвзято, то более всего Франческо раздражал суровый немецкий нрав Иоанны: более благочестива, нежели остроумна, склонна критиковать, а не улыбаться. Она не одобряла природную итальянскую живость, мрачно предсказывая, что всех их ждет ад. Франческо купил Бьянке роскошное палаццо рядом со своей официальной резиденцией и сбегал туда всякий раз, когда жена принималась его пилить, что случалось довольно часто.

Наибольшее недовольство у Иоанны, разумеется, вызывала Бьянка: один вид любовницы мужа мог привести Великую герцогиню в ярость. Однажды их кареты встретились на мосту нос к носу, и Иоанна попыталась сбросить Бьянку в реку. Тосканцы с удовольствием посмотрели бы на такое зрелище: они тоже не жаловали любовницу Франческо, видя, что значительная часть их налогов оседает в ее бездонных парчовых карманах.

Такое же презрение питал к Бьянке и кардинал Фердинандо – брат Франческо, восемью годами моложе него. Святым или аскетом он не был – скорее мирским человеком, наслаждавшимся всеми прелестями Рима. Красивый, приветливый, голубоглазый и розовощекий, Фердинадо не пал жертвой чар Бьянки, к тому же он показал себя способным управленцем и пользовался большим уважением в Ватикане. Короче говоря, братья Медичи являли собой полные противоположности. И хотя Франческо совершенно не заботила честь рода, Фердинандо действительно переживал о позорном пятне на репутации Медичи. Он слышал грязные шутки о брате и его любовнице не только в Тоскане, но и по всей Европе – и это сводило его с ума. К тому же Фердинандо с теплотой относился к своей презираемой мужем невестке Иоанне.

Похоже, что Бьянка с самого начала намеревалась выйти замуж за Великого герцога (которым Франческо стал в 1574 году, когда папа римский поднял Тоскану в статусе). Однако в то время на ее пути стояли два препятствия: Пьетро и Иоанна. Первая проблема решилась в 1572 году, когда родственники любовницы Пьетро (несколько раз требовавшие, чтобы он оставил ее в покое) с благословения самого Великого герцога зарубили сеньора Бонавентури прямо на пороге его дома.

Надежды Бьянни Каппелло на брак с Великим герцогом Тосканы были настолько велики, что она держала в своем доме трех беременных женщин, ожидая, когда одна из них родит сына. Этот названый наследник приближал ее к цели.

После убийства Пьетро Бьянка взяла со своего возлюбленного обещание жениться на ней, если будут соблюдены два условия: во-первых, разумеется, Иоанна должна была умереть, а во-вторых, от Бьянки требовалось родить сына, поскольку только мальчик мог наследовать трон. У Великой герцогини рождались только девочки – шесть, причем выжили лишь три, а сама Иоанна тяжело болела. Стоило Бьянке получить известие о том, что соперница чихнула, как ее сердце, должно быть, переполнялось надеждой. И все же австрийская аристократка продолжала оставаться досадно живой.

Что же касается сына, то после рождения Пеллегрины Бьянка никак не могла зачать ребенка. И вот в 1576 году, после двенадцати лет бесплодия, Бьянка искусно произвела на свет сына Антонио, которого Франческо с восторгом признал как собственного ребенка. Однако свидетельства сообщают, что она лишь притворялась беременной, а затем в какой-то момент велела служанке пронести в ее покои ребенка в корзине, а сама выла, словно от родовых мук. По мистическому стечению обстоятельств, вскоре на эту самую служанку, совершавшую путешествие, напали разбойники (она не скончалась немедленно, а смогла дотянуть до последнего причастия и поделиться пикантной историей Бьянки со священником).

До этого момента бесспорным наследником Франческо был его брат. Будучи кардиналом, он тем не менее никогда не получал сана священника, который, как считалось, навечно ограничивал право мужчины на вступление в брак [Таких кардиналов называли кардиналами-мирянами]. Это уклонение от таинства рукоположения было обычной практикой для церковников из королевских семей – на случай, если вся мужская линия вымрет, и им придется принять корону, жениться и зачать наследников. Теперь же, когда на свет появился Антонио, кардинал – и без того не питавший теплых чувств к Бьянке – начал воспринимать ее как личную угрозу.

Проблема с Антонио решилась сама собой в мае 1577 года, когда Иоанна родила сына Филиппа. Однако уже в апреле 1578 года во время новой беременности у нее начались преждевременные роды [0 причинах спорят до сих пор: есть как предположения о случайном (или не случайном) падении с лестницы, так и версия о намеренном отравлении], затем был разрыв матки и смерть от кровопотери. Иоанна произвела на свет мертвого ребенка и скончалась в возрасте тридцати двух лет.

Пока жители Тосканы оплакивали Великую герцогиню, Бьянка ликовала. Она призвала со смертного одра королевского врача Пьетро Капелли и воскликнула с пронзительной радостью в голосе:
«Дайте же мне вашу руку, ибо теперь я могу одарить вас целым состоянием! Вчера вечером Великий герцог на этом самом распятии поклялся сделать меня своей супругой!»
В июне 1579 года Франческо сдержал обещание и женился на Бьянке, устроив торжественную церемонию коронации. Кардинал Фердинанд был в ужасе: шлюха носит корону Тосканы, и вся Европа смеется над этим. Он приставил к ней шпионов, чтоб она не подумала снова выдать чужого ребенка за своего, как это произошло с Антонио; ситуация еще больше осложнилась, когда в марте 1582 года четырехлетний Филипп умер от болезни. В таком случае полагалось бы Франческо все-таки признать своим наследником брата, но герцог, поддавшись на уговоры Бьянки, объявил, что ему будет наследовать Антонио. Затем, пытаясь примириться, он пригласил Фердинандо поохотиться вместе на вилле Поджо-а-Кайано под Флоренцией. Кардинал прибыл 25 сентября 1587 года и был сердечно встречен Франческо и Бьянкой.

Франческо извинился за прежнюю резкость, а кардинал – за любую кажущуюся нелояльность. В течение следующих двух недель Бьянка играла роль самой любезной хозяйки, гости пировали, играли в карты, слушали музыку, однако любимым их занятием оставалась охота на болотистой местности, где Франческо разбил рисовые поля. Казалось, все идеально, за исключением того, что Фердинандо и Бьянка пристально следили друг за другом, словно ястребы.

В тот день, 8 октября, Франческо и Бьянка, должно быть, устроили типичный пир в стиле Ренессанса.

Герцог, задумчивый и молчаливый, сидел, ссутулившись в кресле и наблюдая, как слуги тащат на стол огромные блюда с традиционными кушаньями: жареных павлинов, украшенных собственными перьями, запеченных дикобразов с гвоздикой, морских свинок под французской горчицей. Последние пару дней его рвало, и даже сейчас он все еще чувствовал тошноту и приступы резкой боли в животе. Бьянка, также наблюдавшая за приготовлениями, то и дело принималась дрожать, хотя банкетный зал был жарко натоплен.

Франческо смог преодолеть слабость и сел играть в карты. Он ненадолго поднялся в свои покои, чтобы выпить целебное зелье из безоара, затем вернулся за стол. Спустя два часа после захода солнца он ощутил себя невероятно больным, удалился, вызвал врачей – они диагностировали лихорадку и велели королю лечь в постель. То же случилось и с Бьянкой: лихорадка, диарея, рвота (хотя и менее сильная, чем у ее мужа). Она больше всего переживала, что не в состоянии позаботиться о Франческо, и в итоге уход за обоими взял на себя Фердинандо: он бывал у герцога и герцогини, общался с врачами и выдавал сводку о состоянии супругов.

В то время как королевские врачи уделяли невероятно много внимания симптомам Франческо, болезнь Бьянки они обходили стороной – просто указывали, что она протекает схоже, хоть и в более слабой форме. В последующие дни лихорадка у Франческо усилилась наряду с обильным потоотделением, рвотой, диареей, болями в животе и неутолимой жаждой. Он испытывал трудности с мочеиспусканием, едва мог дышать. Естественно, что врачи постоянно пускали ему кровь, давали рвотное и слабительное, так что неудивительно, что его симптомы ухудшались.

В понедельник, 19 октября, у Франческо начались судороги. Осознав, что умирает, он попросил об исповеди и последнем причастии. Кроме того, Франческо долго говорил с братом о государственных делах, назначил преемником одиннадцатилетнего Антонио и просил позаботиться о Бьянке. Фердинандо обещал, что все будет исполнено.

Следующие четырнадцать часов Франческо испытывал мучительные боли. Он катался по кровати и кричал так громко, что его было слышно на расстоянии нескольких комнат. Наконец, через четыре часа после захода солнца, он умер. Кардинал уехал во Флоренцию для организации похорон, а также с намерением взять под свой контроль казну и оборону герцогства.

Что до состояния Бьянки, то оно ухудшилось в последние несколько дней, и она потеряла всякую надежду, узнав о смерти мужа. Жизнь при правлении мстительного кардинала – она отлично это понимала – окажется сущим адом для нее: «Теперь умру и я – вместе с моим господином!»

Она скончалась через одиннадцать часов после смерти Франческо. Естественно, никто и не помышлял передать корону бастарду-подменышу, что бы там ни велел при смерти Великий герцог, – в конце концов, его желания скончались вместе с ним. Безупречный, способный, тридцати восьми лет от роду – новым правителем стал кардинал Фердинандо.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Франческо I Медичи... Посмертное вскрытие

Новое сообщение ZHAN » 19 янв 2021, 21:37

Чтобы опровергнуть уже распространившиеся слухи о том, что это он отравил Франческо и Бьянку, дабы захватить трон, Фердинандо приказал провести вскрытие обоих в присутствии толпы народа, включая нескольких врачей, придворных и двадцатитрехлетнюю дочь Бьянки. При вскрытии Франческо была обнаружена печень, столь темная и воспаленная, что хирург едва мог разрезать ее, а также нездорового вида желудок, легкие и почки. У Великой герцогини обнаружились признаки чахотки в легких, больные печень и матка, а также отеки по всему телу – избыточное накопление жидкости в конечностях из-за болезни сердца, почек или печени.

Очевидно, оба и до финальной болезни были нездоровы. Большинство присутствующих сошлись во мнении, что правящая чета пала жертвой «болотной лихорадки» (то есть малярии) и что отравление не имеет место. Однако, надо сказать, требовалось обладать большой храбростью, чтобы заявить в лицо присутствующему при вскрытии кардиналу, что кто-то убил его брата (притом, что именно Фердинандо посещал покои больных).

И все же двое врачей показали подобную храбрость. Они полагали, что алое окрашивание слизистой оболочки желудка Франческо указывает на отравление мышьяком. Вот, что говорит отчет о вскрытии:
«Красный цвет слизистой в желудке, такой же, как в других воспаленных органах, занимал большую часть его площади и имел наибольшую интенсивность к центру».
Они предположили, что этот же яд видоизменил и внутренние органы супругов. Однако мнением двух врачей пренебрегли, и итоговый вердикт гласит: трехдневная лихорадка.

Логично, что врачи XVI века могли расходиться во мнениях, однако удивительно, что и современные ученые не могут прийти к согласию в этом вопросе. Две группы итальянских исследователей до сих пор ведут споры: яд или малярия?

После публичного вскрытия с телами поступили по-разному. Для Франческо Фердинандо организовал пышные похороны и погребение в фамильном склепе в базилике Сан-Лоренцо во Флоренции, рядом с его нелюбимой женой Иоанной. Когда Фердинандо спросили, стоит ли надеть корону на труп Бьянки, он сердито ответил, что она и без того носила ее слишком долго. А на вопрос, где ее следует похоронить, новый герцог сказал: «Где угодно, но она не будет лежать среди нас».

Тело Бьянки бросили в безымянную могилу, предположительно, на церковном кладбище близ Сан-Лоренцо. В 1902 году рабочие, строившие новый вход во внутренний двор, обнаружили гроб конца XVI века в отдалении от семейных участков и без медной таблички, по которой его можно было бы идентифицировать. Они приоткрыли его и увидели останки женщины в простом одеянии с толстыми светлыми косами. Священник решил, что это Бьянка, и, ужаснувшись тому, что в его церкви оказались останки падшей женщины, перепрятал тело. В последнее время исследователи предпринимали невероятные попытки обнаружить труп Бьянки, но все тщетно.

Франческо также не дали покоиться с миром. Во время первой эксгумации в 1857 году ученые нашли его мумифицировавшимся – вероятно, вследствие крайнего обезвоживания после одиннадцати дней непрерывной рвоты и диареи. В 1945 году антрополог по имени Джузеппе Дженна начал десятилетнее исследование двадцати трех трупов Медичи, включая труп Франческо, с целью подтвердить теорию о том, что форма черепа определяет интеллект, личность и другие черты человека. Дженна удалил остатки плоти, волосы и мягкие ткани, чтобы сделать слепки с черепов Медичи, и Франческо превратился в груду коричневых костей.

Современная аутопсия и противоречивые диагнозы

В 2004 году группа исследователей под руководством Джино Форнасиари из Пизанского университета вскрыла несколько могил Медичи, включая могилу Франческо. Они взяли несколько фрагментов бедренной кости, чтобы провести анализ, а также белую чешуйку размером с небольшую монету, напоминавшую по форме Австралию, на которой сохранилось несколько длинных черных волос, – все, что осталось от чистки времен 1945 года.

Команда действительно обнаружила в костях следы Plasmodium falciparum – самого смертоносного из возбудителей малярии, однако это ничего не доказывало. Франческо мог подхватить заболевание за много лет до смерти, и нет уверенности, что именно оно послужило причиной смерти.

Затем они проверили останки на наличие мышьяка. Любопытно, что в костях его почти не обнаружили, хотя Великий герцог десятилетиями возился с ядами в своей придворной лаборатории. Однако огромная доза яда, погубившая Франческо за одиннадцать дней, просто не успела бы осесть в костях. При таком раскладе лучше всего яд сохранился бы в органах пищеварительной системы.

Согласно обычаю, внутренние органы покойников королевских кровей извлекали из тела, помещали в сосуды и хоронили в других церквях; таким образом, высокая честь распространялась более чем на одну церковь. Веками никто не имел представления, где именно находятся органы Франческо. И вот в 2005 году преподаватель истории медицины Флорентийского университета Донателла Липпи нашла в церковных записях документ, где говорилось, что «внутренности Франческо и Бьянки были доставлены в церковь Святой Марии ди Бонисталло [рядом с охотничьим имением, в котором они скончались] в четырех сосудах».

Ползая под церковью, профессор Липпи и ее команда обнаружили четыре разбитых сосуда, на которых не было имен, однако рядом присутствовали два распятия, что указывало на то, что органы в этих сосудах принадлежали двум разным людям. Ученые собрали три образца из густой мешанины. Образец А определенно был взят из мужской печени; что касается образцов В и С, то не удалось определить их принадлежность к конкретным органам, хотя В определенно был тканью женщины, а С – мужчины.

Чтобы определить, что по крайней мере мужская часть принадлежала Франческо, команда сравнила материал ДНК из сосудов с фрагментами кожи и волос, найденными в гробу Франческо. Судя по результатам, существовала достаточно высокая вероятность, что образцы принадлежали одному человеку. Сравнение ДНК образцов женской ткани не представлялось возможным произвести, так как могилу Бьянки так и не нашли. Однако если мужчиной в сосудах был именно Франческо, то логично предположить, что женщина – это Бьянка.

Кроме того, ученые провели тесты на наличие мышьяка в образцах. Во всех мягких тканях – А, В и С – был обнаружен уровень мышьяка, значительно превышающий норму. В земле профессор Липпи нашла незначительное количество яда, а это значило, что мышьяк попал в образцы тканей не из почвы.

Некоторые доказательства указывают на возможное отравление. Симптомы отравления мышьяком – тошнота, непрекращающаяся рвота, холодный пот, невыносимая боль в животе (из-за которой Франческо кричал четырнадцать часов кряду), бред, беспокойство. Плюс вскрытие Франческо, которое обнаружило возможные следы мышьяка в воспаленном желудке.

Более того: весьма странно, что два человека, страдавшие от малярии, заболели в один день и умерли с разницей в несколько часов. Инкубационный период Plasmodium falciparum составляет от девяти до четырнадцати дней после укуса комара-переносчика, и существует целый ряд различных проявлений – в зависимости от генетики пациента, его иммунной системы и общего состояния здоровья. Например, в 1562 году, когда мать Франческо и два его брата подхватили малярию, то братья скончались 20 ноября и 6 декабря, а мать Элеонора Толедская – и вовсе 17 декабря.

Доктор Форнасиари твердо убежден, что пара скончалась от малярии и что тест ДНК ненадежен. Череп Франческо, утверждает он, очистили в 1950-х годах, а фрагмент кожи, найденный на дне гроба, подвергся загрязнению в процессе эксгумации. Следовательно, указание на генетическое подобие не соответствует действительности. Он также считает, что в сосудах были вовсе не органы Франческо, так как сами сосуды относит не к XVI веку, а к XIX. Именно тогда, а вовсе не в XVI веке, мышьяк использовали в ходе бальзамирования, что и объясняет его высокое содержание в образцах.

Что до профессора Липпи, то она уверена, что фрагмент кожи принадлежит Франческо. Она также консультировалась с экспертами, которые согласились, что сосуды были изготовлены в XVI веке. Кроме того, профессор Липпи полагает, что содержание мышьяка в образцах из сосудов недостаточно, чтобы отнести его на счет бальзамирования, но такого количества яда, безусловно, хватило бы, чтобы за несколько дней убить человека.

Что до симптомов Бьянки и Франческо, то наиболее показательным симптомом является высокая температура, которая была у обоих. Отравление мышьяком лихорадки не вызывает; кроме того, мышьяк обычно убивает за два-три дня, но никак не за одиннадцать.

Весьма вероятно, что у обоих была именно малярия, хотя болезнь Бьянки поначалу была вовсе не тяжела, а Франческо в какой-то момент, казалось, выздоравливал. Возможно, кардинал Фердинандо воспользовался шансом предотвратить их выздоровление и подмешал немного яда в лекарства, которые миновали рты дегустаторов. Четырнадцать часов, в течение которых Франческо непрерывно кричал, вполне могли быть результатом «лекарства с сюрпризом».

Несмотря на подозрения в убийстве, которые висели над ним в течение всего правления (и до сих пор остаются в силе), Фердинандо успешно управлял государством в течение двадцати двух лет, и его умелое руководство весьма подправило утраченную репутацию Тосканы. Он способствовал развитию торговли и промышленности, поощрял искусство, снизил налоги и создал более справедливую систему судов. Он основал по всей Европе банки Медичи и издал эдикт о терпимости к евреям и протестантам. В 1589 году, сняв с себя кардинальскую шапку, он женился на французской принцессе Кристине Лотарингской и, наверстывая упущенное, зачал девять детей.

Что до Антонио, то Фердинандо был ему добрым дядей, обеспечив прекрасное образование, большой доход и солидное поместье. Однако Бьянку Великий герцог Фердинандо так и не простил. Все ее портреты и гербы он повелел убрать из дворцов Медичи и заменить их портретами Иоанны Австрийской. Хотя причина смерти Франческо и Бьянки по сей день остается неясной, однако ненависть Фердинандо ясна как божий день.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Габриэль д'Эстре (1573–1599)

Новое сообщение ZHAN » 20 янв 2021, 23:14

В четверг, 8 апреля 1599 года, двадцатишестилетняя Габриэль д'Эстре, герцогиня де Бофор, приехала в Париж, чтобы провести там праздничные выходные, которые должны были завершиться ее свадьбой с королем Генрихом IV и последующей коронацией в титуле королевы Франции.

Жители Парижа ликовали. За предстоящим браком таилась история подлинной любви, а дипломатический талант и проницательные советы их обожаемой Габриэль сыграли важную роль в прекращении религиозных гражданских войн, которые вот уже тридцать лет опустошали Францию. К тому же парижан всегда очаровывала красота, и их новая королева стала бы самой восхитительной правительницей в мире – высокой и чувственной, с белокурыми волосами и большими голубыми глазами.
Изображение

Однако многие люди из числа аристократов выступали против этого брака. Габриэль вовсе не являла собой образ прелестной девственной невесты – напротив, она была любовницей короля в последние восемь лет, включая те годы, когда он состоял в браке с Маргаритой де Валуа. Габриэль уже родила Генриху троих детей и была на шестом месяце четвертой беременности. Враги – коих Габриэль имела предостаточно – полагали, что брак короля с распутной женщиной ляжет позором на всю Францию; к тому же это грозило семейными распрями (какой из сыновей будет наследовать престол – старший, формальный бастард, или же тот, что родится после свадьбы?). Кроме того, женитьба на любовнице лишала Генриха возможности заключить выгодный политический союз с каким-либо иным государством. Через несколько часов Габриэль станет не будущей королевой, а трупом, и, учитывая обстоятельства, все решили, что здесь не обошлось без яда.

Дочь Антуана д'Эстре, маркиза де Кёвра, Габриэль выросла в неспокойные времена. Французский король-католик Генрих III сражался с Католической лигой – союзом Испании, папы римского и иезуитов, возмущенных его снисходительным отношением к еретикам. Особенно шокировал их тот факт, что наследником короля значился не кто иной, как хитроумный гугенот Генрих Наваррский, принявший католичество после резни в Варфоломеевскую ночь в 1572 году, а затем немедленно от него отрекшийся – сразу после бегства из страны. В 1589 году у Лиги появилось еще больше причин требовать смены режима: фанатичный монах зарезал Генриха III, а главный еретик превратился в короля Франции.

Генрих посетил замок Кёвр в 1590 году, и с первого взгляда влюбился в прекрасную семнадцатилетнюю дочь хозяина. Поначалу чувство не было взаимным. В то время Габриэль уже состояла в отношениях с другом Генриха, лихим герцогом де Бельгардом. Генрих же, помимо того, что был старше нее на двадцать лет, выглядел вовсе не Адонисом: большой нос, кривые ноги, потрепанная одежда. Да, он сидел на троне, однако перспективы удержаться на нем и удержать страну от развала казались весьма призрачными, с учетом того, какие сверхдержавы ему противостояли.

Король велел де Бельгарду найти себе другую любовницу и продолжал преследовать Габриэль, периодически появляясь в замке ее отца. Маркиз от подобного скандала пришел в ужас: мало того, что его дочь ославят по всей Франции как падшую женщину, так к тому же еще и осудят за прелюбодейство – ведь Генрих был женат. В 1592 году Антуан принудил дочь выйти замуж за тучного пожилого вдовца по имени Николя д'Амерваль, который, по словам ее брата, «был худо одарен как умом, так и личностными качествами». Сестра и тетя Габриэль рассказывали, что каждый день, проведенный в браке, доводил ее до слез, пока три месяца спустя Генрих не покончил с терзаниями и не увел ее у мужа.

Габриэль довольно скоро поняла, что Генрих привлекает ее – ярким, живым умом, добродушием, безграничной энергией и проницательностью, – и полюбила его в ответ. Она настояла на том, чтобы следовать за ним в походах, жила в холодных, продуваемых сквозняками палатках, стирала его одежду, следила, чтобы после битвы его всегда ждал горячий ужин. Пока он сражался, она писала за него дипломатические и политические депеши, а вечерами они обсуждали события минувшего дня.

Генрих писал:
«Прошлым вечером я нашел три отверстия от пуль в палатке моей госпожи и умолял ее вернуться в Париж, где ее жизни ничто не будет угрожать, но она только смеялась и оставалась глуха к моим мольбам… и наконец ответила, что лишь мое присутствие дарит ей радость. За себя я не боюсь, но каждый день трепещу о ее жизни».
В 1593 году Габриэль ясно видела, что политический, религиозный, военный застой парализует Францию, что отсутствие признания Генриха королем со стороны большей части католического населения страны может длиться еще многие годы. Она убедила его, что стоит ему обратиться в католическую веру, как большинство французов предпочтут его Филиппу Испанскому. История утверждает, что в ответ Генрих согласно пожал плечами: «Париж стоит мессы». И вот столица открыла свои ворота, и Генрих наконец был коронован как подобает.

Хотя гражданская война и завершилась, однако напряжение между католиками и протестантами не исчезло и часто перерастало в убийства и беспорядки. Генрих хотел составить эдикт, который бы определял права гугенотов во Франции. Сестра Генриха Екатерина Наваррская (закоренелая протестантка, как и ее мать, покойная королева Жанна Наваррская) взялась ручаться за права гугенотов, а Габриэль – католичка – за права католиков.

Шаг за шагом Габриэль убеждала влиятельные католические семьи поддержать эдикт короля о веротерпимости. Генрих писал:
«Моя госпожа превратилась в непревзойденного оратора – столь яростно она отстаивает цели нового эдикта».
В 1598 году Нантский эдикт предоставил гугенотам определенные ограниченные права – поистине компромисс, поскольку католики желали, чтобы их противники не имели прав вовсе. Генрих отлично понимал, что, если бы не дипломатические способности Габриэль, эдикт никогда не был бы принят народом.

В 1596 году Генрих сделал Габриэль членом Королевского совета – шокирующая честь для женщины, к тому же падшей. Чтобы хоть как-то смягчить удар, он также ввел в совет свою сестру-пуританку Екатерину. Брат Габриэль писал: «Моя сестра в те времена обладала большим могуществом, чем король, и вера Его Величества в ее силы была столь велика, что он оставил на ее попечение множество дел, которые бы отняли у него массу времени».

Однако Габриэль рассчитывала на нечто большее, чем богатство и власть, – она хотела выйти за Генриха. В 1594 году благодаря небольшому давлению со стороны короля она получила развод: Николя клятвенно заверял, что брак так и не был консумирован. Когда положение в стране стабилизировалось, Генрих осознал, что ему необходимо вновь жениться и обзавестись наследниками: ведь если он умрет в отсутствие законного наследника, то Францию снова охватит гражданская война.

Иностранные монархи охотно предлагали своих дочерей и племянниц, однако Генрих, сделав вид, что рассматривает их кандидатуры и изучает лестные портреты, отверг каждую. Он заявил советникам, что хочет взять в жены женщину прекрасную, добрую сердцем и способную к зачатию, явно намекая на Габриэль, поскольку ни одна девственная принцесса не могла гарантировать, что способна выносить и родить ребенка.

Однако прежде ему предстояло развестись с Маргаритой, которая много лет провела в отдаленном замке, не гнушаясь спать с садовниками и конюхами. Сознавая, что король вполне способен казнить ее за прелюбодеяние (как это делал Генрих VIII Английский), она согласилась, что их брак недействителен по причине того, что она вышла замуж против своей воли. Частично это было правдой: во время церемонии, когда она отказалась сказать «да», люди заметили, что венценосный брат принудил Маргариту кивнуть в знак согласия.

Папа, сознавая, в каком затруднительном положении находится Генрих, согласился одобрить развод в том случае, если король женится на Марии Медичи – дочери покойного Франческо Медичи и Иоанны Австрийской, племянницы нынешнего Великого герцога Фердинандо Медичи. А Генрих, в свою очередь, не только желал жениться на Габриэль – он еще и был категорически против того, чтоб породниться с французской королевой-матерью Екатериной Медичи, которая пыталась организовать его убийство в Варфоломеевскую ночь.

Прождав официального расторжения брака долгие годы, Генрих в конце концов пожал плечами и 2 марта 1599 года объявил, что намерен снова жениться и что свадьба состоится 11 апреля, в Пасхальное воскресенье. На глазах у всего французского двора он подарил Габриэль свое коронационное кольцо, увенчанное бриллиантом, в качестве кольца обручального. Самые смелые амбиции мадемуазель д'Эстре вот-вот должны были осуществиться.

