При поддержке жены Иван IV управлял страной относительно мудро и спокойно. Однако каждая новая беременность ослабляла ее – шесть раз за девять лет, и выжили лишь два сына: Иван (родившийся в 1554 году) и Федор (в 1557 году). Возможно, ее организм был не в состоянии продуцировать достаточное количество эритроцитов для поддержания беременности, и она страдала железодефицитной анемией. Симптомы включают в себя утомляемость, головные боли, одышку, ослабление иммунной системы, из-за чего снижается сопротивляемость организма инфекциям. После месяца тяжелой болезни Анастасия скончалась 7 августа 1560 года. Ей было около тридцати.«Он весьма фамильярен, как с собственными дворянами и прочими подданными, так и с чужестранцами, которые служат ему по военному делу или учителями. Таким образом, его не только обожают аристократы и чернь, но также и невероятно боятся во всех уголках его страны. Столь сильно, думаю, не был обожаем и такой ужас не внушал ни один принц во всем христианском мире».
В июне 1579 года Франческо сдержал обещание и женился на Бьянке, устроив торжественную церемонию коронации. Кардинал Фердинанд был в ужасе: шлюха носит корону Тосканы, и вся Европа смеется над этим. Он приставил к ней шпионов, чтоб она не подумала снова выдать чужого ребенка за своего, как это произошло с Антонио; ситуация еще больше осложнилась, когда в марте 1582 года четырехлетний Филипп умер от болезни. В таком случае полагалось бы Франческо все-таки признать своим наследником брата, но герцог, поддавшись на уговоры Бьянки, объявил, что ему будет наследовать Антонио. Затем, пытаясь примириться, он пригласил Фердинандо поохотиться вместе на вилле Поджо-а-Кайано под Флоренцией. Кардинал прибыл 25 сентября 1587 года и был сердечно встречен Франческо и Бьянкой.«Дайте же мне вашу руку, ибо теперь я могу одарить вас целым состоянием! Вчера вечером Великий герцог на этом самом распятии поклялся сделать меня своей супругой!»
Они предположили, что этот же яд видоизменил и внутренние органы супругов. Однако мнением двух врачей пренебрегли, и итоговый вердикт гласит: трехдневная лихорадка.«Красный цвет слизистой в желудке, такой же, как в других воспаленных органах, занимал большую часть его площади и имел наибольшую интенсивность к центру».
В 1593 году Габриэль ясно видела, что политический, религиозный, военный застой парализует Францию, что отсутствие признания Генриха королем со стороны большей части католического населения страны может длиться еще многие годы. Она убедила его, что стоит ему обратиться в католическую веру, как большинство французов предпочтут его Филиппу Испанскому. История утверждает, что в ответ Генрих согласно пожал плечами: «Париж стоит мессы». И вот столица открыла свои ворота, и Генрих наконец был коронован как подобает.«Прошлым вечером я нашел три отверстия от пуль в палатке моей госпожи и умолял ее вернуться в Париж, где ее жизни ничто не будет угрожать, но она только смеялась и оставалась глуха к моим мольбам… и наконец ответила, что лишь мое присутствие дарит ей радость. За себя я не боюсь, но каждый день трепещу о ее жизни».
В 1598 году Нантский эдикт предоставил гугенотам определенные ограниченные права – поистине компромисс, поскольку католики желали, чтобы их противники не имели прав вовсе. Генрих отлично понимал, что, если бы не дипломатические способности Габриэль, эдикт никогда не был бы принят народом.«Моя госпожа превратилась в непревзойденного оратора – столь яростно она отстаивает цели нового эдикта».
После похорон Габриэль ее бюст поставили в маленькой комнате в личных покоях короля в Лувре и ежедневно одевали в новое платье. Генрих писал:«Вскрытие было проведено, и врачи не обнаружили ни малейшего признака, который бы свидетельствовал о влиянии яда».
Он в течение многих лет посещал бюст Габриэль, даже после того, как уступил желанию папы, женился на Марии Медичи и (возможно, в знак протеста) взял первую из множества молодых любовниц.«Моя способность любить мертва, и более мне не испытать этого чувства».
