Марк Щукин, российский археолог, писатель, "Рождение славян", 1997 год.Вопрос об этническом лице бастарнов остается открытым. Древние авторы называют их то галлами, то, с оговорками, – германцами. Из пяти дошедших до нас слов языка бастарнов два могут быть объяснены из германского, а три не имеют параллелей ни в одном из известных языков. Не исключено, что бастарны были носителями тех индоевропейских диалектов, которые позже исчезли полностью. Спор об этническом лице бастарнов, пожалуй, не имеет смысла. Бастарны были бастарнами.
В науке часто бывает так: учёные прекрасно знают, что в какой-то местности определённо должен проживать некий народ, а следов его найти не могут. Подобным образом, к примеру, обстояли дела с курганами царских скифов времён Геродота. Похожее положение дел долго складывалось и вокруг памятников самых ранних славян. Но случается и прямо противоположное – находят древности, но не ведают, кому их приписать. Поскольку нет никаких летописных свидетельств. А без последних, как узнать – что за народ оставил свои отметины на лике Земли, чем был знаменит, и как именовали этих людей соседи? Но иногда возникают ещё более парадоксальные ситуации. Когда и у античных авторов сведений немало и археологических материалов хоть отбавлять, а разобраться с тем, что за "зверь" попал им в руки, учёные не могут. Такой вот конфуз вышел у историков с племенем бастарнов.
Впервые это имя было упомянуто в "Перипле" ("Землеописании") некого Псевдо-Скимна, который датируется концом II века до Рождества Христова, но содержит сведения и более ранних авторов. В нём говорится о "бастарнах-пришельцах", поселившихся по соседству с фракийцами в низовьях Дуная, на левом берегу этой реки. Примерно к этому времени относится сообщение римского историка Марка Юстина о неудачной войне дакийского царя Оролеса против бастарнов. Разгневанный фракийский предводитель, потерпев поражение, велел своим воинам спать ногами к изголовью и выполнять по дому всю женскую работу, пока они не смоют с себя позор будущими победами. В начале второго века до нашей эры обжившиеся на Дунае пришельцы стали надёжными союзниками Македонии и её царя Филиппа V в борьбе с Римом. Местные племена оказались не на шутку встревожены появлением нового народа. Полибий сообщает о посольстве одного из балканских племён в Рим: "Пришли потом и дарданы с рассказами о бастарнах, о многочисленности их, высоком росте и боевой отваге". Судя по сильному беспокойству аборигенов Подунавья, вновь прибывшие показались им рослыми, могучими и очень воинственными людьми. В сочинении Тита Ливия повествуется о попытках Филиппа использовать пришельцев против римлянам: "Бастарны же после того, как они оставят в Дардании жен и детей, могли быть отправлены опустошать Италию. Путь к Адриатическому морю и Италии лежит через область скордисков; другим путем войско провести невозможно. Скордиски должны были легко пропустить бастарнов: они были близки друг другу языком и нравами; да они и сами присоединились бы к походу, узнав, что бастарны идут грабить богатейший народ".
Отметим, что римский историк считает иллиро-кельтское племя скордисков близкими родственниками появившимся в здешних краях северянам. Однако, со смертью Филиппа в 179 году прежние договорённости утратили силу, и бастарны, вместо похода на Рим, ввязались в войну с дунайскими фракийцами, шедшую с переменным успехом. Преемник Филиппа македонский царь Персей в 168 году до нашей эры, затевая очередную кампанию против Вечного города, так называемую Третью Македонскую войну, пригласил себе в помощь старых союзников – бастарнов во главе с вождём Клондиком. Плутарх о них напишет: "Все до одного наёмники, люди, не умеющие ни пахать землю, ни плавать по морю, ни пасти скот, опытные в одном лишь деле и одном искусстве — сражаться и побеждать врага... рослые, на диво ловкие и проворные". Коварный и жадный Персей, однако, обманул ожидания пришлых воинов в отношении денежного вознаграждения и они, разочарованные, покинули Балканы. Почти век о бастарнах ничего не было слышно.
В 80-е годы до нашей эры знамя борьбы с возвышающейся империей римлян подхватил царь Понтийской державы Митридат. Он пытался сколотить мощную коалицию из тех, кто был недоволен гегемонией латинян. Среди союзников Митридата, по словам историка Аппиана, оказались и наши герои: "Когда он перешел в Европу, то присоединились из савроматов так называемые царские языги, кораллы, а из фракийцев те племена, которые живут по Истру, по горам Родоне и Гему, а также еще бастарны, самое сильное из них племя". После поражения Понтийского государства неугомонные пришельцы пытались затеять собственные походы во Фракию и Мезию, но были наголову разбиты полководцем Марком Лицинием Крассом Младшим. При этом римский военачальник собственноручно убил бастарнского вождя Делдона. С того момента данные варвары перестают беспокоить империю. Тем не менее, сведения об этом племени время от времени попадают на страницы античных сочинений. Так великий географ Страбон, трудившийся в начале нашей эры, пишет о них: "В глубине страны обитают бастарны, граничащие с тирегетами и германцами; они так же, быть может, германская народность и делятся на несколько племен. Действительно, одни из них называются атмонами, другие – сидонами; те, кто владеют Певкой, островом на Истре (Дунае), носят название певкинов, а самые северные, обитающие на равнинах между Танаисом и Борисфеном – роксаланов". Как видим, Страбон уже полагает бастарнов германцами, хотя его предшественники считали их кельтами.
