Предками тюрков была группа семей хунну, носящих клановое имя Ашина (Ассена). В истории зафиксировано, как третий император Тоба в 433 году захватил владения Цзюйцзюй. История гласит, что, когда это произошло, 500 семей из клана Ашина укрылись на территории жуаньжуань и на протяжении нескольких поколений жили на южных склонах Золотых гор, недалеко от города Шаньдань в современной провинции Ганьсу. Во времена Цзюйцзюев этот город назывался Киньшань (что означает «Золотая гора»), и нам известно, что резиденция Жаруна и Датаня находилась где-то рядом с ним.
Вот что случилось в действительности. Цзюйцзюй, правитель хунну из княжества Лян, чья резиденция находилась в Ганьчжоу, не выдержал натиска сяньбийской империи Вэй. Часть его народа, а именно ашины, предпочитая хунну сяньбийцам, переселилась в ту часть доминиона Цзюйцзюев, что была ближе всего к жуаньжуань, или в тот район империи жуаньжуань, что был ближе к Лян. Они поселились возле холма шлемовидной формы и стали называть себя тюрками. В некоторых из тюркских диалектов это слово до сих пор означает «шлем».
Сходство названий небольшой холмистой гряды в регионе Этцины и Киньшаня с Алтайскими горами в Западной Монголии побудило французских авторов (а возможно, до некоторой степени и китайских) определить место поселения первых тюрков на севере пустыни и переоценить степень важности некоторых мифических событий, о которых повествуют предания. Упомянем лишь одно из таких событий, поскольку этот миф повторяется и у других тюркских племен и имеет какое-то отношение к символическому использованию волчьей головы. Однако в этом, как и в других случаях, связанных с нашей темой, мы отметаем паутину мифов и сказок, ограничиваясь фактами, приводимыми в китайской истории.
Тюрки служили жуаньжуань кузнецами, искусство работы с металлом они совершенствовали в высокоцивилизованном центре Лян. В конце V века племя окрепло и впервые появилось у китайской границы, желая наладить торговые отношения и купить шелк и шелк-сырец для подбивки одежды. Отсюда явствует, что тюрки в тот период жили недалеко от китайской границы, поскольку вряд ли их тогдашние хозяева – жуаньжуань – позволили им уйти за тысячи километров от Алтайских гор, чтобы наладить дружеские отношения с Китаем. Здесь мы снова встречаемся с древней меновой торговлей хунну: обмен лошадей на шелк.
(В 1912 году профессор Бури признал эти и другие факты, касавшиеся тюрков и эфталитов; он также пояснил значение слов Вописка, неверно процитированных Гиббоном и связанных с победой Аврелия. Желание тюркского вождя Бумына получить в жены принцессу жуаньжуань закончилось, как мы видели, поражением Анагуя от тех, кого он называл «кузнецами-рабами».)
Затем Бумын принял ханский титул и стал именовать себя илкаган (возможно, «ильхан», в любом случае в тюркской транскрипции – Бумын-каган). После этого он правил лишь год.
(Нам неизвестно, что в тюркском означает «иль»; это слово встречается довольно часто, но оно определенно не имеет ничего общего с хорошо известным городом Или близ Кульджи, хотя оба слова, вероятно, имеют общий источник происхождения и значение.)
Он именовал свою супругу хатун – это, возможно, эквивалент древнего титула яньчжи у хунну. Версия эта представляется достаточно разумной. Когда народ хунну потерпел крах, сяньбийцы заимствовали их титул шаньюй и использовали его до тех пор, пока не придумали новый – хан или каган (хакан).
Описание тюрков довольно исчерпывающе. Принцы крови звались «тегинами». По предположению Палладия, это слово проиходит от монгольского «дере». Каждая отдельная племенная группа называлась «шад». Теперь, впрочем, известно, что китайские иероглифы k'in и leh (очень схожие) в девяноста процентах случаев печатались неверно, а «тегин» – слово тюркское. Высшим официальным титулом был «кюлючур», затем шли «або», «герефа», «тудун» и «джигин» – насколько мы можем догадаться по звукам, переданным в китайской транскрипции, переживавшей в тот период трансформацию. Известно также, что обычно имена людей отражали их личные качества, иногда же в качестве имен фигурировали названия животных или продуктов питания. Слова «ышбара» и «багатар» относились к людям, отличавшимся храбростью. Эти же или похожие слова встречаются в тюркской и уйгурской истории. Толстых и неуклюжих называли «сандало», а слово «далобянь» означало широкий рог для напитков.
