Politicum - историко-политический форум


Неакадемично об истории, политике, мировоззрении, регионах и народах планеты. Здесь каждый может сказать свою правду!

Инквизиция и инквизиторы во Франции

Инквизиция и инквизиторы во Франции

Новое сообщение ZHAN » 16 фев 2024, 16:14

Когда речь заходит о религиозной сфере, многие забывают о том, что религия включает в себя не только тонкий процесс духовной связи человека с Создателем — она завязана на целую систему взглядов, ценностей, моральных норм, типов поведения, базирующихся на вере в сверхъестественное. Из этого вытекают не только обряды, культы и традиции, из этого возникает и необходимость объединения людей в особые организации (религиозные общины и проч.), которые являют собой иллюстрацию религии как формы сознания части общества, то есть совокупности духовных представлений, побуждающих к специфическому для каждого верования поклонению высшим силам. Эти организации требуют управления, которое, так или иначе, сводится к вопросу о власти.
Изображение

Самый прочный фундамент для этой власти — люди, массово исповедующие учение, которое, в свою очередь, становится ключом к управлению паствой. Чем больше умов готовы следовать учению и приносить определенные жертвы на алтарь своей веры, тем прочнее становится власть тех, кто встает во главе учения. Схема проста и весьма эффективна — иначе вряд ли она продержалась бы на плаву хотя бы с десяток лет.

Но любое действие встречает противодействие. Эффективной схеме распространения власти через монополизацию верования мир противопоставил не менее мощного врага, а именно — человеческий ум, живость которого и стремление к познанию истины и смысла всего сущего не может вечно находиться в цепях одного-единственного набора догматов. Человеческая мысль подвижна, а душа мятежна и беспокойна, и порождениями этой взрывоопасной смеси неизменно становятся все новые и новые гипотезы о смысле жизни, о мироустройстве, о природе человека и его Создателя, о душе…

Человеческий ум и его мятежный дух как раз и порождают то, что приверженцы догматов устоявшейся веры называют ересью.

Итак, что же такое ересь? И чем и для кого она может быть опасна?

Ересь — есть сознательное отклонение от религиозного учения, считающегося верным, либо изменение подхода к нему. Дословно с древнегреческого слово αιρεσις — «ересь» — означает «выбор, направление, течение».

Для людей, стремящихся сохранить власть, которая базируется на едином религиозном учении, любое вольнодумство — злейший враг, так как оно грозится существенно проредить тот плотный фундамент из верующих, на котором стоит религиозная организация. Говоря по-простому, она может подрезать у самого основания три главных столпа, на которых стоит правящая верхушка духовенства:

• влияние и авторитет, которым духовенство пользуется у верующих;
• территории, на которые это влияние распространяется;
• приток денег, которые верующие теми или иными путями жертвуют на алтарь своего верования.

Эти три столпа взаимозависимы, и чем связь между ними крепче, тем более хрупким выглядит фундамент религиозной организации. И как следствие, тем с большим рвением правящая верхушка будет этот фундамент защищать, проявляя при этом жестокость хищника, почуявшего угрозу со стороны другого зверя.

В этом контексте очень важно не перепутать религию как особое отношение человека к миру и самому себе и организацию религиозной системы, в основе коей лежит иерархическая структура, подобная структуре государственной власти, элементы которой можно градировать в зависимости от силы влияния и наличия оного «на душу населения».

Итак, когда определенное вероучение становится доминирующим на той или иной территории, естественным стремлением тех, кто руководит основанной на этом вероучении религиозной формацией, — повторимся — является пресечение вольнодумства, которое может привести к расшатыванию их власти.

Пожалуй, следует вспомнить, что на заре христианства те, кто исповедовал это тогда еще молодое учение, подвергались жестоким гонениям именно как еретики и нередко умирали тяжелой мученической смертью. Следует пойти дальше и вспомнить, что история Страстей Христовых также является осуждением и преданием казни не кого-нибудь, а еретика от иудаизма: «И поднялось все множество их, и повели Его к Пилату, и начали обвинять Его, говоря: мы нашли, что Он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем. Пилат спросил Его: Ты Царь Иудейский? Он сказал ему в ответ: ты говоришь. Пилат сказал первосвященникам и народу: я не нахожу никакой вины в этом человеке. Но они настаивали, говоря, что Он возмущает народ, уча по всей Иудее, начиная от Галилеи до сего места» [Лк. 23:1–5].

Но, так или иначе, несмотря на гонения, христианство выстояло, окрепло и начало распространяться по миру, и вот уже в 301 году оно становится официальной государственной религией Великой Армении. А с 313 года — во времена правления императора Константина I после Миланского эдикта о свободе вероисповедания — оно постепенно начинает обретать статус государственной религии и в Римской империи.

Примерно с этой точки отсчета можно рассматривать период 313—1054 годов, окрещенный в истории периодом Вселенских соборов, на которых формировались, утверждались и раскрывались христианские догматы.

[Стоит остановиться на том, что такое Вселенский собор. По сути, это совещание высшего духовенства, которое может растягиваться на очень долгое время. Как правило, Вселенские соборы проходят в каком-либо назначенном для этого мероприятия городе, по имени которого этот собор после и именуется. Туда съезжаются разномастные представители духовной аристократии и выступают с речами, после чего коллегиально (хотя последнее слово остается за понтификом) выносятся решения по наболевшим насущным вопросам, касающимся религиозной жизни. Нередко на Вселенских соборах появляются и представители светской власти. Разумеется, такое собрание длится не беспрерывно: участники могут уезжать с него и снова возвращаться по необходимости. Таким образом, собором обозначается некий период, в течение которого представителями духовной и светской власти выносятся доктринальные (догматические), церковно-политические и судебно-дисциплинарные решения.]

Главной целью этих мероприятий было, разумеется, достижение единообразия в вероучении и практиках богослужения, так как после того, как христианство сделалось легальным, а количество его последователей существенно увеличилось, начались расхождения в трактовках, практиках и обрядах в разных частях Римской империи. Впрочем, несмотря на изначальную благую цель, некоторые Вселенские соборы не только не примирили оппонентов внутри христианства, но и способствовали укреплению распрей и разветвлению христианства на отдельные течения. Некоторым из новых ответвлений покровительствовали позже императоры, принимавшие активное участие в делах церкви, что также усложнило ситуацию.

В IV веке Римская империя разделилась на Византийскую с центром в Константинополе и Западную с центром в Риме, и христианство в этих разделенных частях также развивалось по-разному, что векá спустя повлекло за собой в 1054 году событие, названное в истории Великой схизмой, или Великим расколом христианской церкви.

Если кратко, вследствие раскола папа римский и константинопольский патриарх, так и не придя к согласию по вопросам догматического, канонического и литургического характера, взаимно отлучили друг друга от церкви. То есть, по сути, два руководителя крупнейших христианских формаций взаимно обвинили друг друга в ереси.

Этот пример несогласия по вопросам веры не является единственным, но примечательны его масштабы. Как бы то ни было, он подтверждает сказанное ранее: с развитием христианского учения в умах людей, его исповедующих, то и дело рождались новые взгляды на установившиеся догматы. Когда люди начинали разделять чей-то новый взгляд на христианство, они объединялись и автоматически образовывали еретическую секту. Некоторые из этих сект оставались малочисленными и не проявляли амбиций, другие — разрастались до внушительных масштабов.

Ересей от христианства было не перечесть: гностицизм, монтанизм, манихейство, арианство, учение Вальдо, катаризм, аполлинарианство и т. д. Власть имущие религиозные деятели предпринимали самые разные (порой совсем отчаянные) попытки сдержать их распространение. Стоит согласиться с выводом, который делает на этот счет в своей работе «История инквизиции» советский историк И. Р. Григулевич:
«С раннего периода существования христианской Церкви епископы, и в их числе папы римские, были наделены инквизиторскими полномочиями — расследовать, судить и карать еретиков и пользовались ими на протяжении всей истории Церкви… Если исходить из этих фактов, то следует признать, что священные трибуналы были отнюдь не единственной формой инквизиции».
Тем не менее ныне принято отождествлять инквизицию с появлением священного трибунала.

Итак, когда же и где возникла та самая инквизиция, образ которой помнит современный человек? На вторую часть вопроса ответить намного проще.

Расхожее мнение таково, что священный трибунал зародился в Испании, но это не так. Колыбелью монашеской инквизиции — той, чей образ присутствует в нашем сознании, — является Франция. Призывным сигналом к ее возникновению послужил Альбигойский крестовый поход — серия военных кампаний по искоренению ереси катаров во французской провинции Лангедок в 1209–1229 годах, инициированных католической церковью.

На вопрос, когда именно отмечать день рождения инквизиции, ответить сложнее, потому что однозначного ответа просто нет. Создание Inquisitio Haereticae Pravitatis Sanctum Officium [дословно: Святой отдел расследований еретической греховности (лат.)] было обусловлено необходимостью подавить распространившуюся на обширных французских территориях катарскую ересь. То же самое «катарское зло» послужило и поводом к началу кровопролитных Альбигойских войн. Но, по сути, Альбигойский крестовый поход был связан с территориальным и политическим конфликтом. Идеологическая составляющая была лишь удобным предлогом, не более того.

В 1198 году на папский престол под именем Иннокентий III взошел тридцатисемилетний Лотарио деи Конти ди Сеньи. Будучи ярым противником ереси, он учредил комиссию по преследованию оной, сосредоточившись, по большей части, на альбигойцах (катарах), секта которых в те времена приобрела пугающее множество сторонников на юго-востоке Франции и находилась под покровительством графов Тулузских. Учение катаров набрало такую огромную популярность в Лангедоке, что стало представлять для высокопоставленных сановников римского католичества серьезную угрозу. При этом высшему духовенству, привыкшему к роскоши, которую давало привилегированное положение, было нечего противопоставить катарским «совершенным», чей образ жизни сильно отзывался в душах верующих. Подобно католическим проповедникам, катарские «совершенные» учили своей вере других людей и отпускали им грехи. Они являли собой тот самый пример апостольской бедности, удивительной кротости и доброты, который люди искали и не находили в католическом духовенстве.

Последователей катаризма становилось все больше. В апреле 1198 года Иннокентий III направил во Францию своих эмиссаров — монахов Ренье и Ги, наказав им разгромить катарских проповедников на диспутах, но, кроме того, наделив их — видимо, на случай, если разгромить не удастся, — полномочиями организовать преследование еретиков и применять против них не только «духовный меч отлучения», но и «железный меч». Однако успеха Ги и Ренье не снискали, и в 1202 году их заменили монахи-цистерцианцы Пьер де Кастельно и Арнольд Амальрик — с еще более решительными указаниями по отношению к еретикам. Вскоре к ним присоединился вернувшийся из дипломатической поездки в Данию испанский католический проповедник Доминик де Гусман Гарсес, более известный современному читателю как святой Доминик.

Пораженный размахом катарской ереси в Южной Франции, Доминик решил посвятить себя проповеди Евангелия и борьбе с еретическими заблуждениями в Лангедоке. К 1206 году в Пруйле ему даже удалось основать женскую общину, в состав которой вошли обращенные из ереси женщины и дочери католического дворянства. Подражая образу жизни катарских «совершенных», то есть действуя методами своего злейшего врага, проповедники, подчиненные понтифику, странствовали по Лангедоку в нищенском облачении и призывали на борьбу с ересью местное население, которое, однако, не спешило становиться на их сторону. Даже святой Доминик не сумел, несмотря на свой знаменитый дар убеждения, существенно проредить ряды еретиков и вернуть их в лоно католической церкви.

Если вдуматься, то сами по себе катары ничего угрожающего в себе не несли. Они не собирались силой обращать католиков в свою веру, хотя многие их утверждения называли предрассудками и относились к ним с иронией. В катарском трактате «Книга о двух началах» говорится:
«Становится совершенно непонятным, каким образом ангелы, созданные добрыми, могли возненавидеть добро, подобное им и существовавшее вечно, а также, почему эти добрые ангелы склонились ко злу, еще не существовавшему, и полюбили его…»
Катаризм — во всяком случае, в том состоянии, в котором он находился к 1208 году, — не стремился к власти как таковой. Катары не пошли по пути воинственного расширения влияния, и насаждение своей веры не стало их первостепенной задачей. Бессмысленно пускаться в рассуждения о том, что было бы, просуществуй катарская ересь еще несколько веков и привлеки к себе еще больше последователей. Исключен ли вариант, что нашлись бы люди, которые увидели бы в этом веровании золотую жилу — прочнейший фундамент для становления своей власти? Не предприняли бы они попыток пройти с помощью догматов катаризма тот же путь, что прошла католическая церковь? Как знать. Но история не знает сослагательного наклонения.

Таким образом, угрозу как таковую римско-католической церкви катарская ересь если и представляла, то минимальную и в дальней перспективе. И не о том, чтобы отвести ее, пекся Иннокентий III, призывая к крестовому походу. В своем воинственном послании он заявил:
«Объявляем по сему свободными от своих обязательств всех, кто связан с графом Тулузским феодальною присягою, узами родства или какими другими, и разрешаем всякому католику, не нарушая прав сюзерена, преследовать личность сказанного графа, занимать его земли и владеть ими. Восстаньте, воины Христовы! Истребляйте нечестие всеми средствами, которые откроет вам Бог! Далеко простирайте ваши руки и бейтесь бодро с распространителями ереси; поступайте с ними хуже, чем с сарацинами, потому что они сами хуже их. Что касается графа Раймона… выгоните его и его сторонников из их замков, отнимите у них земли для того, чтобы правоверные католики могли занять владения еретиков».
О спасении заблудших душ в этом послании ни слова. А вот об изъятии у приспешников графов Тулузских их владений сказано прямым текстом.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Основные предпосылки к рождению инквизиции

Новое сообщение ZHAN » 17 фев 2024, 12:27

Об этом говорит и историк Роже Каратини в своей работе «Боевой путь альбигойской ереси». По его мнению, «глубинная и основная причина [крестового похода] не имела никакого отношения к религии», он был
«неизбежным следствием политики территориальной экспансии, которую вел Филипп Август…

Второй глубинной причиной, объясняющей, в частности, жестокий характер этой войны под религиозным предлогом, была алчность северных баронов. Они увидели в этом крестовом походе средство получить в качестве феодов земли графа Тулузского и его вассалов, и произошло это в тот момент, когда материальная и территориальная выгода от крестовых походов в Святую землю начала уменьшаться».
И лишь побочной причиной, предлогом для начала Альбигойских войн Каратини называет распространение на юго-востоке Франции катарской ереси.

Но вернемся к истории. Отчаявшийся заручиться поддержкой графа Раймона VI Тулузского Пьер де Кастельно отлучил его от церкви, и ответ графа не заставил себя ждать: 15 января 1208 года один из приближенных Раймона VI убил Кастельно. Это был прекрасный повод для развязывания военного конфликта, и 10 марта 1208 года папа Иннокентий III выступил с посланием, приведенным выше. Послание папы нашло отклик у жителей Северной Франции, и Лангедок погрузился в разорительную войну.

Иннокентий III тем временем с большим жаром продолжал расправляться с еретиками не только в Лангедоке, но и в папских владениях. Тысячи еретиков были изгнаны из своих домов и даже из родных городов без каких-либо средств к существованию, лишены своего имущества, а сильно упорствующие — были казнены.

Менее чем за год до своей внезапной кончины в Перудже Иннокентий III созвал XII Вселенский собор (он же известен как IV Латеранский; 1215 год), который предопределил развитие антиеретической политики папства. Собор запретил духовенству участвовать в судебных ордалиях , что, по сути, стало поводом к стремительному исчезновению ордалий из практики судопроизводства.

[Ордалии в широком смысле обозначали отдачу себя на Божий суд, а на практике представляли собой суд путем испытания водой или огнем. Рассматривались такие варианты испытаний, как опускание связанным в воду, удержание в руках раскаленного железа и т. д. Выдержавший испытание признавался оправданным, не выдержавший — виновным.]

Там же, на IV Латеранском соборе, был принят третий канон, который являлся, по сути, постановлением по борьбе с ересью и фактическим юридическим основанием для учреждения инквизиционных трибуналов. В тексте этого постановления раскрывается воинственная политика римско-католической церкви касательно преследования инакомыслия. Церковь не просто призывала, но и обязывала всех светских правителей к борьбе с ересью, а в случае отказа напоминала им о возможном отлучении от церкви. [Полный текст можно прочесть в работе Раймонда Форвиля «I, II, III и IV Латеранские соборы». В переводе на русский язык он приведен у И. Р. Григулевича в работе «История инквизиции».]

Во время IV Латеранского собора внимание папы было обращено прежде всего к монастырям и монашеским орденам, то есть к нижестоящему духовенству, поскольку, проанализировав ситуацию на религиозном фронте, он осознал, что одной из причин роста популярности еретических течений стал моральный упадок духовенства высшего звена и соответственно падение его авторитета в глазах верующих. Потенциально монастыри и ордена могли послужить понтифику подспорьем в его борьбе, так как являли собой положительный пример следования католической вере. Однако на деле все обстояло немного иначе, потому что большинство монастырей и орденов подчинялись, скорее, локальной светской власти, нежели напрямую папе [во Франции — особенно. Плотное взаимодействие духовенства и светской власти здесь наблюдалось еще со времен Карла Великого].

Посему напрашивалось иное решение: учредить новые монашеские ордена, которые были бы в непосредственном подчинении понтифика.

Реализовать эту идею Иннокентий III не успел. Это сделал сменивший его на святом престоле камерарий [административная должность при папском престоле с различными функциями, среди которых выделяются управление финансами и имуществом] Ченчио Савелли, ставший папой под именем Гонорий III. Он утвердил уставы кармелитов и францисканцев, а немногим позже выпустил буллу «Gratium omnium», в тексте которой впервые назвал доминиканцев братьями-проповедниками. Основателем ордена доминиканцев, или, как его еще стали называть, ордена братьев-проповедников, был святой Доминик, известный своей преданностью папству [символичность этой преданности отразилась в эмблеме ордена: доминиканцы сделали своей эмблемой собаку с пылающим факелом в зубах, что подчеркивало иронично созвучное с именем основателя ордена словосочетание «Domini canes» («Псы Господни»), которое стало еще одним, неофициальным названием детища святого Доминика].

Папа платил доминиканцам взаимностью и оказывал им всяческое покровительство. Обратил он свой взор также на созданный в 1209 году орден францисканцев, основателем которого был Джованни Бернардоне, более известный как святой Франциск Ассизский, знаменитый своим смирением и призывами к верующим отказаться от всякой собственности, а пропитание себе добывать физическим трудом. Поначалу высшее духовенство отнеслось к «серым братьям» (так называли францисканцев за цвет их сутан) с подозрением, уловив в содержании их проповедей схожесть с учением вальденсов [ученики лионского купца Пьера Вальдо, апеллировавшие к идеалам раннего христианства и пропагандировавшие бедность и отречение. Первая крупная община вальденсов возникла около 1176 года. В 1179 году вальденсы отправились в Рим, чтобы получить папское благословение, однако тогдашний понтифик Александр III запретил им проповедовать свое учение. Его преемник Луций III в 1184 году и вовсе отлучил вальденсов от церкви], однако вскоре Франциск, выступавший перед населением как апологет политики папства, все же расположил к себе понтифика.

Вскоре доминиканцы и францисканцы, на которых более не распространялся контроль местных епископов, начали рассредоточиваться по миру, наделенные правом проповедовать, исповедовать, налагать/снимать епитимьи, отлучать от церкви, вести партизанскую деятельность в общинах еретиков (даже притворяться таковыми при необходимости) и совершать едва ли не любые деяния, если это было в интересах церкви. По сути, активная деятельность именно этих орденов в XIII веке удержала католическую церковь от угрожавшего ей развала.

Но вернемся к последствиям IV Латеранского собора и проследим дальше все предпосылки к рождению Inquisitio Haereticae Pravitatis Sanctum Officium.

В 1227 году на папский престол взошел племянник Иннокентия III Уголино деи Конти ди Сеньи, известный под именем Григория IX, который продолжил политику по укреплению католической церкви. Это третий папа, с именем которого историки связывают процесс учреждения и становления инквизиционных трибуналов.