В то время для предсказания затмений, схождений и других небесных явлений астрономы использовали таблицы Птолемея (составленные во II веке н. э. египтянином [он и жил и работал в Александрии Египетской, однако она была частью Древнего Рима, так что с точки зрения гражданства он сам, вероятно, назвал бы себя римлянином] Клавдием Птолемеем) и таблицы Коперника (созданные уже в начале XVI века астрономом Николаем Коперником). В 1563 году, будучи нежным семнадцатилетним юношей и наблюдая схождение Юпитера и Сатурна, Тихо осознал, что обе таблицы неверны.«Пусть иные похваляются высоким происхождением предков и ищут чести в их деяниях… я же стремлюсь к вещам куда более возвышенным… ибо очень немногим Бог дает узреть то, что находится высоко в небесах».
Больше всего беспокойства вызывал тот факт, что астрономические просчеты ставили под сомнение точность гороскопов, а гороскопами короли и императоры пользовались для принятия важных политических и военных решений.«При всем уважении к славному Птолемею, в реальности мы обнаруживаем нечто, совершенно противоположное его выкладкам».
Известный немецкий астролог Георг Ролленхаген писал, что Браге, должно быть, был отравлен, поскольку «тело, столь полное энергии, не могло пострадать так сильно вследствие задержки мочи».«Я хотел бы знать, есть ли у вас какие-либо сведения касательно Тихо Браге, ибо в последнее время распространился неприятный слух, а именно, что смерть его произошла не от естественных причин… Увы, слух этот может оказаться ошибочным. Господи, помилуй нас».
Много лет спустя он сказал (возможно, имея в виду случай с кражей):«Записи были у меня, и я отверг мысль отдать их».
Освободившись от тени Браге и вооружившись его записями, Кеплер и правда добился той славы, о которой всегда мечтал. Император Рудольф, все еще потрясенный смертью любимого астронома, назначил Кеплера новым придворным математиком. Подробные результаты исследований Браге помогли Кеплеру сформировать три закона движения планет, один из которых заключается в том, что орбиты планет имеют форму эллипса, а вовсе не круга. Он также развил мысль о том, что Солнце притягивает прочие планеты чем-то вроде магнитных щупалец, и это притяжение растет по мере приближения планет и слабеет при их удалении, – задумка, потрясающе близкая к теории гравитации, которую Исаак Ньютон сформулировал в 1687 году, основываясь на работе Кеплера.«Истина – дочь времени, и я не стыжусь быть ее акушером».
За исключением нескольких привилегированных персон, работавших на самых влиятельных римских аристократов и священнослужителей, большая часть художников Рима жила в бедных кварталах города, среди проституток и воров. Они пили, дрались и распутничали, соревнуясь за рабочие места и женщин, оскорбляли друг друга и устраивали свары. Между тюремными сроками, попытками сбежать от разъяренных арендодателей, требовавших просроченную плату, восстановлением после похмелья и ран, полученных в драках, некоторые из них создавали шедевры искусства.«[Говоря о Караваджо], нельзя не коснуться его поведения, точно так же, как и манеры одеваться, ибо он носил только лучшее, к примеру, королевский вельвет; однако стоило ему надеть костюм, как он носил его, не снимая, пока костюм не превращался в лохмотья».
В 1605 году Караваджо написал картину «Мадонна ди Лорето», на которой мужчина-паломник, грязный и босоногий, и морщинистая женщина в потрепанном чепце преклоняют колени перед изящной девой, стоящей в темном дверном проеме и держащей на руках младенца Иисуса. Художник вложил в эту работу мысль: божественная благодать даруется не только богатым и могущественным, она в той же степени снисходит на бедных и смиренных. Толпы простолюдинов из дальних уголков съезжались в Рим, чтобы увидеть эту картину.«Нынче настало время подражания вещам обыденным и пошлым, выискивания с огромным усердием грязи и уродства – так делают некоторые популярные художники… Костюмы на их портретах состоят сплошь из чулок, бриджей и больших чепцов, они уделяют внимание лишь морщинам, несовершенствам кожи и внешности вообще, изображают на картинах узловатые пальцы и конечности, обезображенные болезнями».