(Это замечание весьма любопытно, поскольку ранее мы уже упоминали хана Далобяня, того самого, которого, по версии Шуйлера, посетил Зимарх.)
Вышеупомянутые посты были весьма высокими, их могли занимать лишь родственники по мужской линии – подобная система напоминает «десять рогов» хунну. «Коли» или «кари» означали «старый», отсюда «кари тархан» – слово «тархан» часто встречается при упоминании послов или советников. Лошадь именовалась «горан», отсюда характеристики военачальников: «горан-суни» и «колсуни». «Черный» – «карапян», отсюда «кара-чур» – офицер очень высокого ранга и всегда пожилой человек.
(Слог пян или бян появляется в двух словах и, возможно, является тюркским агглютинативным суффиксом.)
Волосы назывались «соко», отсюда термин «сокотудун» – провинциальный губернатор. «Пени-джехан» – название сбродившего напитка, «джехан» осуществлял общий контроль над исполнительной властью. Мясо называлось «анджан», отсюда «анджан-куни» – чиновник, в чьем ведении находились семейные вопросы правящего дома. Иногда назначался «лин-хакан», слово «лин» означало «волк» и несло в себе значение «жадность и убийство». Были также каганы, чей статус был ниже «ябгу», «молодых отпрысков правящего дома». Упоминаются также члены знатных семей, ведущие спокойную домашнюю жизнь, – «и-хакан», от тюркского слова «и» – «дом», то есть «хакан– домосед».
Нелегко проследить тюркский след во всем вышесказанном, однако компетентные историки и филологи с помощью Радлова и Томсена, открывших древнетюркский, несомненно смогут отыскать ряд тождеств.
Наследником Бумына стал его сын Кара (552), затем власть перешла к брату Кары джигину, Мухан-какану (552–573) и отцу Далобяня.
(Мухан был племянником, а Бумын старшим братом Истеми-кагана, что следует из надписей на тюркском камне: на китайском последний фигурирует как Шидяньми или Сэтими – возможно, это греческий Стембис, Дизавул (Зимарха), Сильзибул (Менандра). По всей вероятности, Шуйлер отыскал слово «Далобян» в древнем французском источнике, поскольку нет ни европейского, ни персидского источника, при помощи которых можно было бы отождествить тюркского хана Дизавула, к которому Юстиниан направил Зимарха, с китайским Далобянем; древние переводчики говорят, что Далобянь был сыном Муюй, два китайских иероглифа – кань и юй – на письме почти неотличимы. Однако сейчас мы не будем говорить о том расколе, который заставил Далобяна отправиться на запад, эту тему мы обсудим позже.)
Внешний облик Мухана, должно быть, был не столь располагающим и приятным, сколь поразительным: у него было широкое красное лицо, глаза были словно стеклянными, он был властен, но прозорлив.
(Вот как описывает Аттилу готский историк Иорнанд (Иордан): большеголовый, смуглый, с маленькими глазками, приплюснутым носом и редкими волосами, коренаст и приземист.)
Он разбил остатки жуаньжуань и (при помощи Истеми) эфталитов; оттеснил катаев на восток, захватил племена на севере и основал за Великой стеной огромный доминион. Его империя простиралась на восток и запад почти на пять тысяч километров, с запада от залива Ляодун до Западного моря (в данном случае это либо озеро Балхаш, либо Иссык-Куль), и на три с лишним тысячи километров от пустыни на юг, к Северному морю (по всей вероятности, здесь имеется в виду озеро Байкал).
В китайских источниках встречаются упоминания о лосях, собачьих упряжках, зимней охоте и татарских племенах севера, в разные периоды времени входивших в тюркскую и катайскую империи. Однако население было столь малочисленным, оказываемое им влияние столь слабым, а сила незначительной, что с этого момента мы можем больше не упоминать об этих племенах, делая исключение только в особых случаях. Нет никаких сведений, подтверждающих тот факт, что китайцы когда– либо достигали региона, который мы называем Сибирью, или что они имели хоть какое-нибудь представление о Северном море, за исключением того факта, что они видели текущие на север реки или слышали о них.