Поместный собор в Тулузе в 1229 году существенно дополнил постановления IV Латеранского собора относительно преследования ереси. Теперь, как пишет И. Р. Григулевич, «епископам вменялось в обязанность в каждом приходе назначать одного или нескольких священников с инквизиторскими функциями — разыскивать и арестовывать еретиков, хотя право суда над ними оставлялось за епископом. Добровольно раскаявшиеся еретики подлежали высылке в другие области. Для опознавания им повелевалось носить на одежде (на спине и на груди) отличительный знак — крест из цветной материи; раскаявшиеся из-за боязни смертной казни подлежали тюремному заключению «вплоть до искупления греха». Приходским священникам приказывалось выставлять на видном месте списки всех прихожан. Прихожане — мужчины с 14-летнего и женщины с 12-летнего возраста — должны были публично предать анафеме ересь, поклясться преследовать еретиков и присягнуть на верность католической вере. Присяга возобновлялась каждые два года; отказавшиеся присягать навлекали на себя обвинение в ереси. Верующим приказывалось исповедоваться трижды в год — на Рождество, Пасху и Троицын день. За выдачу еретика церковь обещала платить доносчику 2 серебряных марки в год в течение двух лет. За помощь еретикам виновник лишался имущества и передавался в распоряжение сеньора, который мог сделать с ним «что пожелает». Дом еретика сжигался, собственность его конфисковалась. Примиренный с церковью еретик терял гражданские права, еретикам-врачам запрещалось заниматься лечебной практикой. Местные власти под страхом отлучения и конфискации имущества обязывались следить за исполнением этих решений Тулузского собора».

Отвлечемся на пару минут от основного повествования и уточним, чем же было так опасно отлучение от церкви и почему эта угроза широко шла в ход и давала нужный эффект.

Отлучение от церкви проводилась на богослужении в присутствии целого прихода и обязательно не одним священником. Чаще всего при этом присутствовал представитель высшего духовенства — епископ или архиепископ.

Примерный текст проклятия, адресованного отлучаемому, — анафемы звучал следующим образом: «Во имя Господа Всемогущего Отца, во имя Сына и во имя Святого Духа, во имя всех святых и во имя Его Святейшества [имя нынешнего понтифика] вызываем тебя, имярек. [Бывало и чуть короче: «Властью, дарованной нам, дабы вязать и разрешать узы на земле и на небесах, вызываем тебя, имярек».] Известно, что ты, имярек, некогда крещенный во имя Отца, Сына и Святого Духа, отпал от тела Христова, совершив грех [наименование инкриминированных преступлений, можно списком]. Имея в виду твое богопротивное деяние [или деяния], мы, скорбя душою, лишаем тебя, имярек, причастия и крови Господа нашего Иисуса Христа. Мы отделяем тебя от сообщества верующих христиан и отлучаем от священных пределов Церкви. Мы отнимаем тебя от груди святой Матери-Церкви на небесах и на земле. Мы объявляем тебя, имярек, отлученным и осужденным на предание геенне огненной с Сатаной и всеми нечестивыми его бесами. За содеянное тобою зло мы предаем тебя проклятию и призываем всех любящих Господа нашего Иисуса Христа и верных Ему [далее идут отчетливые руководства к действию для общины; например: «не давать тебе, отлученному, приюта и ночлега» или «преследовать тебя для предания надлежащей каре» (в случае, если, к примеру, отлученный скрывается), и т. д.]».

Ясно, чем такое словесное проклятие было чревато для человека, даже если он не отличался особой набожностью. Помимо того, что преданному анафеме человеку угрожали нескончаемыми адскими муками, если он не избавится от пороков и прегрешений и не примирится с церковью, его также могло настигнуть и негодование народное. Люди отказывались вести с отлученным какие-либо дела, осуждали его при встречах на улицах, а то и забрасывали его дом камнями. Фактически анафема была равносильна клейму прокаженного, только указывала она на проказу духовную. И неизвестно, чего люди Средневековья боялись больше.

Церковь всячески культивировала подобное отношение к отлученным. Священники во время службы, бывало, тушили свечи, клали на пол распятие и под сопровождение похоронного звона, повторяли проклятие для отлученного, на что очень остро реагировали остальные прихожане. Снять анафему при этом мог только тот, кто ее наложил, либо папа римский. Причем прощение нужно было заслужить длительным покаянием и исполнением условий суровой епитимьи, не говоря уже о благотворительных вкладах в церковную казну. На то, чтобы образумиться, человеку обыкновенно давался год. По его истечению отлученный признавался вероотступником и мог быть осужден наравне с еретиками-рецидивистами.

Важным нововведением Тулузского собора был запрет верующим иметь Библию у себя дома — теперь это становилось прерогативой исключительно духовенства. В постановлении собора говорилось: «Запрещаем мирянам иметь у себя книги Ветхого и Нового Завета, разве что псалтирь или молитвенник… Но и эти книги строжайше запрещаем иметь в переводе на народный язык». Этот шаг следует считать одной из предпосылок к учреждению официального инквизиционного трибунала.

Стоит напомнить читателю об атмосфере той эпохи. То, что современному человеку кажется само собой разумеющимся, человеку XIII века виделось чудом. Слово «магия» имело самое прямое значение, и в магию действительно верили. В своем плохом самочувствии человек XIII века скорее мог обвинить колдовство, нежели начать искать причину недуга в недавно употребленной пище или в питье, не говоря уже о том, чтобы предположить, что причина болезни — инфекция. Это было время страхов и предрассудков, а также — почти повсеместной чистосердечной веры и страха Божьего.

Поэтому угрозы отлучения от церкви были крайне действенным рычагом манипуляции. Они несли в себе не только угрозу земного наказания, что испытали на себе альбигойцы, но и угрозу куда более страшную — перспективу вечных мук в аду, что для человека XIII века (вне зависимости от занимаемого им социального положения) имело если не первостепенное, то как минимум очень большое значение.

Таким образом, духовенство набирало все большую силу, и вот уже, сдавшись под его натиском, император Священной Римской империи Фридрих II оглашает эдикт о борьбе с ересью, в котором предусматривается наказание различными карами вплоть до смертной казни еретиков, осужденных церковью и переданных светскому правосудию для исполнения приговора. Пожалуй, можно рассматривать это как начало эры непрерывных доносов — ведь еретиков, примирившихся с церковью, вынуждали помогать участвовать в розыске других еретиков.

В феврале 1231 года папа Григорий IX издал эдикт, «призывающий церковные и светские власти преследовать и подавлять» ересь. С этого момента началась по католическим странам точечная рассылка инквизиторов, наделенных, согласно эдикту 1231 года, соответствующими полномочиями, а два года спустя Григорий IX издал две буллы, согласно которым преследование и наказание еретиков переходило под руку доминиканского ордена. Эти буллы — «П1е humani generis» и «Licet ad sapiendos» — наделяли доминиканских монахов фактически неограниченными полномочиями и призывали епископов всячески им содействовать. Последние, разумеется, не испытывали по этому поводу сильного энтузиазма, поскольку не желали делить свою власть с доминиканцами, однако противиться воле папы не осмеливались, опасаясь также угодить в жернова этой молодой, но уже хищной и прожорливой машины, питаемой топливом фанатичной преданности «псов Господних».

Позволим себе вольность считать 20 апреля 1233 года, дату выхода вышеуказанных булл, днем рождения инквизиционных трибуналов — ведь они, особенно вторая, ставили перед орденом доминиканцев задачу вести неутолимую войну с ересью во всем христианском мире. Позже булла папы Иннокентия IV от 15 мая 1252 года «Ad extirpanda» окончательно оформила создание инквизиционных трибуналов и разрешила им применение пыток к подозреваемым в ереси.

Подводя итог, стоит отметить, что инквизиционная машина, созданная в XIII веке в пламени Альбигойских войн, показалась католическому духовенству наиболее эффективным методом для укрепления своей власти. Ее идея была воплощена в жизнь с большим рвением, и уже к концу XIII столетия инквизиционные трибуналы распространились по католической Европе.

В своей работе по истории инквизиции знаменитый исследователь Г. Ч. Ли пишет, что «еретик жил как бы на вулкане, который во всякое время мог начать извержение и поглотить его». Впрочем, стоит добавить, что иногда в инквизиционные жернова могли угодить не только еретики, но и добропорядочные католики и даже сами представители духовенства. Инквизиция была механизмом. И этот механизм использовали люди в своих целях.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Особенности феномена инквизиционной машины

Новое сообщение ZHAN » 18 фев 2024, 12:36

Говоря об инквизиции даже в рамках одной страны, довольно трудно создать обобщенную картину. Разнесенные по католическому миру семена инквизиции дали множество плодов с совершенно индивидуальным характером. Объединенная общей идеей и задачей — антиеретической политикой папства, — инквизиция представляла собой сеть с множеством узлов, в каждом из которых были свои особенности.
Изображение

Что же касается общих черт, то стоит сказать, что с момента основания священных трибуналов инквизиторы повсеместно проявляли поразительное рвение; природа этого рвения и методы, применяемые инквизиторами, различалась от региона к региону, от отделения к отделению. Наделенные властью, они не гнушались ничем ради искоренения ереси и не просто подчинялись правилам работы инквизиции, но еще и делали все возможное, чтобы самим не стать ее жертвами.

Говоря об инквизиционной машине, жернова которой заработали с известной нам суровостью после буллы 1252 года, разрешившей применять пытки, не имеет никакого смысла оперировать морально-этическими категориями. Мораль распространяется на нечто, имеющее душу, а у подобного механизма души нет. Можно сколько угодно взывать к морали или милости просака [рабочий станок по производству скрученных канатов, веревок, батогов. В случае попадания в детали станка волос, одежды или конечностей рабочего, результат бывал самым плачевным. Отсюда пошло выражение «попасть впросак»] — самостоятельно он не остановится. Можно сколько угодно ждать от запущенного процесса форматирования жесткого диска жалости к каким-либо данным, однако ожидание это совершенно бесполезно — пространство жесткого диска будет полностью очищено. У машины нет идеологии и нет привязанностей, у нее есть задача и набор функций, с помощью которых она эту задачу выполняет. И если говорить о машине инквизиционной, то функционал этот обеспечивали ее создатели — люди. Что занимательно, они же были и ресурсом, который этот механизм питал.

Инквизиция была одновременно агрессивным сторожевым псом католической церкви, службой цензуры, средневековым НКВД. При этом, как пишет немецкий историк Х. К. Цандер,
«само существование инквизиции было в Средневековье само собой разумеющимся… И так же, как сегодня мы находим полезным нанести удар врагам демократии с помощью органов защиты конституции, так и в XIII веке считалось полезным нанести удар еретикам с помощью инквизиции».
У людей, по тем или иным причинам оказавшимся внутри инквизиционной структуры, идеология, разумеется, была. И причины, побуждавшие их вступать на путь борьбы с ересью, были самыми разными. Многие инквизиторы были олицетворением образа, культивированного в сознании современного человека литературой на тему Святого Официума, — истинно верующими фанатиками, считавшими, что они ведут борьбу со злом. Но был ли этот типаж единым для всех инквизиторов?
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Какие люди служили в инквизиции

Новое сообщение ZHAN » 19 фев 2024, 11:41

Фанатиков, движимых слепой верой в праведность своей жестокости и готовых любыми методами выкорчевывать из арестанта признание, в инквизиции было много. Слепо верующие в необходимость искоренения зла, подозрительные, нетерпимые к любому инакомыслию, возможно, психически нестабильные, они честно делали свое дело. Историки, изучающие инквизицию, без устали изливают свое негодование на этих людей.

Но откуда этот фанатизм брался, на какой почве взращивался? Как вырабатывались взгляды у людей XIII века без вездесущих СМИ или интернета, без легкого доступа к книгам, без газет и журналов — словом, без всех тех средств, создающих определенную идеологическую позицию?

Человек черпал информацию оттуда, откуда мог, и получал то, что мог получить. Если рассматривать очень обобщенно, взгляды людей Средневековья во многом формировались церковью. Один харизматичный проповедник мог вселить веру во множество людей, и она занимала все пространство их душ до тех пор, пока кто-то другой не сеял (если сеял) зерно сомнения.

Религия занимала центральное место в жизни средневекового человека, общество центростремительно было ориентировано на церковь, в массовом сознании культивировалась мысль о духовном спасении. Об этом простым и понятным языком пишет X. К. Цандер:
«Католическая вера была в XIII веке не просто какой-то конфессией, а тем, чем сегодня является свободно-демократический общественный порядок: системой взглядов, на которой держится все общество».
Альтернативы не было. Оппозицией — если этот термин в данном случае вообще применим — могли выступать разве что преследуемые еретики, то есть то самое «зло», против которого боролась инквизиция.

Только самый пытливый ум мог самостоятельно взрастить в себе сорняк сомнения, но на заре инквизиции таких было немного. Большинство принимало продиктованные истины за аксиомы. Прибавим к этому культивированное чувство священного долга и получим ревностного католика, выполняющего возложенную на него «почти что самим Господом миссию», нетерпимого к любому инакомыслию, истово верящего в правильность своих действий и отвергающего любые размышления по поводу навязанных аксиом.

Но, как уже говорилось, фанатиками становились не все, а некоторые из инквизиторов обладали даже весьма широкими взглядами, чему в немалой степени способствовало полученное ими хорошее образование.

«Атеистический словарь» (1985) рассматривает «фанатизм религиозный» как «доведенную до крайней степени приверженность религиозным идеям и стремление к неукоснительному следованию им в практической жизни, полную нетерпимость к иноверцам и инакомыслящим».

Это определение не вызывает никакого желания уточнять что-либо и отлично вписывается в образ средневекового инквизитора, который хладнокровно руководит палачом в допросной комнате, чужими (а то и собственными) руками доводя несчастного арестанта до состояния, в котором смерть уже кажется тому избавлением и в котором он готов отказаться от любого своего убеждения, лишь бы только пытка прекратилась.

Тем не менее этот инквизитор далеко не всегда будет фанатиком. Поясним это на простых примерах.

Не единожды проводились соцопросы, в которых людей — мирных, добропорядочных граждан — спрашивали, как бы они поступили с террористом/маньяком-убийцей/насильником-педофилом (нужное подчеркнуть или добавить неупомянутое), который попал к ним в плен. Многие давали ответы типа «запер бы в темном подвале на хлебе и воде и мучил бы медленно и изощренно, заставляя его расплатиться за все те мерзости, что он делал» или «отдал бы властям, но только если бы его пообещали казнить».

[Характерны ответы на вопросы анкеты Центра современной психологии «Архетип» и анкет калининградского Центра соционики в 2016–2018 годах. Из 6000 респондентов примерно треть выступили за применение пыток и больше половины за смертную казнь в отношении террористов, маньяков и т. д.]

Респондентами были люди разных возрастных категорий, разного социального положения, разных религиозных взглядов. Эти люди не фанатики, однако они считали оправданной крайнюю жестокость в случае столкновения с тем, что, по их мнению, являлось истинным злом. В таком разрезе подобный ответ не есть нетерпимость к инакомыслию (то есть это не фанатизм), ибо гнев респондентов вызывают не мысли, а поступки и причиненный ущерб, асоциальное поведение. И гнев этот они считают праведным. Данный пример (один из многих) наглядно показывает: верить в то, что борешься за правое дело, и исполнять свой долг, как учили, можно и не будучи фанатиком.

А вот пример из архива испанского историка инквизиции, католического священника Х. А. Льоренте (1756–1823). Некоторые следователи, становясь винтиками инквизиционной машины, с опозданием понимали, какие методы им придется использовать, и ужасались этому, но были бессильны что-либо сделать. Около 1516 года Карл V (на тот момент — принц Астурийский) получил анонимное послание инквизитора, в котором говорилось:
«Некоторые из нас чувствуют это и плачут у себя дома, но не решаются об этом говорить, потому что такого снимут с должности и будут считать подозрительным в делах инквизиции. Те, кто так думает и добросовестен, покидают должность, если у них есть средства, чтобы питаться; другие остаются на службе, потому что не могут иначе жить, хотя мучаются совестью, что исполняют службу так, как это делается теперь. Другие говорят, что для них это безразлично, что так поступали их предшественники, хотя бы это было против божественного и человеческого права. Иные так враждебно относятся к обращенным [обращенные — «новые христиане», мавры и иудеи, принявшие христианство], что полагают, будто сослужат великую службу Богу, если всех их сожгут и конфискуют их имущество без всякого колебания. Придерживающиеся такого мнения не имеют другого намерения, кроме того, чтобы заставить их сознаться в том, в чем их обвиняют, всевозможными способами».
Это письмо ясно демонстрирует, что в инквизиции служили самые разные люди с самыми разными воззрениями, и у каждого из них была своя мотивация оставаться в рядах Святого Официума.
«Задача инквизиции — истребление ереси; ересь не может быть уничтожена, если не будут уничтожены еретики; еретики не могут быть уничтожены, если не будут истреблены вместе с ними их укрыватели, сочувствующие и защитники».
Эту цитату из Бернара Ги — французского инквизитора, жившего на рубеже XIII и XIV веков, очень любят приводить как иллюстрацию исключительного, туманящего взор фанатизма всей инквизиции в целом. В знаменитом романе Умберто Эко «Имя Розы» Бернар Ги показан жестоким и непреклонным, автор пишет, что Ги «интересует не поиск виновного, а сожжение приговоренного».

Но взглянем по возможности без эмоций на деятельность Бернара Ги как инквизитора.

Бернар Ги, доминиканец, епископ Лодева и инквизитор Тулузы с 1307 по 1323 год, сделал, если можно так выразиться, большую и яркую церковную карьеру. За шестнадцать лет своей деятельности в качестве инквизитора, по данным Джозефа А. Дэйна, которые приведены в работе «Инквизиторская герменевтика и наставления Бернара Ги», он вынес 637 обвинительных приговоров. 42 человека были переданы им светским властям для казни через сожжение на костре. То есть речь идет о менее чем 40 осужденных в год (из них два-три осужденных на казнь). Здесь нам важно подчеркнуть, что в его практике были не только смертные приговоры, хотя общее число людей, обреченных им на наказание, выглядит внушительно.

Для сравнения рассмотрим статистику, близкую нам по времени, и заглянем в 1994 год. В США в этот год — через восемнадцать лет после восстановления в стране смертной казни как высшей меры наказания — число смертных приговоров достигло рекордной отметки в 328. Считаете неправильным сравнивать количество смертных казней в одной епархии с количеством смертных казней в целой стране? Давайте посмотрим статистику смертных казней в одной «епархии» цивилизованного мира — в штате Калифорния. Здесь, по данным региональных обзоров Amnesty International, в 2015 году было приведено в исполнение 15 смертных приговоров.

Или другое не менее яркое сравнение: согласно американскому историку Г. Кеймену, за пятнадцать лет, что Священную канцелярию в Испании возглавлял Томас де Торквемада, на территории страны было лишено жизни по инициативе инквизиции около 8800 человек. А жертвы доктора Йозефа Менгеле, который не имел ни малейшего отношения к инквизиции, за 21 месяц работы в Освенциме исчисляются десятками тысяч.

И. Р. Григулевич приводит в пример метод, который Ги применял на допросах, говоря о том, что на подобных допросах можно запутать любого человека, даже если он ни в чем не виноват. Стоит, однако, обратить внимание читателя на то, что Григулевич рассуждает о допросе словесном, а не о допросе под пыткой.

Бернар Ги вошел в историю инквизиции как теоретик и составитель руководства для других инквизиторов. В этом его сочинении, как и во всех его действиях, прослеживается пронизанный духом времени подход, который — учитывая возложенную на него задачу — можно назвать профессиональным и дотошным, но никак не фанатичным.

Расхожий образ, на который любят обличительно указывать исследователи, — это нехитрый образ садиста. Учитывая, что зачастую в допросных комнатах все же пользовались услугами палача, уточним этот образ до вуайеристов с садистскими наклонностями. Давайте попробуем разобраться, что кроется за ним, — ведь напрямую этот образ связан с сексуальным извращением, в особо запущенных случаях принимающим форму заболевания.

На поверку логическая цепочка протягивается довольно простая, если иметь в виду обет целомудрия, который должны были приносить служители церкви. Запретность сексуальной жизни как таковой и потенциальная психологическая усталость от этого запросто могли с течением времени трансформироваться в специфическую форму вуайеризма и латентного садизма. Не будет, вероятно, слишком смелым предположить, что в допросной комнате люди, страдавшие сексуальной девиацией, получали под благородным предлогом борьбы с ересью возможность удовлетворить свои тайные потребности.