Быть может, Караваджо убило изнеможение – ведь он мчался по побережью на бешеной скорости, под палящим итальянским солнцем, возможно, даже без шляпы? Или малярия, этот вечный бич Италии? Возможно, его погубила слишком насыщенная жизнь, на протяжении которой его не раз ранили? Может, с учетом всех сексуальных скандалов, Караваджо подхватил сифилис?«Он добрался, наконец, до деревни на берегу и был уложен в постель, поскольку страдал от ужасной лихорадки. Вокруг не было никого из близких, и спустя несколько дней Караваджо скончался – столь же жалко, как и жил».
Венецианский посол добавляет:«Я видел бесчисленное количество мужчин, женщин и детей всех возрастов и званий… всю их скорбь, которая выражалась в плаче и печали разных форм: одни рыдали, выли, заламывали руки, другие будто бы помертвели и горевали про себя, третьи держались за руки, пытаясь справиться с такой большой потерей, с реками – нет, с океаном слез».
Естественно, слухи об отравлении разлетелись по всей Европе. Корнуоллис пишет, что«Это благородное дерево росло так ладно, обещало плоды столь обильные, что наполнят этот мир… однако все надежды разбиты этой ранней и неясной кончиной. Он встретил болезнь и смерть с величайшим мужеством и умер в благочестии».
Королева Анна была из тех, кто считал, что ее сына отравили, особенно после того, как эликсир Рэли из жемчуга не помог. Такого же мнения до конца своей жизни придерживался брат принца Карл.«как обычно, люди думали, что имеет место отравление еще и в силу отсутствия всяких к тому подозрений у врачей… за границей также обсуждали версию с ядом».
Очевидно, что популярность сына разочаровывала короля. В 1610 году, когда новый двор Генриха в Сент-Джеймсском дворце стал местом куда более востребованным, чем королевское имение, Якоб кипел от гнева: «Он намерен похоронить меня заживо?» Однако теперь новым наследником престола стал болезненный принц Чарльз, который едва мог передвигаться на тонких ножках (вероятно, деформированных рахитом) и страдал от дефекта речи. Убийство Генриха Якобом поставило бы под удар всю династию – сродни тому, чтобы выстрелить себе в ногу, спилить сук, на котором сам же и сидишь.«Французский посол сообщил, что во Франции все считают, будто в смерти принца Уэльского повинен яд, и хуже того – отец был соучастником убийства, так как завидовал обширным замыслам Генриха».
Распоряжаясь имуществом сына, король отписал десятки тысяч фунтов своему любовнику Роберту Карру. Отсюда появились и слухи, что это Карр отравил принца, чтобы заполучить наследство. Многие другие полагали, что вина лежит на сторонниках англиканской церкви, которые опасались, что, став королем, Генрих закрепит пуританство как официальную религию. Некоторые придворные считали, что враги сэра Уолтера Рэли – а таких было немало – убили Генриха, поскольку он обещал отпустить узника в декабре 1612 года (а умер он за месяц до этой даты, в ноябре 1612 года).«Король делает все возможное, чтобы забыть о горе, но этого недостаточно: порой оно охватывает его даже в разгаре важных дискуссий, и тогда он вдруг начинает повторять: "Генрих мертв! Генрих умер!"»
Предположения о яде игнорировали тот факт, что многие люди в Лондоне страдали и умирали от той же болезни, хотя заразной она явно не была. Врачи могли с уверенностью сказать, что это не оспа, не корь, не чума и не дизентерия, но и только.«Друзья Испании рады смерти принца. Говорят, что оставшийся наследник [Чарльз] слаб и ему немного отмерено… Если же умрет еще и Карл, то король Испании, вероятно, найдет способ утвердить свое господство в Англии и вновь наставить англичан на путь праведной веры».