Однако вернемся к пока еще неразделенным тюркам. Нравом они напоминали древних хунну. Отличие состояло в том, что, когда их повелитель вступал на престол, ближайшие придворные из числа высших сановников девять раз в день проводили его по ковру, а придворные низко кланялись. (Возможно, это исторически связано с куском войлока, на котором «короновались» Чингисхан и его потомки.) По окончании церемонии владыку сажали на коня, а на шее затягивали шелковый шнур или платок так туго, что человек почти задыхался. После этого шнур ослабляли и владыку спрашивали, сколько лет он будет править. Мысли полузадушенного человека, естественно, были спутанны, и он едва ли был в состоянии думать. Как бы там ни было, придворные и военачальники внимательно слушали ответ.
Их вооружение включало лук, «поющие стрелы», кольчуги, копья, мечи и кинжалы. Среди прочего можно отметить «вугдуг» – золотую волчью голову на конце шеста со штандартом. Охраняющие его люди именовались «вури», что на языке хиа также означает «волк», таким образом, они всегда помнили о своем «волчьем» происхождении.
(Возможно, этот факт относится к угасшей династии Хэляня из народа хунну, а не к ведущей от нее свое происхождение династии Тоба, которая в IX веке обосновалась в Хиа или на плато Ордос; следует, однако, помнить, что личное имя третьего императора династии Тоба было Вури, а слово «хули» и по сей день в китайском языке означает лису. Эта могущественная тангутская династия IX века существовала вплоть до того дня, когда Чингисхан положил ей конец в 1227 году, незадолго до своей смерти.)
Набирая рекрутов в пехоту и кавалерию или собирая налоги со скота, они всегда вырезали требуемую цифру на деревянной дощечке, прибавляя стрелу с золотым зубцом и печать в качестве подлинности «документа». («Широкая стрела», или, как некоторые называют ее, «широкая А», у друидов служила символом власти. В период последней империи она означала «приказ» совершить убийство в Китае.)
Как правило, тюрки дожидались новолуния, чтобы совершать свои набеги (как тут не вспомнить древний обычай хунну совершать набеги во время растущей луны). Что до наказаний, то мятежи и убийства карались смертью, за распутство грозила кастрация или разрубание тела пополам. Если в пылу ссоры одному из оппонентов повреждали глаз, в качестве компенсации обидчик должен был отдать ему свою дочь. Если не было дочери, вместо нее отдавалась жена обидчика. За нанесение тяжких телесных повреждений расплачивались лошадьми. За кражу следовало отдать компенсацию, в десять раз превосходящую стоимость похищенного.
В случае смерти тело покойного оставляли в шатре. Сыновья, внуки и прочие родственники обоих полов закалывали овец и лошадей и выстраивались перед шатром, полосуя себе лица кинжалами (как и в случае со смертью Аттилы) и оплакивая покойного так, что кровь и слезы, смешиваясь, стекали по лицам. («Плакать кровавыми слезами» – в китайском языке это выражение означает оплакивание близкого родственника или друга.) Эта процедура повторялась семь раз. Тех, кто умер весной или летом, опускали в землю лишь осенью, когда начинался листопад, а тех, кто скончался осенью или зимой, хоронили весной, когда появлялась первая растительность. Места погребений обозначались камнями, на которых высекался знак или краткая надпись. Количество камней зависело от того, сколько человек пало от руки покойного при его жизни.
Все мужчины и женщины надевали свои лучшие одежды и украшения и собирались у могилы. Если мужчине нравилась какая-либо девушка из присутствующих, по возвращении домой он посылал ее родным предложение о браке (как у сяньбийцев), и родители избранницы, как правило, принимали его. Хотя тюрки переезжали с места на место, ведя главным образом кочевой образ жизни, у каждого из них был свой надел земли (как у хунну). Резиденция кагана находилась в горах Алтая (точное местонахождение, к сожалению, неизвестно, можно сказать лишь, что это было где-то на севере пустыни). Каждый год он отправлялся туда, чтобы совершить приношения духам предков (точно так же поступали шаньюи хунну). В середине пятой луны (как и хунну) он собирал приближенных, чтобы принести жертву духам и Небу.