И все же что-то было не так. Несмотря на то что предыдущие три беременности протекали весьма легко, на этот раз она чувствовала себя нездоровой: плохо спала, а когда засыпала – видела кошмары, и по утрам казалась еще более измученной, чем накануне. Женщина, известная своей жизнерадостностью, внезапно впала в депрессию и стала раздражительна.

Генрих решил, что с учетом святости Пасхального праздника они не будут жить во грехе в течение трех дней, предшествующих свадьбе. Он останется во дворце Фонтенбло в окрестностях Парижа, а она отправится в столицу на пароме, дабы насладиться празднеством. Им предстояло встретиться лишь в воскресенье, непосредственно у алтаря. Когда они прощались на берегу реки, Габриэль разрыдалась и прильнула к нему, словно они виделись в последний раз. Генрих утешил будущую супругу и отправил восвояси, списав эмоции на беременность и предсвадебный мандраж.

В Париже Габриэль и ее фрейлины поселились у хорошего друга короля, итальянского банкира Себастьяна Заме. Как-то после роскошной трапезы, включавшей в себя блюда с лимоном, она вдруг ощутила тошноту и головокружение, у нее заболела голова и начались колющие боли в животе. Габриэль отказалась от посещения ряда торжественных мероприятий, но решила, что чувствует себя достаточно хорошо, чтобы прийти на службу в церковь по соседству. Однако во время мессы она несколько раз лишилась чувств, и слуги на носилках отнесли ее в дом Заме, где Габриэль спустилась в сад, чтобы прийти в себя. Там-то ее и накрыло то, что свидетели описали как «апоплексический удар».

Опасаясь, что это Заме отравил ее – он был итальянцем, в конце концов! – Габриэль настояла на переезде в дом тети. Ее уложили спать, но не успела будущая королева накрыться простыней, как у нее начались сильные и частые судороги; по словам министра финансов герцога де Сюлли, «столь ужасные, что это поразило всех присутствующих и явно свидетельствовало о приближающейся смерти… от продолжающихся приступов она почернела лицом и обезобразилась… агония не оставила в ней ничего человеческого». Открыв глаза, Габриэль прошептала, что ослепла. Некоторые из фрейлин лишались чувств при виде гротескно извивающейся фигуры, разметавшейся на кровати.

«Королевский врач по имени Ла Ривьер поспешил явиться, – пишет современник Генриха, историк Агриппа д'Обинье, – вместе с другими лекарями. Однако стоило ему войти в покои, сделать всего три шага и узреть, в каком состоянии она [Габриэль] пребывает, как Ла Ривьер развернулся и ушел прочь, сказав напоследок товарищам: "Она теперь в руках Бога"».

У Габриэль начались родовые схватки – на три месяца раньше положенного. Врачи надеялись, что разрешение от беременности поможет ей выжить, так что ребенка разрезали на куски в утробе матери и сделали четыре клизмы, дабы удалить послед, однако он все еще оставался внутри. К шести часам вечера в пятницу, 9 апреля, Габриэль впала в кому Лекари подсовывали ей нюхательные соли, сжигали пух в дюйме от ее ступней – однако ни одно известное средство не помогало привести ее в чувство. В субботу, 10 апреля, в пять часов утра Габриэль д'Эстре скончалась. Через тридцать шесть часов она должна была надеть корону и стать королевой Франции.

Обстоятельства смерти Габриэль были настолько странными, что слухи об отравлении распространились по всей Европе. Вероятными виновниками называли Ватикан и дом Медичи – и те, и другие яростно выступали против предстоящего брака Генриха и Габриэль и рассчитывали, что король женится на Марии Медичи.

Великому герцогу Фердинандо уже приписывали отравление брата Франческо и невестки Бьянки. Закрепившаяся за ним репутация не была совсем необоснованной: переписка, сохранившаяся в архивах Медичи, доказывает, что он совершил множество попыток отравить политических врагов. Однако под подозрением были не только итальянцы: многие влиятельные французы также выступали против шлюхи-королевы на престоле, ведь это поставило бы под удар всю нацию.

Габриэль умерла в муках. Фрейлины, пытаясь привести тело в порядок для похорон, не смогли разгладить гротескно искаженные черты лица, и это лишний раз указывало на яд. Умершую хоронили в закрытом гробу.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Габриэль д'Эстре. Посмертное вскрытие

Новое сообщение ZHAN » 21 янв 2021, 20:56

Врачи и хирурги Генриха провели вскрытие и объявили, что обнаружили «повреждение легких и печени, камень в почках, а также повреждение головного мозга». Все, кроме камня в почках, могло быть посмертными изменениями или же – особенно кровоизлияние в мозг – результатом последней болезни Габриэль, а не ее причиной. В пищеварительном тракте врачи не нашли ничего необычного, а причиной смерти назвали «испорченный лимон», пары которого поднялись к мозгу и привели к летальному исходу.

Тосканский посол во Франции в своей депеше от 17 апреля сообщил:
«Вскрытие было проведено, и врачи не обнаружили ни малейшего признака, который бы свидетельствовал о влиянии яда».
После похорон Габриэль ее бюст поставили в маленькой комнате в личных покоях короля в Лувре и ежедневно одевали в новое платье. Генрих писал:
«Моя способность любить мертва, и более мне не испытать этого чувства».
Он в течение многих лет посещал бюст Габриэль, даже после того, как уступил желанию папы, женился на Марии Медичи и (возможно, в знак протеста) взял первую из множества молодых любовниц.

Несмотря на искреннюю печаль короля от смерти Габриэль, его «способность любить» никуда не исчезла до самого последнего дня. По факту у него было пятьдесят шесть любовниц – известных историкам, – однако верность он сохранял лишь в ту пору, когда был с Габриэль.

Современный диагноз

Останки Габриэль были уничтожены в эпоху Великой Французской революции, однако сегодня врачи вполне уверены, что причиной ее смерти послужила эклампсия – расстройство, возникающее на втором-третьем триместре беременности, вызванное высоким давлением и отказом органов. Описанные симптомы Габриэль точно совпадают с теми, которыми сопровождается эклампсия: тошнота, рвота, головокружение, боли в животе, судороги, слепота, кома, отказ органов и неминуемый летальный исход.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Re: Элегантная наука о ядах

Новое сообщение ZHAN » 22 янв 2021, 21:51

Тихо Браге, придворный астроном и математик (1546–1601)

Когда 13 октября 1601 года величайший в мире астроном, экстравагантный Тихо Браге садился за стол в доме своего соседа в Праге, он, должно быть, предвкушал веселый вечер с вином, едой, очаровательными женщинами и остроумными разговорами, которые более всего развлекали веселого датчанина. Общение с влиятельными мира сего, богатыми и могущественными, было частью его работы – он служил придворным математиком при императоре Священной Римской империи Рудольфе II. Как и все в своей жизни, Браге делал это с величайшим наслаждением.
Изображение

Непревзойденный интеллект Браге делал его желанным гостем на любом торжестве. В течение сорока лет он проводил предрассветные часы, наблюдая за планетами с помощью хитроумных приборов собственного изобретения. Сегодня мы нередко, говоря о гениях, упоминаем Эйнштейна, – в те времена люди назвали бы имя Браге.

Кроме того, он был душой компании: эксцентричный экстраверт, славившийся легким характером: «Он не держал ни обиды, ни гнева, но всегда был открыт к прощению». Рыжеволосый и голубоглазый, с аккуратной остроконечной бородкой и длинными усами, астроном носил металлический (по слухам – золотой или серебряный) протез вместо верхней части носа: поговаривали, что дуэль, во время которой он потерял ее, имела причиной разногласия в отношении одной математической формулы. Когда клей, удерживавший протез, терял свои свойства, Браге совершенно невозмутимо снимал накладной нос, доставал из кармана пузырек и приклеивал протез заново.

Браге славился своими причудами. У него был шут-карлик по имени Джепп, который якобы обладал экстрасенсорными способностями и во время приема пищи сидел под столом. Многие годы Браге держал в замке домашнего лося, которого приучил к пиву. Доподлинно известно, что однажды лось выпил чересчур много, упал с лестницы и умер, но остается лишь гадать, было ли это падение предсказано Джеппом.

Банкеты в домах знати предполагали вкусные блюда, прекрасное вино, красивую музыку, блестящую сервировку и увлекательные беседы. Однако была и обратная сторона. В течение нескольких часов застолья гостям надлежало есть и пить, но при этом не выходить из-за стола, поскольку по правилам этикета желание воспользоваться ночным горшком выглядело крайне неуместным оправданием. Помощник Браге, сварливый двадцатидевятилетний Иоганн Кеплер, так ненавидел банкеты, от которых лопался мочевой пузырь, что потребовал прописать в своем трудовом договоре свое право на непосещение подобных мероприятий.

И вот отблески свечей ложились на золотые чаши и серебряные тарелки, кругом раздавался смех, а Браге тем временем испытывал нарастающее чувство дискомфорта в животе. Он, должно быть, полагал, что уладит все, когда вернется домой, а жил Браге через дорогу. В конце концов, крепкий датчанин пятидесяти четырех лет от роду ни разу в жизни не страдал ни от какой серьезной болезни.

К тому времени, когда он добрался до дома, необходимость опустошить мочевой пузырь из острой превратилась в невыносимо мучительную. Кряхтя от облегчения, он стянул штаны и… ничего. Именно здесь и зародилась тайна, прожившая четыре сотни лет, тесно переплетенная со слухами об отравлении, теориями о естественном заболевании и противоборствующими результатами научных анализов скелета человека, у которого были рыжие моржовые усы и поврежденная переносица.

В четырнадцать лет Браге увидел солнечное затмение, и это изменило его жизнь: он твердо решил стать астрономом. Родные – гордые дворяне, полагавшие, что он изберет занятие, сулящее титулы и почести при дворе, – смотрели на Браге свысока. Однако годы спустя в письме другу Браге сказал так:
«Пусть иные похваляются высоким происхождением предков и ищут чести в их деяниях… я же стремлюсь к вещам куда более возвышенным… ибо очень немногим Бог дает узреть то, что находится высоко в небесах».
В то время для предсказания затмений, схождений и других небесных явлений астрономы использовали таблицы Птолемея (составленные во II веке н. э. египтянином [он и жил и работал в Александрии Египетской, однако она была частью Древнего Рима, так что с точки зрения гражданства он сам, вероятно, назвал бы себя римлянином] Клавдием Птолемеем) и таблицы Коперника (созданные уже в начале XVI века астрономом Николаем Коперником). В 1563 году, будучи нежным семнадцатилетним юношей и наблюдая схождение Юпитера и Сатурна, Тихо осознал, что обе таблицы неверны.

Открытие не новое: еще в начале XV века морской капитан, служивший португальскому инфанту Генриху Мореплавателю, сообщал о трудностях, возникавших при сопоставлении на карте его курса с таблицами.
«При всем уважении к славному Птолемею, в реальности мы обнаруживаем нечто, совершенно противоположное его выкладкам».
Больше всего беспокойства вызывал тот факт, что астрономические просчеты ставили под сомнение точность гороскопов, а гороскопами короли и императоры пользовались для принятия важных политических и военных решений.

Браге, несмотря на свою молодость, прекрасно сознавал: любой истинный прогресс в астрономии (и ее сестре – астрологии) должен базироваться на точных наблюдениях, которые велись в течение многих лет, ночь за ночью. Он приобрел радиус – прибор, похожий на большой компас, который мог измерять углы между звездами и планетами, – и проводил ночи, наблюдая и фиксируя все. Со временем Браге изобрел собственные приборы, которые гораздо точнее замеряли расстояние между небесными телами. Записи Браге о десятилетиях наблюдений невооруженным глазом (Галилей изобрел телескоп лишь в 1610 году) стали самой большой коллекцией астрономических наблюдений за все время существования человечества.

Во времена Браге ученые подгоняли результаты собственных наблюдений (часто подтасовывая результаты) под устоявшиеся догматичные теории. Например, астрономы верили, что орбита планет, вращающихся вокруг Солнца, представляет собой идеальную окружность, поскольку круг есть результат божественной геометрии, безупречной и постоянной, подобной самому Творцу Вселенной. Любая иная точка зрения считалась не просто неправильной, а откровенно кощунственной.

В 1572 году Браге наблюдал за новой яркой звездой в созвездии Кассиопеи. Со времен античности теория астрономии утверждала, что Вселенная за пределами лунной орбиты неизменна и вечна, и все изменения происходят лишь между Луной и Землей. Нет и не может быть такой вещи, как «новая» или «умирающая» звезда. В Библии сказано: Бог создал небеса в начале времен; там нет ни слова о том, что он все еще создает их. Следовательно, любой новый объект должен находиться ниже орбиты Луны.

Ночные наблюдения Браге разрушили двухтысячелетнюю астрономическую теорию. Вышедшая в 1573 году книга «О новой звезде» (De Stella Nova) окрестила многочисленных критиков «дремучими умниками» и «слепыми наблюдателями небес».

Столь нетрадиционный подход к науке, попытка строить теории на основе наблюдений (а не подгонять наблюдения под теории) сорвал шоры окаменелой мысли. Браге славили по всей Европе, хотя сегодня мы понимаем, что его «тихоническая» модель Солнечной системы была ошибочной. Он совершенно верно предположил, что Луна вращается вокруг Земли, а планеты – вокруг Солнца, однако был в корне неправ, утверждая, что и Солнце совершает обороты вокруг Земли.

В течение двадцати одного года Браге проводил исследования в области астрономии и алхимии в замке Ураниборг, который когда-то сам спроектировал. Спонсором выступил датский король Фридрих II. Ураниборг превратился в известный научный центр: короли, королевы, дворяне и ученые приезжали взглянуть на его чудеса и встретиться с человеком, чей блестящий ум признавали во всем мире.

Однако в 1597 году, когда к власти пришел девятнадцатилетний сын Фридриха Кристиан IV, он изгнал Браге из страны: как сообщается, за интимную связь с матерью Кристиана королевой Софией.

[Строго говоря, король не изгонял Браге: он лишил его финансирования, а затем запретил заниматься на острове астрономией и алхимией, чем вынудил перебраться в Прагу. Слухи об интрижке с королевой Софией также могут оказаться вымыслом: вполне достаточно того, что Кристиан не испытывал тяги к наукам, полагая, что куда разумнее использовать те же деньги на содержание армии.]

Браге нашел пристанище в Праге, при дворе императора Священной Римской империи Рудольфа II, где получил титул придворного астронома и математика.

Император рассчитывал, что исследования Браге в области астрономии помогут при составлении гороскопов. Однако Браге уже давно пришел к выводу о ненадежности астрологии: два астролога, имея на руках одни и те же данные, часто давали совершенно противоположные прогнозы. И все же он пользовался своей репутацией, чтобы успокоить монарха: Рудольф то и дело впадал в изнурительную депрессию и страдал от психических расстройств.

В феврале 1600 года Браге нанял нового помощника – немца двадцати восьми лет по имени Иоганн Кеплер. Будучи превосходным математиком, тот страдал от тяжелой ипохондрии и резких перепадов настроения. К тому времени Кеплер уже опубликовал книгу, в которой изложил собственную астрономическую теорию: Вселенная есть образ Бога, Солнце соответствует Отцу, небесная сфера – Сыну, а промежуточное пространство – Святому Духу.

Кеплер принял предложение Браге о работе, рассчитывая, что результаты сорокалетних наблюдений Браге помогут ему развить собственные теории. Сам наблюдать за небесными телами он не мог: оспа, перенесенная в детстве, травмировала его глаза, и звезды выглядели для Кеплера размытыми пятнами. Увы, в 1584 году Браге поймал астронома Николаса Реймерса Бэра (гостившего в Ураниборге) за копированием его бумаг. Позднее Бэр на весь мир объявил о ряде открытий, которые приписал себе, хотя по факту их сделал именно Браге. Именно тогда у Браге развился глубоко укоренившийся страх перед плагиатом, и именно поэтому он предоставлял Кеплеру ограниченный доступ к собственным исследованиям, позволяя заниматься лишь математическими расчетами.

Спустя месяц после начала работы Кеплер закатил масштабную истерику, которую сам в дневнике описал как «ярость неуправляемого духа», «неумеренное умственное расстройство» и «череду поступков великого безумства». Все это продолжалось в течение трех недель и едва не стоило ему работы. Однако Браге, склонный легко прощать людей и надеющийся использовать математические способности Кеплера, удовлетворил его бесчисленные просьбы о жилье, бесплатной еде и отпуске. Он даже предложил обеспечить щедрое покровительство императора и дворянский дом подле императорского замка. В одном Браге оставался непреклонен: Кеплер не получит полного доступа к результатам многолетних наблюдений астронома.

5 апреля 1600 года в ходе встречи с начальником Кеплер снова пришел в ярость и вскоре послал Браге неприятное обвинительное письмо, наполненное «безудержным раздражением» и «очень высокомерным сарказмом», – именно так охарактеризовал его сам Браге. Кеплера он назвал бешеным псом. И снова Кеплер принес извинения, и снова Браге принял его обратно. В октябре 1601 года он даже представил помощника императору Рудольфу и обеспечил ему щедрое содержание – достаточное для производства новых астрономических таблиц движения планет, которые мы сегодня называем Рудольфинскими таблицами.

Хотя теперь Кеплер и его семья были под надежной защитой, но он, должно быть, опасался попасть в ловушку: долгие годы вычислений во имя чужих теорий без возможности публикации собственных работ, без славы, о которой так мечтал. Он боялся, что Браге никогда не опубликует полученные результаты и даже не покажет их самому Кеплеру. В случае смерти астронома записи о наблюдениях перейдут наследникам Браге, минуя Кеплера, – и мысль об этом сводила математика с ума.

Через несколько дней после нового назначения Кеплера Браге отправился на свой последний банкет. По возвращении домой он испытывал боли, был в агонии, не имея никакой возможности помочиться, живот у него раздулся. Браге слег с сильной лихорадкой, и в течение следующих десяти дней боль распространялась по телу. Порой он в бреду повторял: «Пусть моя жизнь не окажется напрасной! Пусть не окажется!» Прилагая все усилия, он мог выдавить одну-две капли мочи, но не более.

Однако по прошествии десяти дней болезнь, казалось, пошла на убыль. Боль исчезла, в голове прояснилось – и все же Браге все еще боялся, что умрет. Он молился и пел гимны вместе с семьей и строго наказывал, что в случае его смерти все его приборы и записи должны перейти к ним, а не к Кеплеру. Затем Браге заснул – и больше не просыпался.

Странные обстоятельства смерти знаменитого астронома породили подозрения об отравлении. Епископ норвежского города Берген писал бывшему помощнику Браге:
«Я хотел бы знать, есть ли у вас какие-либо сведения касательно Тихо Браге, ибо в последнее время распространился неприятный слух, а именно, что смерть его произошла не от естественных причин… Увы, слух этот может оказаться ошибочным. Господи, помилуй нас».
Известный немецкий астролог Георг Ролленхаген писал, что Браге, должно быть, был отравлен, поскольку «тело, столь полное энергии, не могло пострадать так сильно вследствие задержки мочи».

Если Браге и отравили, то общественность полагала виноватым одного из двух людей. Датский король Кристиан IV, хоть и находился за сотни миль от астронома, однако все еще кипел от злости из-за якобы имевшей место любовной связи Браге с его матерью. Эта версия предполагала, что Кристиан отправил Эрика, кузена Браге, чтобы тот подсыпал ему некий яд во время банкета.

Кто же второй подозреваемый? Не кто иной, как завистливый злобный Кеплер, похитивший результаты сорокалетнего труда Браге, воспользовавшись тем, что скорбящая семья занята подготовкой к похоронам. Кеплер, вместо того чтобы отрицать факт кражи, гордился собой и чуть ли не хвастал:
«Записи были у меня, и я отверг мысль отдать их».
Много лет спустя он сказал (возможно, имея в виду случай с кражей):
«Истина – дочь времени, и я не стыжусь быть ее акушером».
Освободившись от тени Браге и вооружившись его записями, Кеплер и правда добился той славы, о которой всегда мечтал. Император Рудольф, все еще потрясенный смертью любимого астронома, назначил Кеплера новым придворным математиком. Подробные результаты исследований Браге помогли Кеплеру сформировать три закона движения планет, один из которых заключается в том, что орбиты планет имеют форму эллипса, а вовсе не круга. Он также развил мысль о том, что Солнце притягивает прочие планеты чем-то вроде магнитных щупалец, и это притяжение растет по мере приближения планет и слабеет при их удалении, – задумка, потрясающе близкая к теории гравитации, которую Исаак Ньютон сформулировал в 1687 году, основываясь на работе Кеплера.

По мере того как росла слава Кеплера, таяли слухи о том, что это он отравил Браге. Со временем заключение о естественной болезни стало звучать чаще, чем подозрения относительно яда. Медицинская наука шагала вперед, и развилась популярная теория о том, что Браге умер от острой уремии: почки утратили способность фильтровать токсины, естественным образом попадающие в кровь. Причиной же самой уремии считают увеличение предстательной железы или же обструкцию мочевыводящих путей.

Как бы то ни было, смерть Браге стала ценным уроком о том, как важно вовремя помочиться.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Тихо Браге. Современное вскрытие и диагностика

Новое сообщение ZHAN » 23 янв 2021, 12:51

В 1901 году в рамках празднования трехсотлетия со дня смерти Тихо Браге пражские исследователи вскрыли его гробницу. Скелет ростом пять футов шесть дюймов был одет в тонкую шелковую рубашку, шерстяные кюлоты, шелковые туфли и шляпу. Хотя протеза на трупе не было, однако археологи обнаружили серповидную рану на переносице – аналогичным образом Браге был искалечен во время юношеской дуэли. Зеленоватое обесцвечивание на этом участке носа было вызвано, как показали дальнейшие тесты, воздействием латуни: либо слухи о золотых и серебряных носах Браге были лишь слухами, либо он надевал их лишь в исключительных случаях.

Хотя камень, упавший с потолка, разбил скелет вдребезги, на фрагментах сохранилось достаточно рыжих волос: брови, волосы на одной стороне головы, волосы на подкладке шелкового берета и половина четырехдюймовых усов. Именно волоски усов исследователи взяли в качестве образца.

В 1991 году ведущий европейский токсиколог Бент Кэмпе, директор Института судебной медицины Копенгагенского университета, провел ряд тестов с образцом волос Браге, дабы доказать или же развеять слухи об отравлении. Кэмпе обнаружил, что в последние дни жизни Браге действительно страдал от острой уремии – скопления токсинов в крови вследствие отказа почек. Причин уремии может быть несколько, в том числе отравление ртутным сублиматом.

Тест на содержание тяжелых металлов показал остаточные следы мышьяка (что присутствует в организме каждого из нас) и повышенный уровень свинца, хотя и недостаточный, чтобы вызвать серьезное заболевание. В то же время уровень ртути оказался поразительно высок, в сотни раз выше нормы для датчанина XXI века. Доктор Кэмпе предположил, что почки Браге отказали вследствие попадания в организм смертельной дозы сублимата ртути – вероятно, астроном проглотил ее случайно во время одного из своих алхимических экспериментов.

В то же время исследование корня волоса, проведенное в 1996 году, показало резкий всплеск содержания ртути в организме Браге за тринадцать часов до смерти, то есть около девяти вечера накануне. То есть он, видимо, был отравлен дважды: сначала в ночь банкета, а затем – за тринадцать часов до гибели. Может ли быть так, что Иоганн Кеплер во время званого ужина подмешал в пищу Браге сублимат, а потом, десять дней спустя, когда астроному стало лучше, дал ему вторую дозу – чтоб наверняка?

Но даже наука ошибается. Сенсационная история об отравлении Тихо Браге заставила команду ученых из Дании и Чехии снова эксгумировать останки астронома в 2010 году и взять образцы волос непосредственно с трупа. Испытания проводились независимо друг от друга в Пражском институте ядерной физики и на кафедре физики, химии и фармацевтики Университета Южной Дании.

Новые исследования показали, что примерно за два месяца до смерти уровень ртути в организме Тихо вырос – вероятно, вследствие потребления лекарств. Затем он снизился. Анализ образцов костной ткани (который выявил бы длительное отравление тяжелыми металлами в течение восьми-девяти лет) подтвердил, что даже в лаборатории Браге не вдыхал ртуть в таких количествах. Это был ошеломляющий поворот в исторических исследованиях, опровергавший версию об убийстве 1990-х годов.

Так что же погубило Браге? Скорее всего – доброкачественная гиперплазия предстательной железы (ДГПЖ), она же аденома простаты. Предстательная железа окружает уретру – мочеиспускательный канал. При увеличении простата начинает сдавливать уретру, что затрудняет мочеиспускание и может даже полностью остановить этот процесс. В отсутствие лечения аденома простаты смертельна.

Итак, Кеплер свободен от обвинений. Пусть он был вором, но хотя бы не убийцей. Добившись славы, о которой всегда мечтал, он не мог избавиться от демонов прошлого. Счастье и здоровье частенько ускользали от него, он по любому поводу пускал себе кровь в качестве лекарства от бесчисленных воображаемых недугов (или же потому, что так предписывал гороскоп). В 1630 году, в пятьдесят восемь лет, Кеплер внезапно бросил вторую жену и маленьких детей, забрав все деньги и оставив их без средств к существованию. Детали этой истории весьма расплывчаты, но, кажется, он впал в глубокую депрессию, поскольку звезды совершенно ясно предсказали его смерть.

А спустя несколько недель в немецком городе Регенсбург у Кеплера началась лихорадка. То ли он слишком много выпил, то ли потерял слишком много крови во время очередного кровопускания, но в минуты последнего бреда, лишившись дара речи, он все указывал пальцем – то на свой лоб, то на небо. А в небе в ночь его смерти проносились мимо метеориты.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Re: Элегантная наука о ядах

Новое сообщение ZHAN » 24 янв 2021, 21:04

Микеланджело Меризи да Караваджо, итальянский художник (1572–1610)

Жарким июльским днем в маленьком тосканском порту Порто-Эрколе на больничной койке лежал умирающий мужчина. Скорее всего, он слышал, как плещется море у берегов, чувствовал прохладный ветерок, задувающий в приоткрытое окно, уносящий прочь духоту, запах пота и естественных отходов. На исходе целой жизни, полной света и тени – и лишь изредка замиравшей посередине, – один из величайших художников мира ощутил, как тьма накрывает его, погружая в вечную ночь.
Изображение

Подробности его смерти туманны, но у Микеланджело Меризи, прозванного Караваджо в честь родного города на севере Италии, было множество врагов, и главный – он сам. Он устраивал драки и дуэли и убивал соперников, его сажали в тюрьму, изгоняли, преследовали. Неужели тяжелая жизнь и многочисленные удары судьбы все-таки настигли его? Может быть, в его смерти виновны солнечный удар или малярия? А быть может, кто-то из соперников все же ранил его смертельно или подсыпал что-то в вино?

Караваджо умер среди чужаков по пути в Рим, и его похоронили в безымянной могиле, так как местный священник тем летом бастовал. Однако недавно были обнаружены предположительно его останки, которые пролили свет не только на обстоятельства смерти Караваджо, но и на объяснения его экстравагантной бурной жизни. Ибо великий талант Караваджо как художника затмевала лишь его безграничная жестокость.

Хотя будучи подростком, он некоторое время ходил в учениках у одного посредственного миланского художника, многие эксперты по вопросам искусства называют Караваджо самоучкой. В отличие от других мастеров того времени, он так и не научился писать фрески. Он не делал набросков перед созданием больших полотен и не прорисовывал предварительно очертания фигур на холсте, чтобы определить расположение. Напротив, Караваджо яростно набрасывался на картину, не дожидаясь, пока обсохнет предыдущий слой краски. Он прокладывал собственный путь в мире искусства, не скованный узами какого-либо образования.