Однако, будучи впутанной в сложную цепочку постельных интриг при дворе Якоба, Фрэнсис также состояла в связи с любовником отца Генриха – Робертом Карром, виконтом Рочестером. Принц узнал об этом и «соответственно, пренебрег ею», по утверждению архиепископа.«Принц Уэльский, достигший половой зрелости, посылает множество любящих взглядов, выражающих его глубочайшее почтение».
К тому времени у Фрэнсис все уже было схвачено. Она была страстно влюблена в Карра, а то, что он при этом еще и состоял в связи с королем, добавляло любовнику очков привлекательности. Король Якоб, покорно женившись на датской принцессе и сумев зачать пятерых детей, всегда был весьма увлечен собственным полом. Как выразился один из придворных: «Принято считать, что король проявляет чересчур много внимания к молодым людям, кои оказываются в его покоях и занимают место фаворитов».«Как-то она танцевала с другими дамами и выронила перчатку, и поднявший ее попытался презентовать перчатку принцу, полагая, что оказывает тем величайшую услугу, однако принц публично отверг предмет гардероба, заявив: сию перчатку надлежит подать другому».
19 января Сомерсетам официально выдвинули обвинение «о соучастии в убийстве, факт которого еще не установлен». 4 апреля 1616 года Фрэнсис перевезли в Тауэр. Узнав, что ее собираются разместить в камере, которая прежде принадлежала Овербери, она впала в такую истерику, что тюремщикам пришлось отказаться от этой мысли и перевести ее в другую камеру.«Она говорила совершенно откровенно, сознаваясь, что желала смерти Овербери и содействовала ей, будучи оскорблена непристойными слухами, которые он распускал о ней… однако граф Сомерсет, который в то время еще не был ее мужем, ничего не знал о том и не принимал никакого участия в заговоре… засим она бросилась в ноги королю, умоляя проявить милость и сострадание».
Ей передалось обаяние деда по материнской линии, французского короля Генриха IV, и прабабки по отцовской линии, Марии, королевы Шотландии.«Если английская принцесса чем и обладала в высшей степени, так это умением нравиться и тем, что мы называем изящными манерами; ее чары проявлялись во всем, во всех ее поступках и мыслях, и ни одна принцесса еще не умела так вызывать любовь мужчин и обожание женщин».
К тому же Филипп любил носить женскую одежду.«ростом и типом красоты более походил на принцессу, нежели на принца. К тому же он куда больше усилий потратил на то, чтоб весь мир восхищался его красотой, а вовсе не использовал ее как инструмент в деле завоевания женщин… Казалось, тщеславие делает его неспособным на иную привязанность, кроме любви к самому себе».
В семнадцать лет во время пребывания в «итальянском гнезде порока» он был совращен прекрасным племянником любовника королевы-матери, кардинала Джулио Мазарини. С тех пор у него было несколько любовников. Однако в двадцать лет Месье решил, что влюблен в Генриетту и больше всего на свете хочет жениться на ней. Столь экстравагантное увлечение заставило многих при дворе надеяться, что брак с прелестной принцессой излечит гомосексуальные наклонности Филиппа.«Месье был человеком маленьким и круглолицым и носил туфли на таких высоких каблуках, что казалось, будто он перемещается на ходулях. Он всегда был по-женски разодет, носил кольца, браслеты, драгоценности, длинный черный парик, подвитый и напудренный спереди, а также ленты на любой детали гардероба, куда бы они подошли. Прекрасный образец чистоты, пропитанный благовониями. Его обвиняли в том, что он тайком пользуется румянами».
Страсть к жене угасла спустя несколько месяцев после свадьбы, и герцог воспылал безумной любовью к Филиппу, шевалье де Лоррену, – их роман продолжался до самой смерти Месье десятилетия спустя. Шевалье, как соглашались все, был «прекрасен как ангел, но также и вкрадчив, жесток и лишен угрызений совести».«чудесным образом воспламенить сердце этого принца не было под силу ни одной женщине на земле».