В 240 километрах от Алтая находилась высокая гора, именуемая «путенгири», что на языке хиа означает «дух земли» (возможно, слово «тенгри», «небо», имеет к этому отношение), эта гора была совершенно лишена растительности.
Письменность этого народа походила на письменность ху (вскоре после того, как в 1894 году были написаны эти строки, профессор В. Томсен и доктор В.В. Радлов рассказали мне о своем чудесном открытии – им удалось обнаружить тюркский письменный источник, при помощи которого стало возможным восстановление древнего тюркского языка). Однако этот народ не знал календаря и ориентировался лишь по листве растений. Мужчины охотно играли в кости, а женщины в некоторое подобие футбола. Они пили кумыс («камос» Аттилы?), а когда наступало опьянение, распевали песни. Они испытывали благоговейный трепет перед злыми и добрыми духами.
Китайский путешественник Хуань Чжуан, посетивший западных тюрков приблизительно в 630 году, обнаружил, что в государстве Куча используется модифицированная форма индусского иероглифа. Это первое упоминание письменности, не считая китайской. Как мы уже знаем, двадцать лет спустя это государство стало китайским проконсульским центром. История династии Суй рассказывает о книгах ху, полученных из Западной Азии династией Поздняя Хань. Полагаю, что персы использовали греческий алфавит в промежутке между отказом от древней клинописи и переходом к арабскому языку. Китайцы обычно называли санскрит и пали – «фам» или «вам», подразумевая под этим Брахму, а иногда – «баламен», то есть «брахман». Вскоре после описанных здесь событий китайцы и тибетцы составили двуязычные соглашения на китайском и разновидности санскрита. (Наша экспедиция в Лхасу, в 1904 году, обнаружила аналогичный «договорный камень».) Приблизительно в это же время (635 год) появились несторианцы со своим древнесирийским языком. Истина, возможно, в том, что тогда китайцы почти ничего не знали об интересующем нас вопросе, и виной неопределенности исторических свидетельств является неосведомленность историков.
Когда Мухан (Кушу) достиг определенного могущества, он начал настаивать на том, чтобы династия Западная Вэй (Тоба), находившаяся тогда в руках семьи Юйвэнь, передала беглецов жуаньжуань тюркскому послу для казни. Император Уди из династии Северная Чжоу, являвшийся сыном интригана Юйвэня, взял в жены дочь Мухана. В 572 или 573 году Мухану наследовал его брат Таспар (Тобо-хан), до этого восточный каган. В его распоряжении находилась армия в несколько сот тысяч человек, и два сяньбийских императора северокитайских династий Чжоу и Ци были так напуганы, что с радостью заключили с Таспаром союзнический договор, основанный на брачных связях, и не жалели расходов, чтобы расположить к себе Таспара. Каждый год они посылали ему 100 000 отрезов шелка. Тюрков из западных метрополий ублажали по мере сил и возможностей, по меньшей мере тысяча человек «была одета в шелка и постоянно пировала». Таспар не выказывал особой благодарности за все эти дары, а замечал лишь:
«Пока два моих сына на юге покорны своему долгу, я не желаю ничего большего».
Жестокий тюрк оказался восприимчив к умиротворяющему влиянию религии. В числе взятых им военнопленных оказался китайский буддист. Он познакомил Таспара с доктринами предопределения и вечности (подобно тому, как 650 лет спустя таоистский отшельник из Китая смягчил сердце Чингисхана в диких степях Трансоксании [Трансоксания – древнее государство, включавшее в себя значительные части территорий современного Узбекистана, Туркменистана и Таджикистана.). Он убедил Таспара в том, что империя Ци обязана своим могуществом и процветанием тому, что является по духу буддийской. Таспар прислушался к увещеваниям, основал монастырь и отправил посла в столицу империи Ци (в современной провинции Хэнань), чтобы получить буддийские книги. (Приблизительно в это время буддизм через Корею проник в Японию.) Таспар изменил образ жизни, строил пагоды и проводил религиозные церемонии, выражая сожаление, что не родился в Китае. Когда у него попросил пристанища принц из угасавшей династии Ци, Таспар совершил набег на современный Пекин. Однако соперничающей династии Чжоу, предложившей Таспару взять в жены принцессу, он выдал обманщика.