В 1592 году в двадцать лет Караваджо был вынужден покинуть Милан после того, как убил человека. Он приехал в Рим – культурную столицу Италии, город мечты для любого художника, который рассчитывал на прибыльные заказы от Римской католической церкви. На прижизненном портрете Караваджо изображен привлекательный мужчина с густыми растрепанными черными волосами, черными бровями, усами и козлиной бородкой. Его красивые губы чувственны, а в больших карих глазах сквозит затравленность, за которой кроются душевные муки.

«Он ходит одетый во все черное, – заявил свидетель на суде. – Одевается довольно беспорядочно и носит черные, немного потертые панталоны». Биограф Караваджо, Джованни Пьетро Беллори, родившийся через три года после смерти художника, писал:
«[Говоря о Караваджо], нельзя не коснуться его поведения, точно так же, как и манеры одеваться, ибо он носил только лучшее, к примеру, королевский вельвет; однако стоило ему надеть костюм, как он носил его, не снимая, пока костюм не превращался в лохмотья».
За исключением нескольких привилегированных персон, работавших на самых влиятельных римских аристократов и священнослужителей, большая часть художников Рима жила в бедных кварталах города, среди проституток и воров. Они пили, дрались и распутничали, соревнуясь за рабочие места и женщин, оскорбляли друг друга и устраивали свары. Между тюремными сроками, попытками сбежать от разъяренных арендодателей, требовавших просроченную плату, восстановлением после похмелья и ран, полученных в драках, некоторые из них создавали шедевры искусства.

Большая часть жизни Караваджо сокрыта в тени, как и фигуры на его картинах, однако архивы римских судов позволяют кое-что узнать. Он многократно участвовал в разбое по ночам, бил жертв по голове плоской стороной меча или ранил их. 24 апреля 1604 года он разбил тарелку с артишоками о лицо официанта, который, по мнению Караваджо, повел себя грубо. Он швырялся камнями в городскую стражу, предлагая им сунуть их собственные мечи в задницу. Несколько раз Караваджо арестовывали за порчу дверей – обычное дело для тех времен, когда, намереваясь оскорбить, ворота противника забрасывали бурдюками с животной кровью или экскрементами или же рисовали на дверях гигантские фаллосы.

В июле 1605 года две женщины обвинили Караваджо в порче их домов, а некий мужчина – в нападении. Когда квартирная хозяйка за неуплату выгнала художника из дома, он побил камнями все стекла в ее окнах, а затем на площади Пьяццо Навона Караваджо повздорил с мужчиной (из-за женщины) и в гневе ударил его по затылку.

Вполне возможно, что Караваджо был не только живописцем, но и сутенером по совместительству. В те времена большинство художников приглашали проституток в качестве натурщиц (и Караваджо, конечно, тоже), ибо приличные дамы отказывались позировать им. Будь он сутенером, многие обстоятельства его жизни обрели бы больший смысл: превосходный фехтовальщик, гарантировавший защиту своим женщинам, получающий взамен деньги, уважение, натурщиц и бесплатный секс.

Вкусы Караваджо женщинами не ограничивались – сегодня мы бы описали его как пансексуала. Многие современники обвиняли его в сексуальной связи с помощником, а биограф и художник-конкурент Джованни Бальоне даже нарисовал икону, на которой Сатана, списанный с Караваджо, соблазняет Купидона.

Караваджо, по-видимому, никогда не проводил в тюрьме больше одного-двух дней, поскольку у него был могущественный покровитель – кардинал Франческо Мария Борбоне дель Монте, великий коллекционер произведений искусства, очарованный революционным стилем Караваджо. Кардинал предоставил ему кров, стол, одежду, познакомил со всеми священнослужителями в Риме. А еще одно его слово было способно вызволить художника из-за решетки.

Караваджо рушил многовековые традиции. Никто прежде так не обращался со светом и тенью: светлые пятна на лицах, ногах, руках, брызги крови. Никто не брался изображать Марию и Иосифа, учеников Христа, апостолов настоящими людьми – со сломанными пальцами и грязными ногами, покрытых ожогами от солнца, в порванных туниках.

Даже фрукты на картинах Караваджо несли отпечаток разрушения: яблоки с червоточинами, сухой виноград. Казалось, художник говорил: смерть окружает нас, и лишь лучи Божественного света прорезают ее. Его работы были неотразимыми, тревожными, противоречивыми и абсолютно новаторскими.

Иконы Караваджо для римских церквей удивляли и поражали: ни в чьих картинах так не перекрещивались драматизм и суровая реальность. Чтобы увидеть их, люди съезжались со всей Италии. Однако в то время как одних творчество Караваджо приводило в восторг, другие, склонные видеть нечестивость даже в немытых ногах, были обеспокоены. Искусство, полагали они, должно показывать не «нарывы жизни» и грязь, а возвышенные сцены, полные величественной чистоты.

Беллори об этом писал так:
«Нынче настало время подражания вещам обыденным и пошлым, выискивания с огромным усердием грязи и уродства – так делают некоторые популярные художники… Костюмы на их портретах состоят сплошь из чулок, бриджей и больших чепцов, они уделяют внимание лишь морщинам, несовершенствам кожи и внешности вообще, изображают на картинах узловатые пальцы и конечности, обезображенные болезнями».
В 1605 году Караваджо написал картину «Мадонна ди Лорето», на которой мужчина-паломник, грязный и босоногий, и морщинистая женщина в потрепанном чепце преклоняют колени перед изящной девой, стоящей в темном дверном проеме и держащей на руках младенца Иисуса. Художник вложил в эту работу мысль: божественная благодать даруется не только богатым и могущественным, она в той же степени снисходит на бедных и смиренных. Толпы простолюдинов из дальних уголков съезжались в Рим, чтобы увидеть эту картину.

Соперник Караваджо – Бальоне – чуть не лопался от зависти. «В первой часовне слева, в церкви святого Августина, – язвительно описывал он, – Караваджо написал Мадонну Лоретскую (с натуры) и двух паломников: у одного грязные ноги, у другого рваная шапка – и из-за таких-то мелочей столь грандиозного полотна публика подняла шум!»

Когда случается чудо – как это выглядит? Расходящиеся в стороны облака, поющие ангелы, весь свет мира, сосредоточенный в чертах одного лица? Состоит ли истинное чудо в том, что Божья благодать может коснуться любого – даже того, у кого порвана туника и грязные ногти на ногах?

Приверженность реализму обернулась для Караваджо несколькими унизительными отказами. Его картину «Святой Матфей и ангел» отвергли из-за грубо изображенных голых ног святого, заканчивающихся толстыми ступнями, которые, казалось, впечатывались в лицо зрителя. В 1606 году Караваджо нарисовал еще две картины, получившие отказ, причем одна из них – это образ для Собора Святого Петра, самая престижная его работа.

Возможно, именно унижение свело его с ума. 28 мая 1606 года он убил на дуэли человека – такого же сорвиголову, как и он сам, по имени Рануччо Томассони да Терне. Почему – никто не знает. Ссора из-за проститутки? Карточный долг? Случайное оскорбление, брошенное на улице? Раненый, знающий, что будет приговорен к смерти, Караваджо направился к старому другу семьи – влиятельной маркизе Констанце Колонна. Она увезла художника из Рима к себе в поместье в Неаполитанском королевстве, где он не знал недостатка в заказах.

Должно быть, даже в Неаполе Караваджо не чувствовал себя в безопасности: за ним по пятам следовали охотники за головами из Рима, а также родственники убитого им человека. В итоге в июне 1607 года художник уехал на Мальту. Пользуясь покровительством римских князей, он претендует на звание кавалера Мальтийского ордена – военной организации, подчинявшейся исключительно папе. Вступление в орден снимало с человека обвинения во всех преступлениях, совершенных ранее. Хотя у Караваджо не было достаточно денег, чтобы купить себе звание кавалера, зато был талант: он писал портреты лидеров движения и запрестольные образы. После года испытаний он-таки получил рыцарство, престиж и защиту, о которой мечтал. А затем серьезно ранил в драке другого кавалера ордена.

Караваджо бросили в «гуву» – печально известную мальтийскую тюрьму, темную яму, выдолбленную в замковой скале и запечатанную люком на высоте одиннадцати футов. Каким-то образом, проведя месяц в каменном мешке, художник бежал, спустившись к морю с двухсотфутовой отвесной скалы. Через пару недель он появился в Сиракузах, на Сицилии, то есть примерно в 60 милях от тюрьмы. Теперь на него охотились не только римские воины и семья Рануччо, но и орден, в который Караваджо пробивался с таким усердием.

На Сицилии художник продолжал получать заказы, а к сентябрю 1609 года вернулся в Неаполь – очевидно, в ожидании вестей от римских благодетелей о помиловании от папы. С изгнанием было кончено, и Караваджо мечтал снова попасть в Рим.

Как-то вечером Караваджо сидел в неаполитанской таверне Osteria del Cerriglio: она располагалась в маленьком переулке, где мужчины имели обыкновение снимать женщин на ночь. Когда художник выходил из здания, группа вооруженных неизвестных набросилась на него, схватила и изуродовало лицо. Выглядит как типичная месть, но за что именно? Нападение на мальтийского рыцаря? Убийство на дуэли в Риме? Что-то еще?

Караваджо ранил и оскорбил так много людей, что трудно сделать однозначный вывод.

Шесть месяцев он восстанавливался от неизвестных тяжелых травм на вилле покровительницы Констанцы Колонны, а затем, на второй неделе июля 1610 года, отплыл в Рим на маленьком судне, которое называли фелюгой. Караваджо вез три картины – возможно, в качестве платы могущественному кардиналу Гонзага за папское помилование. Вполне вероятно, что на фелюге у него был попутчик, так как капитаны обычно набирали по крайней мере двух путешественников.

Спустя несколько дней фелюга прибыла в Пало – испанский форт в двадцати милях к западу от Рима. Здесь, в торговом центре, где специализировались на транспортировке тяжелых грузов с кораблей на повозки (и наоборот), художник мог бы получить гарантию сохранной переброски огромных картин в столицу. Однако Караваджо, похоже, оскорбил солдата, проверявшего его документы (или груз), поскольку опять попал в тюрьму. Когда он вышел на свободу через два дня, фелюга – вместе с драгоценными картинами, ценой за его возвращение домой, – уже отплыла.

В отчаянии Караваджо помчался в Порто-Эрколе, рассчитывая нагнать свой корабль. Должно быть, он взял лошадь, чтобы проехать пятьдесят миль, и вот, добравшись до места назначения, художник лишился чувств. Бальоне – с некоторым злорадством – свидетельствует:
«Он добрался, наконец, до деревни на берегу и был уложен в постель, поскольку страдал от ужасной лихорадки. Вокруг не было никого из близких, и спустя несколько дней Караваджо скончался – столь же жалко, как и жил».
Быть может, Караваджо убило изнеможение – ведь он мчался по побережью на бешеной скорости, под палящим итальянским солнцем, возможно, даже без шляпы? Или малярия, этот вечный бич Италии? Возможно, его погубила слишком насыщенная жизнь, на протяжении которой его не раз ранили? Может, с учетом всех сексуальных скандалов, Караваджо подхватил сифилис?

В конце концов, у него была злостная лихорадка, а значит, никто не заколол его и не травил.
Или все же?.. :unknown:
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Микеланджело. Современное вскрытие и диагностика

Новое сообщение ZHAN » 25 янв 2021, 21:13

В 2010 году итальянский ученый Сильвано Винчети узнал о некоем документе, который нашли в архивах прихода Сан-Себастьяно в Порто-Эрколе. Автор – монах прихода – сообщает, что Караваджо умер в местной больнице, и его похоронили на кладбище Сан-Себастьяно. В 1956 году площадь расчистили для постройки новых зданий, а останки перенесли в хранилище на муниципальном кладбище. Почти год команда Винчети исследовала кости, черепа и зубы, надеясь отыскать те, которые по полу, возрасту, телосложению и примерному году смерти соответствовали бы Караваджо.

Наконец тесты выявили останки высокого человека, которому на момент смерти было 38–40 лет, умершего примерно в 1610 году и страдавшего от сифилиса. Безусловно, это не точное доказательство личности, однако вполне возможное, учитывая содержание свинца, которое показали последующие анализы.

Дело в том, что художники эпохи Возрождения использовали белую свинцовую краску. Переливающийся яркий свет на картинах Караваджо создан с помощью свинцовых белил, смешанных с аурипигментом – желтым сульфидом мышьяка. Многие художники посасывали кисть, чтобы заострить кончик, также токсины впитывались через пальцы – ведь они голыми руками размазывали краску по картине или брали испачканные тряпки и не мыли их в течение долгого времени. И никто никогда не описал бы Караваджо как человека аккуратного.

Также в красках активно использовали мышьяк и ртуть. Красную делали из реальгара (красного моносульфида мышьяка) или из киновари (дисульфида). Вполне возможно, что темпераментный Микеланджело, умерший в 1564 году, страдал от хронического отравления собственными красками (хотя и не такого сильного, чтобы существенно сократить его жизнь – все же художник дожил почти до девяноста лет). Таким же образом, впитывая яд через кожу, мог отравиться и Франсиско Гойя, рисовавший непосредственно пальцами и скончавшийся в 1828 году. К восьмидесяти двум годам у Гойи был целый набор физических недугов, включая головные боли, потерю слуха, головокружение, депрессию. Галлюцинации и психические проблемы Винсента Ван Гога могли быть (по крайней мере, частично) вызваны ядовитыми красками.

Ко всему прочему Караваджо, вероятно, потреблял частицы свинца с алкоголем. Дешевое вино – из тех, что он заказывал в своих любимых тавернах, – часто подслащивали, добавляя ацетат свинца, а еще его настаивали в свинцовых сосудах, хранили в свинцовых кувшинах и подавали в свинцовых кружках. Быть может, это не совпадение, что мужчины, имевшие обыкновение выпивать в таких тавернах, были самыми жестокими людьми в Риме: отравление свинцом провоцирует перепады настроения, повышает кровяное давление, мешает концентрации внимания, вызывает головные боли, боли в животе и суставах.

Хроническое отравление свинцом, похоже, стало причиной смерти папы Климента II в 1407 году в возрасте сорока двух лет. В 1959 году немецкие исследователи эксгумировали его останки, покоившиеся в Бамбергском соборе, и обнаружили в костях понтифика, который так любил полакомиться вином, смертельное содержание свинца.

Мы знаем, что отравление свинцом не было острым и не вызвало мгновенной смерти, поскольку у Караваджо была лихорадка. Однако все это могло косвенно послужить причиной: жестокое столкновение в порту, затем – тюремное заключение, подорвавшее здоровье художника. Он стал восприимчив к болезням, и во время бешеной скачки по побережью мог пасть жертвой солнечного удара или малярии.

Детей у Караваджо не было, однако команда смогла сопоставить ДНК его предполагаемых останков с ДНК людей с фамилией Меризи, которые жили в родном городе художника. Тесты показали генетическое соответствие (от 50 до 60 процентов), и этого было достаточно для исследователей, чтобы объявить, что с вероятностью 85 процентов найденные кости принадлежат Караваджо. Критики теории до сих пор обвиняют жителей непопулярного Порто-Эрколе в подлоге с целью привлечения туристов.

Пожалуй, не так уж важно, в самом ли деле найденные останки принадлежат Караваджо. Куда интереснее было бы узнать: больной, раненый, совершенно покинутый, угасающий в обществе чужих людей – чувствовал ли художник в последние минуты жизни тот самый свет Божьей благодати, который так часто изображал в своих картинах?
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Генрих Стюарт, принц Уэльский (1594–1612)

Новое сообщение ZHAN » 26 янв 2021, 21:53

Обычно восемнадцатилетний принц вскакивал с постели на рассвете, торопясь отправиться на охоту, поиграть в теннис или побегать на берегу Темзы. Однако в начале октября 1612 года у Генриха, принца Уэльского, сына и наследника английского короля Якова I, начались сильные головные боли. Он хотел только одного – спать, но и из кровати его часто выдергивали приступы сильнейшей диареи.
Изображение

По мнению врачей, поноса будто бы было недостаточно, и принцу надлежало принимать слабительное, чтобы удалить вредный гумор, от которого и развивалась головная боль. 12 октября ему двадцать пять раз промывали организм с помощью клизм на основе скипидара и иных жидкостей, вводимых в прямую кишку. В результате из кишечника, по словам врача, вышло «много желчи, разлагающейся и отвратительной, а также небольшое количество слизи».

Генрих, измученный не столько болезнью, сколько лекарствами, был обязан организовать празднества – маскарады, балы и турниры – в честь приезда немецкого принца, который обручился с его младшей сестрой, шестнадцатилетней Елизаветой. Отдыхать Генрих отказывался. Если б он запер дверь на засов и лег в постель с миской куриного супа, то, возможно, оправился бы довольно быстро.

Белокурый и прекрасный, Генрих олицетворял собой надежду и будущее молодой династии Стюартов, которая только недавно пришла к власти – в 1603 году, после смерти королевы Елизаветы. Принц преуспевал в любых физических упражнениях, будь то охота, верховая езда, борьба, теннис, плавание, стрельба из лука или бег, а также обожал все, что связано с войной: военные маневры и теорию, оружие и турниры. «Королева-девственница» скончалась после долгих лет правления, и с момента смерти Эдуарда VI (а тому минуло уже пятьдесят лет) в королевской семье не было детей, так что английский народ обожал юного принца.

Несмотря на свой талант в спорте, Генрих был посредственным в сфере наук, в отличие от своего отца или его эрудированных предшественников – Елизаветы и Эдуарда. Тем не менее он хотел, чтобы наукам при дворе уделялось большое внимание, и с этой целью собирал картины, скульптуры и книги. Хотя чтение утомляло его и ему не хватало усидчивости, все же Генрих проявлял большой интерес к исследованиям, добыче полезных ископаемых, процессам производства и кораблестроению. Он хотел что-то создавать, ибо по натуре был монархом деятельным.

Генрих был большим поклонником сэра Уолтера Рэли, которого Якоб в 1603 году бросил в Тауэр по обвинению в заговоре. При всем том в заключении Рэли получил в распоряжение удобные апартаменты, где мог свободно читать, писать и готовить снадобья в своей алхимической лаборатории. Генрих часто навещал ученого, спрашивая совета об управлении государством, навигации или иных вопросах. Принц любил говорить: «Ни один король, кроме разве что моего отца, не заточил бы эдакую птицу в клетку».

К 1612 году репутация Якоба изрядно пошатнулась из-за девяти лет безумного расточительства, любовных связей с другими мужчинами и «тревожной привычки то и дело поправлять свой гульфик». Его поведение задавало моральный тон всему двору, который начали называть Содомом. Англичане до сих пор краснели от стыда, вспоминая, как в 1607 году двор посетил брат королевы Анны, датский король Кристиан IV. Четырнадцатидневная оргия завершилась пиршеством, во время которого датский монах вымазался в желе и сливках, отключился на полу и был в бесчувственном состоянии доставлен в королевские покои.

«Дамы также отказываются блюсти трезвость и, очевидно, вовсю охвачены пьяным угаром, – писал сэр Джон Харингтон, крестник Елизаветы I. – Никогда еще я не наблюдал такого недостатка в благочестии, благоразумии и трезвости, как сейчас… Мы идем путем… диких бунтов, излишеств, пустой траты времени и невоздержанности… Жаль, что я не дома». Когда королева Анна объявила, что желает устроить «маскарад девиц», то есть пригласить группу девственниц, которые бы пели и танцевали, то придворные гадали, удастся ли ей отыскать таковых.

В отличие от «Содома», двор при Генрихе нес отпечаток скромности и респектабельности. Он даже держал «шкатулку для ругательств», в которую джентльменам полагалось класть деньги всякий раз, как они бранились или поминали имя Господа всуе. Вырученные средства шли в пользу бедных.

Итак, принц, будучи приверженцем долга, не захотел оставаться в постели, несмотря на болезнь. Генрих мечтал, что торжество ослепит своим размахом придворных, жениха его сестры и саму принцессу Елизавету.

14 октября на свадьбу прибыл Фридрих – шестнадцатилетний курфюрст Пфальца, немецкого королевства. Новобрачные не встречались ранее, однако были удовлетворены кандидатурами друг друга, а жених даже «не желал ничего иного, кроме ее общества и разговора с нею», как пишут современники. Генрих сразу проникся симпатией к будущему шурину и проводил с ним много времени. 24 октября они играли в теннис на корте, однако уже к вечеру принц не смог пересилить болезнь и оказался в постели с лихорадкой и сильной головной болью.

Врачи Генриха обратились за помощью к королю, и Якоб послал своего любимого лекаря – Теодора де Майерна, швейцарского подданного тридцати девяти лет от роду, который когда-то служил врачом при дворе французского короля Генриха IV. Команда немецких врачей из свиты Фридриха, конечно, тоже устремилась на помощь. Коль скоро на кухне столько поваров, то и суп выйдет весьма соленый – и врачи проводили много времени в спорах.

Придворные уже начали шептаться о яде, указывая на французского врача, который, возможно, служил интересам своей родины (или же влиятельных английских группировок). Чтобы обезопасить себя, Майерн писал подробные отчеты о ходе болезни, и именно благодаря им спустя четыреста лет мы можем понять, что произошло.

Майерн объяснял, что естественный гумор Генриха был чрезвычайно горяч, и это усугублялось любовью принца к физическим упражнениям. «Принц доводил свой организм до крайности изнурительными тренировками и опасными хобби, – объяснял врач. – Например, в жару мог охотиться, ездить верхом или играть в теннис, вследствие чего его кровь чрезвычайно нагревалась (поскольку Его Высочество имел привычку, начав делать что-то с самого утра, не прекращать это до самого вечера)». Очевидно, физические активности, по мнению Майерна, вредили юному организму.

Также он винил фрукты и рыбу, которые посылали гнилостный гумор непосредственно в мозг. «Больше того, – писал Майерн, – принц употреблял в пищу очень много фруктов, особенно дыни и полузрелый виноград, а также часто ел рыбу, сырые и вареные устрицы – сверх всякой меры, во время каждого приема пищи, по три-четыре раза в неделю».

Однако самым рискованным занятием Майерн считал плавание, так как вода раскрывала поры, позволяя злым испарениям проникать в организм. В записях он сокрушался: «Дабы охладить жар тела в течение лета, принц заканчивал день тем, что после ужина, на полный желудок, погружался в реку и проводил в воде по несколько часов. И вот, вследствие всех этих вредных занятий, у него и развилась болезнь – 10 октября 1612 года, в Ричмонде».

На следующее утро после теннисного матча, все еще ощущая себя нездоровым, но не желая гневить Бога, Генрих дважды посетил церковь: сперва в собственном Сент-Джеймсском дворце в Лондоне, а затем в принадлежащем отцу Уайтхолле. Затем он отобедал с Якобом, как сообщает сэр Чарльз Корнуоллис в заметках о принце, изданных в 1626 году: «Его Высочество ел как человек с огромным здоровым аппетитом, но притом выглядел бледным и больным, и глаза его казались пустыми, мертвыми».

После ужина принц начал потеть, дрожать и жаловаться на головную боль. Он вернулся в Сент-Джеймс, где «слег по причине крайнего нездоровья, провел весь вечер в агонии, мучаясь смертельной жаждой; взгляд у него был тусклый, а свет свечей раздражал. В ту ночь принц крайне плохо спал».

На следующий день ему стало немного лучше, так что Генрих оделся и вышел к столу, сев играть в карты с двенадцатилетним братом Карлом и Фридрихом, хотя выглядел он при этом «болезненно бледным, говорил глухо и как-то странно, глаза у него были потухшие и запавшие, его мучила сухость во рту и сильная жажда. Ночь прошла спокойно».

Во вторник, 29 октября, он поднялся было с кровати, намереваясь одеться, но едва не лишился чувств и был вынужден снова лечь. В последующие дни лихорадка усилилась, и Генрих стал бредить: требовал подать ему рапиру и одежду, «кричал, что должен уйти, что не намерен оставаться».

Казалось, принцу не помочь. Головные боли, головокружение, обильное потоотделение, шум в ушах – все усилилось. Его дыхание было поверхностным, а пульс частым, на горле и языке появились язвы, губы почернели. 3 ноября у принца начались судороги, пересохший язык обложило налетом, он все еще не мог утолить жажду, а лицо меняло цвет от мертвенно-бледного до ярко-красного.

Врачи полагали гнилостные испарения, поднимающиеся к мозгу, причиной головных болей. Генриху брили голову и прикладывали к коже горячие склянки, надеясь вытянуть вредный гумор. Также лекари взрезали петухов и голубей и прикладывали к голове еще теплые окровавленные туши – с той же целью. И наконец, неоднократно провоцировали рвоту.

Другие эксперты считали, что лучше заставить гнилостные испарения уйти вниз – вместе с поносом. Помимо этого, они просовывали ступни Генриха в туши только что убитых голубей, а на случай, если гумор застаивается в венах, принцу пускали кровь – по восемь унций за раз.

Таким образом, в добавление к изначальному заболеванию наследник престола был обрит налысо, начал страдать от обезвоживания, пугающей слабости и недержания, вследствие чего постоянно портил простыни. Многочисленные специалисты продолжали вести дискуссии о методах лечения.

Король Якоб, узнав о суматохе, царившей в покоях больного сына, предложил уволить всех, кроме Майерна. Весьма разумный шаг – оставить в палате одного врача вместо дюжины, и притом резюме у швейцарца было безупречное.

Хотя такое предложение подразумевало собой великую честь, оно заставило Майерна похолодеть от ужаса. Принц Генрих был, пожалуй, самым важным человеком во всем королевстве. Если он умрет, то Майерна, как единственного лечащего врача, обвинят как минимум в некомпетентности, а в худшем случае – в преднамеренном убийстве (а ведь он иностранец!). Вот почему он в конце концов отклонил предложение Якоба и сказал друзьям: «Даже спустя века ничто не должно свидетельствовать, что я убил старшего сына короля». Те, кто слышал это заявление, истолковали его неверно: отравление имеет место быть, но виновен в этом не Майерн.

Корнуоллис пишет о принце: «На следующий день, в пятницу, 6 ноября… он постоянно был без чувств, а дважды или трижды казалось, что вовсе покинул этот мир; в эти моменты раздавались громкие крики и плач… Он часто дышал, пульс ускорялся, лицо краснело, язык чернел, жажда становилась все больше, продолжались конвульсии и судорожные вдохи… одним словом, все свидетельствовало о том, что кровь и избыток гумора устремились к мозгу».

Сэр Уолтер Рэли, сидевший в своих комфортабельных покоях в Тауэре, видел, что всякая возможность его освобождения умирает вместе с принцем. Он приготовил эликсир из смеси жемчуга, аммиака, мускуса и безоара, чтобы оживить принца, и хвастался, что лекарство поможет в любом случае – если только Генрих не отравлен. Врачи, понимая, что исход болезни близок, решили, что ничто не мешает им попробовать. Однако, поскольку за Рэли закрепился статус предателя и он сидел в Тауэре, это был тот случай, когда лекарства принца проверили, дав их другому человеку. Эликсир оказался безвредным, но и пользы не принес.

Архиепископ Кентерберийский увещевал умирающего уповать на Иисуса Христа и готовиться к встрече с ним. В этот момент Генрих уже не мог говорить, так что архиепископ попросил его поднять руки в знак веры и надежды на воскресение. Принц так и сделал. С этой минуты ни у кого не осталось иной надежды, кроме молитвы.