Людовик же прекрасно знал, как болтлив его брат и как часто он рассказывает любовникам обо всем, что приходит ему в голову. Разумеется, не могло быть и речи о том, чтоб доверить Филиппу государственную тайну. Король вместе с Генриеттой работал над секретным договором между Англией и Францией, который она затем должна была лично передать на подпись брату. Охваченный ревностью, Месье отказался отпускать жену в Англию, затем принялся настаивать на том, что будет сопровождать ее, однако тщетно. Он выглядел угрюмым, но был вынужден уступить.«Месье был чрезвычайно раздосадован тем, что его жена, к которой он и без того не питал большой привязанности, вдруг обрела столь высокое значение в глазах короля; и хоть он догадывался, что она замешана в каком-то важном деле, но все никак не мог понять, в каком именно».
Несколько дней спустя, чувствуя, что боли в животе снова начались, Генриетта пригласила подругу мадам де Лафайет присоединиться к ней в Сен-Клу. Нам повезло, что это приглашение было принято: именно мадам де Лафайетт оставила крайне подробные записи о смерти Генриетты.«Она вошла в покои королевы, похожая на разодетый труп с румяными щеками, и, когда затем вышла, все, включая Ее Величество, сказали, что на лице у герцогини написана смерть».
Желудок – который, несомненно, был бы затронут в случае отравления – выглядел здоровым, если не считать «дыры с почерневшими краями». Когда английский хирург Александр Бошер захотел рассмотреть его более внимательно, французский врач успокоил его: не о чем переживать, это ничего не значащий надрез, который он нечаянно сделал ножницами для вскрытия.«Живот принцессы вздулся самым невероятным образом. При первом же разрезе тело начало издавать зловоние столь мерзкое, что все, принимавшие участие в процедуре, были вынуждены удалиться от стола и могли приблизиться к трупу, лишь накрыв лицо маской… в теле обнаружилось довольно большое количество желчи, а также гниющая печень».
Король был немедленно сражен, едва только увидел девушку в цветущей свите своей невестки, и к началу 1679 года она стала его любовницей. Госпожа де Монтеспан делала вид, что находит утешение в религии, посте, молитвах и встречах со своим духовником. Многие отвергнутые фаворитки поступали так, «отдавая остатки своей красоты Иисусу Христу», как выразился остроумный английский писатель сэр Хорас Уолпол.«Необыкновенная красавица, какой в Версале не видели уже много лет. Фигура, смелый характер, внешность ее способны удивить и очаровать даже столь искушенный двор, как французский».
Хотя король и понимал, что девушка просто глупа, он не мог отказать себе в наслаждении ее красотой. В первый день нового 1680 года мадемуазель де Фонтанж появилась на праздничной мессе «в образе богини», сияя драгоценностями. Людовик начал носить камзолы, сочетавшиеся с ее нарядами, и оба украшали одежду одинаковыми лентами.«Короля, по правде сказать, привлекало лишь красивое личико, а глупая болтовня новой фаворитки заставляла его краснеть. Можно привыкнуть к красоте, но только не к глупости».
Несмотря на ярость госпожи де Монтеспан по поводу титула герцогини, некоторые придворные отметили, что такая честь «попахивает отставкой» и вполне может быть подарком на расставание. Точно так же король поступил с Луизой де Лаварьер, прежде чем изгнать ее из своей постели, освобождая место для мадам де Монтеспан.«Мадам де Монтеспан была близка к тому, чтобы лопнуть от злобы, и, подобно Медее, угрожала разорвать на части собственных детей прямо на глазах у короля».
Будь тому виной ее острый ум или же любовные зелья, король бросил Луизу и взял Атенаис в любовницы. Однако, исполнив заветное желание, она не могла оставаться спокойной: казалось, каждая женщина при дворе предлагала себя королю, надеясь занять место мадам де Монтеспан.«Во время одной из месс, совершаемых по заказу мадам де Монтеспан, я видела, как моя мать принесла младенца, явно рожденного до срока… и держала его над чашей, а Гибур перерезал ребенку горло и слил кровь, а затем освятил кровь и облатку, произнося имена мадам де Монтеспан и короля… внутренние органы ребенка моя мать извлекла на следующий день… чтобы их измельчить и смешать с кровью и облаткой… все это перелили в стеклянный сосуд, который мадам де Монтеспан забрала во время следующего визита».