Впрочем, надо иметь в виду, что долгое время римляне и греки именовали "кельтами" или "галлами", практически всех обитателей Центральной Европы. Они употребляли этот термин также широко, как название "скифы" применялось к восточноевропейцам. Кельтикой выступала та часть нашего континента, что доходила до Вислы, далее уже шла Скифия. Если античные авторы испытывали затруднение с причислением народа к какой-либо из этих двух частей, они использовали и вовсе экзотический этноним "кельтоскифы". В начале нашей эры положение резко меняется. Германцы потеснили кельтов в сердце континента, сарматы заняли степи. Отныне в глазах цивилизованных южан большая часть европейцев стала "германцами", а все кочевые народы без разбора – "сарматами". Любопытно, что Страбон отнёс к бастарнам и племя роксалан, обитавшее в междуречье Днепра и Дона. Хотя все прочие авторы полагали их, безусловно, сарматским народом. Самих бастарнов великий географ считает "германцами", хотя и не слишком в том уверен. Куда твёрже взгляды по данному вопросу Плиния Старшего, который отнёс их к отдельной германской группировке: "пятая группа – певкины, которые также бастарны и граничат с вышеупомянутыми даками". Но уже его младший соотечественник Корнелий Тацит вновь колеблется: "Отнести ли певкинов, венедов и феннов к германцам или сарматам, право, не знаю, хотя певкины, которых некоторые называют бастарнами, речью, образом жизни, оседлостью и жилищами повторяют германцев. Неопрятность у всех, праздность и косность среди знати. Из-за смешанных браков их облик становится все безобразнее, и они приобретают черты сарматов".
Можно было бы, конечно, махнуть рукой на странный, подозрительной внешности, народ, если б не одно важное обстоятельство. В конце второго столетия до нашей эры на Днепре, как обнаружили археологи, появились племена, чрезвычайно на этих летописных пришельцев похожие. Заняли они земли Северной Украины и Южной Беларуси, то есть именно те края, где до того обитали лесные балты. И откуда затем появились славяне. Новая культура, её учёные назвали зарубинецкой, смотрелась явно пришлой на территории северной части Скифии. Весь её облик красноречиво демонстрировал, что эти люди появились откуда-то из Центральной Европы: похоронный обряд, напоминающий "поля погребальных урн"; изобилие фибул; разнообразие посуды: миски, горшки, кубки, кружки, чашки, чарки, кувшины. Керамика попадалась как лощённая, так нелощённая и даже хроповая – искусственно ошершавленная. Кузнецы и металлурги владели кельтской техникой обработки железа, самой передовой в Европе того времени. Оружие встречалось нечасто, в основном наконечники копий и дротиков, а также круглые каменные и глиняные шары, вероятно, снаряды для пращи. Изредка попадались отдельные элементы конской узды и даже шпоры – недавнее изобретение всё тех же кельтов.
Причём сообщество чужаков заняло далеко не всю Северную Скифию целиком, а изначально распалось на три отдельных "пятна": полесское в бассейне Припяти, среднеднепровское в районе Киева и верхнеднепровское, в основном, на том отрезке Днепра, что течёт между устьями Березины на Севере и Припяти на Юге. При этом оккупированными оказались как некоторые части страны скифов-пахарей, так и Неврида – земля оборотней. Академик Пётр Третьяков пишет по данному поводу: "Скорее всего "милоградцы" были вынуждены покинуть свои поселения в результате военных поражений... Зарубинецкие племена селились здесь на захваченных ими милоградских городищах". Какое-то время неврские острова еще существовали внутри зарубинского моря, затем их растворили в себе пришельцы. Впрочем, некоторые историки питерской школы, в частности Марк Щукин и Владимир Еременко, полагают, что обитатели Северной Скифии исчезли одновременно со степными царями, чуть ли не за век-полтора до появления зарубинцев, и последним досталась уже опустевшая страна. Ведь археологи датируют древности Восточной Европы, в основном, по импортным вещам, в первую очередь, по греческим амфорам и кельтским фибулам. С падением скифской империи, однако, эти ценные товары перестали попадать не только в лесную глубинку, но даже в лесостепные городища земледельцев. С точки зрения учёных обитатели здешних мест снова стали невидимы. Украинский археолог Светлана Пачкова, напротив, полагает, что "никаких природных катаклизмов на протяжении III века до нашей эры на территории Среднего Поднепровья не происходило, и полностью вымереть оседлое население или выселиться не могло". Изучив каждое из зарубинских "пятен" в отдельности, она доказала, что их различия вызваны в значительной степени местными элементами, вошедшими в состав новой культуры. Стало быть, какая-то часть скифов-пахарей, не говоря уже о неврах-оборотнях, дожила на своих местах до подхода населения извне.