[К тому же наблюдение за чужими физическими страданиями — частный случай сублимации сексуальной энергии. Равно как и причинение боли самому себе, что также практиковали многие служители церкви, — самобичевание было популярным методом умерщвления плоти.]
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Какие люди служили в инквизиции (2)

Новое сообщение ZHAN » 20 фев 2024, 11:56

Но были ли такие люди, пусть даже у них имелись те или иные отклонения, религиозными фанатиками? В принципе, да, могли быть, но совсем не обязательно.

Но служили инквизиции и совсем другие люди.

Монашеские ордена, вступление в которые приближало человека к высшему благу — духовному спасению были привлекательны еще и тем, что давали своим новобранцам образование. Среди тех, кто вступал в доминиканский орден, было немало тех, кого интересовали в первую очередь знания. Иногда — даже знания, считавшиеся запретными. Бывало, что тяга к запретным знаниям перемещала не в меру любопытную мятежную душу по другую сторону допросной комнаты. Но бывало и так, что подобные люди становились служащими инквизиции. Процитируем еще раз анонимное письмо инквизитора: «Некоторые из нас… плачут у себя дома, но не решаются об этом говорить, потому что такого снимут с должности и будут считать подозрительным в делах инквизиции». Чем могло закончиться подобное подозрение, мы прекрасно понимаем. Кара по отношению к «изменникам» предполагалась еще более строгая, нежели к изначальным еретикам.

Впрочем, перебежчиков из рядов инквизиции было немного, а вот простых карьеристов там хватало. Для многих служба в инквизиции была ступенью к вожделенной епископской кафедре. Место епископа было пожизненным и обещало куда меньше беспокойства, нежели должность инквизитора. Правда, среди епископов находились и такие, кто, получив кафедру, не спешил складывать с себя инквизиторские полномочия.

В то же время, что может показаться современному читателю странным, служба в инквизиции (особенно, если вспомнить, как формировались идеологические убеждения в XIII–XIV веках) была привлекательной для людей с обостренным чувством справедливости. Они испытывали потребность изменить общество к лучшему, избавить мир «от скверны ереси»… то есть в каком-то смысле романтизировали инквизицию. Оставались они такими до конца или же по ходу дела начинали разочаровываться в том, что изначально считали благим делом, — ответ на этот вопрос будет свой в каждом отдельном случае.

Одни ставят на инквизиторах-«романтиках» клеймо, даром что не считают их садистами. Другие пытаются выставить этих людей чуть ли не святыми.

Мы не станем ударяться ни в ту, ни в другую крайность и оставим возможность оправдывать или порицать тем, кого волнует только вынесение моральной оценки. Вместо этого заглянем в манускрипт вышеупомянутого Бернара Ги, который описал, каким должен быть следователь Святого Официума:
«Инквизитор должен быть деятелен и энергичен в своем рвении к истинной вере, в деле спасения душ и истребления ереси. Он должен оставаться всегда спокойным и невозмутимым среди всяких неприятностей и недоразумений. Он должен быть деятелен физически, так как привычка к лени ослабляет всякую энергию. Он должен быть бесстрашен и не бояться даже смерти, но, не отступая ни перед какой опасностью, он не должен безрассудно идти ей навстречу. Он должен быть недоступен просьбам и подходам тех, кто будет стараться привлечь его на свою сторону; но в то же время сердце его не должно быть бесчувственным, и он не должен отказывать в отсрочках и в смягчении наказания, принимая во внимание обстоятельства и место. Он не должен быть слабым и искать любви и популярности, так как это может дурно отразиться на его деле. В сомнительных вопросах он должен быть осмотрительным и не давать легко веры тому, что кажется вероятным, но часто бывает неверно. Он не должен отбрасывать упрямо противоположное мнение, так как часто кажущееся на первый взгляд невероятным оказывается впоследствии истиной. Он должен внимательно расспрашивать и выслушивать и тщательно расследовать, чтобы терпеливо осветить все дело. Когда он выносит смертный приговор, то выражение лица его может свидетельствовать о его сожалении, чтобы не казалось, что он действует под влиянием гнева и жестокости, но приговор его должен оставаться неизменным. Если он накладывает денежное наказание, то лицо его должно сохранять строгое выражение, чтобы не подумали, что он действует из алчности. Пусть в его взгляде проглядывают всегда любовь к правде и милосердие, чтобы не думали, что его решения вынесены под влиянием алчности или жестокости».
Проведем эксперимент и немного, буквально парой штрихов, осовременим этот текст. Итак, что мы получим? Следователь/полицейский/судья

• должен быть деятелен и энергичен в борьбе с преступностью;
• должен оставаться всегда спокойным и невозмутимым среди всяких неприятностей и недоразумений;
• должен быть деятелен физически, так как привычка к лени ослабляет всякую энергию;
• должен быть бесстрашен и не бояться даже смерти, но, не отступая ни перед какой опасностью, он не должен безрассудно идти ей навстречу;
• должен быть недоступен просьбам и подходам тех, кто будет стараться привлечь его на свою сторону; но в то же время сердце его не должно быть бесчувственным, и он не должен отказывать в отсрочках и в смягчении наказания, принимая во внимание обстоятельства и место;
• не должен быть слабым и искать любви и популярности, так как это может дурно отразиться на его деле…

В сомнительных вопросах он должен проявлять осмотрительность и не давать легко веры тому, что кажется вероятным, но часто бывает неверно; ему не следует отбрасывать упрямо противоположное мнение, так как часто кажущееся на первый взгляд невероятным оказывается впоследствии истиной; он должен внимательно расспрашивать и выслушивать и тщательно расследовать, чтобы терпеливо осветить все дело…

И так далее, и тому подобное…

Если удалить из руководства Бернара Ги слово «инквизитор» и заменить «истребление ереси» на «борьбу с преступностью», получится вполне приемлемая памятка правоохранителю. Да, довольно дотошному в своем деле. Да, въедливому. Но… фанатику ли? Садисту ли?

Разумеется, никто не мешает фанатикам, изуверам, садистам и прочим носителям не самых лучших человеческих качеств пользоваться теми же указаниями. Но важно понять, что написано это руководство для дознавателя-профессионала, дабы помочь ему докопаться до истины.

Сравним его с современным описанием работы следователя на сайте академии профориентации «ProfChoice»:
«Главная задача следователя — раскрыть преступление, предъявив обвинение преступнику, руководствуясь законом… В ходе работы следователь должен руководствоваться чувством долга и ответственности за выполняемое дело. Следователь должен помнить всегда, что его функция состоит в поиске истины путем объективного и всестороннего расследования дела. Выполняя свои профессиональные обязанности, он постоянно выдерживает психологическое столкновение с различными людьми и проявлениями их характера. При этом важно помнить, что борьба в данном случае ведется не с человеком, а с его недостатками. В работе необходимо руководствоваться чувством беспристрастности, избегать обвинительных направлений.

На первый план в личности следователя выходят такие качества, как интеллект, воля и коммуникабельность. Важно обладать выдержкой, хладнокровием и упорством, чтобы довести начатое дело до конца, невзирая на давление. Следователю необходимо обладать психологической и физической выносливостью, так как работа ведется постоянно, без каких-либо временных ограничений, зачастую приходится вести параллельно несколько различных дел. Требуется самокритичность, дабы не стать заложником возложенных полномочий. Следователь должен избегать шаблонов, формализма, торопливости и поверхностности в расследовании. Для раскрытия преступлений требуется личная инициатива, умение отстаивать свое мнение, целеустремленность и настойчивость. Мышление следователя должно быть оперативным и многоплановым, постоянно развивающимся. Участвуя в расследовании совершенно разных дел, не относящихся к непосредственной профессии, следователь должен уметь вникнуть в суть дела, разобраться в тонкостях других областей знаний. Следователю необходимо вырабатывать в себе проницательность и рефлексивность для понимания людей и предвидения их действий».
Нетрудно догадаться, какие контраргументы могут прийти в голову в ответ: руководство руководством, но ведь инквизиторы ему не следовали! Но так ведь и под современное описание профессии подходят далеко не все правоохранители. Стоит сказать больше: среди современных следователей изредка встречаются люди, наделенные теми качествами, о которых с ужасом говорят критики инквизиции. Только в современных реалиях присутствует понимание, что клеймо можно повесить (или не повесить) на конкретного представителя структуры, а при рассмотрении инквизиционной машины это клеймо с уверенностью вешают на всех.

Порицая деятельность инквизиции, слово «фанатичный» используют, как правило, в самой негативной коннотации, сгребая под одну гребенку всех и каждого, кто засветился в этой структуре. И речь не о фактической точности исследований, а о мотиве и намерениях самих исследователей, за монументальными трудами которых кроется моралистическое желание осудить (реже — стыдливая попытка обелить). Такой подход побуждает окрашивать историю в черно-белые краски и подчас ведет к потере объективности, необходимой исследователю.

Даже И. Р. Григулевич, автор фундаментального труда «История инквизиции», прослеживающего историю инквизиции на протяжении веков с множеством рассмотренных фактов и подробностей, лишь изливал негодующие эпитеты:
«Инквизиция — один из тех исторических институтов, деятельность которого на протяжении многих веков оказывала огромное влияние на судьбы народов Европы и Америки, препятствуя их борьбе за освобождение от социального и духовного гнета… Кем были его руководители — «жертвами долга», фанатиками, готовыми пойти на самые чудовищные преступления, чтобы защитить церковь от мнимых или подлинных врагов, или бездушными церковными полицейскими, послушно выполнявшими предписания своего начальства?»
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Кто мог стать инквизитором

Новое сообщение ZHAN » 21 фев 2024, 11:53

Возникает вопрос: обязательно ли было для вступления в ряды Святого Официума быть доминиканцем или францисканцем?

Нет, не обязательно, хотя главным образом именно эти два монашеских ордена взращивали будущих инквизиторов. Однако были среди инквизиторов и выходцы из других монашеских орденов — к примеру, бенедиктинцы, цистерцианцы, кармелиты, а позже — иезуиты и другие.

Так как инквизитор назначался самим папой римским (иногда по чьему-либо ходатайству), нетрудно догадаться, что в этом деле огромную роль играл человеческий фактор, личные симпатии и антипатии. Поэтому среди инквизиторов мы видим не только представителей монашеских орденов, но и приходских священников, епископов, попросивших оставить их в должности инквизитора по получении кафедры, и даже людей, вовсе не имевших духовного сана.

То есть, по сути, при нужном стечении обстоятельств инквизитором мог стать, в общем-то, кто угодно, если, конечно, этот кто-то не был женщиной.

Можно расширить этот ряд еще больше, припомнив несколько примечательных персоналий, и сказать, что инквизитором мог стать, например, бывший еретик, бывший рыцарь, простой проповедник, а то и авантюрист. Надо иметь в виду и то, что сильные монархи могли диктовать понтификам свои условия и продвигать необходимых им кандидатов. Словом, инквизиторские полномочия доставались людям самого разного социального положения и с самым разным жизненным багажом.

Была ли должность инквизитора пожизненной? Ответ: нет. Место инквизитора запросто можно было потерять — например, со сменой понтифика. Так как многие папы занимали Святой престол уже в преклонном возрасте, то их правление, как правило, длилось недолго, а поведение следующего папы предсказать заранее было трудно. Нередко новый понтифик, обретая власть над церковью, окружал себя доверенными людьми. Как правило, начало каждого правления в Ватикане ознаменовывалось рукоположением новых кардиналов, а там уж доходили руки и до инквизиторов.

Можно сказать, служители Святого Официума полностью зависели от воли папы. Иногда эта самая воля препятствовала их деятельности напрямую. Иллюстрацией к тому послужит смещение с должности и приговор к пожизненному тюремному заключению, постигшие инквизитора Луары Робера ле Бугра в 1239 году.

Прозвище Бугр — «болгарин» он получил в свою бытность еретиком потому, что катаризм, который прежде исповедовал Робер ле Бугр, имел много общего с болгарским учением богомилов. Причем Робер ле Бугр был не просто катаром, но и катарским «совершенным», что и привело его в застенки инквизиции. Там он вдруг — история умалчивает, как именно это произошло, — раскаялся и предпочел вернуться в лоно церкви, а затем, в знак своей искренности, примкнул к доминиканскому ордену. Папа Григорий IX, по-видимому, был удовлетворен его перевоспитанием и — в качестве то ли проверки, то ли поощрения — назначил его в 1233 году инквизитором Луары.

Робер ле Бугр приступил к работе с болезненным рвением. Будучи выходцем из еретической коммуны, он, надо думать, прекрасно понимал, как разоблачать еретиков, и за один только первый год в новой должности умудрился разыскать и передать светским судам для казни 50 человек в Ла-Шарите-сюр-Луар. Вскоре его усердие привело к конфликту с архиепископами Реймса и Сенса, которые расценили деятельность ле Бугра как покушение на их права и донесли на него папе. В 1234 году Григорий IX приостановил его деятельность, оговорив, что через некоторое время он сможет ее возобновить. Так и случилось: вскоре ле Бугр был назначен генеральным инквизитором Французского королевства.

Плохо становилось каждому, кто попадал под его горячую руку, потому что каким-то образом бывший катарский «совершенный», когда-то адепт пацифистской идеологии, превратился в истинного изувера, жестокости которого «угрожали вызвать всеобщее восстание во Франции». История запомнила его как человека поистине безжалостного не только к еретикам, но и к любым сочувствующим ереси. Французы, стенавшие под его гнетом, прозвали его malleus haereticorum, то есть «молотом еретиков». Не знавший ни усталости, ни лени, ле Бугр постоянно объезжал свои владения и навел страху на Шалон-ан-Шампань, Камбре, Перонне, Луэ и Лилль. В 1239 году он приговорил к сожжению 187 человек в Монтеме.

Пресеклась его деятельность достаточно прозаично — в результате внутренней инспекции. Обеспокоенный непримиримой политикой ле Бугра, которая и впрямь грозила волнениями, папа поручил бенедиктинцу Матье Пари изучить состояние дел на подведомственной ле Бугру местности. Пари дотошно собрал все сведения, которые смог, и предоставил их папе со своим заключением, которое и положило конец кровавой карьере Робера ле Бугра. Он был смещен с поста инквизитора, позже отдан под суд и приговорен к пожизненному заключению. Впрочем, вовсе не за то, что обрекал еретиков на смерть, а потому что в его собственной деятельности были найдены следы ереси.

Одним из первых инквизиторов, назначенных папой, был Конрад Марбургский, занявший этот пост в Германии в 1227 году [в источниках эта дата варьируется от 1227 до 1231 года]. В прошлом — рыцарь, а на момент назначения — духовник святой Елизаветы Тюрингской и священник. [Елизавета Тюрингская (известна также как Елизавета Венгерская; 1207–1231) — принцесса из династии Арпадов, ландграфиня Тюрингии.]

Как пишет Х. К. Цандер,
«это было крайне ошибочным кадровым решением. Действительно, Конрад Марбургский считался неподкупным и неустрашимым для светских чиновников. Но еще в бытность духовником святой Елизаветы он продемонстрировал весьма странные наклонности. «Usque ad camisiam» — «раздетой до рубашки» должна была быть повержена к его ногам восемнадцатилетняя святая, после чего Конрад лично ее сек или оставлял это своим кнехтам, в то время как сам с наслаждением пел покаянный псалом «Miserere». Характеру такого человека вполне соответствовало то, что новое звание инквизитора Тевтонии потрясло его до безумия. Вместо того чтобы, как было предписано папой, выстраивать неподкупную судебную систему, Конрад неистово помчался по всей Германии преследовать еретиков. Со всех церковных кафедр он возбуждал суеверный народ сообщениями о том, что христианству угрожает сатана в виде огромного черного кота, которому еретики во время ночных собраний целуют задницу. Некий сообщник Конрада по прозвищу Одноглазый Ганс, утверждавший, что может с одного взгляда распознать любого еретика, после таких проповедей вставал во главе взбудораженного народа. И по всей немецкой земле пошли толпы, убивающие и сжигающие еретиков. До тех пор, пока 30 июля 1233 года несколько отважных дворян (по И. Р. Григулевичу, они были родственниками одного из еретиков, павших жертвой Конрада), кстати, вполне благочестивых католиков, схватили неистового инквизитора и убили его, вероятно, неподалеку от Марбурга. По всей Германии, как всегда в подобных случаях, пронесся вздох облегчения».
Канонизировать Конрада Марбургского после насильственной смерти не стали, хотя подобная практика существовала [так, папой Иннокентием IV был канонизирован и назван чудотворным покровителем инквизиции известный своей жестокостью инквизитор Ломбардии доминиканец Петр Веронский (1206–1252). Его родители были приверженцами катаров, и убит он был, по официальной версии, катарами]. Гибель инквизитора восприняли как проявление Божьей воли и решили, по-видимому, забыть об нем, как о страшном сне.

В отношении возраста требований к инквизиторам в XIII веке не предъявлялось. Но уже первый авиньонский папа [Авиньонское пленение пап — период с 1309 по 1378 год, когда папская резиденция находилась не в Риме, а в Авиньоне (Франция)] Климент V (1305–1314) установил минимальный возраст для инквизиторов, обозначив планку в 40 лет, однако впоследствии условие это соблюдалось не всегда: во Франции, например, в XIV веке «возрастной ценз» нарушался неоднократно. В Португалии в XVI веке на пост Великого инквизитора был выдвинут родной брат короля Жуана III — дон Энрике, позже сам ставший королем. На тот момент дону Энрике было 27 лет.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Пара слов о быте средневекового инквизитора

Новое сообщение ZHAN » 22 фев 2024, 11:46

О быте средневековых инквизиторов говорить непросто.

Служители Святого Официума принадлежали к разным социальным категориям, среди них были те, кто отказывался от личного имущества, и те, кто обладал изрядным состоянием, попадались как люди, вышедшие из низов, так и представители знатных фамилий. Надо также иметь в виду, что история инквизиции протянулась на несколько сотен лет, и с течением времени менялись как устои, внешние обстоятельства и традиции, так и сами люди.

Однако хоть какие-то общие характеристики инквизиторскому быту дать можно. В массе своей инквизиторы принадлежали к духовенству, и это в значительной степени определяло их существование, хотя внутри духовенства, разумеется, имелась своя иерархия. Так, архиепископы и епископы, которые иногда наделялись папой полномочиями инквизиторов, принадлежали наряду с аббатами монастырей к духовной аристократии. Каноники, монахи, деканы и прочие представители духовенства ходили у них в подчинении. Всех этих людей объединяло то, что они были грамотны — то есть обучены письму, чтению и счету. У духовенства имелся наиболее легкий доступ к книгам, которые могли максимально широко рассказать о том, как устроен мир вокруг, хотя этим правом пользовались не все.

Каков же был распорядок дня этих людей? Он выстраивался вокруг молитв — важнейшего атрибута Средневековья.

День монаха начинался, как только церковный колокол пробивал полночь. Монах просыпался, и уже через полчаса начиналась всенощная; около половины третьего ночи он мог снова спать. Но ненадолго, потому что уже в четыре утра его ждала утреня. После этого можно было снова лечь отдохнуть.

Необходимость придерживаться монашеского распорядка доставляла инквизиторам (а многие из них были монахами) немало трудностей, поскольку их жизнь должна была сопрягаться с активностью обычных людей. Далеко не все инквизиторы-монахи этому распорядку следовали, хотя церковь осуждала леность и призывала своих служителей поступаться собственным комфортом в пользу молитв. Впрочем, на нарушение инквизиторами привычного монастырского графика смотрели сквозь пальцы, ибо существовало понимание, что инквизитор должен достаточно времени уделять сну и отдыху, дабы сохранять ясность рассудка.

Но в любом случае инквизитор много молился. Остальное, свободное от исполнения своих прямых обязанностей время он тратил на изучение теологии: в этой области ему следовало непрерывно совершенствоваться — хотя бы для того, чтобы умело допрашивать подследственного. Вопреки расхожему мнению, что единственным способом вытянуть из арестанта признание служила пытка, в приоритете был словесный допрос, в ходе которого инквизитор должен был вывести еретика на чистую воду, убедить его раскаяться и примириться с церковью.