Вот, что пишет Корнуоллис: «Без четверти восемь вечера или около того Его Высочество наконец отправился на небеса, вверив себя Богу и Спасителю, и его уход сопровождался таким количеством плача и криков, как ни у одной души прежде».

Горе королевы было так велико, что врачи опасались за ее жизнь. Пять месяцев спустя венецианский посол писал: «Она не может вынести упоминания о Генрихе и не в силах удержаться от вздохов и слез». Принцесса Елизавета, узнав о кончине брата, два дня не ела и беспрестанно плакала. Английская нация была безутешна. Корнуоллис свидетельствует:
«Я видел бесчисленное количество мужчин, женщин и детей всех возрастов и званий… всю их скорбь, которая выражалась в плаче и печали разных форм: одни рыдали, выли, заламывали руки, другие будто бы помертвели и горевали про себя, третьи держались за руки, пытаясь справиться с такой большой потерей, с реками – нет, с океаном слез».
Венецианский посол добавляет:
«Это благородное дерево росло так ладно, обещало плоды столь обильные, что наполнят этот мир… однако все надежды разбиты этой ранней и неясной кончиной. Он встретил болезнь и смерть с величайшим мужеством и умер в благочестии».
Естественно, слухи об отравлении разлетелись по всей Европе. Корнуоллис пишет, что
«как обычно, люди думали, что имеет место отравление еще и в силу отсутствия всяких к тому подозрений у врачей… за границей также обсуждали версию с ядом».
Королева Анна была из тех, кто считал, что ее сына отравили, особенно после того, как эликсир Рэли из жемчуга не помог. Такого же мнения до конца своей жизни придерживался брат принца Карл.

Общественное мнение выдвигало различные доводы в пользу версии о преднамеренном убийстве. Вот что пишет венецианский посол в Савойе:
«Французский посол сообщил, что во Франции все считают, будто в смерти принца Уэльского повинен яд, и хуже того – отец был соучастником убийства, так как завидовал обширным замыслам Генриха».
Очевидно, что популярность сына разочаровывала короля. В 1610 году, когда новый двор Генриха в Сент-Джеймсском дворце стал местом куда более востребованным, чем королевское имение, Якоб кипел от гнева: «Он намерен похоронить меня заживо?» Однако теперь новым наследником престола стал болезненный принц Чарльз, который едва мог передвигаться на тонких ножках (вероятно, деформированных рахитом) и страдал от дефекта речи. Убийство Генриха Якобом поставило бы под удар всю династию – сродни тому, чтобы выстрелить себе в ногу, спилить сук, на котором сам же и сидишь.

И более того – смерть Генриха разбила Якобу сердце. Спустя несколько месяцев после трагедии венецианский посол писал:
«Король делает все возможное, чтобы забыть о горе, но этого недостаточно: порой оно охватывает его даже в разгаре важных дискуссий, и тогда он вдруг начинает повторять: "Генрих мертв! Генрих умер!"»
Распоряжаясь имуществом сына, король отписал десятки тысяч фунтов своему любовнику Роберту Карру. Отсюда появились и слухи, что это Карр отравил принца, чтобы заполучить наследство. Многие другие полагали, что вина лежит на сторонниках англиканской церкви, которые опасались, что, став королем, Генрих закрепит пуританство как официальную религию. Некоторые придворные считали, что враги сэра Уолтера Рэли – а таких было немало – убили Генриха, поскольку он обещал отпустить узника в декабре 1612 года (а умер он за месяц до этой даты, в ноябре 1612 года).

Англичане, как всегда, готовы были валить вину на католиков, а французские католики прекрасно знали, что Генрих мечтал возглавить армию гугенотов во Франции – ведь теперь Генрих IV, погибший два года назад, не мог их защитить. Что касается испанских католиков, то венецианский посол во Флоренции пишет:
«Друзья Испании рады смерти принца. Говорят, что оставшийся наследник [Чарльз] слаб и ему немного отмерено… Если же умрет еще и Карл, то король Испании, вероятно, найдет способ утвердить свое господство в Англии и вновь наставить англичан на путь праведной веры».
Предположения о яде игнорировали тот факт, что многие люди в Лондоне страдали и умирали от той же болезни, хотя заразной она явно не была. Врачи могли с уверенностью сказать, что это не оспа, не корь, не чума и не дизентерия, но и только.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Генрих Стюарт. Посмертное вскрытие

Новое сообщение ZHAN » 27 янв 2021, 21:56

Надеясь разобраться в причинах смерти Генриха – и, что куда важнее, зная, что общество будет винить в ней французского подданного, – Теодор де Майерн провел вскрытие на следующий день после смерти в присутствии множества лекарей, хирургов, рыцарей и придворных. Он снял черепную крышку и вытащил мозг, затем вскрыл грудную клетку и желудок, удалил сердце, легкие, кишечник, желудок, селезенку и желчный пузырь, передавая их по цепочке всем собравшимся для осмотра на предмет наличия признаков яда или болезни.

«По вскрытии самого прославленного из принцев, – рапортует отчет, – мы заметили, что печень у него бледнее, чем следует, а кое-где даже свинцово-бледного оттенка; кроме того, в желчном пузыре нет желчи, зато полно воздуха. Селезенка в некоторых местах обладает неестественной чернотой. В желудке не обнаружено каких-либо дефектов или недостатков. Внутренняя поверхность брюшины демонстрирует множественное почернение, легкие также черные, покрыты пятнами и разлагаются. В венах задней части мозга слишком много крови, а в мозговых проходах и полостях – воды. Истинность сего протокола мы подтверждаем собственными подписями от 7 ноября 1612 года».

Состояние желудка – «без каких-либо дефектов и недостатков» – исключает яд. Состояние иных органов указывало на длительную и тяжелую болезнь, а также на начало естественного разложения. Медикам семнадцатого столетия оставалось удовлетвориться подобным диагнозом.

Современная диагностика

Останки принца лежат под Вестминстерским аббатством и вряд ли когда-нибудь будут эксгумированы.

Однако в 1881 году британский врач Норман Мур, просматривая записи о ходе болезни Генриха, диагностировал у него брюшной тиф, вызванный бактерией Salmonella typhi, которая попадает в воду и продукты питания вследствие загрязнения сточных вод (особенно осенью). А ведь все лондонские отходы сливались в Темзу. Елизавета I, жившая за поколение до Генриха, во время путешествия на барже была так оскорблена запахом фекалий, идущим от речных вод, что приказала слугам жечь парфюмерное масло, дабы уберечь королевский нос.

Генрих, вероятно, подхватил болезнь, поедая устриц или плавая в той выгребной яме, которую представляла собой Темза. По иронии судьбы, его врачи совершенно верно предостерегали его относительно еды и физической активности, хотя и ошибались с причиной.

Брюшной тиф начинался медленно, с головной боли и легкой лихорадки, и худшее, что мог предпринять больной, – проигнорировать симптомы и продолжить заниматься делами. Лихорадка прогрессировала, пациент бредил, страдал от неутолимой жажды и мигреней и, если его природный иммунитет не справлялся, умирал в течение месяца. Генрих продержался двадцать семь дней.

Интересно воображать, каким королем стал бы Генрих, если бы он пережил болезнь. Можно с уверенностью сказать, что гражданская война не расколола бы Англию надвое, хотя ей и не удалось бы остаться в стороне от европейских войн. Смерть избавила Генриха от столкновения с политическими реалиями XVII века. Он остался в истории и легендах как незапятнанный герой, который никогда не сделал ни одного неверного выбора. Генрих, принц Уэльский, застыл во времени, словно в камне: золотой юноша, добродетельный и полный надежд.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Re: Элегантная наука о ядах

Новое сообщение ZHAN » 28 янв 2021, 22:57

Сэр Томас Овербери, придворный советник Якоба I (1581–1613)

Из всех предполагаемых случаев отравления при дворе лишь немногие подтверждаются современным научным анализом. Но даже эти случаи заставляют нас задаваться вопросами. Кто дал Кангранде делла Скала дигиталис? Кто убил Агнессу Сорель ртутью? Каким образом Фердинандо Медичи подсыпал мышьяк в лекарства своего брата и невестки (если он в самом деле сделал это)?

Однако есть одна история, в которой не осталось «слепых пятен» – ужасающая история невероятной убийцы, двадцатидвухлетней Фрэнсис Говард, графини Сомерсет, знатной дамы, красавицы, признанной отравительницы при дворе короля Якоба I. Все началось в 1608 году, когда ее отец Томас Говард, граф Саффолк, устроил ее брак с Робертом, графом Эссексом – сыном бесшабашного фаворита Елизаветы I, казненного в 1601 году за измену.

Брак был обречен остаться неконсумированным. Поначалу это не шло вразрез с планом, учитывая молодость пары: обоим было по пятнадцать. Хотя девочкам разрешалось вступать в брак с двенадцати лет, а мальчикам – с четырнадцати, считалось, что секс в столь юном возрасте может замедлить рост, вызвать умственную отсталость и вообще стать причиной ранней смерти. Подросткам для развития все еще незрелого мозга и других органов необходимо отсутствие гуморов, которые попадали в организм вследствие физической близости. Разумеется, врачи были правы в том смысле, что ранние браки подвергают опасности девочек, хотя и ошибались в отношении причин. Несформированность репродуктивной системы может стать причиной выкидыша, мертворождения и различных проблем со здоровьем. В наше время девушки в возрасте до двадцати лет в два раза чаще умирают вследствие беременности и родов, а девочки пятнадцати лет и младше – в пять раз чаще.

Граф Эссекс отправился в путешествие по Европе, а когда он вернулся в 1609 году, Фрэнсис, превратившаяся, по словам одного придворного, «в величайшую красавицу отсюда и до самого горизонта», нашла своего мужа совершенным болваном, лишенным чувства юмора, ума и способности поддержать приятную беседу. Эссекс, в свою очередь, выяснил, что абсолютно не способен консумировать брак. Все это вылилось в ссоры между супругами, взаимные обвинения и ненависть, а год спустя они оставили попытки заняться сексом.

На слушании по делу об аннуляции брака адвокаты Фрэнсис заявили: «…желая познать материнство… она снова и снова отдавала себя во власть мужа и, насколько было в ее силах, предлагала ему себя и свое тело, искренне желая соединения и совокупления». Несмотря на это, Эссекс не мог «ни проникнуть в ее лоно, ни насладиться ею».

Фрэнсис начала флиртовать – а возможно, даже закрутила роман – с шестнадцатилетним наследником престола, о котором мы писали в прошлом посте, – Генрихом, принцем Уэльским, который был на шесть лет моложе ее. Джордж Эббор, архиепископ Кентерберийский, писал:
«Принц Уэльский, достигший половой зрелости, посылает множество любящих взглядов, выражающих его глубочайшее почтение».
Однако, будучи впутанной в сложную цепочку постельных интриг при дворе Якоба, Фрэнсис также состояла в связи с любовником отца Генриха – Робертом Карром, виконтом Рочестером. Принц узнал об этом и «соответственно, пренебрег ею», по утверждению архиепископа.
«Как-то она танцевала с другими дамами и выронила перчатку, и поднявший ее попытался презентовать перчатку принцу, полагая, что оказывает тем величайшую услугу, однако принц публично отверг предмет гардероба, заявив: сию перчатку надлежит подать другому».
К тому времени у Фрэнсис все уже было схвачено. Она была страстно влюблена в Карра, а то, что он при этом еще и состоял в связи с королем, добавляло любовнику очков привлекательности. Король Якоб, покорно женившись на датской принцессе и сумев зачать пятерых детей, всегда был весьма увлечен собственным полом. Как выразился один из придворных: «Принято считать, что король проявляет чересчур много внимания к молодым людям, кои оказываются в его покоях и занимают место фаворитов».

В 1612 году Якоб назначил Карра тайным советником, поручив ему читать иностранные депеши, делать заключения и советовать королю, как надлежит поступить далее. Однако внешность Карра сильно превосходила его интеллект; понимая, что эта задача ему не по силам, он попросил помощи у другого своего любовника – сэра Томаса Овербери, тридцати одного года от роду.

Красивый, прекрасно образованный, Овербери обладал острым умом, хотя его поразительное высокомерие лишило его большинства друзей и стало причиной появления многочисленных недоброжелателей. Характер мешал ему занять достойное место при дворе, однако, помогая Карру, он тайно проник на один из самых глубинных уровней внешней политики.
Изображение

Овербери вовсе не беспокоило, что его любовник крутит роман с замужней Фрэнсис Говард. Он даже играл роль Сирано де Бержерака, сочиняя для Карра любовные письма. Однако весной 1613 года у Овербери случился апоплексический удар, когда он узнал, что влиятельное семейство Фрэнсис подало в суд на ее бессильного мужа, требуя аннулировать брак из-за отсутствия консумации, и Карр всерьез намерен жениться на ней. В присутствии Карра и вообще всех, кто был готов слушать, Овербери называл Фрэнсис шлюхой, потаскухой и награждал ее иными мерзкими прозвищами. Слуги Карра часто слышали, как оба любовника ведут ссоры на повышенных тонах.

Эссекс, весьма расстроенный тем, что в залах Уайтхолла его именуют «милорд мерин», оспорил аннуляцию брака, заявив, что однажды, вероятно, он сможет заняться сексом с женщиной, но едва ли – с самой красивой женщиной в Англии прямо сейчас. Суровые иерархи, возглавлявшие слушание, всерьез обсуждали: уместно ли разделить тех, кого соединил Бог, возможно ли, что когда-нибудь они все же будут способны на интимную близость. Разумеется, они бы не согласились аннулировать брак, если бы были осведомлены о том, что в свободное время супруга спит с кем попало.

Фрэнсис начала полагать, что нападки сэра Томаса Овербери, обретавшие все большую резкость, поставят под угрозу ее репутацию, возможность расторжения брака и последующее повторное замужество с любовью всей ее жизни. Было бы намного проще, если б надоедливый муж умер: в этом случае не потребовалось бы никакой аннуляции. Согласно более поздним судебным протоколам, Фрэнсис презентовала кольцо с бриллиантом гадалке, чтобы получить яд, который «пробудет в теле человека три или четыре дня… прежде чем обретет силу… и тот яд намеревалась подать графу Эссексу». К несчастью для Фрэнсис, гадалка исчезла, как и кольцо.

Так или иначе, Фрэнсис и Карр должны были вывести Овербери из игры. Надо полагать, что в конце концов Карр предложил королю Якобу назначить Томаса новым послом Англии в России, и король – никогда Овербери не любивший и желавший отослать его подальше – охотно согласился. Удивительно, но Овербери наотрез отказался: быть может, потому что не хотел ехать в столь холодную варварскую страну, а может, желая остаться подле Карра и предотвратить брак. Существует и версия, что это Карр посоветовал ему отказаться, прекрасно сознавая, что король, разгневанный непослушанием, бросит Овербери в Тауэр. Так и случилось 21 апреля 1613 года.

Исчезновение Овербери пришлось весьма кстати. 15 мая комиссия по расторжению открыла слушание по делу о браке леди Фрэнсис – неловкое четырехмесячное исследование эрекции, ночных поллюций и зубодробительных сложностей церковного права. Кое-кто из членов комиссии, наслышанный о скандальной репутации Фрэнсис, настаивал на осмотре с целью подтвердить ее девственность. Ошеломленная семья Говардов, утверждая, что подобный осмотр оскорбит скромную натуру леди, настояла на том, чтобы на ней во время процедуры оставалась вуаль, – и заменила Фрэнсис на другую. Публика в суде не могла удержаться от смеха, услышав постановление комиссии: леди «пригодна для плотского совокупления и все еще девственна».

Процесс шел своим чередом, а между тем семейство Говардов, устроившее заключение Овербери, хотело сохранить уверенность, что он никогда не выйдет на свободу и не примется клеветать на них. Двоюродный дед Фрэнсис, могущественный граф Нортгемптон, договорился о замене наместника Тауэра – респектабельного человека по имени Уильям Уэйд – на сэра Джервиса Гелвиса, игрока, который погряз в долгах и был готов исполнять любой приказ Говардов. По наущению Фрэнсис, Нортгемптон также поставил на место тюремщика Овербери человека по имени Ричард Уэстон.

Подруга и соучастница Фрэнсис, Анна Тернер, прислала Уэстону фиал, «наполненный водой желто-зеленого цвета», которую надлежало подлить Овербери и не употребить случайно самому. Предположив, что Гелвис также участвует в плане, Уэстон, готовясь подать ужин Овербери, спросил: «Сэр, может быть, я подмешаю его сейчас?» Когда Гелвис непонимающе спросил, о чем речь, Уэстон показал пузырек с ядом и объяснил, что графиня велела смешать его с пищей Овербери.

Ужаснувшись, Гелвис принялся убеждать Уэстона, что после такого на его голову падет вечное проклятье, и заставил слить яд в канализацию. Уэстон поблагодарил его за спасение души. Убежденный, что теперь тюремщик более не попытается отравить Овербери, Гелвис не уволил его и никому не рассказал о несостоявшемся покушении. Разумеется, никто бы не поверил, что благородное семейство Говардов как-то к этому причастно.

Что до Анны Тернер, то она советовалась с доктором Джеймсом Франклином, темноволосым горбуном с лицом, изуродованным сифилисом. Ей требовался такой яд, который не убьет жертву мгновенно, а «пробудет в теле какое-то время, в течение которого человек будет увядать».

Доктор Франклин продал ей жидкую отраву, которую Тернер сперва опробовала на кошке. Животное начало «выть и мяукать так жалостливо, что это вызвало бы сочувствие в любом, кто услышал бы это». Таким образом, она выяснила, что яд слишком сильный, а следовательно, это вызовет подозрение, и попросила дать ей что-то другое. Позже на суде доктор Франклин показал, что предложил ей семь ядов, включая ртутную воду, кантаридин и белый мышьяк.

Вскоре Фрэнсис уже готовила отравленные пирожки и желе, отправляя их Овербери, хотя по письмам выходило, что приходят они от Карра. Тот уверял старого друга, что всеми силами пытается добиться его освобождения. Уэстону был дан наказ убедиться, что Овербери ест сдобу, но самому ни в коем случае к ней не прикасаться.

Сэр Гелвис утверждал, что понятия не имел о том, что пища отравлена, и хранил пирожки на тауэрской кухне. Спустя некоторое время он обнаружил, что пироги «почернели и испортились», а на желе появился «налет, подобный шерсти». Гелвис заявил посыльному Фрэнсис, что Овербери больше не желает есть сладости, и к июлю посылки прекратились.

Во время суда Франклин рассказывал о попытках сделать отравление Овербери похожим на изнурительную болезнь: с каждым приемом пищи ему давали ровно столько яда, чтобы он чувствовал нездоровье. «Яд подкладывали в любое мясное блюдо, – свидетельствовал Франклин. – Как-то Овербери просил свинью, и в соус добавили белый мышьяк. По большей части он не ел ни бульон, ни соус, но там всегда присутствовал яд, который отложился бы в его теле».

Он продолжает: «Сэр Томас Овербери не солил блюда, а между тем в соль был добавлен белый мышьяк – ее приготовила и предоставила миссис Тернер. Как-то раз сэр Томас захотел отведать куропатку, к которой шел соус из воды и лука, – и в него добавили кантаридин, похожий на крупинки черного перца».

К началу июля у Овербери вместо отравления тяжелыми металлами развилась лихорадка. Однако присутствовали и иные симптомы: тошнота, рвота, диарея, невыносимая жажда, потеря веса, «отвращение к мясу». Моча больного издавала резкий запах, а кожа стала столь чувствительной, что он с трудом мог носить одежду.

Возможно, что Овербери убивали не только яды Фрэнсис и обычная болезнь (от которой и возникла лихорадка), но также и лекарства, которыми его пичкали доброжелательные врачи. Следствие изучило рецепты и обнаружило, что аптекарю для перечисления многочисленных препаратов потребовалось двадцать восемь пачек бумаги. По свидетельству этого аптекаря, он видел в камере Овербери также и те лекарства, которые не выписывал вовсе, – например, питьевое золото. Должно быть, здоровье у сэра Томаса было как у быка – ведь он ухитрился прожить целых пять месяцев.

Чаще всего Овербери навещал Теодор де Майерн – придворный врач, годом ранее лечивший принца Генриха. Майерн регулярно выписывал пациенту ртуть от различных недугов. Кроме того, он полагал, что самое эффективное средство от вредных гуморов – вскрыть вену и оставить ее открытой путем введения в рану семи горошин с последующим наложением пластыря, отчего вполне могла развиться гангрена.

Один из любимых рецептов Майерна, называемый бальзамом нетопырей требовал сварить «трех больших змей, порубленных на куски, двух жирных новорожденных щенков, один фунт дождевых червей, промытых в белом вине, обычное масло, один мех малаги [сладкого белого десертного вина], шалфей, майоран и лавровый лист». Затем в эликсир добавляли два фунта свиного сала. Когда туши щенков и змей вываривались, следовало снять жир и вмешать «костный мозг оленя, бычью ногу, жидкий янтарь, сливочное масло и мускатный орех». Также Майерн верил в целебную силу частых клизм, которые, по его мнению, выводили из организма вредный гумор.

Карр послал Овербери специальный препарат для клизм – порошок, который, по словам доктора Франклина, представлял собой «белый мышьяк, запечатанный в конверт, тяжелый яд, который вместо легкого слабительного эффекта вызывал сильную диарею и рвоту». Последствия были катастрофическими. Вместо того чтобы работать как легкое слабительное, он вызывал по шестьдесят приступов рвоты и диареи в течение нескольких часов.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Сэр Томас Овербери (окончание)

Новое сообщение ZHAN » 29 янв 2021, 21:32

Однако когда слуга Овербери держал ответ перед Карром во дворце Уайтхолл, джентльмен спросил, серьезно ли болен сэр Томас. «Да, мой лорд, ибо за день его шестьдесят раз рвало и проносило». Карр воскликнул: «Фи!» – затем широко улыбнулся и неторопливо удалился прочь.

Единственное, что поначалу поддерживало силы бедняги Овербери, – святая вера в то, что его друг и любовник Роберт Карр прилагает все старания, чтобы вызволить его из тюрьмы. Затем, однако, он получил письмо от шурина (вероятно, доставленное тайком, поскольку его переписку перлюстрировали), которое опровергало этот факт. Карр был, по сути, ответственен за заточение своего друга. Овербери пришел в ярость и написал Карру письмо, в котором угрожал рассказать всему миру о его романе с Фрэнсис. Дело о расторжении брака близилось к завершению – мнения судей на тот момент разделились поровну, – и Карр и Фрэнсис, конечно, не могли позволить Овербери испортить все слухами об измене.

Согласно показаниям Гелвиса, Фрэнсис подкупила помощника аптекаря, чтобы тот вместо трав наполнил клизму серной кислотой. Доктор, не подозревая ничего дурного, поставил клизму Овербери вечером 14 сентября – и почти сразу же пациент ощутил ужасную боль. Его крики и стоны были столь громкими, что проникали сквозь толстые стены Тауэра. На следующее утро он скончался, а помощник аптекаря таинственным образом исчез.

Тело, которое, по описаниям, «будто бы само было ядом во плоти», немедленно начало разлагаться, и зловоние оказалось невыносимым. Никому не хотелось копаться в отвратительных останках. Коронер, узнав, что покойный болел на протяжении всего лета, вынес вердикт о смерти вследствие естественных причин и покинул камеру Овербери, чтобы глотнуть свежего воздуха.

Родители Овербери попросили выдать им останки сына и получили ответ о том, что «вследствие неприглядности тела сама мысль о том, чтобы держать его непохороненным, кажется оскорбительной для чести покойного».

Традиционно трупы оборачивали в простыню, однако тюремщики Овербери, не желая прикасаться к омерзительным останкам, просто набросили ее поверх. Сэр Томас умер в семь утра, к трем часам дня его уже похоронили под часовней Святого Петра ад Винкула (приходской церкви Тауэра), по соседству со скандальными личностями эпохи Тюдоров: Анной Болейн, Джорджем Болейном, Екатериной Говард и леди Джейн Грей.

Узнав о смерти Овербери, Фрэнсис, должно быть, вздохнула с облегчением. Через одиннадцать дней у нее появилась еще одна причина: семь из двенадцати членов комиссии, расследовавших иск о расторжении брака, встали на ее сторону. Более она не считалась женой импотента графа Эссекса. 26 декабря, во время рождественских гуляний во дворце Уайтхолл, она вышла замуж за Роберта Карра, которому король Якоб в качестве свадебного подарка жаловал титул графа Сомерсета.

В августе 1613 года король до безумия влюбился в каштановые кудри и узкие бедра двадцатидвухлетнего юноши по имени Джордж Вильерс. Высокомерие Карра оттолкнуло от него многих придворных, и теперь эти люди превратились в друзей Вильерса. Вне себя от ярости Карр устраивал сцены Якобу, который отдалился от бывшего любовника.

Летом 1615 года до короля дошли слухи, что это Фрэнсис и Роберт отравили Овербери в Тауэре. Поначалу он полагал, что это лишь клевета, распускаемая сторонниками Вильерса с целью очернить Карра, однако позже Карр потребовал, чтобы Якоб подписал ему полное помилование за любые совершенные преступления. Терзаемый подозрениями, король отказался и велел провести полномасштабное расследование смерти Овербери.

В следующие несколько месяцев Анна Тернер, Джеймс Уэстон, сэр Ричард Гелвис и доктор Джеймс Франклин были признаны виновными в убийстве и повешены. Роберта Карра бросили в Тауэр, а беременная Фрэнсис находилась под домашним арестом в Уайтхолле. 9 декабря она родила девочку, и едва только оправилась от родов, как Якоб дал ей слово: в случае полного признания вины он, возможно, явит ей свое милосердие. 2 января Фрэнсис созналась в убийстве Овербери, подчеркнув, что ее муж совершенно невиновен.

Вот что писал испанский посол:
«Она говорила совершенно откровенно, сознаваясь, что желала смерти Овербери и содействовала ей, будучи оскорблена непристойными слухами, которые он распускал о ней… однако граф Сомерсет, который в то время еще не был ее мужем, ничего не знал о том и не принимал никакого участия в заговоре… засим она бросилась в ноги королю, умоляя проявить милость и сострадание».
19 января Сомерсетам официально выдвинули обвинение «о соучастии в убийстве, факт которого еще не установлен». 4 апреля 1616 года Фрэнсис перевезли в Тауэр. Узнав, что ее собираются разместить в камере, которая прежде принадлежала Овербери, она впала в такую истерику, что тюремщикам пришлось отказаться от этой мысли и перевести ее в другую камеру.

Судебный процесс начался 24 мая. Фрэнсис, одетая во все черное, заливалась слезами, соглашалась признать себя виновной и умоляла суд о пощаде. Ее приговорили к казни через повешение, хотя все присутствующие прекрасно понимали, что она слишком благородна, чересчур женственна и красива для такой участи. Должно быть, особенно неприятно графине было видеть среди зрителей ухмыляющегося бывшего мужа графа Эссекса.

Карр был куда менее сговорчив, чем его жена. Он продолжал настаивать, что ничего не знал о заговоре, а те, кто утверждает иное, – лгут. Да, он послал своему другу белый порошок для клизмы, однако искренне полагал, что это лекарство поможет Овербери.

Генеральный прокурор, сэр Фрэнсис Бэкон огласил еще один аспект дела, который вызывал справедливое возмущение у всей английской нации: отравление, обычно совершаемое коварными итальянцами, задумали и совершили граждане Англии, и это ляжет позором на репутацию всей страны. Практику отравлений Бэкон назвал «чужеземным убийцей, завезенным из Рима… итальянским мстителем, не знакомым с историей Англии».