По свидетельству дочери гадалки, когда в 1678 году мадемуазель де Фонтанж прибыла ко двору и сразила короля, мадам де Монтеспан – вдвое старше своей соперницы, вспыльчивая и взбалмошная после многочисленных родов, – готова была зайти еще дальше. Она намеревалась отравить и короля, и соперницу ядом и обещала за это Ля-Вуазен 100 000 экю. Рассказывают, что колдунья на это воскликнула:«Всякий раз, когда появлялась новая девушка, которая расстраивала госпожу де Монтеспан, боясь потерять расположение короля, она бежала к моей матери за снадобьем, и та звала одного из священников, чтобы отслужить мессу, а созданные порошки отсылала мадам, дабы та использовала их на короле».
Итак, знакомый матери Мари по имени Романи собирался выдать себя за торговца шелком и предложить мадемуазель де Фонтанж какую-нибудь великолепную отравленную ткань, которая, соприкоснувшись с телом, погубит королевскую любовницу. Если же она откажется от ткани, то он покажет ей прекрасную пару отравленных перчаток, и уж конечно, искушение будет так велико, что леди не сможет устоять. Нося их, она бы медленно увядала вплоть до смертельного исхода.«О! Что за прекрасная вещь – злоба любовницы!»
Обычное расстройство желудка теперь оборачивалось судорожным питьем противоядий, попытками вызвать рвоту и диарею, обвинениями в покушении на убийство и множеству поваров в тюрьмах. Некто остроумно заметил, что если сажать всех дурных поваров, то парижских тюрем может не хватить.«Почти никто теперь не доверяет друзьям… Стоит кому-нибудь захворать от переедания, как мигом подозревают яд».
Фильм Милоша Формана «Амадей» 1984 года запечатлел маниакальную сторону характера Моцарта: склонность к розыгрышам, привычку отпускать грязные остроты, любовь посмеяться. В 1782 году он написал канон си-бемоль мажор под названием «Лижи мне задницу хорошо и начисто».«…небольшого роста и довольно бледен, весьма приятен физиономией и дружелюбен, в чертах меланхоличная серьезность, а голубые глаза ярко сияют».
В 1782 году в возрасте двадцати шести лет Моцарт сделал то, чего всегда боялся Леопольд, – он женился. Он познакомился с Констанцией Вебер и ее семьей несколько лет назад в Мангейме, в Германии, во время поездки с матерью. Леопольд был взбешен очевидной влюбленностью Вольфганга в старшую из четырех сестер Алоизию и, даже не встречаясь с ними, утверждал, что жадная семья пытается заманить его талантливого сына в ловушку с целью получения денег. Теперь, четыре года спустя, Моцарт воссоединился с Веберами в Вене, куда они переехали, и влюбился в третью сестру. Леопольд, вероятно, был вне себя, когда получил письмо с новостью о помолвке. Теперь из-за одной женщины его сын навсегда лишился власти. После свадьбы отец и сын виделись лишь дважды, и оба визита были весьма некомфортными. Леопольд умер в 1787 году в возрасте шестидесяти лет, а Моцарт не приехал попрощаться, когда тот болел, и не присутствовал на похоронах.«Прошу тебя, доверяй мне во всем, ибо я по праву заслужил это. Мне хватает забот здесь, в попытках прокормиться, и чтение неприятных писем, которые ты шлешь, нисколько не помогает».
Согласно другой теории, Моцарта отравил масонский орден, поскольку в 1784 году в пьесе «Волшебная флейта» он раскрыл многие их секреты. Однако собратья-масоны, никак не очерняя Моцарта, на самом деле устроили в память о нем Ложу скорби.«Хотя я не переживу эту болезнь, но могу заверить вас, что в нелепых слухах нет ни капли правды. Вы знаете, что меня винят в смерти Моцарта, но эта сплетня – всего лишь злоба, чистая злоба, так и передайте всему миру, дорогой Мошелес, так сказал вам умирающий Сальери».