Относительно того, следует ли изучать литературу еретического характера, чтобы знать, на чем именно можно подловить арестанта в процессе допроса, мнения инквизиторов существенно расходились. Одни, как, например, Бернар Ги, считали, что инквизиторы должны быть во всеоружии перед лицом врагов церкви и уметь разбираться в тонкостях ересей, другие — что в изучении еретических книг есть определенная опасность. В целом чтение еретической литературы инквизицией осуждалось, и тому, у кого в доме обнаруживались запретные книги, изучаемые хотя бы даже ради лучшего ведения следствия, грозило обвинение в ереси.

Подавляющее большинство инквизиторов сходилось на том, что литературу еретиков следует собирать в специальном архиве, хранить как можно дальше от людских глаз, а еще лучше — торжественно уничтожать.

Внушительную часть дня инквизитор тратил на сбор информации: он собирал сведения как самостоятельно, так и при помощи доверенных лиц. Особенно полезны в этом смысле были исповеди, во время которых местные жители довольно часто доносили друг на друга.

Вдобавок ко всему инквизитор, будучи лицом духовным, посещал службы, а бывало и так, что сам их проводил.

До второй половины XIII века инквизиторов обязывали ездить по своему участку, перемещаться от города к городу, от селения к селению, и вести следствие непосредственно на местах. Очевидно, что при походном образе жизни соблюдать устоявшийся график — а уж тем более график, приближенный к монашескому, — сложнее.

К XIV веку, однако, многие инквизиторы стали вести дела из постоянных отделений. В таких условиях упорядочить свой график было немного проще. Но, например, на севере Франции одно отделение инквизиции охватывало несколько городов, и иногда инквизиторам все же приходилось пускаться в путешествия.

Рядовые инквизиторы получали не такое уж большое жалованье, поэтому особенно шиковать не могли, да и сам их статус требовал придерживаться аскетического образа жизни. Разумеется, тут не идет речь о постах, которые должен был соблюдать каждый добропорядочный католик, а уж тем более инквизитор — представитель духовенства. Но и в обычное время не всякий инквизитор позволял себе трапезничать более двух раз на дню.

К слову, подчиненным инквизитора — нотариусам, писарям, врачам — выделялось на пропитание средств больше, чем ему самому. Мясо инквизиторы ели редко; в основном их рацион состоял из простых овощей. Как ни странно, стол инквизитора сильно отличался от монашеского — и не в лучшую сторону; в ХII веке, согласно Х. К. Цандеру, монах в обычный (не постный и не праздничный день) потреблял около 7000 калорий! И это при том, что люди в Средние века ели меньше, чем сейчас.

Одевались инквизиторы нарочито просто. Причем их подчиненные, как правило, носили одежду из лучшего сукна, чем они сами. Обычная одежда инквизитора — это одежда ордена, к которому он принадлежал. Доминиканцы высокого статуса носили кремово-белые сутаны и черные плащи с капюшонами. Монахи более низкого положения одевались в черные сутаны из грубого и дешевого сукна, которые подпоясывали обычно веревкой или, значительно реже, кожаным поясом. Францисканцы были известны как «серые братья» из-за цвета их облачения, которое они также подпоясывали веревкой. В отличие от доминиканцев, которые иногда все же надевали более плотную обувь, францисканцы предпочитали ходить в сандалиях на босую ногу. Бенедиктинцы носили в основном черные сутаны с большими капюшонами, картезианцы — длинные робы из белого сукна с капюшонами и поверх них черные плащи. Немногие инквизиторы, не бывшие членами какого-либо ордена, тоже ходили в сутанах.

Под сутаны монахи надевали исподнее: льняную рубашку и штаны. В этом нижнем белье они обязаны были даже мыться, а спать, к слову, им было предписано не снимая сутаны.

Мода на инквизиторов, как и прочих представителей духовенства, практически не влияла. Как пишет британский историк Ян Мортимер, «сохранение традиционных, мешковатых и несексуальных одеяний было для них не менее важно, чем для купца — пошив костюма по последней моде».

На выездные заседания инквизиторы никогда не отправлялись в одиночку. Их работа, особенно в первое время, была сопряжена не с меньшей опасностью, чем у современных оперативников: на них могли напасть разбойники по дороге или даже ополчиться местные жители (в период своего становления инквизиция еще не внушала такого трепетного страха, как впоследствии, и ей, случалось, оказывали открытое сопротивление). Поэтому, как правило, инквизиторов сопровождала охрана. В XIV веке авиньонские папы закрывали глаза на то, что инквизиторы имели при себе личное оружие, хотя формально сие было категорически запрещено.

Отличительной чертой, обозначающей принадлежность к католическому духовенству, была тонзура — выбритый круг на макушке, и, само собой разумеется, что тонзуру носило большинство инквизиторов. Инквизиторы, которые к духовенству не принадлежали, тонзуры не имели.

Бороды инквизиторы, как правило, брили, поскольку католическая церковь предписывает священникам бриться. Х. К. Цандер пишет, что с точки зрения священства в бритье бороды была определенная жертвенность: считалось, что борода — самое прекрасное из дарованного Богом мужчине, и поэтому самые ревностные служители Господа должны самоотверженно отдать ее во славу Божию.

Впрочем, можно найти немало случаев пренебрежения столь замечательным поводом проявить жертвенность — и не только среди инквизиторов, но и среди римских пап: достаточно взглянуть на портреты Юлия II, Григория XIII, Гонория III, Луция III, Адриана V и некоторых других.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Организация и структура инквизиции

Новое сообщение ZHAN » 23 фев 2024, 13:03

Любой исследователь не преминет заметить, что устроена инквизиция была несложно. Так, например, один из самых известных исследователей Г. Ч. Ли отмечает, что «устройство инквизиции было настолько же просто, насколько целесообразно в достижении цели», однако четко определить иерархическую пирамиду ни он, ни кто-либо другой не берется. Почему?

Потому что, по сути, ее не существовало.

Нет, разумеется, инквизиционная машина имела примерные очертания, однако выделить в ней четкую иерархию крайне проблематично.

Официальным и единственным главой инквизиции был папа римский. Действовал он через прямых своих представителей в разных странах — папских легатов, которых сам же и назначал. Папа давал им поручения и обозначал срок, в течение которого это поручение должно было быть выполнено. Посылались легаты, как правило, с визитами к правителям или каким-нибудь крупным общинам — например, для организации важного церковного мероприятия. На одной ступени с легатами стояли папские нунции — с той лишь разницей, что обязанности легата закреплялись за представителем духовенства лишь на время данного понтификом задания, а должность нунция была постоянной. При этом и легаты, и нунции могли занимать какой-то пост в инквизиции, но могли и просто исполнять поручение, связанное с ее делами.

Инквизиторы, действовавшие на местах, также назначались папой и официально подчинялись ему одному. Разумеется, управление такой «разрозненной армией» (выражение И. Р. Григулевича) было крайне затруднено. Оно было бы затруднено даже при наличии современных средств связи — можно представить, сколько инквизиторов обращалось бы к понтифику по интересующим их вопросам! А уж если вспомнить, что средства связи XIII–XIV веков были крайне примитивны и медлительны, то станет ясно, какой хаос творился в управлении инквизицией.

Первую попытку преодолеть эти трудности в середине XIII века предпринял папа Урбан IV. Он понял, что для успешного ведения дел часть полномочий необходимо делегировать, и создал должность генерал-инквизитора. Первым ее занял кардинал Джованни Гаэтано дельи Орсини, которому папа Урбан весьма доверял и потому наделил его правом решать все текущие дела, связанные с деятельностью инквизиции в разных странах. Орсини и в самом деле был талантливым и довольно успешным организатором, но при этом имел склонность к кумовству и тайным интригам. Все свои таланты он пустил на то, чтобы в будущем стать понтификом, в чем и преуспел.

После смерти Урбана IV Орсини, принявший имя Николай III, взошел на папский престол и, в свою очередь, назначил на перспективный пост генерал-инквизитора своего племянника, которого он готовил себе в преемники, — кардинала Латино Малебранку. Однако комбинация с передачей папского престола по наследству не удалась. Кардиналы довольно быстро поняли хитрость этой системы и не позволили потенциальному преемнику Николая III прорваться к власти.

Должность генерал-инквизитора также не встретила в их глазах одобрения, и они начали оказывать давление на понтифика, стремясь упразднить ее. Поэтому несколько десятилетий она оставалась вакантной, и в управлении инквизицией царила неразбериха, которую решил было устранить; папа Климент VI. Он назначил генерал-инквизитора [бытует мнение, что занимал должность генерал-инквизитора брат папы Климента VI — Пьер Роже де Бофор, позже взошедший на папский престол как Григорий XI], но после его смерти в 1352 году эту должность все-таки ликвидировали.

До XVI века делами инквизиции руководила римская курия — главный административный орган Святого престола. А в 1542 году, на рассвете протестантизма, была организована священная конгрегация римской и вселенской инквизиции, которая возглавила борьбу с ересью в мировом масштабе.

Она просуществовала до 1965 года и, помимо основных инквизиционных функций, занималась администрированием всех процессов, связанных с деятельностью Святого Официума в католическом мире.

Таким образом, до середины XVI века инквизиторы назначались папой и во всех правовых вопросах подчинялись только ему. Но так как Рим от места их службы часто был далековато, дознаватели Святого Официума действовали по собственному разумению и почти всегда, в случае каких-либо нарушений, безнаказанно. Более того, булла Иннокентия IV в 1245 году дала им право прощать друг другу грехи, связанные со служебной деятельностью, и освобождала их от необходимости повиноваться своим прежним наставникам по монашескому ордену.

Власти на местах связываться с инквизиторами опасались, светским судам они были неподвластны, прелаты не могли их отлучить от церкви без санкции папского престола и сами оказывались в опасности, стоило им попасть под подозрение в препятствовании деятельности инквизиции.

При этом четко очерченного круга преступлений, попадавших под категорию «препятствование деятельности инквизиции», не существовало. По сути, им могло стать любое деяние, которое счел таковым конкретный инквизитор на своей территории.

Все это определенным образом возвышало инквизиторов над епископами. Создавалась весьма странная ситуация. Должность инквизитора была связана с напряженной работой и даже с риском для жизни, если учесть, сколько покушений совершалось на следователей Святого Официума. Поэтому многие инквизиторы — опасаясь еще и потерять свое место со сменой папы — мечтали о получении епископской кафедры, которая обеспечила бы им и стабильность, и больший доход, причем пожизненно. Епископы же с завистью глядели на инквизиторов, которые пользовались такой властью и свободой, о которых в христианском мире никому другому и помыслить было нельзя.

Уже упоминалось о тех, кому удавалось добиться сана епископа и сохранить должность инквизитора. Но для этого должно было сойтись много обстоятельств, и поэтому таких людей были единицы.

Справедливости ради следует сказать, что конфликты между инквизиторами и епископами были редки. Куда чаще стороны устанавливали плодотворное с точки зрения преследования ереси сотрудничество и всячески помогали друг другу. Именно с разрешения епископа (и в его присутствии) должны были проводиться допросы, и уж точно — выноситься приговоры. И почти всегда такие разрешения давались, а приговоры — выносились.
«В тех случаях, когда у инквизиторов было много работы, соответствующий монашеский орден выделял в их распоряжение помощников, выступавших в роли их заместителей. Инквизитор также имел право назначать в другие города своего округа уполномоченных— «комиссариев», или викариев, которые вели слежку и осуществляли аресты подозреваемых в ереси лиц, допрашивали, пытали их и даже выносили им приговоры».
(И. Р. Григулевич.)

Со временем структура инквизиции развивалась, и уже в XIV веке инквизиторам в помощь начали назначать в качестве экспертов - юристов, называемых квалификаторами, boni viri [добропорядочные мужи (лат.)]. Как правило, это тоже были выходцы из монашеских орденов; в их задачу входило формулирование обвинений и приговоров с учетом гражданского законодательства.

Таким образом, квалификаторы, облекавшие волю инквизиторов в юридически правильные формулировки, были своего рода мостиком между инквизицией и светскими властями. Особенность их деятельности заключалась в том, что у них не было доступа к делам арестантов, — они располагали только краткими сводками свидетельских показаний.

Вес квалификаторов в инквизиционной структуре был, казалось бы, незначителен, выступали они только посредниками и «переводчиками» приговоров инквизиции на юридический язык. Однако часто именно от их толкований зависела судьба человека.

Имена замешанных в деле лиц квалификаторам не назывались — такое решение инквизиция приняла ради сохранения их объективности. Квалификаторы определяли,
«являются ли высказывания, приписываемые обвиняемым, еретическими, или от них «пахнет» ересью, или они могут привести к ереси. Соответственно квалификаторы устанавливали, является ли автор высказываний еретиком или его следует только подозревать в этом преступлении и в какой степени — легкой, сильной или тяжелой. От заключения квалификаторов зависела судьба подследственного».
(И. Р. Григулевич.)

Так как довольно быстро выяснилось, что инквизиторы злоупотребляют своими полномочиями под влиянием личных симпатий и антипатий, папский престол — в целях обеспечения справедливости следствия и судопроизводства — добавил в число действующих лиц нотариуса и понятых.

[Если рассматривать территорию Франции, то в северных ее регионах нотариусы и понятые участвовали в инквизиционных процессах далеко не всегда, хотя на юге — в печально известном Лангедоке и близлежащих областях — все формальности соблюдались строго.]

Понятые должны были присутствовать при допросах как свидетели, а нотариусы скрепляли своей подписью показания обвиняемых и понятых, что придавало следствию законность и беспристрастность — или видимость и того, и другого.

Нотариус, как правило, имел духовный сан, он должен был быть как минимум грамотен и знать гражданское законодательство. Жалованье он получал непосредственно от того инквизитора, к которому прикреплялся. Для понятых важно было соблюдение одного условия — чтобы они были благочестивыми католиками. Очень часто понятыми назначались монахи-доминиканцы.

Все без исключения участники процесса обязывались под угрозой строжайшей кары сохранять в секрете все, что видели в застенках инквизиции.

Существовало еще несколько важных чинов в инквизиционном аппарате: палач, врач и прокурор. Последний выступал в роли обвинителя и, как и понятые, обычно выбирался из числа монахов. Что касается врача и палача, то они фактически играли роль «доброго и злого полицейского» на допросах с пристрастием — первый обязан был следить, чтобы арестант не скончался под пыткой, которую под руководством инквизитора проводил второй. Чаще всего только эти двое и были светскими людьми; они работали по найму, при этом на них, как и на всех других, распространялось правило держать язык за зубами.

Существовал также «теневой» штат инквизиции, во многих источниках именуемый «родственниками» или «друзьями». Речь идет о тайных осведомителях, тюремщиках и обслуге.

Осведомители инквизиции, исчислявшиеся сотнями и тысячами, были, пожалуй, единственной группой людей, где на равных правах могли оказаться мужчины и женщины. Они набирались из самых разных слоев общества и привлекались самыми разными способами. У инквизиции были осведомители в королевской свите, среди бродячих артистов, военных, торговцев, дворян и крестьян. В историю вошел осведомитель Арно Сикре, простой сапожник, умевший, однако, втираться в доверие к людям: он привел в 1321 году прямо в руки инквизиции одного из последних катарских «совершенных» Гийома Белибаста, а позднее, в 1328 году, способствовал аресту членов последней катарской секты в Каркасоне.

«В число «родственников» входили также почтенные и всеми уважаемые аристократы и горожане, принимавшие участие в аутодафе. В их задачу входило уговаривать осужденных публично покаяться, исповедаться, примириться с церковью. Они сопровождали жертв инквизиции на костер, помогали его зажечь, подбрасывали хворост». С точки зрения церкви и инквизиции выступить в подобной роли было особой честью для простого мирянина, и ее доверяли лишь достойнейшим из прихожан.

Для «родственников» у инквизиции существовали особые привилегии, главная из которых состояла в иммунитете от светского суда при совершении незначительных преступлений. Впрочем, благожелательность инквизиции была вещью непостоянной, поэтому близость к ней всегда сопрягалась с риском.
Изображение
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Как строилось обвинение

Новое сообщение ZHAN » 24 фев 2024, 12:40

Как и любое другое, обвинение, выдвинутое инквизицией, начиналось с подозрения — в данном случае с подозрения в ереси. В XIII веке, когда деятельность инквизиции только начиналась, проблем с подозрениями не возникало: на юге Франции (да и не только там) хватало общин катаров, вальденсов и представителей других более мелких еретических сект. Задачу упрощало то, что в ту пору своих взглядов они не скрывали, а наоборот, сетуя на католическое духовенство, погрязшее в мирских благах и грехе, считали необходимым быть в открытой оппозиции официальной церкви.

О развращенности духовенства в Средние века ходит множество споров. Сказать с большой вероятностью можно только одно: священнослужители были не более жадными и развратными, чем миряне, но так как считалось, что они приближены к Богу, а значит, априори лучше других людей, их недостатки, слабости и пороки привлекали гораздо больше внимания.

Когда в 1209 году состоялись первые массовые казни, ситуация стала стремительно меняться. Деятельность еретических сект ушла в подполье, а их члены начали скрывать свои истинные убеждения и даже для вида соблюдать обряды, предписанные католической верой. Многие так успешно изображали ревностных католиков, что вывести их на чистую воду можно было только при известной степени везения.

Изначально показавшая себя эффективной в борьбе с ересью, инквизиция понимала, что не может ударить в грязь лицом и обмануть оказанное ей доверие, посему она начала совершенствовать свои методы и засылать в секты шпионов, которые тщательно изучали способы, которыми пользовались еретики, чтобы уберечься от преследований.

Так постепенно и закономерно разрасталась структура инквизиции, превращаясь в настоящую религиозную разведывательную сеть.

Но одних подозрений в ереси или в пособничестве ей, чтобы привлечь человека к ответственности, было недостаточно. Для этого требовались более серьезные основания, и первым в их ряду стоял донос.

Кто становился доносчиком? Как ни странно, прежде всего это были обычные миряне — не «родственники» инквизиции, а простые прихожане. Слуги Святого Официума своей мобильностью упрощали доносчикам задачу, и если доносчик не шел к инквизитору, то инквизитор шел к доносчику.

Тайные соглядатаи инквизиции безостановочно шныряли по округе и собирали данные о населении, выявляли подозрительных лиц, втирались в доверие, вызнавали о тех, кто склонен к ереси, и все эти сведения стекались к инквизитору, который надзирал за соответствующей территорией. Определив местность, где еретиков наблюдается наибольшее количество, инквизитор отправлялся туда самолично. Явившись в населенный пункт, где ересь свила гнездо, он извещал о своем приезде высшее лицо из местного духовенства (если, конечно, не имел на этот счет каких-то специальных указаний из Рима; это бывало, когда в ереси обвинялся сам священник), и это лицо, согласно булле 1233 года, обязано было оказывать инквизитору всякое содействие.

Местный прелат помогал инквизитору обустроиться, подбирал для него необходимый обслуживающий персонал и т. д.

Затем устраивалось торжественное богослужение, на которое в обязательном порядке должны были присутствовать все прихожане. Единственной уважительной причиной неявки считалась болезнь; все прочие неявившиеся автоматически попадали под подозрение.

Местный священник представлял инквизитора собравшейся пастве, и тот, согласно разработанному ритуалу, обращался к ней с проповедью, в которой объяснял всю важность своей миссии. При этом он объявлял срок милосердия (как правило, от двух недель до месяца), в течение которого еретик мог явиться с повинной и получить благодаря этому смягчение наказания: сохранить не только жизнь и здоровье, но даже, возможно, имущество или хотя бы его часть.

Дело в том, что такие случаи были настоящей рекламой деятельности инквизиции. При этом она самыми разными способами убеждала раскаявшегося еретика выдать сообщников и принять с кротостью уготованное ему наказание, уберечься от которого при всех раскладах все равно было невозможно.

Что же до причин, по которым еретики сдавались инквизиции, то они были самыми разными. У кого-то не выдерживали нервы, кто-то, опасаясь ареста, надеялся таким путем спасти свою жизнь, кто-то жертвовал собой, думая обмануть инквизицию и уберечь кого-то другого. Последнее, как правило, ничем хорошим не заканчивалось ни для еретика, ни для его сообщников…

Если же еретик не сдавался добровольно, а арестовывался самой инквизицией, чаще всего по доносу, то он наказывался по всей строгости.