Карр сознался, что не пытался отговорить короля от заключения Овербери в тюрьму «до самой смерти, дабы он не препятствовал моему будущему браку». Однако отрицал, что ему принадлежала мысль отвергнуть предложение о посольстве в Россию, – напротив, Карр уговаривал друга принять эту должность. Также он подтвердил, что присылал Овербери сладости, но лишь те, в которых яда не присутствовало, а все отравленные были отправлены рукой Фрэнсис.

Как и его жену, Карра приговорили к казни через повешение, хотя Якоб намеревался вешать его не более, чем Фрэнсис. Однако и отпустить их на свободу он не мог: король опасался протеста, вызванного помилованием дворян, в то время как иных, менее знатных людей, совершавших аналогичное преступление, вешали без всякой задней мысли. Он лишил Карра всех титулов и собственности и держал их с Фрэнсис в Тауэре до 1622 года. В 1624 году Якоб помиловал Карра и вернул ему часть конфискованного имущества.

После всех этих событий Фрэнсис и Карр не обрели счастья в браке. Ни один из них не мог вернуться ко двору, и Роберт, казалось, злился на жену не столько за убийство его друга, сколько за крах карьеры. Джордж Вильерс – его преемник в королевской постели – продолжал подниматься, став герцогом Бекингемом, в то время как Карр вынужден был влачить дни в захолустье с ненавистной женой. По словам одного придворного, Фрэнсис, которая продолжала искренне любить мужа, «тонула в отчаянии и жила так, словно уже мертва».

Она умерла ужасной смертью в сорок два года. Согласно отчету о вскрытии, Фрэнсис погубила «болезнь в частях тела, кои располагаются ниже пояса» – верный признак Божьей кары. От матки рак «разошелся по всему телу», а опухоль в правом легком «проникла сквозь ребра и оплела собой их».

Родив дочь в 1615 году, Фрэнсис так больше и не забеременела – возможно, вследствие проблем с гинекологией, возникших после родов. Ее дочь Анна Карр выросла и стала одной из самых прекрасных женщин при дворе Карла I. В 1637 году она вышла замуж за Уильяма Рассела, будущего герцога Бедфорда – то был брак по любви, подкрепленный обещанием приданого, которым Роберт на самом деле не располагал. В результате отношения между отцом и дочерью испортились, и когда в начале 1640-х войска роялистов разгромили его дом, он обвинил во всем Анну: якобы она организовала нападение с целью украсть семейные гобелены. Карр умер в пятьдесят восемь лет, в 1645 году, в разгар гражданской войны в Англии.

Страх, что теперь за англичанами, как и за итальянцами, закрепится клеймо отравителей, воплотился на какое-то время. Сэр Джон Трокмортон, посол Англии в Нидерландах, писал, что отравление Овербери легло тяжким пятном на английскую репутацию в заграничных кругах. «На нас вешают ярлыки, нас начинают клеймить этим мерзким, позорным титулом, – писал он, – и непрестанно спрашивают, не превратимся ли мы теперь в копии итальянцев, испанцев или каких-то иных злобных отравителей».
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Re: Элегантная наука о ядах

Новое сообщение ZHAN » 30 янв 2021, 13:51

Принцесса Генриетта Стюарт Английская, герцогиня Орлеанская (1644–1670)

29 июня 1670 года принцесса Генриетта Стюарт, герцогиня Орлеанская, выпила стакан цикориевой воды, поданный фрейлиной. Почти сразу же она схватилась за бок и выдохнула, что ее отравили. Через девять часов, наполненных невыносимыми мучениями, она умрет в возрасте двадцати шести лет.
Изображение

Дочь Карла I Английского и Генриетты Марии Французской, она выросла при французском дворе во времена гражданской войны в Англии, в то время как ее отец лишился головы, а Кромвель установил протекторат. Несмотря на немодную по тем временам худобу, Генриетта считалась хорошенькой, с ее голубыми глазами и каштановыми волосами. «Она танцует с несравненной грацией, – писал современник, – поет как ангел, и спинета [Музыкальный инструмент, разновидность клавесина] еще не касались руки более умелые, чем ее».

Почти все любили принцессу за ее добрый нрав. Другой придворный писал:
«Если английская принцесса чем и обладала в высшей степени, так это умением нравиться и тем, что мы называем изящными манерами; ее чары проявлялись во всем, во всех ее поступках и мыслях, и ни одна принцесса еще не умела так вызывать любовь мужчин и обожание женщин».
Ей передалось обаяние деда по материнской линии, французского короля Генриха IV, и прабабки по отцовской линии, Марии, королевы Шотландии.

В 1660 году старшего брата Генриетты Карла пригласили вернуться в Англию и занять трон, и из бедной изгнанницы она внезапно превратилась в яркую звезду на королевском брачном рынке. Вскоре ей уже подыскали мужа в лице кузена, младшего брата короля Людовика XIV – Филиппа, герцога Орлеанского.

Известный всей Европе как Месье, будущий жених «был хорошо сложен и красив», по словам придворного, однако
«ростом и типом красоты более походил на принцессу, нежели на принца. К тому же он куда больше усилий потратил на то, чтоб весь мир восхищался его красотой, а вовсе не использовал ее как инструмент в деле завоевания женщин… Казалось, тщеславие делает его неспособным на иную привязанность, кроме любви к самому себе».
К тому же Филипп любил носить женскую одежду.

Летописец эпохи Людовика герцог Сен-Симон описывал его так:
«Месье был человеком маленьким и круглолицым и носил туфли на таких высоких каблуках, что казалось, будто он перемещается на ходулях. Он всегда был по-женски разодет, носил кольца, браслеты, драгоценности, длинный черный парик, подвитый и напудренный спереди, а также ленты на любой детали гардероба, куда бы они подошли. Прекрасный образец чистоты, пропитанный благовониями. Его обвиняли в том, что он тайком пользуется румянами».
В семнадцать лет во время пребывания в «итальянском гнезде порока» он был совращен прекрасным племянником любовника королевы-матери, кардинала Джулио Мазарини. С тех пор у него было несколько любовников. Однако в двадцать лет Месье решил, что влюблен в Генриетту и больше всего на свете хочет жениться на ней. Столь экстравагантное увлечение заставило многих при дворе надеяться, что брак с прелестной принцессой излечит гомосексуальные наклонности Филиппа.

Генриетта, хоть и не была влюблена, искренне симпатизировала герцогу: они вместе выросли, и он умел рассмешить ее. В марте 1661 года они поженились, и при французском дворе Генриетту начали называть Мадам. Но, как писала добрая подруга Генриетты Мари-Мадлен Пиош де Ла Вернь, графиня де Лафайет,
«чудесным образом воспламенить сердце этого принца не было под силу ни одной женщине на земле».
Страсть к жене угасла спустя несколько месяцев после свадьбы, и герцог воспылал безумной любовью к Филиппу, шевалье де Лоррену, – их роман продолжался до самой смерти Месье десятилетия спустя. Шевалье, как соглашались все, был «прекрасен как ангел, но также и вкрадчив, жесток и лишен угрызений совести».

Хотя Месье был явно бисексуален, он стал отцом восьми детей Генриетты (правда, выжили всего две девочки), а также трех – от второй жены. В 1670-х годах вторая жена сообщила, что он носил звенящие четки, а также медали святых на интимных местах во время секса в надежде, что это сделает его способным к зачатию ребенка. Возможно, так же он поступал и во время брака с Генриеттой.

Месье стал завидовать популярности жены: как правило, она нравилась людям больше, чем он, и это было тяжело выносить. Даже его брат увлекся Генриеттой.

Пока они росли, король Людовик находил Генриетту тощей и непривлекательной, однако как только она вышла замуж за Месье, он увидел ее в новом свете – желанной женщиной. Романтическая привязанность была настолько очевидна, что многие придворные даже считали, будто первая дочь Месье на самом деле приходится ему племянницей. Гораздо больше, чем роман короля и Генриетты, Филиппа раздражал тот факт, что она получала от Людовика больше внимания и уважения, нежели он. Страсть, кипевшая в начале помолвки, вскоре после свадьбы сменилась безразличием, но теперь она переродилась в бурлящее негодование.

Вскоре взгляд короля пал на фрейлину Генриетты, милую и хорошенькую Луизу де Лавальер, которая стала его новой любовницей. Мадам – возможно, пытаясь отомстить Людовику – закрутила роман с одним из любовников мужа, экстравагантным бисексуалом Арманом де Грамоном, графом де Гишем. Согласно сообщениям современников, здесь имела место «огромная злоба со всех сторон». Граф де Гиш часто ссорился с Месье, который одновременно являлся его любовником, а также мужем его возлюбленной. Месье, в свою очередь, полюбил Франсуа де Ларошфуко, принца де Марсильяка, но тот тоже был увлечен Генриеттой, что заставило Филиппа проникнуться еще большей ненавистью к жене.

В течение следующих нескольких лет жизнь Генриетты представляла собой клубок из любовных связей, украденных писем, вероломных поступков слуг, тайных свиданий, любовников, прячущихся от ее мужа в каминных трубах, и порочных интриг. Актеры, одетые в изысканные костюмы, играли нелепые роли в великолепных декорациях, и это была своего рода опера-буффа [Итальянская комическая опера] – разве что никто не пел.

Деньги, положенные Генриетте на расходы, Месье отдал в распоряжение шевалье де Лоррену, и ей пришлось продавать драгоценности, чтобы подкупать слуг. Затем Филипп поселил шевалье в лучших комнатах дворца и позволил вести хозяйство, отдавая приказы самой Генриетте.

К зиме 1669 года Генриетта была так несчастна, что жаловалась обоим королям – Людовику и Карлу – на то, как ужасно обращается с ней шевалье де Лоррен. В январе 1670 года Людовик заключил шевалье под стражу, а затем сослал в Рим с огромной ежегодной пенсией – щедрость в оплату за услуги, оказанные его брату. Месье был разбит и винил во всем Генриетту.

Жаркая ярость превращалась в холодное подозрение, когда он обнаруживал, что Людовик и Генриетта обсуждают что-то за закрытыми дверями, что разговор стихает сразу, стоит ему войти. Вот что пишет один из придворных:
«Месье был чрезвычайно раздосадован тем, что его жена, к которой он и без того не питал большой привязанности, вдруг обрела столь высокое значение в глазах короля; и хоть он догадывался, что она замешана в каком-то важном деле, но все никак не мог понять, в каком именно».
Людовик же прекрасно знал, как болтлив его брат и как часто он рассказывает любовникам обо всем, что приходит ему в голову. Разумеется, не могло быть и речи о том, чтоб доверить Филиппу государственную тайну. Король вместе с Генриеттой работал над секретным договором между Англией и Францией, который она затем должна была лично передать на подпись брату. Охваченный ревностью, Месье отказался отпускать жену в Англию, затем принялся настаивать на том, что будет сопровождать ее, однако тщетно. Он выглядел угрюмым, но был вынужден уступить.

В мае 1670 года их экипаж, подпрыгивая на ухабах, вез супругов к побережью, где Генриетта должна была сесть на корабль. Месье бросил на нее холодный оценивающий взгляд и вспомнил вслух, что, по предсказанию астролога, у него будет более одной жены. Припомнив Генриетте ее плохое самочувствие, он язвительно добавил: «Очевидно, Мадам долго не протянет, так что, похоже, предсказанию суждено сбыться».

Дело в том, что, начиная с 1667 года, по словам мадам де Лафайет, у Генриетты время от времени «кололо в боку», отчего она «по три-четыре часа не могла подняться на ноги или же найти какую-то позу, в которой бы почувствовала облегчение». К апрелю 1670 года ее состояние ухудшилось. Во время приступов она не могла есть – только пить молоко, поскольку все остальное желудок отвергал.

Однако 25 мая, причаливая в Дувре со свитой из двухсот человек, Генриетта блистала красотой и весельем. Она была в равной степени счастлива видеть любимого брата и находиться так далеко от неугодного мужа.

«Мадам совершенно здорова», – писал Шарль Кольбер, маркиз де Круаси, французский посол в Англии. В течение следующих двух недель она по многу часов проводила на совещаниях – договор был ратифицирован 1 июня, – а также посещала званые обеды и балы и плавала с братом на яхте вдоль побережья. То были самые счастливые дни ее жизни, и они кончились слишком быстро.

16 июня Генриетта добралась до Парижа. Из-за удушливой жары, охватившей город, двор решено было перевезти в замок Сен-Клу, расположенный на берегу Сены, всего в трех милях от Парижа. Кузина короля, мадемуазель де Монпансье, писала о Генриетте:
«Она вошла в покои королевы, похожая на разодетый труп с румяными щеками, и, когда затем вышла, все, включая Ее Величество, сказали, что на лице у герцогини написана смерть».
Несколько дней спустя, чувствуя, что боли в животе снова начались, Генриетта пригласила подругу мадам де Лафайет присоединиться к ней в Сен-Клу. Нам повезло, что это приглашение было принято: именно мадам де Лафайетт оставила крайне подробные записи о смерти Генриетты.

«Я приехала в Сен-Клу в субботу, в десять вечера, – писала графиня, – и обнаружила Генриетту в саду. Она сказала, что я едва ли могла найти ее внешний вид прекрасным, ибо чувствовала она себя совершенно не так».

Боли в животе вскоре утихли, и на следующий день «мадам де Гамаш [фрейлина] принесла ей, как и мне, стакан цикориевой воды, которую Генриетта просила некоторое время назад». Цикорий – листовое растение, весьма похожее на эндивий [в России цикорий можно встретить на полках магазинов куда чаще, чем эндивий – один из сортов листового салата] и используемое в салатах, а из его корней делают экстракт, заменяющий кофе, который, вероятно, и пила Генриетта.

Мадам де Лафайет продолжала: «Мадам де Гурдон, камеристка, подала Генриетте чашку. Она отпила и вдруг, поставив чашку на блюдце одной рукой, прижала другую к боку и сказала с невероятным страданием в голосе: "Какая боль! Какая мука! Нет, я этого не вынесу". Произнеся эти слова, Генриетта покраснела, а через мгновение ее лицо стало мертвенно-бледным, что встревожило всех нас. Она продолжала стонать и попросила помочь ей добраться до постели, ибо не могла продолжать выносить эту боль… Мы придерживали ее под руки. Она шла с трудом, согнувшись почти вдвое. Спустя мгновение ее уже раздевали, и я помогала ей удержаться на ногах, пока расшнуровывали корсет.
Она не прекращала жаловаться на боль, а в глазах стояли слезы…»

Оказавшись в постели, Генриетта «принялась кричать громче прежнего и метаться из стороны в сторону, как человек, пребывающий в страшной агонии». Месье немедленно вызвали, как и личного врача Генриетты, который диагностировал у нее газы.

Генриетта металась из стороны в сторону по кровати, словно в жуткой агонии. Врачи диагностировали у нее газы.

«Мадам все еще стонала, жалуясь на ужасную боль в животе, – продолжает мадам де Лафайет, – как вдруг велела нам проверить воду, которую пила, заявив, что это яд, что, быть может, одну бутыль перепутали с другой, что она точно знает, что отравлена, что ей необходимо противоядие».

Стоя рядом с Месье, графиня наблюдала за ним. «Мысль Мадам совершенно не смутила и не расстроила герцога. Он сказал, что стоит дать немного цикориевой воды собаке, и согласился с необходимостью дать больной масла и противоядие, чтобы успокоить ее. Госпожа Десборд, главная камеристка и самая преданная из слуг Мадам, ответствовала, что сама готовила раствор, и с готовностью выпила его».

Во дворце отловили какую-то собаку – можно лишь представить панику, охватившую ее хозяина, – и напоили цикориевой водой. Собака весело лакала предполагаемую отраву, присутствующие изучали ее реакцию. Ничего не происходило. Пес продолжал как ни в чем не бывало вилять хвостом. Камердинер Месье принес Генриетте традиционное противоядие – порошок из гадюк, а врачи напичкали принцессу лекарствами, от которых у нее начались рвота и понос.

«Весь мучительный процесс лечения вкупе с невыносимой болью погрузили ее в некое состояние прострации, которое мы по ошибке приняли за облегчение, – писала госпожа де Лафайет. – Однако Генриетта сказала, что муки ее ничуть не уменьшились, что у нее более нет сил даже стонать и что, вероятно, от ее болезни не существует лекарства».

Королевские врачи, примчавшиеся из Версаля и Парижа, согласились, что принцесса просто страдает от газов. «Мы продолжали беседовать у ее кровати, полагая, что угрозы нет. Мы даже нашли в ее страданиях положительную сторону, ибо надеялись, что ее нынешнее состояние поможет ей примириться с Месье: он, казалось, был искренне тронут болезнью Генриетты».

Однако когда Генриетта услышала чьи-то слова о том, что ей становится лучше, она ответила: «Все это так далеко от истины, что не будь я верующей, то предпочла бы убить себя – вот как велики мои муки».

Когда врачи поднесли к ней свечу, собираясь взглянуть поближе на лицо (к тому моменту оно было, словно у трупа), Месье спросил, не беспокоит ли ее свет. «О нет, Месье, – ответила она, – меня уже ничто не может побеспокоить. Вот увидите, к завтрашнему утру меня уже не будет среди живых».

«Ей дали суп, – писала мадам де Лафайет, – ибо она ничего не ела с самого обеда. Стоило ей только проглотить ложку, как боли усилились – точно так же, как и после глотка цикориевой воды. Отпечаток смерти ясно читался на ее лице, и она выносила сильнейшие муки без малейшего признака страха. Когда приехал король, у Мадам как раз случился болезненный приступ… Видя, что для нее нет ни малейшей надежды, король заплакал и попрощался с нею. Она заговорила, умоляя не проливать по ней слез, потому что от этого она и сама не может их сдержать, и добавила, что первое, о чем он услышит завтра утром, будет известие о ее смерти».

Когда прибыл лорд Монтегю, английский посол, Генриетта «говорила о короле, о своем брате и о горе, которое ему причинит ее смерть… Она умоляла посла передать Карлу, что из этого мира уходит та, которая любит его больше всего на свете. Посол спросил, отравили ли ее. Не знаю, подтвердила ли она его подозрения, но точно знаю, что она попросила посла ничего не рассказывать об этих подозрениях королю. Она хотела избавить Карла от боли и в особенности – предостеречь от мести. Генриетта также сказала, что король [Людовик XIV] невиновен, и никакое подозрение не должно пасть на этот дом… Между тем она все слабела, и время от времени теряла сознание, а ее пульс угасал».

Доктора хотели пустить больной кровь, вскрыв вену на ноге и поместив конечность в горячую воду. «Если таково ваше решение, то не теряйте времени, – проговорила Генриетта, – ибо в голове у меня все путается, а боль в животе невыносима». Кровопускание не дало эффекта, потому что кровь едва вытекала из раны. Генриетте казалось, что она так и умрет – с ногами в воде.

«Священник вложил ей в руки распятие, и она горячо поцеловала крест. В этот момент силы оставили Генриетту, и она позволила себе потерять сознание, лишившись почти одновременно и дара речи, и жизни. Всего минуту промучившись, раз или два судорожно сжав губы, она скончалась в половине третьего ночи – через девять часов после того, как впервые ощутила признаки болезни».

Все подозрения падали на Месье. Когда Карл II услышал о смерти своей двадцатишестилетней сестры, которую он всего несколько дней назад видел совершенно здоровой, то воскликнул: «Месье – негодяй!» Поклонник Генриетты, герцог Бекингем, настаивал, что Англия должна объявить Франции войну. Люди на улицах Лондона бунтовали, крича: «Долой французов!» Карл даже выслал охрану, чтобы защитить французское посольство от гнева толпы.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Генриетта Стюарт Английская. Посмертное вскрытие

Новое сообщение ZHAN » 31 янв 2021, 14:55

У Людовика тоже были подозрения, что кто-то – может быть, его брат или же шевалье де Лоррен – отравил Генриетту. На следующий день после ее смерти он организовал публичное вскрытие, на котором присутствовали семнадцать французских и два английских врача, английский посол лорд Монтегю и еще около сотни человек, включая множество английских подданных.

Маркиз де Сен-Морис, присутствовавший при вскрытии, писал:
«Живот принцессы вздулся самым невероятным образом. При первом же разрезе тело начало издавать зловоние столь мерзкое, что все, принимавшие участие в процедуре, были вынуждены удалиться от стола и могли приблизиться к трупу, лишь накрыв лицо маской… в теле обнаружилось довольно большое количество желчи, а также гниющая печень».
Желудок – который, несомненно, был бы затронут в случае отравления – выглядел здоровым, если не считать «дыры с почерневшими краями». Когда английский хирург Александр Бошер захотел рассмотреть его более внимательно, французский врач успокоил его: не о чем переживать, это ничего не значащий надрез, который он нечаянно сделал ножницами для вскрытия.

Врачи пришли к выводу, что дисбаланс горячей желчи в организме привел к смерти Генриетты вследствие cholera morbus – воспаления кишечного тракта, не имеющего ничего общего с бактериальной инфекцией под названием холера, которую впервые зарегистрировали в Европе в девятнадцатом столетии.

Современная диагностика

Останки Генриетты были осквернены во время массового разграбления королевских гробниц Сен-Дени в 1793 году.

Однако история показала, что Александр Бошер был не так уж и неправ. В те времена врачи уже были осведомлены, что едкие яды могут прожечь желудок, и французские врачи (которых несомненно пугала перспектива войны с Англией) с ужасом взирали на черную дыру в желудке Генриетты. Чего они не знали – так это того, что при перфорации, вызванной ядом, рана будет большой и неправильной формы, в то время как у Генриетты наблюдалась дыра маленькая, округлая, с приподнятыми и почерневшими краями. Современная наука позволяет нам по этому признаку диагностировать прободную язву желудка.

В течение трех лет у Генриетты наблюдались симптомы язвы – периодические боли в животе, изжога, тошнота. 19 июня 1970 года, когда она выпила немного цикориевой воды, язва прорвалась, и кислоты из желудка попали в полость тела. Она ощутила это как резкий укол, который приняла за симптом отравления. Затем началась невыносимая боль, когда кислота добралась до внутренних органов, отсюда – диарея, тошнота, рвота и, наконец, летальный исход. Все это в самом деле напоминает отравление мышьяком. Суп, который она пила на смертном одре, также попал из желудка в брюшную полость, причиняя еще большую боль.

К несчастью, у дочери Генриетты от Месье, Марии Луизы, королевы Испании, перед смертью были те же симптомы, и она умерла, как и мать, в 1689 году, в двадцать шесть лет. В течение долгого времени Мария Луиза ела в основном устрицы, оливки и огурцы, так же, как ее мать целыми неделями пила молоко – вероятно, потому что эти продукты не раздражали язву.

В пять часов утра 10 февраля 1689 года Мария Луиза проснулась от мучительной боли вкупе с рвотой и диареей и скончалась через два дня. Живя в обстановке коварного испанского двора, она так боялась отравления, что просила Людовика XIV прислать на всякий случай противоядие. Французский и испанский двор единогласно считали, что ее отравили за то, что Мария Луиза не смогла родить наследника мужу-импотенту, испанскому королю Карлу II, страдавшему от дурной наследственности. Но теперь, глядя на все факты, можно предположить, что она просто унаследовала от матери генетическую предрасположенность к язве желудка.

Если бы европейское медицинское сообщество тех лет имело привычку широко распространять и публиковать результаты исследований (как это происходит сейчас), врачи, проводившие вскрытие Генриетты, возможно догадались бы об истинных причинах ее смерти. Всего за пять лет до этого, в 1665 году, двадцатисемилетняя Элизабетта Сирани, известная художница-портретистка из Болоньи, умерла в течение суток от внезапной и сильной боли в животе. Главный хирург города провел вскрытие в присутствии семи врачей и обнаружил отверстие в желудке, окруженное рубцовой тканью – как он полагал, то были следы воздействия едкого яда.

Обезумевший от горя, отец Элизабетты убедил местные власти, что за отравлением стоит служанка. На суде двое врачей свидетельствовали, что художница умерла от яда, а двое других – что дыра в желудке появилась в результате прорыва язвы. Сомнения были истолкованы в пользу служанки, и ее признали невиновной. Можно только воображать, сколько невинных слуг казнили за предполагаемое отравление, когда их хозяева на самом деле просто умерли от прободения язвы.

Что касается Месье, то после того, как он покорно женился на Елизавете Шарлотте Пфальцской – той самой немке, которую Людовик когда-то выбрал для него, – король разрешил шевалье де Лоррену вернуться ко двору. Новая Мадам сообщила многочисленным друзьям, что, по ее мнению, Генриетту действительно отравили, однако Филипп совершенно ни при чем. Зная натуру мужа, она понимала, что он мог в какой-то момент похвастаться этим, однако Месье, казалось, был в растерянности от смерти Генриетты.

Елизавета Шарлотта старалась поддерживать относительно дружеские отношения с шевалье де Лорреном и прочими многочисленными любовниками Филиппа, хотя они крали у нее деньги, косметику, платья и драгоценности. Она попросту боялась, что однажды ей тоже поднесут цикориевую воду.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Re: Элегантная наука о ядах

Новое сообщение ZHAN » 01 фев 2021, 22:33

Мадемуазель де Фонтанж, любовница Людовика XIV французского (1661–1680) и «Дело о ядах»

Когда изысканно красивая любовница Людовика XIV умирала в парижском монастыре, она говорила всем присутствующим, что кто-то медленно травил ее. Мучимая постоянными болями, кашлем и вагинальным кровотечением, Мария-Анжелика де Скорай, герцогиня де Фонтанж, не подозревала, что признанные отравители, сидевшие в тюрьме по соседству, уже подтвердили ее слова.
Изображение

Дочь знатного, но обедневшего графа де Руссиля, Мария-Анжелика была так поразительно красива, что ее родня, «питавшая большую склонность восхищаться состоянием, а не честью, – так писал придворный остроумец Роже де Рабютен, граф де Бюсси, – объединилась, дабы подготовить девушку к жизни при дворе и обеспечить средствами, соответствующими положению, которое она собиралась занять».

Иными словами, они надеялись, что Людовик XIV сделает ее своей фавориткой. В октябре 1678 года ей выбили весьма достойное место фрейлины мадам Палатин [Она же – Елизаветта Шарлотта Пфальцская. Расхождение в титулах вызвано языковой спецификой: французское название региона Pfalz звучит как Palatinat], второй жены брата короля Месье (первой женой была Генриетта Стюарт, о которой мы говорили). На новом месте, то есть при дворе, за Марией-Анжеликой закрепился титул мадемуазель де Фонтанж – по названию имения, находившего в собственности у ее семьи.

К тому времени у короля уже было несколько фавориток, и каждую он щедро награждал за услуги. Первая любовница, нежная Луиза де Лавальер, пробыла в этом статусе с 1661 по 1667 год, когда ее оттеснила остроумная, восхитительная Атенаис, маркиза де Монтеспан. Маркиза стала звездой самого влиятельного европейского двора. Ее версальские апартаменты состояли из двадцати комнат (в то время как королеве отводилось всего одиннадцать), она носила драгоценности и упивалась любовью короля и властью, которую эта любовь ей предоставляла.

Однако Людовик так часто смотрел на сторону, что она не могла ни на минуту расслабиться. Одна за другой женщины попадали в королевскую постель, надеясь подвинуть мадам де Монтеспан с поста официальной фаворитки, однако ей каким-то образом удавалось сохранить положение. В 1678 году, родив девятого ребенка (два от мужа, семь – от короля), она уже не смогла восстановить фигуру. Однажды итальянский писатель Прими Висконти увидел, как мадам де Монтеспан выходит из кареты, и был потрясен тем, как она растолстела. Мельком увидев голень, он вскричал, что она толщиной с его талию.