Спустя еще две недели мучений добавил:«Я умираю прежде срока, губимый английской олигархией и ее наемными убийцами: народ Англии скоро отомстит за меня».
Его смерть в самом деле побудила не одного монарха Европы на радостях открыть шампанское. Король Франции Людовик XVIII (трусливый и весьма непопулярный брат Людовика XVI) беспокойно сидел на шатком троне. Многие французы жаждали возвращения Наполеона с его энергичным революционным настроем.«После смерти, которая уже не за горами, хочу, чтобы было проведено вскрытие… Рекомендую тщательно осмотреть желудок и сделать подробный отчет… Всем правящим семьям я желаю пережить ужас и позор моих последних мгновений».
Он редко (если вообще когда-либо) принимал лекарства, соглашался на кровопускание или очищение организма путем клизм и рвотного.«Мсье, сколько пациентов вы убили за время вашей практики?»
2 апреля он сообщил английскому врачу Арчибальду Арнотту:«Оставьте ваши пилюли себе – я не желаю, чтоб болезней у меня стало вдвое больше: уже имеющаяся и та, которую вы мне скормите».
В 1785 году врач, проводивший вскрытие Карло Буонапарте, обнаружил в его желудке «опухоль полухрящевой консистенции, которая имела форму и размер большой картофелины или большой удлиненной груши».«У меня острые боли, вот здесь, такие, будто меня режут бритвой, как думаете, может, это повреждение привратника [сфинктера, отделяющего желудок от двенадцатиперстной кишки]? Мой отец умер от подобной болезни – разве она не наследственная?»
За несколько месяцев до смерти у Наполеона открылась язва, образовав дыру, в которую можно было просунуть палец. Однако печень прилепилась к желудку, словно пробка, не позволяя желудочным кислотам попасть в брюшную полость и убить его в течение нескольких часов, как это было за полтора столетия до того с Генриеттой Орлеанской. Хотя разрыв и был запечатан, язва переросла в рак. Современные исследования показали, что необработанные язвы желудка становятся злокачественными примерно в 6–9 процентах случаев.«В дюйме от привратника была обнаружена язва, прорвавшаяся в слизистую оболочку желудка, шириной в мизинец. Внутренняя поверхность желудка представляла собой опухолевые массы со скиррозными (плотными) озлокачествляющимися участками – это особенно заметно вблизи привратника… почти целиком желудок наполнен массами, напоминающими по консистенции кофейную гущу…»
«Что касается меня, – продолжает Ольденбург, – то я воздержусь от рассуждений о трезвости ваших наблюдений и достоверности показаний вашего инструмента. После проведения голосования среди членов общества (увы, сопровождавшегося значительным числом смешков) было решено не публиковать ваше сообщение в нашем журнале. Однако все мы желаем вашим "зверькам" здоровья, процветания и успешного ведения дел их "первооткрывателем"».«Ваше письмо от 10 октября прочитали с огромным удовольствием. Рассказ о миллиардах "маленьких животных", плавающих в дождевой воде, которые вы наблюдали с помощью вашего так называемого микроскопа, вызвал у нас немалое веселье, будучи зачитанным на последнем заседании. Описания анатомии и наблюдений за этими существами, несомненно, достойные романа, привели одного из членов нашего общества к мысли, что ваша "дождевая вода" могла содержать в себе достаточное количество дистиллированного спирта, поглощенного исследователем…»
Во рту старика, который никогда в жизни не чистил зубы, Левенгук обнаружил«Я с большим удивлением увидел, что и в этих образцах наблюдается огромное количество маленьких животных, непрерывно движущихся».
К сожалению, потребовалось еще двести лет, чтобы задаться вопросом, могут ли эти крошечные забавные существа быть убийцами.«невероятно большую компанию живых организмов… Более того, их было так много, что весь образец жидкости, казалось, живет своей жизнью».
Вернуться в История наук и ремесел
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 1