Также во время проповеди инквизитор сообщал «верующим отличительные черты различных ересей, признаки, по которым можно обнаружить еретиков, хитрости, на которые последние пускались, чтобы усыпить бдительность преследователей, наконец, способ или форму доноса» (И. Р. Григулевич). А то, что доносы последуют, сомнений ни у кого не возникало.

От региона к региону политика инквизиции отличалась лишь нюансами. Один инквизитор вызывал у прихожан желание донести на ближнего, апеллируя к их совести и объясняя, какие страшные муки ада уготованы еретикам, а также напоминая, что донос — это дело благое, по сути, попытка доброго христианина спасти заблудшую душу. Другой инквизитор прибегал к запугиванию, обещая за утайку сведений о ереси отлучение от церкви. Третий сулил тем, кто окажет содействие в выявлении и поимке вероотступников, индульгенции, причем особо отличившиеся могли получить прощение еще не совершенных грехов в следующие три года.

Так или иначе, инквизиторы добивались того, чтобы после проповеди к ним выстраивалась целая вереница доносчиков.

Для доносчиков был установлен возрастной ценз. Доносчиками (как и обвиняемыми) могли быть юноши с четырнадцати и девушки с двенадцати лет. Но иногда, в порядке исключения, принимались доносы от совсем еще детей. Вообще же среди доносчиков встречались люди самых разных социальных категорий и возрастов, а к доносу их побуждали самые разные обстоятельства. Одни видели в этом свой христианский долг, другие боялись сами попасть под подозрение и таким путем пытались отвести от себя беду, третьи зарабатывали индульгенцию, четвертые просто расправлялись руками инквизиции со своими врагами. Немало было и тех, кто надеялся прибрать к рукам часть состояния еретика после его ареста в качестве поощрения.

Часть доносов делалась анонимно, и эти доносы инквизиция рассматривала не с меньшим тщанием, чем доносы публичные. Многие доносили во время исповеди.

О тайне исповеди речи не шло — более того, монахи и приходские священники были обязаны доносить инквизиции обо всем услышанном во время исповеди, что хотя бы отдаленно могло быть связано с ересью.

Доносы разделялись на две категории. Для тех, кто с уверенностью заявлял, что кто-то из известных им персон повинен в ереси, действовало правило «доказательства вины». Если обвинение оказывалось клеветой, доносчика обвиняли в лжесвидетельстве, и за это полагалось наказание. Лжесвидетеля, например, могли выставить у позорного столба, приговорить к ношению позорных знаков на одежде, которые нашивались на спину и грудь, конфисковать его имущество или просто отправить в тюрьму на определенный срок. Доносчиков, которые лишь высказывали предположения, что кто-то повинен в ереси, если их донос не оправдывался, никак не наказывали.

Случалось, что обвинитель отказывался от своих показаний. Но инквизиция, как правило, не принимала это во внимание и следствие по доносу не прекращала. Она рассматривала подследственных еретиков как весьма изворотливых и опасных преступников и в таких случаях допускала, что их тайные пособники могли прознать о доносе и под угрозой расправы заставить доносчика отказаться от своих слов.

Были, разумеется, случаи, когда доносы подделывались — в том числе и самими инквизиторами. С такими доносами инквизиция, по понятным причинам, работала даже более тщательно, чем с доносами, поступившими от прихожан.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Как строился следственный процесс

Новое сообщение ZHAN » 25 фев 2024, 12:38

Основные принципы уголовного розыска были заложены начальником парижской тайной полиции Эженом Франсуа Видоком только в XIX веке. Так что не стоит удивляться, что следственный процесс в современном варианте сильно отличается от следственного процесса в Средние века.

Также не следует забывать о специфике преступлений, расследуемых инквизицией. Если человек вынашивает в голове убеждения, осуждаемые доминирующей на территории религией, а также распространяет их через разговоры с другими людьми, не может идти речь, например, о вещественных доказательствах преступления; разве что только у еретика находили соответствующую литературу или религиозную атрибутику. [Это могла быть как религиозная атрибутика другого верования, так и католическая, которую, по мнению следствия, могли использовать в каких-либо ритуалах, оскверняющих католическую веру.]

Но коль скоро ересь считалась серьезным преступлением, за которое отвечали по всей строгости, попадали в тюрьму и лишались жизни, то, разумеется, было и следствие.

С чего же оно начиналось?

Получив донос на некое лицо, инквизитор вызывал на допрос свидетелей, способных подтвердить или опровергнуть выдвинутое обвинение. Параллельно он «собирал дополнительные сведения о преступной деятельности подозреваемого и его высказываниях, направлял запросы в другие инквизиционные трибуналы на предмет выявления дополнительных улик» (И. Р. Григулевич). В этом смысле активность инквизиционного следствия ничуть не уступает современному.

Что это были за улики? В основном — свидетельства других людей, которые отличались многообразием и часто не сочетались между собой. В ход шло все, что говорилось о подозреваемом: показания членов семьи или слуг (если таковые имелись), донесения агентов инквизиции, сплетни и даже свидетельства криминальных личностей, словам которых не было доверия в светском суде. К показаниям в пользу подозреваемого, как правило, относились скептически, исходя из того, что они могут быть вызваны ненавистью к церкви и желанием помешать наказанию преступлений, совершенных против веры.

Кто-то из инквизиторов искренне полагал, что собирает улики против подозреваемых ради спасения их душ, кто-то цинично делал собственную карьеру. Но, так или иначе, инквизиторы всеми средствами поддерживали свой образ стражей веры и блюстителей чистоты человеческих помыслов и в этом весьма преуспевали.

Конечно, инквизитор не мог вести все дела в одиночку, поэтому важная роль в добыче доказательств вины еретика отводилась сотрудникам инквизиционного трибунала.

Собранный следствием материал передавался квалификаторам, которые решали, следует ли предъявлять подозреваемому обвинение в ереси. Далее, если квалификаторы выдвигали решение не в пользу подозреваемого — а так обычно и бывало, — инквизитор отдавал приказ об аресте. Нетрудно догадаться, что находящийся на жалованье у инквизитора квалификатор — даже в том случае, когда дело было шито белыми нитками, — не имел никакого желания выступать против своего начальника, который приложил столько стараний, чтобы изобличить еретика.

Но изыскания инквизитора, на основании которых делал свои выводы квалификатор, составляли только первую часть следствия. Дальнейшее следствие велось при непосредственном участии в нем подозреваемого и строилось на допросах, которые делились на две категории: обычные (словесные) и пристрастные (с применением пытки).

После ареста подозреваемого отправляли в тюрьму. Нередко у инквизиции были собственные тюрьмы, но в небольших населенных пунктах или в бедных регионах (тюрьмы инквизиции содержались на местные средства) подозреваемые в ереси содержались отдельно от других заключенных в городской тюрьме.

Задача допроса состояла не только в том, чтобы добиться от арестанта признания в ереси и выдачи своих сообщников, но и, получив его искреннее раскаяние, склонить его к примирению с католической церковью.

Инквизиторы, не имея ни малейшего понятия о термине «психологическое давление», который родился только в XX веке, умело пользовались этим средством, доходя на практике до наиболее эффективных методов воздействия на арестанта. В основе допроса лежало стремление сломать волю человека, и здесь все средства были хороши.

Попавший в руки инквизиции человек понятия не имел, кто на него донес, — такова была своеобразная инквизиционная «программа защиты свидетелей». «Инквизиция не может быть подлинно действенной, если не держит в тайне своих свидетелей. Это было очевидным с самого начала ее деятельности», — пишет испанский иезуит Б. Льорка, оправдывая этот щекотливый момент.

Причем имени доносчика не знал никто, кроме инквизитора, — ни квалификатору, ни обвиняемому, ни его защитнику (если таковой наличествовал) оно не сообщалось. Доносчикам инквизиторы заботливо говорили, что их свидетельства следует держать в строжайшей тайне, чтобы не навлечь на себя гнев родственников еретика или его сообщников. Но, разумеется, дело было не только и не столько в желании уберечь своих информаторов, хотя, конечно, анонимность определенным образом защищала доносчика.

Инквизиция таким образом обеспечивала максимальный комфорт следствию. Анонимность дезориентировала арестанта, повышая вероятность его признания в преступлении, сводила к минимуму его возможности бросить доносчику встречное обвинение и затянуть следствие.

Никаких очных ставок между свидетелями обвинения и арестантами не проводилось. Единственный шанс аннулировать показания против себя у подозреваемого был, если он назовет доносчика в числе своих личных врагов, которые могли из соображений мести оклеветать его. В этом случае обвинение теряло силу. Впрочем, даже если доносчик и оказывался в этом спасительном списке, сразу об этом арестанту не сообщалось. Допрос продолжался еще некоторое время, дабы не упустить потенциального еретика, и некоторые, не зная, что показания против них уже потеряли силу, неосторожными высказываниями давали повод к новым обвинениям.

Доносчики довольно быстро почувствовали себя на особом счету. Инквизиция, как могла, демонстрировала свое положительное отношение к ним. Одни и те же доносчики поставляли (иногда с завидной регулярностью) все новых и новых еретиков — порой накрывая целые секты эффективнее собственных шпионов инквизиции, а иногда и ввергая в ад инквизиционного преследования добропорядочных католиков. Взамен они получали незначительные преференции, что, впрочем, — в случае, если донос следовал на самого доносчика, — мало помогало. Как уже говорилось, благосклонность служителей Святого Официума носила крайне зыбкий характер и могла исчезнуть в один момент, если доносчик сам становился подозреваемым в преступлении против веры.

Характерным для следствия инквизиции было то, что свидетелей обвинения хватало с лихвой, а свидетели защиты почти всегда отсутствовали. И вовсе не потому, что это было запрещено. Просто мало кто, будучи в здравом уме, решался выступить в защиту еретика; это автоматически переводило человека как минимум в разряд подозреваемых в сочувствии ереси.

Длиться следствие могло, сколько угодно, — все зависело от инквизитора, который вел дело. Ограничений по срокам, в течение которых подозреваемый содержался в тюрьме, не существовало. Примечательно, что дела менее состоятельных людей решались быстрее. Причина была в том, что пребывание в тюрьме оплачивалось самим заключенным. Собственно, это была единственная статья, по которой могли расходоваться его деньги после ареста. Все его средства арестовывались вместе с ним, дабы, пока дело дойдет до конфискации, ничто не утекло на сторону.

За этим инквизиция следила особенно тщательно, так как конфискованные у еретиков имущество и деньги были чуть ли не единственным источником дохода для инквизиционных трибуналов — никаких дотаций от папы они не получали.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Особенности инквизиционного допроса

Новое сообщение ZHAN » 26 фев 2024, 13:30

Представьте, что вы добропорядочный католик, и вся ваша жизнь строится вокруг богослужений. Вы исполняете обряды, соблюдаете посты и просите прощения каждый раз, когда вам случается по малости согрешить, — делаете вы это от чистого сердца, ибо всерьез опасаетесь Божьей кары. А если когда-то у вас возникали вопросы, уже факт появления которых можно счесть за сомнения в Божьем Промысле (пусть вы задавали их только себе и только мысленно), то, возможно, с тех пор вы подумываете о том, чтобы купить индульгенцию, которую вовсе не считаете бесполезной бумажкой.

И вдруг мир ваш переворачивается с ног на голову: к вам стучатся представители городских властей и объявляют, что вы арестованы. Все происходит вдруг, несчастье падает на вас как снег на голову. Вы ничего не успеваете осознать, а вас уже выводят из дома. В чем вас обвиняют — вы не знаете. Вы, разумеется, спрашиваете об этом, клянетесь именем Господа и святых, что ничего не совершали, но вас не удостаивают ответом. Тут вы видите, что ведут вас не в городскую тюрьму, а в тюрьму, одно упоминание о которой заставляет вас впадать в панику, — это тюрьма инквизиции. В этот момент вы понимаете, что умудрились совершить что-то страшное. Но что именно — понятия не имеете…

Прежде чем вы узнаете, в чем вас обвиняют, пройдут долгие часы, а может быть, и дни ожидания. Какое-то время вас, скорее всего, подержат в тюремной камере, пребывание в которой уж точно не кажется вам райским в сравнении с вашей привычной жизнью. До этого у вас были какие-то денежные сбережения? Если вы хорошо слушали городские толки, то, вероятно, уже понимаете, что с момента ареста можете о них забыть.

Итак, вы ждете. Возможно, о вас забудут на целую неделю. Вы будете задавать вопросы тюремщику, но это дело гиблое — он ничего не знает, а даже если бы и знал, ничего бы не имел права вам сказать.

Кормят вас плохо, в камере сыро, и главное — вам кажется, что вы останетесь здесь навсегда. В конце концов вас охватывает такой ужас, что вы готовы кричать и биться о решетку, — и вы кричите, и разбиваете руки в кровь, но никто вас не слышит. Потом вы погружаетесь в апатию, потом впадаете в гнев, потом тревога и страх опять овладевают вами — и так много раз. И все это время мысли у вас только об одном: «За что меня арестовали?»

Кстати, кто вы? Простой горожанин из бедных, и за вами не числится прегрешений против католической веры? Тогда, скорее всего, следствие не продлится долго. Из вас вытряхнут все деньги и отпустят на волю, наложив епитимию. Если же вы действительно имеете какое-либо отношение к еретической секте или исповедуете еретическое учение в одиночку (или даже не исповедуете, но вас в этом обвинили), тогда дело обстоит намного хуже — вас будут допрашивать и, возможно, пытать, пока вы не сознаетесь, не сдадите своих сообщников и слезно не попросите о примирении с церковью.

Если же вы человек зажиточный, то будьте готовы к тому, что следствие заметно затянется и из вас будут как можно дольше выкачивать деньги на ваше содержание в тюрьме.

Но вот наконец инквизитор решил поговорить с вами. Где именно будет проходить допрос, зависит исключительно от его решения: он может говорить с вами через решетку камеры, может отвести вас к себе в рабочий кабинет или в допросную комнату, где вашему взгляду будут представлены пыточные орудия, которые могут к вам применить, если вы не согласитесь сотрудничать (или если инквизитор не уловит в ваших словах достаточно искренности — это уж как повезет).

Перед тем, как инквизитор начнет задавать вам вопросы, он заставит вас произнести клятвенное обещание: «Я клянусь и обещаю до тех пор, пока смогу это делать, преследовать, раскрывать, разоблачать, способствовать аресту и доставке инквизиторам еретиков любой осужденной секты, в частности такой-то (здесь следует назвать секту), их «верующих», сочувствующих, пособников и защитников, а также всех тех, о которых я знаю или думаю, что они скрылись и проповедуют ересь, их тайных посланцев, в любое время и всякий раз, когда обнаружу их» (такой текст приводит в своем наставлении Бернар Ги).

Скорее всего, вы начнете клясться в собственной невиновности, заверять, что ваш арест — чудовищная ошибка. Но не вы первый, не вы последний: инквизитор слышит это каждый раз, все так говорят. «Одни это делали потому, что действительно ни в чем не были виновны, другие — потому, что скрывали свои подлинные взгляды. Инквизиторы пытались выколотить признания из тех и других» (И. Р. Григулевич).

Что примечательно, инквизитор совершенно не заинтересован в том, чтобы отправить вас на костер, но вы больше всего опасаетесь именно этого, поэтому каждый вопрос вызывает у вас нервную дрожь, даже если по сути своей он безобиден. Инквизитор примеряется к вам, изучает, как вы отвечаете. Его учили обращать внимание на все, что вы делаете: как двигаетесь, как часто дышите, дрожит ли ваш голос, бегают ли из стороны в сторону ваши глаза, насколько быстро вы даете ответы, есть ли вопросы, которые отчего-то заставляют вас медлить, противоречите ли вы сами себе и т. д.

Инквизитор проверяет все это в той манере, которую сам считает нужным — он может быть с вами мягок и почти ласков, он может говорить бесстрастно с каменным выражением лица, может смотреть на вас свысока, как смотрит вельможа на прислугу. Он может вдруг крикнуть вам: «Вы нагло лжете! Ваше преступление неопровержимо доказано!» и проследить, как вы будете на это реагировать. В любом случае будьте уверены, что этот человек ничего не делает просто так. Он, поверьте, детально изучил вашу биографию. Пока вы томились в ожидании в тюремной камере, он не сидел сложа руки: он заочно знакомился с вами, все расспросил о вас, изучил каждый эпизод, который показался ему подозрительным. Эти самые эпизоды сейчас, во время допроса, будут его подспорьем, с их помощью он заставит вас повиноваться.

Но вот вы ответили на ряд вопросов и надеетесь, что вам, наконец, скажут, в чем вас обвиняют? Но нет! Никаких конкретных обвинений вы не услышите. Инквизитор еще походит вокруг да около, поскольку вы, на его взгляд, еще не дошли до состояния, в котором будете готовы признаться во всех своих преступлениях. Ведь основная задача инквизитора — это разоблачение еретиков, и пока остается вероятность, что вы скрываете хоть какие-то сведения о вероотступниках, он будет держать вас на крючке. С особенным тщанием он будет это делать, если вы имеете вес в обществе. Покаяние такого человека представляет для инквизиции особую ценность.

Допрос длится уже больше часа, а инквизитор так и не задал вам ни одного вопроса о ереси. Он спрашивает только о вашей жизни. О ваших предках. О роде ваших занятий. Как вы проводите день. О ваших знакомых. О тех, с кем вы состоите во враждебных отношениях. О каких-то совершенно сторонних вещах. Постепенно вы теряете бдительность, поток вопросов, из которых невозможно понять, кто на вас донес и по какому поводу, дезориентирует вас, сбивает с толку, вы устаете. А тем временем допрос только начинается. К этому моменту, очень может быть, вы с перепугу кого-то из друзей зачислили во враги, а про реальных своих неприятелей, один из которых запросто мог быть доносчиком, забыли. В порыве искренности вы, надо думать, признались в каких-то мелких прегрешениях и пороках, и это ваша большая ошибка — инквизитор натаскан на то, чтобы запоминать такие вещи, и позже они могут быть использованы против вас. Особенно, если инквизитор думает, что вы — бессовестный лжец, который делает все, чтобы скрыть свою ересь.

Итак, вы признались, что согрешили — не соблюли супружескую верность или нарушили пост. Теперь инквизитор может повести разговор о делах веры так, словно вы сами начали эту тему, — он станет вгрызаться в каждое ваше слово, дабы подвести вас под обвинение. При этом он пообещает вам: если вы не станете упорствовать, то, вполне может статься, что вас выпустят под надзор приходского священника и в дальнейшем накажут без чрезмерной строгости.

И лучше бы вам, наверное, дать признательные показания, хотя вы по-прежнему не знаете, в чем вас обвиняют. Но если покопаться в себе, вы наверняка вспомните, как хотя бы по малости согрешили, может быть невольно, перед церковью. Надо понимать, что дальше будет еще хуже: пройдет еще полчаса-час, и вы, не без помощи инквизитора, совершенно запутаетесь в религиозных тонкостях — тогда вам уже не отделаться признанием в незначительном, да еще невольном, прегрешении. Еще бы! Вы никогда не были в этом сильны, а инквизитор постигал эту науку в монашеском ордене и ежедневно совершенствует свои навыки на рабочем месте.

Но, допустим, вы человек, которого трудно запутать. Вы держите мысль и не сбиваетесь с нее, даже если вас расспрашивают несколько часов кряду. Что ж, это завидное качество пойдет вам только во вред. Ведь дознаватель Святого Официума, видит Бог, хотел вести дело как можно проще, но вы оказали сопротивление и тем самым усложнили задачу и ему, и себе. А он тоже человек и тоже устал, поскольку напряженно расспрашивал вас несколько часов…

Поэтому начнутся угрозы и запугивания — причем вы вряд ли услышите истерические выкрики. Скорее всего, инквизитор станет расписывать, к чему приведет ваше упрямство, будет скорбно вздыхать, показывая, как ему небезразлична ваша судьба, всерьез опасаться, что из-за своих заблуждений вы довольно скоро закончите свои дни на костре как неисправимый еретик — проклятый Богом и отлученный от церкви.

Мало кто всерьез не испугается за свою жизнь — как земную, так и загробную. Но предположим, что и здесь стойкость духа вам не изменила. Тогда вам предстоит вернуться в камеру и «подумать над своим поведением». А к вам, неровен час, подселят добродушного сокамерника — шпиона инквизиции, который натаскан на то, чтобы втираться в доверие. «Под страшным секретом» он рассказывает вам о том, в чем, по его мнению, обвинили его самого, и вы — утомленный, встревоженный и ничего не знающий о будущем, возможно, тоже поделитесь предположением о том, в чем обвиняют вас, и скажете кое-что, о чем умолчали на допросе.