И вот на горизонте возникла мадемуазель де Фонтанж. Один ее взгляд вызывал у придворных поэтические приступы. Некий посол писал:
«Необыкновенная красавица, какой в Версале не видели уже много лет. Фигура, смелый характер, внешность ее способны удивить и очаровать даже столь искушенный двор, как французский».
Король был немедленно сражен, едва только увидел девушку в цветущей свите своей невестки, и к началу 1679 года она стала его любовницей. Госпожа де Монтеспан делала вид, что находит утешение в религии, посте, молитвах и встречах со своим духовником. Многие отвергнутые фаворитки поступали так, «отдавая остатки своей красоты Иисусу Христу», как выразился остроумный английский писатель сэр Хорас Уолпол.

Однако вспыльчивой маркизе не всегда удавалось держать маску восхищенного благочестия. Порой она разражалась слезами и, совершенно игнорируя иронию ситуации, осуждала «великий грех мадемуазель де Фонтанж». Придворные вдоволь наслушались ссор между королем и его бывшей любовницей: их гневные голоса эхом отдавались в золоченых залах дворца.

Хотя тщеславие, гордыня и вспыльчивость мадам де Монтеспан оттолкнули от нее большинство людей, все признавали, что она остроумна и способна легко вести беседу. В то же время разговор с мадемуазель де Фонтанж разочаровывал, стоило ей открыть рот. Один придворный назвал новую фаворитку «красивой, словно ангел, и глупой, как пробка».

Жившая при дворе знатная дама Марта Маргарита де Келюс писала:
«Короля, по правде сказать, привлекало лишь красивое личико, а глупая болтовня новой фаворитки заставляла его краснеть. Можно привыкнуть к красоте, но только не к глупости».
Хотя король и понимал, что девушка просто глупа, он не мог отказать себе в наслаждении ее красотой. В первый день нового 1680 года мадемуазель де Фонтанж появилась на праздничной мессе «в образе богини», сияя драгоценностями. Людовик начал носить камзолы, сочетавшиеся с ее нарядами, и оба украшали одежду одинаковыми лентами.

Придворные были удивлены, когда 16 января мадемуазель де Фонтанж не явилась на свадьбу мадемуазель де Блуа, тринадцатилетней дочери короля от Луизы де Лавальер, и принца де Конти. Вскоре стало известно, что у королевской любовницы случился выкидыш. Однако выкидыши, мертворождения и смерть новорожденных происходили достаточно часто, и все полагали, что скоро мадемуазель вновь воссияет красотой.

27 февраля она появилась на балу – прекрасная, как и прежде. Однако придворные заметили некую хрупкость, появившуюся в ней; кроме того, мадемуазель де Фонтанж почти не танцевала. 6 апреля король даровал ей титул герцогини де Фонтанж и ошеломляющий ежегодный доход в размере 80 000 ливров. Мадам де Монтеспан корчилась от злобы: хотя она провела с королем годы и родила ему столько детей, он так и не даровал ей титул (ибо в этом случае ее муж также стал бы герцогом). А глупая девчонка без ума и образования, не подарившая Людовику ни одного ребенка, удостоилась чести, о которой госпожа де Монтеспан мечтала всю жизнь.

Став герцогиней, мадемуазель де Фонтанж получила столь желанный многими табурет – деревянный складной стул, на котором счастливые обладатели имели право сидеть в присутствии королевской семьи [Сидеть на стуле со спинкой было бы слишком комфортно – отсюда и традиция даровать в знак монаршей милости всего лишь табурет. В придворном табеле о рангах даже фигурировала должность носильщика табурета].

Специальный лакей в ливрее и парике с напыщенным видом носил этот предмет за герцогиней, а когда она намеревалась сесть – широким жестом раскладывал и ставил табурет на пол.

Маркиз де Лафар сообщал:
«Мадам де Монтеспан была близка к тому, чтобы лопнуть от злобы, и, подобно Медее, угрожала разорвать на части собственных детей прямо на глазах у короля».
Несмотря на ярость госпожи де Монтеспан по поводу титула герцогини, некоторые придворные отметили, что такая честь «попахивает отставкой» и вполне может быть подарком на расставание. Точно так же король поступил с Луизой де Лаварьер, прежде чем изгнать ее из своей постели, освобождая место для мадам де Монтеспан.

«Чтобы любовь длилась долго, нужен острый ум, – писал граф де Бюсси, – а мадемуазель Фонтанж чересчур юна, чтобы ум ее успел заостриться».

Высказывание весьма великодушное: старение не превращает глупца в гения. Все, что могла предложить королю мадемуазель де Фонтанж, – сексуальная привлекательность, которая весьма уменьшилась из-за осложнений, вызванных выкидышем. По словам кого-то из придворных, она страдала «от длительных и сильных кровотечений», что, разумеется, делало физическую близость куда менее приятной. Спустя какое-то время ее лицо отекло, а тело немного распухло.

Поскольку она была не в силах развлечь короля сексом или приятной беседой, то стала бесполезной для мужчины, который хотел иметь в женщине хотя бы одно из двух этих качеств (а лучше оба). 3 июля один из придворных заметил, что Людовик относится к мадемуазель де Фонтанж с «крайним безразличием» и что она частенько плачет, сознавая, что утратила его расположение.

17 июля она отправилась в аббатство Шель, намереваясь посетить сестру, которая была там настоятельницей. Знаменитый мастер эпистолярного жанра Мари де Рабютен-Шанталь, известная как мадам де Севинье, наблюдала за внушительной кавалькадой из шести экипажей, каждый из которых был запряжен шестеркой или восьмеркой лошадей, и размышляла, сколь мало значит богатство, если нет здоровья, чтобы им насладиться. «Обескровленная красавица, – писала она, – бледная, совершенно переменившаяся и опечаленная, не могла думать ни о сороках тысячах экю, ни о жалованном ей табурете – ведь она утратила и здоровье, и королевское сердце».

К сентябрю, уже не в силах подняться с постели от болезни, мадемуазель де Фонтанж начала винить яд. Она не знала (и на самом деле об этом было известно лишь горстке людей в высших эшелонах власти), что несколько преступников, которые пользовались кольцами с ядом, уже сознались в заговоре с целью убить ее и короля, причем не для кого-нибудь, а для самой отвергнутой королевской фаворитки мадам де Монтеспан.

Цепочка невероятных событий, которая в истории осталась как «Дело о ядах», берет начало в 1676 году, когда прелестную юную маркизу де Бренвилье казнили за отравление отца и двух братьев. Она мрачно намекнула, что такое преступление весьма распространено во всех слоях общества, даже в среде людей богатых и знатных.

Начав расследование, шеф парижской полиции обнаружил целый мир колдовства и ядов, где правили несколько сотен преступников – гадалок, которые готовы сделать что угодно за хорошую цену. Они читали судьбу по ладоням и картам таро и продавали любовные зелья. Некоторые вознесли искусство мошенничества на новый уровень: например, один самопровозглашенный колдун велел клиенту закопать под определенным деревом двенадцать золотых монет, чтобы затем выкопать приумножившуюся сумму. Вернувшись, клиент обнаружил под деревом пустую яму, а колдун исчез.

Куда больше тревожило то, что некоторые гадалки, как выяснила полиция, делали аборты и проводили черные мессы, принося в жертву младенцев и призывая чертей, которые бы исполнили желание клиента. Кроме того, они торговали ядами, помогая богачам избавляться от врагов, раздражающих супругов и богатых родственников, которые никак не могли умереть.

22 февраля 1680 года одна из главных отравительниц Ля-Вуазен была казнена за колдовство. Ее двадцатидвухлетнюю дочь Мари Монвуазен подвергли допросу, и она открыла ту правду, на которую ее мать лишь намекала: некие знатные дамы, жаждая богатства и власти, которые предоставляло место фаворитки короля, пытались расчистить себе дорогу, травя тех, кто оказывался в королевской постели.

По словам Мари, в 1661 году, когда двадцатитрехлетний Людовик взял в любовницы Луизу де Лавальер, по крайней мере две графини просили у гадалок яд, намереваясь отравить ее и освободить место. Если им и удалось подсыпать ей что-то ядовитое, то вреда Луизе это не принесло: она прожила в добром здравии до глубокой старости. В 1667 году на место фаворитки нацелилась мадам де Монтеспан. Она испробовала иной подход: когда добрая подруга Луиза приглашала ее на частные обеды с королем, Атенаис подливала Людовику в вино и еду любовные снадобья – отвратительные зелья из крови, костей и внутренностей мертвых младенцев, жаб и летучих мышей.

Мари Монвуазен описывала черные мессы, совершаемые в заброшенных часовнях с целью завоевать расположение короля, – их исполнял лишенный сана священник Гибур, держа священную чашу на обнаженном паху мадам де Монтеспан.
«Во время одной из месс, совершаемых по заказу мадам де Монтеспан, я видела, как моя мать принесла младенца, явно рожденного до срока… и держала его над чашей, а Гибур перерезал ребенку горло и слил кровь, а затем освятил кровь и облатку, произнося имена мадам де Монтеспан и короля… внутренние органы ребенка моя мать извлекла на следующий день… чтобы их измельчить и смешать с кровью и облаткой… все это перелили в стеклянный сосуд, который мадам де Монтеспан забрала во время следующего визита».
Будь тому виной ее острый ум или же любовные зелья, король бросил Луизу и взял Атенаис в любовницы. Однако, исполнив заветное желание, она не могла оставаться спокойной: казалось, каждая женщина при дворе предлагала себя королю, надеясь занять место мадам де Монтеспан.

Мари Монвуазен рассказывала:
«Всякий раз, когда появлялась новая девушка, которая расстраивала госпожу де Монтеспан, боясь потерять расположение короля, она бежала к моей матери за снадобьем, и та звала одного из священников, чтобы отслужить мессу, а созданные порошки отсылала мадам, дабы та использовала их на короле».
По свидетельству дочери гадалки, когда в 1678 году мадемуазель де Фонтанж прибыла ко двору и сразила короля, мадам де Монтеспан – вдвое старше своей соперницы, вспыльчивая и взбалмошная после многочисленных родов, – готова была зайти еще дальше. Она намеревалась отравить и короля, и соперницу ядом и обещала за это Ля-Вуазен 100 000 экю. Рассказывают, что колдунья на это воскликнула:
«О! Что за прекрасная вещь – злоба любовницы!»
Итак, знакомый матери Мари по имени Романи собирался выдать себя за торговца шелком и предложить мадемуазель де Фонтанж какую-нибудь великолепную отравленную ткань, которая, соприкоснувшись с телом, погубит королевскую любовницу. Если же она откажется от ткани, то он покажет ей прекрасную пару отравленных перчаток, и уж конечно, искушение будет так велико, что леди не сможет устоять. Нося их, она бы медленно увядала вплоть до смертельного исхода.

Короля они собирались убить быстро. В определенные дни он позволял подданным приносить ему петиции – просьбы помиловать заключенного, восстановить справедливость или вмешаться в судебный процесс. Он читал две-три петиции, пока просители, преклонив колено, ждали его решения, однако большинство бумаг попадало на рабочий стол, чтобы быть прочтенными позже. Ля-Вуазен и ее сообщники написали письмо с просьбой помиловать заключенного и пропитали его ядом. Вытащив петицию из конверта, король заразился бы смертельными испарениями и скончался на месте.

Ля-Вуазен воспользовалась связями, чтобы подкупить камердинера во дворце Сен-Жермен и убедиться, что она в числе первых получит аудиенцию у Людовика. В воскресенье, 5 марта 1679 года, она отправилась в путь, но вернулась в Париж спустя четыре дня в отвратительном расположении духа. Ей не удалось приблизиться к королю достаточно, чтобы напрямую вручить ему прошение. Можно было бы оставить письмо на столе, но Ля-Вуазен опасалась, что тогда конверт вскроет слуга. Она объявила, что в понедельник, 13 марта, вернется во дворец и попробует еще раз.

Однако после визита группы священников, случившегося в пятницу, 10 марта, Ля-Вуазен задумалась, не намерена ли полиция арестовать ее за колдовство, и на всякий случай сожгла отравленную бумагу. В воскресенье, 12 марта, ее действительно арестовали, и колдунья начала извергать признания одно за другим, намекая – но не называя – на одну влиятельную даму при дворе.

Когда в ходе продолжительного расследования Людовик понял, что в деле замешана мадам де Монтеспан, он запаниковал. О том, чтобы дозволить полиции допрашивать его тридцатилетнюю экс-любовницу и мать его детей, не могло быть и речи. Людовик станет посмешищем на всю Европу, если откроется, что он глотал кровь младенцев и крылья летучих мышей. Расследование свернули. Свидетели, которые упоминали мадам де Монтеспан, либо отправились на плаху, либо были заперты в одиночных камерах в самых отдаленных крепостях, а тюремщикам было строго наказано никогда не разговаривать с ними.

Хотя король продолжал держать мадам де Монтеспан при дворе и относился к ней с болезненным уважением, с того момента он всегда навещал ее в компании брата и никогда больше ничего не ел и не пил в ее присутствии. Наконец ему открылось, почему в течение двенадцати лет после ужинов с ней он просыпался с головной болью. Количество мерзких зелий, подмешанных ему в еду, возмущало короля, но, возможно, еще большее отвращение вызвало у него поведение женщины, которую он когда-то любил.

Хотя следствие и установило, что мадам де Монтеспан совершенно точно заказывала у гадалки любовные снадобья для короля, ее причастность к заговору с целью убить Людовика и мадемуазель де Фонтанж, менее очевидна. Стоит иметь в виду, что к моменту, когда Мари Монвуазен давала показания, ее мать уже была мертва. Кроме того, замешанные в деле преступники часто меняли показания, указывая друг на друга и «вспоминая» новые обстоятельства, которые могли привести к улучшению условий содержания или смягчению наказания.

В довершение всего весьма сомнительны предполагаемые средства отравления. Как мы теперь знаем, никто не умирал от отравленных платьев или перчаток: едкие вещества могли вызвать разве что кожную сыпь. Идея со смертельными испарениями, источаемыми письмом, просто смехотворна – удивительно только, как сами отравители не отравились во время подготовки. Никто из участников расследования, однако, не сомневался, что подобные вещи возможны.

Важно также отметить, что к началу болезни мадемуазель де Фонтанж в январе 1680 года (вследствие осложнений после выкидыша) ужасная шайка отравителей уже десять месяцев сидела в тюрьме. Однако щупальца убийств и отравлений так расползлись по Парижу, что многие считали, что недоброжелатели все же сумели добраться до мадемуазель де Фонтанж. Они рассудили, что она бы без проблем оправилась после выкидыша, если бы кто-то не травил ее.

После полуторагодичной болезни мадемуазель де Фонтанж скончалась 28 июня 1681 года, незадолго до своего двадцатого дня рождения. Услышав об этом, король явно дал понять, что не желает проводить вскрытие – вероятно, боялся разоблачения того факта, что Атенаис действительно отравила девушку. Однако скорбящая семья покойной, чьи надежды на будущее рухнули, настояла на своем.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Мадемуазель де Фонтанж. Посмертное вскрытие

Новое сообщение ZHAN » 02 фев 2021, 21:36

Шесть врачей, проводивших вскрытие, подтвердили, что легкие мадемуазель были сильно повреждены, а правое полно гноя (разлившись, он попал в полость грудной клетки). Печень и сердце описаны как «испорченные», что бы это ни значило. Никаких упоминаний о повреждении желудка нет, а ведь именно это свидетельствует об использовании яда.

Современная диагностика

Хотя останки мадемуазель де Фонтанж были уничтожены во время Великой французской революции, врачи, жившие позднее и заинтригованные необычным набором ее симптомов, пытались поставить ей диагноз. Один терапевт начала XX века полагал, что она умерла от пневмонии, вызванной туберкулезом. Однако учитывая тот факт, что после выкидыша у нее были частые кровотечения, другой авторитетный врач предположил, что фрагменты плаценты остались в матке. От них развилась инфекция, которая в конечном итоге привела к появлению абсцессов в легких. От чего бы мадемуазель ни умерла, это определенно не был яд, несмотря на все усилия мадам де Монтеспан.

Итальянский писатель Прими Висконти, живший в Версале, пришел к выводу, что именно выкидыш погубил девушку, «жертву королевского удовольствия».

Однако большинство верило, что дело в яде, что за всем стоит мадам де Монтеспан – сварливая, неистово ревнивая и стареющая телом. Придворные, прежде чем прикоснуться к кушанью, смотрели на еду и задавались вопросом: не отравлено ли оно? Висконти писал:
«Почти никто теперь не доверяет друзьям… Стоит кому-нибудь захворать от переедания, как мигом подозревают яд».
Обычное расстройство желудка теперь оборачивалось судорожным питьем противоядий, попытками вызвать рвоту и диарею, обвинениями в покушении на убийство и множеству поваров в тюрьмах. Некто остроумно заметил, что если сажать всех дурных поваров, то парижских тюрем может не хватить.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Re: Элегантная наука о ядах

Новое сообщение ZHAN » 03 фев 2021, 22:47

Вольфганг Амадей Моцарт, придворный музыкант (1756–1791)

20 ноября 1791 года Вольфганг Амадей Моцарт, тридцати пяти лет от роду, лег спать в своей венской квартире с лихорадкой. Скорее всего, его это не очень беспокоило. С детских лет он пережил множество серьезных болезней: оспу, желтуху, тиф, тонзиллит, желудочные расстройства, рецидивирующий фарингит и инфекции верхних дыхательных путей. Он всегда возвращался с новой творческой энергией, готовый ослепить мир своей музыкой.
Изображение

Однако на этот раз все будет иначе. После ужасных обстоятельств смерти великого композитора, произошедшей 5 декабря, – распухшая плоть, источавшая тошнотворное зловоние, видоизменившееся одутловатое лицо, почти неузнаваемое, – пошли слухи о том, что его отравил завистливый и мстительный соперник, также музыкант при австрийском императорском дворе, Антонио Сальери.

Бурное развитие классической музыки в конце XVIII века не дает причин подозревать подлог. Это была эпоха, когда самые талантливые композиторы отчаянно боролись за несколько придворных должностей, эпоха золотых кружев и бриллиантовых пуговиц, атласных бриджей до колен и шелковых сюртуков, за которыми скрывались злодейские амбиции, предательство, грязные уловки, измена и заговоры.

Моцарт с ранних лет знал этот мир. Его отец Леопольд служил вице-капельмейстером (то есть музыкальным директором) при дворе князя-архиепископа Зальцбургского и учил музыке обоих детей – Анну Марию, которую дома звали Наннерль, родившуюся в 1751 году, и Вольфганга, родившегося в 1756 году. Под строгой опекой отца Вольфганг в три года начал играть на клавесине. В пять он уже сочинял собственные мелодии.

С той поры, как Вольфгангу исполнилось шесть, Леопольд несколько лет путешествовал по великолепным дворам Европы в сопровождении жены и детей, монетизируя своих вундеркиндов. Наннерль играла прекрасно, но маленький Вольфганг, обаятельный и самоуверенный, поражал зрителей своим талантом – он мог играть даже с завязанными глазами.

Когда Вольфгангу исполнилось девять, он мог прочесть любое музыкальное произведение, импровизировать на любую заданную тему и на слух определять ноты. Музыкальная память у него была поразительная: услышав пьесу, сотканную множеством голосов и инструментов, он был способен записать ее, придя домой. К одиннадцати годам на его счету была сотня творений: арии, танцевальные композиции, симфонии. Ни один музыкант не писал так много в столь юном возрасте.

Система обучения у Леопольда была суровая, и многие поражались, как хрупкий мальчик вообще выжил. Он не только изучал фортепиано, скрипку и другие инструменты, но также должен был овладеть иностранными языками, как подобает придворному музыканту.

Оставив дома мать и сестру, Вольфганг и его отец продолжали путешествие по Европе. Вольфганг выступал, сочинял, посещал оперы и музыкальные вечера, встречался с известными композиторами, расширяя свой кругозор. Попадая к новому двору, Леопольд прощупывал почву на предмет официальной должности для сына: это был самый верный способ заработать для композитора, поскольку он подразумевал солидное жалование и престиж. Что касается сочинения музыки, то композитор получал плату лишь за первое исполнение. Никаких законов об авторском праве еще не существовало.

Однако должностей не подворачивалось, и в конце концов отец привез Вольфганга домой. Учитывая, насколько талантлив был мальчик, удивительно, что ему не нашлось места, однако причин могло быть даже несколько. Прежде всего, он не лебезил перед коронованными особами Европы (и порой даже открыто презирал их). Он полагал, что все люди равны, за исключением, конечно, таланта: «Именно сердце облагораживает человека».

Чем больше знатных особ он встречал, тем меньше они ему нравились. В 1781 году, увидев эрцгерцога Максимилиана Франца, сына австрийской императрицы Марии-Терезии, Вольфганг написал отцу, что «глупость сочится из его глаз». Главный камергер Зальцбургского князя-архиепископа – работодателя его отца – счел молодого композитора столь наглым, что вышвырнул его прочь из дворца, наподдав ногой под зад. Кроме того, большинство дворов предпочитало нанимать итальянских музыкантов, поскольку такова была мода. Взять на работу немецкого композитора вместо итальянского было сродни тому, чтобы нанять польского повара вместо французского.

Более того, сама музыка Моцарта была революционной, тревожной. Он писал не приятные беззаботные мелодии на усладу богатым и благородным, а нечто новое, сложное, бросающее вызов душе. Многие не понимали либо не хотели понимать его музыку. После первого исполнения оперы Моцарта «Похищение из сераля» озадаченный император Иосиф II подошел к Моцарту и молвил: «Очень много нот, Моцарт», – на что композитор ответствовал: «Ровно столько, сколько нужно, Ваше Величество».

Кроме того, Моцарт сочинял в основном инструментальные композиции. Даже создавая вокальные партии, он смещал акцент с певцов на музыку, что раздражало не только публику, но и примадонн оперного мира.

Леопольд пытался направить талант сына в нужное ему русло, заставить писать все, что популярно, во имя заработка. Несмотря на постоянные жалобы на долги и нищету, он жил в квартире на восемь комнат с пристроенной конюшней, а ездил в фешенебельной карете. Благодаря выступлениям сына перед королевскими особами по всей Европе Леопольд скопил немало. Один из немногих людей, допущенных к его коллекции тщательно хранимых подарков – дорогие табакерки, элегантные часы, трости из слоновой кости, серебряные блюда и золотая посуда, – заметил, что это было «похоже на осмотр церковной сокровищницы».

В двадцать пять Вольфганг решил, что настало время выйти из-под отцовского контроля и расправить крылья – как в общечеловеческом, так и в музыкальном смысле. В марте 1781 года он прибыл в Вену, столицу Австрийской империи – город, который предлагал бесчисленные музыкальные возможности. Здесь имелись 300 000 жителей, множество концертных залов, музыкальные академии и талантливое сообщество. И наконец, именно это место стало его домом.

Моцарт зарабатывал деньги, выступая в академиях, на абонементных концертах и в домах меценатов. Он давал частные уроки игры на фортепиано, – хотя сложно сейчас вообразить человека, который брал бы уроки у самого Моцарта, – и писал музыку. Но в конечном итоге он работал куда усерднее прочих и зарабатывал куда меньше, чем многие музыканты, не обладавшие его гениальностью.

Главным соперником Моцарта в Вене был Антонио Сальери – успешный итальянский композитор, писавший оперы на трех языках. Он захватил Венскую оперу и в 1788 году, когда Моцарт уже строил взрослую карьеру, был назначен императорским капельмейстером.

Моцарт написал отцу несколько писем с жалобами на то, что Сальери и его приспешники перекрывают все его попытки получить официальное место. Например, в 1781 году, когда Моцарт надеялся, что император наймет его преподавать игру на фортепиано принцессе Елизавете Вюртембергской (невесте племянника императора), Иосиф отдал эту должность Сальери. «Император все испортил, – с горечью писал Моцарт, – ибо ему нет дела ни до кого, кроме Сальери».

Тем не менее Моцарт и Сальери, казалось, взаимно уважали музыкальный талант друг друга. В 1785 году они вместе сочинили кантату, в 1788 году Сальери поставил «Фигаро» Моцарта при дворе вместо одной из своих опер. Впервые попав на представление «Волшебной флейты» Моцарта в 1791 году, Сальери внимал с огромным усердием, и не было ни одного фрагмента, от увертюры до последнего хора, который бы не вызвал у него восклицания «браво!» или «превосходно!».

В отличие от серьезного обстоятельного Сальери, Вольфганг не был внушителен фигурой. Один из учеников писал о Моцарте:
«…небольшого роста и довольно бледен, весьма приятен физиономией и дружелюбен, в чертах меланхоличная серьезность, а голубые глаза ярко сияют».
Фильм Милоша Формана «Амадей» 1984 года запечатлел маниакальную сторону характера Моцарта: склонность к розыгрышам, привычку отпускать грязные остроты, любовь посмеяться. В 1782 году он написал канон си-бемоль мажор под названием «Лижи мне задницу хорошо и начисто».

Австрийская писательница Каролин Пихлер, ученица Вольфганга по классу фортепиано, писала о весьма пикантной истории. Однажды они играли дуэтом – она на басу, он на пианино, – как вдруг Моцарт вскочил и, будучи в безумном настроении, которое им часто овладевало, принялся прыгать через столы и стулья, мяукать, словно кот, и кувыркаться, как непослушный мальчишка.

По иронии судьбы, вечным ребенком в семье Моцартов числился не Вольфганг, а Леопольд – надутый, раздраженный и обиженный, сидящий в Зальцбурге и кипящий от негодования на то, что сын, вырвавшись из его тисков, добился успеха в Вене. Часто в письмах он обвинял сына в лени, расточительности, неблагодарности, непослушании и некомпетентности.

В сентябре 1781 года Моцарт написал отцу:
«Прошу тебя, доверяй мне во всем, ибо я по праву заслужил это. Мне хватает забот здесь, в попытках прокормиться, и чтение неприятных писем, которые ты шлешь, нисколько не помогает».
В 1782 году в возрасте двадцати шести лет Моцарт сделал то, чего всегда боялся Леопольд, – он женился. Он познакомился с Констанцией Вебер и ее семьей несколько лет назад в Мангейме, в Германии, во время поездки с матерью. Леопольд был взбешен очевидной влюбленностью Вольфганга в старшую из четырех сестер Алоизию и, даже не встречаясь с ними, утверждал, что жадная семья пытается заманить его талантливого сына в ловушку с целью получения денег. Теперь, четыре года спустя, Моцарт воссоединился с Веберами в Вене, куда они переехали, и влюбился в третью сестру. Леопольд, вероятно, был вне себя, когда получил письмо с новостью о помолвке. Теперь из-за одной женщины его сын навсегда лишился власти. После свадьбы отец и сын виделись лишь дважды, и оба визита были весьма некомфортными. Леопольд умер в 1787 году в возрасте шестидесяти лет, а Моцарт не приехал попрощаться, когда тот болел, и не присутствовал на похоронах.

По иронии судьбы, вскоре после смерти Леопольда Вольфганг наконец получил официальное место при дворе, которое так хотел выбить для него отец. Иосиф II нанял Моцарта в качестве камерного музыканта для написания менуэтов.

В последние годы, с учетом сочинения четырех успешных опер, доходы Моцарта значительно выросли. Однако он всегда отставал с оплатой счетов, так как тратился на одежду, изысканные обеды, подарки для Констанции и азартные игры.

Осенью 1791 года Моцарт наслаждался тем, что здоров, описывал в письмах вкусную еду, которую ел, – свиные котлеты, каплуны, осетрину – и в неистовых творческих порывах сочинял великолепную новую музыку. Возможно, его близкие не были удивлены, узнав, что у измотанного музыканта подскочила температура.