Не прониклись симпатией к сокамернику? Не беда, есть и другие методы. Вдруг у двери вашей камеры вы увидите своих родных. Они уже проинформированы, что вы подозреваетесь в тяжком преступлении — в каком, им, разумеется, не сказали. Но вас они буквально на коленях умоляют сознаться во всем, облегчить душу, ведь инквизитор до этого с глубокой скорбью рассказывал им, оперируя нужными богословскими терминами, как тяжело запятнана ваша душа, какой тяжкой участью это грозит не только вам, но и всему вашему семейству.

Вы понимаете, что им угрожают, и вместе с праведным гневом в вас просыпается опасение за их судьбу — возможно, даже более сильное, чем опасение за собственную жизнь. Нередко такое воздействие оказывается более эффективным.

Вы на пределе, вы напряженно ждете новой беседы с инквизитором. Пока она состоится, вас, разумеется, хорошенько «помаринуют» в тюремной камере, чтобы вы успели взвесить все «за» и «против». Вы собираете нервы в кулак, вы готовы дать бой инквизитору, к которому уже относитесь, как к врагу, который угрожает вашей семье, и вдруг…

И вдруг вас переводят в помещение, куда более удобное, нежели тюремная камера, и сытно кормят — впервые за все время заключения. Напряженный ваш разум расслабляется, и тут появляется инквизитор, который демонстрирует вам полное свое расположение и всячески пытается уговорить на сотрудничество.

Заставить вас балансировать между надеждой и отчаянием — один из основных рычагов давления. Не сломило и это? Тогда вам запросто могут вынести ложный смертный приговор: нередко отчаяние, когда уже все потеряно, заставляет упорных еретиков заговорить. Прием этот — чистой воды обман, смертный приговор выносится не так, но вам об этом ничего не известно.

Вас не сломило и это?

Вы крепкий орешек, нечего сказать. Теперь инквизитор понимает, что по-простому с вами не получится. А значит, чтобы добиться от вас признания, нужно приступить к пристрастному допросу с пытками…
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Пытки инквизиции. Как все начиналось

Новое сообщение ZHAN » 27 фев 2024, 12:17

Как уже упоминалось, в 1252 году папа Иннокентий IV издал буллу «Ad extirpanda», то есть «В искоренении», которая позволяла применять пытки к подозреваемым в ереси. Эту буллу подтверждали и его преемники на папском престоле.

Булла «Ad extirpanda» разрешала инквизиторам
«заставлять силой, не нанося членовредительства и не ставя под угрозу жизнь, всех пойманных еретиков как губителей и убийц душ… с предельной ясностью сознаваться в своих ошибках и выдавать известных им других еретиков, верующих и их защитников, так же как воров и грабителей мирских вещей заставляют раскрыть их соучастников и признаться в совершенных ими преступлениях».
То есть прямого указания истязать, проявляя максимум жестокости, не было. По большому счету, Иннокентий IV призывал инквизиторов делать что угодно, только бы еретики на допросах сознавались, но при этом оставались при руках-ногах.

Тут же однако возник некий регламент, по которому пытки подразделялись на «допустимые» и «недопустимые». Самое простое условие, которому удовлетворяли «допустимые» пытки, — конечности не ломать и не наносить ран («церковь не должна пятнать себя кровью»), в результате которых арестант может истечь кровью и умереть. Тем не менее при допросах с пристрастием без ран не обходилось, но серьезных кровопотерь и в самом деле по возможности избегали (хотя не все и не всегда). Иногда рану, дабы крови было меньше, прижигали. Это вряд ли помогало допрашиваемому сохранить здоровье, но формальность была соблюдена.

Во время пытки всегда присутствовал врач, который следил за состоянием арестанта и должен был остановить палача, если возникала опасность смерти. Но случалось, что врач опаздывал со своим вмешательством, и несчастный умирал. Это, кстати сказать, в инквизиции не приветствовалось, ибо считалось, что еретик слишком легко отделался, поскольку избежал суда при жизни.

Чем еще папы ограничивали пытки?

Например, в 1311–1312 годах Вселенский собор во Вьенне постановил, что разрешение пытать подследственного инквизитору следует испросить у епископа. Но вряд ли это сильно сократило количество пыток. Учитывая, что епископы, как правило, тесно сотрудничали с инквизиционными трибуналами, никаких запретов на этот счет они, за малыми исключениями, не накладывали. А если епископ сохранял полномочия инквизитора и сам руководил допросом, вопросов и вовсе не возникало. В тех же редких случаях, когда епископ все-таки шел наперекор трибуналу, инквизиторы находили выход в том, что допрашивали арестанта как свидетеля, а не как обвиняемого, тем самым минуя епископский запрет, так как постановления Вьеннского собора свидетелей не упоминали.

Важный момент заключался в том, что каждый инквизитор решал сам для себя, что понимать под «допустимой» или «умеренной» пыткой. Чаще всего инквизиторы считали, что пытать арестанта необходимо до тех пор, пока он не выдавит из себя признание. И если во время пытки палача останавливал врач или же арестант сам терял сознание, инквизитор запросто мог приказать продолжить пытку, когда арестант придет в себя, и возобновлять ее по собственному усмотрению сколько угодно раз.

Если же под пыткой давались нужные показания, обязательным условием было получить их подтверждение сутки спустя, — только тогда эти показания считались добровольными и регистрировались в протоколе. Нередко, придя в себя, арестант отказывался подтверждать свое признание без пытки. Но это лишь продлевало его мучения — начинался новый пристрастный допрос, и такой цикл (пытка — признание — отказ подтвердить признание через сутки — снова пытка) мог повторяться, пока арестант окончательно не сдавался на милость следствия.

Гласности подобная практика, разумеется, не придавалась: инквизиция требовала от всех участников допроса держать все, что происходило в застенках, в строжайшем секрете. К тому же обязывался и арестант, если ему выпадало счастье оказаться на свободе. «Если примиренный с церковью и отбывший свое наказание грешник, обретя свободу, начинал утверждать, что раскаяние было получено от него путем насилия, пыток и тому подобными средствами, то его могли объявить еретиком-рецидивистом и на этом основании отлучить от церкви и сжечь на костре» (И. Р. Григулевич).

Как это ни странно, среди тех, кто отбыл наказание и вышел на свободу, было немало тех, кто постфактум верил, что инквизиция действовала в интересах спасения его души. Что те телесные муки, через которые он прошел, послужили необходимым лекарством, без которого нельзя было вырвать его душу у демонов, или, если угодно, очистить его разум от еретических заблуждений. А некоторые получали подтверждение этому прямо во время допроса, когда вдруг инквизитор, только что руководивший истязанием, останавливал палача и проявлял сочувствие к их мучениям, ибо виноват в них был вовсе не сам инквизитор и не палач, а дьявол, который не дает сделать признание. Стоит же признаться — дьявол отступит и мучения прекратятся…

Во время пристрастного допроса инквизитор постоянно напоминал арестанту, что только он сам — победив дьявола — может прекратить пытку. Более того, следователи Святого Официума делали все, чтобы убедить человека сдаться до пытки. Поэтому прежде чем приступить к истязанию, арестанту подробно объясняли, а то и показывали то, через что ему предстоит пройти, и часто именно в этот момент он сдавался.

Для аналогии читателю достаточно представить себя в кресле — зачем далеко ходить — стоматолога. Нередко один вид бормашины выводит пациента из равновесия. А теперь представим вместо чистого стоматологического кабинета темный, сырой подвал без окон, в котором стоят устройства для пыток… Инквизиторы не без основания полагали, что в обвиняемых, стоит им это увидеть, сразу проснется жажда откровения.

Пыточный инструментарий, вопреки фантазиям множества людей, был не так уж богат: плети, дыба, кобыла, жаровня, клещи, тиски. [Мы говорим здесь о пыточном арсенале французских инквизиторов. Их испанские коллеги были более изощренны по части пыточных орудий.] Нередко применялась пытка водой, измор жаждой, голодом, лишением сна. На этих пытках — наиболее распространенных — мы сделаем особый акцент и разберем, как именно это работало и каково было арестанту.

После пытки обвиняемого возвращали в тюремную камеру, и к нему — таковы были правила — направлялся врач, который должен был лечить его раны. Можно расценивать это как своеобразный акт милосердия, можно — как перестраховку от общественного порицания, можно — как саркастическое издевательство. Все здесь зависело от конкретного инквизитора. Так или иначе, подследственного полагалось лечить, и даже возводить еретика на костер в идеале следовало невредимым, дабы не превратить его в мученика и не сделать таким образом рекламу ереси.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Тюремные условия

Новое сообщение ZHAN » 28 фев 2024, 11:54

Необходимо сказать несколько слов об условиях, в которых содержались заключенные. Эти условия в подробностях описывают многие, и описания эти сильно отличаются одно от другого. Вот что пишет современник инквизиции X. А. Льоренте:
«Трудно представить себе что-либо более ужасное, чем эти застенки. Не то чтобы они были теперь таковы, как их описывали, то есть глубокие, сырые, грязные и нездоровые; по этим чертам легче распознать неточные и преувеличенные описания жертв инквизиции, чем изложение подлинной правды. Я не буду говорить, каковы они были некогда. [Х. К. Льоренте описывает тюрьму пóздней, почти отжившей инквизиции.] Известно, что теперь эти места представляют хорошие сводчатые камеры, хорошо освещенные, с отсутствием сырости; в них позволяется и немного заниматься. Но пребывание в тюрьме становится действительно страшным потому, что… подсудимый никогда не знает состояния своего процесса; нет здесь утешения в свидании и беседе с защитником. Зимою все погружается здесь ежедневно в пятнадцатичасовой мрак, потому что узнику не дозволяется пользоваться огнем после четырех часов вечера и раньше семи часов утра. В этот довольно длинный промежуток смертельная ипохондрия овладевает заключенным среди охватившего его холода, потому что помещение не отапливается.

Некоторые авторы утверждали также, что узник стонал под тяжестью цепей, ручных кандалов, железных ошейников и других подобных приспособлений. В этих сообщениях не меньше неточности, чем в других. Эти средства употреблялись в редких случаях и по особенным причинам. В 1790 году я видел, как заковали в ручные и ножные кандалы одного француза из Марселя; но к этой мере прибегли лишь для того, чтобы помешать ему лишить себя жизни, что он уже пытался сделать».
Современный российский автор книги об инквизиции Н. Будур дает красочное описание тюрем, делая акцент на тех, в которых содержали ведьм:
«В то время места заключения вообще представляли собой отвратительные вонючие дыры, где холод, сырость, мрак, грязь, голод, заразные болезни и полное отсутствие какой бы то ни было заботы о заключенных за короткое время превращали несчастных, попадавших туда, в калек, в психических больных, в гниющие трупы. Иногда к ногам вешали тяжелые куски железа, так что несчастные люди не могли ни вытянуть ног, ни притянуть их к себе. Иногда в стенах были сделаны углубления такого размера, что в них с трудом можно было сидеть, стоять или лежать; заключенные там запирались железными затворами. В некоторых тюрьмах находились глубокие ямы, выложенные камнем, с узкими отверстиями и крепкими дверями сверху. В них узников опускали на веревках и таким же образом их вытягивали наверх. Во многих местах заключенные страшно страдали от холода и отмораживали себе руки и ноги. После этого даже если их и выпускали на свободу, они на всю жизнь оставались калеками. Некоторые узники постоянно содержались в темноте, никогда не видели солнечного света и не могли отличить дня от ночи. Они находились в неподвижности и лежали в собственных нечистотах, получали отвратительного качества еду, не могли спокойно спать, одержимые мрачными мыслями, злыми снами и всякими ужасами. Они страшно страдали от укусов вшей, мышей и крыс. К тому же они постоянно слышали ругань, злые шутки и угрозы тюремщиков и палачей. И так как все это продолжалось не только месяцы, но и целые годы, люди, помещенные в тюрьму бодрыми, сильными, терпеливыми и в трезвом уме, очень быстро становились слабыми, дряхлыми, искалеченными, малодушными и безумными».
Так какими же в действительности были тюрьмы инквизиции? Как оно было на самом деле?

Условия менялись от региона к региону даже в рамках одной страны. Имели место и «отвратительные вонючие дыры», и подвалы, лишенные света, и простые камеры, и даже вполне приличные помещения. То же касается обращения тюремщиков с заключенными. В некоторых тюрьмах были разрешены посещения родственников. Есть свидетельства, что тюремщики играли с заключенными в карты, вели с ними беседы и даже делились с ними съестным.

К слову, об особо тяжких тюремных условиях: предполагалось всего три вида тюремного заключения, и законодательно ни один из них не включал в себя нахождение в «вонючих ямах». При этом известны случаи, когда подследственный, заболевший в тюрьме, отпускался домой вплоть до выздоровления. К милосердию, впрочем, это имело мало отношения. Тут все зависело от того, какой путь к этой цели выберет конкретный инквизитор. Выздоровевшего возвращали в тюрьму и вполне могли подвергнуть пыткам.

Как и во многих делах, связанных с инквизицией, в вопросах тюремного заключения немаловажную роль играл человеческий фактор и воля следователя, который оказывал заметное влияние на условия инквизиционной тюрьмы. Поэтому нам рано или поздно придется свыкнуться с мыслью, что невозможно вывести единую модель работы инквизиционного трибунала даже в рамках одной страны.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Психология пытки

Новое сообщение ZHAN » 29 фев 2024, 12:53

Исследователи инквизиции заостряют особое внимание на пытках как таковых, описывая их, так сказать, техническую сторону, но лишь вскользь говорят о такой важной стороне, как психология. Писатель Брайан Лейн в своей «Энциклопедии пыток и казней» сделал попытку описать психологическую сторону физических истязаний, однако заплутал в терминологии между «психологией пытки» и «этикой пытки».

На что была направлена пытка? (Впрочем, почему же «была»? Пытки, увы, применяются до сих пор, и считать их пережитками Средневековья — это ошибка.) Что лежало в ее психологической основе? Что испытывал истязаемый человек на уровне психики? А что испытывал мучитель? На какие этапы можно разделить психологический процесс при перенесении пытки?

Авторы, пишущие об инквизиции, как правило, оставляют любопытство читателя по этой части неудовлетворенным. Мы же постараемся восполнить этот пробел.

Первый и закономерный вопрос, возникающий при мысли о пытке: «Зачем?» Чего конкретно добиваются мучители? Неужели им просто нравится проявлять непомерную жестокость к совершенно беззащитному человеку?

Если рассматривать дела инквизиции, то, истязая человека, его мучители далеко не всегда желали причинить ему как можно больше боли. Первым делом пытка была направлена на подавление сопротивления упорствующего арестанта. В сущности, она была продолжением словесного допроса, и ее целью было получение признания, но этим дело не ограничивалось.

Инквизиция искала не только признания — лучшим исходом для нее было искреннее сотрудничество арестанта, его желание получить прощение церкви и способствовать борьбе с ересью, его готовность полностью подчиниться воле Святого Официума, назвать свою склонность к ереси заблуждением, отречься от нее. Инквизиция хотела, чтобы арестант сам — искренне! — захотел понести любое наказание, захотел, чтобы его простили и дали ему шанс на искупление, чтобы он проникся сладострастной жаждой спасения, обрел новый смысл жизни и преисполнился ревностного желания — уничтожать ересь по всему миру.

Если по-простому, то инквизиции в идеале хотелось получить в конце своих процедур послушную марионетку с промытым сознанием.

Возникал вопрос: как этого добиться?
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Тактика запугивания

Новое сообщение ZHAN » 01 мар 2024, 12:54

Запугивание арестантов применялось с завидной вариативностью. Инквизиторы прекрасно знали все приемы, которыми можно заставить подозреваемых в ереси дрожать от страха. Прямые угрозы касались самых разных сфер жизни арестанта. Чаще всего угрожали:

• пытками;

• пожизненным заключением;

• нанесением вреда родным и близким;

• отлучением от церкви;

• муками ада (вспомним, что в Средневековье это была нешуточная угроза, которая заставляла всерьез переживать);

• смертной казнью.

Разумеется, каждый инквизитор мог добавить, изучив биографию подследственного, дополнительные пункты по своему усмотрению. Часто к угрозам примешивались недоказанные обвинения, которые представлялись как непреложная, не требующая доказательств истина.

Шантажировали узника обыкновенно мягким, спокойным, даже сочувствующим тоном. Инквизитор при этом уверял несчастного в том, что он — его друг и искренне печется о его судьбе, что он не желает причинять ему боль и страдания, но вынужден — именно вынужден — будет это сделать. В некоторых случаях, как ни странно, это могло быть хотя бы отчасти правдой.

И даже если инквизиция ничего узнику не сделает, говорил инквизитор, кара его обязательно настигнет — не в этой, так в загробной жизни, и кара такая, о которой подумать даже страшно, потому что угроза ему исходит вовсе не от инквизиции, а от него самого, от демонов, которые им руководят, от его упорного нежелания признаться в вероотступничестве. И поэтому он, инквизитор, всем сердцем переживая за узника, советует ему ради собственного же блага как можно скорее дать признательные показания, назвать сообщников, примириться с церковью и покориться наказанию, каким бы суровым оно ни было.

Иногда это были первые слова участия, которые арестант слышал после того, как оказался за решеткой. Пребывающий в полном неведении относительно того, в чем его обвиняют, опасающийся за жизнь свою и своих близких, он готов был схватиться за любую соломинку и порой в ответ на «доброту» проникался самыми лучшими чувствами к своему мучителю. Он как бы раздваивался психологически: с одной стороны, понимал, что инквизитор — это источник его бед, а с другой — надеялся на чудо и хотел видеть в инквизиторе спасителя.

Однако такие разговоры действовали в нужном для инквизиции направлении далеко не всегда. Тогда в дело вступал следующий элемент тактики запугивания — арестанту демонстрировали устройства для пыток и в подробностях рассказывали, через что ему предстоит пройти. При этом инквизиторам рекомендовалось вести себя с арестантом подчеркнуто сочувственно, как бы намекая ему: «У тебя еще есть шанс передумать, пока мы добрые, и ты пожалеешь, если не сделаешь этого».

Образ инквизитора с Библией в руках, обращающегося к еретику как к несчастной заблудшей душе в декорации камеры для пыток, весьма часто производил нужный эффект.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Унижение

Новое сообщение ZHAN » 02 мар 2024, 10:24

С давних времен человек с особым вниманием относился к сохранению своего достоинства. Поэтому в качестве одного из инструментов психологического давления на арестанта часто использовалось унижение. Для этого существовали определенные приемы.

Нагота. В допросной комнате арестанта раздевали донага, и в таком виде он представал перед присутствующими на допросе. Любые попытки прикрыться пресекались.

Поза. Инквизитор хорошо изучал поведение своего арестанта, анализировал его повадки и привычки, расспрашивал о них людей. Делалось это для того, чтобы составить своего рода психологический портрет, понять, как обвиняемый обычно держит себя при людях, и затем погрузить его на допросе в атмосферу дискомфорта. Так, гордеца, например, могли весь допрос продержать на коленях, а человека скромного, который, наоборот, предпочитал выглядеть незаметным, заставляли все время смотреть следователю в глаза.

Вынужденные мольбы. Рекомендовалось создать в ходе следствия такую ситуацию, чтобы арестант стал молить о пощаде. Людей, особенно трепетно относившихся к своему достоинству, это ломало психологически и сильно влияло на их дальнейшее поведение.

Цепи. Арестанта могли держать в цепях, как животных. Причем цепи часто специально делали короткими, чтобы он с трудом мог дотянуться — что к отхожему ведру, что к принесенной тюремщиками еде.

Манера подачи еды/воды. Еду и воду арестанту ставили на пол, небрежно подталкивая ее к нему по полу.

Существование в грязи. Отхожее ведро, бывшее в камере, могло продолжительное время не опорожняться. Когда оно переполнялось, приходилось справлять нужду на пол камеры. Это усиливало состояние отчаяния и унижения, в котором пребывал арестант. Блохи, вши и крысы, которые были неотъемлемой частью средневековых тюрем, способствовали этому в неменьшей степени.

Пытка ожиданием. Об этом уже много говорилось, но приходится повторить. Узника могли продолжительное время держать в неведении в камере, создавая у него ощущение, что о нем забыли, что до него никому нет дела, что он — ничтожество и пустое место.

Насмешки тюремщиков. В некоторых тюрьмах унизительные приемы усиливались и человеческим фактором. По указке инквизиторов либо по собственной жестокости тюремщики могли насмехаться над арестантом, оскорблять его или угрожать ему.

Стоит, разумеется, понимать, что методы эти могли применяться в совокупности, либо только частично, либо применяться ограниченно — все зависело от воли конкретного инквизитора, руководившего следственным процессом.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Сенсорная депривация

Новое сообщение ZHAN » 03 мар 2024, 13:08

Дословно с латыни sensus deprivatio — «сенсорная депривация» переводится как «лишение чувств». Самые простые устройства для депривации — это повязка на глаза или затычки для ушей; они уменьшают или полностью исключают воздействие на зрение и слух. Ныне существуют и более сложные устройства, которые, к счастью, для инквизиции были недоступны, — «отключают» обоняние, осязание, вкус, температурные рецепторы и вестибулярный аппарат. Словом, депривация — это информационный голод, связанный с частичным или полным прекращением внешнего воздействия на один или несколько органов чувств.

Повязка, которая надевалась заключенному на глаза на все время его пребывания в камере или хотя бы пока его вели на допрос, считалась весьма действенным методом. Человек терял ориентировку в пространстве и пытался понять, куда его ведут, воображение рисовало ему самые страшные картины, и вдруг — как правило, именно вдруг — тугую повязку снимали, и он оказывался в кабинете инквизитора, залитым солнечным светом, или же перед палачом в подвале, освещаемом лишь факелом.

В условиях тюремного заключения арестанта могли намеренно долгое время держать в камере без окон и какого-либо намека на освещение, куда не проникал с воли ни один звук.

По мере увеличения времени пребывания в условиях сенсорной депривации психическая деятельность может нарушаться, развиваться депрессия, апатия, раздражительность. Человек теряет способность сосредотачиваться, он все хуже продумывает тактику и стратегию своего поведения. Дезориентированного арестанта гораздо легче вывести на признание.

Правда, если перестараться, он может сойти с ума, и тогда. велик риск получить искаженную информацию вследствие потери человеком не только прежней линии мышления, но и причинно-следственных связей и даже части собственного Я.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Воздействие с помощью близких

Новое сообщение ZHAN » 04 мар 2024, 11:46

Одним из изощренных методов воздействия на арестанта, которым активно пользовалась инквизиция, было влияние через близких ему людей.

После пребывания арестанта некоторое время в тюрьме, к нему неожиданно (для него, разумеется) могли впустить жену/мужа и/или детей, друзей, духовника, с которыми инквизитор предварительно проводил соответствующую беседу. Как правило, эти люди убеждали узника признаться в заблуждениях, молили его не продлевать свои страдания. И если увещания, произносимые инквизитором, который воспринимался враждебно, не давали никакого эффекта, то те же самые слова, сказанные членами семьи, друзьями или знакомыми, часто приводили к результату, которого добивался Святой Официум.

Случалось, что арестанты, твердо державшиеся на допросах, увидев членов своей семьи, к визиту которых они никак не были готовы, раскисали, и инквизитору оставалось только воспользоваться моментом, чтобы склонить их к нужным показаниям.

Представьте себе: вы находитесь уже несколько недель в вонючей тюремной камере. Ваше физическое и эмоциональное состояние, мягко говоря, оставляет желать лучшего. Вы унижены и скорее всего испытываете боль, поскольку прошли через пытку. При этом вы знаете, что вас ничего хорошего не ждет, и настраиваете себя на то, чтобы сохранить стойкость духа. И тут внезапно дверь распахивается, и на пороге появляется тот, кого вы любите больше всего. Поверьте, инквизиция найдет этого человека, она будет точно знать, что именно он (или она) для вас всего дороже. И этот человек падает перед вами на колени, умоляет вас прекратить свои мучения, говорит, что ему больно на вас смотреть, что он не может больше жить в постоянном страхе за вашу жизнь… Он приводит аргумент за аргументом и искренне верит в то, что говорит, — даже если его аргументы подброшены следователями Святого Официума.

Этот человек знает вас, знает ваши самые потаенные воспоминания — возможно, они у вас еще и общие. И этот человек действительно вас любит и беспокоится за вас. Он молит вас сознаться во всем, и от его мольбы вам, разумеется, еще больнее.

Скорее всего, после такого разговора вы впадете в отчаяние.

Не сломаетесь? Выдержите? Не скажете ничего?
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Поэтапное подавление воли

Новое сообщение ZHAN » 05 мар 2024, 11:58

В своей работе «О смерти и умирании» (1969) американский психолог Элизабет Кюблер-Росс, создательница концепции психологической помощи смертельно больным, выделила пять стадий принятия смерти: отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие. Анализировать поэтапное подавление воли человека в процессе пытки можно по похожей схеме.

Отрицание. Инквизиция до последнего момента хранила в тайне имя своих жертв и аресты, как правило, производила внезапно. Человек, за которым приходили стражники, — если только это был не действующий член еретической секты, участвующий в еретических обрядах и, значит, готовый к тому, что его могут разоблачить, — вряд ли ожидал ареста. На первых порах арестанты обычно отрицали свою вину, клялись в своей добропорядочности и надеялись, что произошла чудовищная ошибка, которая разрешится сама собой. То, что им может быть уготовано длительное тюремное заключение, а то и костер, они еще не понимали, хотя в душе уже поселялся страх. Эта стадия проходила очень быстро — она длилась ровно до того момента, пока арестант не осознавал, что чудовищная ошибка не разрешится и что до выхода на свободу (если это вообще произойдет) ему предстоит пройти через тяжкие испытания.

Гнев. Поняв, что попал в западню, арестант чувствовал ожесточение по отношению к своим мучителям. Он настраивал себя на сопротивление им. Ярость, поднявшаяся в его душе, придавала ему сил, и он стремился отстаивать свою невиновность (или собственные убеждения). Эта праведная ярость — сильный мотивирующий фактор, она способна даже притуплять на некоторое время боль. На этом этапе между арестантом и дознавателем начиналась борьба характеров. Длительность этапа зависела от количества душевных сил арестанта. Самые волевые узники выдерживали пытки, не отказавшись от своих убеждений. Именно они чаще всего попадали на костер.

Торг. В какой-то момент силы оставляли арестанта, и он начинал давать показания, которые в какой-то мере интересовали инквизицию. Возможно, он тщетно надеялся, что она этим удовлетворится и не станет копать глубже, или же просто — пусть ненадолго — хотел облегчить свои страдания. К этой же стадии можно отнести случаи, когда арестант сознавался в ереси или другом прегрешении, а после отказывался от своих слов, заявляя, что показания были получены под пыткой.

Депрессия (отчаяние). Наконец, арестант уставал от мучений и унижений, терял надежду и впадал в отчаяние. Теперь он был готов на любые уступки, лишь бы кошмар закончился.

Принятие. Это стадия, когда уступки совершены, когда арестант полностью подчинился воле инквизиции. Он может даже искренне посчитать, что его мучители правы, что они не желали ничего дурного, что они пытались излечить его душу, и вот теперь, когда кошмар почти закончился, он готов принять любую навязанную инквизицией правду, согласиться с чем угодно, вплоть до службы в любом качестве на благо Святого Официума. Не исключено, что с «раскаявшимся катаром» Робером ле Бугром произошла именно такая метаморфоза.

Нужно, конечно, понимать, что люди, арестованные инквизицией, содержались в разных условиях; поэтому не стоит воспринимать описанную схему как единственно возможную. Характер заключения сильно влиял на восприятие арестантом окружающей действительности, и рассматривать каждый случай, по идее, следует индивидуально. Немаловажным фактором была и метода ведущего следствие инквизитора.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Мучители и истязатели

Новое сообщение ZHAN » 06 мар 2024, 11:13

Повторим: инквизитор совершенно не обязательно получал удовольствие, причиняя боль обвиняемому, хотя, конечно, среди инквизиторов встречались, о чем уже говорилось, законченные садисты. Стоит также упомянуть, что в роли непосредственного истязателя обычно выступал не инквизитор, а палач.

Чтобы хоть как-то обобщить чувства великого множества «тружеников» инквизиционных допросных комнат, попробуем воспользоваться популярной среди психологов моделью, носящей название «треугольник Карпмана». Названа она по имени впервые описавшего ее в 1968 году американского психолога Стивена Карпмана и широко используется в трансакционном анализе другого американского психолога Эрика Берна.

[В основе трансакционного анализа лежит положение о том, что человек, вступая в контакт с окружающей средой, всегда находится в одном из трех эго-состояний, четко отличимых одно от другого, — Взрослый, Родитель и Ребенок.]

В основе «треугольника Карпмана» три психологические роли, которые люди, сами о том не задумываясь, принимают на себя, оказавшись в разных ситуациях, — преследователь, жертва и спасатель. Причем спасатель — это совсем не обязательно тот, кто помогает кому-то в чрезвычайной ситуации (даже, может быть, жертвуя своими интересами), а тот, кто имеет смешанный или скрытый эгоистичный мотив.

Находясь в какой-то одной роли, человек подсознательно втягивает других в этот треугольник, заставляя их занять две оставшиеся позиции.

Как ни парадоксально, инквизитор может примерять на себя не только роль преследователя, хотя именно она кажется для него наиболее очевидной.

Попробуем рассмотреть все три роли инквизитора, наложив их на средневековые реалии.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Мучитель-преследователь

Новое сообщение ZHAN » 07 мар 2024, 11:32

В этом случае, как правило, вопросов не возникает, модель канонична. В «треугольнике Карпмана» эта роль описана как «персонаж, который оказывает давление, принуждает или преследует жертву». Применительно к взаимоотношениям инквизитора и подследственного это стоит воспринимать самым буквальным образом.

Обвиняя жертву, заставляя арестанта выдать сообщников, угрожая ему казнью, командуя руками палача или же самостоятельно осуществляя пытку, инквизитор, как и описывает «треугольник Карпмана», чрезмерно уверен в себе и своих взглядах, он считает, что истина известна только ему, что никакой другой стороны, кроме той, на которой находится он, выбирать не положено, а если арестант ее все-таки выбрал, то ему надлежит понести наказание.

Инквизитор позиционирует себя как справедливый судья, который неспособен заблуждаться или ошибаться. Он испытывает гнев и раздражение в отношении жертвы, а также в отношении человека, который принял на себя роль спасателя, — им может оказаться, например, врач. Вдобавок инквизитор испытывает азарт, чувствуя, что вот-вот доведет жертву до умопомрачения, сломит ее сопротивление, навяжет ей свою позицию, перекроит ее по-своему.

Тем более каноничной выглядит психологическая модель «мучитель-преследователь», если учесть, что она сопровождается физическими страданиями арестанта.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Мучитель-спасатель

Новое сообщение ZHAN » 08 мар 2024, 11:23

Эта психологическая позиция мучителя не кажется столь однозначной, как первая. Но, если присмотреться, она вполне возможна.

В условиях «треугольника Карпмана» спасатель хотя и прилагает большие усилия для помощи жертве, однако он всегда стремится к достижению успеха таким путем, который выгоден для него самого; в противном случае его устроит и консервация ситуации. Спасатель может испытывать чувство самоуважения благодаря исполняемой роли и наслаждаться ею уже потому, что кто-то от него зависит и надеется на его помощь. Со стороны будет казаться, что он действует из желания помочь, но, если копнуть поглубже, то можно увидеть, что он просто играет с жертвой.

Такое поведение не так уж сильно противоречит «классическому» образу инквизитора. Спасатель позиционирует себя так, будто испытывает к арестанту жалость, действует в его интересах, старается создать гармонию в его отношениях с окружающим миром, хотя и реализует это желание через истязание и боль.

Мучитель-спасатель считает арестанта запутавшимся и беспомощным, а себя — умным, знающим, способным помочь, обладающим трезвым взглядом. Он уверен в своих способностях и силах, поскольку четко понимает, что и как нужно правильно делать.

Вжившись в такую роль, инквизитор испытывает неподдельное сопереживание и сострадание к арестанту, и ему хочется продлевать это ощущение. Роль доставляет ему удовольствие, и дальнейшая игра ведется им уже ради самого процесса.

Наивысшее удовольствие в этой игре мучитель может испытать в тот момент, когда арестант, преисполнившись к нему добрых чувств, начнет благодарить его за то, что он смягчил или, тем более, прекратил пытку.

Благодарность арестанта (если она имеет место быть) объясняется тем, что сознание его цепляется за остатки чего-то светлого и человеческого в условиях крайнего отчаяния. В его восприятии любая «милость», проявленная мучителем, гипертрофируется — иногда настолько, что может вызвать эмоциональную эмпатию, даже привязанность.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Мучитель-жертва

Новое сообщение ZHAN » 09 мар 2024, 11:49

Это самая неочевидная конструкция, особенно если рассматривать образ средневекового инквизитора. Подобная связка может показаться невозможной, однако человеческая душа настолько сложна, что можно допустить и такое.

Даже сидя напротив арестанта в допросной комнате, инквизитор может взять на себя роль жертвы и всячески ее транслировать. Интерпретируется эта роль через все ту же позицию «ересь — есть зло, от которого страдает весь христианский мир», при этом себя лично в этот момент мучитель-жертва отождествляет со всем христианским миром, возводя свои «муки» в абсолютную степень. Он пытается показать, что из-за таких людей, как арестант, страдание стало сутью его жизни. Неужто обвиняемый думает, что страдалец тут он? Утвердительный ответ арестанта тут же интерпретируется как очередная несправедливость, которую остро ощущает мучитель-жертва.

Такой мучитель может (к слову, как и мучитель-спасатель) испытывать эмпатию к своему арестанту, почти что ощущать часть его мучений и культивировать их, чтобы продемонстрировать свое «удручающее положение». Словом, ситуация переворачивается с ног на голову.

И даже добившись признания обвиняемого и получив от него нужные показания, мучитель-жертва продолжает транслировать свою обиду, заявляя, что на то, чтобы справиться со всеми еретическими напастями у него не хватит ни сил, ни отпущенного ему срока жизни. Ему кажется, что ситуация никогда не улучшится; впрочем, он и не ждет этих улучшений, ибо пребывает в состоянии жертвы.

Мучитель-жертва исходит беспокойством и недовольством — собой и окружающей действительностью, и тем более жестоко он себя ведет по отношению к обвиняемому, чем острее чувствует свое бессилие и, возможно, свою никчемность.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Самые распространенные пытки

Новое сообщение ZHAN » 10 мар 2024, 10:52

Итак, мы подошли непосредственно к физическим пыткам. Что же происходило в допросных комнатах, о которых ходит столько легенд?

Воображение сразу же рисует подвальные помещения, плотно уставленные устройствами, которые причиняют боль самыми разными способами.

Но в реальности, как ни странно, все обстояло несколько иначе. То есть пыточные орудия в допросных комнатах, конечно, присутствовали, но было их, как правило, немного. «Набор палаческих инструментов в камере пыток был весьма однообразный: дыба, кобыла, плети. Часто применялась пытка водой, жаждой, голодом» (И. Р. Григулевич).

Во всяком случае, дыба, кобыла и плети были необходимым стандартом. Но, конечно, в каждом регионе и даже в каждом инквизиционном отделении дела обстояли по-своему. О том, насколько широк будет ассортимент пыточных орудий, часто зависело от самого инквизитора — были среди них такие, кто проявлял «творческий подход» и постоянно думал над тем, как увеличить страдания своих жертв, но были и такие, кто старался не прибегать к пыткам без крайней необходимости, относился к ним как к самому неприятному в своей работе и использовал только самые заурядные приспособления.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Пытка водой

Новое сообщение ZHAN » 11 мар 2024, 10:46

С пытки водой частенько начинали истязания, потому что она проста и не требует никаких дополнительных устройств. То есть организовать ее можно было где угодно и исполнить с помощью подручных средств.

Самыми распространенными были пять видов пытки водой.

Погружение

Для этой вариации пытки иногда использовался глубокий чан, способный вместить человека полностью. Если такого чана не было, могли взять простое корыто и погружать в него только голову. Вид корыта поначалу вряд ли пугал арестанта, но в этом для него был скорее минус, чем плюс; погружение в корыто вместо чана было не менее мучительно. Добавим, что перед пыткой арестанту связывали руки и ноги.

Первое, что ощущает человек в момент, когда понимает, что кончается воздух, — это паника. Самая что ни на есть животная паника, продиктованная инстинктом самосохранения. Это не легкое волнение или тревога, не драматизация и не преувеличение — это наивысшая интенсивность страха, мощнейший выброс адреналина в кровь, сигналы тревоги по всем фронтам чувств. Такая паника захлестывает горячей волной, посылая мозгу сигналы срочно сделать вдох, но человек под водой, и вдох сделать нельзя.

Извлеченный на воздух человек не может отдышаться и уж точно не успевает прийти в себя, потому что его снова погружают в воду и держат ровно столько, чтобы он снова испытал смертельный ужас. И так раз за разом как минимум в течение получаса. Или часа. Или больше — сколько решит инквизитор.

В конце концов человек перестает вообще выходить из пограничного состояния. В нем остается только инстинкт самосохранения, и он велит признаться во всем, даже в том, что не замышлял и не совершал, только бы прекратить этот кошмар.

Палач, врач и инквизитор тщательно следят за тем, чтобы арестант не умер. Иногда ему дают сделать несколько лишних глотков воздуха, усиливая жестокость пытки иллюзией о ее окончании. И постоянно задают вопросы, интересующие следствие.

Не ответил? Не нашел силы? Добро пожаловать обратно, под воду.

Такая пытка изматывала не только физически, но и психически.

Вливание

Этот вариант еще называли «пыткой питьем». Человека связывали и укладывали на спину, что-нибудь подсовывая ему под поясницу, а руки и ноги фиксируя так, чтобы он не мог двигаться. Затем вставляли ему в рот воронку и вливали в него воду в большом количестве, иногда до 15 литров.

Человеку ничего не оставалось, как эту воду непрерывно глотать, и она в конце концов распирала его, превращала живот в шар. Кроме того, у него начинались проблемы с дыханием: ведь дышать и глотать одновременно невозможно, поэтому для кратких вдохов приходилось улавливать мимолетные паузы, и человек рисковал в любой миг подавиться.

Арестанту, наверное, казалось, что еще немного — и он захлебнется или же его разорвет изнутри, но воду продолжали лить тонкой струйкой, стараясь растянуть пытку во времени, и он вынужден был глотать ее еще и еще. Его желудок наполнялся водой и давил на сердце и легкие. Нарастающая боль в животе подкреплялась давящей болью в груди, постепенно возникал эффект удушья, чего, собственно, и добивались мучители. Ведь их задача как раз и была в том, чтобы ввергнуть несчастного во все то же состояние паники.

Узник мог потерять сознание, и тогда пытку прерывали, приводили его в чувство и допрашивали. Но если допрос не давал желаемого результата, воронку снова вставляли ему в рот и лили воду до тех пор, пока врач не давал сигнал, что жизнь бедняги находится под угрозой.

В самом жестоком варианте воду смешивали с мочой или фекалиями, что многократно усиливало как физические, так и психологические страдания.

При этом тяжких телесных повреждений, во всяком случае за один раз, «пытка питьем» не наносила. Но известны случаи, когда инквизитор входил в раж и приказывал давить доской на раздутый живот арестанта, чтобы усилить его страдания. Это часто приводило к повреждению внутренних органов, и несчастный умирал мучительной смертью.

Через ткань

Связанного человека укладывали на специальный стол с углублением, по форме напоминающим корыто. Руки фиксировали перпендикулярно телу. Ноги связывали и закрепляли так, чтобы они оказались выше головы (хотя иногда этим пренебрегали). Нос и рот покрывали влажной тканью и медленно — это обязательное условие — лили на нее воду. Опытным путем инквизиция установила, что расход воды должен составлять около литра в час.

Тряпка набухала от воды, закрывала носоглотку и сильно усложняла дыхание. Тут главное было не перестараться с водой, потому что человек мог захлебнуться, но лить ее постоянно, чтобы он едва мог дышать. Такая пытка могла длиться несколько часов.