Однако эта болезнь, в отличие от остальных, не прошла. Когда Моцарт распух до такой гротескной степени, что не мог пошевелиться, жена и ее сестра София сшили ему специальное платье, расстегивавшееся сзади, дабы было легче подкладывать ночной горшок и подмывать великого композитора. 4 декабря он начал бредить. Два врача откачали у Моцарта два-три литра крови, что уменьшило способность организма противостоять инфекции.

На следующий день Моцарта скрутило спазмом, затем вырвало бурой жидкостью, и он упал замертво.

Вдова Констанция по секрету сообщила друзьям, что ее муж умер от лихорадки. Однако, оставшись с двумя детьми на руках, массой долгов и без доходов, она публично поддерживала слух о яде, чтобы вызывать в обществе сочувствие. Она говорила о таинственном незнакомце в маске, который якобы заказал заупокойную мессу. Согласно этой легенде, Моцарт серьезно заболел во время работы над произведением.

«Я знаю, что вот-вот умру, – так, по ее словам, сказал Моцарт. – Должно быть, кто-то дал мне аква-тофану и рассчитал точно время моей смерти, чтоб вышло, что я пишу реквием самому себе».

Правда была гораздо банальнее. За несколько месяцев до смерти Моцарта эксцентричный граф Франц фон Вальзегг заказал композитору заупокойную мессу в память о его недавно почившей жене. Имела место секретность, поскольку граф – музыкант-любитель – хотел выставить все так, будто реквием написал он сам.

Не вдаваясь в факты, Констанция получала пенсион от императора и прибыль с концертов, на которых играли музыку ее покойного мужа. Гораздо интереснее слушать композиции того, кто был таинственно убит, чем того, кто умер от естественной болезни. Она весьма скоро и солидно обогатилась на смерти Моцарта.

Большинство винило во всем Сальери, главного соперника Моцарта. В последнем сохранившемся письме, датированном 14 октября 1791 года, Моцарт писал (из Праги, где в тот момент находился двор), что ездил в оперу вместе с Сальери и сопрано Катариной Кавальери. Сальери мог бы, например, предложить Моцарту фляжку с алкоголем, пока они ехали в карете, или подмешать что-то ему в вино, когда они обсуждали оперу за ужином.

Сальери никогда не опровергал слухи об отравлении, но взял на себя музыкальное образование сына Моцарта. Под его руководством Франц Ксавер Вольфганг Моцарт превратился в известного композитора и дирижера. К концу жизни Сальери, страдавший от периодических приступов слабоумия, сознавался в убийстве Моцарта, но отрицал это в моменты просветления.

В 1823 году один из учеников Людвига ван Бетховена Игнац Мошелес посетил больного семидесятичетырехлетнего Сальери в общественной больнице в окрестностях Вены. Композитор поспешил сообщить:
«Хотя я не переживу эту болезнь, но могу заверить вас, что в нелепых слухах нет ни капли правды. Вы знаете, что меня винят в смерти Моцарта, но эта сплетня – всего лишь злоба, чистая злоба, так и передайте всему миру, дорогой Мошелес, так сказал вам умирающий Сальери».
Согласно другой теории, Моцарта отравил масонский орден, поскольку в 1784 году в пьесе «Волшебная флейта» он раскрыл многие их секреты. Однако собратья-масоны, никак не очерняя Моцарта, на самом деле устроили в память о нем Ложу скорби.
Автор либретто «Волшебной флейты» Эмануэль Шиканедер (также масон) прожил еще двадцать один год, не подвергаясь никаким нападкам.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Вольфганг Амадей Моцарт. Современная диагностика

Новое сообщение ZHAN » 04 фев 2021, 22:47

Самая нелепая часть истории с убийством заключается в том, что по всей Вене люди умирали от той же болезни, которая погубила Моцарта. Причиной смерти композитора указана «острая военная лихорадка», и никто не знает точно, что это, хотя исследователи придумали не менее 188 версий. Одна из них подразумевает, что речь идет об острой ревматической лихорадке, но в этом случае у больного наблюдается одышка – чего не упомянуто в отчетах о ходе болезни Моцарта. Кроме того, ОРЛ, как правило, проявляется у детей, а у взрослых сопровождается болями в суставах, а не их опуханием.

Учитывая отеки и зловоние, можно сделать вывод, что у Моцарта отказали почки: организм не выводит отходы с мочой, они скапливаются в кровотоке и выделяются с потом, слюной и т. п., пока все тело не начинает пахнуть мочой – так называемое уремическое зловоние. Однако не все болезни почек вызвали бы у Моцарта столь сильный отек.

Есть болезнь, которая объясняет все симптомы. Streptococcus equi, стрептококк группы С, атакует клубочки – микроскопические почечные фильтры, отчего отходы не попадают в мочу, а разносятся по всему организму. Как следует из названия [Equi (лат.) – лошадь], это в первую очередь болезнь лошадей и коров. Но, как и сибирская язва, она весьма заразна как для животных, так и для человека. Моцарт, разъезжая в каретах, нередко имел дело с лошадьми и, возможно, имел привычку пить непастеризованное молоко.

К сожалению, в архивах не осталось отчета о вскрытии, который помог бы нам разобраться в причинах лучше. По мнению врачей, дело было ясное: эпидемия острой военной лихорадки. Даже если б родственники пожелали провести вскрытие, тело, распухшее и зловонное, пребывало в ужасном состоянии, возможно, было заразно, и даже самый стойкий врач, вероятно, не захотел бы провести аутопсию.

Останков, которые можно было бы изучить, также не сохранилось. Следуя принципам эгалитаризма, навязанным Великой французской революцией, Иосиф II попытался запретить пышные похороны и издал соответствующие законы. Потому останки Моцарта были перевезены в ночи на кладбище Святого Марка, никакой похоронной процессии не состоялось, и никто из членов семьи не видел места захоронения. Кроме того, по указу Иосифа, гробы «среднего класса» укладывали по пять штук в одну могильную яму, чтобы спустя десять лет быть выкопанными и освободить место для новых гробов.

Пономарь церкви Святого Марка, некто Джозеф Ротмейер, утверждал, что пометил место, где был похоронен знаменитый композитор. Через десять лет после смерти Моцарта, в 1801 году, Ротмейер, как и полагается, выкопал кости и с гордостью выставил череп на всеобщее обозрение (сегодня он находится в музее Моцарта в Зальцбурге). К сожалению, Ротмейер выкопал явно не тот труп. Череп без челюсти имеет явные признаки перелома, а Моцарту кости черепа никто не ломал. Однако некоторые историки, отойдя от всякой логики, считают, что этот череп – прямое доказательство того, что Моцарт на самом деле умер от удара по голове.

Теория увяла в 2006 году, когда исследователи сравнили митохондриальную ДНК, выделенную из кости черепа, с ДНК, взятой из бедренных костей бабушки Моцарта по материнской линии и его племянницы. Анализ подтвердил отсутствие генетического сходства.

Возможно, мы никогда не будем знать наверняка, что же убило Моцарта (но точно не удар по голове), но это едва ли имеет значение. Единственное, что важно, – он жил и продолжает жить в его магически красивой музыке.

И хотя мы благодарны за то, что после Моцарта осталось столь обширное наследие – 626 работ, оперы, симфонии, струнные квартеты, менуэты, мессы, концерты для фортепиано, – но все же скорбим о том, как много мы потеряли из-за его преждевременной кончины в тридцать пять лет. Эта душераздирающе изысканная музыка, запечатленная в вечности, остается вне пределов нашей досягаемости.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Наполеон Бонапарт, император Франции (1769–1821)

Новое сообщение ZHAN » 05 фев 2021, 22:19

Неослабевающая боль в животе была подобна ножу, рассекающему плоть, мышцы и органы, – снова и снова, день за днем, неделя за неделей, и спасительная смерть никак не приходила.
Изображение

Наполеон Бонапарт возник из ниоткуда и стал самым могущественным человеком на планете. Он правил империей, которая на пике простиралась от Атлантики до России, от ледяной Балтики до сапфирово-голубого Ионического моря и насчитывала около семидесяти миллионов душ. Теперь же он властвовал над двумя комнатами в кишащем крысами, покрытом плесенью доме на скале посреди Атлантического океана. Вскоре его империя уменьшится до размеров деревянного ящика площадью два с половиной на шесть футов, да еще два в высоту.

15 апреля 1821 года он написал в завещании:
«Я умираю прежде срока, губимый английской олигархией и ее наемными убийцами: народ Англии скоро отомстит за меня».
Спустя еще две недели мучений добавил:
«После смерти, которая уже не за горами, хочу, чтобы было проведено вскрытие… Рекомендую тщательно осмотреть желудок и сделать подробный отчет… Всем правящим семьям я желаю пережить ужас и позор моих последних мгновений».
Его смерть в самом деле побудила не одного монарха Европы на радостях открыть шампанское. Король Франции Людовик XVIII (трусливый и весьма непопулярный брат Людовика XVI) беспокойно сидел на шатком троне. Многие французы жаждали возвращения Наполеона с его энергичным революционным настроем.

Британия, взявшая на себя опеку над Наполеоном, опасалась, что узник бежит, соберет еще одну армию и пойдет войной на Англию, хотя они ежегодно тратили целое состояние на содержание его в изгнании. Правители Германии, Австрии, Испании, Италии и России были счастливы похоронить Наполеона в том случае, если смерть внешне будет выглядеть естественной. Известие о его убийстве, несомненно, всколыхнет волну революционных протестов.

Человек, потрясший западный мир сильнее кого бы то ни было со времен Александра Македонского, родился в скромной семье мелкопоместных дворян на Корсике – острове у западного побережья Центральной Италии. В семье было восемь детей, которых требовалось кормить, воспитывать и содержать, что стало весьма трудно после смерти отца – Карло, судебного заседателя, который скончался в 1785 году в тридцать восемь лет от рака желудка.

Наполеон упорно трудился, чтобы подняться в обществе и помочь матери и братьям с сестрами материально. Он окончил Бриеннскую военную школу (французский аналог Вест-Пойнта XVIII века), будучи нежным шестнадцатилетним юношей, а способности к математике превратил в специализацию артиллериста. Когда в 1789 году началась революция, Наполеон решительно поддерживал ее. Он видел, сколь мало равенства и справедливости существует для простых людей в обществе, где правят эгоистичные члены королевских династий и высокомерные аристократы.

Быстро продвигаясь по карьерной лестнице, в 1796 году в возрасте двадцати семи лет он был произведен в генералы и повел армию в Северную Италию. Всего за тринадцать месяцев Наполеон одержал ряд потрясающих побед над силами, в четыре раза превосходящими его собственную армию. На поле боя он был смел, решителен, отважен и совершенно непобедим в то время, как кругом свистели пули. Если лошадь под ним падала замертво от выстрела, он небрежно слезал с туши и садился на свежего скакуна. «Коли все расписано заранее, то нет смысла переживать», – говорил он.

Победами он прежде всего обязан собственному воображению. Наполеон сбивал врагов с толку, совершая неожиданные маневры, в том числе ночные переходы. Энергия и выносливость у него были сверхчеловеческие. Он мог работать по двадцать четыре часа в сутки, пару раз прикорнув на полчаса. Кроме того, люди были искренне преданы Наполеону; многих он знал по имени, делил с ними тяготы и опасности.

Итак, Наполеон покинул Италию, оставив после себя две новые республики, чувствуя тесное родство с Францией. В декабре 1797 года он прибыл в Париж национальным героем. Французы хотели знать о новом Ахилле как можно больше.

Генерал-победитель оказался довольно красивым: точеное лицо, светло-русые волосы, серо-голубые глаза. Его рост составлял пять футов и шесть с половиной дюймов [Около 1,69 м] (средний по тем временам), а телосложение было худощавым. Наполеона переполняла такая энергия, что ему легко становилось скучно, и он редко мог усидеть на месте. Он обожал ездить верхом и часто расхаживал туда-сюда во время разговора.

Вскоре Наполеон двинулся на Египет и легко завоевал его. Затем, совместно с привезенными учеными и исследователями, он направил энергию на развитие наук, строительство дорог, больниц, школ.

Вернувшись в Париж в октябре 1799 года, он обнаружил, что во французской казне лежит 167 000 франков, а общая сумма долгов составляет 474 миллиона франков. Государственным служащим месяцами не платили жалованье. Безработица стремительно росла. Разбойники терроризировали путешественников. Очевидно, что дезорганизованное французское правительство нуждалось в сильном лидере, который бы направил нацию по верному пути. Запустив эффектный вихрь махинаций и сделок, Наполеон организовал переворот и объявил себя Первым консулом Французской республики.

Наполеон брал в банках кредиты и собирал деньги на лотереях. Он создал весьма эффективный Налоговый департамент, который быстро ввел налог на доход и имущество. Траты стали разумными, а бюджет сбалансировался. Золотые монеты заменили в обращении бесполезные бумажные ассигнации.

Французское законодательство к тому моменту было запутанным и противоречивым. Наполеон, полагая, что закон должен быть ясен и доступен каждому гражданину, разработал новую систему законов, известную как Кодекс Наполеона (или Гражданский кодекс). Радикально современная по тем временам, эта система гарантировала народу Франции равенство перед законом, неприкосновенность собственности и упразднение феодальных привилегий.

Он построил дороги, увеличил разведение зерновых культур и почти утроил производство французского шелка. Он открыл ворота гетто и пригласил евреев жить и работать там, где они хотят, и голосовать наравне с остальными гражданами Франции. Он создал первые профессиональные пожарные команды, ввел бесплатную вакцинацию и публичные суды присяжных. Раздраженный вековыми трудностями с поиском нужных домов и предприятий – система формирования адресов была довольно мутной, – он пронумеровал каждое здание, дав начало системе, которой мы пользуемся до сих пор: по одной стороне улицы – дома с нечетными номерами, по другой – с четными.

В декабре 1804 года Наполеон провозгласил себя императором Франции. Став самым могущественным человеком в мире, он все еще любил вспоминать о своем скромном корсиканском происхождении, а трон называл «деревяшкой, покрытой бархатом». На коронации многие гости были поражены, увидев, что во время многочасовой церемонии новоиспеченный император зевает.

При императоре Наполеоне продолжился экономический и административный прогресс. Вскоре во Франции установилась полная занятость и стабильные цены. Люди платили налоги, преступность резко сократилась, а дети отправились в школу.

Короче говоря, при Наполеоне Франция стала процветать так, как не было уже многие столетия. Он отвоевывал новые территории – Испанию, Германию, Голландию, Бельгию, Швейцарию, оставшуюся часть Италии, Польшу, Далмацию – и экспортировал туда блага справедливости, процветания и эффективного государственного управления. Естественно, что новый режим, неважно, сколь просвещенным он был, вызывал недовольство у жителей завоеванных территорий, да еще и с учетом того факта, что на французском троне сидел выскочка из низов.

В 1810 году Наполеон развелся с Жозефиной, соблазнительной креолкой, на которой женился в далеком 1796 году, – она так и не родила ему ребенка. Спустя два месяца он взял в жены хорошенькую, но глуповатую дочь австрийского императора Франциска II Марию-Луизу, и вскоре она подарила ему сына.

Хотя он активно вступал в союзы с Австрией, Россией, Швецией и Данией, бельмом на глазу оставалась Великобритания, которая не желала мира. Британское правительство краснело от стыда при мысли о Йорктауне, который вылился для них в унизительный проигрыш разношерстным революционерам-американцам в 1783 году. Мир с Наполеоном для них был словно пощечина всей королевской династии.

Для англичан видеть, как этот выскочка коронует себя императором, было сродни святотатству. Еще больше они ужаснулись, когда рухнули королевства: Наполеон сменил правителей из числа отпрысков родовитых заплесневелых королевских династий своими братьями и сестрами, фактически парвеню [Человек незнатного происхождения, попавший в среду аристократов и подражающий им в поведении и манерах]. Англичане убеждали союзников Наполеона расторгать мирные договоры и объявлять Франции войну.

Поворотным моментом для Наполеона стало злополучное вторжение в Россию в 1812 году. Оценки разнятся, но, судя по всему, император пришел туда с армией в 450–600 тысяч, собранной со всей империи, а бежал, имея за спиной всего 40–70 тысяч солдат. В следующем году коалиция Австрии, Швеции, России, Великобритании, Испании и Португалии выступила против Наполеона и одержала победу числом.

Когда Наполеон возвратился с фронта, Париж уже сдался на милость победителя, а его собственные жена и сын были вывезены в Австрию тестем Наполеона, императором Франциском II. Бонапарт безоговорочно отрекся от престола 6 апреля 1814 года.

Победители согласились позволить Наполеону править островом Эльба у берегов Тосканы, гористым и бедным местом площадью двенадцать на восемнадцать миль, с населением около 12 000 человек. Он набросился на ее проблемы с характерным наслаждением, способствуя выращиванию фермерами новых культур, строя новые дороги и корабли, разрабатывая железные рудники, организуя сбор мусора, гниющего на улицах, издавая новые законы и перестраивая систему образования.

Однако спустя десять месяцев Наполеон легко сбежал с группой в 700 человек. Он высадился на юге Франции и устремился на север. Солдаты дезертировали из действующей французской армии и переходили под его знамена. 20 марта 1815 года Наполеон въехал в Париж и с отвращением обнаружил, что короля Людовика XVIII и след простыл.

Он правил три месяца, а затем 18 июня 1825 года удача окончательно покинула его во время битвы при Ватерлоо в Бельгии: он понес тяжелые потери и был полностью разгромлен. В Париже он обнаружил, что французы ополчились на него. Опасаясь, что Людовик XVIII отдаст приказ о расстреле, Наполеон сдался британцам, надеясь (возможно, весьма наивно), что они предоставят ему имение и позволять дожить свой век как обычному аристократу.

Британцы не были до конца уверены, как с ним поступить, однако в их планы точно не входило предоставить ему уютное имение в Уитлшире. В конце концов, они решили изгнать Наполеона на остров Святой Елены (пять на десять миль площадью), который находился так далеко от цивилизации, что побег невозможно было даже вообразить. Ему позволили выбрать трех офицеров и десяток слуг, которые отправятся в изгнание вместе с ним. Никто из родных Наполеона, которых он короновал и наделил богатством, не вызвался присоединиться к нему.

Когда спустя семьдесят дней путешествия его корабль бросил якорь в маленьком порту Джеймстауна, одна из женщин на корабле сказала: «Не иначе как дьявол, перелетая из одного мира в другой, гадил по пути – так и появился этот остров».

Наполеон отличался отменным здоровьем. Самое мудрое, что он мог сделать, – держаться подальше от врачей.

Армейский хирург Уолтер Генри заявил, что остров Святой Елены – «самая уродливая и мрачная скала, какую только можно себе вообразить, с неровной изломанной поверхностью, вздымающаяся из морских глубин, словно огромная черная бородавка».

Остров служил портом для судов, следующих в Индию или Южную Африку: здесь пополняли припасы и воду. В 1815 году население города составляло 4000 человек, включая гарнизон на тысячу солдат. Флотилия Наполеона привезла еще 2000 солдат, которые должны были охранять экс-императора. Его новый дом, Лонгвуд-Хаус, представлял собой одноэтажное здание, отделанное бледно-желтой штукатуркой, в двадцать три комнаты. Там жили около пятидесяти человек, включая слуг Наполеона и британских гвардейцев.

Теперь главным врагом Наполеона служил не герцог Веллингтон или русский царь, а отупляющая скука.

Хотя он привез с собой полторы тысячи книг, но быстро понял, что дабы оставаться занятым, ему необходимо 60 000. По шесть часов в день он надиктовывал секретарю свои мемуары.

Каждый день в восемь вечера слуга в расшитом зеленом сюртуке и черных шелковых бриджах объявлял: «Ужин Его Величеству подан». Наполеон, его помощники и их жены садились за стол, ужин сервировали на серебряных блюдах и севрском фарфоре. Периодически по залу пробегала гигантская крыса; присутствующие вежливо игнорировали ее. После ужина все играли в карты. Потом слушали, как Наполеон заново переживает свои величайшие битвы или читает вслух. Если удавалось продержаться до одиннадцати вечера, он называл это «еще одной победой над временем».

На протяжении всей жизни Наполеон отличался отменным здоровьем. Он регулярно занимался спортом, умеренно употреблял алкоголь и каждое утро оттирался в горячей ванне. Возможно, самое мудрое, что он мог сделать, – держаться подальше от врачей. Встречая доктора, он первым делом спрашивал:
«Мсье, сколько пациентов вы убили за время вашей практики?»
Он редко (если вообще когда-либо) принимал лекарства, соглашался на кровопускание или очищение организма путем клизм и рвотного.

В первый год пребывания на острове Святой Елены Наполеону разрешили ездить по острову и заходить в порт Джеймстауна, свободно ведя беседы с любыми людьми, которых он встречал. Однако в октябре 1816 года британский губернатор, сэр Хадсон Лоу, прослышал, что американские бонапартисты (брат Наполеона Жозеф жил в Бордентауне, штат Нью-Джерси) организовали спасательную экспедицию. Боязливый и подозрительный Лоу денно и нощно беспокоился о том, каким позором ляжет на него побег самого важного узника в истории мира, а потому накладывал все более оскорбительные ограничения на его содержание.

Вскоре Наполеон проникся презрением к своему тюремщику и ради собственного удовольствия решил начать новую войну – с губернатором Хадсоном Лоу Когда Лоу приказал людям дважды в день обыскивать комнаты Наполеона, тот отказался их покидать. Увидев в саду красную форму, он задергивал шторы. Слугам, которые работали в саду, Наполеон приказывал носить одежду, аналогичную его одежде (включая огромную шляпу с отвисшими полями), а потому солдаты не имели понятия, кто из людей – пленник (если он вообще там есть). Бонапарт велел своему священнику, обладавшему схожим телосложением, надеть сюртук и шляпу, сесть спиной к окну, а потом, ухмыляясь, обернуться, чтобы офицер, пробирающийся через сад, увидел, что в доме не Наполеон.

Губернатор настаивал на обращении к узнику «генерал Бонапарт», а Наполеон отказывался отвечать на устную или письменную речь, если его не называли императором, и отсылал письма губернатора нераспечатанными. Когда Лоу направил в Лонгвуд-Хаус ящик вина, Наполеон возвратил его, заметив, что опасается, как бы вино не было отравлено. Это новая война с ежедневными стычками и маленькими победами развлекала Наполеона. В бесконечной скуке у него появилась цель – изводить Хадсона Лоу.

Остров Святой Елены, по утверждению британцев, был местом нездоровым. От влажного климата обои в Лонгвуде покрывала зеленоватая плесень. Хуже того: Лоу и ограничил передвижения Наполеона, настаивая, чтобы английские офицеры сопровождали его во время конных и пеших прогулок за пределами Лонгвуда. Не желая ходить с эскортом из нянек в красных мундирах, Наполеон перестал ездить верхом и гулять. Из-за внезапного прекращения физических упражнений он быстро набрал вес, ноги опухли, появилась головная боль и кашель, а десны начали кровоточить.

20 сентября 1817 года он впервые пожаловался на тупую боль в боку на уровне правого локтя. С этого дня (кроме периода ремиссии с октября 1819-го по июнь 1820 года) Наполеон не ощущал себя здоровым: его мучили тошнота, рвота, бессонница, запор и депрессия.

В июле 1820 года малейшее напряжение превращалось для него в усталость. Пульс был неровный, руки и ноги леденели. К весне 1821 года он уже не мог ходить без посторонней помощи и с трудом ел, попросту высасывая сок из мяса. Теперь болел уже не правый бок, а весь живот.

Хотя по прибытии на остров Наполеон был довольно пухлым, за несколько месяцев он скинул по меньшей мере двадцать фунтов. Когда итальянский врач по имени Франсуа Карло Антоммарчи убеждал его принимать лекарства, Наполеон фыркал:
«Оставьте ваши пилюли себе – я не желаю, чтоб болезней у меня стало вдвое больше: уже имеющаяся и та, которую вы мне скормите».
2 апреля он сообщил английскому врачу Арчибальду Арнотту:
«У меня острые боли, вот здесь, такие, будто меня режут бритвой, как думаете, может, это повреждение привратника [сфинктера, отделяющего желудок от двенадцатиперстной кишки]? Мой отец умер от подобной болезни – разве она не наследственная?»
В 1785 году врач, проводивший вскрытие Карло Буонапарте, обнаружил в его желудке «опухоль полухрящевой консистенции, которая имела форму и размер большой картофелины или большой удлиненной груши».

Доктор Арнотт заверил его, что это обычные газы и что у него есть надежное лекарство. Император отказался.

Когда 15 апреля Наполеон написал в завещании, что его губит наемный убийца английской олигархии, он вполне вероятно понимал, что умирает от рака желудка, однако хотел создать массу трудностей главному злодею конца своей жизни – губернатору Лоу.

На самом деле до самого конца Наполеон не терял чувства юмора. «Я не боюсь умирать, – заметил он. – Единственное, что меня беспокоит, – как бы англичане не вздумали забальзамировать мое тело и положить его под Вестминстером».

К концу апреля у него был бред, его рвало массами, похожими на кофейную гущу, – как мы теперь знаем, это признак желудочно-кишечного кровотечения. Периодически император впадал в кому.

26 апреля ему привиделась любимая Жозефина, которая умерла семью годами ранее от пневмонии. «Она сказала, что мы скоро встретимся, – сказал Наполеон, – и больше уже не будем расставаться, она сказала мне, неужели вы ее не видели?»

В ночь на 4 мая он бормотал что-то в бреду о Франции, об армии, о Жозефине, а на следующий день впал в кому и умер в возрасте пятидесяти одного года.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Наполеон Бонапарт. Посмертное вскрытие

Новое сообщение ZHAN » 06 фев 2021, 14:03

Луи Маршан, верный камердинер императора, последовавший за ним на остров и бывший рядом каждый день, обмыл тело одеколоном и вместе с двумя помощниками перенес Наполеона на стол в бильярдной, где он имел привычку изучать карты.

Это было, возможно, самое важное вскрытие из всех, которые проводились когда-либо. В три часа дня доктор Антоммарчи провел его в присутствии семи других хирургов, британцев и десяти французов – последователей Наполеона.

Вот что значится в отчете:
«В дюйме от привратника была обнаружена язва, прорвавшаяся в слизистую оболочку желудка, шириной в мизинец. Внутренняя поверхность желудка представляла собой опухолевые массы со скиррозными (плотными) озлокачествляющимися участками – это особенно заметно вблизи привратника… почти целиком желудок наполнен массами, напоминающими по консистенции кофейную гущу…»
За несколько месяцев до смерти у Наполеона открылась язва, образовав дыру, в которую можно было просунуть палец. Однако печень прилепилась к желудку, словно пробка, не позволяя желудочным кислотам попасть в брюшную полость и убить его в течение нескольких часов, как это было за полтора столетия до того с Генриеттой Орлеанской. Хотя разрыв и был запечатан, язва переросла в рак. Современные исследования показали, что необработанные язвы желудка становятся злокачественными примерно в 6–9 процентах случаев.

Наполеона похоронили на его любимом месте на острове – в тихой роще, но в 1840 году эксгумировали, собираясь перевезти во Францию. Как ни странно, хоть мундир и истлел, но само тело императора сохранилось прекрасно, будто он спал. Многие сочли это признаком отравления мышьяком.