Существовал вариант этой пытки, когда арестанту глубоко в горло проталкивали мокрую тряпку и понемногу лили на нее воду. Тряпка эта кроме всего прочего вызывала рвотный рефлекс, но не позволяла рвотным массам выйти наружу и загоняла их обратно, что причиняло дополнительные страдания.

Дышать при этом человек мог едва-едва… Он ощущал неимоверное напряжение в сосудах носоглотки, нередко они лопались, и начиналось обильное кровотечение.

Горло после этой пытки распухало, и еще по меньшей мере несколько часов (а то и суток) арестант испытывал проблемы с дыханием.

Капля по капле

Подобный способ пытки был у инквизиторов распространен мало, но тем не менее применялся.

Арестанта с чисто выбритой макушкой привязывали к стулу. Голову фиксировали так, чтобы он не мог ею пошевелить. Сверху на макушку должна была капать холодная вода, причем между каплями следовало соблюдать некоторый интервал.

Эффект эта пытка приносила не сразу, но зато она продолжалась часами. Рано или поздно на капли начинала реагировать и без того уже расшатанная нервная система. Значение тут имела высота, с которой падали капли, — чем выше помещали «пыточную капельницу», тем сильнее ощущались капли и, следовательно, быстрее начинались страдания человека.

Иные арестанты, выдержавшие самые разные издевательства, именно от этой пытки впадали в безумие.

Механизм воздействия этой пытки довольно прост. Холодная вода вызывает спазм сосудов. Когда это происходит, точка, на которую капает вода, в болезненном восприятии человека постепенно становится все больше и наконец охватывает всю голову. И человеку кажется, что по голове бьют громадным молотом, и каждая капля отдается адским грохотом…

Кипяток

Ошпаривание, окунание в кипяток конечностей, вливание в горло горячей воды — все это применялось (или не применялось) в зависимости от предпочтений конкретного инквизитора.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Бичевание

Новое сообщение ZHAN » 12 мар 2024, 11:36

Бичевание было настолько распространено по миру, что ему посвящены отдельные исследования. Так, весьма подробно о бичевании пишет историк Джордж Райли Скотт в своей «Истории телесных наказаний».

Инквизиция бичевала своих подопечных весьма охотно, но не придумала в этом ничего нового. Ей вполне хватило наработок предыдущих веков.

Особенно активное применение в инквизиционных допросных нашли плети: чаще всего это были семи- или девятихвостные «кошки». Арестант, как утверждается, мог выдержать до 500 ударов такой плетью… А если точнее: мог не умереть от такого количества ударов — ведь 500 ударов «кошкой» не оставляли на спине живого места.

Хвосты изготавливались из кожи или бечевки, а на концах их иногда для пущего эффекта навязывали узлы, что, впрочем, не приветствовалось. Во-первых, узлы вырывали кусочки плоти, увеличивали кровопотерю, и дабы подследственный не умер прямо под ударами бича, приходилось сокращать время пытки, а во-вторых, сам факт большой кровопотери противоречил указанию не пускать кровь.

Количество ударов плетью определялось инквизитором. Частоту ударов регулировали, исходя из того, насколько остро арестант реагирует на пытку.

Бичуемый мог фиксироваться в самых разных положениях, но, как правило, стремились к тому, чтобы он находился в наиболее открытой позе, которая позволяла наносить удары по всему телу. Нередко для порки использовались специальные столы или скамьи, которые лишали жертву подвижности, но чаще арестанта просто привязывали к столбу, подпиравшему потолок в допросной комнате. Иногда жертву с помощью кляпа лишали возможности кричать, что еще больше усиливало страдания.

Вот как описывает от первого лица бичевание Ян Мортимер:
«После первого же удара мне показалось, что плеть сорвала всю кожу с моей спины. Второй удар выбил весь воздух из моих легких. Третий и четвертый удары последовали так быстро, что я понял: меня хлещут два человека с двух сторон. Я закусил губу и закрыл глаза. Скоро на моей спине не осталось живого места, и каждый следующий удар был мучительнее предыдущего. Мучители мои стали задерживать удары, чтобы я успевал ощутить боль и страх перед следующей плетью. После пятнадцатого удара я был почти в агонии. После двадцатого они остановились. Я слышал, как они переговаривались, чувствовал во рту вкус крови от закушенной губы. А потом последовал еще один удар. И еще один. Я знал, что они хотят, чтобы я закричал — и они продолжали хлестать меня с обеих сторон. И я молчал. Но я не знал, сколько еще ударов мне предстоит вынести, и от этого наказание становилось еще мучительнее».
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Жаровня и прижигание

Новое сообщение ZHAN » 13 мар 2024, 11:58

Инквизиция не могла обойти вниманием и еще одну земную стихию — огонь. Огонь и инквизиция в наших представлениях — это два образа, буквально идущие рука об руку.

Пытка огнем имела несколько вариаций.

Обжигание конечностей

В этой вариации страдали в основном ноги арестанта (с руками такое если и проделывали, то крайне редко, рукам чаще доставались тиски и клещи).

Проводилась пытка нехитрым образом. Ноги зажимали в колодки, обильно смазывали маслом и подносили к ним огонь. Чаще всего страдали ступни, но все зависело от фантазии инквизитора и палача.

По мере того, как ожог становился все сильнее, боль ощущалась не только на поврежденном участке кожи, но и в прилегающих к нему зонах.

Смертность людей в результате этой пытки была очень высока, поскольку мучители не всегда могли определить порог, за которым следовал болевой шок, и степень ожога. Обжигание конечностей как минимум делало человека инвалидом. Поэтому применялось оно только в крайних случаях, когда инквизитор уже исчерпал иные способы добиться нужных показаний.

Жаровня

Еще более жестокая пытка.

Арестанта фиксировали на специальной решетке, под которой находились горячие угли или даже разводился открытый огонь. В этом случае ожоги поражали большую площадь поверхности тела, при этом человек страдал не только от огня, но и рисковал задохнуться в дыму.

Такая пытка — по понятным причинам — редко длилась долго и почти всегда приводила к смерти арестанта.

Клетка

Арестанта подвешивали над разведенным в жаровне огнем в железной клетке и с помощью веревки на блоке то поднимали клетку, то опускали к самому огню. Выживали после этой пытки немногие.

Заинтересованная в сохранности арестантов до момента признания ими своей вины или официальной казни, инквизиция нечасто прибегала к пыткам с использованием жаровни. К тому же далеко не во всех допросных комнатах существовали условия для их проведения.

Каленое железо

При этой пытке применяли раскаленные с одного края металлические пруты.

Инквизиция считала, что именно этот способ применения огня оптимален. Такая пытка могла быть растянута во времени и, принося человеку ужасные физические страдания, в то же время не причиняла ему смертельные увечья.

Арестанта раздевали догола и привязывали так, чтобы для прижигания был открыт каждый участок тела. При этом рекомендовалось, чтобы он видел, как разогревается жаровня (или очаг), а затем раскаляются пруты, которыми его будут пытать. Пока человек с ужасом наблюдал за этими приготовлениями и понимал, что вот-вот ему предстоит испытать мучительную боль, инквизитор вел допрос. Если арестант упрямился, отказывался отвечать, противоречил самому себе или говорил не то, что хотел услышать от него дознаватель, пытка начиналась.

Раскаленный прут прижимали то к одному, то к другому участку тела, нанося арестанту множество небольших по площади, но довольно глубоких и крайне болезненных ожогов. Таким образом, все тело превращалось в один большой источник боли. Особо изощренные мучители, дабы усилить страдания жертвы, еще и смачивали нанесенные раны уксусом или соленой водой.

Описание пытки каленым железом, очень близкое к реальности, находим у исторического романиста Бернард Корнуэлл в книге «Скиталец» (истязателем здесь выступает сам инквизитор):
«— Но мой долг перед Богом, — возразил де Тайллебур, взяв у рослого слуги один из раскаленных прутьев, — убедиться в том, что ты не лжешь. — Он посмотрел на юношу словно бы с сочувствием. — Я не хочу причинять тебе боль, Томас. Просто я хочу знать правду. Ну же, скажи мне, кто такой Ахалиин?

Томас сглотнул.

— Я не знаю, — прошептал он, а потом повторил более громким голосом: — Я не знаю!

— А я думаю, что знаешь, — заявил инквизитор и приступил к пытке.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, — молился де Тайллебур, прикладывая железо к обнаженной ноге Томаса.

Двое слуг крепко держали лучника. Боль оказалась сильнее, чем можно было вообразить. Хуктон попытался вывернуться, но не смог, ноздри его наполнились тошнотворным запахом жженой плоти, но он по-прежнему не отвечал на вопрос, ибо считал, что, будучи хоть единожды уличенным во лжи, тем самым обречет себя на еще худшие муки.

Где-то на задворках сознания, несмотря на страшную боль и собственные вопли, он продолжал верить, что если будет упорствовать, настаивая на своей лжи, то доминиканец ему поверит и прекратит пытку. Однако в состязании в терпении между мучителем и жертвой истязаемому не приходится надеяться на успех.

Второй прут раскалился, и его кончик был направлен на ребра Томаса.

— Кто такой Ахалиин? — спросил де Тайллебур.

— Я говорил тебе…

Раскаленное докрасна железо прошлось по телу лучника, от груди к животу. Плоть вспучилась, запахло паленым… Пронзительный вопль эхом отдался от высокого потолка…»
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Тиски и клещи

Новое сообщение ZHAN » 14 мар 2024, 12:02

Тиски для пальцев рук

Тиски для пальцев — едва ли не обязательное орудие в допросной комнате инквизиции. Устройство, по сравнению с клеткой на блоке, скромное, но, с палаческой точки зрения, чрезвычайно эффективное — способное при своих небольших размерах причинять неимоверные страдания.

Конфигурация тисков разнообразна, но принцип действия у всех был одинаков: ими сдавливали, а если человек упорствовал, расплющивали фаланги пальцев. При этом инквизиторы такую пытку считали «безопасной», так как угрозы жизни подследственному она не несла и даже, по меркам Средневековья, не доставляла непоправимого вреда его здоровью. К тому же полагалось, чтобы после пытки врач обрабатывал раны.

Еще одна цитата из романа Бернарда Корнуэлла:
«А Томаса тем временем перевернули на обожженный живот и, дабы пытка продолжалась без перерыва, засунули костяшки пальцев его левой руки в зажим лежащего на столе инструмента, назначения которого он поначалу не понял. Зато теперь все было ясно: это пыточные тиски.

Де Тайллебур закрутил винт. Томас заорал снова и потерял сознание, но брат Кайлюс быстро привел его в чувство, облив холодной водой.

— Кто такой Ахалиин? — повторил де Тайллебур…

— Я не знаю! — простонал он и взмолился, чтобы инквизитор поверил ему, но боль нахлынула снова.

Самыми лучшими, за исключением полного забытья, были моменты, когда Томас пребывал на грани потери сознания: тогда казалось, что боль — это всего лишь сон. Дурной, страшный, но все же сон. И хуже всего бывало, когда он сознавал, что все происходит наяву, что его жизнь свелась к сплошным мукам, к одному лишь страданию, и сейчас де Тайллебур причинит ему еще более страшную боль, закручивая винт, чтобы расплющить палец, либо прижигая его плоть каленым железом.

— Ответь мне, Томас, — мягко обратился к нему доминиканец, — только ответь, и боль сразу прекратится. Ну пожалуйста, Томас. Или ты думаешь, что я получаю удовольствие от всего этого? Во имя Господа, я ненавижу пытки, поэтому, пожалуйста, ответь…»
Тиски для ступней

Для ног существовала особая разновидность тисков. Такие тиски, как сообщает Брайан Лейн в «Энциклопедии пыток и казней», «были сделаны по принципу пресса, используемого книжными переплетчиками, и действовали тем же образом, что и тиски для пальцев. Часто нижняя часть тисков имела шипы, а в одном варианте — длинный шип в верхней части, который при закручивании винта пронзал ступню насквозь».

Клещи

Во время особо яростных допросов прибегали к клещам, которыми попросту откусывали фаланги пальцев.

Описание этой боли может понять разве что тот, кому хоть раз доводилось получать тяжелые переломы. Но в данном случае страшная боль дополняется не менее страшным психологическим эффектом — человек видит, как часть пальца отделяется от руки (если от страха не теряет в этот момент сознание).

Иногда клещами вырывали куски плоти из тела арестанта. Раны тут же прижигали, чтобы не допустить обильного кровотечения; поэтому, можно сказать, пытка клещами примешивала к себе еще и пытку каленым железом.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Кобыла и «колыбель Иуды»

Новое сообщение ZHAN » 15 мар 2024, 12:28

Кобыла

Пыточный агрегат кобыла получил наибольшее распространение в испанских допросных (поэтому его часто называют «испанским конем» или «испанским ослом»), однако он использовался и в других странах.

Кобыла представляла собой изготовленную из металла и/или древесины вытянутую треугольную призму на специальных подставках, которые были такой высоты, чтобы ноги человека, посаженного на кобылу верхом, не только не доставали до пола, но и оставались хотя бы в полуметре от него — это необходимо было для подвешивания к ним груза.

Чаще всего кобылой пытали женщин, обвиненных в ереси (или же в колдовстве в период расцвета охоты на ведьм). Главным объектом этой унизительной пытки были половые органы.

Посаженная на кобылу со связанными за спиной руками обнаженная арестантка сразу же начинала испытывать резкую боль в промежности, и эта боль нарастала по мере того, как к ее ногам привязывали все больший груз. Поначалу она пыталась сопротивляться. Тело дергалось из стороны в сторону в попытках соскочить с кобылы, но конструкция этого не позволяла, а движения только усиливали боль и глубже насаживали несчастную на острое ребро, которое сначала вдавливалось, а потом уже врезалось, разрывая плоть, в промежность.

Быстро начиналось кровотечение, боль сопровождалась паникой и от этого только усиливалась. Через какое-то время, если, конечно, арестантка не сознавалась в том, чего от нее добивались, она впадала в некое подобие транса, в какой может впасть, к примеру, роженица, будто бы отводя боль на дальний план сознания. В таком состоянии она могла провести некоторое время — редко продолжительное. Однако терпение кончалось даже при таком психическом побеге от боли. Сознание начинало постепенно возвращаться к болевым ощущениям и воспринимать их после перерыва еще острее, что вынуждало женщину неистово подпрыгивать на кобыле в надежде ускорить свою смерть, чтобы больше не выносить этой боли.

Нередко пытка кобылой заканчивались разрывом промежности, обильными кровопотерями, а то и переломом крестца. Травмы после этой пытки были крайне тяжелыми и часто приводили к мучительной смерти жертвы. Фактически женщину разрывало пополам. Если же она выживала, то на всю жизнь оставалась калекой.

«Колыбель Иуды»

Этот пыточный агрегат также наиболее широко применяли испанские инквизиторы. Собственно, и изобрел его испанец Ипполито Марсили.

«Колыбель Иуды» представляла собой деревянную пирамиду, стоявшую на высокой подставке. Как и кобыла, она возвышалась над полом так, чтобы ноги арестанта не могли достать до пола. Пытали «колыбелью Иуды» как мужчин, так и женщин.

На веревках обнаженного арестанта подвешивали над пирамидой, а затем резко опускали так, чтобы ее вершина врезалось ему в анальное отверстие (или, в случае женщин, во влагалище, как и в конструкции кобылы). Очень часто жертва сразу теряла сознание, тогда ее приводили в чувство и все повторялось снова, и так несколько раз, причем с каждым разом собственный вес заставлял ее все глубже насаживаться на пирамиду. Экзекуция сопровождалась глубоким чувством унижения, и это лишь усиливало ее эффект.

Как и в случае с кобылой, для усиления страданий к ногам жертвы часто подвешивали груз.

Выдержать такую пытку долго могли единицы. Таких иногда оставляли на пыточном агрегате на целую ночь; это называлось «ночным бдением».

Как ни парадоксально, «колыбель Иуды» считалась достаточно гуманным пыточным орудием, поскольку не причиняло увечий костям. Но мало кто оставался живым, если подвергался этой пытке относительно долго.
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

Дыба

Новое сообщение ZHAN » 16 мар 2024, 11:56

Это едва ли не самое известное пыточное устройство; во Франции дыбу называли станком пыток (banc de tortute). Существует множество вариантов дыбы, но принцип действия у всех один и тот же.

«Профессиональная» модификация

Классическая дыба представляла собой деревянный стол с валиками на концах, к которым привязывались веревки, удерживающие запястья и лодыжки жертвы. Вращались валики с помощью рычагов. При вращении веревки тянулись в противоположных направлениях, растягивая тело. Причем в момент резкого послабления веревок человек испытывал столь же сильную боль, как и в момент их натяжения.

Иногда дыба где-нибудь посередине снабжалась специальными шипованными валиками, раздиравшими при протягивании спину жертвы и порой вырезавшими целые полосы кожи и мяса. На особом инквизиционном жаргоне такие валики назывались «шпигованными зайцами», что пошло от специального кулинарного валика, делавшего отверстия на мясе для вставки кусочков жира или пряностей перед жаркой.

Дыба рвала сухожилия, выворачивала суставы, ломала кости. После нескольких часов, проведенных на дыбе, человек, как правило, оставался до конца своих дней калекой.

Преимуществом дыбы в глазах инквизиторов было то, что боль и физический ущерб, наносимый пытаемому, можно было регулировать.

Вот описание пытки дыбы, скажем так, из первых уст. Оно принадлежит некоему Уильяму Литгоу, арестованному в 1620 году в Малаге за шпионаж и попавшему затем в застенки испанской инквизиции. Литгоу истязали на дыбе вертикальной конструкции.
«Что представляет собой пресловутая поттаро, или дыба? — вспоминал чудом уцелевший Литгоу. — Она стояла у стены и представляла собой деревянную раму, к которой крепились три вертикальные доски, в средней из них имелось отверстие для головы жертвы. По длине доски были выше роста / человека, а скреплены так, чтобы между ними уместилось человеческое тело. В боковых досках имелись отверстия, назначение которых прояснилось, когда палач взялся за дело.

Сначала он перевязал веревкой мою ногу, затем бедро и, наконец, руку. То же он сделал с другой стороны. Затем он пропустил концы в отверстия в боковых досках и закрепил их на шпингалетах, вращающихся при помощи рычага. Затем каждая из этих частей моего тела получила свою долю мучений по отдельности, когда палач поворачивал рычаг. Делал он это три раза для каждой из них, и в конечном счете на каждую пришлось по 21 повороту рычага…

Они истязали меня 6 часов, с четырех часов пополудни до 10 часов вечера, пока не переломали мои кости и пока я не истек кровью. Все это время, к ужасу моему, я пребывал в сознании, орал, кричал, выл, плакал, стонал и скрежетал зубами, пока они, наконец, не ослабили веревки и не высвободили мое тело».
[Цит. по: Лейн Б. Энциклопедии пыток и казней.]

Примитивный вариант

«Базовая комплектация» дыбы и вовсе не требует никаких специальных приспособлений, кроме веревки и перекладины.

Работает это очень просто. Длинной веревкой арестанту связывают руки за спиной. Свободный конец веревки перебрасывают через блок или перекладину, укрепленную под самым потолком допросной комнаты. Палач тянет веревку вниз, и связанные руки арестанта поднимаются все выше и выше. Через какое-то время они поднимаются над головой. Палач поднатуживается и поднимает арестанта вверх, отрывая его тело от пола и окончательно выкручивая суставы. Несчастный испытывает жгучую, рвущую, резкую боль, буквально ощущая, что ему отрывают руки.

Но на этом пытка не кончается: палач резко отпускает веревку, и человек падает вниз, ударяясь о каменные плиты пола. Опускающиеся по инерции руки доставляют ему очередную порцию нестерпимой боли в травмированных суставах.

Для усиления страданий к ногам висящей под потолком жертвы привязывался дополнительный груз. Иногда, пока арестант висел, ему перебивали колени и только после этого отпускали веревку. Можно ли себе вообразить, какую чудовищную боль он испытывал, падая на пол?!
Да правит миром любовь!
Аватара пользователя
ZHAN
майор
 
Сообщения: 73870
Зарегистрирован: 13 июн 2011, 11:48
Откуда: Центр Европы
Пол: Мужчина

След.

Вернуться в Франция

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 1

cron