Современная диагностика

В 1960-х годах шведский дантист и поклонник Наполеона доктор Стэн Форшуфвуд, изучая ход болезни императора, распознал у него двадцать два из тридцати симптомов отравления мышьяком. Хотя французы с большой неохотой отнеслись к мысли поднять тридцать пять тонн полированного порфира, скрывавшего тело императора в парижском Доме инвалидов, и подвергнуть останки анализу, Форшуфвуд обнаружил множество прядей волос, сохранившихся со времен пребывания императора на острове Святой Елены. На протяжении многих лет подчиненные Наполеона, местные жители и гости умоляли передать их им. По смерти императора камердинер Маршан побрил его и сделал множество подарков из волос Наполеона.

Доктор Форшуфвуд получил пряди из различных источников и подверг их анализу, который выявил содержание мышьяка, превышающего норму в сотни раз, что, по мысли ученого, доказывало отравление. Однако со времени исследований Форшуфвуда волосы Наполеона времен острова Святой Елены неоднократно тестировали различные исследовательские институты по всему миру, сравнивая данные с анализом других прядей, состриженных на более ранних этапах жизни (вплоть до детства на Корсике). Уровень мышьяка в крови императора всегда был примерно в сто раз выше нормы, как и у его жены Жозефины и сына Наполеона II.

Жена и сын, возможно, принимали лекарства на основе мышьяка, а Жозефина еще и пользовалась косметикой, содержащей этот тяжелый металл. Наполеон же держался от врачей подальше. Он был приверженцем гигиены и, возможно, с детства использовал тоник на основе мышьяка, дабы предотвратить появление вшей. Любопытно, что в годы жизни на острове содержание мышьяка в его крови не выросло, хотя он и присутствовал в заплесневелых обоях, и любой сквозняк взметал в воздух мышьяковую пыль.

В последние мучительные месяцы жизни Наполеон задавался вопросом: погрузится ли Европа без него в сокрушительный ужас прошлого или же прогресс и свобода, которые он привнес, останутся в том или ином виде? Неужели народ, привыкший к равенству, так легко откажется от него в пользу вернувшейся монархии?

Как показали революции последующих десятилетий, это было не так. Самое большое наследство Наполеона – это его Кодекс, один из немногих документов, оказавших огромное влияние на весь мир.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Научные достижения Викторианской эпохи

Новое сообщение ZHAN » 07 фев 2021, 13:28

После смерти Наполеона в 1821 году подозрения в отравлении королей понемногу сошли на нет, в том числе и потому, что число королей сократилось. В Англии после 1689 года, а в других европейских странах после Наполеона у королей уже не осталось привилегии одним щелчком пальцев повелеть отправить человека на плаху. Они не могли повышать налоги и тратить казенные деньги на войны по прихоти. Короли больше не правили. Теперь у руля стояла конституционная монархия, в которой основная власть принадлежала парламенту.

Кроме того, достижения в области создания медицинского оборудования помогали определить, чем болел человек, а также отчего он умер. Большая часть нынешнего врачебного инструментария – изобретения относительно недавние. Первый стетоскоп появился в 1816 году благодаря парижскому врачу Рене Теофилю Гиацинту Лаэннеку, причем из соображений не столько науки, сколько приличия. Он считал сердцебиение, используя исключительно свои руки, но однажды к нему пришла пациентка – симпатичная девочка-подросток с большой грудью. Учитывая интимность обстановки, Рене предпочел свернуть лист бумаги, чтобы послушать сердце, и был поражен тем, насколько это улучшило слух. В конце концов, он спроектировал длинную деревянную трубку, которую прикладывал к уху, а в 1851 году ирландский врач Артур Лиред создал стетоскоп для двух ушей.

Хотя придворные врачи и понимали, как важно определять температуру для понимания течения болезни, у них не было соответствующих инструментов. В 1612 году венецианский врач с весьма нарциссическим именем Санторио Санторио изобрел термометр, который нужно было вкладывать в рот пациенту. Однако изобретение было громоздким, ненадежным и требовалась вечность, чтобы он уловил температуру. Только в 1867 году английский врач сэр Томас Олбут создал надежный и точный термометр – шесть дюймов в длину, меряет температуру за пять минут.

До книги Уильяма Гарвея «О движении сердца и крови» (On the Motion of the Heart and Blood), изданной в 1628 году, никто толком не понимал кровообращение. По иронии судьбы, потрясающее открытие о том, что сердце перекачивает кровь в мозг и по всему телу, почти разрушило карьеру Гарвея. Люди смеялись над ним на улицах, на его лекции в Лондоне перестали приходить. Хотя постепенно теории Гарвея начали принимать, но измерение кровяного давления оставалось невозможным до 1867 года, когда австрийский врач Самуэль Зигфрид Карл фон Баш изобрел сфигмоманометр – первый тонометр.

Кроме того, химия (которая веками была частью алхимии с ее фокусами и магией) выделилась в отдельную ветвь науки. Начиная с середины XVIII века ученые разработали ряд тестов для определения содержания мышьяка, хотя некоторые были весьма ненадежны (в зависимости от того, какие еще вещества присутствовали в образце).

В 1833 году британский химик Джеймс Марш исследовал человеческие органы и остатки кофе в ходе суда над Джоном Бодлом, которого обвиняли в том, что он отравил скупого и отвратительного по характеру деда, дабы забрать наследство. Аптекарь подтвердил, что продал Бодлу белый мышьяк.

Марш провел обычный тест: размял образец тканей из органов мертвеца и остатки кофе и пропустил через них пузырящийся сероводородный газ. В результате образовался желтый осадок, сульфид мышьяка, что подтверждало теорию об отравлении. Однако к тому времени, как Марш давал показания в суде, осадок размыло, и в качестве доказательства он использоваться не мог. Сомнение было истолковано в пользу обвиняемого.

Однако Марш знал, что Бодл виновен – и двадцать лет спустя он в самом деле сознался в убийстве старика. Разочарование подпитывало решимость химика разработать новый тест на мышьяк, который будет показателен в зале суда. К 1836 году он создал так называемую пробу Марша: к образцу добавлялась серная либо соляная кислота, а затем цинк. При реакции кислоты с цинком выделялся водород, а мышьяк связывался с водородом, образуя газ арсин, который пузырился в растворе. Газ пропускали через раскаленную стеклянную трубку, и на выходе он воспламенялся, оставляя черный след на стеклянной пластине, располагавшейся у сопла.

Проба Марша позволяла определить содержание даже небольшого количества мышьяка— две частицы на миллион. С 1851-го и до 1970-х годов ученые использовали пробу Марша, параллельно разрабатывая ряд эффективных анализов для определения всех видов ядов, включая алкалоиды (то есть яды растительного происхождения). Все эти научные достижения заставили мертвецов по-настоящему заговорить.

В Викторианскую эпоху использование микроскопа серьезно продвинуло медицину, хотя этот прибор к тому моменту уже имел длинную и необычную историю. Астроном Галилео Галилей изобрел его в 1609 году: увеличение, которое давал сложный микроскоп, во много раз превышало способности увеличительных линз, которыми пользовались на протяжении веков.

Иронично, но человеком, который довел микроскоп до ума, был вовсе не ученый, а торговец тканями. Голландский драпировщик Антони ван Левенгук хотел изучать качество нити, и для этого ему было недостаточно увеличения, которое давала увеличительная линза. Он разработал собственные, однако изучением ткани для своего магазина не ограничился. Любопытство подтолкнуло его рассмотреть под микроскопом каплю воды из пруда, и драпировщик был потрясен, увидев в ней крошечных «зверьков». Его письмо в Лондонское королевское общество – первое свидетельство человека, наблюдавшего бактерии.

Королевское общество, увы, не восприняло Левенгука всерьез. 20 октября 1676 года Генри Ольденбург, секретарь общества, ответил так:
«Ваше письмо от 10 октября прочитали с огромным удовольствием. Рассказ о миллиардах "маленьких животных", плавающих в дождевой воде, которые вы наблюдали с помощью вашего так называемого микроскопа, вызвал у нас немалое веселье, будучи зачитанным на последнем заседании. Описания анатомии и наблюдений за этими существами, несомненно, достойные романа, привели одного из членов нашего общества к мысли, что ваша "дождевая вода" могла содержать в себе достаточное количество дистиллированного спирта, поглощенного исследователем…»
«Что касается меня, – продолжает Ольденбург, – то я воздержусь от рассуждений о трезвости ваших наблюдений и достоверности показаний вашего инструмента. После проведения голосования среди членов общества (увы, сопровождавшегося значительным числом смешков) было решено не публиковать ваше сообщение в нашем журнале. Однако все мы желаем вашим "зверькам" здоровья, процветания и успешного ведения дел их "первооткрывателем"».

Тем не менее спустя год по договоренности некоторые члены общества посетили Левенгука. Как и он, они смогли наблюдать в микроскопе крошечных существ, что некоторым образом оправдывало его.

Оставив изучение воды из пруда, Левенгук поместил под микроскоп образец собственной слюны и соскоба зубного налета и был совершенно очарован. 17 сентября 1683 года он снова написал в Королевское общество:
«Я с большим удивлением увидел, что и в этих образцах наблюдается огромное количество маленьких животных, непрерывно движущихся».
Во рту старика, который никогда в жизни не чистил зубы, Левенгук обнаружил
«невероятно большую компанию живых организмов… Более того, их было так много, что весь образец жидкости, казалось, живет своей жизнью».
К сожалению, потребовалось еще двести лет, чтобы задаться вопросом, могут ли эти крошечные забавные существа быть убийцами.

К 1830-м годам убийственная практика кровопускания, а также слабительные и рвотные препараты вышли из моды, но лишь к 1870-м годам бессмысленные теории о четырех гуморах и экскрементальных миазмах выкинули на свалку истории. Прогресс в основном обусловлен работой немецкого патолога Рудольфа Вирхова, страстного любителя микроскопа. Он заменил гуморальную теорию клеточной доктриной, доказав, что болезнь вызывают изменения в клетках организма.

Исследователи вдруг начали совершать открытия одно за другим. В 1876 году немецкий врач Роберт Кох открыл первую бактерию, вызывающую эпидемию, – бактерию сибирской язвы. Француз Александр Йерсен в 1894 году открыл бациллу бубонной чумы, названную в его честь, – Yersinia pestis. В 1880 году Шарль Луи Альфонс Лаверан смог идентифицировать паразита, вызывающего малярию, но лишь в 1898 году уже британский хирург сэр Рональд Росс доказал, что переносчиком паразита являются комары.

Новые процедуры позволяли четко и точно ставить диагнозы и по большей части верно определять причины смерти. Питаемый невежеством страх, от которого рождались слухи об отравлении, стих благодаря науке.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

«Демократизация» яда

Новое сообщение ZHAN » 08 фев 2021, 20:51

По иронии судьбы, когда достижения медицины и науки XIX века уменьшили страх отравления в королевских кругах, яды получили наибольшее распространение. Во-первых, в силу доступности. Убийце больше не требовалось обладать богатством Медичи (которые, как известно, держали целую фабрику по производству ядов), чтобы расправиться с врагом. Крысиный яд на основе мышьяка – ничем не примечательный белый порошок, который легко спутать с мукой или кондитерским сахаром, – продавался за гроши. Не существовало законов, требовавших фиксировать, кто его покупает, – это мог сделать даже ребенок.

Препараты на основе мышьяка, которые в свое время свели с ума короля Георга III, – порошок Джеймса и раствор Фаулера – использовались в качестве домашних лекарств вплоть до 1950 года. Мышьяк все еще добавляли в мази и клизмы, вдыхали в виде паров, а в 1908 году его стали использовать для лечения сифилиса вместо ртути в новом лекарстве под названием сальварсан. Оно использовалось до тех времен, пока пенициллин не стал доступен большинству в 1945 году.

Благодаря индустриализации ядовитая косметика, раньше остававшаяся уделом знати, стала доступна рабочему классу. Теперь не нужно было родиться королевой или графиней, чтобы купить косметическое средство, содержащее убойные дозы ртути, мышьяка, свинца и иных вредных веществ.

В 1860-х годах обнаружили, что отбеливающий кожу лосьон под названием «Цветок юности леди» (Laird's Bloom of Youth), который рекламировали как «восхитительный и безвредный препарат», вызывает паралич, потерю веса, тошноту, головные боли – и все из-за высокого содержания ацетата свинца. Многие другие средства по уходу за кожей содержали ртуть, свинец, карболовую кислоту и другие ядовитые ингредиенты. «Мазь от веснушек Берри» создавали на основе хлорида ртути, а название «Улучшенная безвредная мышьяковая вафля доктора Маккензи» говорит само за себя.

Яд вторгся в сферу домашнего декора и одежды среднего класса. В 1775 году немецкий химик Карл Шееле выделил из медного арсенита блестящий зеленый пигмент «Зелень Шееле», которым тут же стало популярно красить обои (в том числе в доме Наполеона на острове Святой Елены). В 1814 году химики в немецком городе Швайнфурте разработали на основе ацетата меди и медного арсенита цвет Schweinfurt green, который применяли для создания различных оттенков. Зеленый на основе мышьяка стал самым модным цветом девятнадцатого столетия: его использовали в одежде, мебели, красках, мыле, пищевых красителях, обивке, драпировке и детских игрушках, что стало причиной множества смертей.

В 1864 году некий ученый обнаружил, что содержания мышьяка в обоях гостиной достаточно для убийства сотни людей. В частности, это касалось детей: они нередко болели и иногда умирали в комнатах, оклеенных зелеными обоями. В 1858 году обои с мышьяком покрывали более миллиона квадратных миль стен в британских домах. К 1880-м, когда опасность осознали, их принялись массово сдирать, причем рабочие, исполнявшие эту задачу, нередко теряли сознание от паров мышьяка. Хозяевам приходилось открывать дома и реанимировать пострадавших коньяком.

Однако было недостаточно просто содрать обои. Владельцам домов пришлось заменить позеленевшие жалюзи, которые выбрасывали в воздух мышьяковую пыль всякий раз, когда их открывали или закрывали. Кроме того, нужно было заново обить всю мебель. И купить новые ковры. А также новые абажуры.

И, разумеется, не стоит забывать об одежде. Лондонский врач проанализировал ткань, созданную с использованием «Зелени Шееле» и обнаружил более шестидесяти частиц мышьяка на ярд ткани. Учитывая, что на платье, надеваемое поверх юбки обруча, шло более двадцати ярдов ткани, такой наряд содержал около тысячи частиц мышьяка – достаточно для отравления двух сотен людей. Красавица кружилась в вальсе, а по воздуху расходилась мышьяковая пыль: можно сказать, что она была в буквальном смысле убийственно красива. Танцовщицы Лондонского балета массово отравились из-за своих костюмов водяных нимф. Можно даже представить, как на середине пируэта они останавливаются и бросаются за кулисы, не в силах справиться с тошнотой. Даже сегодня музейные кураторы, работающие с одеждой XIX века, носят маски и перчатки, чтобы не вдыхать мышьяковую пыль, которая взлетает в воздух при малейшем перемещении предмета одежды.

Швеи и другие люди, работавшие с ядовитыми тканями, нередко заболевали. В 1861 году девятнадцатилетняя Матильда Шейрер, которая создавала искусственные цветы для платьев и головных уборов, умерла после нескольких месяцев тревожных симптомов. У нее позеленели глаза и ногти, ее рвало, она билась в конвульсиях, изо рта шла пена. Вскрытие показало наличие мышьяка в желудке, печени и легких.

Мышьяк смешивали со свечным воском, чтобы придать свече гладкость и блеск. По мере сгорания свечи мышьяк попадал в воздух. В эпоху до пестицидов вечную проблему мух решали с помощью пропитанной мышьяком бумаги. Отравленные мухи-камикадзе падали в кружки с пивом и, даже будучи немедленно выловленными, становились причиной рвоты. Фермеры вымачивали пшеничное зерно в растворе мышьяка, чтобы защитить его от паразитов. Бакалейщики пересыпали мышьяком фрукты, а пивовары использовали мышьяковистый ангидрид.

Так что проба Марша не так уж и помогала, если подумать. Мало того, что можно было легко подменить ядом сахар, чтобы его добавили в чай, так к тому же несчастные жертвы Викторианской эпохи вдыхали и поглощали мышьяк совершенно невинным образом.

Члены королевской семьи страдали наравне с простыми людьми от ядовитой косметики, лекарств и украшений, но по крайней мере в Викторианскую эпоху стало значительно лучше с гигиеной. Регулярный прием ванн входил в моду и, поскольку XIX век был весьма прогрессивным, в большинстве дворцов и больших домов к 1880-м годам уже имелись проточная вода и смывные туалеты. Переполненные ночные горшки (а с ними и рассадники микробов) остались в прошлом.

Пусть доктора и не могли излечить большинство болезней, но, по крайней мере, они перестали активно убивать пациентов. Смертность снизилась, а искусство диагностики шагнуло вперед. Аристократы, которым в прошлые века за каждой болезнью мерещился яд, теперь могли спать спокойнее.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Выбери свой яд

Новое сообщение ZHAN » 09 фев 2021, 20:40

Яды, как и все остальное, входили в моду и выходили из нее. В древности были наиболее популярны растительные токсины, в то время как популярные убийцы эпохи Возрождения предпочитали яды тяжелых металлов. Научные достижения XIX и XX веков привели к созданию нового смертоносного набора химических и радиоактивных соединений.

Яды тяжелых металлов

Мышьяк: минерал разных цветов – серый, черный, красный (называемый также реальгаром) и желтый (аурипигмент). Большинство отравителей использовали белый мышьяк, полученный путем нагревания мышьяковой руды и дробления ее до белого кристаллического порошка, который растворяется в воде и практически необнаружим в пище или напитке.

Симптомы отравления мышьяком: сильная рвота, водянистый стул, боль в животе, мышечные спазмы в икрах, боль во рту и в горле, затрудненное глотание, неутолимая жажда, слабый пульс, холодная влажная кожа, почечная недостаточность, кома и смерть.

Сурьма: блестящий серый полуметалл, встречающийся в природе главным образом в составе сульфидного минерала стибнита (антимонита).

Симптомы отравления сурьмой: схожи с отравлением мышьяком, хотя и не так смертельны.

Сурьма вызывает рвоту быстрее, чем мышьяк, прежде чем летальная доза успевает всосаться в кровь. На протяжении веков врачи использовали сурьму в качестве лекарства, которое изгоняет из организма злой дух, вызывающий болезнь.

Ртуть: жидкий минерал (собственно ртуть) или же руда, называемая сернистой ртутью (другое название – киноварь, сульфид, из которого можно выделить чистую ртуть).

Симптомы отравления ртутью: чрезмерное слюноотделение, неприятный запах изо рта, воспаление губ, десен и зубов, потеря зубов и отслоение тканей десен, повреждение почек. Поражает центральную нервную систему, вызывая тремор и ухудшая почерк. Провоцирует ряд проблем с психикой: паранойя, депрессия, перепады настроения, вспышки гнева, плохая концентрация внимания, бессонница.

Жидкая ртуть, попавшая в пищеварительный тракт, до странности нетоксична, поскольку кишечник ее не абсорбирует, зато ртутный сублимат – смертелен. Поглощение ртути в любой форме через кожу опасно, а вдыхание часто смертельно, поскольку пары вызывают значительное повреждение мозга.

Свинец: серая металлическая руда.

Симптомы отравления свинцом: запор, слабость, онемение конечностей, гидроцефалия (скопление цереброспинальной жидкости в головном мозге), выпадение зубов, болезненная бледность, усталость, частичный паралич, подагра, депрессия, паранойя, перепады настроения, головные боли, бессонница, припадки, слепота, снижение полового влечения, низкая фертильность и кома.

Растительные яды

Аконит, также известный как клобук монаха, ИЛИ ВОЛЧЬЯ пасть: род многолетних травянистых растений, включающий в себя более 250 видов.

Симптомы отравления аконитом: тошнота, рвота, диарея, жжение и онемение во рту и на лице, которое может переходить на конечности, потливость, головокружение, затрудненное дыхание, головная боль, спутанность сознания, паралич сердца и легких, ведущие к смерти.

Белладонна, она же смертельный паслен: многолетнее травянистое растение семейства пасленовых. «Белладонна» означает «красотка» на итальянском, ибо модницы закапывали ее сок в глаза для расширения зрачков.

Симптомы отравления белладонной: сильная сухость во рту и в горле, потеря равновесия, алая сыпь, невнятная речь, нечеткое зрение, чувствительность к свету, задержка мочи, запор, спутанность сознания, галлюцинации, бред и судороги.

Наперстянка, или дигиталис: род, включающий в себя около 20 видов травянистых многолетних кустарников и двулетников с красивыми фиолетовыми цветами.

Симптомы отравления наперстянкой: спутанность сознания, аритмия, тошнота, рвота, диарея, искаженное зрение, затрудненное дыхание, блокада сердца.

Морозник: род многолетних травянистых растений семейства лютиковых, более 20 видов цветковых растений.

Симптомы отравления морозником: шум в ушах, головокружение, ступор, жажда, чувство удушья, отек языка и горла, рвота, брадикардия (замедление сердечного ритма), коллапс и смерть от остановки сердца.

Болиголов: весьма ядовитое многолетнее травянистое растение семейства зонтичных.

Симптомы отравления болиголовом: головокружение и онемение в ногах, которое распространяется вверх по телу, пока не парализует сердце и легкие.

Белена: растение, родственное белладонне.

Симптомы отравления беленой: схожи с симптомами отравления белладонной, плюс опасность погружения жертвы в глубокий сон, от которого она уже не очнется.

Ядовитые грибы: обычно имеют белую «юбочку», пятнышки или наросты на шляпке, полый стебель, сок молочного цвета, при срезе или надломе часто могут менять цвет.

Симптомы отравления грибами: прострация, головная боль, ступор, бред, понос с кровью, боль в животе, рвота, поражение печени и почек, паралич сердца, кома и смерть.

Опиум: сок недозрелых семенных коробочек снотворного мака.

Симптомы отравления опиумом: сильный зуд в носу, глубокий сон и постепенный паралич сердца и легких, приводящий к смерти.

Тис: хвойное дерево с красными ягодами.

Симптомы отравления тисом: учащенное сердцебиение, мышечная дрожь, судороги, коллапс, затрудненное дыхание, нарушение кровообращения и в конечном итоге остановка сердца. Однако иногда симптомов нет вообще, и через несколько часов после приема пищи жертва просто падает замертво.

Яды животного происхождения

Кантаридин, или шпанская мушка: изумрудно-зеленый жук, обитающий на территории Европы.

Симптомы отравления шпанской мушкой: образование ожогов и пузырей в пищеварительном и мочевыводящем трактах, судороги, почечная недостаточность, отказ органов и смерть.

Яд змей, скорпионов и других жалящих животных: яд редко вредит организму при попадании в пищеварительный тракт.

Яды Нового и Новейшего времен

Цианид: химическое соединение, синтезированное в 1782 году шведским химиком. Получают из горького миндаля, косточек слив, абрикосов, вишни и яблок.

Симптомы отравления цианидом: схожи с симптомами горной болезни, потому что цианистый калий мешает клеткам организма использовать кислород, необходимый для выживания. Слабость, спутанность сознания, странное поведение, чрезмерная сонливость, кома, одышка, головная боль, головокружение, судороги и смерть.

Стрихнин: впервые синтезирован французским химиком в 1818 году из бобов святого Игнатия (семян растения Strychnos Ignatii).

Симптомы отравления стрихнином: самые ужасные и болезненные по сравнению с любым известным ядом. В течение 10–20 мин после отравления обширный мышечный спазм начинается с головы и шеи, распространяясь по всему телу и сопровождаясь почти непрерывными конвульсиями. Смерть наступает от удушья или от истощения вследствие судорог в течение 2–3 часов.

Рицин: белковый яд, выделенный из бобовидных семян касторового масла немецким ученым в 1888 году, одно из самых токсичных веществ, известных миру.

Симптомы отравления рицином: вдыхаемый рицин вызывает лихорадку, кашель, сильное затруднение дыхания и жидкость в легких. При попадании в пищеварительный тракт рицин вызывает кишечное кровотечение и повреждение органов. Смерть обычно наступает в течение трех дней. Даже небольшое количество может быть смертельным.

Полоний-210: крайне нестабильный серебристый радиоактивный металл, обнаруженный в составе урановой руды в 1898 году Марией и Пьером Кюри и названный в честь родной страны Марии – Польши. В 50 000 раз более смертоносный, чем цианид.

Симптомы отравления полонием-210: сильные головные боли, сильная рвота, диарея, выпадение волос, повреждение печени и почек. Через день или два после облучения жертва выглядит так, как будто находится на последней стадии рака. Смерть наступает через несколько дней или недель.

Зарин: нервно-паралитическое соединение, синтезированное нацистскими учеными в 1940-е годы в качестве химического оружия.

Симптомы отравления зарином: тошнота, диарея, рвота, судороги. Мышечные спазмы и затрудненное дыхание возникают, когда яд атакует нервную систему Смерть обычно наступает в результате асфиксии.

TCCD: химическое соединение, также известное как диоксин – общее название семейства хлорированных углеводородов. Впервые создан в конце XIX века как побочный продукт сжигания органических материалов. Входит в состав агента «оранж», в 170 000 раз более ядовит, чем цианид.

Симптомы отравления TCCD: острый панкреатит, сильная боль в верхней части живота, тошнота, рвота, лихорадка, озноб, учащенное сердцебиение, потеря аппетита, шок, респираторный дистресс-синдром, хлоракне (желтушное, раздутое, рябое лицо), рак, смерть.

VX: искусственное химическое соединение, более мощное, чем зарин, отравляющее организм воздушно-капельным путем или при контакте с кожей. Разрушает мышечную и нервную системы, вызывая паралич диафрагмы, что приводит к смерти от удушья.

Симптомы отравления VX: потливость и мышечные подергивания в зоне воздействия, тошнота, рвота, затрудненное дыхание, смерть.

Зал славы ядов

Самая болезненная смерть: стрихнин. Вызывает мучительные конвульсии, жертва умирает через два-три часа от удушья.

Самая легкая смерть: болиголов. Онемение медленно распространяется вверх от ног, пока не парализует сердце и легкие. В 399 году до н. э. греческий философ Сократ, приговоренный к смерти властями Афин, выпил чашу болиголова в присутствии друзей и вел веселую беседу до самой смерти.

Самая быстрая смерть: цианид. Вдыхание большой дозы вызывает кому с судорогами и последующей остановкой сердца в течение нескольких минут. Один из основных компонентов «Циклона Б» – газа, который нацисты использовали для уничтожения евреев в концлагерях.

Самые отвратительные симптомы: длительное воздействие ртути. Ужасный запах изо рта, почернение зубов, чрезмерно отделяемая вонючая слюна, которую жертва вынуждена постоянно сплевывать. Потеря зубов, фрагментов челюсти, языка, нёба, десен. Сочащиеся язвы на горле, легких, внутренней полости рта, щеках. Сохраняющийся до самой смерти тремор и конвульсии.

Самое сильное воздействие на ЖКТ: мышьяк.

Вызывает многочасовую рвоту и диарею, пока жертва не будет обезвожена до состояния кукурузной шелухи.

Самое сильное воздействие на внешность: TCCD. В течение нескольких часов появляются угри, кисты, пустулы, опухоли, вздутие живота и оспообразные отметины на лице, называемые хлоракне.

Яд, превращающий друзей во врагов: хроническое отравление свинцом и ртутью.

Вызывает резкие перепады настроения, бессонницу, вспышки гнева и депрессию. Краски на основе свинца и ртути, вероятно, были причиной холерического поведения самых темпераментных художников в истории.

По материалам: Элеанор Херман. Элегантная наука о ядах от средневековья до наших дней. Как лекарственные препараты, косметика и еда служили методом изощренной расправы. Эксмо. 2020
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 71868
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Пред.

Вернуться в История наук и ремесел

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 1